Зеркала

Задолго на подходе к общей гостиной я услышала голоса. Один несомненно принадлежал Олесе Терёшиной, уже вполне оправившейся от сглазов и явно жаждущей новых. – Стас, я хоть и тёмная, но человек. Я тебе добра желаю. Неужели в тебе нет ни капельки гордости? Как ты можешь позволять этой девчонке так вытирать о тебя ноги? Не будь слепым, Стас, это глупо и бессмысленно. Начнём с того, что она теперь тёмная… Просто так с отделения на отделение не переводят. А какие книги она читает – меня мурашки по коже дерут! – А-а-олеся, Зе-Земфира чиста внутри, эт-то всё н-не важно… – Чиста внутри?! Ой ли! Стас, я бы на твоём месте не подозревала её в непорочности – Глеб взрослый парень и, извини меня, не рохля, как ты. Или ты думаешь, они где-то всё время пропадают вместе за чисто научными занятиями? Очнись, дорогой! Как ты ни расшибайся, любит она не тебя! Да это ж сразу понятно было… Может, это как-то жестоко с моей стороны, но не заметила я, чтоб Стас расшибался. Страдал – да, сколько угодно, но чтоб расшибаться? Впрочем, я и не в претензии совершенно, это б было ну точно ужасно. – Да я для начала не понимаю, как её на светлое-то зачислили, с такими склонностями и нежными отношениями с некромагами. Ты не думал вообще, откуда она взялась, из какого такого другого мира? Может быть, их связывает куда более долгая история? – Ды-думал. Чт-то она его сы-сы-сестра… Олеська зашлась хохотом, на грани того, впрочем, была и я. О да, блин, похожи-и-и… Хотя ну да, в сравнении с Ленкой и Жанной – пожалуй. Волосы тёмные, морды смуглые, издали, в тумане и с минусом как у Великой Зуби можно спутать даже. – Ой, какие ж вы, светленькие, простаки-то… Ну даже и так на что ты надеялся, что тебя в такую-то семью примут? Для этого, наверное, надо пару лет помогать мертвяков откапывать и их кишки сортировать, в парочке жертвоприношений поучаствовать, ну и так, по мелочи, столько-то запрещённых заклинаний выучить… А потом да, как докажешь, что достоин – можно и романтические прогулки по болотам с нежитью, и ложе из кладбищенской земли и разлагающихся трупов… Но тебе всё это счастье, кажется, не светит, занято Земфиркино сердце. Это было уже слишком. Хотелось, конечно, немедленно оторвать Терёшиной голову и подарить Глебу для каких-нибудь некромагических надобностей, давно напрашивается, но я уняла бешенство и вошла в гостиную нарочито спокойная и позёвывающая. – Терёшина, сбавь звук, а? Такое чувство, что ты это не Гоженко рассказываешь, а всему Тибидохсу. А всему Тибидохсу твои больные фантазии вряд ли интересны. Или это не фантазии, а из личного опыта что-то? Ну мало ли, ты тоже тёмная. Терёшина при виде меня скривилась, как от зубной боли. Интересно, чего это я ей так сдалась? Может, она сама неравнодушна к Глебу или даже к Стасу? Да не. Судя по бесстыжим забегавшим глазёнкам, просто злоязыкая сплетница, которую даже отдых в магпункте не заставил унять свою пакостную натуру. Люби она кого-то, переживай искренне, говори это всё от внутренней боли – это б её хоть как-то возвышало… Нет, ей просто нравится говорить гадости, весело ей это. Я повернулась и, не взглянув на Стаса, направилась в свою комнату. Возможно, это было неправильно, возможно, надо было что-то ему сказать, как-то ободрить… Но не при Терёшиной же! Она всё, что угодно вывернет для очередного своего зубоскальства. Не, ну до чего гнилой человек! И ведь не старуха в маразме, обзывающая всех на скамейке у подъезда, молодая девчонка. Как такими становятся, а? Чтобы не раздражаться попусту, я взялась за книги и конспекты. Лизы не было – если верить записке, она отправилась к Абдулле спрашивать какую-то редкую периодику и будет нескоро. Непривычно в комнате без Гореанны… Сглаздамат стоит в углу, пылится. В музей его сдать, или пригодится – Терёшину застрелить? Заинтересовавшись одним моментом в «Кладбищенских странствиях» и перерыв все имеющиеся в комнате черномагические книги, я решила сходить за небольшой консультацией. Да, как когда-то удивилась-ужаснулась Карина, что я, светлая, читаю всякую черномагическую жуть. Теперь я тёмная, вроде бы, всё в порядке? А всё равно Таня, когда я при ней упомянула о «Тайных чёрных письменах языческих времён» в переводе и с дополнениями Чумы-дель-Торт, в ужасе спросила, неужели я изучаю некромагию, соображаю ли я, что делаю и что меня за это могут упрятать в Дубодам. Ну простите, понять, где кончается вполне себе разрешённая, хоть и чёрная, магия и начинается некромагия, не всегда легко. То есть, «Письмена» да, пожалуй, уже как-то выходят за рамки приличия, но и «Ритуалы Ордена змеиного черепа» далеко не невинная вещица, а Шито-Крыто по ним курсовую на четвёртом курсе писала. Вполне себе в библиотеке эта книга стоит, любой взять может. Ну, не совсем любой, Абдулла для порядку, конечно, покочевряжится… И вообще, я ж просто читаю, а не применяю прочитанное на практике. И вполне даже рада, что некоторые ритуалы из тех же «Письмен» ушли в прошлое. Прежде чем постучаться в эту дверь, я надела перчатку. В двери тёмных магов вообще не стучатся просто так, не говоря, что не входят – можно и руки лишиться. Довольно забавная традиция, эдакая гонка вооружений – придумать замысловатые заклятия и смотреть, как их учатся снимать или отводить, и какие, в свою очередь, поставят на собственные двери. – Глеб, это я… Извини, к тебе можно? – Конечно, можно, Земфира, - дверь тут же отворилась, - и на будущее знай – на тебя у меня блокировка тоже снята. Миленько. Меня, значит, тут всегда ждут… – Глеб, у меня к тебе вопрос – у тебя случайно нет «Песни семи могил» Склепова? Если не слишком многого, конечно, прошу… Глеб, возившийся под потолком с какой-то хитроумной конструкцией из верёвок и прутиков, едва не рухнул со стула. – Зём, ты серьёзно? Нет, у меня нет… Её ни у кого нет. Поздние исследователи предполагают, что её и не существовало, Склепов был своеобразный автор в этом плане, мог сослаться на самого себя, в том числе на книгу, которая ещё не написана… Но учитывая контекст, в котором о ней вспоминают – тебе она зачем? Ты что такое там читаешь? – Да «Кладбищенские странствия» всё ещё. Там отсылка на «Песнь семи могил» в 13 главе. Вроде как, какая-то легенда там переложена… – Ах, в 13 главе. 