The Dove Keeper

=Смелость и Комфорт=

Проснувшись утром, я не имел понятия, где нахожусь, хотя я знал, что художник должен быть где-то рядом. События этой ночи возвращались ко мне отнюдь не быстро. Я всё еще наполовину спал, когда очнулся в его большой постели и пошарил рукой по простыням, но они были совершенно холодными, ни частички его тепла. Он ушёл, и я всё еще не понимал, что сейчас происходило. Я не мог проигнорировать то, как часто забилось моё сердце, как тревога заполнила собой все тело. Сна теперь не было ни в одном глазу, я в шоке озирался по сторонам. Я сел и почесал голову, сразу же убедившись, что мои волосы все еще влажные от пота после этой ночи. Воспоминания хлынули в сознание, и значительная часть того, чего я минуту назад еще не осознавал, теперь встала перед глазами четкой картиной, как только я увидел свое голое тело, прикрытое лишь тонким голубым одеялом. У меня был секс с Джерардом. Мы, наконец, сделали то, чего не должны были делать, но вокруг чего топтались так долго, и сейчас это, наконец, случилось. Мы целовались, трогали друг друга и трахались в его постели. Он видел меня голым, и таким же я его видел. Мы даже заснули на этой кровати, не пытаясь разбежаться в разные стороны после этого, а решив спокойно и смело взглянуть в лицо последствиям. Казалось, что мы целовались часами, изредка говоря какое-нибудь слово. Нам уже не нужно было разговаривать: в этом не было нужды, и, кроме того, мы уже и так сделали очень много. Крепко прижавшись друг к другу своими потными телами, устроившись в середине кровати, мы полностью были погружены в поцелуй, пока не кончились силы и слюна. В каждом нашем движении просматривалась некая отчаянность из-за понимания того, что никто во всем мире не подарит ни одному из нас всего того, что мы сейчас дарили друг другу. В темноте комнаты я мало что видел. Но я видел глаза Джерарда. Каким-то образом, они всё еще так искрились зеленым, будто в них светило солнце, хотя было темно, и солнца уже не было, но они светились. Я помню, как смотрел в них, и, пусть на секунды, но мне казалось, что я никогда не захочу снова видеть тот мир снаружи. Если этот мир собирался оторвать нас от того, что мы делали, того, что нам нравилось, осуждая нас за подобное, тогда мне было всё равно. Я хотел быть здесь, я хотел быть с ним. Теперь мне снова хотелось взглянуть на его глаза в темноте. Прошлой ночью я оторвался от этого чуда всего на пару секунд, чтобы звякнуть домой и сказать родителям, что останусь на ночь у Сэма и Трэвиса. Я должен был сказать им что-нибудь, да что угодно, только бы они не отправились меня искать. Так или иначе, мне всё еще нужно было следить за тем, чтобы не вляпаться в какую-нибудь беду. Если меня застукают, все мои маленькие привилегии будут обязательно аннулированы, и я знал, что теоретически я умру. Нельзя вот так взять и подарить кому-то ощущение чего-то настолько прекрасного, о чем он не знал и не мечтал, а в следующий момент просто забрать это всё. И поэтому я должен был остаться здесь, хотя бы на эту ночь. Я понятия не имел, в каком часу звонил, но когда мама подняла трубку, то её голос был усталым. Разумеется, ведь я уже должен быть дома и она волновалась. Поначалу она не хотела меня отпускать, но, в конце концов, сделала это. Была ли причина этого «да» в том, что она услышала счастье в моём голосе, или ей просто не хотелось спорить со мной, сказав «нет» и тем самым заставив меня тащиться домой от Сэма (потому что я, разумеется, был именно там), я не знаю и мне было всё равно. Я просто положил трубку и вернулся в постель к Джерарду. Он обвил меня рукой, притягивая ближе к себе, и потом снова целовал моё лицо, прежде чем сон, наконец, накрыл нас. Это было последнее чёткое воспоминание о прошедшей ночи. Я смутно помнил детали, но твердо знал, что я еще раз просыпался, но потому, что меня разбудил легкий храп Джерарда. Некоторое время я не понимал, что происходит, также, как будет и чуть позже, утром, но, когда я увидел его, лежащим рядом со мной, то все встало на свои места. Было темно, но я мог разглядеть спокойствие на его лице, как едва заметно шевелятся его губы при дыхании. Глядя на это, я и сам начинал улыбаться, осознавая, что я целовал эти губы. Я обнял его рукой за талию, положив голову к нему на подушку, и снова уснул. И, после этого, я спал как убитый. Я никогда в жизни так хорошо не спал. Но настало утро, и я не мог поверить во всё это. Я потерянно хлопал глазами и осматривался по сторонам. Я видел свою одежду, валяющуюся на полу, и кадры пережитого проплывали в моей памяти. Всё это казалось слишком похожим на фантазию; я выдумал это всё. Я столько раз обдумал эту возможность, что уверил себя в том, что все это было, и больше уже не о чем мечтать или думать. Воспоминания, звуки, легкая боль, и я утонул в недавнем прошлом. Я должен был поверить в это. Это случилось, а случившегося не вернешь назад. К счастью, я этого и не хотел. Даже, когда вылезал из-под одеяла и увидел на простыне маленькие пятна крови. У меня было чувство, что во время этого ночного действия у меня потекла кровь. Я слышал о том, что почти все девочки истекают кровью, когда теряют девственность, и мне даже показалось что так все и должно быть. Я мог только догадываться, что произошло со мной. Хотя пятно было совсем маленьким, что радовало: может, Джерард и не заметил этого. Я почувствовал, как мои щеки становятся такими же красными от смущения. Ему лучше этого не видеть, сказал я себе. Я не хотел, чтобы он беспокоился или мучил себя всякими тревожными мыслями, как за вечер до этого, думая, что он сделал что-то не так. Мне было хорошо — даже лучше, чем просто хорошо; я был с ним. Хотя, не совсем так. Кровать была пуста, я видел его образ там, где он спал, но только в моем воображении. Я с ума сходил из-за того, что совсем не знал, где он прямо сейчас, но при этом меня слегка успокаивал тот факт, что я был в его комнате. Позади его черной двери, по существу, внутри его разума. Может, сейчас я мог понять, о чем он всегда думал, и, таким образом, узнать и то, куда он ушел. Я сел прямо, прижавшись спиной к изголовью кровати, чтобы взглянуть на темную комнату целиком. Ночью я видел все это, но лишь чуть-чуть: мои глаза были заняты совсем другими вещами. Теперь же, у меня было достаточно времени, чтобы открыть глаза пошире и оглядеться в этом магическом месте, которое, на самом деле, было лишь скелетом жилого помещения. Здесь была королевских размеров кровать, прикроватные тумбочки по обеим сторонам. На одной из них стояла лампа без абажура, голая лампочка светила затхлым янтарным светом. Стены не были такими же черными, как дверь, но казались темными. Учитывая, каким человеком был Джерард, и какой он имел красочный взгляд на мир, эти стены были прямо-таки оскорблением искусства. Они были не белые, скорее какого-то кремового оттенка, и выглядели еще более безжизненно после стольких лет дыма, выдыхаемого на них. Единственным, что хоть как-то разнообразило это все, были трещины и дыры — никаких картин, рисунков или каких-либо работ вообще. Будь эта комната человеком, он бы состоял исключительно из костей и кожи. Это был бы голодный и разбитый человек. Совсем не было ощущения, что эта комната принадлежит художнику. Никакого цвета, никакой жизни, никакого света. От этой гаммы увядания отличались разве что простыни, хотя и они были слишком темными — вроде голубые, но они умудрялись казаться настолько скучными, что скучнее уже точно ничего быть не может. Они были почти такого же цвета, как белье в больнице, да и на ощупь были похожи. Больше всего жизни было на полу — там лежали моя красная рубашка и другие мои вещи, цветные, они будто смотрели на меня оттуда. Свет из квартиры проникал в комнату, и танцевал на полу под дверью, почти приглашая меня свалить отсюда, из этой мертвой зоны. Меня не нужно было долго уговаривать. Я вдруг почувствовал себя очень уязвимым, когда снова заметил свои голые ноги, вылезая из-под одеяла, и вспомнив, что я не знаю, где Джерард. Я не знал, где он вообще может быть. В моем последнем воспоминании он мирно спал, а сейчас его уже просто здесь не было. Пока я искал свою одежду возле кровати, я нигде не заметил его вельветовых штанов и черной рубашки. Остались только мои вещи. Я пытался убедить себя, что он все еще в квартире, потому что где он еще сейчас должен быть, если не здесь? Не мог он взять и уйти: это был его дом, и кроме того… нет. Его отсутствию не было никаких причин, только какая-нибудь особенно важная, но больше никакой. Только что мы занимались сексом. Почему он смотался вот так? Я был уверен, что он не убегал, но у меня всё еще было это тяжелое ощущение страха в животе. Почему он оставил меня одного? Все это время я чувствовал себя в безопасности, находясь рядом с ним. Он мог выглядеть опасным для окружающего мира, но, глубоко внутри, я знал, он бы никогда не сделал мне больно. И все же… Я надел нижнее белье и футболку, после чего вышел в большую комнату, где тоже почти никого не было. Свет вползал в комнату через центральное окно, и она вся озарялась ослепительным золотистым сиянием. Я увидел голубя в клетке. Она спала, спрятав голову под крыло. Уже отсюда я мог слышать, как она тихо воркует, потому что здесь не было никаких других звуков. Здесь не было Джерарда. Здесь не было ничего. И я был разбит. Я снова чувствовал себя голым. Это было совсем не то, что бы сделал Джерард. Что-то было не так. Это было не в его характере. Мой мозг начал искать всему происходящему объяснение, и на ум приходило самое худшее. Может, что-то случилось. Он открыл дверь, чтобы выйти за газетой, и его забрала полиция. Может быть, его поймали. Нас обоих поймали. Эти пугающие картинки пролетали перед моими глазами, но я, конечно, понимал, что это лишь мое воображение. Я бы услышал, как его забирают. И вообще, не было никакой возможности того, что нас обнаружат так быстро. Мы ведь только начали строить наши отношения; всё не могло закончиться так быстро. И все же, я стоял здесь, в гостиной, в одной рубашке и боксерах. И Джерарда нигде не было видно. Неужели это всё? Я не знал, почему я испытывал такое сильное желание оказаться рядом с ним. Я не просто хотел побыть с ним в компании, даже если речь шла о сексе, хотя конечно… ну ладно, я почти хотел быть уверенным, что он еще здесь. Он был частью меня этой ночью — он был во мне. Я не мог расслабиться после того, как он так внезапно исчез. Это было так, как будто мы были одним человеком, когда у нас был секс, а сейчас мы раздвоились. Если он ушел от меня, то я остался отдельным куском. И меня будто разрывало прямо в этот момент. В груди заболело, прямо в середине, где сосредоточились все мои тревоги, надуваясь в пузырь, который, казалось, вот-вот лопнет. Эта боль была не только в груди. Боль была так же и в остальных частях тела, как когда он вошел в меня ночью. Конечно, не совсем такая, но что-то похожее. Тупая боль, дающая о себе знать, когда я двигался. Я об этом забыл, но, пока я бродил по его дому, одеваясь по пути, чтобы найти его, она возвращалась. Задница болела, и мне казалось, что я все еще был немного растянут. Я посчитал это за хороший знак: может быть, я не буду испытывать такую боль, как прежде, когда мы снова займемся этим. Если мы повторим это… но в любом случае, мне нужно было, чтобы он оказался рядом. И это не только моё тело чувствовало изменения — я и сам чувствовал их. Я позволил кому-то проникнуть в себя, и теперь этого чувства одиночества было достаточно, чтобы быть в шоке. Этой