Зеркала

Все мы, конечно, хоть кого-нибудь да потрясли – и наша троица, и Шито-Крыто, явившаяся в строгом костюме мужского покроя, и моя сокурсница Карина, девочка из Казани, которая и так поражала всех тем, что всегда ходила в платке. Учителя пробовали призывать её к порядку, но в чём в чём, а в религиозно-этических вопросах кроткая Карина была несгибаема, и все вскоре махнули рукой. Сейчас же она пришла в праздничной национальной одежде, чем вызвала много ахов восторга. Яркими красками, словно райские птицы, сверкали четверо- и пятикурсницы, из младших курсов многие были в маскарадных костюмах – то там, то сям мелькали лешие, водяные, упыри, даже что-то на тему русалок – интересно, как к этому отнесётся Поклёп? Но всех, конечно, затмила Маша. К ней наперебой, распихивая друг друга локтями и расплываясь в идиотских улыбках, ринулись молодые люди всех калибров и курсов и даже, по-моему, парочка магспирантов. Я отвернулась, изо всех сил воспитывая себя не хмуриться и не портить Маше настроение. Да, конечно, это подозрительно, и вообще лучше б ей было любить себя такой, какая есть, и ценить тех, кто любит её такую, какая она есть… А если окажется, что это эффект временный, ну, например, на одну только эту новогоднюю ночь? Как же жестоко она будет разочарована тогда… Но ведь Маша, в самом деле, не первокурсница. Взрослый, умный человек. Всё должна понимать. И действительно, правильно ли тут рассуждать, давать оценки со стороны? Легко нам говорить, что дескать, прожила бы она и так, это называется – чужую беду руками разведу. Для нас понятно, что совсем не беда, но мы же в её шкуре не были. Зал был убран в пух и прах, зайдя, мы невольно ахнули, хотя уж Лиза и Гореанна, по идее, за свою жизнь насмотрелись всякого. В центре, в мозаичном круге, стояла разряженная, сверкающая множеством шаров и гирлянд ёлка, теряющаяся своей увенчанной звездой вершиной где-то в бархатно-звёздном потолке, повторяющем собой, как все мы знали, небо над Тибидохсом. Под ней неслабой горкой громоздились подарки, дразня и заставляя сладко замирать и трепетать сердце. Столы, сделанные для удобства фуршетными, ломились от яств, многие из которых в лопухоидном мире давно разучились готовить. В своих углах выжидательно замерли оркестр циклопов и сводный хор привидений, но Медузия и Зуби, относясь к ним весьма с сомнением, заготовили какую-то мудрёную штуковину, позволяющую транслировать «в сейчас» старинные вальсы и мелодии народных танцев. Сначала, правда, была официально-торжественная часть – Сарданапал поздравил всех и пожелал исполнения всех желаний (не слишком ли щедро, подумала я, всё ещё в некоторой тревоге из-за Маши, мало ли, кто что нажелает) и выразил надежду, что праздник всем запомнится как один из самых прекрасных моментов в школьной жизни, Медузия – что в наступающем семестре с учёбой у нас будет лучше и результативней (ну куда без поучений-то), Поклёп постращал немного, не выходя, впрочем, из регламента, Абдулле опять не дали прочесть его «Поэму тысячи проклятий»… Роль Путина отведена была, видимо, небом Тарараху – куранты (или некий их тибидохский аналог) прогремели после его речи. Все подняли бокалы. Правда, шампанское было только у преподавателей и магспирантов, всем прочим пришлось довольствоваться соком или колой. Оказывается, за двенадцать ударов можно успеть передумать о многом. Никогда, наверное, по-настоящему в Новый год у меня не было ощущения величайшего праздника, близости и возможности чудес. Что такое по сути лопухоидные праздники? Ну, кто ж этого не знает, кто ж на эту тему не ругался. Собраться за столом, нажраться, послушать президента, посмотреть «Голубой огонёк» и «Иронию судьбы» - и баиньки. У нас было в общем-то даже неплохо – всегда приходил кто-нибудь в гости, и не только бесцеремонные дяди и тёти, сразу начинавшие поучать меня ещё многословнее и энергичнее, чем родители, иногда приезжала дальняя родня, их рассказы хотя бы было интересно слушать. А вот в соседнем доме каждый Новый год что-нибудь случается – то пожар, то пьяная драка, то хотя бы из окна кто-нибудь выпадет. Обалденные