13 главы у Склепова любимые для всякого рода приколов. Ну, могла иметься в виду легенда о Семи Костях, такая действительно есть, впервые приведена в «Снах Затмения» Чумы-Дель-Торт, но их сейчас Жанна читает… Если хочешь, дам потом, но вообще-то читать их тяжеловато, написано выспренным средневековым языком, Чумиха вообще на заре юности не грешила тем, чтоб выражаться понятно для потомков… Поэтическое переложение снов и видений известных чёрных ведьм, как тут без мудрствований-то. Может, лучше, я тебе своими словами перескажу? Интерьер в комнате Глеба был довольно странным. Например, полное отсутствие кровати или чего-то подобного. Он спит в шкафу или вообще завязал с этой позорной привычкой? Стул тоже один, на нём сейчас и стоит хозяин. Зато две стены стеллажей с книгами, корешки которых не внушают никаких бодрых мыслей, и банки-склянки тоже лучше не размышлять, с чем, ну и всякие амулеты, статуэтки, сушёные травы и прочий необходимый антураж. Стол погребён примерно под тем же самым, из горы черномагического добра торчит витой чёрный подсвечник. Ну, и мольберт, куда без него-то, и куча холстов в рамах и без них. – Непохоже на жилую комнату, да? Ну, увы, у каждого своё понятие об уюте. Да уж не поспоришь… – Легенда о Семи Костях такова. Некогда одна ведьма в своих странствиях уснула в пещере близ долины, где жило в древние времена могущественное племя. Во сне ей явился дух ведьмы, сообщившей, что она была когда-то связана чарами соперницы и погребена заживо в этой пещере. Ещё при жизни семь своих костей она заговорила от семи страшных заклятий, поэтому убить её было не так-то просто… Она обещала путнице передать ей свою силу, если она откопает её скелет и возьмёт из него эти семь костей, а остальное похоронит в долине по обычаям племени, после чего найдёт и убьёт ту соперницу способом, который она ей напишет. Ведьма исполнила всё в точности, и обрела силу и могущество, позволившие ей жить преуспевая несколько столетий. Когда же ей настала пора умирать, она скрыла те семь костей в разных частях света, и оставила инструкцию – тому, кто хочет обрести одну из семи заклятых костей, нужно взять семь костей женщин, умерших от колдовства соперницы, после чего убить свою соперницу и вонзить эти кости ей в руки, ноги, голову, живот, а седьмую кость, похоронив тело, вонзить в могильную землю. Совершив всё нужное, следует спать на этой могиле семь ночей, и на седьмую дух ведьмы укажет, где находится одна из заклятых костей. – Гм… ничего себе обрядик. А если у тебя нет соперницы? – Среди тёмных магов такого не бывает. Ну, если вдруг соперницы кончились, зачем тебе кость, заговоренная от опасного заклятия? Ты и так, похоже, неплохо справляешься. В общем, в истории известно более сотни ведьм, пытавшихся, более или менее успешно, обрести одну из костей, но ни одной, у кого было бы все семь. У нашей ведьмы, к примеру, было две, считавшиеся теми самыми костями. – Ого. – Причём вторую она искала, кажется, больше из спортивного интереса. Да и разговор вообще зашёл случайно, это у них с Жанной на первом ещё году там. Жанна расспрашивала, бывало ли такое, чтоб ведьма умирала совсем одна, и никого рядом не было, чтоб дар передать – что тогда-то делать. Вот старуха привела этот пример, что и после смерти некоторые маги могут передать свою силу. Но лучше, так сказать, не затягивать, смерть, скажем так, незавидная. – Но это ж, вроде как, сила не самого мага, а артефакта? Хотя, та ведьма, получается, из собственного тела сделала артефакт… Семь артефактов. Или той первой ведьме, обнаружившей её останки, она именно всё же свою силу передала? Глеб снова переставил стул на пару шагов и вознёсся под потолок. – А тут поди пойми Чумиху с её высоким слогом. То ли речь шла о всесовершенной защите, то ли вместе с тем и о ещё каких-то плюшках. А после той первой ведьмы, получается, никто больше все семь костей не собирал, чтоб проверить и сравнить. Ну, что дар и на части разбивается – это ты и по нам видишь… Старуха Жанке тогда не больно много рассказала, да и забылось многое уже потом. Я почему вообще думаю, что это об этой легенде речь – у Древнира ж так сказано: «О Семи могилах, или о Семи Костях заклятых, до сих пор и меж тёмными магами мало известно». 23 том… – Глава о малоизвестных артефактах, да-да. Там же и про Луч Сириуса было. – О, да, раз уж ты вспомнила. Я нашёл одно упоминание об этом несчастном Луче – ну, как мне кажется, речь о нём – в книге воспоминаний одного абиссинского мага, кстати, дальнего предка Тиштри по матери, там немного перевода, можешь посмотреть… Я подошла к столу. Ага, видимо, вот это, рукопись поверх книги с особо витиеватыми закорючками… Он серьёзно в этом что-то понимает? Не, рядом вон толкователи лежат… Но я бы и с толкователями за эту китайскую, тьфу, абиссинскую грамоту не взялась. То есть, не факт, что это именно абиссинская грамота-то, мало ли, на каком языке мог писать особо продвинутый маг своего времени… В общем, да, интересно б было глянуть, только вот поперёк листов лежит Глебова трость, а это поопаснее заклинаний на дверях. – Возьми её, не бойся. Тебе ничего не будет. Я хмыкнула. Будет или не будет – что-то мне вообще не хотелось проверять, но вытянуть листы из-под трости не получалось, тяжёлая она такая, что ли? Да и не в этом даже дело, прикоснуться к этой штуковине безотносительно всего надо ещё решиться. Для меня трость была даже не частью