=Перевоплощение=
Сказать, что я спал сегодня совсем немного, если вообще спал, — это ничего не сказать. Мысли о Джерарде, его крови на футболке отца и возможных последствиях рассеянным круговоротом вертелись в моей голове, препятствуя сну наконец-таки настигнуть мое тело. Я знал, что был уставшим, потому что ощущал это в своих конечностях и в покалывании глаз. Я весил, кажется, целую тонну, и стоять на ногах весь день оказалось очень утомительно. Когда я прилег, только чтобы успокоить ноющую боль в теле, сон так и не окутал меня. Я прикрыл веки и стал ждать, но ничего не произошло. В голове только проносились ужасные картинки с мертвым телом Джерарда, избитым и окровавленным. Меня тошнило от этих мыслей, поэтому я делал все возможное, чтобы выкинуть их из головы, но они оказались сильнее меня. «Мой отец несильно его покалечил,» — повторял я про себя снова и снова. Конечно, мой отец был тем еще подлецом. Он поднимал руку на меня и угрожал убить Джерарда, но он бы не смог слишком сильно ему навредить. Так ведь? Он сам сказал об этом, но, когда кровь бурлит адреналином, тебе сложно адекватно воспринимать происходящее. Может быть, он и извинился, попросил прощение за все те ужасные вещи, которые говорил, но ведь это озарение пришло к нему уже после того, как он избил Джерарда. После того, как он понял, что Джерард и пальцем его не тронет. А без этих оборонительных мер с его стороны, кто знает, как сильно он на самом деле пострадал. Я почувствовал, как все переживания застряли у меня в горле, мешая их проглотить и забыть. Бесчисленное множество раз я поднимался с постели посреди ночи, чтобы или попить воды, или же плеснуть немного себе на лицо в тщетной попытке смыть с себя все эти мысли. Джерард был в порядке. Это точно. Ведь мой отец был старым, он бы не смог нанести серьезных увечий. Но и Джерард тоже был старым. Они были одного возраста, с разницей буквально в пару месяцев. Джерард, возможно, был даже более уязвимым, чем мой отец, и слишком резко реагировал на его удары. Боже, я все больше и больше сходил с ума. Но моя бессонница, несмотря на все параноидальные мысли, оказалась намного более приятной перспективой, чем тот крохотный фрагмент сна, которому все-таки удалось меня настигнуть. Мои сны были наполнены жестокостью и ужасными картинками, которые перед этим крутились у меня в голове, только тогда у меня уже не было возможности моргнуть и скрыться от них. Я будто застрял в собственном разуме, пока спал, и чувство это было не из приятных. Оно напомнило мне о времени еще до встречи с Джерардом, до наших отношений и искусства, когда я застрял в той демоверсии своей жизни и не имел представления, как из нее выбраться. Когда я хотел находиться только в одном месте, не желал ничего менять в своем существовании, потому что не знал, как это может обернуться, и был слишком трусливым цыпленком для того, чтобы это выяснить. Уставившись на сгустившуюся ночь за окном, я вдруг без причины рассмеялся. Как же сильно я изменился, а, казалось бы, прошло не так уж и много времени. Кто бы мог подумать, что пролившаяся из окна краска может так изменить упертого подростка? Я снял с себя футболку, в которой был на выставке, и швырнул на рабочий стул, чтобы получше рассмотреть. Из окна просочился маленький луч серебряного света, исходящего от звезд и луны, даря моей футболке совершенно другой оттенок блеска и свечения. Это очень сочеталось с засохшей на ней краской. Мне пока что не хотелось вешать ее обратно на дверь; мне нужно было ощущать ее рядом с собой, точно так же, как и голубиную куртку. За нее я цеплялся в десять раз сильнее, потому что внутри она до сих пор хранила запах Джерарда. Вжимаясь лицом в рукава и пола куртки, я будто вновь и вновь проживал это перевоплощение, которое произошло со мной за столь короткий промежуток времени. Прежде я был слепым, увязнувшим на одном месте человеком, а теперь ненавидел, когда меня лишали моих собственных чувств, без которых было невозможно постигать вещи вокруг. Я не мог создавать искусство без способности видеть. Не мог наслаждаться музыкой без способности слышать. Я ненавидел чувствовать себя в чем-то погрязшем, без