The Dove Keeper

=Жасмин=

      Хотя коттедж снаружи и выглядел относительно небольшим, как только я попал внутрь этих четырех стен, мне он показался самым большим домом, в котором мне приходилось только бывать. В целом он был крошечным, всего один ярус, без подвала, если не считать жуткого старого погреба, что был навеки заперт. Джейсон, брат, отец которого как раз и был владельцем этого коттеджа, шутил, что в том подвале под половицами лежало тело первой супруги его дедушки, но это, скорее всего, было враньем, чтобы туда никто не совался. От меня не ускользнуло то, как Сэм отступил от нас на шаг в сторону и прошелся немного дальше, как только мы прошли через эти небольшие двери, ведущие вниз. Когда мы наконец-таки попали внутрь главной комнаты, я не увидел там никакой мебели, не считая двух диванов, что стояли друг напротив друга в основной зоне гостиной, а также небольшой столик, плюс какие-то бытовые приборы, которые нужны на кухне. Отсутствие мебели создавало некое пространство, но вскоре парадная комната набилась хламом, так как все покидали там свою обувь и рюкзаки. На полу было море из Конверсов, Найков и других известных брендов. Мне было так странно просто бросать на кучу свой рюкзак, в котором лежал несчастный учебник по химии, который мне больше не понадобится; меня глушила жалость, что, перед приездом сюда, мы так и не заскочили в мой дом. На самом деле мне было сильно жаль, что я ни разу не бывал здесь раньше. И на этот момент прошло всего пятнадцать минут. Коттедж принадлежал отцу брата и сестры, но он разрешил своим детям распоряжаться этим домом всю неделю, при условии, что здесь не будет никаких гостей. Но они уже нарушили это правило, позволяя ребятам сновать через входную дверь, но это изначально и было на уме у брата. Его родители только однажды останавливались в этом доме, а сейчас уже вообще здесь не бывали, ведь дети выросли и «переросли» семейные традиции что-то вроде хижины по выходным. Они лишь изредка сюда наведывались, да и то летом. Так что если этому месту грозил разгром, то у брата с сестрой было время на уборку, чтобы об этом так никто и не догадался. И Джейсон об этом отлично знал, судя по тому количеству спиртного и наркоты, что уже припрятано на журнальном столике у всех на виду. Джейсон был старше нас всех; мы все учились в выпускных классах. Так как он пропустил несколько курсов, то решил отучиться последний год средней школы, поэтому в свои двадцать он был лишь в выпускном классе. Когда я услышал о его возрасте, то внутренне съежился. Просто мне казалось это чем-то неправильным — тебе гребаных двадцать, а ты все еще в школе. Он уже должен был учиться в колледже, ну или, по крайней мере, окончить школу еще год назад и весь его прогулять, если у него не было возможности получить высшее образование. Я и раньше видел его на территории школы. Его звали Джейсон, он повторил свое имя примерно миллион раз, но большинство называли его просто Джей. Он был довольно большим парнем, а его широкие плечи представляли собой некую мышечную массу. Он выглядел достаточно крупным для игры в футбольной команде, но ничего из подобного дерьма его не интересовало. На некоторых наших совместных уроках он просто отсиживался в конце класса, клюя носом книгу, которую никогда на самом деле и не читал. Когда он раньше проходил мимо меня, от него всегда несло алкоголем, что намертво врезалось мне в память. Все, что я помнил и знал об этом парне, ко мне вернулось, как только я увидел его на улице. Он вышел из этого небольшого коттеджа, обвивая свои огромные и сильные руки вокруг Сэма. — Ну, наконец-то! — произнес он, захватывая под руку голову моего друга. Сэм быстро ахнул и принялся извиваться из его объятий, пытаясь завязать шуточную драку, ведь ему явно было не больно. Я уже учуял запах алкоголя, начиная осознавать, почему же он провалил все те школьные года. Даже тогда, я не мог представить, как можно столько лет проторчать в школе, в самом худшем, блять, месте в мире. Я страшно ненавидел собственную школу. И несмотря на мое желание побыстрее вырасти, которое сваливалось на меня в определенные дни, все же мне хотелось оттуда выбраться. И вскоре это случится. Весенние каникулы означали ровно середину семестра, а