ночью я лишился девственности, и черт, само по себе это было странно. Я мечтал об этом столько времени, и представлял это как угодно, но никогда не так, как это реально произошло. Никогда, за миллион лет, у меня не возникло бы мысли, что я потеряю ее с художником, которому сорок семь лет, и что это он меня трахнет. Боль в груди немного утихла, и я посмеялся про себя, покачав головой. Все это было абсурдно и неправильно. Если это было настолько неправильно, спросил я себя, тогда почему ночью мне было так хорошо? И, при этом, я чувствовал не только физическое удовлетворение. Я был удовлетворен весь, во всех аспектах своего существа. Мне было хорошо от осознания, что наша связь перешла на более глубокий уровень. Его прикосновения, поцелуи и все остальное значили для него больше, чем просто секс. Было так хорошо, что я все еще мог чувствовать приятный осадок на душе уже после этого и легкую боль, говорящую о том, что он был во мне. Был частью меня. Хотя, осознание случившегося в одиночестве имело и плюсы. Я понял, что такое секс: это весело, интересно и немного вредно для нервной системы, но еще я понял, что то, что мы сделали, было не сексом. Я не знаю, чем это было, но это было чем-то большим. Мы воссоединились, и нам было хорошо. Даже, когда это закончилось, то все еще было хорошо. И, хотя мы почти не говорили об этом после, я думал, что ему тоже было хорошо. Джерард не был, как я, целиком объят болью; она вся досталась мне, не ему, так что у него не было неприятностей. Эта ночь должна была запомниться ему, как хорошая, по-любому. Если так, то почему он не здесь, чтобы пожинать плоды вместе со мной? Почему он не был дома, чтобы я мог сказать ему, что я бы хотел повторить это, каким угодно способом, лишь бы снова почувствовать такую близость с ним? Неужели Джерард не чувствовал того же по отношению ко мне? Я задумался. Могут ли вещи быть настолько разными в зависимости от того, даешь ты или получаешь? Я не знал. Секс, и уж тем более гей-секс, был слишком новым для меня. Может, оставлять своего партнера утром одного уже считалось традицией, ну или вообще это была норма. Я вообще не имел понятия, и на этот раз его не было рядом, чтобы объяснить мне, что к чему. Я и до этого всегда был слишком наивен: у меня ни с кем больше ничего не было, я знал условия, но не знал, как ими пользоваться. Я знал некоторые мелочи, но был слишком робким, чтобы говорить о них, вдаваться в подробности или задавать вопросы. Я, наверное, сделал много плохого в своей жизни, но это было не мое решение. Чье-то еще. Я всегда носил в своей голове глупую мысль, что я займусь сексом, когда буду уже взрослым, когда буду мужчиной, типа тогда моя наивность, может быть, рассеется. Всё было бы проще. Но сейчас все было в разы сложнее, я стоял тут полуголый и не знающий, что мне делать, в этом месте, которое было моим домом вдали от дома. Я встряхнул головой и раздраженно провел рукой по волосам. Я не хотел думать о своем одном из величайших промахов: о собственной наивности. У меня было такое чувство, что я смогу подумать об этом позже, когда Джерард вернется. Если он вернется… Я знал, что волновался из-за пустяков, потому что, даже если он оставил меня здесь, значит, он должен и вернуться. Это была его квартира. Он ведь не мог просто встать и свалить отсюда из-за семнадцатилетнего парня (и не важно, хорош был секс или нет). Он вернется, в этом я мог быть уверен. Но как долго продлится его отсутствие, и в каком он будет настроении, когда вернется, было еще неизвестно. И мне ничего не оставалось, кроме как ждать. Я вышел на середину комнаты, переключая внимание на кухню. Внезапно я ощутил, что во рту у меня было сухо, как в пустыне Сахара. Джерард и я потратили немало слюны, пока целовались, не говоря уже обо всей остальной жидкости, которую я сегодня ночью потерял. Вообще, я прямо-таки умирал от жажды. Я быстрыми шагами направился к холодильнику, надеясь, что это не мираж. Я открыл дверь и не увидел ничего, кроме бутылок вина. Я вздохнул, решив, что утро вообще не задалось, и направился к раковине. Отыскав стакан, я наполнил его водой из-под крана, и уже почти поднес его ко рту, когда услышал знакомый звон ключей. Джерард вернулся. Смотря из-за угла кухни, я видел, как он медленно шагнул в дом, не замечая, что я шпионю за ним. Он был полностью одет, в своей куртке, в которой он был похож на голубя, из-под которой торчал ворот белой рубашки. Он положил ключи на стол вместе с чем-то, похожим на конверты, может, счета, и провел рукой по волосам. Его лицо было бесстрастным, вместе с тем выражая его беспечность, особенно когда он изящным движением снял куртку и повесил ее возле двери. Он не знал, что я слежу за ним, замечая, что он выглядит так же, как и всегда до этого. И по некоторым причинам, это разочаровало меня. Я был уже не таким, как прежде. Не только потому, что теперь я стоял на кухне, имея на себе гораздо меньше одежды, чем обычно, кроме того, что теперь было между нами. Я не хотел видеть его как Художника Джерарда, не испытывая при этом никаких эмоций кроме уважения. Я не хотел видеть его в прихожей с таким прохладным высокомерием на его лице. Я хотел видеть его как Джерарда, человека, с которым я спал. Я хотел увидеть его зеленые глаза снова. Внезапно, эти глаза встретились взглядом с моими, будто он услышал мои мысли. Джерард, наконец, заметил, что я проснулся и встал, и что я стою посреди его кухни. Он сразу улыбнулся, обнажая пропитанные никотином зубы, но я не мог увидеть, что он действительно чувствовал. Я отвернулся, покраснев, (снова) вдруг почувствовав себя ужасно застенчивым. — Эй, — окликнул он меня, медленно приближаясь. Я опустил глаза, созерцая похожие на бисер, капельки воды, собравшейся на дне раковины. Я слышал, как звучали его шаги, пока он подходил ближе, но, даже когда я почувствовал, что он стоит прямо рядом со мной, я не поднял глаз. Та связь, которая появилась между нами, вдруг показалась мне слишком сильной, особенно, если он снова был просто Художником. Он видел меня насквозь, и от его глаз я не мог скрыть практически ничего. — Доброе утро, — Джерард проговорил это тем же легким и воздушным голосом. Он прислонился к раковине, ожидая ответа. Мои пальцы побелели, сжав стакан. — Ты в порядке? — недоверчиво и озабоченно спросил он. Я кивнул. — Ты уверен? — с нажимом спросил он, уперся спиной в счетчик, пытаясь заглянуть мне в глаза. Он осторожно опустил руку на мою спину, провел ею вверх-вниз. Это шокировало меня, будто посылало электрические заряды по моему позвоночнику. Я не ожидал, что он сделает это. И что вы обычно делаете, когда вас ударяет током? Вы подпрыгиваете. Высоко. Вот и я сделал то же. Моя рука дернулась и непроизвольно швырнула стакан в раковину. Он разбился вдребезги, хотя между моей рукой и конечным пунктом назначения падения стакана было не очень-то и большое расстояние. Скорость этого движения была достаточно большой, чтобы сломать что угодно, кроме некоторой неловкости еще между мной и Джерардом (и это еще мягко сказано — неловкость). Но теперь я уже не мог прикинуться таким наивным. Ну, во всяком случае, стакан разбился в раковине, сказал я себе. Осколки не валяются на полу, так что мы не порежемся. Вот только вся эта логика не помогла успокоиться подростку внутри меня. Я отступил от маленького хаоса, устроенного мною же, мои руки дрожали. Я чувствовал, что краснею еще больше, и что все мое беспокойство никуда не делось. Извинения посыпались у меня изо рта, но Джерард выглядел так, будто он совсем не удивлен. Он даже не шевельнулся на этот мой внезапный прыжок, он продолжал стоять, опираясь на счетчик. — Не беспокойся об этом, — сказал он, делая шаг ко мне, будто вступая на поле боя. Я смотрел куда угодно, но по-прежнему избегал встречаться с ним глазами. От его прикосновений сбежать оказалось сложнее и я снова почувствовал его ладонь на спине. Он мягко погладил меня, на этот раз у меня не было такой реакции. Он хотел лишь успокоить меня, — Я разбил сотни этих дурацких стаканов, — пошутил он, — Хотя я чаще делал это нарочно. Я мог с уверенностью сказать, что он улыбается, пусть я, все еще, не смотрел ему в лицо. Я уже успокоился и опустил руки на край раковины, так как больше не было стакана, в который я мог бы вцепиться. Его ладонь теплела на моей спине, и на этот раз она возвращала меня в реальность. Несмотря на его недавнее исчезновение, я знал, что мог ему доверять. Ведь он все-таки вернулся. — Да уж, — я сделал неуверенный дрожащий выдох, еще дрожа от его прикосновения. В его жесте не было ничего вызывающего или наталкивающего на определенные мысли, неважно насколько низко он опускал ее, она все равно так же лежала на моей спине, выражая заботу. Он делал так и раньше; он просто хотел знать, в порядке ли я. Краем глаза я видел его черные пряди, и вспомнил, как они падали на его лицо, когда он спал, как некая паутина, окружающая его спящий разум. У меня вдруг возникло непреодолимое желание просто взглянуть на него, оставив свои тревоги и проблемы. Я видел только его глаза, такие же, что я видел сегодня во тьме, и мне пришлось отвернуться снова. Их внутреннее свечение было слишком сильным, чтобы вынести это. — Фрэнк, — он назвал меня по имени, заметив мою нерешительность. Я не шевелился. Я крепче сжал край раковины; так крепко, что уже забоялся, не сломаю ли я и его тоже, — Фрэнк, — повторил он, более настойчиво, но не зло. Он перестал гладить мою спину, но теперь перебрался к шее. Он запустил пальцы в мои волосы за затылком, снова посылая дрожь в мое тело, спускаясь пальцами к шее, проводя ими по моей челюсти, — Фрэнк, ты в порядке? — снова спросил он, едва ли не умоляя меня. — Да, — ответил я, тяжело сглатывая и жмурясь, потому что его палец теперь скользил подушечкой по моему лицу. — Тогда, почему бы тебе не взглянуть на меня? Теперь в его голосе была интонация, которую я никогда раньше не слышал, или слышал, но забыл об этом вплоть до этого момента. Он был грустным — не отчаянным, но разочарованным. И то, как его пальцы гладили мои волосы, доказывало то, что он тоже нервничал. Каждое его движение выбивалось из некого едва заметного ритма, показывая тем самым его нервозность. И тут меня опять как будто волной накрыло. Я не говорил с высокомерным художником. Наверное, никогда не говорил. Джерард, именно тот самый Джерард, был со мной все это время, и сейчас он хотел, чтобы я посмотрел на него. Если бы я посмотрел на него сразу, то не в чем было бы сомневаться, не из-за чего было так нервничать, и я бы ничего не сломал. Джерард был растерян и напуган, так же, как и я, и тот факт, что никто не видел эту сторону его существа, ранил его так же, как меня ранило одиночество. — Посмотри на меня и скажи, что с тобой все в порядке, — снова повторил Джерард медленно, собрав немного уверенности в своем голосе. Он наверняка видел или почувствовал изменения во мне, которые были вызваны этим осознанием, потому что он приблизился ко мне. Он убрал руку с моей шеи, мягко приподнимая мою голову, чтобы увидеть мои глаза. И, даже несмотря на ослепительные лучи солнца повсюду, рассекающие пространство под разными углами, я видел то, что я видел. — Я в порядке, — сказал я ему, и в этот раз смотреть на него было не так уж и трудно. Я так же смотрел и на его лицо, не фокусируясь на глазах но все равно улавливая заботу в них. Он улыбался, и, на секунду, мне показалось, что он сейчас поцелует меня. Его рука все еще была на моем лице, его пальцы гладили меня, но сейчас я хотя бы мог смотреть на него. Я хотел, чтобы