Зеркала

Первые числа января потонули в сладком тумане. Мы планомерно обжирались и почти ничего не делали. Почти – потому что Гореанна, как и обещала, вплотную занялась славянской магией, а мне хоть понемногу заниматься требовалось каждый день – надо ж что-то делать с сомнительной славой худшего ученика Тибидохса. В смысле, по оценкам, конечно, не худшего, но это потому, что от меня большего и не ждут. Впрочем, таких извращенцев, как мы, в Тибидохсе было мало – в библиотеке можно было встретить только Шурасика и Свеколт, да и они, справедливости ради сказать, больше смотрели друг на друга, чем в книгу. Даже Шито-Крыто-старшая отстала от Шито-Крыто-младшей и дала ей спокойно пожить. Глеб заходил, был спокоен и любезен, как всегда, словно ничего особенного не произошло. Хотя наверное, правда в том, что ничего особенного действительно не произошло. Ну, не для меня – для него. Тёмные маги, я уже успела понять, могут крайне по-разному подходить к построению отношений – от безумного собственничества и ревности, уничтожающей правого и виноватого, кто просто случился на пути, до полного наплевательства, с кем твой партнёр, когда он не с тобой. Не сказать, чтоб у Лизы с Глебом был второй вариант, но магия Локона, дающая железобетонные гарантии гранитной свадьбы, позволяет на многие вещи смотреть спокойнее. Никуда друг от друга они не денутся, тем более что и не хотят деваться. И они вполне гармоничная пара в том, что у обоих под оболочкой благодушной ироничности может скрываться такое, о чём лучше вообще не знать. Обычно, конечно, весёлые игры во флирт с наивными поклонниками или поклонницами, с последующей моральной или физической контузией оных и совместным смакованием подробностей, проходят курсе на третьем-четвёртом, но Лизе-то с Глебом прежде в них поиграть не свезло, так почему не поиграть сейчас. По крайней мере, по слухам, одного Лизиного настойчивого воздыхателя с огромным трудом расколдовали обратно из некой крайне неаппетитной субстанции, и он теперь на всякий случай шарахается от всех мало-мальски симпатичных девчонок. Преподы на этот счёт, ясное дело, воспитательные беседы проводят, но больше для проформы – во-первых да, кто виноват, что мальчику настолько отказал инстинкт самосохранения, во-вторых – раз уж у нас тут вообще существует тёмное отделение, то странно возмущаться тому, что тёмные маги ведут себя именно как тёмные маги. Так что проще держать под рукой амулеты, противоядия и свитки контр-заклинаний, ну и ждать, когда детишки перебесятся. В конце концов, большинство преподов живут на свете уже достаточно долго, чтоб видеть это всё много-много раз и понимать, что они могут изменить, что нет. В общем, суть в том, что поиграть с чьими-то чувствами, как кошка с мышкой – и может, даже потом в живых оставить, заботливо отряхнуть и купить леденец в утешение – это для тёмного мага вполне нормально. Это ничем не угрожает его серьёзным отношениям и не противоречит им. И это может даже не вызывать никакого осуждения со стороны его партнёра – пусть родное сердце побалуется, от нас убудет, что ли. А может вызывать, тогда ещё интереснее. Но здесь либо принимаешь другого таким, какой он есть, либо ну страдай. И всё это совершенно не исключает нежностей, цветочков, конфеток и прочих милашностей между собой и дружеских или покровительственных отношений с окружающими. Такие вот правила игры. Что среди всего этого делать мне? Ну, в широком смысле пытаться выжить, а конкретнее? Морозиться, когда Глеб совершенно так спокойно и без всяких сомнительных подтекстов спрашивает, как дела или предлагает чем-то помочь по учёбе, тоже не очень вариант. Но мозги и гордость я пока не растеряла и терять не планирую. Лебединая верность у них там или крайне свободная любовь, на своей шкуре я это точно проверять не хочу, она мне пока дорога. «Ну и кому, дура, хуже сделаешь?» - вопрошал странный ехидный внутренний голос, какого у меня, вроде бы, сроду не было. Я гостила у Ани, обещавшей показать мне свои детские фотографии и подарки из дома. По комнате Ани, надо сказать, нисколько нельзя