значит мне осталось выстрадать еще несколько изнурительных месяцев, после чего я обрету свободу. Во всяком случае, я так думал. У меня до сих пор не было ни одного сраного понятия, что мне хочется делать дальше, или куда мне нужно будет себя примкнуть. Мне удалось перешагнуть свой страх старения и этой адской серой области, в которой люди слишком молоды для смерти, но и не такие старые, чтобы продолжать жить. Но с тех пор, как я начал отношения с Джерардом, этого было мало. Всего, блять, было мало. Джерард вталдычил мне, что из-за среднего возраста он не перестал быть счастливым. Он был таким же, как и вся эта молодежь, на которых я сейчас смотрел внутри этого дома. Они смеялись, хихикали, падая, и натыкаясь друг на друга. Еще Джерард показал мне, что возрастом можно гордиться; что люди, у которых были морщины, рассказывали свои истории и были уважаемы в некоторых общинах. Даже при всем том, чему он меня уже научил, Джерард не мог мне подсказать, что, черт возьми, со мной будет дальше, особенно когда я стану старше. Джерард подстраивал меня под себя, обучая своим решениям, преподавая мне свою художественную программу, наполняя меня несбывшимися мечтами. А что же насчет меня? Я вообще не понимал, чего мне хотелось: то ли взять годичный отпуск, то ли пойти работать, а может поступить в колледж. Я даже не знал, зачем мне вообще нужно высшее образование. И это был еще один жизненный аспект, который Джерард мне не пояснил, с горечью подумал я. Но как только я взглянул на Джейсона, то понял, что хоть у меня ни малейшего понятия что я делаю, все же я знал, что не собираюсь застревать в школе на всю свою жизнь. И как только в июне я выпущусь, я больше никогда туда не вернусь. Ни на встречу выпускников, ни по каким-то другим причинам. И, безусловно, я никогда не вернусь к Сэму и Трэвису. У прошлого есть причины оставаться прошлым, говорил мне Джерард, когда я слишком расстраивался тем, что какие-то вещи выходили из-под моей власти. Прошлое — это наш источник информации, которую мы из него черпаем, если нам это нужно. И я вспомнил об этом высказывании, когда осмотрелся вокруг, стоя посреди гостиной этого коттеджа. Перед моими глазами стояли два дивана в цветочную расцветку, расположенные друга напротив друга, которые были битком набиты девчонками с идеально прямыми волосами, в откровенных нарядах и чересчур обтягивающих джинсах. Вокруг них вились парни с пивом в руках, попутно обнимая этих девчат. Даже Сэм лип к какой-то девчонке, пытаясь завязать с ней разговор, но он постоянно лишь сжимал в карманах руки, изредка поправляя спадающие на свои глаза волосы. Я посчитал это таким милым, ведь Сэм, этот самовлюбленный ублюдок, теперь стоял здесь и не мог даже элементарно поговорить с представительницей противоположного пола. А вот Трэвис даже не пытался как-то социализироваться; он болтался на заднем фоне, как муха, просто наблюдая за происходящим, как и я. Он крепко держал в руках свой рюкзак, а его глаза так и бегали по комнате, убеждаясь, что к нему никто не подходит. Однако здесь была одна девчонка, которая, казалось, не следовала примеру тех остальных. На ней были капри, а еще футболка-поло, но она все равно попадала под определение этих шлюх. У нее были очки в темной оправе, и смотрела она на Трэвиса. На ней была какая-то черная одежда, плотно облегающая ее пухлое тело, как вторая кожа, а разрез ее футболки обнажал ее огромное декольте. Ее крашеные ярко-красные волосы были связаны в тугой пучок, а на шее у нее висел черный шарф, ниспадающий вниз складками. Она определенно была крупнее остальных здесь девушек, но ее, ни в коем случае, нельзя было назвать толстой. Поскольку большинство здешних девчонок употребляло лед вместо еды, она была гораздо лучше, чем их недодостижение. Соответствуя фактору шлюхи в этой комнате, она, словно черная кошка, подкралась к Трэвису. Я наблюдал за ее кольцом в верхней губе, а еще за ее языком, когда она с ним заговорила, ведь, очевидно, что у нее была чуйка на то, что у него была травка. Но, как ни странно, Трэвис возражать, или как-то противиться, не стал, особенно когда она указала на нашивку на его рюкзаке, и они завязали разговор об их общей любимой группе. Честно говоря, все это зрелище