он поцеловал меня, но я все еще продолжал волноваться буквально из-за всего, потому что, все еще, не до конца понимал, что есть что и какое у того и этого значение. Я знал, что он беспокоился обо мне: это было очевидно. Просто я продолжал накручивать себя в силу своей наивности. — Где ты был? — спросил я, неожиданно даже для себя, еще и потому, что спросил уверенным голосом. Это был действительно смелый вопрос от человека, который пару секунд назад не осмеливался заглянуть собеседнику в глаза, и который только что разбил стакан, но это было не так смело, как действительно взять и поцеловать его. Я мог бы подумать, что все это будет проще, учитывая свой опыт с прошлой ночи, но, как оказалось, ничто не стало проще. Я только надеялся, что еще не достал его к чертям. — Ох, — он затих, будто я застал его за чем-то нехорошим. Его рука медленно убралась с моего лица, переместилась на плечо, — я просто выходил. Нужно было кое-что. Он кивнул на счетчик, где лежал небольшой пакет, белый, непрозрачный, складки едва показывали красный логотип магазина. Я долгое время смотрел на него (на пакет), даже не пытаясь угадать, что там было, но задаваясь вопросом, когда он, черт побери, успел это туда положить? — Ой, — теперь это у меня звучал голос так же, как у него секунду назад. Переведя взгляд на него, я продолжил, — Почему ты не попрощался со мной? Джерард глубоко вздохнул, сведя брови вместе и будто задумавшись. Он провел свободной рукой по волосам, по-прежнему держа другую у меня на плече. — Я не хотел тебя будить, — внезапно улыбнулся он, снова переместив руку на мое лицо; он провел пальцем по моей щеке, завершая эту линию в волосах за ухом, — ты выглядишь просто прекрасно, когда спишь. Теперь мне пришлось от него отвернуться. Не потому что его взгляд был слишком настойчивым, но потому, что не хотел, чтобы он видел, что я опять краснею. Я не привык к таким комплиментам. И в моем понимании слово «прекрасный», относящееся к парню, звучит как-то нелепо. Разве не был он сам просто красивым? Тогда почему не мог и я быть просто красивым, какой к черту «прекрасный»? — Я поцеловал тебя на прощание, — его слова снова сбили с рельс поезд моих мыслей, его пальцы все еще прочесывали мои спутанные волосы, в тщетной попытке распутать их, — но я не хотел будить тебя. Я не знал, как долго меня не будет, и поэтому не хотел, чтобы ты сидел и ждал меня. Я даже не хотел, чтобы ты знал, что я куда-то уходил… Его голос стал мягче, он опустил взгляд вниз. Кажется даже, что ему стыдно. Хотя, это же Джерард: для него стыд был совсем не тем, что он хотел бы знать или приукрашивать. — Я хотел побыть один. — Почему? — спросил я, отводя голову в сторону. — Мне нужно было развеяться. Очистить свой разум… подумать о многих вещах… — Например, о чем? — я знал, что уже начал доставать своей настойчивостью. Он был взрослым и мог делать, что хотел, но я все еще продолжал осыпать его вопросами. Он медленно поднял на меня глаза, набирая в легкие больше воздуха, прежде чем сказать, — О тебе… — Оу, — выдохнул я, и… вопросы снова посыпались из меня. — Погоди, дай мне объяснить, — он прервал этот поток. Он убрал руку с моего плеча, передвинув ее ниже по руке, пока наши ладони не соприкоснулись. — Давай ненадолго зайдем в мою комнату. Я обещаю, мы просто поговорим. Он некоторое время смотрел на меня, прежде чем начать путь в свою комнату, захватив с собой пакет с комода. Этот чертов пакет шуршал, пока мы возвращались в то место, откуда я пришел на кухню. Мы сели на край кровати, лицом к лицу, слегка касаясь друг друга коленями. Я сдвинул ноги вместе, почувствовав ткань его штанов, это напомнило мне, что я был наполовину голый. Он положил пакет позади нас, и тут его руки начали что-то изображать, пока он пытался подобрать слова — Прошлой ночью… — начал он довольно неуверенно. Он пытался посмотреть на меня, но смотрел в сторону, и во мне рос соблазн взять его лицо в ладони и повернуть к себе, заставить его посмотреть на меня. Я знал, что никогда не смогу управлять им, как бы сильно я не старался и что бы я не делал. — Мы не должны снова делать то, что мы сделали, — наконец, выпалил он, и в тот момент я был даже рад, что мы не смотрели друг на друга. Снова это неприятное чувство в груди, которое, как я надеялся, исчезло в тот момент, когда я увидел, что Джерард вернулся. Джерард больше не хотел этого? Он не хотел меня? Поэтому он ушел? Это всё было просто большой ошибкой? Я что, оказался прав? Вопросы летели на меня, как пули, но метафорический бронежилет только еще больше выворачивал мою плоть, из-за чего мне все труднее было держать себя в руках перед Джерардом. Я продолжал смотреть на свои босые ноги, тщетно стараясь во всем разобраться (или хотя бы в чем-нибудь). Господи, ебаный секс все изменил. И, причем, не в лучшую сторону. Я надеялся, что после того, как я отдал себя ему, позволяя нам быть вместе, и даже после того, как мы вместе построили наш собственный мир, нашу картину, что всё будет хорошо. Мы могли быть вместе, и всё было бы проще. Я мог бы стать взрослым; я мог бы взрослеть, по мере того как исчезает моя наивность и невинность. Я хотел, чтобы эти мои качества исчезли, и начались мои взрослые отношения с Джерардом. Честно говоря, мне нравилось всё, что было этой ночью. Несмотря на боль, на всю эту неловкость, несмотря на то, что я был абсолютно голый и вдобавок ко всему истекал кровью, мне понравилось заниматься этим с ним. На полпути к цели он подарил мне наслаждение, которое до сих пор поражало меня. Я вообще до этого не знал, что во мне могут таиться такие секреты. Я никогда не изучал себя по ночам так, чтобы обнаружить что-то подобное и то, что боль, которую я испытал, действительно была мне нужна, как сказал Джерард. Чтобы запомнить это. И я запомню это надолго. Не только потому, что той ночью я потерял свою девственность, но так же из-за того, благодаря кому я ее потерял. Я никогда не думал, что это случится именно так, и с этим парнем, но — ебать! — это больше не имело значения. Я хотел этого. Что изменилось? Всё, или, по крайней мере, так казалось. Я надеялся, что все то, что он просил у меня (в метафорическом смысле) — и что я взял и дал ему — что, хотя бы, вот это не изменилось. Может, Джерард просто нервничал сейчас. Может, что-то случилось, пока он гулял. Могло случиться абсолютно что угодно, и мой спутанный ход мыслей на пару с его бессвязными фразами делали только хуже нам обоим. — Мы не обязаны делать это снова, — повторил Джерард, жестикулируя руками, но по-прежнему смотря в пол. — Я знаю, всё случилось так быстро, и мы не должны снова заниматься сексом. Мы можем делать что-нибудь еще или вообще ничего не делать. Ты также можешь уйти прямо сейчас… Он говорил быстрее, чем обычно, но последние слова прозвучали для меня особенно громко и четко. И мысли о том, что бы это могло значить, ничем не были прерваны. — Что? — воскликнул я, мой голос прозвучал на редкость грубо и хрипло. Джерард тут же заткнулся, даже забыв про руки, которые замерли в воздухе. Он повернулся ко мне, чтобы встретиться с моим удивленным взглядом и поджать губы, прежде чем повторить эту фразу, намного медленнее. — Ты можешь уйти прямо сейчас, если хочешь… — Это что — то, чего хочешь ты? — выдавил я. Боже, как я мог быть таким тупицей? Вот почему он оставил меня одного. Он хотел избавиться от меня. Намекнуть мне, чтобы я исчез. Черт побери! Я не мог поверить, что всё это действительно происходило со мной! — Дело не во мне, Фрэнк, — важно заявил он. У меня не было никаких предположений, каким образом он может оставаться таким спокойным, невозмутимым, в то время как я будто умирал внутри. — А в ком тогда? — я почти начал заикаться, сжимая одеяло в руках. Если он сейчас скажет что-то об обществе, я был уверен, я скажу, что мне наплевать на это. — В тебе, — ответил он, не пытаясь что-либо скрыть. Я перестал ерзать и уставился на него, дыхание перехватило. Я не мог найти слов, чтобы как-то оспорить этот ответ; я уже достаточно поспорил сам с собой в своей голове. — Если ты больше не хочешь делать того, что мы делали этой ночью, Фрэнк, то мы и не будем, — объяснил Джерард. Он передвинулся чуть ближе ко мне, сказав это. Он положил свою ладонь на мою руку, которая казалась намного меньше, чем его, и успокаивающе погладил ее. Может, он бы и взял меня за руку, но я не выпускал из нее помятого одеяла, и вряд ли собирался это делать. Его лицо было так близко, и, в то же время, так далеко. Я хотел от него тот поцелуй, о котором подумал еще на кухне, но был слишком заторможен, чтобы сделать что-нибудь для этого. — Я знаю, мы слишком торопимся, — начал он повторяться. — И ты жалеешь об этом? — я все же нашел, что сказать, вцепившись взглядом в его глаза. Он чуть отшатнулся назад из-за моего порыва, но сразу же вернулся на место. — Ты же знаешь, я не жалею ни о чем из того, что я делаю, — дал он мне стандартный ответ, один из тех, который он повторял не один раз, когда мы говорили, просто рисуя в его доме. Но я не хотел сейчас говорить об искусстве. Я хотел поговорить о нас. Джерард заметил перемены во мне, и, быстро сообразив, озвучил тот ответ, который я хотел услышать, несмотря на то, что он был неправильным, — и я тем более не жалею об этом. Он придвинулся ко мне еще ближе, но мы все еще были слишком далеко друг от друга, чтобы хоть что-нибудь сделать. Я чувствовал его дыхание, и знал, что он хочет, чтобы я как-то ему поверил. Я просто кивнул, и снова уставился на свои ноги. — Секс — это личное, — опять начал он, отклоняясь назад, и на этот раз я хотел, чтобы он заткнулся. Как будто он искал оправдание, чтобы не быть со мной, когда я уже, было, убедился, что мы, наконец, пришли к общему выводу: мы не можем друг без друга. — Секс — это очень обширно. И с тобой он у меня был впервые. Я много взял у тебя… — его взгляд опустился на наши ладони, одна на другой, — И, как я и сказал этой ночью, это не значит, что все время я рассчитывал сделать это с тобой. Я никогда не строил планов на тебя, не делаю этого и сейчас, Фрэнк. Я просто хочу, чтобы ты знал это… — Я знаю, знаю, — раздраженно вздохнул я, — ты опять заставляешь меня чувствовать себя маленьким ребенком. Я видел, как он закусывал свою губу, уже собираясь начать спорить о том, что я, вообще-то, и являюсь ребенком. Только то, что я был на тридцать лет младше его, уже ничего не значило для меня. Прошлой ночью он создал мне новый возраст, и, возможно, он и сам об этом вспомнил, поэтому только вздохнул, опустил голову и волосы упали ему на лицо. — Я не хочу ранить тебя… — объяснил Джерард своим приятным мягким голосом. — Ты и не делал этого, — уверенно сказал я, не обращая внимания, что он мог говорить и сам с собой. Он сразу же вскинул голову, вылупившись на меня. Волнение еще не сошло с его лица, но в уголках губ уже засветилась улыбка. — Ты не представляешь, как приятно это слышать, — выпалил он, и насыщенность его голоса эмоциями удивила меня, — Причинять тебе боль — это последнее, что я хотел бы сделать. После этого мы молчали некоторое время, тяжесть разбилась и упала осколками вокруг нас, как те осколки стакана, что лежали сейчас в раковине. Он уже выглядел намного лучше, его тревоги ушли, снова вернулась его привычная манера поведения. Я уже не так злился, и не чувствовал себя малявкой. Я чувствовал его ладонь на своей напряженной руке, его пальцы легко погладили мою кожу, и на этот раз я отпустил одеяло. Я взял его руку, наши пальцы переплелись, но он все еще был далеко от меня. — Чего ты хочешь, Джерард? — спросил