возможности пошевелиться. Словно мои ноги увязли в гудроне, и я вынужден был наблюдать за тем, как все тонут вокруг меня. Как утопает в моей собственной мечте Джерард, а отец уже давно погрузился в воду с головой. Из-за этого я чувствовал себя паршиво, и когда наконец проснулся, почувствовал на языке неприятный вкус. Преодолев легкое чувство тошноты, я взглянул на часы на прикроватной тумбочке и как только смог разглядеть, что уже почти шесть часов утра, то сон как рукой сняло. Я спустился на первый этаж и решил дождаться, пока все проснутся. Но если этого не случится до восьми часов, то мне придется их разбудить. Я должен был увидеть Джерарда как можно скорее. Как только мои ноги коснулись ледяного кафельного пола, это тут же привело меня в чувство. Оглядев кухню вокруг, мне показалась она намного больше, чем была обычно. Должно быть, это из-за того, что последние несколько дней ей приходилось служить зоной военных действий, открывать и закрывать новые побоища. И сколько бы раз я ни прокручивал в голове наш разговор с отцом, легче поверить в его реальность так и не становилось. Тогда мой отец вел себя так необычно, буквально расклеился на моих глазах. Даже моя мать, которая наблюдала за всем со стороны, казалась удивленной. Не уверен, сколько лет они уже женаты, но не думаю, что она когда-нибудь видела его таким разбитым и потрепанным. Это было полнейшим шоком для всех нас, включая самого отца. Я даже не думал, что он способен испытывать так сказать настоящие чувства и в последующем их выражать. Он пытался им противостоять, но постепенно они одержали над ним верх. Когда отец спустился вниз, буквально через минут двадцать, я заметил, что он до сих пор выглядел измученным. Под глазами залегли мешки, а кожа казалась начищенной наждачной бумагой. Волосы по бокам снова были зачесаны назад, в надежде привести их в порядок, но в некоторых местах сзади все равно были частично растрепаны. Я также обратил внимание на то, как он постарел за эти несколько часов, пока мы должны были спать. Морщинки вокруг глаз стали более выраженным, чем обычно, а лоб с постепенно редеющей линией волос казался еще больше. Кое-где проглядывала седина в местах, где ее раньше никогда не было, а спина сгорбилась еще больше обычного. Мой отец был старым. Так было всегда, но точно так же, как и с Джерардом, мне никогда не бросалось это в глаза. Но теперь, когда я все же обратил внимание, это не напугало меня, а наоборот успокоило по какой-то странной, иной причине. Это помогло мне увидеть отца тем, кем он был в первую очередь, — человеком. На нем больше не было того панциря, в который я целый вечер стрелял своими резиновыми пулями. Он был человеком, сломленным прошлой ночью. Поймав свое отражение в стеклянной панели микроволновки, я вдруг понял, что тоже выгляжу старше. Возможно, мы так заметно постарели после вчерашней ругани, а, возможно, это было как-то связано с мужчиной, с которым мы оба поначалу пытались бороться, но в результате позволили ему увидеть в нас глубинную суть. Джерард был странным в этом плане, он менял людей и помогал им снова найти свое человеческое обличие. — Готов идти, пап? — спросил я через секунду, как он налил молока с свою утреннюю чашку кофе. Он сделал большой глоток и кивнул, тяжело вздохнув. Это не было его типичным раздраженным и возмущенным дыханием. Это был воодушевленный вздох, словно он вновь научился дышать. А я научился снова произносить слово «папа» впервые без грубости и усилия над собой. Больше у меня не было причин обращаться к нему «Энтони». В машине царила полная тишина, из-за тех мыслей о произошедших событиях, которые крутились в голове каждого из нас. Чем ближе мы подъезжали к больнице, тем меньше становился уровень моей тревожности. Я почти на сто процентов был уверен, что все в порядке. Если же было бы иначе, кто-нибудь все же мне позвонил бы. Это точно. У Джерарда был мой номер, а если бы ему стало хуже, то Вивьен бы меня нашла. Благодаря участию в выставке ей была известна моя фамилия. Позвонить мне не составило бы труда. — Думаешь, он подаст на меня в суд? — внезапно спросил папа, нарушая тишину в машине вместе с потоком моих мыслей. Я был