=Фотограф=
Я не мог сказать, сколько мы так стояли посреди комнаты. Дрожь начинала утихать, а воздух больше не срывался резко с губ, словно его выбивали из легких каждый раз, когда бы мы ни пытались сделать слабый вдох. Так постепенно наши руки стали ослаблять хватку, мы стали отстраняться друг от друга, а дыхание стало приходить в норму, пока в конце концов мы не остались так стоять друг напротив друга, не скрывая улыбок. Нам обоим хотелось сказать заветное «я люблю тебя», но это было бы лишним. Той реакции и ее значения, которой мы раскрылись друг перед другом от возвращения нашей голубки домой, теперь хватало на весь оставшийся день. Сейчас нам нужно было только восстановить силы после этих многочисленных признаний в любви. Мы очень вовремя отстранились друг от друга в тот самый момент, когда квартиру оглушил внезапный стук в дверь. Я буквально застыл от страха, что кто-то мог все же увидеть меня голым на балконе и теперь позвонил копам. Брови Джерарда тут же практически свелись в одну хмурую линию на лбу, но только пока за стуком не последовал знакомый женский голос. — Джерард, — этот голос сразу же отозвался во мне теплом. Даже прежде чем услышать имя, я догадался, кто это был. — Это Вивьен! Только теперь я мог спокойно выдохнуть. Мы оба были в безопасности. Сначала я не понял, для чего Вивьен пришла навестить нас. Это было субботнее утро, но внезапно до меня дошло, что с тех пор как на наши плечи свалились последние мрачные события, ее привычные завтраки с Джерардом были вынуждены прекратиться. Одного лишь звука родного голоса хватило, чтобы лицо Джерарда просияло, словно он только этого и ждал. Отстранившись от меня, он скорее поспешил к двери. — Буду через секунду, Вив! — Пусть Джерард и был повернут ко мне спиной, я чувствовал, как он источает счастье. Его лучшая подруга была на пороге дома, его любимый был с ним в одной квартире, а голубка вновь вернулась в родное гнездо. Этот день стал для Джерарда просто великолепным, а ведь он только начался. Но все же в этой ситуации было кое-что неправильное. — Эм, Джерард? — позвал я, оставаясь на прежнем месте. Легкий ветерок гулял по квартире, и пусть он был не морозным, но дрожь все равно пробирала в тех местах, к которым до этого прикасался Джерард. Ведь я все еще был обнажен, а от наших крепких объятий кое-где скопились капельки пота. — Ммм? — промычал он, так и не обернувшись. Я вздохнул, смеясь про себя, но стараясь говорить тверже. — Думаешь, тебе стоит прямо так открывать дверь? Наконец-то мой вопрос, кажется, нашел отклик в мыслях Джерард, что заставило его развернуться. Но, как оказалось, мои слова были восприняты им совершенно иным образом, судя по его тяжелому вздоху в противовес той легкости, которая была у меня на душе. — Не переживай, — успокаивал он меня, словно стараясь утешить. Он сильно нахмурил брови в выражении глубокой обеспокоенности, хотя я даже не был ничем расстроен. Без понятия, с чего он решил, что я вообще расстроен, но дальнейшие слова всё прояснили. — Вивьен всё знает, и она никому ничего не скажет. Это я попросил ее сегодня прийти, это не ловушка. Не волнуйся… — К этому моменту он уже оказался рядом со мной, крепко обнимая. Это сбило меня с толку, но я все же обнял его в ответ, потому что, кажется, ему это было нужно больше, чем мне. Я изначально знал, что в приходе Вивьен нет ничего опасного. Такого у меня и в мыслях не возникло. — Да знаю я, — ответив, я продолжил его расслабленно обнимать. — Но ты не думаешь, что прежде чем открыть дверь не мешало бы одеться? Я бросил на него самодовольный взгляд, когда он резко отстранился. Поначалу Джерард выглядел шокированным, но я не мог понять, из-за того ли, что я не был расстроенным, как он теперь понял, или же из-за того, что мы были до сих пор голыми. — Ой! — наконец воскликнул он и полностью отстранился от меня, быстро закатив глаза. — Да, думаю, ей точно не стоит этого видеть. Я закивал, наблюдая за тем, как румянец окрашивает его бледные щеки. Джерард схватил меня за руку и потянул в свою комнату, крикнув Вивьен, что мы откроем через пару секунд. Мое сердце буквально плавилось в груди от такого простого слова, как «мы». Обычно обращаясь к Вивьен, он представлялся в единственном числе. Это он был ее другом, а я — всего лишь третьим колесом. С того момента, как мы виделись с ней в последний раз, когда она приняла наши отношения такими, какие они есть, многое изменилось. Возможно, именно приближающая аннигиляция этих отношений побудила Джерарда обозначить наше присутствие, словно мы были единым целым. Я не на сто процентов был в этом уверен, но некоторым вещам все же лучше остаться за завесой тайны. Пока мы с Джерардом одевались, я практически почувствовал будто действительно здесь