я, когда на миг наши взгляды пересеклись, и нерешительность заставила меня молчать слишком долго. — Эмм... ну, — он вздохнул, растягивая ответ до смешного, — я сказал тебе, чего я хочу, прошлой ночью. Он замолчал, желая убедиться, что я помнил, о чем он говорил. Как я мог забыть? — Но, прямо сейчас, я бы хотел простого поцелуя, — сказал он мне, улыбаясь мне ленивой полуулыбкой. Я сдался и улыбнулся за нас обоих. — Думаю, это хорошая идея, — согласился я, а в следующий момент, тихо и внезапно, он уже не был так далеко от меня. Мы смотрели друг на друга, наши взгляды блуждали от глаз до губ и обратно. Мы одновременно подались друг другу навстречу, и мое сердце подскочило, чуть ли не до горла, когда я коснулся его губами. Впервые мы целовались именно так, как той ночью. Джерард мог трогать меня и говорить о сексе, но он и так делал это прежде. Как ни в чем не бывало, он разговаривал о чем угодно, и трогал меня, так много, но, при этом, так мало, вплоть до вчерашней ночи; тогда впервые что-то действительно изменилось между нами. Но настало утро, и мы как будто раскручиваем события в обратном порядке, каким-то образом заставив время повернуть в другую сторону. Я не хотел этого. Вместе с этим поцелуем, мы будто перекидывали мост через пропасть к тому отрезку времени, спасая все то, что стоило нам таких трудов. Это было сложно, но мы смогли сделать все правильно. Мост висел над пропастью. Я придвигался ближе к нему, размыкая губы, позволяя его языку оказаться у меня во рту. Я почувствовал его руку, она высвободилась из волос и опустилась на шею, и тогда Джерард притянул меня ближе, углубляя поцелуй. Я все продолжал подсаживаться к нему, все еще не зная, куда мне деть свои собственные руки. Я осторожно коснулся его, когда он начал целовать меня глубже, решил, что так будет правильнее. Я обхватил его вокруг талии, прижался к нему, уничтожив последний пробел между нашими телами. Мы все еще сидели на кровати, прижавшись друг к другу, мой язык был у него во рту, и я снова почувствовал то тепло, которое последний раз чувствовал, когда мы лежали под одеялом, полностью обнаженные. Я нашел пальцами край его рубашки и просунул их под ткань. Мне нужно было коснуться его кожи. — Чего ты хочешь, Фрэнк? — вдруг спросил Джерард, прервав поцелуй. Его рука все еще была у меня на шее, и я чувствовал, как сердце готово было выскочить из груди. Волнение снова захлестнуло меня, и, пусть я уже занимался с ним сексом, все снова было таким большим, таким новым, и, все еще, таким пугающим. Я знал, что Джерарду тоже было страшно, даже несмотря на то, что сейчас все стало яснее нам обоим. Он все еще не хотел ранить меня, и, если честно, я сам не хотел, чтобы меня ранили. Я пытался завалить нас обоих на кровать, вместо ответа, потому что я не знал, что мне ответить. Хотелось, чтобы он все решал, как было прошлой ночью. Я знал, что все будет хорошо после того, что Джерард сделал для меня, потому что верил ему, но я все еще был слишком неопытен и не знал, что делать и когда. Он позволил мне уложить нас на одеяла, но, чуть привстав, он все еще смотрел на меня сверху вниз, по-прежнему ожидая ответа. Он ясно давал понять, что ничего не произойдет, пока я не отвечу. — Чего ты хочешь, Фрэнк? — снова спросил он между маленькими поцелуями моей шеи. Он взял в ладони мое лицо, встречаясь со мной взглядом и губами. Я старался поцеловать его, но он не позволял, — Скажи мне. Я сделаю все, что ты захочешь, — заверил он меня почти шепотом, — я обещаю. Я уставился в его зеленые глаза. Зрачки были широкими, но все мое внимание впитали в себя зеленые кольца вокруг зрачков. Все стало ясно для меня — так же, как было ночью. Я уже знал, чего я хотел. — Я хочу остаться здесь на все выходные, — сказал я. Я хотел снова увидеть те глаза в темноте, и единственный путь к тому, чтобы это достичь — это еще раз переспать с ним. Я не хотел идти домой — я хотел остаться здесь, это был мой новый дом. Сначала он засмеялся; легкие и воздушные вздохи из его припухших губ. Он гладил мое лицо, смотря на меня сверху вниз, оценивая, насколько я был серьезен, — А как же твои родители? — размышлял он вслух. — Мне наплевать, — настаивал я, говоря громче, чем обычно. Мы продолжали говорить шепотом, потому что не было необходимости говорить громко, когда наши губы практически парили друг над другом, — Я позвоню им, и снова скажу, что останусь у Сэма. Вернусь в воскресенье вечером. Да что угодно. Я что-нибудь придумаю. Теперь был мой черед говорить быстро и порывисто. Только я не жестикулировал; вместо этого мои пальцы сжимали руки Джерарда. Это не особо тронуло художника. Уходя от ответа, так же, как я несколько минут назад, он начал покрывать поцелуями мою шею, — Ну, я не знаю… — Ты сказал, всё, что я захочу, Джерард, — напомнил я, сжимая сильнее его руку, — и я хочу остаться здесь. Он поднял свою голову с моей шеи, и наши губы снова оказались вместе. Он недоверчиво посмотрел на меня, поджав губы. — С тобой, — добавил я, после чего снова поцеловал его, уже делая это еще и для того, чтобы заставить его замолчать и не дать ему спорить. И, на этот раз, он сдался на удивление просто. Мы снова целовались также, как до этого, глубоко и чувственно, исследуя друг друга языками и руками. Он снова ласкал мое лицо и пропускал мои волосы между пальцами, его вздохи стали более резкими. Он не был сверху на мне, но я замечал, как он придвигается ко мне ближе, переплетаясь со мной ногами. Ткань его брюк и рубашки по ощущениям казались странными для моей кожи, но все, на чем я мог сосредоточиться — это его губы. — Ты знаешь, — хитро заявил он, отстраняясь от меня и оставляя целовать воздух. Он убрал руки от моего лица, и принялся играть с краем рубашки, так же игриво проскальзывая пальцами под ткань. Его пальцы танцевали в области пупка, пока он разглядывал красную ткань футболки, прежде чем поднять на меня глаза и закончить свою мысль, — если ты хочешь остаться здесь на выходные, тебе нужно знать одно маленькое правило в моем доме. — И какое же? — решив поддержать его и снова поиграть в его игры, я прижался лбом к нему. — Никакой одежды, — пошутил он, но его глаза все еще выискивали согласие в моих. Я кивнул, и, отняв от него руки, поднял их вверх, выражая этим свой ответ. Я видел, как разгладилось его лицо, когда он поднял вверх мою рубашку, снимая ее, но сам я думал, что эта идея была лишь шуткой, чтобы проверить мою реакцию. К счастью для нас, большего нам и не было нужно. Он снял мою рубашку, небрежно бросил ее через комнату. Посмотрев на меня сверху вниз, Джерард провел рукой по моей груди, легкие прикосновения подушечек его пальцев напоминали лапки паука. Он мягко провел ими по моим соскам, приникая губами к моему рту, и я закрыл глаза. На этот раз мы целовались увереннее, его руки снова взялись за изучение меня. Он добрался до моих боксеров, стараясь не торопиться, чтобы не показалось, будто это была его единственная цель. Оказавшись там, его пальцы танцевали и ласкали меня под тканью, чуть стягивая ее, но не снимая боксеры полностью. Только после того, как я разорвал поцелуй и, с едва заметным кивком, тихо простонал «да», тогда он снял их полностью, позволяя холодному воздуху освежить меня. Это было не так неловко — быть голым перед ним: он уже видел меня этой ночью. Но сейчас-то был день, было намного светлее, и все мои недостатки были еще заметнее, пусть это и не было важным для Джерарда. — Ты прекрасен, — он нашел применение своей новой фразе, его мягкий шепот еще отдавался в ушах, когда он уткнулся мне в шею. Я почувствовал, что краснею, и тогда, чуть отстранившись от него, я заглянул в его блестящие глаза: — Твоя очередь. Улыбнувшись, он отстранился от меня и повернулся на спину, оставив после себя некоторую пустоту. Мягко потянув молнию вниз, он расстегнул штаны. Как и ночью, его член уже стоял. Мой тоже — меня завести было очень, даже слишком легко. Все было, пока что, таким новым для меня, одни лишь поцелуи и ласки тут же заставляли меня гореть изнутри, пусть Джерард еще и не трогал меня нигде, кроме груди и плеч. Он спустил свои штаны вниз, упираясь спиной в кровать и приподняв бедра, пока, наконец, не избавился от них. После он снова взглянул на меня, его взгляд на мгновение метнулся куда-то вниз и затем опять на меня, давая этим понять, чтобы остальное я снял с него сам. Я уже делал это, так что теперь мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы снять с него рубашку. Я отбросил ее в сторону и теперь снова взглянул на него. Освещенный, Джерард выглядел слегка по-другому. Он был очень бледен. Я провел ладонью по его руке вверх, к плечу, касаясь его удивительной кожи молочного цвета, больше похожей на слоновую кость, и внутренне удивляясь, насколько он был похож на мрамор. Он весь казался мраморным, но только это ничуть не делало его похожим на скульптуру греческого бога. Его недостатки были выставлены напоказ больше, чем когда-либо. Кое-где я видел морщины, которых не видел в темноте, так же, как и участки сухой кожи. Я так же видел лишний вес, буквально вырисовывающийся на его теле. Я видел волосы на его груди, которые собирались в маленькую дорожку, ведущую вниз — я чувствовал их этой ночью, и к ним был практически равнодушен. Такая же дорожка была и внизу живота, идущая в том же направлении, где волосы были такого же оттенка, но только жестче. Несмотря на очевидное уродство некоторых его особенностей, я не мог отвернуться. Я хотел увидеть в нем все — и хорошее, и плохое. Это была часть него, и я все еще переваривал тот факт, что вижу его голым. У меня было не очень много времени на рассматривание и размышление, мое внимание снова было приковано к его лицу. Он оставался в той же позе, чуть возвышаясь надо мной, наши сердца бились почти в унисон, и вот мы уже дышали друг другу в рот. Мы целовались медленно и долго, неловкость наготы постепенно исчезала; мы уже привыкли к этому, но лично мне для этого нужно было больше времени. Наше дыхание вырывалось и согревало наши лица, постепенно становясь все тяжелее. Внезапно я почувствовал, что он что-то задумал, и в следующую секунду он уже оседлал мои бедра и тесно прижался к ним. Он снова целовал мою шею, все больше опускаясь на меня. Я почувствовал его руки у себя на талии, и уперся взглядом в потолок, дыша быстрее и уже зная, что будет дальше. — Лицом к лицу? — спросил я. Я еще не привык к тому, чтобы выбирать позу: не был уверен, что готов к таким вещам уже сейчас. Я хотел привыкнуть сначала к тому, к чему мы уже пришли и что было проверено, чтобы потом двигаться дальше и пробовать новое. — Да, — ответил он, медленно целуя мое горло, — так намного интимней. Он поднял глаза на меня и оставил на моих губах мягкий поцелуй. Я чувствовал, как наши члены касаются друг друга на мгновения, я хотел потереться об него сильнее, но все еще дико нервничал. — Но я не хочу заниматься сексом прямо сейчас, — сообщил мне Джерард, застав меня врасплох. Я почувствовал, как моя нервозность исчезает, и, вдруг, мне захотелось именно секса, или хотя бы, чтобы он не останавливался на этом моменте. Прежде, чем я успел что-нибудь возразить, он соскочил с меня, протягивая руку за пакетом, который мы свалили с кровати, когда все только началось. — Для начала я покажу тебе, что у меня есть, — улыбнулся он, приподнявшись на локтях и положив пакет мне на грудь. Я облегченно улыбнулся. Потребовалось немного времени, чтобы устроиться поудобнее, но когда мы это сделали, он начал вытаскивать из сумки предметы по одному, завладевая моим