Падать в бездну...

Гроттер было грустно. Идеал разлетелся на мелкие кусочки, и теперь ей казалось, что она просто попала в персональное безумие и не имела возможности оттуда выбраться. В очередной раз позвонила мама. Таня взяла трубку, повторяя про себя, что должна быть уверенной, но ничего не получалось. - Алло, привет, Таня, - спокойно промолвила Софья, буквально чувствуя недовольство и беспокойство дочери. Как у неё так получается? Тане хотелось бы быть до такой степени прозорливой и понять, что именно она делает не так, почему Глеб стал смотреть на неё, словно на нечто лишнее, на существо, которое никому не нужно. - Привет, мама, - улыбнулась Гроттер, останавливаясь напротив зеркала и заставляя себя смотреть в него. Так улыбаться было значительно проще. Таня внимательно смотрела на саму себя, понимая, что под глазами появились круги, что теперь она стала какая-то серая-серая, и что сейчас она вообще едва ли, кажется, дышала, но, тем не менее, не имела никакой возможности отступить. Волосы, наверное, посерели, потому что их стандартно яркая рыжевизна теперь куда-то исчезла. Таня подумала, что глупо обвинять себя в подобном, но, тем не менее, не стала задумываться над такими глупостями. У неё была возможность пытаться как-то сражаться со своей мамой, но, тем не менее, сейчас так не хотелось этого делать… - Привет, моя дорогая, - повторила приветствие Софья. – Как ты себя чувствуешь? Всё ли в порядке? - Да, всё замечательно, - кивнула Гроттер. – И, мама, опережая твои восклицания, я не собираюсь больше возвращаться домой. И повторять это тоже не хочу. - Не хочешь? - Нет. Софья, кажется, недовольно вздохнула. Что-то пошло не так. Наверное, её дочь что-то придумывала и говорила ложь – вот о чём думала Гроттер. - У меня нет сейчас такой возможности, я не хочу разговаривать, и я остаюсь у Глеба, - сообщила Таня. Софья бросила трубку. Слышались короткие гудки, какие-то отвратительные по звуку, и рыжеволосая мечтала как можно скорее спрятаться от звуков. От шума воды в ванной. От трезвонившего мобильного Бейбарсова. - Глеб, тебе звонят! – окликнула парня Гроттер, но, зная, что из душа он бежать к телефону не будет, решила взять трубку сама. Номер не определялся. - Зайчик, приветик, - послышался неприятный голос, и Таня вдруг поняла, что это такая. Узнала. Рита. Маргариту она помнила достаточно смутно, но, тем не менее, прекрасно знала, что та была куда привлекательнее, чем она сама. - Зайчик, ты чего молчишь? Гроттер помрачнела. Ей казалось, что мир улетел куда-то, свалился в пропасть, развалился на мелкие кусочки. Упал. Раскололся. Таня шумно вдохнула воздух и попыталась заставить себя ответить, но, тем не менее, у неё просто язык не поворачивался. - Котик? Котик?! Гроттер почувствовала, что задыхается. Ей было плохо, болело сердце, и она отчаянно пыталась отыскать хоть что-то, за что она вообще могла как-то себя остановить, но, тем не менее, не было возможности ухватиться за собственное равнодушие. - Ну, раз молчишь, то это твои проблемы, - фыркнула незнакомка, хотя, впрочем, почему это незнакомка? Гроттер нажала на отбой. По крайней мере, она стала полезной самой себе хотя бы в чём-то одном, но, тем не менее, поймала себя на мысли, что стало ещё хуже. Слишком плохо. Рыжеволосая попыталась как-то восстановить собственные нервы, собственное дыхание остановить, но оно участилось. Остановилось – участилось. Так сотни раз подряд, потому что можно сойти с ума. Гроттер схватила собственный телефон, но, тем не менее, долго не могла набрать толком номер своей матери. Наконец-то получилось. - Привет, мам, - улыбнулась сама себе девушка, внимательно глядя на себя в зеркало. Да, она потускнела. Она была прежде настолько красивой в сравнении с этим внешним видом, который теперь кажется просто уродливым! Бейбарсову она больше не нужна. - Привет, дорогуша, - равнодушный голос матери показался ей слишком холодным, словно Софья больше не хотела с нею разговаривать. - Я могу к тебе приехать? - Что?! – Софья, казалось, рассмеялась на противоположной стороне, пыталась как-то поиздеваться над дочерью. Издевается? Да, издевается. Ведь, в конце концов, она пытается продемонстрировать, какая она прекрасная и идеальная, какая она…. Как права! А, чёрт возьми, права, потому что, в конце концов, Софья предупреждала её и не раз о последствиях. - Что, Танечка, он уже тебе изменил? Казалось, мама шипела. Смеялась. - Змея ты подколодная! – вдруг выкрикнула Таня, швыряя телефон на пол. Тот почему-то не разбился, а остался точно таким же. Почему? Змея. Её мать бросила её, не собираясь даже пытаться помочь, потому что так намного удобнее и спокойнее, теперь её дочь в достаточно плохом для себя положении, по крайней мере, на данный момент. Таня всхлипнула. Слёзы душили её, не давали вдохнуть воздух и явно хватали за горло, но рыжеволосая попросту не могла сопротивляться. Да и зачем? Её предали. А самое противное, что предали её абсолютно все. И мама, и Глеб, у которого теперь есть та, которая будет его котиком называть. Отвратительно. Гроттер хотела было попытаться с ним поговорить, но, тем не менее, не стала даже пытаться окликнуть Бейбарсова. Бросилась собираться. Бросала вещи в сумку, которые у неё были, а их оказалось слишком мало. Отметила про себя, что она на самом деле бледная мышь. Серая, отвратительная мышь, которая никому совершенно не нужна, ведь, в конце концов, она дура! Дура, которая поверила в то, что её может полюбить такой замечательный, такой прекрасный парень, как Глеб. Да кому она нужна? Кому, кому, кому?! Гроттер почувствовала, что слёзы котятся по лицу, а после наконец-то схватила какую-то бумагу и быстро что-то написала. А почерк? У Глеба был идеальный, просто замечательный почерк, а у неё – самые настоящие каракули. Как и вся её жизнь. Но разберёт. Глеб точно разберёт. Таня даже не хлопнула дверью, она просто поспешила сбежать от него куда-то в пустоту. Разве она к маме? Разве она вообще куда-то идёт?