живу и уже не первый день. Он натянул на себя свои узкие вельветовые брюки и рубашку на пуговицах, успевая застегнуть только одну, прежде чем умчаться открывать дверь. Я последовал прямо за ним, надев этакий микс из его одежды и собственного белья. По какой-то странной причине мне всегда нравилось носить его одежду. Рубашка из художественной школы была моей любимой, и я всегда находил возможность накинуть ее на свои плечи, чувствуя себя в ней намного привлекательней. Мне казалось, словно я перевоплощаюсь в некую сущность Джерарда, когда надеваю его одежду. Становлюсь неуловимым художником, который то и дело вещает о своих философских идеологиях даже чаще, чем дышит. Я никогда не стану таким, как бы сильно ни хотел, но я мог прикоснуться к этому через ткань его одежды, как сейчас, или через тепло его кожи по ночам. А мне и этого было достаточно. Джерард с размахом открыл дверь, чтобы поприветствовать Вивьен, и тут же заключил ее в объятия намного крепче, чем обычно. Он заслонил ее всем своим телом, мешая мне рассмотреть то, во что она была одета. Хоть я и видел ее несколько раз в одежде, после того случая, когда она оказалась в квартире обнаженной, мне все же было трудно представить ее кем-то, кроме как рыжеволосой натурщицей. Даже когда Джерард рассказал мне о ее дочери, работе и прошлой жизни, мне казалось это совсем ей неподходящим точно, как и одежда. Она выглядела для меня такой молодой — совсем не на ее догоняющие Джерарда почти сорок лет. Но опять же, Джерард тоже не выглядел старым, как по мне. В них обоих было столько жизни, которую ничто не в состоянии скрыть. Ни одежда, ни возраст. — Я так рада тебя видеть! — практически прокричала Вивьен со всей своей искренностью. До меня только сейчас дошло, что это их самая первая встреча (по крайней мере первая без сопровождения полиции) за очень долгое время. Он чуть ли не душил ее в объятиях, но совсем не так, как делал это со мной. Чем дольше я смотрел на них, тем больше понимал их любовь друг к другу, как ее мне описывал Джерард. Она была прямо здесь, на поверхности. Не горела страстью, а постоянно светилась, подпитывая собой их дружбу. Джерард любил ее, но не с тем же пылом, что и меня. От этих мыслей я снова почувствовал, как по душе разливалось тепло. — И как же я рада видеть тебя, Фрэнк! — воскликнула Вивьен после того, как закончила обниматься с Джерардом. Она начала подходить ко мне, и ее бирюзовая кофта немного застала меня врасплох, учитывая предыдущие размышления, прежде чем я все-таки оказался заключенным в ее крепких объятиях. Слабо ухватившись за ее талию, я заметил, что Вивьен была примерно моего роста, судя по тому, как ее рыжие локоны легли на мои плечи. Я совсем не привык обнимать других людей, за исключением Джерарда и Жасмин. Я никогда не делал этого с друзьями, поэтому мне казалось, что это значит нечто большее. Мне приходилось держать в голове, особенно после того, как Вивьен быстро чмокнула меня в губы, что некоторые люди используют подобные жесты, только чтобы выразить привязанность к тебе, и в этом нет никакого романтического подтекста. Это был способ поздороваться или показать свою заботу о человеке. В целом идея о том, что Вивьен, в первую очередь как подруга Джерарда, заботилась обо мне, была немного сложной для понимания, но мне было приятно. Ее любовь ко мне была почти материнской, но акцент все же больше делался на нашей дружбе. Как только она отстранилась, заканчивая наше небольшое объятие, я заметил, как хорошо ее зелено-голубой свитер (очень подчеркивающий оттенок ее глаз) сочетался с черными шелковыми классическими брюками. Ее волосы были почти идеально завиты в мелкие кудри и локоны, а навеянный запах средств для волос накрепко впитался в мою рубашку. Также я заметил, что она была накрашена: нежные тени украшали ее веки наряду с мягкими стрелками вдоль линии глаз. Я никогда прежде не видел Вивьен такой нарядной, даже когда она все же предпочла носить при мне одежду. Даже в ту последнюю субботу, которую я провел у Джерарда в квартире, она была без макияжа. Тогда на Вивьен как всегда были ее неизменные фланелевые пижамные штаны в сочетании с футболкой, на которой изображалась очередная рок-группа. А теперь она выглядела более профессионально и намного старше. — Выглядишь превосходно, Вив, — отметил Джерард, замечая то, как пристально я ее изучал. Он заулыбался, как только я вырвался из собственных мыслей и обратил внимание на происходящее вокруг. — Спасибочки, — ответила она, быстро-быстро моргая и наклоняясь, чтобы сделать импровизированный реверанс. После резко прервав свои девичьи закидоны, она саркастично закатила глаза и завершила реплику пояснением. — Это все лишь для работы. — Ты работаешь в субботу? — спросил я, прямо с