рад отвлечься, но сам вопрос меня ошарашил. Через окно машины я наблюдал за тем, как сменяются улицы и автобусные остановки, включая ту, где я познакомился с Элизабет, когда меня вывели из собственных размышлений. — Эм, не знаю, — честно признался я. Я правда не представлял, как он решит поступить. Будь я на его месте, то скорее всего заявил бы в полицию (все-таки его избил какой-то незнакомец), но Джерард ведь ненормальный, как он уже доказывал множество раз. Как бы то ни было, он не бил отца в ответ, так что, возможно, это было сделано для того, чтобы сохранить свою абсолютную невиновность перед судом. Понятия не имею. Я взглянул на папу и пожал плечами. Он кивнул и стал нервно грызть ноготь на большом пальце руки, которая покоилась на окне слева. Он вел машину, расслабленно опустив другую руку на нижнюю часть руля, а его глаза дико метались по лобовому стеклу так же, как и мысли в его голове. — Ты хотел бы, чтобы я сдался с повинной, если он промолчит? — все больше наступал он, ставя меня в неудобное положение серьезностью тона. Я снова повернулся в его сторону, будучи неуверенным, что мне ответить. Он спрашивал меня, стоит ли ему привлекать себя к ответственности, если это не сделают за него. Это было даже большим чудом, чем то, что он признал свою вину и извинился. Я уставился на него в полном восхищении. Он изменился вместе со мной, и мне показалось, что это был наш первый момент единения отца и сына, каким бы убогим и хреновым он ни был. — Если Джерард не подаст заявление в полицию, то я уверен, у него есть на это свои причины, — заявил я, наблюдая за реакцией отца. Он выглядел спокойно и безмятежно, хоть и крепче сжал руль в руках, когда мы заехали на территорию больницы. — Если он простит тебя, то и я прощу. Мой отец едва кивнул, но я почувствовал, как по нему прошла волна облегчения. Я решил, что не было смысла обличать кого-то, кто и так был одной ногой в аду. Отец раньше был Сатаной, как мне казалось. Он на собственной шкуре знал, что такое Ад. Несмотря на мою ненависть к больницам и шквалу неприятных воспоминаний, связанных с последним пребыванием здесь, я прошел сквозь раздвижные двери без какого-либо напряжения. Мое внимание было сосредоточено ни на чем больше, кроме Джерарда, так что я даже не заметил, как сильно отстал от меня отец. Я замечал лишь белые стены, отштукатуренные и покрытые разными табличками и паршивыми картинами (никогда раньше не обращал внимания на их убогость, но теперь мое восприятие кардинально изменилось), фокусируясь на своей цели. — В какой палате Джерард Уэй? — спросил я медсестру за столиком регистрации, надеясь, что пришел в нужное отделение. Оглядевшись вокруг, я не заметил никаких детей в инвалидных колясках, так что, по крайней мере, это было не крыло педиатрии. Медсестра была одета в розовую униформу, напоминающую цвет лосося, что делало ее похожей на эту рыбу. Высокая, с задранной вверх головой, к середине тела она была немного пухлой, отчего ее руки становились больше похожими на плавники. Небольшая полнота, скопившаяся по бокам, заставляла ее форму интересно скатываться, чем-то напоминая чешую. Ее глубоко посаженные глаза лучились радостью, а само лицо было довольно скульптурным, несмотря на тело. Немного спустив по носу очки, она надула губы, становясь еще больше похожей на рыбу, пока осматривала меня с ног до головы. Она заметила, как сзади наконец-то меня догнал отец; он так и не застегнул свою кожаную куртку, а руки спрятал глубоко в карманах. Неловко топчась на месте, было видно, что он не очень-то и хотел знать, что произойдет дальше. Нас в любой момент могли сопроводить в палату Джерарда, и тогда отцу придется столкнуться лицом к лицу со своим злейшим врагом. Я вдруг понял, на какой же гребаный риск идет мой отец, и честно сказать, я никогда еще так им не восхищался. Он был упрямым и ненавидел каждую секунду происходящего, но все равно был здесь. Он вызвался подвезти меня до больницы и по-прежнему был на моей стороне. Он переминался с ноги на ногу, оглядывался по сторонам и притворялся, будто его здесь нет, но я все равно им восхищался. Он шел на риски, черт побери, он так многим рисковал, что мог