тела Глеба, а частью его души, чем-то настолько интимным, чему у лопуходидов и аналогов нет. Некстати вспомнились все эти фрейдистские зубоскальства Терёшиной. Медленно, очень медленно мои пальцы приближались и наконец коснулись полированной поверхности. В тот же миг поверхность эта изменилась – стала тёплой, шершавой, подвижной. Отдёрнуть руку я просто не успела. Трость превратилась в змею, и змея эта поспешно обвила мою руку. Взяла зубами за палец – не укусила, а именно взяла, осторожно ощупывая, исследуя. И, видимо, пришла к какому-то позитивному заключению, потому что заструилась по моей руке вверх, обвилась вокруг шеи и принялась ласково шевелить хвостом мою прядь. Нет, я не завизжала. Завизжать – это всё-таки нужно немного меньше ужаса, чем было у меня в тот момент. Я остолбенела и дышала очень осторожно, надеясь, что змея примет меня за неодушевлённый предмет и уползёт нафиг. – Я же говорил, ничего страшного не случится, - Глеб наконец спрыгнул со стула, - видишь, ты ей понравилась. Понравилась, трогательно-то как. Значит, у них с Глебом может быть и разное мнение насчёт чего-то? Хотя, лучше не рассуждать о мнении Глеба обо мне, даже не начинать. И вообще, если подумать… ну, змея… После ветеринарной магии ли бояться? Гарпии вон тоже те ещё солнышки. – Что это у тебя там под потолком? Вряд ли ты решил завести канарейку. – Да у Абдуллы книгу из закрытого фонда выпросил, а она малость психованная, если её так оставить, перекусает мне тут всё нежитеведенье. – Абдулла к тебе очень хорошо относится. – К тебе тоже. Анатомический атлас для вуду дал… – Ну, это мне просто повезло. Их мало было, кто успел, тот взял. Мамба наивный такой, думал, что у каждого должен быть… Нам в школе тоже вечно учебников не хватало, держали по одному на парте или покупали. Глеб взял змею за хвост и она в его руках вновь превратилась в трость, я наконец смогла дышать в нормальном режиме. – Вообще интересно, что большинство книг, которые называют некромагическими – такого отчётливо анатомического характера… – И ничего странного. Некромагия по сути своей очень близка к медицине – мы изучаем смерть и благодаря этому больше понимаем жизнь. Разумеется, для большинства светлых мы чокнутые гробокопатели, которым ничего не стоит ухлопать кого-то ради развлечения. Нет, с магической стороны вопроса – действительно ничего не стоит. Но разницу между живым и мёртвым телом мы знаем как никто, и разницу между превращением живого тела в мёртвое и обратным процессом – тоже… Я кивнула. Те же мысли мне приходили в голову над всеми этими «Анатомиями для тёмных магов» и «Техниками бальзамирования и мумификации». Даже просто сказать «убью» после этого становилось сложнее. Такие слова требуют соответствующего веса, иначе это просто неуважение… – Самое смешное, что я их понимаю, а они меня – нет. После историй о наших буднях в лесу обходить нас десятой дорогой действительно самое разумное. – Ой, с позиции рядового лопухоида обходить десятой дорогой нужно и самого светлого, будни тоже подчас интересные. «Взять три хвост дохлый крыс»… В практике у обоих отделений достаточно мерзопакостей. Если взять из магии только то, что не вызывает ужаса и рвоты, то это не очень-то много получится. Образу сказочной феи из магов всех категорий мало кто соответствует, из магов прошлого уж точно. Основными двигателями магического искусства были желания сделать свою жизнь комфортнее и длиннее, а жизнь врага – соответственно, наоборот. Конечно, тёмные как-то больше тяготели к изощрённым способам лишения жизни и здоровья, но в целом… – Ну, разделение на тёмную и светлую магию существует-то не столь давно. Вернее, не столь давно существуют забавные попытки свести спектр к двум полюсам. – И откреститься от истории, в которой вообще маловато позитивного. Некромагия ведь, наряду с магиями стихий, самая древняя и глубинная… Если задуматься, она пронизает собой всё, всё бытие. Оставленная духом плоть гниёт, разлагается, распадается на первоосновы, впитывается в землю, входит в состав новых живых организмов – трав, букашек, животных, человека. Строит новые вместилища для духа… И так ты понимаешь, что в глобальном смысле ты и всё, что есть вокруг – одно, из одних энергий, связано едиными магическими нитями. Мы все и вся наша жизнь – некромагия… Глеб расхохотался. – Слышала бы тебя наша ведьма. Челюсть бы об пол отбила. Она потратила примерно год, чтоб вбить в нас вот это. Ну или слышал бы тебя Сарданапал. Пожалел бы, что нельзя на тёмное ещё раз перевести. – Об этом уже Медузия жалела, это был бы плагиат с его стороны. Наверное, какая-то такая моя роль в жизни Глеба – мне он может что-то рассказывать и показывать. Замурованные скелеты, проклятые сундуки, редкие черномагические книги… Аббатикова и Свеколт всё это сами знают, остальным страшно и мерзко, а в моём лице он нашёл благодарного слушателя. Нет, у него, конечно, есть Лиза, но с ней, я полагаю, ему и окромя всего этого есть, чем заняться. Глеб взял моё лицо за подбородок, поворачивая к себе больной щекой. – Хорошо заживает-то, спасибо камнееду. Скоро забудешь о нём… О, ну это вряд ли. Если только жизнь не начнёт баловать нас сопоставимыми по яркости событиями регулярно. Интересно, преподы там вообще что себе думают? Ищут, предпринимают что-то? Спрашивать, подозреваю, бесполезно… А между тем, у нас тут уже два необъяснимых и зловещих эксцесса, в достаточно короткий срок. Пальцы Глеба сползли с щеки на шею. – Так… расслабься и замри ненадолго, ладно? – Одновременно? – А для тебя сложно? Ну в общем – не дёргайся, добром прошу. – А что… Его ладони крепко обхватили мою шею, слегка сдавили в области затылка и дёрнули вверх. Я только пискнуть успела. – Ты чего? – Вправил небольшой вывих шейных позвонков. Где это ты так, интересно? В прошлый раз я его вроде не чувствовал, хотя