ходу врываясь в беседу. Каждый раз, когда Вивьен приходила сюда раньше, я, несмотря на все ее усилия, чувствовал себя брошенным или же отстранялся от них сам. Но на этот раз я не собирался вести себя так же, я решил тут же нырнуть в разговор с головой. — Да. Знаешь, когда работаешь в арт-бизнесе тебе вроде как необходимо выглядеть хотя бы в половину так же хорошо, как выставляемые картины, особенно, если не ты их написала. Образ — это ключ. Звучит банально, но на самом деле нет. Я люблю свою работу и все такое, но раздражает, когда приходится выходить в субботу, — возразила она, снова закатив глаза и сделав недовольное лицо. — Но вообще-то это то, зачем я здесь. Она одарила меня спокойной, но хитренькой улыбочкой, а затем взглянула на Джерарда, заставляя меня недоумевать, что здесь, блять, происходит. Я начинал вспоминать, почему постоянно чувствовал себя отстраненным от их разговоров; кажется, у них было слишком много личных шуток, над которыми я не знал смеяться мне или обижаться на них. — Что? И зачем же? — Вивьен сегодня отвечает за подготовку одной выставки… — начал объяснять Джерард, кивая самому себе и так же лукаво улыбаясь. Свободной рукой он провел вверх и вниз по ее телу, чуть приподняв бровь. — И именно поэтому по долгу службы она выглядит столь восхитительно. Она улыбнулась Джерарду, шлепая его по руке. — Слышать подобные слова от гея — и в самом деле комплимент. А от тебя, так вообще большая честь. — С улыбкой на губах Вивьен вновь повернулась ко мне. — Джерард сказал мне, что ты вроде как фотограф и делаешь снимки… — Ее слова затихли, позволяя мне самому сделать выводы о причине ее визита. — Ни за что, — заявил я, качая головой и пятясь назад подальше от этих двоих. Все мы стояли рядом, формируя этакий треугольник, но как только один из углов в виде меня начал сдвигаться назад, Джерард с Вивьен последовали за мной точно по прямым линиям, одновременно с этим пугающе улыбаясь, несмотря на мой четкий отказ. Они выглядели как парочка гиен, охотившихся на добычу. — Мои фотографии не для выставки, — настаивал я на своем, хотя голос дрожал от нервозности. — Я не хочу, чтобы меня осуждали какие-то люди. — Искусство — это не про осуждение, Фрэнк, — успокаивал меня Джерард. — Оно про критику. — Мне все равно это не нужно, — возразил я, махая при этом перед собой руками. Я был не против, если мои фотографии увидят Джерард, Жасмин или даже Вивьен. Они ведь мои друзья, и они не будут осуждать — или критиковать — что бы, блять, это ни значило. Даже если бы они что-то и сказали, я знал, — это только для моего же блага. Они бы постарались не слишком больно задеть меня своим мнением. Но незнакомцы, все эти люди, которые считают себя выше других, я не хотел, чтобы они смотрели на мои работы. Они были бы чересчур суровыми и безжалостными, забивая меня своим осуждением как животное на скотобойне, только потому что они на это способны. Это мои работы; точно так же, как и те короткие стихи, а вместе с ними и разорванные в клочья мечты, которые я прячу дома в ящике своего стола. Мне было слишком страшно делиться ими с кем-то, как мне страшно сейчас показывать свои фотографии. Для меня было предостаточно этих трех людей, которым, я знал, что мог доверять. Большей аудитории я и представить себе не могу. — Не думай обо всяких придурках, — вступила в спор Вивьен, переформулировав слова Джерарда, наблюдая при этом за ужасом, отображающимся на моем лице. — Эта выставка посвящена начинающим художникам. Мне кажется, ребята, я рассказывала вам о ней уже давным-давно. Она трудно организовывалась. Было очень непросто найти новые таланты… — Она стала перечислять остальные причины, как на меня вдруг начали накатывать воспоминания. Я точно помнил, что Вивьен упоминала эту выставку, когда приходила сюда в последний раз. Они с Джерардом тогда разворотили всю мою коллекцию картин, пытаясь найти из них что-то стоящее, чтобы отправить на выставку. Ясно как день, что ни в одном блядском мире эти похеренные холсты не были достойны висеть на стене. Они даже и близко не стояли с моими фотографиями. Фотографии, как мне пришлось убедить себя, и Джерард, казалось, со мной согласен, действительно были хороши. Возможно, они смогли бы выдержать эту выставку для новых талантов… Я заметил, как стал усердно размышлять над этим, при том споря сам с собой. Безусловно, я очень много сил потратил на то, чтобы их все-таки проявить, так что логично было бы что-то сделать со своими фотографиями. Наверное, я даже хотел этого в какой-то степени, но я никак не мог побороть этот огромный мысленный блок, засевший в голове. Так я бы выставил себя на показ. Стал бы для всех посмешищем. Что если мои фотографии на самом деле слишком отстойные? — Но… — начал я с