было заподозрить, что она потомственная ведьма – обычная комната обычной тринадцатилетней девчонки. Вернее, половина комнаты, конечно – вторая-то половина занята Леной Сахай, что понятно по некоторым вкраплениям национального колорита. Да и слушала Анечка, между нами, всякую гадость преимущественно из спектра заурядной лопухоидной попсы. Вот сейчас у неё играло «Русское радио» (я что-то даже не удивлена, что от него и на Буяне не скроешься) и жалостным девичьим голосом плакалось: Мамочка, что с нами будет, Я полюбила бандита. «На меня посмотри – сразу полегчает», - усмехнулась про себя я. – Ну, как тебе Стасов подарок? – спросила вдруг Анька, на миг оторвавшись от укрепления на стене очередного постера – магического, оживающего. На нём была запечатлена нынешняя юношеская сборная Тибидохса в полном составе и на инструментах. В последний момент фотограф отказался от мысли сфотографировать и Гоярына – дракон на оживающем постере мог вести себя не очень хорошо и по итогам остаться в кадре один. – Стасов? - удивилась я, - что ты имеешь в виду? – Ну гребень и бусы. Правда же, у него настоящий талант? Он что угодно выстругать может. Мне вон расчёску какую сделал! А я же видела, как он над этими гребнем и бусами работал – зашла к нему в комнату невовремя, книгу по нежитеведенью захотела показать. Он засмущался так… Потом потребовал с меня клятву, что я никому не расскажу… Но он же уже подарил, так что можно и рассказать, наверное. Нда. То, что он не только мне, но и Аньке подарок сделал, меня обрадовало. А то я устала гнать от себя подозрения, что Стас деликатно подбивает ко мне клинья. – Ну вот, и пос-следний уголок, - Аня торжественно вонзила в стену четвёртую кнопку и отошла полюбоваться результатом. Игроки на постере заметно зашевелились – Маша Феклищева, которая там была ещё прежней, «дозеркальной», спешила спрятаться за спину Горлопуза, защитники недоумевающе косились на соседний постер, неоживающий - со «Smash!». Да уж, как я их понимаю… – Зём, а тебе там, дома, какой-нибудь мальчик сильно нравился? – спросила вдруг Вреднюкина. Я опешила и сразу даже не знала, что ответить. – А к чему ты это? – Просто интересно… Ой не темни, Анечка, всё, что интересно девчонкам насчёт друг друга, обычно очень непросто. – Мне вот нравился один… Но потом я подумала, что любить лопухоида неправильно. Магам лучше любить магов, а лопухоидам – лопухоидов. – Ну, знаешь, Ань, это уже шовинизм какой-то. – Что? – Не важно. Разве в человеке главное – наличие или отсутствие магии? Разве для настоящей любви это важно? Девочка захлопала ресницами. – Нет-нет, конечно. Просто… Ну, лучше любить того, кто может понять тебя, с кем у вас одна жизнь. Лопухоида придётся либо очень долго готовить к правде, либо скрывать её. А врать тому, кого любишь, это как-то совсем… Да вообще, ты много видела счастливых пар лопухоидов и магов? Я как раз думала, как бы помягче напомнить, что я вообще никаких пар с участием магов не видела до того, как попала сюда, а Аня продолжала: – Всё-таки нам всем необыкновенно повезло, что существует Тибидохс. Кого ни спроси – кто магорожденные, в смысле – у всех родители познакомились здесь… Нет, правда, не напомнить ли ей, что ко мне эта удача не совсем относится? Я вообще не должна была сюда попадать. Я стопроцентный лопухоид, блин! К чему она всё это завела всё, а? Это у меня паранойя, или это она так изящно намекает, что я тут лишний и неудачный элемент, потому что ей нравится Стас, а Стасу нравлюсь я… Ну уж нет, это вот совершенно чересчур. – А что тебе подарил отец? – спросила я то ли чтоб сменить тему, то ли полуосознанно в отместку. Аня вздохнула. – Отменил отработку в хранилище с кишками. Ну, вообще для Поклёпа-то это обалдеть какой щедрый подарок. Это он явно в хорошем настроении был. Вообще не понимаю двух вещей – во-первых, зачем в принципе делать уборку в этих хранилищах силами учеников, если с этим прекрасно справляется мирная нежить, во-вторых – что такого страшного для всего белого отделения именно в этом хранилище, с кишками. Они ж там заспиртованные в