The Dove Keeper

=Прыгнуть, чтобы взлететь=

      После ухода Жасмин, я понятия не имел, чем мне заняться. Должно быть, я просидел на том чертовом батуте еще несколько часов, просто прикасаясь к своим губам, а после снова и снова хлопая себя по лбу ладонью, прокручивая все случившееся в голове. Я целовался с Жасмин. Даже если она и выступила инициатором, я все же ей, блять, ответил. И это убивало меня изнутри, заставляя мои внутренности понемногу гнить. Ее заразительный смех и уверенный характер становились просто какой-то чертовой инфекцией, от которой я не мог скрыться. Неважно, сколько раз я пытался отвлечься и подумать о чем-то другом — будь то мои родители или проклятая домашка по химии — все пути вели обратно к ней. Я по-прежнему ощущал ее губы на своих, пока мои руки все также чувствовали ее талию. Из-за этого я принялся с яростью и злостью оттирать свои ладони, пытаясь соскрести с них верхний слой кожи, который отрос бы заново и подарил бы мне шанс начать все сначала. В итоге я нашел в себе силы и на свои губы, начиная терзать зубами чувствительную кожу. Но когда в моей голове прозвучал знакомый голос, я внезапно застыл: Не кусай губы. Потом шрамы останутся. Блять, подумал я, пытаясь игнорировать и не обращать внимания на этот чертов голос, начиная кусать еще сильнее. Впившись в нижнюю губу передними зубами, я почувствовал, как запульсировали кровеносные сосуды, после чего резко отпустил, дабы не оставить себе ранок. И я ликовал от внезапного отека распухших губ, временно отвлекающих меня от картины, что стояла у меня перед глазами. Жасмин вторглась в мою голову, как какой-нибудь порок, когда поначалу там был Джерард и только Джерард. И мне хотелось оставить все, как было, чтобы там был только он, даже если от воспоминаний о сорокасемилетнем художнике мне сейчас было гадко и неприятно. Я понимал, что провинился, и от этого мне было плохо и тяжело. Я изменил ему, и что хуже всего — изменил с девушкой. С женщиной, поправил я себя, после чего мысленно стукнул себя по голове, ведь даже тут я пытался встать на ее защиту. Я не должен влюбляться в женщин, постоянно твердил я себе, ведь я гей. И у меня есть парень, или любовник, или, черт возьми, кто-то, не знаю, как мы правильно должны были называться. В моей заднице побывал член Джерарда, и мне это чертовски понравилось. И то же самое я проделывал и с ним, я даже отсасывал ему десятки раз. Я был Фрэнком, долбящимся в задницу. И мои друзья это знали, как и я сам — тогда почему, черт возьми, этого не знала Жасмин? Зачем она меня поцеловала? И почему я ответил ей на поцелуй? Ведь мне не должен был нравиться противоположный пол. Но сейчас я сидел и по-прежнему касался тех губ, к которым прижималась девчонка, и на том батуте, где все и произошло. И от этого я с раздражением опустил руку и вздохнул, дабы полностью соответствовать своему положению. Я изо всех сил попытался встать с гладкой поверхности батута, но мои ноги разъезжались, а тело теряло равновесие от скользкости пола и переполняющего меня гнева. Мне хотелось слезть с этой чертовой штуки. Теперь я его просто ненавидел. Он не дал мне взлететь, и это я осознал, когда отошел и оперся об забор. На батуте я лишь глубже проваливался и застревал в спиралях своих дурацких и бесполезных мыслей. А мне еще казалось, что отсутствие Джерарда, выходные со слабоумными друзьями и стыд за ту тайную жизнь, в которой я жил, было плохо. Но на самом деле теперь все стало в десятки раз хуже, даже когда я просто думал, что у меня есть шанс улучшить все хоть немного. Вчера вечером Жасмин так здорово себя вела и была со мной так любезна, когда никто другой даже не дал мне шанса. Она не собиралась накуриваться или напиваться в хлам. Ей просто хотелось на батут, и прыгать на нем так долго, сколько позволит ей сердце. Мы разговаривали о птицах и голубях, отчего я вспоминал Джерарда и широко улыбался. Я был его голубем, а он моим хранителем, и я прокручивал эти мысли в себе, пока аж не уснул, но во сне, казалось, все профильтровалось и ушло в подсознание, потому что с наступлением утра я снова ощутил пустоту. Возможно, в том, что я ответил Жасмин на поцелуй, была виновата нехватка сна, прикинул я, пытаясь найти способ улучшить свое самочувствие. Отойдя относительно от края