намерением выплеснуть наружу все мысли, что вертелись в моей голове. Я постоянно запинался, но не давал себе слабину до тех пор, пока всё не высказал, но закончилось это тем, что Джерард и Вивьен, эти двое взрослых людей, просто пялились на меня. Но они не смотрели на меня сверху вниз; они смотрели в упор, будучи наравне со мной, пытаясь этим показать, кем я был на самом деле. — Фрэнк, дай мне взглянуть на кое-что, — попросила Вивьен, не оставляя мне возможности отказаться. Я прикусил губу, предвкушая полное разграбление моих фотографий. Но каково было мое удивление, когда следующая фраза слетела с ее губ. — Дай мне посмотреть на твои руки. Я взглянул на нее широченными глазами, совершенно забывая об ожидаемом осуждении с ее стороны. Она просила меня об этом прежде, когда я еще только старался изо всех сил стать художником. С нашей прошлой встречи прошло какое-то время, и пока у нее не было ничего, что могло бы подтвердить мои способности. Ей нужно было посмотреть на мои руки, чтобы убедиться в том, во что она ввязывается. Ей необходимо было знать, что все ее поощрения были не напрасны. Ей были нужны доказательства; ей были нужны мои руки. Вивьен начала медленно подходить ко мне, словно я был каким-то диким животным, которое внезапно посадили в клетку, и оно все еще привыкало к людям. Джерард, наблюдая за ситуацией с кривой улыбкой, немного отстал от нее, чтобы быть уверенным, — все идет по плану. Его улыбка стала шире, как только мы обменялись быстрыми взглядами, прежде чем я нерешительно протянул руки вперед, позволяя Вивьен схватиться за них. Она наклонилась к рукам настолько близко, что я мог почувствовать на коже ее дыхание и касание ее маленького вздернутого носика. Она перевернула мои руки, сцепляя наши пальцы и немного растянула кожу, наблюдая за всем с нечитаемым выражением лица, после чего облегченно вздохнула. Внезапно она подняла голову и взглянула на меня своими блестящими и излучающими свет глазами цвета океана, в точности как ее рубашка. Она указала на тонкую кожу в месте между большим и указательным пальцем. — Какая она потёртая здесь, — сказала Вивьен, отпуская меня. Я приблизил руку к лицу, чтобы проверить то, о чем она продолжала говорить. — Она потёртая, потому что твоё тело к чему-то приспосабливается. Твоё тело знает, что что-то должно быть в этом месте, поэтому не отторгает эту вещь. Оно подстраивается под неё, становясь для этой вещи родным местом. Вивьен приостановилась, и я увидел то, о чем она говорила. Эти выемки на коже, которые я раньше никогда не замечал, словно они появились за одну ночь. Я и прежде отмечал некоторые изменения в моих руках, когда только делал фотографии, но этого я точно никогда не видел раньше. Я разглядел в точности то, на что указала Вивьен; родное истёртое место, специально образовавшееся для моей камеры. Оно буквально бросалось в глаза, совсем не насмехаясь надо мной, а наоборот словно поздравляло меня с тем, что я нашел для него истинное предназначение. Мне было просто необходимо заниматься фотографией, включая и их проявку, чтобы мои руки наконец-таки были довольны мной. А не сопротивлялись моей воле. Моя кожа буквально светилась, я был в этом абсолютно уверен. — Ты фотограф, Фрэнк, — заключила Вивьен, читая мои мысли, но формулируя их более простыми словами для понимания. Я поднял на нее взгляд, оторвавшись от исчерченного холста собственной кожи, и искренне улыбнулся. Теперь я был художником, хотя я ведь всегда им был. Играя на гитаре, рисуя и пытаясь выразить себя с помощью небольших скудных стихотворений, я все еще был художником. Тогда я еще не нашел свой истинный талант, но я следовал по пути искусства, надеясь, что он приведется меня к подлинной цели. И я нашел ее в фотографии. Теперь я был художником особой породы, которых называют фотографами. Я был поражен тем, что наконец-то понял, кто я такой. Поймав на себе взгляд Джерарда, который стоял позади, я заметил, что он выглядел удивленным даже больше, чем я. — Ты фотограф, которого я была бы счастлива увидеть на своей выставке, — приподняв брови подытожила Вивьен свою мысль, в очередной раз делая мне предложение. И тут мое ликование резко сошло на нет, позволяя сомнениям снова зашевелиться внутри меня. — Я не знаю… — Ладно. Давай тогда посмотрим на них? Может быть, ты все-таки изменишь свое мнение, — снова спросила она, склонив голову набок. Вивьен знала, как мне было непросто, хоть и не до конца это понимала, но все же пыталась сделать всё как можно легче. Она просила доступ к моей душе, просила взглянуть на мои произведения искусства. Я взглянул на Джерарда, и он только лишь молча кивнул головой. По крайней мере, небольшая часть моей души, что висела на леске в кладовой, принадлежала ему, поэтому мне необходимо было вначале получить его разрешение. И как только он согласился, я понял, что больше мне нечего терять. Тяжелый вздох вырвался из моей груди, и я раскрыл руки, указывая на комнату, в которой теперь хранились наши секреты. Вивьен слегка взвизгнула от моего согласия и тут же вошла в комнатку, стараясь быть осторожной, чтобы не ослепиться от красного света. Джерард последовал за ней попятам, но обернулся, когда понял, что я все так же остался стоять посреди комнаты. — Давай же, — сказал он, протягивая руку ко мне, которая казалось была далеко за целый километр. — Будь частью своего будущего. Я взял его за руку и вошел в кладовую, освещаясь красным светом.***
