***
Шарркан на церемонии венчания короля отсутствовал. Фехтовальщик отлеживался в лазарете с перемотанным животом и залечивался магами и медиками. После того шипа из Рух его восстановление шло довольно тяжело: тот шип по большей части состоял из темной Рух Джудала. Но мечник без дела не лежал. Наблюдая за церемонией своего короля и новой императрицей Ко, он писал на пергаменте письма для Ямурайхи. Нет, он, конечно, знал и прекрасно понимал, что она не прочитает и половины, но продолжал писать письма, которые передавали волшебнице голуби амазонки: по одному письму в два часа. Хоть писать письма и извиняться в них было полной глупостью, но мечник просто не знал, что ему теперь делать. А ведь все началось с этого зелья и Аладина... Мечник с ужасом распахивал глаза, когда по ночам, после войны, ему продолжали сниться кошмары. Только в этот раз другого рода: Ямурайха, кричащая во время изнасилования, а после этот крик сменялся другим - писклявым - детским плачем; когда Ямурайха во сне рожала ребенка, она умирала, а через мгновение умирал и малыш. Шарркан долгие минуты и часы смотрел в окно, прося не приходить к себе генералов, за исключением Хинахохо, который был знаком со всей этой кутерьмой с самого начала.***
Семеро генералов сидели в зале совещаний и с тихим ужасом смотрели на Синдбада. Тот разгуливал по залу собраний и опасно молчал. В начале разговора он задал лишь один вопрос: "Кто отец ребенка?" - после чего молчал. Ямурайха тоже молчала, стыдливо опуская глаза. Даже если Шарркан надругался над ней, то она не хотела его выдавать. Ей казалось, что другие подумают, мол, она наговаривает на него. Но на самом деле, многие поверили бы в эту правду. Да даже не многие, а все. Они знали Шарркана, его взбалмошность, его характер и пристрастия. Но они знали и Ямурайху, которая была, как знаменитый в Рэм "кубик Рубика", сложной и не одноразовой игрушкой на ночь. - Я, - мужской баритон разрушил нависшую тишину, и король обернулся, задумчиво уставившись на говорившего. - отец этого ребенка. Я, Синдбад. Присутствующие удивленно подняли взгляд на мужчину, после чего Писти, самая эмоциональная из генералов, просто ударилась головой об столешницу, пропищав что-то нечленораздельное. - Хинахохо, я верил и верю тебе, но это не шут... - начал король, но его остановил резкий шум. Северянин поднялся из-за стола, уронив стул, и хлопнул ладонями по столешнице. - Я отец этого ребенка - и в это вам придется поверить. После этих слов мужчина взял девушку за руку и вывел из зала собраний. Генералы молчали, король тоже. Писти сползла под стол и тихо буркнула: - А как он будет объяснять зеленые глаза, темную кожу или пепельные волосы? На том собрание кончилось.***
Ямухайха, Я знаю, прямо сейчас ты вряд ли захочешь видеть мое лицо, но если ты сожжешь, порвешь или выкинешь это письмо, я напишу десятки, тысячи, лишь бы донести до тебя смысл этих строк. Прошу тебя, удели мне... Девушка не читала этих писем. Она рвала их, комкала и выбрасывала в окно, смотря, как теплый ветер подхватывает бумагу и уносит ее куда-то далеко, к морю, к восстанавливающимся домам и улицам. Она не читала этих писем, но каждый раз запускала голубей амазонки в свою комнату: Ямурайха знала, что если запрет окно, то мечник с амазонкой подошлют крысу или паука, а их она очень боялась. Ямурайха не читала написанных ей строк, но каждый раз, для чего-то, разворачивала пергаментную бумагу и смотрела на знакомый почерк. Она не читала написанных ей строк, но когда Хинахохо увидел, как рвала их волшебница, то заставил прочитать. Сначала даже пригрозил, что сам зачтет его в слух, но волшебница быстро выхватила его их рук северянина. Читая письмо, Ямурайха чувствовало, как внутри у нее что-то переворачивалось. Ямурайха, это письмо уже семнадцатое. Представь себе, как я, идиот перебинтованный, лежу на этой кушетке и пишу тебе письма. Пишу, хотя знаю, что ты их даже не читаешь. Если бы читала, то ответила. Я знаю, какой я идиот. Прости меня, если сможешь. В каждом письме я извиняюсь перед тобой, но с каждым разом понимаю, насколько лживо это все в твоих глазах. Но я не перестану извиняться, знаешь. Я буду вымаливать у тебя прощения, пока не простишь. Можешь убить меня, но прости. Главное, прости. С той ночи я думаю о тебе. Ну, в смысле, я и до этого думал о тебе, но из-за той ночи, я все время думал, как мне извиниться перед тобой. Ты прекрасная и замечательная девушка, Ямурайха. И в ту ночь я приходил к тебе не для того, чтобы надругаться над твоим прекрасным телом и изрезать твоих журавлей(мечты), я приходил