* Любовь * I Выживание
переводчик: pur blanca
Волнение, которое я ощущал в своих венах, было поразительным. Мы с Жасмин превратились в двух легкомысленных школьников, когда планировали мой побег, растянувшись на покрытом ковром полу и, касались друг друга головами, в которых разгорался настоящий "мозговой штурм". Мы разработали надежный план поминутно, но такое положение лежа слегка вскруживало нам головы. – Что ты планируешь сказать ему изначально? – спросила меня Жасмин, сморщив нос. Она выглядела так мило, когда морщилась в подобной манере, особенно когда ее мягкие прядки спадали ей на лоб. Она выглядела, как какой-то маленький зверек, возможно зайчик, и это прибавляло ей юности. Я смотрел на ее лицо достаточно долгое время, прежде чем понял, что Джерард делал так же десятки раз, только у него это получалось лучше. Я в принципе предполагал, что у Жасмин был такой же тип лица, к тому же она была девочкой, что добавляло ей детской эстетики. Но глядя на Джерарда, на почти пятидесятилетнего художника-гея, вы и не подозревали бы, что он мог бы так же сморщить нос и превратиться в маленькое миленькое существо. Это делало его более ласковым, не таким суровым и умным. Он был таким податливым и гибким в вопросах самовыражения. Черт возьми, мне так в нем это нравилось. И в тот момент я понял, что ответить на вопрос Жасмин. – Я собираюсь ему сказать, что люблю его, – сообщил я с улыбкой, намазанной на моих губах, выражая всю серьезность. Весь вид Жасмин соответствовал моему собственному, поэтому она лишь кивнула, и мы вернулись к дальнейшему планированию действий. Я воспользовался ее советом и сказал маме, что буду ночевать у Жасмин. Она как раз спустилась вниз, когда мы, закончив наводить хоть какие-никакие порядки в комнате, стояли рядом, и моя рука лежала на тонкой девчачьей талии. Хоть моя мать слегка и нахмурила брови, а еще поджала губы, переводя взгляд с меня на Жасмин, стоящих плотно друг к другу, она все же разрешила. Вообще при нормальных условиях, она или мой отец, скорее всего, не разрешили бы мне провести ночь с кем-то противоположного пола. Это было слишком заманчиво, или так же глупо (мои родители, как и любые другие, казалось, будто не представляли возможным вариант, когда двое людей противоположного пола ночуют вместе и не занимаются при этом сексом). И я понял, что они стали более снисходительны к этому делу, а также очень рады, потому что я фактически проявлял интерес к противоположному полу. Это также позволяло маме, а еще моему отцу провести немного времени в одиночестве, поскольку я вынужден был стать отшельником и проводить почти все свое время дома. Я не знал, что они собирались делать в мое отсутствие: кричать, пить, поливать меня грязью или, может, показывать свою симпатию друг к другу, но мне было все равно. Я собирался увидеть Джерарда. Мои счастливые мысли триумфа и любви ослепили меня полностью к окружающим людям. Главным образом, к Жасмин. Я не особо это ощущал, когда мы направлялись в мое святилище, и причиной ее тихого поведения и молчания могли стать мои слова о Джерарде. Я собирался признаться ему в любви и провести ночь в его руках. Жасмин же вытащила меня из моего дома, обеспечила мне алиби, а также проводила со мной все эти недели. Она слушала мои непрекращающиеся разговоры об этом "запрещенном" в моем доме человеке, выслушивала мои слова восхищения и преданности, и это все не пролетало мимо ее ушей. Может быть, именно поэтому она была настолько тиха. Я устал от ее компании, мне хотелось снова вернуться к Джерарду. Хотя я не говорил ей этого прямо, я понимал, что Жасмин умная девушка и могла сложить все дважды два. Я нравился ей больше, чем друг, я это видел, но даже на правах лучшей подруги услышать слова о том, что она мне больше не нужна, должно быть, было бы больно. Я видел в ее глазах восхищение мной, но я предпочитал его игнорировать. Я выбирал то, что действительно хотел, а хотел я Джерарда. Я понимал, что у меня есть чувства и к Жасмин, но к Джерарду мои чувства были сильнее. Он был моим хранителем, и хоть Жасмин хотела вклиниться в наш союз, это было просто невозможно. По крайней мере, не сегодня. Эта ночь была только его и моя, лишь наша. Я собирался оставить ее на развилке и бежать навстречу моей безопасности, оставляя ее ни с чем. Несмотря на мою жесткую наружную оболочку, в меня глубоко проникали чувства и эмоции Жасмин. Я переживал нечто подобное прежде, такое же безнадежное отчаяние, непонимание и ощущение, что тебя засасывает все больше и больше. Я чувствовал это очень