Вивьен должно быть провела несколько часов, разглядывая мои фотографии. По крайней мере, ощущалось это именно так. Когда тебе кажется, будто ты подвергаешься суровой проверке, даже пара секунд может ощущаться вечностью. Я предполагал услышать от нее оскорбление за оскорблением, ну или учитывая, что это все же Вивьен — вежливое осуждение за вежливым осуждением, но ничего подобного мой слух не улавливал. На протяжении всего этого времени, я был окружен лишь тишиной и едва ли слышными перешептываниями и бормотанием между художником и его подругой. Я не выдержал и вышел за дверь, пока эти двое более опытных и взрослых людей остались ютиться внутри. Через минуту бодрый голос Вивьен стал отчетливей, когда они оба показались из глубин красного света, держа некоторые из моих фотографий в руках. Джерард подошел ближе ко мне, гордо оборачивая руку вокруг моей талии. — Я могу представить их на выставке, — сказала Вивьен, отчего Джерард чуть крепче обнял меня. Я видел, как он совершенно не сдерживал свою улыбку, я слышал честность в голосе Вивьен, но самому улыбаться мне совершенно не хотелось. Да, я чувствовал, что веду себя как избалованный ребенок, но мне было плевать. Вся эта ситуация была для меня сложной. Мне не очень хотелось отдавать свои фотографии в галерею; я еще не был достаточно хорош для этого. Я еще не был готов к этому. Показаться общественности может стать еще одним шагом к взрослению, тем шагом, который неизвестно куда меня приведет. Мне было привычней взрослеть в квартире Джерарда, в его руках, но забросьте меня в реальный мир — и я уже не знаю своего окружения. Я не знал, как и куда я вырасту. Джерард, конечно, будет со мной, он пообещал мне, и сейчас он стоял рядышком, сжимая меня в объятии, давая мне это понять, но я тем не менее чувствовал себя на чужой территории. Я рисковал оказаться в культуре художников, о существовании которой даже не знал несколько недель назад. Я не мог просто так влиться в нее, когда мне даже не за что было ухватиться. — А эту я могу представить в чьей-то гостиной, — провозгласила Вивьен, повышая голос чуть ли не на октаву, когда увидела фотографию, которая ей особенно понравилась. Она вытащила ее из стопки и подняла вверх, показывая мне и Джерарду. Это был небольшой быстрый снимок качелей в парке, которые двигались на ветру. С той высоты, с которой было сделано фото, казалось, словно ребенок все еще катался на них, хотя с этого момента прошло много времени. Я не мог понять, что такого она в ней увидела, и даже не представлял, что она вообще имела в виду. — Чьей-то гостиной? — спросил я, нахмурившись и переместив вес с одной ноги на другую. — Это вот, где вы проводите выставку? Она хихикнула, и я услышал, как Джерард кое-как старался сдержать свой смех. — Не совсем, милый, — поправила меня Вивьен, положив фотографию обратно, немного поправив стопку. Я знал, что «милый» — это кодовое слово для «тупицы», но решил это проигнорировать. — Что тогда? — Люди будут покупать твои фотографии, — объяснила Вивьен, оглядываясь по сторонам. Перекладывая снимки, она начала изучать нашу историю задом наперёд, сначала рассматривая фотографии нас с Джерардом, улыбаясь при этом как настоящий маньяк. Она почти ничего о них не говорила, просто нескончаемо улыбалась и подмигивала Джерарду, заставляя его снова покраснеть. Я никогда не видел, чтобы Джерард так много краснел всего за один день, но похоже так на него действовало счастье. Вивьен была уже почти в самом конце, достигнув начала нашей истории. — А в чем ты думаешь смысл выставки? — добавила она. — Люди их покупают? — Мои глаза чуть не выпали из орбит. Никогда в жизни я не мог себе представить, что люди захотят смотреть на мои работы, ни то что покупать их. Это просто поразило меня: люди могут захотеть купить часть моей души. Я потратил столько времени, чтобы всё сделать правильно, я не был на сто процентов уверен, что смогу их просто так кому-то отдать. — Да, — рассмеялась она, наклоняя голову чуть назад. Для нее это была такая простая и очевидная вещь, в то время как я от