воспоминания там детям останутся. Мне-то что… Всего лишь то, что это было одной из самых тяжёлых травм моего детства – что нет никакого Деда Мороза и желания не сбываются. И главное, чёрта с два кому-то объяснишь, в чём трагедия. Что не каких-то особо крутых подарков мне не хватает, а… И вот здесь я ощутила, что что-то во мне возродилось. Волшебство, это самое потерянное мною волшебство, сотканное из серебристых блёсток снега и нитей «дождика», света свечей и мягкой ёлочной ваты, было разлито вокруг в воздухе, пронизало всех и вся. Так, что на глаза наворачивались слёзы и душа пела. Здесь, в мире, казавшемся сном или выдумкой, всё было таким настоящим, таким прекрасным… Чудеса возможны. Они близки как никогда. С последним ударом курантов я осушила бокал. - «Все загадывают желания, все пьют за счастье… Можно подумать, если я за него выпью – оно станет возможным». Опустевший бокал выпорхнул из моих рук серебряной бабочкой и удалился куда-то вместе с роем таких же. Настала пора разбирать лежащие под ёлкой подарки. Каким образом около двухсот человек ориентируются в горе подарков, где их даже не двести, а раза в два хотя бы больше – оставалось загадкой. Я ещё раз от души возблагодарила Сарданапала за крохотную, но всё-таки стипендию – иначе на что бы такие бедолаги, как я, покупали друзьям подарки? Ого, вот и мне. От Лизы. Заметив, что я нашла, она помахала мне рукой и взялась за завязочки моего подарка. Симпатичный амулетик на счастье. Не важно, насколько он там счастливый, выглядит-то красиво. И флакончик духов – тонкий аромат роз, росисто-свежий… Я люблю розы. Кто как, кому-то, может, розы надоели и кажутся пошлыми и скучными, а мне вот нравятся. Может, потому, что меня ими, прямо скажем, никто не избаловал? Я видела розы только на прилавках и в чужих руках… Какая же она хорошая. Только бы ей понравился мой подарок. Я так старалась, выбирая. О, кажется, понравился. Этот резной гребень мало того, что красивый, так ещё и без традиционных для магических вещей сомнительных сюрпризов – спасибо Кате Лотковой, соображающей в таких вещах и не имеющей ни тяги, ни таланта к дружеским подставам. Гореанна, видимо, насмотревшись на мои мучения, подарила мне самопишущее перо. Это очень кстати… Теперь главное научиться им как следует пользоваться, а то с моими талантами это чревато только новыми видами приколов. Мы с Лизой вскладчину подарили Гореанне энциклопедию по славянской магии – раз уж ей так интересно. Вот уж действительно тот случай, когда не знаешь что подарить – подари книгу. Правда, сложность в том, чтоб такой книги у одариваемого точно не было. Ну, во всяком случае, тут мы не прогадали. Шито-Крыто подарила мне симпатичный (в её, Шито-Крытовском, понимании) браслетик из каких-то косточек. Что-то я, честно говоря, побаиваюсь его пока примерять. Рита, конечно, в курсе, что в магии я в районе абсолютного нуля, но натуру-то так просто не переделаешь, мало ли, что это за ядрёная черномагическая хреновина, отобьёт её амулет или нет… Надеюсь, мой подарок ей не покажется слишком унылым и банальным – записная книжка, с виду тоненькая, но страницы в ней, как обещается, не кончаются, и сама открывающаяся на нужной странице, стоит только шепнуть ей, что ищешь. Ну, я просто не знаю, что подарить такому человеку, как Рита, всё самое крутое у неё наверняка уже есть. Наверное, без подарка здесь не остался никто. Даже Тамара Савина, нелюдимая девочка с тяжёлым взглядом, тоже что-то распаковывала. Рядом кружится Пипа в сине-сиреневом паланкине, в руках у неё коробочка, как будто мерцающая знакомыми буквами латиницы… – Ух ты, это кто мне подарил такое зеркальце? – услышала я возглас Жанны Аббатиковой. Не я, я подарила набор противозапуковых закладок. Не за противозапуковость даже, а за то, что очень уж классные на них картинки с разнообразной нежитью. Реалистичные такие, брр. О, а она мне подарила, как и обещала, тени и карандаш для бровей. Вот и вопрос после этого, кто из нас рос в цивилизации, а кто в тайге. Я лично косметику б дарить не решилась, я в этом всё-таки чайничек. Интересно, а