может, внимания не обратил… – Ты вот так просто… прикосновением диагностируешь, что ли? – я осторожно потирала шею. Где я так, действительно, интересно… заснула в неудобной позе на книжках, блин! Да после одного только шмяка меня об гигантскую вазу можно было костей не собрать, а у меня и другие интересные приключения были. Да надо удивляться, что у меня всего лишь какой-то незначительный вывих. – Вроде книжки всякие читаешь, такого удивления не должно возникать. Это для нас не проблема. Хочешь, и другие твои болезни определю? Даже странно, что не зашёл об этом разговор раньше. И то верно. Хотя тоже причины есть – вот такая вот фигня, как на щеке, явно больше на себя внимания обращает. – Ой, не знаю. Что мне потом с этим знанием делать? Из магпункта не вылазить? – Ну уж прости мне такую нескромность, вряд ли там есть что-то такое, что мне не по зубам, - его ладони сползли по моим плечам на грудь. Болезни он ищет, скотина, понимаете. Какой предлог-то благородный… – Ну, лёгкие у тебя довольно хорошие… Ой, как приятно слышать такой комплимент. От некромага-то. Правда, как там магически применяются человеческие лёгкие, я с ходу не могла вспомнить. Что там, я сейчас мало что могла вспомнить. Все ресурсы уходили на контроль за подкашивающимися ногами. – С сердцем с возрастом могут начаться проблемы… Ещё немного таких изощрённых издевательств с самым благороднейшим обоснованием – и проблемы с сердцем у меня начнутся прямо сейчас. Руки соскользнули ниже. – Ну, гастрит… Некоторый застой желчи, но это всё поправимо, Ягге скажешь… Что я ей, блин, скажу? На вопрос, откуда я это взяла? Так, чтоб получить эти самые настойки или отвары, а не лекцию на два часа всё о том же. Нет, можно вспомнить мамины выговоры на тему моего режима питания (отсутствия столь же богатырского аппетита, как у неё, то есть), она ж мне тоже гастрит предрекала… вроде бы, гастрит. А может, сразу язву. «Питаться надо разнообразно» - разнообразие, естественно, должно включать мясо, да пожирнее, да поострее. Вот хоть тем Тибидохс хорош – в рот никто не лезет. – Так, для более полноценной диагностики желательно всё-таки принять горизонтальное положение. Я, до этого остановившая расфокусированный взгляд где-то в районе Глебова подбородка – ну, просто чтоб хоть куда-то глаза деть – подняла лицо. Всё-таки хотелось оценить, насколько глаза у него сейчас бесстыжие. – Э-э, куда? Не стесняться, на пол? Тебе кровати при поселении не досталось, или ты её нечаянно во что-нибудь превратил? Глеб поморщился. – Пытался спать на кровати – не смог. Высоко. Мы, некромаги – дети земли, до неё на жилом этаже и так высоковато… – Так чего на нижние не попросился? Там свободных помещений вроде дофига. А тут полметра уже ничего не решают… Но дело, конечно, хозяйское. Так что, на пол? Гостеприимный хозяин кивнул в сторону неприметного сперва свёртка у стола – скатанный в рулон плетёный коврик, увенчанный так же аккуратно сложенным тонким одеялом, которое было, вроде бы, шерстяным, но по потертости язык не поворачивался его так называть. – Да, я, конечно, знала, что аскетизм твоё всё… – Перестань, это уж слишком примитивное преувеличение… Как я успела оказаться на уже расстеленном коврике – я не заметила. Как-то, видимо, очень быстро и очень мягко, хотя мягкое приземление на практически голый пол представить сложно, и почти верилось, что стены и потолок сами взмыли вверх, где теперь дрожали в странном жарком мареве, и я то теряла чувство тела, то обретала его снова с пугающей ясностью. Да, потом можно говорить себе, что всё ведь начиналось под очень приличным, почти возвышенным предлогом – оценки состояния ещё каких-нибудь моих органов. В самом деле, эти органы что, менее достойные, чем лёгкие и сердце? А вдруг у меня с ними какая-нибудь беда нехорошая, которая не ровен час унесёт мою жизнь во цвете лет? Что, не убедительно? Увы, думать мне сейчас вообще как-то тяжело даётся… Глеб, приподнявшись на локте, другой рукой расстёгивал рубашку, его медальон касался моего и они звенели и искрили при соприкосновении, и было и сладко и страшно от одной мысли об этом безумном магическом взаимодействии. Мои пальцы нашли резинку, стягивающую волосы Глеба, стащили её прочь, и стены исчезли, отгороженные опустившимся волшебным шатром. Владею ли я руками, понять бы. Я ведь этим рукам сейчас позволю… всё. Всё, что в мыслях позволяла. Я ж теперь тёмная, чего мне стесняться? Предположительно наблюдающего за мной Дмитрия Александровича? Оглушительно, истошно заверещал зудильник. Мы подскочили с единым побуждением зашвырнуть мерзкую посудину из окошка так, чтоб она пробила купол Гардарики и шмякнулась на каком-нибудь необитаемом острове. Судя по округлившимся глазам Глеба, вызов был явно нетривиальный. Я резво выкатилась из зоны обзора. – Э… Добрый вечер. Доброй ночи даже, академик. Да, я уже собирался спать, но… конечно-конечно, без вопросов! Да, я постараюсь её найти, в смысле, я её найду, должна быть у себя, сглаз зубрит… Самое большее через десять минут будем! Отложив зудильник, Глеб обратил ко мне перекошенное ухмылкой лицо. – Сарданапал звонил, нас с тобой вызывал. Вроде, что-то важное. Надеюсь, действительно важное, на меньшее, чем обрушение одной из башен Тибидохса или обнаружение завещания Чумы-Дель-Торт я не согласен. Ну, пять минут у нас ещё есть – пока я бегу до твоей комнаты, куда, правда, он с вероятностью уже звонил и тебя там не нашёл… где мне тебя найти-то? В библиотеке? Это может дать нам даже десять лишних минут, только вот Абдулла не факт что согласится поддержать алиби… Я ответила ему, надеюсь, достаточно выразительным взглядом. - Пять, десять минут… один фиг даже не знаю, куда девать-то такую уйму времени! Что-то все пошлые анекдоты даже из головы вылетели! Видимо, огромное человеческое спасибо Сарданапалу