вызывало во мне приступ тошноты и отвращения. Возвращаясь назад к словам Джерарда по поводу прошлого, я задумался, захочется ли мне оглянуться на все это еще раз и извлечь какие-то уроки. Я не понимал, чему здесь можно было научиться, но у меня будет еще много времени, чтобы это понять. В комнате было четное количество ребят: пять парней и пять девушек, а я так и остался в стороне, просто стоя в дверях. Большую часть времени я протынялся один, и в этот раз я благодарил Бога за тот единственный урок, который мне преподал Джерард, что, казалось, лишь доказывал самое важное в окружающем нас мире. Только в одиночку наблюдая за людьми, мы можем увидеть отражение самых себя. И то, что я увидел, оказалось моей зеркальной стороной — мне никогда не хотелось быть, как они. Казалось, все в этой крошечной гостиной уже вели себя как дома; они шутили, рассказывали пустые анекдоты, от которых все взрывались смехом, что вскоре я больше не мог этого терпеть. Я все еще стоял в дверях, там где и был, и смотрел на людей, которых именовал своими друзьями, но сейчас я был как никогда далек от этого термина. Это все мне напомнило наш с Джерардом разговор о голубях и обычных, поддельных пташках. Он сказал мне, что мои друзья были фальшивками, когда я был настоящим голубем. И боже, я так явно это чувствовал. Раньше я этого не замечал; мне просто казалось, что это еще одно его философское определение. И даже когда той ночью в парке он назвал меня голубем, я снова подумал, что это просто еще одна метафора о свободе, которую он пытался мне навязать (свободу, которую я не возьму). Мне всегда казалось, что я еще не голубь и мне нужно над собой работать, чтобы им стать, но я никогда для этого не старался. Хотя в этой комнате я четко все осознавал. Мне было так предельно ясно, будто я отделился от собственного тела и смотрел на все и всех свысока. Я был голубем среди этого сумасшествия небесных крыс. По сути, мы все были одной породы — подростки. И, честно говоря, это было крайне неприятное состояние. И побочные эффекты сейчас разворачивались прямо передо мной: они курили, распивали спиртное и трахались. Раньше я тоже был на них похож, и какая-то часть меня, все еще, была такой породы. Мы вышли из одного семейства птиц, но это еще не значило, что все виды, как и все подростки, должны уживаться вместе. Или быть одинаковыми созданиями. Мои перья были коричневыми, точно так же как и их, хотя я просто не знал, как мне доказать, что я больше был белой птицей. Я сливался с фоном, смешивался со всем тем, что так рьяно ненавидел, но я просто не мог из этого вырваться. Ведя за ними наблюдение, я чувствовал, как желчь поднималась по моему горлу. Мне ужасно хотелось к Джерарду. И мне было плевать на моих так называемых друзей. Мы были птицами разного полета; мы больше не могли летать бок о бок, ведь один из нас все равно отделится от других. Я уже прилетел с ними — я провел здесь хороший отрезок времени, и теперь мне просто хотелось домой. Взглянув на настенные часы, я понял, что уже было после полудня и если следовать расписанию, то уроки уже должны были закончиться. И если бы сейчас я был дома, то уже давно бы сидел в квартире Джерарда. Пожав плечами, я с трудом вздохнул и принялся уходить. Мне нужно было отвлечься от Джерарда и от всего в общем. И мне нужно было выбраться из этой чертовой комнаты. Поэтому я прошел на кухню и увидел там еще одну дверь, что вела на задний двор. Постучав по карманам своих джинсов, я наконец-то вздохнул с облегчением. Там лежала моя пачка сигарет. Казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как я курил где-то за пределами квартиры Джерарда, когда я просто это делал, подражая ему. На самом деле у меня не было такой уж тяги, просто я чувствовал этот порыв никотина, что захлестывал меня. Я курил, дабы что-то забыть, а пил — для создания воспоминаний. Отсюда же мне ничего не хотелось запоминать; я мог прокурить все оставшиеся выходные. Поэтому когда я вышел на улицу, я почувствовал на своем лице зарождающуюся улыбку. Солнце в небе висело низко, заставляя меня щуриться. Внутри коттеджа было темно, поэтому я оказался совсем не готов к такой порции света, которым меня встретила улица. Ко мне даже не сразу вернулось зрение, пока