это от кого? Здесь анонимность подарков, блин, пугает – может, это, конечно, стеснительность, а может, и не самый добрый умысел. Но вроде, кольцо молчит, на магию не реагирует. Была бы магия – оно бы хоть фыркнуло, особенно если магия враждебная… Так что либо свёрток полностью немагический, либо уровень маскировки очень хороший. Ладно, была – не была, открою. Интуиция мне ничего против не говорит. В свёртке, аккуратно обёрнутый мягкой цветастой тканью, лежал резной деревянный гребень для закалывания волос. Несмотря на то, что дерево было хорошо отполировано, чувствовалось, что гребень новенький. От кого это может быть, в чьём характере такие подарки? На ум приходила только Ягге, тяготеющая ко всему такому природно-старинно-женственному, но Ягге это быть не могла, с ней мы были недостаточно хорошо знакомы – в магпункте я была, по счастью, всего пару раз. Да и Ягге не стала бы скрываться, с какой стати. Я встряхнула свёрток и из него выпало ещё и деревянное ожерелье – маленькие бусинки и звёздочки, нанизанные на леску. Не, ну прямо уже интересно, от кого это? – Тайный поклонник завёлся? – хихикнула над ухом Пипа, - что-то, однако, тенденция на деревянные вещи пошла! Лизон – гребень (ну, это я в курсе, что ты подарила), Ритке Тузиков прислал шкатулку для ядов (ну, может, он думал, что для украшений, но у Ритки стопудово будет для ядов). Мне вот Г.П. тоже колечко подарил, из обломка его лучшей метлы высверленное. Красное дерево, не хухры-мухры! И ведь впору оказалось, ты прикинь! А ожерельице клёвое, да. Не от Бейтарелкина, факт – от него если только из каких-нибудь костей было бы, точно не из безобидных деревяшек. – А с каких это Бейтарелкин должен мне ожерелья дарить? – принялась зеленеть я, - ему что, больше некому? – О, а что, это мешает? Чисто по дружбе же. Это даже Медузия вон заметила, как вы сдружились. Да не сопи ты, Зёмка, и испепелять меня взглядом не надо, я несгораемая. Можно подумать, я что-то такое уж крамольное сказала. Я тебе, вообще-то, тоже кое-что подарить собиралась, да вот не доставили вовремя. Видать, такое сейчас времечко, даже купидончики в загул уходят. Ладно, пойду я, вон меня Пупперчик уже ждёт не дождётся. Хорошо тебе повеселиться. О господи, надеюсь, она не обиделась. Как-то резко я, в самом деле… Хотя, у неё на подобный счёт Танька должна была хороший иммунитет выработать. Уже играла музыка, уже многие танцевали, другие, правда, решили не терять времени даром и кинулись к столам. Рыжиков, например – блинчики с икрой явно возбуждали его куда больше, чем бальные танцы. Мне ещё в середине декабря Ягге, цепко держа мою голову, хотя я извивалась, как змея, напустила в рот зубников – это такие мутантные костеростки, после чего моим зубам могла позавидовать любая голливудская звезда, и теперь я собиралась со свежими силами накинуться на свои любимые сладости. Да, ничего не скажешь, есть у магического мира немало преимуществ. Русалка Поклёпа в зале тоже присутствовала, традиционно в бочке, даже была по-своему принаряжена – волосы заплетены в косы, уложенные вокруг головы и утыканные заколками с жемчугом, а на плечи наброшена парадная оранжевая с золотым шитьём мантия – ввиду того, что подобранные волосы грудь больше не закрывают, а тут всё-таки дети и всё такое. В этом новом образе Милюля выглядела старше и серьёзнее и вызывала малопостижимые ассоциации с украинской женщиной-политиком. Быстро оглядевшись, она поманила меня наманикюренным пальчиком. Недоумевая, я подошла. – Слушай, будь другом, - громко зашептала Милюля, пытаясь перекрыть грохот музыки, - слимонь мне с преподского стола шампанского, а? – А что, разве русалки пьют шампанское? – удивилась я. – Когда возможность есть, то всё пьют… Да не бойся, не нагорит тебе, я тебя, если что, отмажу… Иди, иди! Всегда была уверена, что что-то стащить для меня миссия нереальная – я неуклюжая, как слон. Однако сейчас, видимо, молитвами Милюли всё получилось. Даже обычно зоркая до всяких дисциплинарных нарушений Медузия с неотвратимыми карами надо мной не возникла. Нет, правда, можно ли русалкам шампанское? Тарарах