за такой облом всех надежд у меня на лице читалось очень хорошо, Глеб рассмеялся и притянул меня к себе: – Что бы нас там ни ждало – вряд ли смерть, правда? А значит – всё ещё будет. Будь как некромаг, учись терпению. Я набрала в грудь побольше воздуху, чтоб высказать всё, что имею по поводу последнего тезиса, но мой рот был цинично и бесцеремонно заткнут поцелуем. Как там в матчасти, поцелуй некромага невозможно забыть? Да, спорить даже не собираюсь, у меня и от того, первого впечатления не померкли, хотя что я сделала для того, чтоб они померкли? Старалась не вспоминать слишком уж часто или во всяком случае чтоб не вовремя. У меня, чёрт возьми, правда почти получалось. Даже после того, как мы стали пересекаться на уроках чаще, а там хоть как заставляй себя смотреть на препода, на потолок, на то, как Терёшина пытается снять сглаз с самопишущего пера – сколько раз обежишь взглядом кабинет, всё равно хоть раз остановишь его на этих губах. На этих губах, которые я уже знаю. Знаю, что они могут. Нет, на уроках об этом легко не думать. И между уроками болтовня отвлекает. А вот сидя в библиотеке или лежа в кровати перед сном неизбежно к этому возвращаешься. Думаешь – это правда было так? Вот прямо так, как вспоминается? Вот так, неподобающе для чего-то связанного со смертью горячо и бурно? Приходится срочно вспоминать, о чём бы теперь таком противном подумать. Чтоб как-то схлынуло, чтоб не побежать прямо сей же час… проверять, в общем. Тоже какая-то магия, да? Не верю, что тут обошлось без магии. Ну что такое сами по себе эти соприкосновения губ и языков? Даже такие соприкосновения. Страстные, долгие, жадные, грубые, властные… Смелые, развратные… А может, как-то можно… ну… придумать, что поиски меня сильно затянулись? На пару часов. Ну ладно, хотя бы на час. И весь этот час я бы гладила и гладила его плечи и спину под рубашкой, а он вот так медленно обводил языком мои губы изнутри, а его сильные руки держали меня, не позволяя стечь на пол окончательно утратившим волю куском протоплазмы. Однако Глеб оказался то ли более обязательным, то ли просто сволочью, но отстранился и принялся застёгиваться, высматривая в лёгком бардаке на полу свою резинку для волос. Ладно, надо, надо выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым. Надо понять, что у меня на голове и насколько это похоже на то, что я в отчаяньи обхватывала голову над задачником Зуби. Надо настроиться на более благопристойный лад… Настроишься тут. Кратчайший путь до Сарданапалова кабинета Глеб презрел, и это само по себе было даже хорошо, нас и так многовато видят вместе, вон Терёшина теперь фантазию успокоить не может. Но в этих пустынных, крайне скудно освещённых коридорах нам повезло не встретить ни души (исключая копошащихся в тёмных нишах, видимо, хмырей, хмыри к морализаторству не склонны), и Глеб время от время прижимал меня к стенке и качественно с этого благопристойного настроя сбивал. Хорошо быть такой бесстыжей скотиной, до чего ж хорошо. Никто не знает, где можно приобрести новую нервную систему? Эта, кажется, всё. Попутно вспомнилась терёшинская болтовня про всяческую тёмную романтику. Ладно, кладбищенскую землю пока вычёркиваем… хотя почему вычёркиваем? Учитывая все эти вмурованные скелеты, сушёные и маринованные кишки и всевозможных превращённых да так в этом состоянии и упокоившихся – вполне сойдёт Тибидохс за средненькое кладбище… Разве все тибидохские парочки, хоть тёмные, хоть светлые, не целуются вот в таких вот тёмных мрачных коридорах? Таковых тут всё-таки большинство! Антуражик в целом, знаете ли, не с рождественских открыток! Не, свидания устраивают и на озере, и на побережье, кто-то и у драконьих ангаров, Буян большой, на интересные места богатый, но не каждый же раз будешь тащиться куда-нибудь на опушку с лютиками чисто чтоб поцеловаться! Так что же, считать, что романтика тут всегда тёмная? Где надо целоваться, чтоб на грани извращения это не находилось? В кабинете Сарданапала? Вот сейчас, что ли, и предложить следственный эксперимент? Спрыгнувший с дверей сфинкс сделал приглашающий жест лапой. Я попыталась понять, ехидничает он или серьёзно, но голова моя варила всё ещё плохо. Академик был, несмотря на поздний час, при параде – в гусарском мундире, украинских шароварах и греческих сандалиях. В стилях магическое светило извечно плавало, как я в музыкальных тональностях. – Бедные мои дети, как мне жаль, что пришлось побеспокоить вас в такой поздний час! Наверняка, я оторвал вас от очень важных дел… Не тяните меня за язык, Сарданапал, Древниром заклинаю. - …но дело действительно неотложное и касается вас. Сегодня мы с Поклёпом обследовали те этажи Башни Привидений, где на вас тогда было произведено нападение… Нет, мы не поймали этого… этого злодея. Но нам удалось засечь его магию, снять, так сказать, слепок с неё. Мы выяснили пока что, что это очень тёмный маг, очень сильный, и часть его силы – это некоторая способность к перемене облика. Я закусила и без того порядком искусанные губы, чтоб ненароком не сказать чего невежливого. Спасибо, академик, за такое великое откровение, ради которого действительно стоило отрывать нас от «важных дел»! А мы вам сразу не примерно то же самое сказали? Коль скоро никого соответствующего нашим описаниям – Глеб даже фоторобот нарисовал – в Тибидохсе не обнаружилось, логично, что этот тип гуляет в каком-то другом обличье! Ну или то, жабьеротое, специально для нас натянул, но это менее вероятно, коль скоро наше выживание планом не предусматривалось. – И как он вообще попал в Тибидохс, тоже выяснили? – Глеб нервно переплетал хвост, видимо, не очень довольный тем, что кто-то видит его за таким нетипичным для мужчины занятием. Хотя – если б его действительно беспокоили такие вещи, он бы обстриг волосню. Скорее – уже