я аж не сделал пару шагов по траве. Я оказался у той стороны коттеджа, что выходила на соседский дом, ютившийся вблизи коричневых стен, после чего, развернувшись, я последовал на задний двор. Трава была зеленой, сочной и высокой, так как никто ее еще не косил, начиная с той весны, что уже наступила; у меня было ощущение, будто я иду по ковру. Трава касалась моих ног по косточки, цепляясь за носки и кроссовки. Оглянувшись вокруг, я принялся заворачивать за угол, замечая насколько же больше здесь дикой природы в сравнении с городом, где деревья, растущие в дюйме друг от друга, уже были доказательством искусства. Я вдохнул этого свежего воздуха полную грудь, замечая даже отличия в его запахе и текстуре. Здешний был чище, легче, не так наполнен дерьмом и пылью, что оседали в мои легкие дома. Мне нравился этот воздух, а еще я был просто в восторге от пейзажей, несмотря на людей, с которыми мне пришлось ими делиться. Мне казалось, что сигаретами я не принесу много вреда, потому что здешняя природа определенно была лучше, но я так и не закурил. Вдруг появилось нечто другое, разбудившее во мне интерес. Шум, но не наигранный смех, доносящийся из дома. Это было где-то тут, снаружи, и вряд ли его источником был человек. И не скажешь, что животное. Это был какой-то несильный и непрекращающийся скрип. Я сразу подумал о каких-то тупых матрасах, но мое воображение двинулось дальше, потому что к этому шуму прибавилось еще чье-то учащенное дыхание. Мне казалось, что мое сердце сбивается с ритма, но мне просто было интересно, что же, черт возьми, там происходит. Я перестал смотреть по сторонам этой загородной местности, прошмыгнув в небольшой переулок между коттеджами, наконец-таки выйдя на полноценный задний двор, где я и нашел виновника шума. И вместо того, чтобы увидеть нечто логическое, к примеру, игру в теннис или что-то подобное, я увидел то, чего я ну никак не ожидал. Там была девчонка, и, как мне показалось, примерно моего возраста. Ее светло-русые волосы спадали на лицо при каждом прыжке вверх-вниз, которые она непрерывно совершала на батуте. Мне пришлось немного поморгать, чтобы просто еще раз переварить увиденное. Не думаю, что я когда-либо раньше видел такой же огромный батут. Когда-то в детстве мне всегда хотелось себе такой же, но мои родители купили мне всего-навсего дешевую подделку, пружины которой сломались сразу, как только я набрал вес больше сорока фунтов (что и случилось примерно через неделю). А этот, блять, был такой огромный. Такой же, какой можно увидеть в фильмах, когда родители (у которых позволяли возможности) могли купить своему ребенку такой адский и упругий объект. Понятия не имею, чем же он меня так привлекал, но в детстве мне всегда хотелось... Иметь же его сейчас мне казалось несколько излишним. Все, что можно было на нем делать — это прыгать. И разве это быстро не надоедает? И теперь, когда я повзрослел и осознал ценность денег, все это показалось мне еще глупее, потому что такой гигант стоил ну очень дорого. Но казалось, что ни одно из этих предвзятых убеждений не затрагивало эту девчонку, что прыгала ко мне спиной. Казалось, она просто наслаждалась жизнью. Я же стоял в стороне и какое-то время просто за ней наблюдал, полностью выбившись из колеи тем, как грациозно она это делала. Ее руки ударялись по бокам, или же она задирала их высоко над головой, будто трогая воздух. Ее длинные ноги, облаченные в джинсы, будто удлинялись в прыжках еще больше, хотя казалось, что она и не отрывали их от черного дна батута. И прямо посреди моих наблюдений девчонка, вдруг прыгнув чересчур сильно и высоко, резко обернулась. — Мне показалось, что здесь кто-то есть! — крикнула она голосом, сбившимся от движений. И ее голос удивил меня так же сильно, как и само ее появление. Еще с минуту назад я смотрел на нее как на прыгающий объект, на котором просто была одежда, а еще были волосы, на самом деле не думая, что передо мной настоящий живой человек. Но когда она повернулась, и ее лицо встретилось с моим, я понял, как мои щеки предательски залились краской. — Прости, — извинился я, глядя на зеленую траву и понемногу отступая. Хоть ее поведение можно было назвать дружелюбным, ведь она улыбалась, я все же не мог не