вроде на этот счёт ничего не говорил. Ну и вроде как, что не запрещено, то разрешено… – Пошли дурака за бутылкой, так он одну и принесёт… Да шучу, спасибо, спасибо тебе, милая! А Клёпу ты не бойся, он у меня понемногу исправляется, человеком становится… Хи-хи, да? Нежить из мага человека делает! – За что ты его любишь? – вырвалось у меня, - он же злобный сухарь! – За что надо, за то и люблю! – обиделась Милюля, - на себя посмотри, ты своего этого… за что любишь? – Своего кого?! – снова позеленела я. Русалка закатила глаза к потолку. – Умоляю тебя! Не делай такое лицо, а? Я подольше тебя на свете живу, разбираюсь, небось… Любишь и люби, мне-то что. Не принесёшь мне ещё икорки? Если не затруднит. Я направилась к столу, грустно размышляя о том, что Пипа, может, и правда ничего такого не имела в виду, но если уж русалка что-то заметила… В зале было полутемно, но сверкали огни гирлянд, какая-то светомузыка, горели свечи, так что разглядеть всё было вполне можно. Вот мимо пронеслись в танце Великая Зуби с Готфридом Бульонским, Медузия с Мак-Гилликадди (она могла б, наверное, танцевать и с Сарданапалом, но тогда, пожалуй, улыбок вокруг было б ещё больше, и таких, что волосы у неё точно зашипели бы), танцевать с Машей выстроилась очередь из самых шикарных кавалеров Тибидохса. Нешикарные толпились чуть поодаль, вздыхали и тоже на что-то надеялись. Вот Гореанна танцует с Пруном. Прун заметно волнуется. Вот Лиза с Ритой что-то – а может, кого-то – увлечённо обсуждают, Рита устало, как от назойливой мухи, отмахивается от надоедливого поклонника. Кудрявая магспирантка – всё не могу запомнить её имя – утешает Таню, сидящую с безразличным лицом. Ванечка не приехал, хотя мог… У него там, видите ли, тяжёлые пациенты, их никак нельзя бросить. По слухам, Таня с криком «Тебе последняя кикимора дороже меня» запустила зудильником в стенку, от стены откололся приличный кусок штукатурки. Чуть поодаль страдающей горой возвышался Бульонов – Пипа уже второй танец танцевала с Пуппером. …Пипа и Гурий? Мир сошёл с ума? Краем глаза я заметила, что ко мне двинулся было Стас, одетый по такому случаю в более приличный, но всё равно косо на нём сидящий костюм – может, планировал пригласить меня на танец, хотя от него такого не очень ожидаешь, может – просто что-то сказать, но к своему несчастью налетел на всхлипывающую рослую, можно даже сказать – дородную третьекурсницу, кажется, проигнорированную кем-то из сравнительно успешных ухажёров Маши, и переживающую по этому поводу. Девица вцепилась в него, как бульдог в кость, и тут же прижала к своему пышному бюсту – Стас только сдавленно пискнул. Я аж задохнулась от такого поворота. Не, ну нормально? Он вообще-то ко мне шёл! Хотя, на все сто я в этом уверена не была, поэтому вмешиваться не решилась. Я-то поскандалила бы и забыла, а ему точно хочется жить героем анекдотов, как за его внимание старшие девчонки дерутся? Ему и так для нервозности причин хватает. – Потанцуем? – гаркнул над ухом, видимо, из опасений, что не расслышу в таком шуме, Глеб. Я выронила стопку бутербродов и замахала руками. – Во-первых, нельзя ж так пугать, тут некоторые очень даже смертные! Во-вторых, не надо так шутить, где я и где танцы? – А что вдруг? – он меланхолично заглотил половину бутерброда, - стесняешься, что ли? – А хоть бы даже и так? Не умею я танцевать! – Ой, да ладно. Никто тут не будет обращать внимания на твои огрехи, им и так есть, чем заняться. Просто перебирай ногами и получай удовольствие от этого несложного процесса. Я подумала и решила, что почему бы нет. Новогодняя ночь, все дела, вон даже чудеса начали понемногу случаться, вдруг случится ещё такое чудо, что я не совсем коровисто буду выглядеть? Глеб был одет, в общем, как обычно – рубашку эту я на нём уже видела, волосы завязаны так же небрежно. Движения спокойные и уверенные, словно всё вокруг не то чтоб не существует, но не стоит какого-то пристального внимания. Размышления о том, что вот бы хорошо научиться так же не париться из-за всякой ерунды заканчиваются мыслью, что да, хорошо бы, только я кончилась бы в процессе