баночках стоят. Вот где сушёные жабы, крысы и прочие прелести – ещё ладно, понимаю. Хотя и они расфасованы в аккуратные бумажные пакеты либо развешаны на верёвочках, главное вовремя уворачиваться, чтобы мордой не стукнуться. Вот на практической магии всё это придётся непосредственно руками трогать… – …А мама амулетик подарила – он от купидонов защищает. – От купидонов? Так они вроде ни на кого не кидаются. Девочка хихикнула. – Ну да, не кидаются… Да они, если задуматься, опаснее всей остальной нежити, вместе взятой. Вот мама и прислала мне этот амулетик, чтобы какой-нибудь купидон не влюбил меня в кого попало. «Ну да, твоя-то матушка знает, насколько хреново это бывает», - невольно подумалось мне. – Да, наверное, в чём-то лопухоиды и счастливее, можно сказать… Я имею в виду, у них же нет всех этих страстей с купидончиками, заклятьями, зельями… Вон Юлька вирусную любовь подцепить умудрилась, теперь из комнаты не вылазит, чтоб ещё кого-нибудь не обчихать. – Ну ты заговорилась, Анька, а ещё потомственная ведьма! Неужели ты думаешь, что если лопухоиды не видят купидонов и не верят в большинстве своём в заговоры, то их это не касается? Незнание, как известно, не защищает. И их присушивают. Спроси у своего папочки, он после каждых каникул на три часа разбор полётов устраивает на тему, кто чего в лопухоидном мире натворил, и львиная доля как раз – любовная магия… Аня враз посерьёзнела. – Как же тогда отличить её, настоящую любовь, от искусственной? И есть ли вообще любовь настоящая, или то, что мы думаем, что настоящая – на самом деле тоже искусственная, просто мы не знаем, как именно она была вызвана? Глубокая мысль, Анечка. Я б даже сказала – глубже, чем ты сейчас готова. – Не знаю, думаю, нужно спрашивать у преподов из белых. – Почему? – Ну, что они одобряют и находят красивым и правильным – то и есть настоящая, а что не укладывается в эти рамки – то просто магическое наваждение. – Зёма, ты чего? Ничего, Ань, лучше не вдаваться в эти рассуждения дальше, правда. Выходя, я скользнула взглядом по постеру с «Тату» и усмехнулась – нет, правда, а если б первый, кого я встречу, был не мужского пола, а женского, проклятье всё равно бы сработало? Что-то мне подсказывает, что да. Магия лёгких путей не ищет, а проклятью – ему вообще плевать на все обстоятельства. Ему лишь бы сработать. Лиза как раз заканчивала подвешивать к потолку конструкцию из стеклянных и металлических палочек и колец на лесках. При каждом лёгком прикосновении палочки и колечки приходили в движение, ударялись друг о друга с лёгким мелодичным звоном. – Музыка ветра. Здорово, правда? – Ага, мне такие штуки всегда нравились. Правда, больше такие, которые именно в виде колокольчиков. Долго мечтала себе подобный купить. – И как, купила? – Лиза спустилась на пол и теперь придирчиво оценивала проделанную работу. – Не-а. То денег не было, то пути мимо того магазинчика не лежали. – Печально как-то. Ну всё, ты мне подала идею следующего подарка, эй, не спорь! А пока вместе со мной поумиляйся этой штуковине, всё-таки она висит в нашей общей комнате, мне приятно, что она тебе тоже нравится, даже ещё больше, чем мне… Жанна подарила. Пипа сказала – неожиданный какой-то от неё подарок, а вот ничего подобного. Жанна меня первое время тоже удивляла своей склонностью ко всяким милашностям – браслетики всякие, календарики с котятками… – Ой, будто ты сама не такая. И будто когда-то существовало правило, что тёмный маг может умиляться только жабам, мрачным надгробиям и смертельным заклинаниям. Это Тибидохс делится на тёмное и белое отделения, а в жизни красок поболе, чем две. – Точно, - Лиза расхохоталась, плюхнувшись на кровать, - да у нас вообще такому определению только Ритка, наверное, соответствует. Пипа ж вон тоже тёмная, а на редкость жизнерадостный человек, цветочки, бантики и вся романтическая шелуха наличествуют в полный рост. Да я б сказала, что светлым тоже не исключительно лужайки с бабочками и ромашками по нраву. Разве что, им сложнее бывает в этом признаться, имидж и всё такое… Это нам, тёмным, хорошо – что хотим, то