догадывается, каким будет ответ. Академик печально развёл руками. – Гардарика сильна, но не абсолютна, достаточно сильный маг обмануть её может. Это помимо прочих способов, которые, действительно, существуют. Гораздо важнее то, что он всё ещё здесь. – Вы уверены? – Абсолютно. Во-первых, он не нашёл то, что искал… – Не нашёл? – Нет. Во-вторых, магия на том следе, в который наступила Карина Кильдыева, тоже его. Что ж, наконец мы услышали что-то, чего не знали. Хотя предположить, если честно, могли. Глеб скрипнул зубами. – Девчонка-то ему что сделала? Хотя, мы не знаем точно, не попала ли она по своему ротозейству в ловушку, расставленную для кого-то другого. – Возможно, мы будем знать больше, если Карина очнётся. Возможно, но не факт. Поэтому ещё раз скажу вам: берегите себя, дети мои. Я уверен, он ещё проявит себя. Сдаётся мне, Тибидохс снова ждут суровые испытания… – Тибидохс всегда ждут суровые испытания. Во всяком случае, пока здесь учится Таня Гроттер и пока у Дмитрия Александровича не кончается фантазия. Но вот как мы такой истории удостоились, действительно интересно. Древнир на этот счёт ничего не пророчествовал? Просто полностью всё, что настрадал этот Предсказамус, только вы, наверное, и читали. Сфинкс не ограничился тем, чтоб проводить нас до двери, проводил и дальше, до комнат. Спасибо, блин, за заботу от всех наших черномагических душ, на виду у этого молчаливого стража ни свернуть не в свою комнату, ни по дороге себе каких вольностей позволить не получится. – Ой, темнит что-то Сарданапал, стоило нас ради таких новостей – не пойму только, где тут была действительно новость – на ночь глядя выдёргивать? – Ну, у всех биологические часы хотя бы иногда отстают или спешат, а Сарданапал у нас гений, гениям эксцентричность по рангу положена. Но смысл есть у всего, и объяснение, которое прямо просится – ему просто необходимо было нас увидеть, и более убедительного предлога он не нашёл. – Убедиться, что с нами всё в порядке? Так это и по зудильнику можно. Прощупать магический контур, проверить, не попали ли мы под какое-то заклятие? – Вариант. Во всяком случае, другого прямо сейчас нет. Лиза уже спала, свалилась и я, всеми силами стараясь думать на сон грядущий о странном поведении академика, а не о некромажьих поцелуях – просто так и то больше шансов, что уснуть получится. Листы с легендой, кстати, так там и остались – ну, не тащить же их было с собой, чтоб и Сарданапал поумилялся моим нетривиальным литературным вкусам? Вот и повод ещё раз зайти… Первая декада февраля оказалась очень насыщенной. В кабинет Мамбы перед каждым занятием закатывали здоровенную глыбу воска и к концу занятий она уходила вся, а с ней уходили последние наши силы, на следующих лекциях писали за нас исключительно самопишущие перья, наши пальцы после ударной лепки не слушали никаких уговоров. Поскольку заколдовывать учеников необратимо летально даже во имя самых великих педагогических целей тоже, кажется, ещё Древнир запретил, перед уроком Мамба проводил некий быстрый, но хитрый обряд, визуализирующий ауру и разделяющий её с остальными нами. То есть каждый из нас видел некоего голографического двойника себя и партнёра и мог чисто умозрительно оценить действенность своих жалких потуг по обеспечению назначенному противнику стремительно прогрессирующего спондилоартроза и не менее жалких потуг противника обеспечить в ответ рак желудка, без всей гаммы соответствующих физических ощущений. К сожалению или к счастью, в пару с Терёшиной Мамба меня почему-то не ставил, чаще всего вредоносные практики я отрабатывала с Пипой, а положительные (то есть нейтрализацию наведённого с предыдущим партнёром) – с Рыжиковым. Рыжиков при этом неизменно плевался, какая грубая у Пипы работа. На его собственную работу аналогично плевалась Шито-Крыто. Терёшиной, впрочем, хватило один раз поработать в паре с Глебом, класс так залюбовался процессом, что пара человек капитально закосячили своих кукол и получили неуд. Вот Зубодериха отрыла где-то список давно не практиковавшихся сглазов и решила, видимо, снова ввести их в оборот. Заклинания и контрзаклинания на древнем языке с огромным количеством долгих, полудолгих и кратких гласных, подряд и вперемешку, давались трудно, Жора три дня ходил, впечатываясь плечом в каждый косяк, даже если шёл, как будто, прямо по середине широчайшего прохода, у Терёшиной гноился глаз (о, как я была непростительно счастлива!), а Гоженко приобрёл зуд в таком месте, что Зуби сжалилась и досрочно этот сглаз сняла, но предупредила, что следующие несчастные поблажек уже не удостоятся. Что там, даже Глеб сутки ходил с висячими ушами (ну да, повисшими, как у бобика), пока контрзаклинание у него не получилось идеально. Мы с Аней и говорить нечего, с каждого урока уходили с чем-нибудь новым гадким. Сарданапал очередную игру устроил с каким-то артефактом майя, и кончилось всё всеобщей паникой, потому что Бульонов капитально напортачил с рунами и оживил Пернатого Змея, благо, Сарданапал вовремя вмешался. На этом фоне внезапному успеху на ветеринарной магии – очередной бедолажной кикиморе так понравился поставленный мной компресс, что она кинулась меня расцеловывать – радоваться уже сил не было. Да и между нами, поцелуи кикиморы удовольствие ниже среднего, но да, тоже незабываемое. Попутно все мы, гласно или негласно, искали способ помочь Карине Кильдыевой. То есть, способ вроде бы на язык просится всякому, мало-мальски знакомому с фольклором, но как я поняла, Ягге его забраковала на подлёте, мол, если б поцелуй тут абы какой годился, то насколько ж жизнь была б проще, а суженного у 12-летней девочки по логике вещей быть не может. Так что просто на всякий случай мусолить невинную малютку она не позволит, между собой там развратничайте, только на глаза не попадайтесь. Поэтому пока что Лиза с