ужаса готов был выпрыгнуть из собственной кожи. — Кто может захотеть их купить? Зачем? –По какой-то причине мой голос застрял где-то в горле. Я ринулся вперед, хватая первую попавшуюся фотографию из ее рук. Это оказался снимок гребаного протекающего крана у меня дома, который сводил меня с ума. И внезапно мне показалось это самой идиотской фотографией на свете, не только среди моих работ, но и в целом. Я поднял ее вверх, чтобы было видно Джерарду и Вивьен, стараясь выразить этим все свое бессилие. — Да кто захочет купить фотографию крана? — А кто не захочет? — тут же парировала Вивьен. Это был простой ответ, но с ним было трудно смириться. — Люди покупали и не такие странные вещи… — она затихла, переводя свое внимание куда-то еще. Я взглянул на Джерарда, умоляя его хоть что-то сказать. — Вивьен права, — просто заявил он. Слишком просто для Джерарда. — Но это же всего лишь кран! — помахал я снимком, словно он ничего не значил. А для меня он совершенно ничего не значил. Но по мнению Джерард все было иначе. — Это картина жизни, Фрэнк, — возразил он, придавая большое значение чему-то такому невзрачному. Я снова взглянул на кран и, хоть у этого не было никакого логичного объяснения, я увидел жизнь. Размеренно срывающиеся с него капли были словно размеренным биением сердца. Так же, как и моя размеренно растущая раздражительность давала понять, что я все еще жив; все еще раздражаюсь по любому поводу. Я поднял взгляд на Джерарда с приоткрытым ртом от внезапного удивления, которое полностью сместило злость. Он улыбнулся мне, заключая свою мысль. — Кто не захочет купить жизнь? — Но… но… — я снова начал бубнить, отложив фотографию, потому что она стала казаться намного тяжелее в моих руках. Я оглядел вокруг все эти вещи, брошенные в кучи, весь этот беспорядок. Всего было слишком много для этой крохотной комнатки, слишком много для того, чем я только начинал заниматься. Я только начинал оттачивать и совершенствовать свои навыки. Я не мог быть хорош в этом вот так слету. Меня не должны были приглашать на подобную выставку. Но однако же меня пригласили, и я понял, как глупо с моей стороны отказываться от такой возможности. Это был очередной шанс спасти мою жизнь. Мне это было необходимо. Только вот казалось, что дается мне всё чересчур просто. Слишком просто. Однако с моим художником все всегда было не таким, как казалось на первый взгляд. Во всем был подтекст, даже в четком объективе камеры. — Любой может делать снимки, Джерард, — сказал ему я приглушенным от отчаяния голосом. — Это слишком легко. Кто захочет купить то, что он и сам может сделать? — Верно, — противоречил сам себе Джерард, наклоняясь чуть вперед, от чего челка упала ему на глаза, создавая иллюзию поражения. Но как только он снова заговорил, его слова были резкими и колкими, та позиция, на которой я стоял, рухнула в секунду. — Но не все люди делают фотографии. Все могут, но не все делают. И по тому потоку ругательств, который исходил сегодня из красной комнаты, я могу сказать, что процесс проявки не так уж прост. Большинство людей слишком нерешительны. Большинство даже не пытается. То же самое и с картинами. — Но рисование очень отличается от фотографии, — пробормотал я, почти запнувшись на слове, которое теперь должно быть стало моей профессией. — Рисование требует таланта, рисование — это продолжение тебя. Картина может быть любой, какой ты только захочешь. Ты можешь сделать небо фиолетовым, а траву оранжевой. Я лишь жму на кнопку и проявляю. — Снова верно, — вновь сказал Джерард, только на этот раз я на это уже не купился. — Но не каждый же может сделать твою фотографию. Даже если тот объект, который ты фотографируешь, не продолжение тебя, именно ты держишь камеру. Камера показывает правду, но только ты можешь позволить этому случиться. Фотографу не под силу исказить эту правду, в какой бы форме или виде она ни была; камера ему не позволит. Но это твоя работа — показывать эту красоту, которую создала природа, красоту правды, которую люди не могу разглядеть сами из-за своей лени и равнодушия. Миру нужны фотографы именно для этого. — Джерард прервался, делая глубокий вздох перед тем, как пустить последнюю фразу словно стрелу в моё сердце, которая удивительно, но заставила его вновь биться. — Этой выставке нужен такой фотограф, как ты, Фрэнк. Я застыл на месте, не зная, что и сказать или сделать. Гордость разливалась по всему телу от осознания того, что Джерард использовал философию о честности камеры, чтобы помочь мне так же, как это помогло ему прошлой ночью. Я хотел им верить, очень сильно хотел. В моей голове вертелось так много мыслей, столько много страхов всплыли наружу, и я знал, что размышляю иррационально. Я знал это, но бороться против прочно