долго, когда сидел дома, пытаясь бороться с этим зверем внутри себя. Но теперь, когда моя голова оказалась над водой, я не замечал людей, которые были ниже. Признаться Жасмин в том, что я люблю Джерарда, было чем-то новым. Я никогда не чувствовал подобного к кому-то ранее, и мы не говорили с ней о чувствах, хотя пару раз мы начинали туманно обсуждать связь родственных душ и их потребление. Жасмин видела, что я был предельно честен и говорил все, что думал, и она пыталась радоваться за меня, но у нее было чувство выброшенной за борт. Она чувствовала то же самое, когда впервые пришла ко мне в гости, и я попытался ее поцеловать. Жасмин хотела меня, но хотела быть кем-то большим. Теперь мы уже не целовались, но я был уверен, что если это когда-нибудь произойдет, ее это сильно ударит. Я взглянул на Жасмин, когда мы шли, замечая ее опущенное лицо и несильное возмущение. Она продолжала идти, и я заметил, что ей некуда пойти. – Эй, – остановившись, обратился я к Жасмин. Она шла с правой стороны, и не сразу заметила мой жест. Мы еще не дошли к нужному дому, поэтому Жасмин не ожидала, что мы остановимся. Посмотрев на меня, она сморщила лоб. – Что такое? – спросила девушка, а, увидев озабоченность на моем лице, неправильно расценила ситуацию. Ее лицо почти вернуло свой нормальный вид, когда она спросила: – Ты что, передумал идти? – Нет, я пойду, – медленно заверил я, наблюдая за тем, как в ее глазах снова исчезает блеск. Я был рад тому, что был так решительно настроен идти до конца, потому что если бы я струсил, то не знаю, как тяжело было бы Жасмин снова побудить меня продолжать начатое. И вместо того, чтобы расстраиваться, я чувствовал, что мое сердце наполняется сочувствием. – О, – изрекла она, пытаясь скрыть разочарование в голосе. Я понимал, что Жасмин не хотела этого говорить, ей было просто тяжело. Она переступила с ноги на ногу, рассматривая свои ноги, после чего подняла глаза. Ей было трудно выдерживать зрительный контакт дольше трех секунд, в то время как я смотрел на нее непрерывно и с неким напряжением. – Тогда почему мы здесь остановились? – Потому что... – я не мог подобрать слов, чтобы выразиться максимально точно. Мне хотелось ей сказать, что мы все еще пара голубей, но я понимал, что она не хотела бы этого услышать. Жасмин слышала это и так на протяжении всех этих недель, и от этого было мало толку. Я же не знал, что именно она хотела услышать, и у меня не было на этот счет никаких идей. Я хотел сохранить отношения и с Джерардом, и с Жасмин – и меня не волновало то, если я выглядел жадным или эгоистичным. Они были единственными людьми, которым на самом деле было не плевать на меня. В тот момент, черт, мне было так тяжело смотреть на Жасмин, ведь я видел своим пристальным взглядом как ей неудобно в собственном теле. Это была не та девушка, которую я знал, и не тот человек, которого я хотел видеть каждый день доколе мы не могли быть вместе. Но я не знал, что мне такого сказать, дабы спасти ситуацию. Единственное, что пришло мне в голову, это унылое "спасибо". Но даже когда я это сказал, все равно этого было недостаточно. Я всегда ее благодарил – и она это замечала. Я был бесконечно благодарен ей за все, что она сделала, осознавая, что, возможно, не смогу ей вернуть все это ни в какой форме, и она должна была это понимать. Даже если Жасмин слышала это уже тысячу раз. – Ты уже благодарил меня, – сообщила она, слабо подтверждая мои мысли. Жасмин смотрела в сторону, нервно дергая ногой. Она медленно подняла глаза, не желая как-то мешать и вмешиваться, но это было трудно сделать, если ты уже имел сюда отношение. – Скажи мне то, чего я не знаю. Я сделал глубокий вдох, глядя в голубое небо. На самом деле у меня была еще одна вещь, которую я хотел сказать Жасмин, но я просто не знал, мог ли я подарить свое сердце двоим людям, ведь я никогда прежде еще не говорил таких слов. – Тебя я тоже люблю, Жасмин, – медленно выдохнул я, опустив голову и прижав подбородок к груди, разглядывая нашу обувь. Я видел, как ее маленькие белые кеды повернулись в мою сторону. Она ничего мне не сказала, но с неудобного положения я полагал, что Жасмин была удивлена. Ей хотелось услышать эти слова, но она не могла в них поверить, пока я наполнялся противоположными чувствами – я не отказывался от этих слов, но я не хотел их говорить. Я не понимал, как я мог любить девушку, которую, по существу, только недавно встретил, но опять же, как я мог заняться с ней сексом, только познакомившись? В довершение ко всему, я не знал, как я мог быть влюбленным