и любим, а если кого-то что-то не устраивает – мы даже любезно путёвку выдадим в пешее эротическое путешествие… – Это да… Что меня, помнится, больше всего исторически удивляло – это две вещи. Первое – это что перевод на тёмное отделение используется в порядке наказания. Заслуживай, значит, обратно право зваться светлым. А второе – что осуждал Магфорд за деление на 4 факультета, якобы некую унификацию учеников и засовывание в прокрустово ложе, человек, у которого в школе всего два отделения. При чём в Магфорде в строгом смысле ни один факультет не является «плохим» или «хорошим». Сколько-то времени безуспешно пытаясь найти себе место, я наконец плюнула, схватила гробовую крышку и пошла к «взлётной полосе». Таня, например, считала, что лучшее лекарство от тоски и депрессии – полёт. Ну вот и проверим сейчас. Правда, одна я до сих пор ни разу не летала. Либо на тренировках, либо в сопровождении Глеба. Так что запросто рискую разбиться… Ха, вот это хороший вопрос, что произойдёт, если я разобьюсь. Может, меня тогда выкинет наконец обратно в мой мир? Это было бы неплохо, давно пора заканчивать с этим бредом… Причину своего тихого бешенства я сейчас как раз и сформулировала – неприятно быть пешкой. Как понимать моё нынешнее существование – я теперь тоже емцовский персонаж? И это он придумывает мои дальнейшие действия, моё настроение, мои мысли сейчас? Выбирает, пойти мне налево или направо, ухмыльнуться при виде очередной стенной ниши с проклятым артефактом, окружённым растяжками с защитными заклятьями или потянуться к приколотой на груди розе – превратить ли её в перчатку, проверить, могу ли я коснуться этой смертельно опасной дряни? Не знаю, легко ли это представить и понять – как хочется сломать его игру, поступить не так, как он задумал – сорваться с места, побежать… А если именно это он сейчас и придумал? Остановиться, развернуться? Как понять, где те невидимые нити, которые дёргают меня, как куклу, если он так усердно убеждает меня, что это мои мысли, мои желания? Чего ты хочешь, хотелось орать мне, чего ты хочешь? Полететь решила на Торопыгусе, хотя Рыжиков и на Тикалусе звал нас с Пипой «Формулой-1» - у нас были самые скоростные инструменты в команде. Так. Теперь главное крепко-крепко вцепиться в норовистую крышку и показать ей, кто в доме хозяин. Ледяной ветер хлестал по щекам, пронизывал несмотря на куртку. Хотя ещё ведь не так холодно… Схватившись за ручку, я резко вывернула инструмент влево, потом – вверх. Какой бы вираж заложить? Свой инструмент, что ни говори, я полюбила. Мало того, что быстрый, он ещё и очень удобный. В нём можно сидеть, лежать, можно взять какой-то багаж, многие фигуры с ним не представляют таких сложностей, как со скрипкой или пылесосом. Правда, драконбол все мои мысли не занимает. Для спортивных игр я всегда была слишком разиней, мне больше по душе просто летать. Не полететь ли мне к морю? Океан, понятно, не замерзает, и тяжёлые сизые волны сейчас с рёвом бьются о мрачные неприступные скалы. Где-то среди этой ощерившейся, опасной гряды камней одно из тех мест, где Глеб любит рисовать. А ещё, он говорил, здесь есть пещеры… Интересно, если я заблужусь, меня всё равно найдут? Обещал кое-кто… Приземление было ещё одним экзаменом на выносливость и сообразительность, до сих пор тормозила я тоже под надзором и инструктажем. Уф. Господи, ну и ветрище здесь, наверное – ну, обычно, сейчас-то довольно тихо. Каменистая земля вылизана от снега, как оголённые кости. Эй, что это, звуки песни? Некоторое время я всё-таки думала, что завывание ветра среди камней. Нет, точно песня. Какой сглаженный может петь в таком месте? Голос звонкий и юный. Более чем юный – определённо, ученический. И что там этот внезапный юный талант поёт? Слов я долго не могла разобрать, и не сразу поняла, почему. Подай же, дяучина, Подай же, дяучина, Белую рученьку… Это что, украинский? Тот, кто поёт – за этим выступом скалы, больше где. Так, интересно, очень интересно, о ком это я сейчас узнаю что-то новое… Нехай бы я жила, Нехай бы я жила, Кохання не знала… Услыхав мои