Таней под отеческим руководством Сарданапала мастерили какой-то мудрёный амулет, который должен позволить пообщаться с сознанием Карины, а Каринина соседка Лика учила татарский, чтоб перевести дневник пострадавшей – читать чужие дневники нехорошо, но ситуация-то критическая, вдруг из него что-нибудь станет ясно? Я между делом ругала себя за то, что подозреваю МакГилликадди. Подозревать лучшего, пожалуй, с моей точки зрения препода – неприятно, но и не подозревать я не могла. Потому что, во-первых, да, у него не было алиби. Но этим ещё можно б было пренебречь, мало ли у кого ещё, если начать разбираться, алиби тоже нет. У порядочных людей его часто нет. Сидели у себя в целомудренном одиночестве, читали книжку… Но, во-вторых – вот это самое изменение внешности. Некие косвенные признаки – реакция некоторых артефактов и веществ, что-то из гаданий Шито-Крыто – указывали на то, что у него некое такое свойство имеется. С Сарданапалом я своими соображениями не делилась – потому что могу и путать, в голове у меня после изобилия прочитанного за эти дни та ещё каша, и потому что Сарданапал не дурак, если б у него возникли какие-то подозрения, то уж сравнить магический контур он бы додумался. Значит – либо он точно знает, что да, это МакГилликадди, и боится спугнуть, либо точно знает, что это не он. В конце концов, он его должен знать лучше, чем мы, ученики, на работу ж принимал. Хотя, с Медузией он вон сколько работает и, не при оной будь подумано, не только работает, а встрять в самом начале Гроттершиного обучения в очень нехорошую историю ей это не помешало. Тихо и незаметно, как некий полярный зверь, подкрался День святого Валентина. Традиционная битва славянофилов (Ягге и Поклёп со своим «На кой нам тут чуждые праздники») и западников (остальной педсостав с «У нас же всё-таки сотрудничество, культурное взаимодействие, и вообще, пусть детишки порадуются!») прошла почти незаметно для нас и закончилась тоже традиционным разгромом славянофилов. Потому что ну в самом деле, русские любят праздники и от лишнего праздника не откажутся. На этот счёт даже Тарарах русский, даром что питекантроп и что какие ему-то любовные истории. В общем, я сидела и убеждала себя, что валентинки ведь и друзьям дарят, так что состряпать валентинку Глебу – это вполне и допустимо, и прилично. Сдержанную такую. Дружескую. Без всякого там… Но такой какой-то настрой был, что несдержанность и недружескость так и виделась, как ни изощряйся. Тьфу ты, а. Лиза мурлыкала, практикуясь в этих своих женских искусствах – подборе серёжек в тон теням и туфель в стиль сумочке – романтический вечер, ясное дело. Шито-Крыто колдовала над письмом Тузикова с Лизиной магической лупой, надеясь всё-таки разобрать, куда Тузиков предлагает ей вместе смотаться. Из Пипиной комнаты так благоухало розами, что долетало до нас – Гурий прислал корзин пять. Пипа перебирала гардероб, то и дело забегая к нам спросить оценку той или иной тряпки. Не Таньку ж спрашивать, у неё на всё один ответ. Примерно такой же, правда, и у меня. Ну а что я скажу, красивую одежду больших размеров и лопухоиды всё же научились делать, а у магов возможности несколько шире, скомпоновал пару заклинаний и влез в то, во что по законам физики не должен. – Ой, Пипа, ой, тебя не узнать! – восторженно охала Лиза. – Да не говори, я и сама себя не узнаю. Всю жизнь считала себя серьёзной здравомыслящей бабой, а тут – размазня размазнёй! В глазах сердечки прыгают, на ум песенки какие-то сопливые лезут, и весь мир прямо заобнимала бы. Сегодня, не поверите, Гроттершу расцеловала, когда она нам пожелала счастья! – Ох ты! А сама она там как? Пипа потрогала крупную жемчужную клипсу. – Знаешь, я предпочитаю не спрашивать. Захочет – сама расскажет, а спрашивать – ещё больно сделаю, чего доброго. Хотя сегодня вроде неплохо. Похоже, Ванька на нормальное такое письмо расщедрился, ну, она здоровую такую простыню утром читала. Улыбалась. Даже не сказала, как у неё это водится, что у неё от этих веников голова болит. – Нет, всё-таки в любви нам всем повезло! – изрекла внезапно Ритка, - ну, положим, насчёт Гроттер не уверена, а нам – да! Вы только посмотрите, что мой Кузик-Тузик мне пишет! Я и не помышляла, что обо мне можно так сказать! Меня бояться надо, а не боготворить! – А то одно другому мешает! – заржала Пипа, - боги, знаешь, разные бывают. Ай, ваши вам в уши хоть на родном языке дуют, а Гурочка вон русский учит. Давно учит вроде, а всё жалуется, что в нужный момент слов не хватает. Дурачок! Языком не владеет – так руками б действовал, а? – Робкий он у тебя, - ухмыльнулась Лиза, - ну так зато ты напористая. – Ну это твоя правда, подруга, я такая. И скажу тебе, успехи делает. Я тихонько выскользнула за дверь, пока, не дай бог, кто чего не спросил у меня. Ну или просто, натолкнувшись взглядом, не замялся как-то. Тоже хорошего мало. Гостиная была украшена воздушными шарами, бумажными фонарями и оригами, горели свечи в цветочных венках, на столах стояли блюда с печеньями и конфетами в форме сердечек, вокруг них летали купидоны, в свой день явно собирающиеся оторваться и набедокурить. На всех дверях были ящички для валентинок. Так, штучку в свой – для Лизы, две штучки – в Пипин с Танькой, хотя с Танькой мы едва шапочно знакомы, но уж пусть, а то некрасиво как-то. В Шито-Крытинскую, Ленке с Жанной… Это дружеские. Вот как бы незаметно положить… тоже дружескую, я сказала! Серьёзно, если именно ему не подарю – это тоже как-то… ну… не друзья мы что ли? Как назло, по коридору постоянно кто-нибудь шныряет. Ну ещё бы. Такой день. Вынесет не вовремя Котову или Терёшину – всё, тема разговоров на ближайшую неделю сделана однозначно. У двери Тамары Савиной я столкнулась с проблемой – ящика не было. Пришлось надевать перчатку и стучать. – Ты почему ящик не повесила? – А