закостенелых в разуме привычек было крайне сложно. Я и так уже старался изо всех сил всеми возможными способами; не знаю, сколько еще я смогу вынести. — Но… но… — я услышал собственные слова, вновь слетевшие с губ, и почувствовал слабость в руках, поэтому оставил их просто болтаться вдоль тела. — Фрэнк, — голос Джерарда вывел меня из собственных скрученных в комок мыслей, заставляя снова выпрямиться. Я оторвал взгляд от пола, чтобы посмотреть на художника. Его глаза сузились, и хоть его голос звучал заботливо, лекцию он читать еще не перестал. — Ты никогда не сможешь изменить мир, если не покажешь людям, как. После этого он цокнул языком, показывая этим неизбежность реальности. Его слова были краткими и простыми, но они так меня согревали, идея, заключенная в них, согревала меня. Я понял, что хочу изменить мир. Поначалу я думал, что хочу только лишь изменить себя, но теперь я осознал, что для этого мне также необходимо менять мир вокруг себя. Прошлой ночью я помог Джерарду в этом небольшом мире, который мы сотворили для нас двоих, и, черт возьми, мне это понравилось. Мне нужно постепенно выбираться из скорлупы, чтобы помочь так же другим людям. На протяжении всего этого долгого времени в моей жизни был только Джерард, что я напрочь забыл о существовании остальных людей за пределами этой квартиры. Но ненужно было забывать, что там также были и люди вроде Сэма, и Трэвиса, и других ребят, которые отличались от нас. Им не нужна была помощь. Они не хотели быть спасенными, поэтому, естественно, по большому счету я вычеркнул из своей жизни окружающий мир. Но ведь также там была моя мать. Возможно, она не поддерживала абсолютно всё, чем я занимался, или даже вообще не была в курсе, над чем я работаю каждый день, но она по-прежнему хотела, чтобы ее спасли. Поэтому она ходила в церковь. И поэтому она водила туда меня вместе с ней. Она верила, что сама идея спасения жизней была возможна, и это был ее способ достичь этого. Мне необходимо было делать то же самое, потому что в этом мире было столько похожих на нее людей, которые нуждались в помощи, но не могли найти ее в стенах церкви. Были также люди, похожие на меня пару месяцев назад, которые и понятия не имели об искусстве, но оно было их единственным спасением. Спасая других, я знал, что смогу спасти и себя. Если у меня получится изменить тот мир за окном, в котором мы с Джерардом так боялись показаться, то, возможно, мы сможем жить дальше без страха. Очень скоро мне предстоит узнать, насколько эта теория состоятельна. Я становился все ближе и ближе к взрослению, и хоть создавалось ощущения, что я вот-вот захлебнусь новыми впечатлениями, они были мне необходимы. Мне нужен был кто-то, кто бы перекрыл мне дыхание, чтобы я все больше и больше учился его ценить. Может быть, всё и навалилось на меня вот так внезапно, но мне было нужно это всё. Мы с Джерардом и были этим всем. И пока он рядом, возможно, только лишь возможно, я смогу со всем справиться. — Хорошо, — наконец произнес я. Закрыв глаза и сжав кулаки по бокам своего тела, я вдруг почувствовал, как Джерард прижался ко мне. Он снова обнял меня, всего на секунду в этой захламленной комнате, где неподалеку по-прежнему стояла Вивьен. Он оставил поцелуй у меня на лбу, прежде чем расцепить руки, одну все же обернув вокруг моей талии. Я точно всё делал правильно. — Превосходно! — чуть ли не закричала Вивьен, а ее голос оказался еще громче, чем обычно, из-за крохотного пространства комнатки. Она скрестила руки на груди и обнажила зубы в совершенно экстравагантной улыбке. Я поймал себя на том, что и сам начал улыбаться, особенно когда Джерард снова быстро чмокнул меня в висок. Я обожал, когда он целовал меня именно сюда: в этом жесте было больше заботы, чем в поцелуе в губы; он всегда был намного чувственней. Джерард целовал меня так, чтобы показать, что он рядом, что он поддерживает меня и любит. А прямо сейчас я нуждался в этом сильнее, чем когда-либо. — Что ж, тогда выбери те, которые бы ты хотел вывесить, и, надеюсь, Джерард поможет тебе их обрамить, — Вивьен стрельнула глазами на Джерарда, и он махнул ей свободной рукой в знак согласия, пока она продолжила говорить. — И тогда, я надеюсь, ты будешь готов к сегодняшней выставке. — Стоп, — резко прервал ее я, не веря своим ушам. — Выставка сегодня? Мои глаза в очередной раз чуть не выпали из орбит, а в голосе явно читалась зарождающаяся паника. Вивьен кивнула, подтверждая мои мысли. Я собирался показать незнакомым людям свою душу уже через каких-то несколько часов. Я без понятия, сколько сейчас было времени, но точно около полудня. Мое сердце заколотилось, а переживания вновь вернулись. Я только начал привыкать к идее о том, чтобы поделиться с кем-то творчеством, но я не думал, что