вниманием. Сначала он вытащил большую синюю коробку с довольно знакомым логотипом. — Презервативы, — объяснил он, как будто я не знал об их существовании раньше. Продолжая держать коробку в руке, он говорил, пока я рассматривал немногочисленные надписи. — Прости, я забыл о них прошлой ночью. Я знаю, нам следовало использовать их… — он снова посмотрел вниз, пока я смотрел на него с растерянным лицом, не понимая, зачем нам нужны презервативы. В конце концов, мы же не могли забеременеть. — Хотя, честно говорю тебе, я чист. Я проверяюсь несколько раз в год, так что тебе не о чем волноваться — у меня ничего нет, — сказал он, и у меня будто что-то щелкнуло в голове. Я кивнул, когда мы снова встретились взглядами. — Они у меня только для безопасности на стороне. Если ты захочешь использовать их в следующий раз, это твое право. Опять же, все зависит от тебя, Фрэнк, — Джерард кивнул, и уже было собрался поставить коробку в сторону, но я остановил его, взяв за руку. — А как насчет тебя? — снова спросил я, — разве ничего не зависит от тебя? Джерард слабо улыбнулся, и взял мою руку, чуть сжав ее. — Я скажу все, что ты захочешь, чтобы я сказал. Сейчас я просто рассказываю тебе о том, о чем тебе есть, что спросить, — ответил он и замолчал, в ожидании, есть ли у меня еще вопросы. У меня их были миллионы, но я начал с простых. — Что у тебя здесь еще? Он с головой влез в пакет, чтобы ответить на мой вопрос и вытащил оттуда длинную прямоугольную коробочку, открыл ее и вытащил из нее тюбик. — Лубрикант, — пояснил он, потому что на данный момент я был без понятия, что это еще за поебота. Мне никогда не приходилось использовать его раньше. Сэм и я, когда тусовались в аптеке, видели нечто подобное, но мы только хихикали при виде презервативов XL, и затем сваливали оттуда, когда продавец вежливо посылал нас (и нам тогда было уже вовсе не по 13 лет). Я никогда раньше не приглядывался к смазке, и понятия не имел, на что это было похоже и зачем она. — Чтобы, ну ты знаешь, — махнул он рукой, немного закатывая глаза. — Да понял, — сказал я, кажется, даже вспомнив что-то, надеясь, что Джерард не подумает, будто я такой наивный и непросвещенный, — Видел его раньше, — я соврал, хотя Джерард уже отложил коробочку с тюбиком к пачке презервативов. Я удивился, когда он вытащил еще что-то из сумки, и удивился еще больше, когда разглядел, что это был еще один тюбик лубриканта. — Зачем тебе так много? — спросил я, прежде чем он успел хоть что-нибудь объяснить. — Если мы будем заниматься сексом, — пояснил он довольно быстро, по-прежнему стараясь, чтобы его голос не звучал слишком уверенно и чтобы я не подумал, что он настаивает на чем-то. — Я не хочу снова использовать лосьон для рук. Он, конечно, неплох, на случай, когда ничего другого нет под рукой, но если мы сделаем это снова, то мне бы хотелось все сделать правильно. Он положил бутылочку мне на грудь и нежно коснулся моих рук. Не знаю, то ли в его лице что-то вдруг мелькнуло, то ли это какая-то нотка в его голосе, но я ясно увидел, насколько ему было не наплевать — не просто какое-то нежелание навредить мне, но искреннее стремление сделать все правильно. Не уверен, разглядел ли бы я это, повернувшись спиной к нему. — Ну и, кроме того, — добавил он, будто вдруг понял, что растянул эту эмоциональную паузу слишком сильно, — это согревающая смазка, — он поднял бровь с намеком, взяв следующий предмет в руку. — Правда? — спросил я, широко раскрыв глаза. Опять же, об этой штуке я слышал только поздно ночью по телевизору, но тогда я это проигнорировал. Но теперь это привлекло мое внимание. — Да. Он снова поднял брови, начал возиться с крышкой, но не спешил снимать ее, — Тоже очень классная вещь, можешь не сомневаться, — я не мог проигнорировать, и, уж тем более, отказать, услышав это желание и любопытство в его голосе, и в ответ слегка приподнял бедра. Он улыбнулся мне. — Хочешь попробовать немного? — спросил он, будто это и так было не очевидно. Я кивнул и теперь наблюдал, как он выдавил лубрикант себе в ладонь, и, подцепив пальцем немного, размазал по моей коже, и я почти сразу же чувствовал, как тепло разливается по телу от того места, где он касался меня. Я закрыл глаза, окунаясь в ощущения еще больше. — Тебе нравится? — спросил он, добавив еще и начиная двигаться дальше, одолевая новые сантиметры моей кожи. Я кивнул, сжимая его руку, на которую он опирался, и вдруг почувствовал, как он меняет свое положение, но, прежде чем я успел как-то отреагировать, его скользкие пальцы провели по моим соскам, даря мне еще больше тепла. Мои глаза были закрыты, поэтому я не сразу заметил, как он взял тонкую простыню и укрыл нас ею, образуя нечто вроде осязаемого личного пространства для нас обоих, задерживающего теплый воздух, который согревал ничуть не хуже, чем его руки, которые исследовали меня везде, где не касались прежде. И, достаточно скоро, его рука крепко обхватила мой член. — Все нормально? — обеспокоено спросил он. Я все еще лежал с закрытыми глазами и сдавливал в пальцах его кожу. Я кивнул и почувствовал, как теплая смазка теперь и на моем члене, его свободная рука медленно скользит вверх и вниз, становится жарко, и внутри зарождается удовольствие. Слегка прикусив губу, я чувствовал, как все нервное напряжение улетучивалось вместе с выдохами, а удовольствие наполняло меня все больше с каждым движением его мягкой теплой руки. Отпустив, наконец, его руку, я положил ладони на его затылок и притянул его голову ближе к себе, чтобы поцеловать его. Это удивило его, он отпустил меня и уперся обеими руками в кровать, чтобы не упасть на меня. Довольно быстро я соскучился по его прикосновениям, и теперь толкался бедрами в пустоту. — Погоди, — Джерард прервал поцелуй, пошарил где-то по кровати, и нашел подушки, — подложи их себе под спину. Так будет удобнее. Он посмотрел мне в глаза, и мое сердце подскочило в груди. Мы снова собирались это сделать. Я сразу же сделал, как он сказал, мои руки снова дрожали, и теперь это было больше, чем просто волнение. Мы снова трахнемся, но, как он сказал, мы сделаем это правильно. У меня была подушка, чтобы все было проще, у нас был лубрикант — даже разогревающий — и он мог еще и презерватив надеть. Будет лучше, чем в первый раз, у меня было такое ощущение, и не только оно одно, но черт, мы собирались делать это лицом к лицу. Эта идея не давала мне покоя. Джерард спустился вниз, чтобы оказаться на уровне с моими бедрами. Я согнул ноги в коленях и слегка развел их в стороны, чувствуя себя уязвимым, как никогда. Он взглянул на меня, будто спрашивая разрешения, прежде чем прикоснуться ко мне, после чего его пальцы прошлись по внутренней стороне моих бедер и остановились возле моего входа. — В прошлый раз у тебя потекла кровь… — упомянул он, чем застал меня врасплох, — Я хочу быть осторожней. — Как ты узнал? — у меня перехватило дыхание, и я снова сполна прочувствовал, что такое смущение. — Я видел пятна. — Черт, — выдохнул я сквозь стиснутые зубы. — Ничего, это нормально. У меня в первый раз было намного больше крови. Я в шоке уставился на него: в последнее время я забывал, что у него были еще партнеры до того, как появился я. Почувствовался легкий укол ревности, но решил не обращать внимания на него. У него был кто-то еще, точно, но сейчас я был единственный, кто у него был. Он даже успел уже уйти и вернуться из-за меня. — Но твои простыни… — добавил я, оглядываясь туда, где я лежал, когда моя кровь начала все пачкать, — Извини… — Нет, ты извини, — снова настоял он, чувствуя себя виноватым в том, в чем, вроде как, виноват не был, — Плевал я на простыни. Ты намного важнее. Я не хочу, чтобы это повторилось. Особенно, после того, что мы сейчас с тобой сделаем. — Так что… — я замолчал, пытаясь угадать, что же еще пряталось в его словах. — Так что, я подготовлю тебя, — закончил он, — Как и прошлой ночью, только лучше. Я поспешил, но хочу, чтобы ты привык к этому, — он замолчал, обдумывая что-то, — но, если ты не… — Я согласен. Я был немного разочарован из-за того, что мы ничем сейчас не займемся, но я доверял ему. Джерард знал, что делает и вот тут, похоже, и проявилась польза десятков людей, которые были у него до меня. Будь мы оба такими наивными и вообще, как я, тогда секса могло бы так не случиться, в силу того, что мы бы не знали, что и как делать. Зная меня, кто-нибудь бы точно получил выколотый глаз или застрял где-нибудь. Он начал ласкать меня, подолгу кружа подушечками пальцев вокруг моего заднего прохода, прежде чем, наконец, проникнуть внутрь. Я съежился и инстинктивно подался назад, но постарался успокоиться. Он держал меня за талию другой рукой, поглаживая мою кожу, чтобы отвлечь. Он целовал мои ноги, оставляя на коленях мягкие поцелуи, и шептал что-то приятное и успокаивающее. Я сжимал простынь в пальцах, иногда отпуская ее и переключаясь на руку, лежащую на моей талии. И он был прав насчет подушек — с ними было удобнее. Он использовал много смазки, и таким образом два его пальца уже свободно скользили во мне, практически не причиняя боли. Пару раз он задевал меня там, откуда как раз и текла ночью кровь, и тогда боль пульсацией расходилась по моему телу, но это были мелочи. Джерард знал, что делал, но по-прежнему казался недовольным. Когда я открыл глаза и взглянул на него, то все, что увидел — это сосредоточенность на его лице. Как будто он что-то искал во мне. К счастью, этот поиск внезапно закончился. — Охх, — я простонал, впервые издав какой-то звук с того момента, как мы начали. Он проводил по этому месту, настолько чувствительному, что его обычно нежные пальцы, воспринимались куда жестче, из-за чего все мое тело дрожало. Я не очень хорошо помню, что чувствовал ночью, но сейчас было даже лучше. Снова это новое ощущение, и меньше боли. Я совсем расслабился, теперь чувствуя разницу. — Наконец, я нашел ее, — едва ли не с гордостью выдохнул Джерард. Даже с закрытыми глазами я знал, что он улыбался. — Что-что? — я надеялся, он понял, что я имел в виду. — Это твоя простата, — ответил он, прикоснулся к этой точке снова, и я почти закричал. — Боже мой, — выдохнул я, и моя собственная логика с дребезгом разлеталась на маленькие осколки, — Почему так получается? — Понятия не имею, но я рад, что так получается. Это стоит всей той боли, — ответил он, снова проводя по мне внутри двумя пальцами. Все, что я смог ответить ему, был стон, и ох, черт, этого было вполне достаточно, — И одно это может довести тебя до оргазма, — говорил Джерард дальше, в доказательство тронул меня еще раз. Каждый раз, когда он касался меня там, и я стонал, я мог бы поклясться, что слышал, как он смеется, или же он просто улыбался от гордости. Мне было все равно, что он делал в этот момент, пока он доставлял мне такое наслаждение лишь двумя пальцами. — Вот как? — ответил я на его комментарий, немного собравшись с мыслями, — Хотелось бы попробовать. — Еще бы ты не захотел, — ответил Джерард, немного сдвигаясь куда-то. Его пальцы все еще были во мне, но почти минуту он ничего не делал. Если честно, то я был этому даже рад, потому что так я мог хоть немного отдышаться и взглянуть на него снова. Разумеется, самодовольная улыбка светилась на его лице. Но, в этот раз, все было по-другому, потому что теперь я мог разделить с ним эту гордость. Да черт, это я был его гордостью, и это было удивительно. — Вот, возьми меня за руку и не прикасайся к себе, — сказал он мне, протягивая руку ладонью вверх. Я охотно взялся за нее, и тепло его ладони вызвало еще одну стаю бабочек порхающих в животе. Другая моя