забора, я почувствовал, как болит мой копчик, а все явно от неудобного ночлега. Да и утром моя голова еще плохо работала. Мой мозг все еще был уставшим и мало над чем задумывался — я просто делал то, что делал, не думая. Но утро ведь не могло автоматически сделать меня натуралом на один час? Или это час какого-то умственного помешательства? И поверит ли Джерард такой отговорке, когда я буду перед ним оправдываться? Ведь он поймет все через секунду, точно так же, как и все остальные мои мысли. — Уфффф, — вздохнул я, а мое окоченелое тело съехало по забору вниз, опускаясь на мягкую траву. И я, раскинув в стороны руки, полностью сдался. Я не знал, что мне, черт возьми, делать, поэтому просто сидел и рвал травинки, на которых сидел, делая вид, что каждая из них являлась объектом моей ненависти, от которых я понемногу избавлялся, пока все не возвращалось назад. Джерард не учил меня как с этим справляться, подумал горько я. Моя печаль была словно заостренным лезвием. Он не научил меня, как правильно вести себя с девушками, которым я, наверняка, нравился. Хотя мне совсем не хотелось хвастаться, но я понимал, что я Жасмин нравился. Иначе, зачем ей было меня целовать? Раньше все ее поступки я списывал на доброжелательный характер, но поцелуй? Это же слишком лично; чересчур интимно. Мне вспомнилось, каким я ходил взвинченным и возбужденным, когда просто хотел с Джерардом поцеловаться. На тот момент я уже давно его любил, отчего изнутри я просто сгорал от желания коснуться его губ своими. И неужели Жасмин сейчас была в таком же положении? От этого мой живот кольнуло от страха, и мне захотелось прогнать или проглотить эти мысли. Если я нравился Жасмин так же сильно, как мне нравился Джерард, то после первого поцелуя... все намного усложнится, и мы столкнемся с неловкостью. С немыслимой бестактностью. Вопросы о заинтересованности во мне Жасмин только прибавлялись, отчего я перенаправил свой мысленный допрос на себя. Если я ей нравился, и она меня поцеловала, а я ей ответил, не значит ли это, что она мне тоже нравилась? Чувства ведь в таком направлении развиваются? Я понимал, что она мне нравится. И я уже видел, что она была единственным мне симпатичным здесь человеком, но я не знал, чувствовал ли я кроме этого что-то еще? Если подумать логически, то ничего не было, и не должно было и быть, но, блин, я не знаю. Я так запутался во всем этом реальном мире, что просто не понимал, что происходит. Хотя, на самом деле, этот коттедж нельзя было назвать реальным миром. Дом находился вдали от города, в некоторой изоляции дачного участка Джерси. И здесь был другой мир, а он не был нашей фактической реальностью. От этого я понимал, что все здесь происходящее не пойдет со мной в жизнь. И поэтому мне не нужно здесь ничего понимать или чему-то учиться, потому что этот урок мне больше никогда не пригодится. Искусство и культура, витавшие в квартире Джерарда, не имели никакого применения в реальном мире, точно так же, как и здешняя природа. В городе нет ни искусства, ни природы. Все здесь было бессмысленным. И это место нельзя было связывать с реальностью, точно так же, как и апартаменты Джерарда. Может я и жил в обоих этих мирах, но мне не нужно было отсюда что-то выносить, не считая разве что каких-то воспоминаний. Я ничему здесь не научусь. И впервые за это утро мои мысли обрели хоть некий смысл. Учитывая те объемы выпивки и травки, которым вчера развлекались в гостиной небольшого коттеджа, то никто из них точно ничего не вспомнит. Так зачем мне вообще о чем-то париться? Чуть подвинувшись, я скрестил на груди свои руки. Мне было уже немного лучше, ведь я понимал, что все это полнейший бред, на который даже не стоит обращать внимания, но я все равно слегка злился из-за того, что не мог так просто выкинуть это из головы. В подобных ситуациях я всегда вел себя как баба (еще одна причина, почему мне нужно быть геем). В итоге я похлопал по карману, в котором до сих пор лежали мои сигареты, и мне в голову пришла еще одна идея. Я могу прокурить все оставшееся здесь время, поставив крест на неприятных и гадких ощущениях, так меня донимавших. Мне нужно было предаться одной из своих зависимостей, потому что остальные две были сейчас далеко; это вино и Джерард. Вино сейчас было недоступно, да