бы стать настоящим художником. — Джерард Уэй? — переспросила медсестра, уткнувшись носом в папки на столе. Я кивнул, как только она взглянула на меня вверх, наморщив лоб и спустив очки на самый кончик носа. Кажется, у нее на слуху было это имя, но она никак не могла вспомнить, кому оно принадлежит. Я еще раз оглядел отделение и заметил картины, обрамленные рамками нежно-голубого цвета. Что ж, по крайней мере, я был в правильном месте. — Хммм, — она вернула мое внимание к ее напряженным поискам. — Похоже, он выписался. — Что? — Да, — снова сказала она, прекращая поиски и кладя документы на стол, широко мне улыбаясь. Она слегка хихикнула, смотря на меня и продолжая говорить. — Да, он вообще-то только недавно ушел. Поздно ночью или рано утром его выписали. Конечно, ему не терпелось уйти как можно раньше, но медсестры настояли, чтобы его проверил доктор. А после всего, ему так или иначе было трудновато идти слишком быстро, как бы он ни хотел. — Она рассмеялась, складывая бумаги на столе. — У него такой необычный характер. Я улыбнулся сквозь боль от глухих ударов сердца в груди. — Могу себе представить, — согласился я, снова кивнув головой. Теперь у меня не было сомнений, что мы говорим об одном и том же человеке. Ох, этот Джерард с его чертовски хаотичным режимом сна, подумал я про себя. Это было одной из его причуд, которую в данный момент я просто обожал и единственное, о чем я мог связно мыслить. Джерарда уже не было в больнице, его выписали. Он был, блять, жив. Эта мысль помогла мне спокойно выдохнуть и попытаться собрать все остальные в кучу. — Как сильно он был ранен? — все-таки спросил я, прищурившись и стиснув зубы, готовясь услышать худший ответ. — Не так уж и сильно, раз ему уже разрешили вернуться домой, — прямо заявила медсестра с крохотной долей снисхождения в голосе. Она вздохнула, посмотрев на меня через толстые стекла ее очков, обрамленных черной оправой. — Дорогой, почему бы тебе не пойти и не увидеть его лично? Он пробежал мимо меня всего несколько часов назад. Однако, из того, что я успела увидеть, — рассмеялась она, припомнив какую-то деталь, — он был очень счастлив. Беспрестанно болтал с одной из медсестер. Всё, иди-иди! Она шутливо замахала руками, становясь еще больше похожей на рыбу, которую выбросило на берег, пока заставляла меня уходить. Я развернулся и как можно быстрее, насколько, конечно, позволяли мне мои короткие ноги, зашагал к лифту, на котором до этого поднимался. Почему-то это даже не пришло мне на ум, что я могу сам увидеть Джерарда, и для этого мне не нужно разрешение медсестры. Мне не нужно ничье разрешение. Я мог спокойно отправиться в его квартиру. Вес на плечах от рюкзака, который я схватил с заднего сидения прежде чем сюда войти, стал более явным. Мои ключи от квартиры Джерарда были точно похоронены где-то внутри рюкзака под грудой хлама. Я чувствовал, как быстро бьется мое сердце, пока перекатывался с носка на пятку в ожидании этого чертового «дзынь» от прибывшего лифта. Когда это все же случилось, я молниеносно зашел внутрь и, обернувшись, встретился лицом к лицу со своим отцом. Тут мое сердце замерло, понимая, что это значит. Возможно, от медсестры мне и не нужно было никакого разрешения, чтобы увидеть Джерарда, но с отцом дело обстояло иначе. В лифте не было никого, кроме нас двоих, но пустое место, кажется, прекрасно заполнилось повисшим между нами неловким напряжением. Папа оглядывался вокруг, исследуя каждый угол лифта сверху донизу, пока его взгляд снова не остановился на мне. Я стоял неподвижно, будучи неуверенным, как себя вести. Папа хотел встретиться с Джерардом, но это же не может произойти в его квартире. Ни за что на свете. В этом месте мы с Джерардом занимались нашим искусством, были вместе и занимались сексом. Это было местом, где создавались и хранились наши секреты, куда никто не мог проникнуть, преодолев стены, что мы сами возвели, где мы чувствовали себя в безопасности. Будет очень странно видеть моего отца в подобном месте. К тому же, остальные мои фотографии до сих пор были разбросаны повсюду, и не все они были названы так же просто, как та с нашими руками. Даже после моего объяснения смысла