рука была у него на плече, пока он играл во мне пальцами, полный решимости достичь своей новой цели. Я понятия не имел, почему хотел сделать это, может, чтобы произвести на него впечатление, или просто взглянуть, на что способно мое тело. Я даже не знал, где в моей заднице находится это место, не говоря уже о том, что у этой штуки есть официальное название и что она способна вот так легко заставить меня кончить. Это было так ново, и так странно, я хотел узнать всё об этом. И я думал, что он отличный учитель, учитывая, сколько всего он знает. Сейчас мы отходили от искусства и окунались в новое направление; он будет учить всему тому, о чем у меня не было шанса узнать прежде — о моем теле, о сексе, обо всем, черт побери. Я всегда хотел знать эти вещи, но никогда не думал, что это будет так. Сейчас, когда его пальцы проводят по моей простате снова, я не могу представить себе, что могло быть лучше. И эти пальцы были просто удивительны. Я никогда не смогу понять, как он умудряется творить ими такие чудеса (не считая того, что ответ, вроде как, очевиден) но мне было все равно. Я уже не знал, сколько пальцев было во мне; когда он раздвигал их наподобие ножниц, казалось, что их больше, чем два, но вряд ли их было больше трех. Мне так хотелось кончить, что член уже едва ли не болел, но Джерард касался меня снова и снова, а ничего так и не происходило. И, достаточно скоро, я потерял терпение: убрав руку с его плеча, сказал ему что-то вроде извинения, но, после того, как я сделал всего несколько движений рукой по члену, почувствовалось, что Джерард вынул из меня пальцы и сместился вверх, ближе к моему лицу. Он провел пальцами по моей руке к запястью, положил сверху свою ладонь и остановил мою руку, одновременно с этим приникнув своими губами к моему рту. — Можно я?… — не очень уверенно намекнул он после поцелуя, и я не мог сказать нет, даже если бы смог сказать хоть что-нибудь. Я снова вернулся к поцелую, ощущая его язык у себя во рту, и позволил его руке обхватить себя. Всего несколько движений в сопровождении моих стонов, приглушенных поцелуем, и все было кончено. Конченно. Себе на грудь и ему на руку. И, хотя мне было немного неудобно, что я запачкал и его, это было самой последней мыслью на данный момент. Я притянул его ближе себе, и он исцеловал меня всего, закончив на моей шее, пока я, в конце концов, не вернулся в реальность. — Ты в порядке? — прошептал он мне на ухо, когда мое дыхание успокоилось. Он прикоснулся к моему лицу, чтобы взглянуть на меня. Я кивнул и снова уставился в потолок. — Ой, — вдруг до меня дошло, что он еще возбужден. Я посмотрел на него, полный уверенности, что не знаю, как мне это озвучить. — Хочешь, я…? — Нет, — сразу же ответил он, быстро поцеловал меня в уголок рта, не позволяя мне продолжить, — Не беспокойся обо мне. Я лишь хотел убедиться, что ты в порядке. Я кивнул, не желая спорить с ним. Я все равно не знал, что и как делать, так что я, вроде как, был рад, что он отказался — я просто на стены лез от волнения, когда он ласкал меня, чего уж говорить о том, чтобы я вдруг попробовал сам сделать нечто подобное для него. Поэтому я обрадовался, что хотя бы с этим мы не стали спешить. А сейчас, забравшись вместе с ним под простынь, я слушал наше двойное дыхание, наполняющее эту комнату, звучащее настолько прекрасно и естественно, что я мог слушать его едва ли не вечно, вместе с этим осознавая, что мне никогда еще не было так хорошо с кем-то так долго. Мне уже не казалось странным то, что я рядом с ним без одежды — он был так же наг, как и я, и мы оба уже не боялись прижаться друг к другу. Неловкость исчезла, также, как и слои одежды, Джерард снова был именно тем Джерардом, не считая того, что теперь мы были вместе. — Тебе стоит поскорее позвонить своим родителям, — подумал он вслух, но совершенно не так, чтобы это можно было счесть за намек мне убраться из постели. Мы все еще держались за руки, переплетя пальцы. Я сжал его чуть крепче и повернулся к нему лицом. — Еще пару минут, — улыбнулся я и продолжил его целовать. В конце концов, я этого хотел, и он не мог со мной спорить. Я отодвинулся от него, с мыслью о том, что надо позвонить родителям, прежде чем они начнут разыскивать меня. Я поднял одеяло и встал с кровати, вздрогнув, потому что под одеялом было не так холодно, как без него. Я все еще был голый, и мой взгляд упал на мои вещи, которые были разбросаны по полу. Глаза Джерарда были закрыты, и я аккуратно положил край одеяла на место, двигаясь медленно, чтобы не разбудить его. Я шел на цыпочках, но половицы скрипели, независимо от того, насколько легко я на них наступал. Он сказал это в тот момент, когда я натягивал боксеры на свои узкие бедра,— и опа — Джерард уже не спал. — Я говорил серьезно насчет одежды, — вскользь упомянул Джерард. — Что? — пробормотал я, быстро оборачиваясь и, вместе с тем, до конца надев боксеры. Я оглянулся на него: он смотрел на меня, положив руку под голову, на его лице играла легкая улыбка, а волосы растрепались по подушке. В его голосе сквозили эти озорные нотки, но то, как он кивнул, с самодовольной улыбкой на лице, и заставило меня переспросить. Хотя я уже и привык постоянно засыпать его вопросами, и теперь, когда между нами не было такого барьера, не было и необходимости иметь ответы на эти вопросы. В конце концов, у некоторых вопросов не было ответа вовсе. — Ну да, конечно, — ответил я сам, с сарказмом кивнув ему. Я обошел кровать и встал возле него, с улыбкой смотря вниз, стараясь играть с ним в его же игру. Я коснулся его свободной руки и его пальцы обхватили мои, пока сам он продолжал смотреть на меня, — Иногда ты действительно забавный, — поддразнил я его, мое тело все еще отходило от недавнего оргазма, пережитого не больше, чем минут десять назад, — Но мне нужно позвонить моим родителям. — Тебе следует знать, что я такой не потому, что стараюсь таковым быть, — объяснил он, — так только кажется, когда кто-то не понимает моего творчества или моих взглядов. Я отпустил его руку и посмеялся про себя, уже выйдя из комнаты, но еще слыша, как он говорит что-то об искусстве. Как будто старый мудрый учитель снова вселился в Джерарда, и теперь проглядывал сквозь его привычный саркастический характер. В голове больше не было пугающей мысли, что это Художник Джерард вернулся, как это было, когда он вернулся домой. На этот раз он не пытался как-то остановить меня, и, также, не сдерживал своих чувств. Он просто снова говорил об искусстве, и о том, как я что-то пойму позже и так далее. Я снова воспользовался его телефоном, сжимая в руке эту трубку бледно-желто-серого цвета и слушал гудки, которые казались такими же бледно-желто-серыми. Я чувствовал прилив адреналина в груди от одной мысли, что родители могут сказать мне «нет» на этот раз. К телефону снова подошла мама, и я почувствовал облегчение. Она снова казалась такой же уставшей, как и вчера, только, на этот раз, для этого было меньше причин. Было не очень поздно, хотя я вообще не знал, который час, но еще было утро, в этом я был уверен, и было намного раньше, чем я обычно вставал по субботам. Иногда я спал почти до полудня, поэтому мне было в новинку лицезреть, как солнце еще не поднялось так высоко. Я больше не хотел спать, потому что было слишком много вещей, которые я хотел видеть широко раскрытыми глазами. Несмотря на усталость, мама позволила мне снова остаться «дома у Трэвиса». Я допускал такую мысль, что стоило бы менять имена, чтобы в это было проще поверить. Я немного чувствовал вину за то, что врал матери, особенно, когда знал, что она так беспокоится. На какой-то момент мне показалось, что она знала, где я был на самом деле, и поэтому она так себя чувствует, но я сразу же выкинул эту мысль из головы: никто не знал, что я здесь. Никто просто не мог этого узнать. Джерард единственный покидал квартиру, и у людей не было никакой возможности как-то пронюхать о том, кто еще был здесь с ним. Трэвис и Сэм наверняка занимались какой-нибудь хренью в эти выходные, как и обычно. Не думаю, что они могли заметить меня здесь, не говоря уже о том, что они не замечают и моего отсутствия. Я повесил трубку после этого короткого разговора с мамой, и затем быстро вернулся в комнату Джерарда. Я все еще был в одних только боксерах, и, несмотря на тепло солнечных лучей, уже рассеялось ощущение тепла тела Джерарда. Когда я вернулся в комнату, он все еще был в постели, его глаза были закрыты, а грудь поднималась и опадала под простыней. Я улыбнулся про себя, думая о том, как умиротворенно он выглядел. Я размышлял о том, как рано он встал, учитывая, что у него было время и погулять, и купить то, что было в пакете. Когда мы целовались в его постели, от него пахло так, будто он только из душа, то есть, у него еще и на это хватило времени. Он, должно быть, встал вместе с солнцем, сказал я себе. Он выглядел так, будто уже вечер и у него выдался нелегкий день. Не желая его будить, я не стал забираться на кровать, чтобы лечь рядом с ним. Вместо этого я решил немного прибраться и посмотрел на пол в поисках своих вещей, которые я разбросал здесь. Но я не нашел никаких следов своей красной футболки, хотя она должна была бы очень выделяться на этом почти бесцветном фоне, и найти ее не было бы проблемой, но повсюду были только темные простыни, которые были здесь и до меня. — Что-то ищешь? — внезапно спросил он, заставив, тем самым, меня подскочить. Я сидел на корточках и заглядывал за тумбочку, когда тишину нарушил его голос. Я взглянул на него и увидел, что теперь он выглядел так же бодро, как и обычно. Приподнявшись на локте, он смотрел на меня и озорно улыбался, но я понятия не имел, почему. — Мою футболку… — ответил я, замолкая, так как вернулся к поискам. Я был даже рад, что сижу чуть ниже кровати, и, таким образом, часть моего полуобнаженного тела скрыта. — Ее нет? — спросил он, приподнимая бровь. Я встретился с ним взглядом, и сразу понял, в чем дело. Он стащил мою футболку. — Верни ее, — попросил я, наполовину в шутку, но и наполовину серьезно. Я подошел к кровати, сел на край рядом с ним и пошарил по одеялам. Учитывая, что сам он все еще был под одеялом, я предположил, что футболка не могла деться куда-то далеко: она, наверняка, в этой же кровати. Но мои поиски окончились ничем, и Джерард едва ли мне как-то помог в этом. — Я говорил тебе, — снова напомнил он, — это правило моего дома. Ты остаешься на выходные — никакой одежды, — он улыбнулся одной из своих кривых улыбок, слегка показывая зубы. Его улыбка была очень заразительна, и, несмотря на всю свою уязвимость, я ответил ему тем же. Он будто ожил от этой улыбки, и положил руку на мое голое плечо. — Вивьен соблюдает то же правило, когда приходит ко мне, — сообщил мне Джерард, напоминая о его подруге, которую я знал без одежды, — Так что и нам следует поступать также. Я вздохнул, и решил использовать против него почти его же слова: — С каких пор мы стали так ревностно следовать правилам? — Очень смешно, — ответил он, пробегая пальцами по моему плечу, едва касаясь. — Но я не шутил, — я снова передразнивал, отстраняясь, — Так только кажется….. — я самодовольно задрал нос, но он только покачал головой. — Это не поможет тебе вернуть твою футболку. — Отлично, — ответил я, встав. — Я все равно думал принять душ, так что она мне не нужна. — Ну так иди, — ответил он, указывая в сторону ванной, — все в твоем распоряжении. Я улыбнулся, закатив глаза, после того как он попытался ухватиться за край боксеров и стянуть их с меня, и путь до ванной я прошел, на всякий случай, не