в сорокасемилетнего мужчину, которого все обвиняли в моем изнасиловании? Но, черт возьми, это было именно то, что я чувствовал. А чувства не нуждались в объяснениях. Прежде, я никогда не хотел высказывать любые свои эмоции, потому что мне было трудно удерживать их внутри себя. Но не вся же любовь была одинаковой, или смертельно опасной, поэтому, может, не следовало ее избегать любой ценой? Специально для этих двух людей, с одним из которых я отчаянно хотел быть несмотря ни на что, и другим, с которым я должен быть по определению. Но я хотел быть с ними обоими; я просто не хотел, чтобы они об этом знали. Вот почему это было в десятки раз больнее, когда Жасмин, затаив дыхание, начала говорить снова: – Любишь? – ее голос был настолько высоким, напоминая мне о том женском начале и о том, что она все же была девушкой. А я хотел мужчину; мужчину, к которому был уже близко. Если минут пять пешком и мы бы точно были бы на месте. Поправочка: я бы был. Мне лишь нужно было вскоре оставить Жасмин одну, но я не мог бросить ее в холоде и одиночестве. – Да, – кивнул я, все еще глядя на ее ноги. Носки ее кед были направлены внутрь, чуть косолапя. И когда она выдохнула, ее ноги стали расслабляться и выравниваться. – Но, – перебил я, сжав губы и представляя результат моего следующего предложения: – Джерарда я люблю больше. В ответ я услышал ее вздох, но она не сдавалась, еще нет. – Хорошо, – сказала Жасмин, как будто это была какая-то сделка. Я поднял свои глаза и встретился со льдом ее голубых глаз. Когда она увидела, сколько заботы и, черт возьми, чувств было между нами, она поняла, что это не сделка. Любовь не могла быть сделкой или соглашением. Мы были людьми; и это можно было только прочувствовать. – Я знаю, – очень быстро добавила Жасмин, чуть не запнувшись в словах. Она уместила руку мне на плечо, преодолевая напряженность, покрывая ее водой. – Я знаю, что ты любишь его больше, и меня это устраивает, – она улыбнулась мне, и, что-то придумав себе на уме, ее глаза снова наполнились ярким живым блеском. – Мой любимый дикий голубь. Нам стало смешно от этого прозвища, и хоть я понимал, что это звучит так банально и почти отталкивающе, эта история имела реальный смысл, от которого болело мое сердце. Я знал, что люблю Джерарда, но, черт возьми, Жасмин, безусловно, составляла ему серьезную конкуренцию. – А теперь лети! – поддразнила Жасмин, колотя меня рукой, возвращая с небес на Землю. – Не заставляй меня передумать! – добавила она с куда меньшим энтузиазмом, от которого было трудно сказать, дразнится она или нет. Поэтому я решил не испытывать ее на этот раз, а просто последовать ее советам. Казалось, будто Жасмин что-то знала, ответы на вопросы – точно как человек, к которому я бежал. Я наклонился, чтобы быстро ее обнять, и какая-то сила будто отняла ее от меня прежде, чем я помчался в глубины разукрашенных улиц Джерси. Когда я шел, то понял, что любовь трудно сосчитать или измерить. Я понимал, что люблю Джерарда больше; я должен был любить его больше. Он так много мне дал и так мало взял в ответ. Наши отношения были обречены с самого начала, и были такими и сейчас, но во мне все еще жило то чувство к нему. Без Джерарда я не хотел дышать, есть или делать что-нибудь еще. Мне вспомнился урок, который он мне преподал еще очень давно, когда мы задавали вопросы и получали на них ответы. Только теперь я извлек из его слов еще одну мораль. Джерард сказал мне, что любовь – это потребление, и не важно потребляешь ты или тебя. Когда я впервые это услышал, то я не понял смысла его слов, но сейчас, когда внутри меня все тянуло и изнывало, затрудняя мне дыхание и ходьбу, я понимал, что он тогда имел в виду. Я осознавал, что поглощался, если не им, то простой мыслью о нем. В ту ночь я впервые об этом услышал; Джерард сказал мне, что поглощал меня каждый день. Я предполагал, что под этим он имел в виду животный позыв заниматься сексом, но теперь я уже видел это глубже. Я видел глубинный смысл во всем; это был еще один талант, который мне он подарил, наверное, сам того не осознавая. Я лишь надеялся, что точно так же, как все эти уроки и его философия жизни, его чувства ко мне по-прежнему не изменились. Я не знал, что происходило у нас с Жасмин; это меня поглощали или поглощал я, но какая-то любовь между нами все-таки имелась. Это было трудно понять, но когда я, быстро обернувшись, увидел ее взмах рукой, я знал, что у нее было достаточно сил, чтобы выжить. Или, по крайней мере, ей хватит сил ждать так долго, пока каждый из нас не умрет от голода.