такого обучения очень быстро. – А теперь давай поговорим. Это ведь ты подарила? – Что? Смутно надеюсь, что у тебя был не один подарок. – Не один, верно, но подарки Ленки и Жанны я уж как-нибудь опознаю, равно как и Лизин. Тем более что они все подписываются. А от анонимок как-то не ожидаешь чего-то толкового… От лысегорских каталогов, в общем-то, тоже, тем более когда посоветоваться не решишься. Но аннотации к этой подставке для карандашей – очень натуралистично выполненному слепку узловатой человеческой руки, вроде как, за образец был какой-то сумасшедший художник, с которым связана некая леденящая душу история – были более чем скромными, что давало предположение, что этим не маскируется кучища недостатков. Подставка цепляется пальцами за мольберт, а в костяшках отверстия для карандашей, а в большом пальце отверстие пошире, туда можно вставлять резинку или растушёвку. – Ну… я подумала, что тебе может такая вещь пригодиться. Не вечно же карандаши за ухо пихать. Тем более что уха всего два. И тем более что ты не всегда вспоминаешь их оттуда вынимать Глеб рефлекторно притронулся к уху и расхохотался. – Здраво… Спасибо. Мне понравилось, я серьёзно. Ну, свой подарок я тебе решил вручить лично. Потому что инструкции к нему не существует, а инструктаж нужен. И потому что мало ли, вдруг не понравится… Он жестом хрестоматийного фокусника явил мне пышную чёрную розу на коротком стебле. Чернющую. Как гуталин. – Ой… - я принялась выбирать в качестве реакции что-нибудь, что не походило бы на банальный восторженный писк. Нда, вот подарить ему что-нибудь, связанное с рисованием – в общем-то много ума не надо, его увлечения достаточно очевидны. А вот откуда он знал, что я розы люблю? Я что, упоминала? А кто меня знает… И к тому же, эта роза – чёрная. Прямо по-настоящему чёрная. Такого ведь в реальном мире не бывает. Самые чайные-пречайные розы – просто тёмно-бордовые. А эта смолянисто поблёскивает, и при этом совершенно такая… настоящая. – Погоди, это не всё. Колешь пальцем вот этот шип – роза превращается… В перчатку. Длинную чёрную перчатку, в каких дамы ходят в театры или куда-нибудь ещё, что называется, в высокое общество. Одинокая перчатка – это для начала неплохо, но даже две, боюсь, не сделали бы из меня даму. – В этой перчатке ты сможешь безбоязненно прикасаться к проклятым предметам. Ну, не ко всем – к тому жертвенному скелету всё-таки не советовал бы. Но с завязочками сумки точно проблем не будет. Встряхиваешь её – и она превращается обратно в розу. Все стремятся оградить меня от рисков магического мира, теперь главное – чтоб эти обереги не передрались между собой… – Нажимаешь вот на этот шип… Да, колоться об шип – приятного мало, но чёрная магия, увы, работает именно так… Роза превращается в фонарь. Я снова восхищённо охнула – фонарь был красивый. Чёрная коробочка, увитая поверху и понизу орнаментом, напоминающим древесные корни, за один такой корень, собственно, его и надо держать. Тяжёлый явно как сволочь, но до чего красивый! – Это потайной фонарь. То есть, его свет видит только тот, кто его держит. Ты должна помнить о подобных вещах. Собственно, это изначально фонарь и был, но после соответствующих модификаций приобрёл ещё две формы. Про формы я, конечно, уже знала. Многие магические предметы имеют вторую, а то и больше, форму, взять вот хоть сфинкса у академика, имеющего форму животного и форму украшения на двери. Ну и многие книги, в общем-то, тоже. – Ничего себе! То есть… Это ты сделал? Вот эти ещё две формы? – Да. Заклинание древнее, не самое сложное, но процесс в целом долгий и муторный. Кладёшь пальцы вот так, сжимаешь – превращается в розу. – Поняла. А напрямую из перчатки в фонарь или из фонаря в перчатку – есть функция? – я изо всех сил держалась, чтоб не начать расспрашивать, как предметы снабжают ещё двумя формами. Ой нет, такую тему, как физика волшебного мира, лучше вообще не поднимать. Вот хотя бы – что тут происходит с массой? Перчатка и роза ладно, сопоставимы по весу, а фонарь-то тяжелее раз так в… много. Откуда берётся эта дополнительная масса? Точнее, раз уж