это произойдет настолько скоро. — Нам не хватит времени, — заметил я. Чистая паника читалась в каждой морщинке, которые только начали появляться на моем юном лице. — Для всего всегда найдется время, — возразил Джерард с легкой грустью в голосе, на которую я не стал обращать слишком много внимания. — Он прав, — согласилась Вивьен, посмотрев на свои изящные наручные часы. — Сейчас почти час дня. Выставка открывается в девять вечера, а твои фотографии должны быть готовы примерно к семи. Времени предостаточно. Она снова мне улыбнулась, задрав вверх подбородок, словно трёхлетний ребенок, который только что закончил строить песочный замок. Но ее ребяческая манера поведения совсем не успокаивала мои нервы. — Всего-то шесть часов, — настаивал я, сквозь стиснутые зубы. Не получив от Вивьен никакого ответа, я посмотрел на Джерарда, чье лицо отражало полнейшую безмятежность. Красный свет, исходивший из кладовки, искажал все вокруг, заставляя меня сомневаться, что это не сон. Все происходило слишком быстро, слишком скоро, и я не представлял, когда же все успокоится. — Я даже еще не успел проявить свои цветные фотографии, — ударил я себя по лбу, чуть переборщив с драматичностью, вспоминая одну маленькую деталь. Завертевшись со всем происходящим вокруг, я совершенно забыл, что так и не закончил свою историю. — Так за дело! — подбодрил меня Джерард, заставляя мои щеки покрыться румянцем. Я не мог признаться в том, что даже не знал, как это делается. Мой взгляд был прикован к полу, и я стал переминаться с ноги на ногу. Я слышал ровное дыхание Джерарда рядом — так он дышал, когда хотел, чтобы я обратил на него внимание и собрался. Не снисходительные вздохи, а скорее убаюкивающие и расслабляющие. Я предполагал, что реакция Вивьен будет примерно такой же, но вместо этого я почувствовал ее руку на своем плече. — Позволь мне о них позаботиться, Фрэнк. — Она немного цокнула языком, делая свое предложение более четким. Но я все равно собирался с ней поспорить. — Ты знаешь, как? — Я вообще-то тоже ходила в школу искусств, знаешь ли, — сказала Вивьен, приподняв брови, а затем слегка закатила глаза. –Ладно, я встречалась с фотографом. Такой интересный парень. Всегда так странно пах и делал слишком много моих голых фоток. Но боже, секс в красной комнате — это что-то невероятное. Вы, ребята, еще не пробовали? Девушка беззаботно оглядела нас, в то время как я выпучил глаза, а Джерард пригвоздил ее презрительным, но дружеским взглядом. После он посмотрел на меня с некой заботой в глазах и просто вздохнул. — Как-нибудь в другой раз. Сейчас у всех нас много работы. Особенно у тебя, Вив, раз уж ты вызвалась. Вивьен внезапно подошла ближе и, игриво толкнув Джерарда, исчезла в красной комнате, чтобы забрать оставшиеся пленки. Моя рука сама потянулась за ней, чтобы позвать Вивьен, сказать, что я сам со всем разберусь и закончу попозже — всё, что угодно. Я не хотел, чтобы она проявляла мои наработки. Это казалось мне неправильным, не похожим на меня. Но Джерард, как и всегда, успокоил меня одним утешающим касанием. — Просто позволь ей, Фрэнк. Моргнуть не успеешь, как она закончит, к тому же студия в ее офисе намного лучше оборудована. А позже она научит тебя, как делать цветные фотографии. — Но… — Иногда художникам тоже нужна помощь. Ты уже поймал правду в своем объективе. Совсем неважно, кто первым ее увидит, ведь создал ее именно ты. И так же неважно, кто касается негативов, — правда в них останется неизменной. Наши взгляды на мгновение оказались прикованы друг к другу, и я почувствовал, как расслабляюсь. Вивьен улыбнулась, снова выходя из комнаты и гордо держа в руках плёнку. — Дорогой, они в надежных руках. Всё будет хорошо. Просто начинай оформлять те, что уже готовы, а я постараюсь вернуться как можно скорее. — Что, если уже слишком поздно? — снова спросил я, ища повод для того, чтобы сдать назад. Но они оба уже порядком устали от моих отговорок: ни одна из них больше ничего не значила. — Никогда не поздно изменить мир, Фрэнк, — снова сказал Джерард с ясностью и философским напутствием, звучащем в его голосе. Он взглянул на меня сверху вниз, стоя на фоне открытой двери, отчего красный свет, пробивающийся вокруг него, словно обрамлял его свечением. У меня появилась надежда. Было ощущения, что мы снова в его спальне, валяемся на постели, говорим и мечтаем о всяком. Тогда я понял, что он был прав, и я был в безопасности, потому что несмотря ни на что, — он всегда мне поможет. Мои губы слегка приоткрылись, но я не позволил словам сорваться с них. Я и так много чего уже наговорил. Слова не изменят мой мир, как я начал понимать. Это сделают фотографии. А в моих руках их было предостаточно. Я направился вперед, начиная смотреть только в будущее.