и слишком изысканно для всего этого дерьма, а Джерард был еще дальше, чем все вместе взятое. Порывшись дрожащими руками в карманах, я с уверенностью сжал свою пачку сигарет, и все мои волнения и тревоги немного утихли. С легкостью подкуривая первую сигарету, я на долю секунды зажал ее губами, после чего взял двумя пальцами. Я наблюдал за тем, как она какое-то время тлела, потому что мне не хотелось вдыхать слишком много дыма, ведь не так давно я еще от него задыхался. Вцепившись взглядом в белую бумажную палочку, что скручивалась и чернела благодаря янтарному кончику, я начал размышлять, правда ли я сегодня изменил Джерарду. Хоть Жасмин и полезла ко мне первой, я все же ей ответил. И мы спали на одном батуте, затрагивая друг друга, отчего меня мучил вопрос, придаст ли Джерард этому значение. Хотя для него как раз все и имело значение, и от этого моя грудь тревожно сжалась. Должен ли я об этом рассказывать Джерарду? Размышлял я у себя в голове. Потому что мне не хотелось. Я не хотел его огорчать и признаваться, что поцеловал кого-то другого. Я так долго ждал и боролся за то, чтобы поцеловаться с ним; и мне не хотелось, дабы он подумал, что теперь он мне не нужен, потому что, Боже, он был самым важным человеком в моей жизни. Никто мне столько не помогал, как помогал мне Джерард, даже если все это в реальном мире превратилось в пустышку и простую болтовню. Никто мне даже не хотел помогать так, как хотел помочь он, и никто, в отличие от него, мной так не опекался. Лишь от одних этих мыслей я почувствовал, как распухло мое сердце. Я понимал, что в любой момент нас могли друг у друга отнять, и мне не хотелось, чтобы Джерард думал, будто я уже заранее оставил все прошлое позади, потому что я ничего не оставил. Я просто не понимал что творю; я лишь поддался порыву. Но поцеловал я ее в ответ, потому что сам этого хотел, как бы ужасно это ни звучало. И во всем этом было виновато то ли утро, то ли отсутствие человека, которого я действительно хотел, ну или что-то еще, но мне, правда, хотелось с ней поцеловаться. Поскольку я снова притянул сигарету к губам, чистый воздух стал мне недоступен. Как и дым; я привык к смоле, наполняющей мои легкие. Я не мог с точностью сказать, что мне совсем не хотелось курить, потому что моя тяга к никотину все же имелась. Это был целый акт, этот процесс курения, но у меня не получалось: забыть и просто успокоить нервы. Я не мог так просто выкинуть из головы случившееся этой ночью. Мне и не хотелось. Я рассчитывал сохранить в памяти воспоминание о том, как мы лежали на батуте, как мы смеялись и задевали друг друга плечами, любуясь звездами. И прежде, чем мы уснули, Жасмин даже рассказала мне о некоторых созвездиях, и, честно говоря, на тот момент мне показалось, что это самое прекрасное из всего, что только могло быть. Мы были за городом, где не было никаких электрических огней, обычно перекрывающих всю реальную красоту звездного неба. И из-за этого звезды были куда заметнее и ярче, отчего я мог поклясться, что даже замечал их мерцание. И это было великолепно. Мне так это понравилось; все это мне напомнило о Джерарде и о нашем с ним вечере в парке, когда мы трогали себя под таким же открытым и глубоким небом. И, блять, мне не хотелось стирать эти воспоминания, особенно с вчерашней ночи. Жасмин не оттолкнула меня, даже когда ребята повесили на меня ярлык «долбящегося в задницу». И она со мной разговаривала, и ей также хотелось стать голубем. Она понимала меня, и мне нужно было за нее держаться так долго, сколько только смогу. И пока я буду здесь, Жасмин поможет мне продержаться. И я не знаю, что будет после того, как мы отсюда уедем, но это уже будет будущее. А Джерард говорил мне, что ни о будущем, ни о прошлом беспокоиться не стоит. А поцелуй — уже был прошлое. Я просто надеялся, что этого больше не повторится; потому что я не был за себя так уверен, как и в том, что смогу устоять, если Жасмин меня снова поцелует. Я понимал, что сам я ничего ей не сделаю. Я мог забить свою голову мыслями о Джерарде и о том, что он ждет меня дома, или же выпустить на волю наши с ним воспоминания для каких-нибудь новых и странных ощущений, что я, возможно, получу с Жасмин. Если ей, конечно, захочется что-то для меня сделать... и я не смогу понести