той фотографии, я все еще видел затаившееся в его глазах сомнение. То же сомнение читалось в них и сейчас, проявляя себя в этом необъятном напряжении, заполонившем крохотный лифт. Отец цокнул языком и вздохнул, но я бы ни за что не догадался, о чем он думает. Я вдруг понял, что, возможно, веду себя слишком легкомысленно, вот так срываясь, чтобы увидеть Джерарда, но ведь это можно списать на мое беспокойство и радость по поводу его здоровья, разве не так? У меня в запасе было еще уйма вещей, которые я смог бы на что-то списать, пока они не начали цепляться друг за друга, и таким образом, скрыть правду. — Так это он дал тебе эту куртку? — спросил папа, кивая на ту вещь, которую Джерард отдал мне прошлым вечером в качестве подарка. Посмотрев на себя, я даже удивился, что надел ее, и только сейчас понял, как же нелепо она выглядит на моем коротком худощавом теле поверх красной футболки и джинсов. Я медленно кивнул в ответ своему папе, который вновь вздохнул. Лифт прозвенел, и мы вышли в длинный коридор, по которому я недавно нёсся, сломя голову, но теперь мы не двигались с места. Мы оба стояли, размышляя над тем, какова наша следующая цель. — Я хочу встретиться с Джерардом наедине, — заявил я, произнося слова как можно медленнее, чтобы сквозь них не просочилось всяких нежелательных фраз. Оторвав взгляд от пёстрого пола, я посмотрел на отца, поджавшего губы. — Знаешь, — добавил я, стараясь подправить то, что уже сказано, — просто хочу убедиться, что он в порядке. И еще узнаю про обвинения насчет тебя… — Конечно, — кивнул он, в очередной раз проводя руками по волосам. Он сжал пальцами виски, взяв длинную паузу. Эта тишина буквально вынуждала меня сорваться с места и просто побежать к выходу. Но каким-то образом я смог себя сдержать. Я начал идти, но все же идти медленно, буквально спиной ощущая опасение отца. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Фрэнк, — неожиданно воскликнул он, когда я отошел всего на пару шагов. Я медленно развернулся и взглянул на него, пытаясь распознать его чувства. Но я был уже довольно далеко для этого и тем более не хотел так пристально вглядываться в отца. Я встал, как вкопанный, прижав друг к другу ноги и нервно теребя лямку от рюкзака. — Я уже счастлив, — честно ответил я. — Знаю, — сквозь очередной вздох сказал отец. Какое-то время он стоял там, разглядывая больничные коридоры вокруг, будто видя всё впервые. Может, так и было. Я просто не был уверен, что конкретно он видит. Посмотрев в его глаза, я сначала даже испугался, потому что в них больше не читалось угрозы. В них отразилась лишь немного горькая радость. — Что ж, тогда вперед, — мягко приказал он. — Иди, повидайся с ним. У меня не было уверенности по поводу того, о чем в этот момент думал мой папа. И я, честно говоря, не хотел этого знать. Его слова были больше, чем просто приказом, это было одобрение и согласие. Он отпускал меня, и делал это по своему желанию, отпускал туда, где бы я ни нашел свое счастье, пусть даже от этого его сердце немного болезненно сжималось. То, как он смотрел на меня и мою куртку, создавало впечатление, будто он знает нечто большее. Ему нечем было это доказать, кроме той фотографии, что он уже видел, но я знал, что, если бы он только мог, он бы никогда не взялся что-то доказывать. Он уже и так потратил столько сил на это, ни к чему в итоге не придя, кроме своей отцовской зависти. Возможно, это всего лишь то, что мне удалось в нем разглядеть. Я этого не знал, и мне было плевать. Мой отец меня отпускал. Он устал сражаться. А что насчет меня — я только начал. Я готов был сражаться всю ночь напролет, если понадобится, потому что чувствовал я себя поистине непобедимым. Мой отец вяло помахал мне рукой, когда я ничего ему не ответил, и это всё, что потребовалось мне, чтобы начать свою миссию. Я развернулся, прошел сквозь раздвижные двери и начал путь к своей цели.***