выпуская края ткани из рук. Я не знаю, почему так стремился остаться в одежде. Как будто он не видел меня без нее. Как и наоборот. Его скрывало одеяло, но под ним на нем ничего не было. Может, дело было в защите, которую, как мне казалось, дает мне моя одежда, подумал я, включая воду. Я хотел оставаться одетым, хотя бы во что-нибудь, так я чувствовал себя безопаснее. Я всегда знал это, и, с тех пор, как все вокруг стало таким новым, мне нужно было хоть за что-то уцепиться, что было мне привычно. И этим чем-то были мои трусы. После того, как пар стал заполнять комнату, я уже знал, что мне придется избавиться от последнего элемента одежды и оказаться совсем голым опять. Я чувствовал себя немного грязным после всего, что было за последние 24 часа. Я был липкий от пота и всего остального, и, кроме того, мне нужно было окончательно проснуться, и для всего этого нужен был горячий душ. Мне всегда казалось немного странным принимать душ дома у других людей, но Джерард был не такой, как другие люди. Кроме того, от него так хорошо пахло, что мне тоже захотелось, чтобы так пахло и от меня. Я убедился, что дверь в ванную закрыта, когда я снимал свои боксеры, и, довершая тем самым свою паранойю, я положил их под раковину, чтобы, ну, уж наверняка. Встав под душ, я нашел много разных бутылочек в углу душевой кабинки, названия на этикетках многих из которых я не знал. Я решил не пользоваться тем, чего я не знаю, и поэтому просто довольствовался струям воды, бежавшим по голове. В конце концов, я нашел кусок мыла, и проблема была решена. После душа, когда я ступил в заполненную паром комнату за полотенцем и протянул руку, то схватил лишь воздух. Полотенца исчезли, и я не нашел их даже под шкафом, я так же заметил, что моих боксеров тоже больше нет. Дверь была приоткрыта, а это означает, что, каким-то образом, Джерард отпер замок и вошел, обеспечивая четкое исполнение его нового правила. Джерард оказался умнее, чем казался, и это о чем-то да говорило. Я не знал, злиться мне, смущаться или сделать вид, что я ничего не заметил. Я знал, он делал все это для того, чтобы я рос, чтобы увидеть, что я скажу или сделаю, но я сейчас был не в том настроении. Когда мы занимались искусством, все было иначе. Он учил меня чему-нибудь, или показывал мне, что он думает. А тут было что-то совсем другое, с чем я уже не хотел иметь дела. Секс был личным занятием, это он сказал мне меньше, чем час назад. Он и сам казался другим человеком в тот момент. Его волновали мои чувства, и он хотел быть уверен, что со мной все в порядке, и теперь он украл мои трусы? Заявлял, что нагота в его доме — правило? Ну и что, что Вивьен следовала этому правилу. Это не значило, что мне тоже хочется так делать. Я не хотел этого. Я долго ждал в ванной, но, как я и думал, в конечном итоге пришлось выйти. Мои волосы все были мокрые, и вода капала с меня, как с тучи, но я понимал, что должен был идти. Может, если от меня пол и все его вещи промокнут, может, тогда он осознает свою ошибку, не оставив мне даже полотенца. Я вышел из комнаты, недовольный, зная, что если я собираюсь сделать это, то сделаю это быстро. Воздух, окруживший меня, вдруг показался ледяным, и моих рук не хватало на все тело, чтобы не мерзнуть так. Я прикрылся руками, как стыдливая девчонка, чтобы скрыть хоть какую-то часть своего уродливого тела. Я знал, что все остальное тело почти красное от щек до пальцев на ногах, от стыда, но, что бы он мне не дал — даже если он вернет мне одежду — все было бы лучше. Надо было как-то пережить это сейчас. — Куда ты дел мои боксеры? — спросил я, ступив в коридор. Сначала я заглянул в его комнату, но нашел лишь пустую кровать и, услышав шелест бумаги, переключил внимание на кое-что другое. Он был в гостиной, на своем жутком оранжевом диване и читал субботнюю газету, разложив ее на коленях. И, это, кстати, было единственной вещью, находящейся на нем. Он тоже был голый, правда, он, при этом, чувствовал себя намного комфортнее, чем я. Он отвлекся от чтения и слегка надменно взглянул на меня, улыбаясь и качая головой: — Я говорил тебе, Фрэнк, — спокойно сказал он, перелистывая страницу и кинув на меня быстрый взгляд, — никакой одежды. Это правило. Я тяжело вздохнул и покачал головой, отчего капли воды упали на его газету. Он только усмехнулся и перелистнул дальше, игнорируя мое недовольство. Я продолжал стоять, чувствуя себя по-дурацки, и с каждой минутой мне становилось все холоднее. Я оглядел комнату в поисках хоть какой-нибудь подсказки, куда он дел мою одежду. Я хотел спорить с ним, но это оказалось намного сложнее, чем я представлял себе, находясь в ванной. Я бесился из-за этого, да, но я понимал, что он просто шутит. Я знал это потому, что знал о том, что он слишком заботится обо мне. Когда он отвлекался от печатных строк, я видел тот зеленый блеск. Он все еще не хотел вредить мне, но я столько раз пытался убедить его, что все в порядке, что он поверил мне, и теперь собирался делать, что хотел. Я дал ему свое разрешение — и теперь нет смысла противоречить своим собственным словам, потому что я знаю, Джерард бы тоже не стал так делать. Мне совсем не нравилась его шутка, но, по его глазам и языку его тела я видел, что он просто дразнит меня. Или проверяет. В этом все и дело, сказал я себе, ухватившись за эту мысль. Может он просто проверял меня, желая посмотреть, как я буду вести себя в такой ситуации? Он уже не раз так делал, почему бы ему снова не заняться этим? Я быстро обернулся, осматривая комнату, выискивая хоть что-то. Я не знал, что искал, пока не сфокусировался на черной двери. Я направился в его комнату, в его обитель плача и воспоминаний. Я потянулся за одеялом, что лежало на кровати, где недавно лежали и мы, и обернулся в это одеяло. Я услышал его шаги позади себя, он зашел в комнату и вздохнул, стоя позади. — Хитрюга, — пошутил он. Я широко улыбался, сжимая края одеяла в руках, почему-то жутко радуясь, что я его «обхитрил». Поначалу, Джерард был главным, но потом, когда я понял, что это лишь игра, я начал обыгрывать его, потому что знал, что у меня есть свои преимущества. Я был уверен, что смогу победить в ней. — В конце концов, я все равно достану тебя, — снова этот шутливый тон с оттенком заботы. Он положил руку мне на плечо, застав этим врасплох. Его лицо уже не выражало никакого высокомерия или типа того: он выглядел так, будто хотел обняться. Он стоял рядом со мной, все еще голый, и я не позволял моим глазам посмотреть ниже. Вместо этого я позволил опуститься моей гордости и нырнул в его объятия. Он запустил руку мне в волосы, опуская другую на мою спину, прижимая складки одеяла. У меня была только одна свободная рука, чтобы обнять его за талию, другой я все еще держал одеяло, чтобы оно не свалилось с меня. Я вдруг понял хитрость Джерарда, когда он пытался скользнуть рукой под одеяло, в попытке сорвать его с меня. Я отстранился от него, вцепившись в свой спасительный кусок ткани. — Отлично, — развел Джерард руками, будто сдавался, — когда ты будешь готов, я буду здесь. Я кивнул в ответ и наклонился к нему как раз вовремя — он поцеловал меня в лоб. Я держал одеяло обеими руками, хотя его руки уже и не пытались избавить меня от него. В его объятиях я чувствовал ту же безопасность, что и в одежде, чью функцию теперь выполняло одеяльце. Но я не собирался избавляться от него, по крайней мере, сейчас. Я понятия не имел, когда он перестанет прикалываться надо мной, но у меня были все выходные, чтобы выяснить это.

***

На протяжении всего дня я понял, что он был непреклонен. Наоборот, он становился еще настойчивее. Он решил прибрать постель после наших увеселений, и да, он убрал — когда я зашел в спальню, то увидел только голый матрас и больше ничего: он убрал абсолютно все, во что я мог обернуться, и хрен его знает, куда он все это дел. Он проделал то же самое со всем, во что я мог спрятать свое тело, включая свою одежду, наволочки — даже маленькие полотенца для посуды на кухне. После, он собрал все тканеподобные вещи, свалил их в шкаф и повесил на него замок. Я смотрел на это все и не знал, что и думать. Я был занят созерцанием того, как двигались его мышцы, когда он пытался закрыть дверцу шкафа, так что мне было не до мыслей о чем-либо еще. У меня все еще было мое одеяло, которое я не выпускал из рук, так что я был в безопасности. Джерард не стал забирать его у меня, но все равно ясно давал понять, что он не изменит своего решения. Он хотел, чтобы я был голым. Его же одеждой остался только розоватый оттенок его собственной кожи, и это не мешало ему заниматься своими делами. Он закончил читать свою газету, съел завтрак, покормил птицу, и его вообще не заботила его нагота. Почти все это время я наблюдал за ним, чувствуя смесь страха и непонимания того, как он вообще может так делать. Все это немного пугало меня. Голым я бывал только у врачей, ну или когда родился. И ни то, ни другое не было чем-то хорошим, кстати. Даже, когда я носился голый по дому в детстве — это тоже было не очень классно, потому что меня за это ругали. Джерард не ругал меня: он, наоборот, поощрял и даже требовал этого от меня. Он начал с простой шутки, но это было только для того, чтобы заинтересовать меня; начал короткую игру, чтобы я понял, что все не так серьезно. Мы и так много говорили о своем будущем, о том, как это все неправильно, и как мы не хотим причинить друг другу боль. Нам нужно было что-то легкое и воздушное, чтобы занять этим головы. Просто побегать голышом — вот что нам было нужно. Ну, по крайней мере, хотя бы ему. Я все еще не расставался со своим одеялом. Джерард был не очень этому рад, но он позволял мне это. Когда я буду готов, я сброшу его (я надеялся, что это случится до ночи воскресенья, потому что был более, чем уверен, что буду привлекать слишком много внимания, если пойду по улице в одном голубом одеяле). Я не очень много думал об этом, а, вместе с этим, и меньше волновался. Как всегда, рядом с Джерардом я чувствовал себя в безопасности. Наверное, я просто не чувствовал себя в безопасности с самим собой. Я заметил, что слишком тщательно наблюдаю за этим ебаным одеялом, буквально охраняя его. Я уже потерял всю свою одежду и даже позволил ему похитить мои боксеры, так что я не хотел снова так просчитаться. Я не просто защищал свой импровизированный щит от самого Джерарда — я не позволял ему даже соскальзывать с меня, даже на пару сантиметров, даже, когда Джерард уходил из комнаты. Я только сильнее вцеплялся в него, в эту надежду на безопасность. Я не хотел снова быть обнаженным и уязвимым, даже ненадолго, даже когда был один. — Почему ты не хочешь раздеться, Фрэнк? — спросил меня Джерард, когда выходил из ванной. Я сидел на том самом диване, цвета гнилого апельсина, и почувствовал, как его тело легко опустилось на диван рядом с моим. Он положил руку мне на ногу и провел ею вверх-вниз, но он совсем не собирался лишать меня последнего клочка одежды. — Хммм… — начал я, заметавшись взглядом по комнате. Мои слова никогда не звучали так красиво, как его, даже внутри моей головы, так что я с трудом формулировал то, что хотел ими выразить, — Я не знаю. Я не хочу. Этого достаточно для причины? Он рассмеялся, мои слова позабавили его: — Нет, для меня не достаточно. Я закусил язык, не зная уже, как ему угодить. Он перестал гладить мое бедро, и наклонился вперед, — Этому должна быть причина. И мне интересно, в чем она, — Джерард оглядел меня сверху донизу, заставляя меня подобрать выбившиеся края одеяла, — я о том, что я тебя уже видел, так что дело не в