ответственность за свои действия, ведь я даже не уверен, что эти действия и вовсе будут. Я был уверен лишь в том, что ответил ей на поцелуй, потому что она первая меня поцеловала, устанавливая как бы катализатор для всех последующих событий. И как только она открыла затвор, я понятия не имел, как положить всему этому конец. И я мог, так сказать, удерживать тот уровень воды, что уже набежал на данном этапе, и просто надеяться, что она больше не выкинет никаких других трюков. — Я не знала, что ты куришь, — раздался голос, от которого я чуть не выпрыгнул из кожи. Я сразу понял, чей этот голос, мне не нужно было даже смотреть, ведь он был чересчур высокий, чтобы принадлежать кому-то другому, кроме Жасмин — девочки, занявшей все мои мысли, и из-за которой я тут сейчас закурил, все еще держа в руке сигарету. Или не закурить. Я перевел взгляд на палочку, торчащую меж моих пальцев, недалеко от колена. Она уже успела сгореть до половины, а пепел из нее сыпался прямо мне на джинсы. Я даже больше не затянулся, начиная с той первой и бесполезной затяжки, что мне ничего не дала. Поэтому я больше не видел причин для курения, отбрасывая сигарету подальше и втаптывая ее в мягкую и сочную траву. И это ощущение настолько меня приободрило, будто я сам поглотил эту сигарету и затоптал все свои проблемы. Если бы. — Я не часто курю, — в итоге ответил я, взглянув вперед и заметив, что девушка стояла от меня в нескольких футах, у двери, из которой мы вчера выходили. Она казалась такой смелой, какой обычно и была, упираясь руками об спину. На ней все еще были те же майка и джинсы, но теперь ее волосы выглядели причесанными, по крайней мере, если смотреть краем глаза, то все именно так и было. Мне не хотелось смотреть на нее прямо, все же, по понятным причинам. — Только когда нервы сдают, — добавила Жасмин к моей реплике ясным и всезнающим тоном. Я лишь тихо рассмеялся, облокачиваясь головой об забор, и прикрыл глаза. Коснувшись рукой своего лба, я рассчитывал, таким образом, облегчить свои душевные страдания. — Ты должен бросить, — заявила она с каким-то беспокойством в голосе. — Я знаю, — вяло ответил я. Жасмин немного помолчала, видимо, не зная, что сказать. В итоге она прошлась босиком по траве, начиная снова выражать свою любовь к пружинистой игрушке. — Если у тебя действительно сдают нервы, или берет злость, то батут тебе очень поможет. Поверь мне. Я учуял в ее голосе улыбку, но для меня это никакой роли не сыграло. — Нет уж, спасибо, — тихо ответил я, убирая с головы ладонь и сразу же натыкаясь на обсуждаемый объект. Мне не хотелось в этом признаваться, но ее предложение меня и вправду поразило. На батуте я смогу взлететь, мысленно сказал себе я. А мне хотелось, вернее даже нужно было, улететь отсюда подальше. Может, в этот раз у меня получится, хоть на минуту, забыть о своем желании стать голубем, и просто прыгать до тех пор, пока я не взлечу так высоко, что действительно смогу отсюда улететь. Ну, или же упасть и сломать себе шею. Тут уж как получится. В итоге я поднялся с земли, стараясь не смотреть на Жасмин, и направился к этому объекту. Я поспешно убрал с него клубок из одеял и подушек, после чего, оттолкнувшись одной ногой, взобрался на батут, тщательно становясь на сам его центр, расставив для равновесия руки. И я чувствовал волнение Жасмин, как и ее улыбку, хоть и стоял к ней спиной, но когда я обернулся, уже собираясь прыгать, мои догадки лишь подтвердились. Девочка подошла к своей излюбленной громадной игрушке чуть ближе, скрестив на груди руки, и счастливо улыбалась. Отчего я почувствовал острый укол обиды от осознания того, что ее, очевидно, никак не смущал случившийся час назад между нами поцелуй, в отличие от меня. Наверняка ей кажется, что она мне тоже нравится, сердито подумал я. Скорее всего, рассчитывает, что теперь мы будем встречаться. Мои циничные мысли лишь суммировались и прибавлялись, этим меня только раздражая. В итоге я просто глубоко вздохнул, намериваясь, блять, уже прыгать. Если это помогло Жасмин стать такой чертовски заразительно веселой, тогда, возможно, и мне удастся, хотя бы, стереть всю свою злобу и желчь. Начав прыгать, я понял, что весь мой цинизм, и вправду, стал меня отпускать, и мои предположения оказались верными. На самом деле все было