Я мчался до дома Джерарда со всех ног. Можно было, конечно, воспользоваться автобусом, и так было бы, наверное, даже быстрее, но я бы не вытерпел просто сидеть на месте и ждать, когда меня довезут до пункта назначения, при этом зная, что мои две ноги прекрасно справятся с этой задачей. Бежать было всего около двадцати минут, и я только едва начал ощущать жжение в мышцах ног. Я был слишком возбужден, взволнован и обеспокоен. Казалось, будто все наконец-то близится к завершению, подходит к концу, и он определенно должен быть счастливым. Все битвы — вся та страсть и искусство, ценить и боготворить которые научил меня Джерард, наконец-то окупились. Я чувствовал себя непоколебимым, а когда ветер раздувал со спины куртку Джерарда, я даже чувствовал, будто и сам лечу, пусть всего на пару метров вперед. Я пронесся вверх по лестнице Джерарда в его старой многоэтажке, слыша позади себя скрипы и шарканье ступеней, еле отличимых от моей собственной отдышки. К тому времени, как я вставил ключ в замочную скважину и повернул ручку, мои легкие, ноги и голова просто горели от перенапряжения. Но стоило моим глазам только наткнуться на фигуру Джерарда, всё как рукой сняло. Он стоял в центре квартиры, где располагалась большая часть арсенала его «оружия». Когда я вошел, он склонился над чем-то и был по-прежнему в той же одежде, что и прошлым вечером. Он копался в каких-то вещах, но как только услышал открывшуюся входную дверь, тут же развернулся и заметил меня. Широкая улыбка в секунду растянулась на его губах, и он раскинул руки в стороны в качестве приглашения, которое мне было и не нужно. Я уже был на полпути, чтобы наброситься на него. Чем ближе к нему я подходил, тем отчетливее становились мелкие царапины и порезы на его лице, оставленные моим отцом. Его рукава были наполовину закатаны, оголяя предплечья, на которых я тоже заметил небольшие отметины, но пока ничего серьезного. Поначалу я испугался, что своим объятием сделаю ему больно, но раз уж он сам приглашал меня, то тогда меня тоже это не волновало. Наши тела врезались друг друга на полной скорости, и это, черт возьми, было неописуемо красиво. Словно одна из тех автомобильных катастроф в темную дождливую ночь, когда мигающие фары каскадом отражаются в разбитом стекле и ливневых лужах, а весь калейдоскоп фейерверков довершает сирена скорой помощи. Для всех это становилось интересным зрелищем, разве что кроме пострадавших. Я услышал, как Джерард выдохнул дрожащее «уфф» в момент, когда я влетел в него, обхватывая руками его мягкие бока и утыкаясь лицом прямо в грудь. Он пах полиэстером и антисептиком, и хоть запах был довольно резкий, я вдохнул полной грудью, потому что он принадлежал ему. Я почувствовал, как он обнял меня в ответ, оборачивая свои сильные руки вокруг моего торса и сцепляя их за моей спиной. — Фрэнк, — было всё, что он сказал, проводя ладонями вверх к моей шее, чтобы сильнее прижать меня к себе, и оставляя на макушке поцелуй. Он весь был таким просто поразительно теплым, что мне захотелось целиком забраться к нему под рубашку. — Боже, — произнес я, так глубоко вдыхая ткань, что нитки рубашки уже, вероятно, были у меня в легких. — Я думал, что ты умер. Фраза слетела с моего языка с удивительной прямотой, и хоть от этого я почувствовал слабость во всем теле, Джерард все равно прижимал меня к себе, прижимал всё ближе, если это вообще было возможно. Необъяснимый страх растекался по нашим венам, и единственным способом, чтобы как-то это вынести, было слиться воедино. — Ох, Фрэнк, — эмоционально протянул он с такой печалью в голосе, какой я давно уже не слышал. –У меня есть столько всего, ради чего жить. Он оставил еще один поцелуй в моих волосах — незначительный жест, от которого я каждый раз замирал в его руках. До этого самого момента я даже и не думал, насколько оказывается боюсь его потерять. Мысль о его смерти доводила меня до ручки, но даже когда медсестра уверила меня в исходе его пребывания в больнице, я все равно не знал, что и думать. Она могла перепутать имена, или Джерард мог упасть где-нибудь по пути к дому. Он всё-таки был старым, произойти могло всё, что угодно. Но обошлось, и теперь я держал его в своих руках, только сейчас ощутив, насколько сильно он был мне нужен. По всей видимости, я нужен был ему не меньше. Мое сердце снова пропустило удар после очередного поцелуя в лоб и осторожного поглаживания по спине рукой, которая притягивала меня всё ближе. Я цеплялся