фонарь – это основная форма, то куда девается большая часть его массы при активации других форм? Хотя что там, будто я не видела здесь куда более внушительные вещи. Сначала стоило бы спросить о превращении Рыжикова в кактус, но спрашивать у рассерженной Зуби было чревато изучением вопроса на собственной шкуре. Проходить эту тему мы вообще, разумеется, будем, но определённо не на первом курсе. Ладно, всё. Думать в новогоднюю ночь об учёбе у нас достаточно Свеколт, Шурасика и Гореанны, нечего покушаться на их лавры. – Я, конечно, не спец, поэтому может, сейчас смешно скажу, но где ты научился так танцевать? – У меня были прекрасные учителя, - с самым серьёзным видом ответил Глеб, - ведьмы с языческого кладбища, выходящие в полнолуние водить хороводы с солдатами сгинувшего легиона СС. – Ха! Я б на это посмотрела! – Так это ж не проблема устроить… Что в нём определённо невыносимо – порой совершенно невозможно понять, когда он серьёзен, когда шутит. Как Лиза к этому адаптировалась? – И чему ещё вы там у них выучились? – я решила поддержать установившийся тон, избегая смотреть ему в глаза – всё равно в непроницаемых зрачках совершенно ничего невозможно прочесть. Он хмыкнул. – Тебе рассказать в подробностях? Или может быть, показать? Ладно, признаю своё поражение, он сумел уничтожить остатки моего самообладания. Я вырвалась и, не разбирая дороги, ринулась в ближайший коридор, бежала сколько-то, потом остановилась, прижавшись к стене, чтобы её холодом остудить жар. Сердце колотилось как бешеное, явно уверенное, что уж на сей-то раз оно из груди выпрыгнет. Глупо… От себя не убежишь. Любому чайнику известно. – Не боишься, что заблудишься? – он подошёл и встал рядом, я не видя ощущала выражение его лица, такое же самодовольно-насмешливое. – Ничего, как-нибудь выберусь. Кто-нибудь найдёт, рано или поздно… – Это правда, - его голос прозвучал над самым ухом, - я окажусь рядом, чтобы вывести тебя туда, куда нужно. Куда мне нужно. Нет, ну это уже… Набрав в грудь побольше воздуха, я обернулась. – Тебе не кажется, что это звучит как-то… неприлично? – Не кажется, - на его физиономии цвела всё та же ухмыла, - уверен. И это должно меня расстраивать и вызывать позабытое чувство стыда? – Ну вообще – почему бы и нет! Я, конечно, понимаю, что ты темнее, чем сама тьма, и у тебя очень условные понятия добра и зла, но какое-то понятие рациональности-то есть? Ты же всё понимаешь, тебе нет нужды объяснять некоторые вещи. Так почему б тебе просто не держаться от меня на расстоянии? – Почему? – он жестоко рассмеялся, - наверное, потому, что не хочу. Я задумалась. Наверное, надо дать ему по морде… Нерешительно взметнула руку… Но видно, в таком деле если долго размышляешь, да если вообще размышляешь, то вряд ли что получится. Он легко перехватил мою руку двумя пальцами и медленно подвёл к своему лицу, провёл моими пальцами себе по щеке. – Ты не хочешь ударить меня, Зёма. Точнее, не ударить ты меня хочешь. Просто – хочешь… Я рванулась, он расхохотался. – Пусти, пусти… негодяй… Он смеялся и смотрел на меня, и читал во мне, наверное, лучше, чем все телепаты Тибидохса. Несколько томительно долгих секунд он держал мою руку, а я чувствовала, что плавлюсь, что кожа сливается с кожей, переплетаясь нервами… Потом всё-таки выпустил. Огромен Тибидохс, много в нём закоулков, о которых не знает не то что Сарданапал, но даже джинн Абдулла. Но от себя не убежишь. От правды не убежишь. От проклятья не убежишь. Откуда-то доносились, причудливо заблудившимся эхом, гомон, смех, сполохи срабатывающих заклинаний и возгласы удивления от того, как они сработали – видимо, кто-то выпендривается приобретёнными знаниями и навыками, но с выпендрёжем получается когда как. Сквозь стены гонялись друг за другом привидения, радостно голося какую-то околесицу – вот уж кому даже наливать не надо. Где-то в незримом закутке домовые били попавшегося на воровстве хмыря. В общем, школа жила нормальной для праздничной ночи жизнью, со всеми сопутствующими бесчисленными радостями и драмами. За окном медленно, пританцовывая, падали крупные хлопья снега.