не так плохо, как я себе представлял. Хоть и первый мой прыжок получился неуклюжим и косым, но как только мои ноги привыкли к движению, я стал подлетать высоко и быстро. Мне хотелось оставаться в своем дурном настроении, дабы сохранились все мои дурацкие чувства по поводу всего этого дерьма, но как только я почувствовал на своем лице ветер, по моему лицу стала распространяться улыбка. И мне хотелось ее подавить, просто раздавить и убрать, но я, все же, позволял себе улыбаться. Я, в самом деле, так давно этого не делал, что уже и забыл, насколько же прекрасны эти чувства. Еще и Жасмин стала меня подбадривать, поощряя прыгать дальше, и мне больше не хотелось уничтожить ее голос, как хотелось этого раньше. Она была просто хорошей девчонкой, вторил я себе. И сейчас мне нужно просто наслаждаться жизнью. — Да, Фрэнк! — снова закричала Жасмин, подняв высоко руку и кривовато усмехнувшись. Взглянув на нее, я просиял вопреки себе, подрыгивая все выше и выше. И мне действительно казалось, будто я лечу. С каждым прыжком мне было видно все больше и больше, я поднимался все выше и выше. Перед моими глазами открывались крыши других домов, верхушки деревьев, потерянных в окружающих лесах. И в какой-то момент мне даже показалось, что я увидел шоссе, которым мы сюда добирались, его перегруженное движение машин и вздымающиеся в воздух выхлопные газы. Я видел чужие лужайки и их кустарные сады вместе с наборами для пикника, где люди либо загорали, либо досыпали посреди остатков пивных банок, усыпанных вокруг них. Мне казалось, что я смогу увидеть все — для меня больше не было преград. И теперь я понял, почему это так нравилось Жасмин. Она была еще меньше меня, и, скорее всего, могла подняться выше. Ровно, как и ей, мне не хотелось, чтобы это заканчивалось. Мне хотелось прыгать дальше, потому что я понимал, что сам еще не готов к полету. А это было совершенно другое и не по-настоящему — я это тоже знал. Хоть Жасмин и говорила, что это словно летать, но все это было не серьезно. К истинному полету, как и к реальному миру в общем, я еще не готов. И я мог это принять. Но притворяться, будто я лечу с подстраховкой, все же, было гораздо лучше, чем попытка взлететь, не имея за спиной крыльев. — Я так рада, что ты снова ребенок, — заявила Жасмин помимо своих веселых криков, из-за чего я остановился. Я перестал отталкиваться от черного дна, что удерживало мое тело, и взглянул на нее сверху, чувствуя, как дрожь и колебания от прыжков все еще меня пронизывают. Жасмин была права. Я снова вернулся в детство и стал ребенком, но когда я взглянул на себя вниз, то все в моей голове стало на место, и я понял, что на самом деле ничего не изменилось, не считая улыбки на моем лице. Я считал, что быть ребенком, юным или просто молодым — плохо. Ведь под этим понимались паршивые друзья и ужасное пиво, которое я уничтожил еще в квартире Джерарда. Детство идеально подходило для того, чтобы от него избавиться; мне никогда не хотелось повернуть время вспять. Потому что вырасти означало свободу. Тогда у тебя появится возможность делать все, что хочется, и никто тебе будет не указ — ни родители, ни школьная система. У тебя и в самом деле появится намного больше потенциалов и обязанностей, даже если некоторые из них (например, счета) были негативными. Но вместе с тем я начинал понимать, что в детстве тоже заключался какой-то вид личностной свободы. Да, у тебя нет возможности переехать или построить карьеру, ну или что-то другое такое же взрослое, но ты можешь просто улыбаться. И вести себя как маленький, сидеть в песочнице и, блять, просто прыгать на батуте, чувствуя, при этом, счастье. Тебе не о чем париться; просто беззаботный мир и свобода детства. Никаких жизненных установок, ни тебе зрелости или детства, норовящих все это подавить, ведь люди всегда представляют это именно так. Джерард хотел, дабы я взрослел, чтобы иметь возможность следовать своей мечте безо всяких оков и препятствий. Ему хотелось, чтобы я выпустился из такого загнанного места как школа, и был в состоянии делать, все что захочу. А Жасмин хотела, чтобы я обо всем забыл и просто прыгал. Раньше я пытался бороться с ними обоими сразу, пытаясь выяснить, кто же из них в своих суждениях точнее. И, подлетая в воздух, тщательно анализируя