чувствовать, будто я как-то вторгся в ее частную жизнь. Складывалось такое впечатление, будто эта девчонка была в своем собственном мире, и теперь мне казалось, будто я его нарушил. И я знал не понаслышке, насколько душераздирающими могут быть переключения реальностей, поэтому мне не хотелось причинять ей боль. — Не стоит, — воспротивилась она, не прекращая прыгать. Ее голос оказался тоньше, чем я ожидал, но он не резал мне слух до глухоты, а делал эту девочку очень женственной, к чему я, собственно, не привык. Голос Вивьен всегда был низким и с хрипотцой, которая появлялась лишь на высоких октавах, когда она была чем-то взволнована. Мамин голос был чересчур скучным, плоским и по-доброму материнским, и он не нес для меня никаких различий, особенно половых. Но голос этой девушки был таким приятным и легким, хотя она по-прежнему яростно прыгала. Я запнулся на месте и отвернулся, пытаясь выполнить ее просьбу, но что еще сказать, я придумать не мог. Помнувшись на месте, я наблюдал за ее босыми ногами, благодаря которым она прыгала все выше и выше. — Я — Жасмин, — заявила она, заставляя меня снова обратить на нее внимание, как будто она бы не смогла в одиночку очаровать своими выходками целую комнату людей. Я взглянул на нее, с трудом изучая лицо, но когда девушка отскочила, я четко рассмотрел на ее губах улыбку, которая становилась все шире. И даже отсюда мне было видно, какие, блять, у нее белые зубы. — Меня зовут Фрэнк, — вконец ответил я, понимая, что она хотела со мной познакомиться. — Привет, Фрэнк, — посмеиваясь, поздоровалась девчонка, хотя возможно она просто пыталась отдышаться. Между нами снова повисла неловкая тишина, и своими сомнениями я лишь все усугублял, ведь я не знал, что же мне делать с самим собой дальше. — Тебе нужно попрыгать на батуте, — заявила она, пытаясь мной распоряжаться, в чем я собственно не нуждался. Мне не хотелось прыгать как она. Я прекрасно себя чувствовал и на земле, но перед тем, как я успел сказать хоть слово, невзирая на пронзительный шум катушек батута или ее непрекращающиеся смешки, кто-то сделал это уже за меня. — Ты что соблазняешь мою сестру? — я быстро распознал этот голос — это был Джейсон, нарисовавшийся позади меня. Оглянувшись через плечо, я увидел там еще и Сэма, что прятался за массивные плечи, по всей видимости, старшего брата Жасмин. Бросив на прыгающую девушку быстрый взгляд, я снова взглянул на Джейсона, не сразу заметив, как ее милые щеки надулись, становясь похожими на выпуклые камешки. — Отвали, Джейсон, — возразила Жасмин, а ее девчачий голос прозвучал мило, но вместе с тем и сурово. Перестав прыгать, теперь она лишь пыталась удержать равновесие на темном краю батута, пружины которого до сих пор оставались в слабом движении. Когда она скрестила на груди руки, то ее одежда — майка и джинсы собрались складками. Она бросила на своего брата убийственный и ядовитый взгляд, откинув голову назад и случайно обнажая бледную шею, а заодно с ней и свою левую грудь, что, к счастью, все еще была в лифчике. От нахлынувшего на меня стыда в сочувствии к этой бедной девушке, я просто ахнул. Я так ненавидел случаи, когда мое собственное нижнее белье выглядывало из-под края джинсов, как у якобы «крутых» парней. Представить себе не мог, как она могла так легко обнажать свое тело, даже если как таковой голой она не была. У меня ушло немало времени на то, чтобы чувствовать себя комфортно с Джерардом, когда я голый, ведь я знал, что он не собирается меня никак обижать. Эта же девчонка сейчас была в наступлении, противостоя своему брату, случайно обнажив свое тело. И я понимал, что для веселья у них будет еще весь день, но я не мог придумать ничего стоящего, чтобы это как-то остановить. Я услышал, как позади меня кто-то начал смеяться, наполовину фыркая, и этим кем-то, несомненно, был Сэм. Повернувшись, я выстрелил в него взглядом, но он не сделал ровно ничего, чтобы перестать смеяться, принимаясь даже показывать пальцем на бедную девочку, которая уже вызывала во мне сочувствие. Ее брат поспешно присоединился к раздражающему смеху Сэма, угоравшего над оплошностью его сестры. Закрыв глаза, я почувствовал, как внутри меня все перевернулось вверх дном, ведь мне не хотелось видеть чью-то неловкость, тем