шаги, поющий замер и обернулся. Это оказался… Стас. – Зё-Зё-Зёма! О-о-откуда ты здесь? То же у тебя могла бы спросить. Но язык прилип к гортани. Вот уж действительно шок – это по-нашему! – Это… ты здесь сейчас пел? – тупо выдавила наконец я. Нет, как будто, блин, это мог быть кто-то ещё! Сводный хор привидений у него в кармане, что ли? – Да… я. Вот и конура его стоит у большого камня. – Но… ты же… – Т-ты име… имеешь в виду, ч-что я за-за-заикаюсь? Ви-видишь, ко-когда я п-пою, я не за-за-заикаюсь. Я па-па-представляю, что это не… не я… – Да, я как-то читала о чём-то подобном. У тебя отлично получается! – Сы-спасибо… - просиял он. Интересно, эти два любителя прекрасного здесь когда-нибудь пересекались? Хотя вряд ли. Глеб любит рисовать вечером и ночью, собственно, он может себе позволить такой экстрим, в том числе потому, что подсветку себе организует без проблем и в нужной степени, а Стас едва ли на такое мог бы решиться. Да и Глеб лёгких путей не ищет, он со своей ступой способен пролезть туда, куда Стас не додумается, да и правильно – можно так припечататься, что потом придётся осваивать пылесос – если не инвалидную коляску. – Да, Стас, спасибо тебе за подарок. – Ты да-да-догадалась, ч-что это от меня? – Ага, - не моргнув глазом, соврала я. Ну, зачем выдавать Аньку, ещё обидится на меня, слёз и драм потом будет… - но не сразу, конечно. Легко ли поверить, что такой шедевр мог изготовить… ну, не взрослый. – Тебе… Пы-пы-правда понравилось? – Спрашиваешь! Ты настоящий талантище! Кто тебя так выучил? Медаль ему имени Сарданапала, точно… Стас усиленно ковырял ботинком снег. – Всё равно, я тебе не нравлюсь! – выпалил вдруг он. – Да ты что мелешь? – поразилась я этому неожиданному порыву – аж без заиканья это выдал, - Стас, мы же вроде друзья? Ну, мы, конечно, всего полгода друг друга знаем, но насколько можно судить о полугодовом знакомстве… Ну, если я тебя чем обидела, прости! – Не понимаешь ты! – похоже, когда он так сильно волнуется, он просто забывает, что заикается. Видимо, заикание включается, когда он обдумывает, что сказать, а когда слова вперёд мыслей, то его и нет, - смотришь и не видишь, сквозь меня да не в меня. Лучше б ты и не дружила тогда, не так бы тошно было! Правду Наина мне сказала, ты и всерьёз меня не принимаешь! От волнения он перешёл на родной язык, и дальше я понимала из сказанного примерно треть и интуитивно – в наших языках, конечно, много общих корней, языки-братья, но на такой скорости разбирать сложновато. Однако в том числе по интонациям, поняла я больше, чем мне, честно говоря, хотелось бы. Господи, он бы не скинулся ещё… На всякий случай заходя между Стасом и обрывом, я подыскивала подходящие слова. Было это нелегко. – Стас, извини, я и подумать не могла… То есть, могла, но… Прости, пожалуйста, ты хороший, ты замечательный, ты мой друг, ты это знаешь… Но любить тебя я не могу. Не могу, а не не хочу, поверь! – Ка-конечно… Н-не можешь. Разве м-можно лю-любить та-такого заику и ва-ва-вообще урода? Они все п-правы, я па-похож на пу-пу-пугало… – Кто эти все и сколько их? Терёшина? Нашёл, кого слушать! Это ей, однако, точно про уродство рассуждать, у неё самой морда крысиная! Заикаешься ты, ну надо же… Я что-то пока не слышала ни про одного заику, который бы так и помер неженатым. Ну, в своём мире точно не слышала… Это, вообще, было истинной правдой – не слышала. Хотя бы потому, что никогда не интересовалась этим вопросом, в голову бы не пришло. – И тебя наверняка кто-то очень даже любит, и тоже переживает, что ты этого не видишь… – Но п-почему не ты? Нет, правда, наверное, это называют эмоциональным шантажом? И ведь в этом есть логика, как не сказать. Какова цена всем этим уверениям, что мол, ты хороший, классный и кто-нибудь тебя полюбит, после слов «но только не я»? С чего я, вроде как, взяла, что кто-то ответит иначе? – Потому что я проклята! Стас испуганно хлопнул глазами. – Проклята? – Ну да! Из-за проклятья я попала сюда, вообще. И это… – Это опасно, хо-хочешь сы-сказать? – обречённо вопросил Стас. – Честно – не знаю. Всё сложно. Нет, я