их ответы, я понял, что они оба говорили правду. Они не ошибались в своих идеалах свободы, ведь в этом и заключалась вся ее прелесть — свобода может быть всем, чем ты захочешь, все зависит только от тебя. И раньше я боролся с этими взглядами. Мне не хотелось быть ребенком. Но мне не хотелось и взрослеть. Я застрял в неопределенности, но я это отрицал. И вместо того, чтобы отталкивать их в сторону, теперь мне оставалось их лишь принять. У меня была свобода выбирать то, что я хочу. И я выбирал слушать их обоих. Прыгая на батуте, на меня вдруг что-то снизошло. Это было словно открытие, будто прозрение, или что-то иное, выходящее за рамки этого мира. Вокруг меня растворился этот мир, но вернулся он в совершенно новом обличии. Все, что у меня было, как и мои чувства, не заключалось в той молодости, что доселе у меня была. Ну и это не было полностью взрослым миром. Я рос по годам, как все и должно было быть, но по-прежнему окунался в издержки чистого детского счастья, сглаживающих острые углы моего развития. Детство не обязательно должно быть «плохо», ведь в большинстве своих дней оно очень скрашивало жизнь своей чистой и искренней радостью, что я испытывал от такой простой задачи. А я об этом позабыл и превратился в того человека, который мне никогда не нравился — переживающего за каждый гребаный аспект своей жизни. Вспомнив Джерарда, я понял что, несмотря на то, что он вырос, возмужал и уничтожил каждый момент своей молодости, в нем по-прежнему оставалась та чистая детская радость, усеивающая всю его жизнь. Можно только вспомнить то, как он улыбался, или смеялся, когда приходил я, или взять его волнение от встречи со мной. А еще его разговоры со мной и Вивьен. Это все было показателем его юности; это было чистой радостью. Оно и удерживало Джерарда от того, чтобы я в своей голове не маркировал его просто еще одним взрослым человеком. И это была та радость, что позволяла нам быть друг с другом, а также способствующая его работе. И внезапно я понял, что это все было у меня в руках, как и в ногах — радость заключалась в батуте, на котором я стоял. Только не стоял — стоять — это для взрослых и никак иначе. Я же прыгал на батуте как маленький, но при этом думал и философствовал как взрослый. И это было идеальное сочетание. Я снова позволил своим губам преобразоваться в усмешку, не прекращая прыгать. И, казалось, что ветер пронизывает мои ноги и волосы насквозь, отчего я протянул свои руки, пытаясь поймать все, что меня окружает. — Я же говорила, что тебе понравится, — в шутку упрекнула меня Жасмин, все еще стоя рядом и меня разглядывая. Кивнув ей, я понял еще одно. Юность, в которой я снова оказался, пришла не от уроков Джерарда, а от нее. Хоть он и демонстрировал мне свою чистую и искреннюю радость, он все же никогда не объяснял, откуда она у него бралась. Джерард никогда не учил меня радоваться, и я не знал, будет ли он меня этому учить. Радоваться меня надоумила Жасмин со своим батутом, и она постаралась на славу дать мне шанс снова окунуться в детство и побыть ребенком. А она даже не была ни моим учителем, ни моим хранителем. Как и любому другому маленькому ребенку, Жасмин тоже захотелось присоединиться к веселью. И уже буквально через несколько секунд с ее последней реплики, я почувствовал на батуте вес ее маленького тела. Подпрыгнув, я обернулся вокруг оси, столкнувшись с ее поначалу даже удивленным лицом. Но затем она просто невинно и по-детски улыбнулась, и ее улыбка лишь росла, все больше озаряя ее лицо, после чего Жасмин, пожав плечами, принялась подбирать свой ритм рядом со мной. Поначалу это немного сбивало, так как на батуте оказалось сразу два человека, что топчутся практически в одном и том же пространстве, не говоря уже о неловкости. И когда Жасмин, чуть не упав, ухватилась за мою рубашку, чтобы удержать равновесие, то моя улыбка быстро спала, и я слегка скривился. — Извини! — воскликнула девушка, прикрывая ладонью свой рот, так как батут не на шутку раскатался. И тут я почувствовал, как что-то внутри меня дрогнуло, отчего я понял, что мне нужно убираться отсюда как можно скорее, пока я не поддался искушению. Снова. Еще несколькими мгновениями ранее нам было хорошо друг с другом, но как только между нами проскользнул физический контакт, то я начал