признаться. Признаться, что люблю, что ревную, что не могу без тебя и твоих споров. Ты заполнила меня от края до края, и лишь лишившись тебя и твоего внимания, я понял, насколько привык, насколько полюбил. До той ночи мне снились сны: там была придуманная мною мать, ведь родной у меня не было, там были ее теплые объятия и свет ее улыбки. И у нее были красивые, ни с чем не сравнимые, глаза. Сейчас я не помню какого они цвета, ведь сейчас там другие, столь же красивые глаза. Твои глаза, Яму. После моей придуманной матери, мне стала сниться ты, только раньше я этого не понимал, не осознавал. Знаешь, Ямурайха, я никогда не думал, что море может быть настолько синим, а твои глаза настолько красивыми. Я никогда не думал, не догадывался, не подозревал. Всю жизнь я просто наслаждался этим прекрасным голубым цветом твоих глаз. И, знаешь, ты стала первой, кто шагнул за толстую грань "девушки на одну ночь". Ты поселилась за этой алой стеной, а я тебя, глупый, не замечал. Эй, Яму, а я хотел, чтобы наша первая ночь тебе запомнилась; хотел, чтобы ты наутро смущенно отводила взгляд и называла меня идиотом. Хотел ответить тебе: "Но ведь я идиот, который любит тебя!" и услышать твои слова: "знаю". Знаешь, Яму, мне хотелось знать, как звучит признание из твоих уст. Я столько раз себе воображал, как это будет звучать, но не один вариант так и не подошел. Потому что воображение - это не ты. Ты непредсказуемая, раздражающая, но такая...странно любимая мною. Яму, я хотел сказать, а знаешь, я ведь люблю тебя. Правда люблю. Мне не жаль, что так вышло, и я не раскаиваюсь. Я не знаю, что это за чувство в моей груди, но оно такое гадкое. Оно невыносимо, но избавиться от него я не хочу. Знаешь, Яму, пусть это будет моим наказанием, ладно? Может, от этого тебе станет хоть чуточку, но легче. Когда меня пронзил шип из Рух, я еле мог различить этих светло-темных бабочек, которые вылетали из моего тела. И, когда я смотрел на них, на кровь, и пытался хоть что-то сделать, перед глазами плыл твой образ, и мне было страшно. Страшно умереть, не увидев тебя снова. Страшно узнать, что случилось с тобой и нашей малышкой. Она же наша? Я бы хотел, чтобы была дочка. Такая же красивая и умная, как ее мама. И чтобы она была предрасположена к магии. Она бы тогда стала самой милой и красивой волшебницей, которую я видел. Она бы была подобно тебе: голубые глаза и лазурные шелковистые волосы, к которым так приятно прикасаться. Знаешь, Ямурайха, я бы хотел отмотать время назад и все исправить, правда. Я бы не пошел к тебе в ту злополучную ночь, не напился бы, не стал бы даже думать о признании - пошел бы в публичный дом и там расслабился. Не помогло, пошел бы в дурдом к Хинахохо, и там-то меня мелкие монстры так бы замучили, что я просто бы валился с ног. Знаешь, Яму, я напишу тебе завтра. Жди очередного письма. p.s. Мне всегда хотелось бы ждать тебя на берегу моря, морская ведьма. Девушка прижала письмо к груди,закрывая рот ладонью. По щекам катились слезы, она почти не могла вздохнуть из-за всхлипов, которые не могла остановить. Больно. В груди больно. - Тише, девочка, тише. Все будет хорошо, - успокаивал северянин, но волшебница лишь качала головой, глотая слезы. Больно было где-то в душе.***
Запах ванили и звуки флейты расслабляют Джудала. Мас играла очень давно, ещё в детстве, в те времена, когда война была незнакомым словом, но всё ещё помнит любимые мелодии. В них человека подхватывает вихрь ветра, рыжей листвой забиваясь в сознание. Она смотрит на Маги своими зелёными глазами - недоверчиво, не по-человечески, будто не прирученный зверь. Он судорожно выдыхает холодный воздух; морской бриз морозом бушевал в лёгких. - Мне нужна твоя помощь. Во время войны ты показала неплохой потенциал. Она не обращает внимания и продолжает игру. Правда, продолжает её как-то настойчивей - мелодия убаюкивает Джудала, но мысли вновь и вновь заставляют встрепенуться. Ведьма - у принца тьмы больше не поворачивается язык назвать знакомую волшебницей - замечая его уверенный настрой, прекращает игру. - И чего ты от меня хочешь? Джудал не просто видит, а почти физически чувствует: Мас поддалась Тёмной Рух. Это чувствуется не только в нечеловеческом взгляде, но и в холодных нотах голоса, а так же заинтересованности. Он уверен, что пару недель назад она бы и слушать его не стала. - Войны. Он не ждёт утвердительного ответа, но выжидает. Запах ванили комом стоит в глотке, но Джудал терпит - так надо. Ведьма встряхивает копной рыжих волос - огнём в винно-алых глазах - и растягивает губы в улыбке нечеловека. - Я согласна.