не думаю, что это безнадёжно… Нет, озвучивать вторую половину формулы проклятья я сейчас точно не хочу. Количество посвящённых лучше без крайней нужды не увеличивать. А вот что точно будет предметом моих размышлений ближайшие бессонные часы – это означает ли эта формула, что больше никого я полюбить и не смогу? Прямо-то это не сказано. Так что если я попытаюсь влюбиться в кого-нибудь другого? (Формулировка меня не коробила, нет, в магическом мире такие вещи вполне поддаются произволу, если можно присушить кого-то, то почему нельзя – себя?) Это сломает Его игру? Или наоборот, именно этого Он от меня и ждёт? От этого точно может крыша поехать… Когда я вернулась от Жанны и Ленки, в четыре руки учивших меня искусству магического макияжа, все были уже на месте. Даже более чем все – у нас была и Шито-Крыто. Вдвоём с Лизой они утешали расстроенную Гореанну. Нет, она не плакала, просто сидела с каменно-горестным видом, но это было сильнее всяких слёз. – Что случилось? Что-то с Гурием? – сразу вырвалось у меня. Все трое обернулись к двери. – С Гурием-то как раз всё, похоже, в порядке… Оказалось, тётя Настурция, решив, что племянник, по её мнению, слишком давно ей не звонил, позвонила ему сама. Племянник оказался в комнате Тани, это в 11-то часов вечера по местному времени, что само по себе уже замечательно… К тому же говорить с тётей и просить прощения за своё мерзкое поведение не собирался. Взбешённая тётя, не теряя времени даром, позвонила Гореанне и высказала ей за плохое исполнение обязанностей гуррехранителя и наобещала всяческих радостей. – Да это что такое! – я швырнула сумку на свою кровать через пол-комнаты, - эта тётка у вас там кто – правая рука королевы или наместник Папы Римского? Обматерили бы её да и всё! Гореанна посмотрела на меня тоскливо. – Поздно. Ваша Пипа её об… вот это самое слово. Она взяла зудильник вместо Гурия. Может, и неуместно, но я не могла сдержаться и загнулась в неприличном хохоте. – А, тогда отлично. Пипа – она да, она умеет… – Не то слово! Тётя Настурция была в ярости! Не знаю, что теперь будет… О, вы не представляете, что это за ужасная женщина! Она теперь превратит мою жизнь в кошмар… – Что-то не пойму, почему твою-то? Гурий большой мальчик, можно подумать, ты его действительно могла остановить, если он что-то решил! Как, вообще? Из сглаздамата пальнуть? И вообще, откуда у неё столько власти-то? Она что, единственная тётя в Англии, у которой есть племянник? – Нет, она просто такая тётя, у которой нет своей личной жизни и она хочет, чтоб и у племянника не было, - прошипела Шито-Крыто. – Нет, вы просто не представляете, что она может! Она может… всё… Она самого дьявола в аду достанет и доведёт так, что он прыгнет к грешникам в котёл! Она разрушит мою жизнь! – Да блин, как?! Я наконец окончательно прошла, согнала со своей подушки дрыхнущие там книги о болотной нежити и с наслаждением растянулась на кровати. Рита послала в чайник подогревающее заклинание. – Я объясню, - Гореанна поправила волосы и вообще как будто взяла себя в руки. Глядя на её строгий профиль и тонкие брови, я в который раз невольно подумала, что она мне кого-то напоминает, - вы, конечно же, слышали, что мои родители – не волшебники, а обычные люди. И вы знаете, что у нас, в Англии, это редкость. То есть, раньше таких детей не брали учиться в волшебные школы… – Но теперь-то берут! Ты же учишься. Причём отлично учишься. – Да. Но не всё так просто. Это на словах у нас можно учиться всем, а на самом деле ещё очень во многих предубеждение против детей из обычных людей… Наш профессор Даун фон Лабрадор, конечно, не такой, он замечательный человек и всегда на стороне учеников. Но на него очень давят… Некоторые наши учителя, я знаю, против даже полукровок, не то что таких, как я. – Чушь какая… Но при чём тут тётя Настурция? – О, очень даже при чём! Ведь благодаря ей меня взяли в школу. Она тонко намекнула всем, что я происхожу на самом деле от одного великого мага, почти столь же великого, как Древнир. Это неправда, но благодаря этому меня взяли. И теперь я у неё в руках. Поэтому