нервничать, а мне не хотелось ничего портить. Жасмин мне нравилась, но Джерард был моим главным приоритетом. И он должен им оставаться. — Ничего страшного, — заверил я, убрав с плеча ее руку, пытаясь от нее отойти. Я отскочил на такую область батута, что была крепче и жестче, в отличие от мягкого центра, из-за чего у меня появилась возможность стать ровно, а не скатываться в середину. — Хотя, думаю, я уже буду закругляться, — сказал я Жасмин, начиная спускаться в том месте, где только что, считай, неуклюже стоял. — Ох, — ее бодрый голос скатился в разочарование. Я продолжал стоять к ней спиной, намереваясь встать и уйти, но далеко я не ушел. — Фрэнк, подожди секунду, — Жасмин крикнула мне вслед, и до меня донеслись скрипы батута, который пыталось остановить ее крошечное тельце. Она спрыгнула на траву, направляясь в мою сторону. И я просто стал, не уверенный даже в том, куда я, собственно, и собирался. — Посиди со мной, — заявила девушка, забегая наперед и хватая меня за руку. Я сразу почувствовал, как все внутри меня перевернулось и съежилось, а сражение моих чувств друг против друга вело абсолютно самоуничтожающийся бой. Мне просто хотелось вырвать у нее свою руку и убежать прочь, но я не мог. Мне все еще она нравилась, даже если только как друг, и я не мог с ней так подло поступить. Вместо этого, я просто замер, превратившись в мертвый груз, который она схватила своей намного меньшей, чем моя, рукой, но, увидев, что я никак ей не содействую, прищурилась. — Фрэнк, — начала Жасмин, а ее голос под конец немного снизился, добавляя в ее тон легкого огорчения. — Что случилось? — Ничего, — солгал я. И я больше ничего ей не сказал, потому что по-настоящему боялся того, что сейчас во всем признаюсь. Теоретически, у меня не было никаких объективных причин чему-то расстраиваться. Насколько Жасмин знала, то я был абсолютно гетеросексуальным подростком. И что мне нравились девушки, а также с ними целоваться. Отчего я должен был полюбить и ее, но я не мог. Просто не мог. — И опять ты врешь, — обвинила меня Жасмин, отпуская мою руку и наблюдая за тем, как она глухо ударилась об мое тело. Она начала пристально всматриваться в мое лицо, изучая все до мельчайших деталей, вынуждая меня просто закрыть глаза. Я ненавидел, когда на меня так смотрели. И Жасмин понимала, что за всем этим должно было что-то стоять, потому что я очень изменился, начиная с тех пор, каким был на батуте. И теперь вместо полета, я просто падал, хотя чувства все же были идентичны. — Это все из-за того, что я тебя поцеловала? — вдруг спросила девушка, не скрывая удивления в голосе. Приоткрыв один глаз, я взглянул на нее, в такой же степени удивленный. Она сказала это так спокойно, будто это случалось каждый день. Жасмин что целовала всех своих гостей, кто хоть раз приезжал в их коттедж? Вдруг мне вспомнилось остальные ребята из гостиной, отчего я задумался, не практиковала ли она свои поцелуи и на них, пока я был здесь, на заднем дворе, и вырывал травинки, будто какой-то человек-газонокосилка, когда волноваться, судя по всему, было не о чем. — Да, — четко проговорил я, стараясь придать голосу важности, но в итоге вполне сошел за напыщенного ублюдка. — Ну, за это не волнуйся, — ответила мне девушка, слегка обидевшись моим заявлением. Мое лицо слегка расслабилось, и я переступил с ноги на ногу, пытаясь изобразить из себя саму сердечность. — Если бы, однако, я не могу, — я попытался с ней объясниться, решив на этом не останавливаться. — Ты поцеловала меня, и я тебе ответил. И это... — я резко замолчал, так и не сумев подобрать нужного слова, чтобы все прозвучало справедливо, но так, дабы во всем не проговориться. Я так и застрял в тупике, но к счастью Жасмин заговорила снова: — Ну и что? — она скрестила на груди руки в слегка оборонительном жесте. — Это был просто поцелуй. И все. Тебе что ни разу не хотелось просто кого-то поцеловать? Ну, просто? — Жасмин смотрела на меня, пытаясь выведать детали. Когда она объяснила мне истинный смысл своего поцелуя, то все оказалось не так уж и плохо. Я тоже сталкивался с этим чувством; когда ты просто хочешь кого-то поцеловать. Так у меня было с Джерардом. Это желание всегда посещало меня рядом с ним в течение первых нескольких недель, проведенных у него дома, когда