за него, как потерявшийся ребенок, понемногу продвигаясь выше к его лицу и оставляя на его губах поцелуй за поцелуем, клюя его словно маленький птенчик. Я хотел исцеловать каждый дюйм его тела, ловить каждый его вздох и полностью его поглотить. Вот это и есть проявление настоящей любви, подумал я про себя, губами следуя от подбородка к его лбу, до которого я смог дотянуться, только встав на носочки. Прямо сейчас я поглощал его, потому что последние несколько часов это же со мной делали воспоминания о нем. Между каждым шквалом поцелуев с моих губ слетал и шквал эмоций, формирующихся в заявления вроде «я люблю тебя» или «как же я скучал по тебе». Джерард стоял практически в полной тишине, позволяя мне делать с ним всё, что мне хотелось. Его хватка на мне постепенно начала ослабевать, но до меня дошло, что это вызвано болью в теле из-за полученных травм. Многих из них я еще не видел, но по тому, как он наморщил лицо, пока я прижимался к его торсу, можно было понять, — у него есть ушибы ребер и мягких тканей. Мысли о моем отце и его обвинениях совершенно испарились из моего головы, поэтому всё, что я мог делать, — целовать и целовать Джерарда, снова и снова, пока не покину эту комнату или потерю счет времени. — Фрэнк, Фрэнк, Фрэнк, — позвал меня Джерард, наконец-то немного повысив голос. Он обхватил руками мое лицо, на секунду прерывая непрекращающиеся поцелуи. Моя отдышка от небольшой пробежки все еще давала о себе знать, отчего грудь часто вздымалась. Он недолго смотрел на меня своим взглядом, затуманенным какой-то неизвестной мне эмоцией, которой я прежде никогда у него не видел. Я никак не мог понять, счастье это или печаль, а, возможно, и странный микс из обоих этих чувств. Джерард держал в ладонях мое лицо, ожидая, пока я успокоюсь, а после оставил на моих губах поцелуй намного глубже, чем те, что дарил ему я, но не менее целомудренный. Я так же обхватил ладонями его щеки, стараясь быть осторожным, чтобы не задеть его мелкие ранки на лице. После поцелуя Джерард заключил меня в еще одно объятие, наклоняя мою голову к своему плечу и нежно поглаживая по задней стороне шеи. — Ты так до инфаркта себя доведешь, если не успокоишься, — сказал он, рассмеявшись себе под нос. — Или же меня. Я улыбнулся, расслышав в его голосе еще один намек на что-то, что мне никак не удавалось понять. Я становился всё лучше в том, чтобы подмечать эмоции и интонации в голосе Джерарда, потому что был в этой квартире уже бесчисленное количество раз, так что теперь мне не составило труда понять, что что-то пошло не так. Изначально, я решил, что у меня просто поехала крыша, и разум оказался затуманенным всеми драматичными событиями. Но теперь, переведя дыхание, я понял, что случилось что-то неладное помимо вероятных ушибов на теле Джерарда. Абсолютно всё вокруг как-то изменилось. Я быстро оглядел квартиру, пытаясь распознать, что же было не на своих местах. Голубка находилась по-прежнему здесь, расположившись в углу своей клетки. Посмотрев вокруг, я увидел, что картины также висели на стенах, ни одна не разбита и не порвана. Наша настенная роспись была неизменной, как и отпечаток моей руки на темной двери. Я никак не мог понять, в чем дело, до тех пор, пока Джерард слегка не отодвинулся в сторону из нашего объятия, по-прежнему обнимая меня за руки, и тогда я увидел кое-что за его спиной. Когда я только вошел в квартиру, я решил, что он рисует или собирает разбросанные художественные принадлежности, но это было далеко не так. Да, он собирал кое-что, но совсем не то, чего я ожидал. Трудно было сказать, что именно, из-за Джерарда, преграждающего вид, но выглядело это как чемодан. Даже два чемодана на самом деле, один только наполовину заполненный одеждой, а другой уже наглухо закрытый. За все то время, что я провел в квартире Джерарда, я ни разу их не видел, но сразу было заметно, что они совсем не новые. Углы на кожаном чемодане, что был все еще открыт, сильно потерлись, а закрытый был усыпан наклейками, одна из которых предназначалась для бампера автомобиля, а другие были просто разными картинками. Получше присмотревшись, я заметил в уголке на нем даже логотип художественной