она заставляет меня шпионить за Гурием, доносить на него. Поэтому вручила мне этот дурацкий сглаздамат и велела охранять её племянника. Она может всем рассказать, что у меня в предках не было никаких магов, и тогда… – Стоп, вот только в панику раньше времени не впадай. Ну, узнают они – и что дальше? – Рита вручила Гореанне ароматно дымящуюся чашку, - не бойся, не отравлено. Травлю я по другим дням недели. Что тогда, я спрашиваю? Выгонят тебя, что ли? С шестого-то курса? Да ещё отличницу? Формально-то права не имеют, формально лопухоидорожденные имеют право учиться, ты ж говоришь. И вообще, тогда им придётся признать, что столько лет их как дурачков водили за нос. – Да погоди, какие её доказательства-то? Доказать, что никакого мага не было – это посложнее, чем что он был! Как вообще можно такие вещи просто на словах утверждать? Она что, всем твоим предкам свечку держала? – А если и выгонят – переходи к нам, - улыбнулась Лиза, - у нас всем учиться можно, у нас мало не половина из лопухоидов. А хочешь, я с Семь-Пень-Дыром свяжусь, он её в выдру превратит… Гореанна окончательно успокоилась – долго психовать было не в её деятельной натуре. – Позвоню Пруну… Ему, наверное, тоже досталось… Ну и не буду я больше к Гурию лезть, пусть хоть завтра на Тане женится, это его жизнь, в конце концов! Кого из него эта ужасная женщина сделать хочет – полного неудачника, что ли? Она уже даже его достала, на что он терпеливый человек, практически до святости… – Кто, Гурий? – хмыкнула Ритка, - я думала – просто бесхарактерный, а оказывается, это святость. – Сложно ругаться с близким человеком, который тебя вырастил. И который внушал, что никому нельзя доверять, кроме семьи… Я же говорю, что она ужасная. В том и дело, что она умеет не только запугивать. Она манипулятор. Давит на чувство вины, припоминает все свои заслуги и грехи тех, кому когда-либо Гурий зря поверил… Она много лет внушала ему, что все кругом двуличные подхалимы, которых интересуют только его имя и деньги, и только она любит его просто так, потому что они одна семья. Это нам легко просто сказать, что она чудовище, она ж не наша тётя. – Да, пожалуй, я б с такой тётей повесилась, - покачала головой Лиза. Я между тем размышляла (может, это и нехорошо, но удержись тут), как это понимать – что поздно вечером Гурий делал в той комнате. Гореанна по привычке, что ли, думает, что дело в Таньке? Вроде бы, в их отношениях же была поставлена жирная точка. Да и Танька с Ванькой недавно помирились (опять же по зудильнику) – он сказал, что уже хотел вылететь, но ввиду сильно не лётной погоды не смог. И вообще, зудильник взяла Пипа, может, Таньки и в комнате-то тогда не было? Так всё-таки… Всё хорошее когда-нибудь кончается, кончились и каникулы. В новом семестре нам добавился новый предмет – теоретическая магия. Почему её не было в первом семестре, хотя практическая магия уже была? Да потому что в первом Сарданапал ещё был занят с пятикурсниками, а во втором они вышли на написание дипломов и у академика появилось время для нас. Тёмные ворчали, что жизнь к ним несправедлива – им добавилось сразу два новых предмета. – Это вуду – это что-то! – хихикал Рыжиков, - его ведёт настоящий колдун из Африки, представляешь? Самый сильный африканский колдун, его все племена уважают, все другие колдуны перед ним преклоняются. А он оставил всё и сюда приехал, представляешь, а? Пятикурсники завидуют жутко, просятся хотя бы так на лекции походить послушать. Он на уроки приходит в набедренной повязке из пальмовых листьев, в ожерелье из зубов, раскрашенный весь… Жуть! Девчонки аж пищат. А вне занятий видела – по-местному пытается одеваться! Не, кто негра в косоворотке не видел – тот зря жил… – А почему вуду аж на первом курсе? – удивилась я, - понимаю, курса с третьего бы его… Рыжиков важно потёр переносицу. – А вот, Сарданапал сказал, такие нынче детки пошли. Типа, особо одарённые… В основном тёмные, как я понимаю. Вам-то, светлым, ничего сверх нормы не добавили. В его словах смысл был. В середине января на Буян пожаловали дорогие гости – магфордская