он просто меня учил, подбираясь все ближе, из-за чего мне хотелось его отблагодарить и настолько щедро, что не хватало никаких слов, дабы эту благодарность выразить. Я пытался игнорировать сексуальный подтекст, и мои поцелуи все же добрались до Джерарда. Поначалу мое желание быть с ним рядом не имело сексуальной окраски. Это была чисто привязанность, ну или понятие благодарности. И в нашем случае с Жасмин — то же самое, вторил я себе. И мои чувства к Джерарду начали развиваться лишь спустя недели. А с этой девочкой я не буду проводить так много времени — неделю максимум, хотя вероятно и того меньше, если у меня получится отсюда смыться. Поэтому мне не нужно переживать о том, что она почувствует что-то сильнее. А если не почувствует она, то не почувствую и я. Все закончилось тем, что мои мысли привели меня к обсуждению нашей с Жасмин дружбы, но я полностью настроился на то, чтобы не копаться в этих мыслях глубже. Иногда поцелуй может быть просто поцелуем, в итоге заключил я. Просто, чисто, и ничего больше — просто слияние губ вместе. От этих мыслей мои мышцы снова разомлели. Постепенно расслабились и мои суставы. Моя спина больше не была деревянной, и я даже учуял зачатки улыбки на своем лице. Мои мысли, что еще недавно перепрыгивали с одной на другую, теперь прояснились подобно нависающему над нами небу. И в этом определенно был смысл. — Хотелось, — сказал я и кивнул. И мы оба расслабились. Я даже не заметил, что Жасмин до сих пор оставалась бесстрастной, по-прежнему скрещивая на груди руки, а ее тело было под углом, готовое в любой момент встать на защиту своих слов. Но, завидев мое полное понимание, она вновь расслабилась, ведь мы больше не представляли друг для друга угрозу. Мы снова превратились в обычных друзей. — Это хорошо, — заявила Жасмин опять-таки бодрым и веселым голосом. Она вытянула вперед свои руки, выпрямляя спину, старательно кивая головой. Ее действия мне показались чересчур усердными, что и отвлекло нас обоих от тяжелого разговора. — Я рада, что мы во всем разобрались. — Я тоже, — задорно кивнул и я. — Потому что ты мне нравишься, и мне не хочется все так быстро запартачить, — подколола меня Жасмин, приобняв за плечо, продлевая шутку. И глядя на меня, она смахнула волосы в сторону и улыбнулась широкой улыбкой, отчего мне стали видны ее белоснежные зубы. — Ты тоже мне нравишься, — произнося это вслух, я почувствовал, как все внутри меня снова раздулось. Ведь это была только дружба, убедил я себя, но у меня было какое-то предчувствие, что из этого получится крепкая дружба. — Круто, — заявила Жасмин, становясь рядом и вновь хватая меня за руку, начиная просто идти вперед. Я же плелся за ней следом, слушая ее дальше: — Я надеялась, что ты станешь моим сопровождающим в побеге в город? Я лишь захихикал от формальности в такой, казалось бы, обыденной ситуации, но, тем не менее, ответил просто и сердечно: — Не вопрос. — Круто, — заявила девушка еще раз, кивнув мне головой, явно все преувеличивая. В ней больше не было той величественности, пока мы шли к передней части дома через задний двор, бегло просматривая еще спящих подростков, что до сих пор лежали в гостиной. У меня была возможность разглядеть их тела — просто куча футболок и дым от травки, а некоторые ребята даже почивали друг на друге. Внутри дома творился абсолютный хаос, и я даже был уверен, что видел чью-то блевотину в углу. Да, Жасмин будет нелегко отмыть все это дерьмо, но я, конечно же, надеялся, что она заставит все сделать своего брата. Я просто за ними наблюдал, как и говорил мне делать Джерард, хотя я по-прежнему их боялся, как и накануне вечером. Даже в спящем состоянии, хоть нас и разделяло окно, у них все равно, казалось, был шанс напугать меня тем, на что я смотрел и в кого мог, в итоге, превратиться. Ну, или чего едва сумел избежать. — Ты идешь? — ее смех сломал мой пристальный взгляд. Я по-прежнему торчал у окна, наблюдая за подростками, что были внутри дома. Но когда я перевел взгляд на Жасмин, то заметил ее руки, которые она прислонила к своим худым бедрам. — У нас впереди нет целого дня. Несмотря на свои серьезные мысли, я улыбнулся, начиная подходить к ней ближе. И я понял, что мне больше не нужно беспокоиться о том, что я один. Потому что теперь у меня была Жасмин.