академии. — Да, — голос Джерарда в конце концов прервал мои размышления. Я вновь посмотрел на него, нахмурив брови, отчего мой лоб покрылся морщинами. Я, кажется, целую вечность пялился на эти чемоданы, но так ничего и не понял. — Что «да»? — спросил я высоким и дрожащим голосом. Выражение лица Джерарда за пару секунд сменилось с неуверенной серьезности до угрюмого нахмуренного взгляда. — Ох, Фрэнк, — со вздохом произнес он, снова нежно обхватывая по обоим сторонам мою шею. В его голосе прослеживалась нотка заботливой опеки, а когда он наклонился, соединяя наши лбы, атмосфера вокруг стала слишком интимной для его следующих слов. — Я уезжаю. — Что? — вновь спросил я, в удивлении отстраняясь от Джерарда. Я взглянул на него, а затем еще раз на чемоданы, всё прекрасно понимая, но при этом мечтая, что лучше бы я остался тупым. — К-куда ты уезжаешь? Джерард поджал губы и вздохнул, доставая из кармана помятый билет на самолет. Билет был довольно крупный — слишком большой, чтобы поместиться в карман, но другого места, куда его положить, у Джерарда не было. Я выхватил билет из руки Джерарда и трясущимися от волнения пальцами пробежался по плотной голубой бумажке. — В Париж, — ответил Джерард, когда мои глаза как раз остановились на этом слове. Он произнес конечный пункт назначения в такой беспечной манере, словно ему самому не верилось, что он наконец-таки отправляется в то место, о котором мог рассказывать до потери пульса. Я тем более не мог в это поверить, поэтому выронил билет из рук, позволив ему упасть на паркетный пол. Джерард даже не попытался его поднять, вместо это хватая мои руки в свои. Мне хотелось вырваться, но я просто не мог пошевелиться. Не мог дышать, не мог, блять, даже думать. — Разве не здорово, Фрэнк? — спросил он, тряся меня за руки, пытаясь вызвать хоть какую-то реакцию. Мое сердце от этого еще больше сжалось, а кислота из желудка подкатила ко рту. Широко раскрыв глаза, я посмотрел прямо на него, вообще не понимая этого вопроса. Каким образом это может быть здорово? Как? Он же, черт побери, бросал меня. — Я наконец-то осуществлю свою мечту, — продолжил объяснять Джерард с восторженным видом. Его голос немного дрогнул, но было неясно от чистого ли счастья, или же от чистой печали, когда он заметил, что я буквально рассыпаюсь на кусочки прямо на его глазах. — И когда ты улетаешь? — спросил я, удивляясь тому, как смог найти в себе силы, чтобы формулировать предложения. Я смотрел на него отсутствующим взглядом, раскрыв рот так, что в него с легкостью могла залететь муха. Но мне не нужны были никакие мухи; мне нужен был Джерард. — Завтра утром, — выдохнул он, прикусив губу, когда заметил мою реакцию. Несмотря на его ликование по поводу исполнения своей мечты, он прекрасно видел, как в этот же момент моя полностью разрушилась. Я зажмурился, чувствуя, как что-то разрывается внутри меня, эхом раздаваясь в ушах. — Ты же вернешься, правда ведь? –изнывал я с намерением узнать одну самую важную вещь. Он уезжал, и это, наверное, здорово. Мы прошли через столько дерьма за эти несколько дней, что, возможно, небольшой отдых от Джерси пошел бы ему на пользу. Может быть, он просто боялся моего отца и решил скрыться на какое-то время. Всего три недели, даже меньше, и мне будет восемнадцать. После этого он бы мог вернуться, и мы снова стали бы парой. Смогли бы появляться с ним в публичных местах, и никто его бы не арестовал, ведь я буду уже официально взрослым. Я смог бы самостоятельно делать выбор, и черт возьми, я уже выбрал его. Я хотел только его. А он так же хотел меня. Он сам мне это говорил, он клялся мне. Он обязательно вернется, как только насладится своей исполненной мечтой или чуть-чуть попозже. Он обязательно должен. Он ведь… всегда возвращался в мою жизнь. Никакого другого объяснения я не был готов принять. Но взглянув на него, я видел, что на сложившийся в моей голове ответ, который я так хотел услышать, он лишь покачал головой, пытаясь снова меня обнять, но я для этого был слишком оцепеневшим. — Это билет в один конец, Фрэнк, — пояснил он, даже не пытаясь собрать с пола осколки, оставшиеся от нашей общей теперь уже разбитой мечты. — Я не вернусь.