этом. — Я знаю… — я отвел взгляд, видя отражение правды в его глазах, — просто, теперь я воспринимаю это по-другому. — Насколько по-другому? — спросил он, но что-то в его голосе подсказывало мне, что он уже знал ответ. — Я не знаю… — как будто это была моя новая любимая фраза, — Какой во всем этом смысл? Ты все уже видел. — Да, видел, но это было во время секса, — он сказал слово «секс» так, будто это было нечто сверх запретное, — Сейчас это не имеет ничего общего с сексом. — Да ладно? — я был почти в шоке. На мой взгляд, раздевание всегда относится к сексу. Это единственная причина, по которой вы раздеваетесь: чтобы трахаться. И, тогда уж, приходится вылезать из одежды. Из всей одежды, целиком. Это одна из причин, почему это так страшно. Я уже умел избавляться от этого страха, но только временно. Если Джерард захочет трахаться прямо сейчас, я был уверен, что тогда я позволю ему стянуть с меня это одеяло. Я уже был в его постели, целых два раза. Но теперь дело не в этом, он прав. Джерард не хотел секса — я быстро глянул на его бедра, чтобы убедиться в этом. Он не был возбужден, и было еще слишком рано (и я был слишком нервным). Если дело не в сексе, зачем еще когда-либо обнажаться? По-моему, это все равно, что есть, не будучи голодным. Абсолютно бессмысленно. — Да, — Джерард кивнул, — меня не волнует, будем ли мы заниматься сексом снова. Но я хочу увидеть тебя без одежды. — Зачем? — Затем, что я хочу, чтобы ты чувствовал себя комфортно рядом со мной. — Я уже был голый, когда мы занимались сексом, — сказал я, удерживая мысли в голове, — неужели этого недостаточно? — Но как насчет тебя самого? — Что? — спросил я, сильнее сжимая одеяло в руках. Я не хотел быть голым, и это одеяло спасало меня от этого. Он вздохнул, понимая, что вся концепция того, что он хотел до меня донести — что бы это ни было — пока оставалась непонятой мной. Он оглядел комнату, снова поджимая губы. — Ты чувствуешь себя уверенно, Фрэнк? — внезапно спросил он. — Эммм, я не знаю, — снова ответил я, потому что меня опять застали врасплох его слова. Почему он так непредсказуемо переключается с темы на тему, как сейчас? Он, будто, хотел запутать меня до смерти, если мое смущение не сделает этого первым, — Наверное. — Я вот чувствую, — заявил он, как будто я в этом сомневался. Он улыбнулся сам себе, слегка даже тщеславно, — я реально чувствую себя уверенным. Внезапно, он вскочил с дивана, галантно присел передо мной, положив руки себе на бедра, и задрав подбородок. — Я уверен достаточно, чтобы расхаживать по своей квартире голым целый день, что я и делаю, — он снова вскочил, принялся ходить, подтверждая свои слова. Он остановился возле клетки с голубем, его штучек для рисования, и его черной двери. Он выглядел, как сумасшедший. Голый сумасшедший. Я смотрел на него, превращаясь в само удивление, до сих пор недоумевающий и заинтригованный тем, что передо мной происходило. — Ты не поверишь, как часто мне приходилось влезать в свою одежду, когда ты приходил ко мне в гости, — вздохнул он, окунаясь в воспоминания. — Но почему? — спросил я, прежде чем понял, что сказал. Он вскинул брови, покачал головой, глухо рассмеявшись. — Ну прежде всего потому, что я бы напугал тебя, если бы подошел к двери вообще без ничего, разве нет? — он посмотрел на меня, снова поджимая губы, но не ожидая от меня ответа, — Кроме того, я носил одежду потому, что ты был не готов видеть меня таким. Вообще, на самом деле, ты никогда не должен был видеть меня голым. Как и я — тебя. Он помрачнел, опустив глаза на свое тело. Я не был уверен, но черт, мог поклясться, что он хмурился из-за себя. Он был слишком далеко от меня, пусть и был всего лишь возле той расписанной стены. Я хотел, чтобы он вернулся сюда и сел рядом со мной, чтобы он не смотрел куда-то вниз так печально и недовольно. Мы оба знали, что это неправильно, но, с того момента, как мы начали играть в свои маленькие игры, мы напрочь забыли обо всех правилах другого, «реального» мира. Он быстро снова переменился в лице, больше потому, что ему пришлось, и снова заговорил, глядя прямо перед собой. — Но мы все равно сделали это, отдались друг другу. Мы раздевались, прежде всего, чтобы заниматься сексом, но сейчас, — он посмотрел на меня и начал медленно идти назад. Я сидел уже на самом краю, наблюдая за ним, как за чудом, но потом я снова вернулся вглубь этого проклятого дивана, на свое место. Будто подошел к краю уступа, и трусливо прижался обратно к скале. Он снова сел рядом со мной, снова положил ладонь мне на ногу, — Теперь мы можем снять друг перед другом всю свою одежду по другой причине. Мы можем чувствовать себя комфортно рядом друг с другом. Если хочешь, — добавил он. Я никогда не понимал его интерпретации хорошо. Даже, когда речь шла об искусстве, мне было нужно, чтобы он все мне объяснил. Однако теперь все это вышло далеко за пределы искусства. Мы оставили его позади так давно — и я не знаю даже, вернемся ли мы к нему. Я знал, что мы могли бы, уж Джерард точно. Он не мог бросить все вот так просто. Искусство было чем-то трехмерным. Я мог схватить это и удержать в руках. Если я не могу создать свой собственный вид и выражение чего-либо, то я, по крайней мере, могу оценить красоту чего-то. А отношения — я понятия не имел, за что можно ухватиться здесь, кроме жалкого одеяла вокруг меня. — Я не понимаю, к чему ты клонишь, — наконец сказал я, мой голос звучал мертво и скучно. — Все дело в комфорте, Фрэнк, — сказал он мне, показывая что-то руками, — для того, чтобы чувствовать себя удобно со мной, тебе нужно чувствовать себя удобно с самим собой. Как в одежде, так и без нее. А чтобы чувствовать комфорт рядом с самим собой, нужно быть уверенным. Как только его губы произнесли это забытое Богом слово, то я словно переключился. Он хотел, чтобы я разделся не из-за игры, не для того, чтобы поиздеваться надо мной, или устраивать запутанные клубки мыслей в моей голове. Он сделал это все, чтобы быть ближе ко мне. Джерард хотел, чтобы мне было хорошо рядом с ним, настолько, что я могу раздеться и бродить с ним по его дому, и плевать мне на все остальное в этом мире. Между нами была какая-то связь во время секса, но мы пропустили много шагов в процессе наших отношений. Мы бросились в это слишком быстро; Джерард признавал это. Также, как признавал и то, что хотел бы, чтобы все было лучше. Правильнее. Я думал, что опять речь шла только о сексе. Если мы не собирались проскочить все шаги (есть ли вообще в сексе такие шаги, и если есть, то какие?), нам нужно было время. Но, как я уже понял, речь не только о нем; о намного большем, чем просто секс. Здесь были эмоциональные стороны, которые были у всего, не только у чего-то осязаемого. Джерард хотел убедиться, что мне хорошо — не в том смысле, что моя задница больше не будет кровоточить, но в том, как я чувствую себя рядом с ним. Ему было хорошо наедине с собой, он хотел, чтобы и мне было хорошо с собой, и еще он хотел увидеть все это сам. Он быстро понял, что для меня это не так просто, как и для него. Он не мог придумать правило и ожидать, что я пойму, что к чему, и буду следовать этому правилу, понимая, почему так, а не иначе. Он должен был вернуться к началу, к самым корням, только так он найдет эту уверенность. Я должен уметь быть с собой, чтобы быть с ним. И было и так ясно, что я пока не уверен в себе. Я только начинал приспосабливаться; я уже был намного лучше, чем когда пришел сюда в первый раз. Тогда я почти не знал себя, и не имел никакой уверенности. И это при том, что тогда на мне была моя чертова одежда. А в тот момент, когда я ступил за порог его спальни, я начал строить то, что уже считалось пропавшим без вести где-то в моей душе, потому что так было нужно в самом начале. По сути, этому уроку Джерард никогда не учил меня, но есть вещи, к которым ты не можешь быть готов и которые ты не можешь контролировать. Джерард это понимал, и он пытался действовать, когда что-то уже происходило сейчас, в данный момент, и то же самое делал я, только намного медленнее. У меня уже было достаточно уверенности, чтобы раздеваться для секса. Я будто остановился на этом. Будто закончил. Раньше, у меня был внешний мир и Сэм с Трэвисом были моими наставниками. Теперь Джерард был моим наставником (помимо остального) и прямо сейчас он показывал мне, что во всем было намного больше сторон. Разные углы, точки зрения, разные толкования. И теперь, он будто ударил меня еще одним осознанием реальности, которая била так же сильно, как удар током. Повсюду было искусство. Он все еще был моим учителем, который обучал меня искусству, но теперь наши уроки изменились. Он учил меня путям мира, в этот раз используя секс и нашу дружбу как примеры. Он не только научил меня тому, как работает секс в физическом смысле, как сегодня утром, но и намного глубже — как ночью, когда я понял, как это, стать всем. И, тогда, он стал учить меня, как чувствовать себя удобно и уверенно в собственном теле. Снова и снова мы натыкаемся на искусство, даже если картин уже нет. Он был художником; он не мог отказаться от своего ремесла, но он мог находить его в чем-то еще. Внезапно, его рука начала ползти по моему бедру, его пальцы с нетерпением танцевали возле складки одеяла, под которой пряталась моя уверенность. Он начал пробираться под ткань, двигаясь медленно, все было серьезно и он осторожно переводил взгляд с моего тела на мои глаза. Мы оба — и он, и я — поняли, что это была уже не игра, в которую мы играли, но урок, которому он собирался меня научить. И он хотел быть тем же добрым и заботливым учителем, который у меня был, тем учителем, который нежно вел меня за руку сквозь этот мир. Я не сразу понял, что происходит и потому не начал бороться и сопротивляться тому, что он собирался сделать. Но что я понял, так это то, что Джерард все еще учил меня, и я позволил ему вести урок дальше — скользить рукой под тканью, вытесняя ее с площади моего тела. Он выпустил меня из хлопковой тюрьмы, сталкивая одеяло с моих плеч. Он уже собирался встать и пойти отпереть шкаф, чтобы я мог изменить свое решение, но, как только он начал двигаться, я коснулся его плеча, и он увидел в моих глазах решение. Я никуда не собирался, как и он. Одеяло осталось на полу, а мы снялись с места и принялись расхаживать по его квартире, источая уверенность наших обнаженных тел. Джерард помог мне сделать первый шаг, протянув мне ладонь, которую я с нетерпением схватил. Я дрожал, еле держась на ногах, больше потому, что был не уверен, что я делаю. Чувства, мысли и ебанное всё окружало меня, и я был рад, что он крепко держал меня за руку, чтобы вести вперед. Мы повторили тот же маршрут, которому он сам следовал несколько минут до этого, держась за руки. Он слегка покачивал бедрами во время ходьбы, и посоветовал мне сделать то же самое. Мне все еще было непривычно все это, и я пытался не думать о том, что я голый, но, вместе с теплой рукой Джерарда, которая сжимала мою, слабую, мне было легче продолжать идти, говорить и, в конце концов, почти что танцевать вместе с ним. — Вот ты и идешь, — счастливо улыбнулся он, когда я сделал первое движение. Я чувствую, как весь краснею, и лишь тайно одобряю его действие. Вместе с его искренней улыбкой, еще светившейся на его лице, он поднял мою руку вверх и, обведя ее через плечо, заключил меня в своих объятиях. Я чувствовал его обнаженное тело вплотную со своим, и теперь я знал, каково это — быть уверенным. Наконец-то я понял это, но что было важнее — я был готов учиться дальше. Еще так много вещей, которых я не знаю!