более кого-то вроде Жасмин. Я с ней только познакомился, но она уже казалась мне самым нормальным человеком в этом доме. И я не мог себе представить, как она отреагирует на драку и станет ли драться вообще. Она была такой маленькой, почти крошечной, и нереально хрупкой, отчего мне казалось, что она может просто сломаться. В конце концов, она была девушкой, да еще и моложе меня, поэтому я понимал, что все может плохо кончиться. Бросив в ее сторону взгляд, я не мог оторвать глаз от этого уничтожения. Людей всегда приковывают аварии, а я же сейчас наблюдал, как рядом со мной разрушался человек. Вместо картинки заплаканной девчонки, передо мной нарисовался совсем иной пейзаж. Сначала Жасмин смутилась, а от смеха Сэма ее светло-коричневые брови нахмурились, но когда он указал пальцем на ее плечо, она перевела глаза вниз и все поняла. Немного ахнув, она вдохнула и простым жестом поправила свою майку, как ей и положено было быть. И этого времени ей хватило на то, чтобы привести в порядок эмоции, удивляя этим нас всех. Разозлившись от полнейшего к себе неуважения, она, поджав губы, зыркнула в лицо Сэма настолько сердито, что даже у меня не хватило бы мужества на такой взгляд. — Повзрослейте, придурки, — плюнула она в них, но это было еще не все. Это были распространенные фразы, что как раз и служили некими штампованными клише для подобных ситуаций. Но для кого-то с гораздо высшим уровнем храбрости и остроумием, хватило ума придумать следующее: — Ну, правильно, наслаждайтесь видом только половины женской груди, потому что это все, что вам на этой неделе обломится. По крайней мере, от меня. На последнем слове она нарочно дернула плечами, будто бросая им вызов. Она даже сымитировала, будто ее тонкий ремешок майки падает снова, теребя в руке белую полосочку, после чего ее ладонь трансформировалась в щедрый средний палец. От шока я просто открыл рот, и виной были не только ее действия (хотя это тоже меня удивило, особенно тем, что это сделала девчонка), а то, что она проделала все это с Сэмом. С Сэмом! Он же всегда дрался с теми, кто его трогал, и этому низкому ублюдку было плевать на гендерные различия. Нет, он бы не стал драться с девчонкой, но я знал, что у него никогда не возникало проблем с тем, чтобы обидеть их как-то словесно. Несколько его бывших жертв не раз плакали от его слов, потом размазывая трясущимися ладошками потекшую от слез черную подводку. Я обернулся в ожидании его ответа, а мое сердце так и норовило пробить мою грудь. Мне казалось, что передо мной сейчас разразится другая авария, даже если мне и не хотелось смотреть на слезы этой новой девочки. Но, опять же, мои ожидания не оправдались. Сэм лишь сморщился, даже больше чем уже был, надавив на плечо того парня Джейсона, что-то ему шепнув, после чего они оба развернулись и исчезли. Сэм взял и просто ушел. И я, блять, просто не мог в это поверить. Взглянув на свою новую знакомую, я увидел, что она опять вернулась к своему прежнему занятию. Она снова прыгала, подняв к небу руки, как будто хотела оторвать от него кусочек. Я просто с трепетом наблюдал за всей этой картиной: она противостояла Сэму и всему тому, с чего он над ней насмехался. Мне же он несколько часов назад сделал еще хуже, а я едва сумел бросить в его сторону плохое слово. И в этом была лишь моя вина. Я отрекся от своей ориентации и что еще важнее — я отрекся от самого себя. И пусть на тот момент Сэм и выиграл — сказал я себе, я все же не позволю этому случиться дальше. Эта девушка сделала больше, чем просто сказала ему несколько колких фраз; она бросила Сэму вызов и она его, блять, выиграла. Конечно, возможно не последнюю роль здесь сыграл ее брат, также прибывавший здесь, что если бы Сэм ляпнул ей что-то ужасное, то тот мог бы его просто прибить (несмотря на взаимную ненависть, дети все равно заступались и будут заступаться за своих родных братьев и сестер, когда те попадают в чрезвычайные ситуации). Но все равно эта девчонка сделала то, что я вообще не считал возможным — она устроила Сэму разнос. Наблюдая за всем, я сдвинулся немного в сторону, по-прежнему чувствуя в кармане пачку сигарет. И я погладил ее ради убеждения, что она все еще там, но не думаю, что они когда-нибудь мне еще пригодятся.