команда преподавателей и человек 50 разной обслуги, в основном переводчики и драконюхи. Тибидохцев несколько удивило вместо привычных ангарных джиннов увидеть обычных людей, только с лицами, закутанными, как у мумий, в тряпки. Впрочем, ведь и дракон у Магфорда был новый – вместо изрядно пострадавшего и отправленного на покой Кенг-Кинга теперь выставляли молодого, но очень перспективного Годзулю, логично, что и обслуга у него была другая. – Эти драконюхи – полулюди, полу- малоазиатские карликовые тролли, - пояснил тренер Невидимок Айзек Шмыглинг, - это суровые ребята, которые знают своё дело. Они родились и выросли среди таких драконов, как Годзуля! Мне не хотелось думать, каким образом могла получиться помесь человека с троллем, пусть даже малоазиатским и карликовым, и я верила Шмыглингу на слово. Тем более что управлялись с нравным Годзулей драконюхи действительно прекрасно – они умели подражать драконьему рыку и вообще знали о драконах больше, чем сам Тарарах, по его же собственному признанию. – Бедные, тяжело им, наверное, всё время замотанными ходить, - сочувственно вздыхала Аня, - они же не виноваты, что для людей они страшные такие… Друг на друга-то, небось, спокойно смотрят, там у себя, в ангарах, только и разматываются… Я слышала, одна девчонка хотела подглядеть, какие они, и умерла от разрыва сердца! – Женька-то с тёмного? Ну да! Её книга сглазила, и вообще не умерла она, а в магпункте лежит в коме. Для оживления, по стандарту, поцелуй нужен, но Женька и раньше-то была страшнее Чумы, а от сглаза у неё лицо стало синюшное и глаза навыкате… Хочешь не хочешь, а маленько командам перед матчем потренироваться надо, и периодически уроки у нас отменялись, а мы все отправлялись… нет, не просто гулять, а с огромнейшими заданиями в библиотеку. – Жалость-то какая, что они болельщиков не пускают! – шипел Рыжиков, листая нежитеведенье, - купол непрозрачным сделали… Слыханное ли дело, а? Как можно тут нежитеведенье зубрить, когда там сама Медузия на реактивной арфе раскатывает? – Это всё Поклёп. Он считает, видите ли, что если учитель на глазах у учеников вспашет носом песок, то навсегда потеряет свой авторитет. Сарданапал, понятно, так не считает, но Медузия тоже не согласна – может сгоряча в камень превратить. В последнее время я как-то много стала общаться с Рыжиковым. Это, впрочем, не странно – Жора был лёгким в общении человеком, ну, или казался таковым мне. Про таких говорят – вспыльчивый, но отходчивый. В том смысле, что всерьёз и надолго обидеть Рыжикова было невозможно, он не держал в себе ничего, не копил, не накручивал – вываливал всё сразу, плохое или хорошее, и достаточно легко переживал и шёл дальше. Подравшись и доказав кому надо чего надо, он сразу успокаивался и с души у него отлегало. С ним можно было всегда знать, что он о тебе думает, если ему приходил в голову какой-то вопрос, он его задавал, если же ничего не говорил – то и задних мыслей у него в голове, скорее всего, не было. Я это к тому, что незнание, конечно, не освобождает от ответственности, зато знание её здорово утяжеляет. С тех пор, как я узнала о чувствах Стаса и укрепилась в подозрениях о чувствах Ани к нему, мне стало труднее с ними общаться. Я понимала, что это глупо и недостойно, и старалась не подавать вида, но мне необходимо было время для выработки, так сказать, оптимальной стратегии. Мне не хотелось вести себя грубо и жестоко со Стасом – может, это и отшибло бы его странные чувства, но я так не могу, он мой друг. Иногда меня подмывало поделиться с ним своими мыслями по поводу Аньки, но я старалась держаться – если я ошибаюсь, мне ж просто не жить. Или Анька меня прибьёт, за такую медвежью услугу, если Стас начнёт от неё щемиться, или Стас – если я ошиблась, а он реально попытается переключиться, и Анька его отошьёт. Но высказанное и невысказанное, чувствовалось, зудило нас всех троих, и я, как старшая, должна найти какой-то выход, только вот я его пока не видела. Пипа как-то сказала, что светлые – это такие люди, которые периодически сами себя убивают. Пожалуй, она права…