надо? – открывшая дверь негритянка смотрела на меня, впрочем, по своим меркам даже дружелюбно, - кто мне валентинки-то кидать будет? – Ну, я, например. Дружескую. – Ясное дело, не любовную. Ну, зайди, не стой на пороге. Ободрённая таким началом, я вступила в комнату Томы. Беспорядок. Нормальный, творческий – Тома увлекается лепкой, ничего странного, на вуду у неё всегда лучшие результаты. А ещё – метанием ножей и дротиков, вон сколько мишеней по комнате развешано. – Ты садись. Спасибо за валентинку, мне приятно. Только ты что, правда считаешь меня подругой? – Если ты не против, конечно. Но по-моему, мы с тобой неплохо ладим. Тома проворачивала на запястьях браслеты из крупных ярких бусин и цветных нитей. Вот кому не приходится беспокоиться, гармонируют ли украшения с одеждой, её браслеты и заколки с оранжевыми мантиями гармонируют прекрасно. – Интересно как… До сих пор никто со мной не ладил. Что, несмотря на то, что я намного младше, что я чёрная и дар у меня тоже очень чёрный? – Том, мне почему-то кажется, ты сама вовсе не считаешь это настолько значимым. Она пожала плечами. – Может, считаю. А может, не важно. Со мной никто никогда дружить не хотел, и я этого тоже привыкла не хотеть. Даже и не знаю, как это. – Навязываться тебе я не собираюсь, конечно. Всё-таки да, дружат обычно со сверстниками. Если б я была младше или ты старше – было б проще. Жестоко это, не курс а винегрет, ну, не первый такой и наверняка не последний. Но мне кажется, когда у нас были какие-то общие дела, мы вполне позитивно общались, без напряжения. – Позитивно – это тоже слово, которое про меня не говорят. У меня аура давящая, ты же слышала. То есть, понятно, слышала, не ощущаешь, что ли? Теперь уже я пожала плечами. Лопухоиды по идее глухи и слепы очень ко многому, но для магии они уязвимы и положительную или отрицательную ауру чувствуют. Словно веет чем-то – теплом-добром или наоборот. Многие маги, особенно молодые, тем более ученики, для среднестатистического лопухоида, правда, не «веют» ничем. Надо быть кем-то уровня Сарданапала, чтоб рядом с тобой было интуитивно хорошо и улыбалось, и кем-то уровня Чумы, чтоб хотелось втянуть голову в плечи и самого себя куда-нибудь под камушек. А от Тамары не то чтоб веяло холодом там или чем. От неё… наоборот. Этот неуют скорее можно было описать так – если большинство магов что-то излучают, тепло или холод, добро или зло, то Тамара не излучает, а поглощает излучение, как чёрная дыра. А к чёрной дыре никто в здравом уме не приблизится, втянет и раздавит безумной гравитацией. Это не энергетический вампиризм как таковой, вампиризм это достаточно просто, амулетов и заклинаний, блокирующих его, довольно много. Сарданапал нам азы уже давал, на втором курсе, сказал, будем изучать подробнее. Нет, это, наверное, тот самый край спектра, который даже удивительно, что существует во плоти человеческой. И носит разноцветные браслеты и заколку в виде крупного такого цветка топинамбура, чуть-чуть до подсолнуха не дотянул. – Может, потому что я не настоящий маг? Через меня течёт магия Тибидохса, а она не сказать чтоб светлая прямо, на большую часть это магия хаоса, это на небольшую часть в нашей жизни она преломляется на зелёные и красные искры. И если помнить, что за спиной у тебя постоянно хаос… какая там давящая аура. Если всё это осознаешь – 1%, что в рассудке останешься. Пальцы Тамары продолжали звонко перещёлкивать бусины. – Да, до такого точно никто не додумывался – сказать, что я же не страшнее самого Тибидохса. Погоди, я и не обиделась. Ты действительно здорово сказала. Я пыталась спрашивать, почему я такая. Глупо, конечно – им-то откуда знать. Просто родилась так. Так звёзды сложились и всё такое. Кто-то светлый, кто-то тёмный. – Ну, не совсем. Переводят же с отделения на отделение. Кто-то да, прямо именно светлый. Вот как Стас, например. Добрый, мягкий, совершенно беззлобный. Или Карина… А кто-то – ну вот как Шито-Крыто обе, ты представляешь их светлыми? Я нет. А большинство – немножко то, немножко то, к чему больше склонятся. Тамара улыбнулась – и надо сказать, вполне неплохо у неё это получилось. – Хорошо, наверное, когда есть выбор. Или плохо. Постоянно следить, что в тебе происходит, к чему ты склоняешься… Хочешь, я расскажу, как я сюда попала? Я же росла в детдоме. Ну, не я одна, тут и ещё есть детдомовские, дело обычное. О моих родителях вообще неизвестно, меня просто подбросили. Тоже понятно – в нашей стране негров вообще сколько, всех пересчитать можно. А если ребёнок мало что внебрачный, ещё и чёрный – это, ну… – Естественно, если у тебя были отношения с чёрным мужчиной? Серьёзно, это в школе на биологии проходят, чёрный цвет сильнее, чем белый. Она ожидала, что у неё родится купидончик? – Я такими вопросами даже не задавалась. Я другими задавалась. Что может быть, меня бросили не из-за того, какая я внешне, а какая внутри. Что я даже свою мать напугала с первого взгляда. Это было со мной с детства. Воспитательницы меня лишний раз на руки не брали, даже не подходили… – Ты уверена, что это не потому, что они просто были дуры? – Другие дети тоже не могли долго находиться рядом со мной, начинали плакать. Потом, когда я пошла в школу – учителя почти никогда меня не спрашивали, даже смотрели в мою сторону редко. Так что я сразу была сама по себе, я так привыкла. Да, иногда я думала – почему со мной вот так. Но мне не особо верилось, что это можно изменить. Чудес ведь не бывает. – Теперь-то знаешь, что бывает. – Да-да. Вот я о чуде тебе как раз и рассказываю. В тот день я вернулась из школы раньше всех. Училась я и в лопухоидной школе довольно хорошо, и контрольную сдала первой. Вот меня и отпустили. Учителям легче становилось, когда я выходила из класса. Так вот, наша уборщица как раз мыла пол. Пьяная была… Она часто была пьяная, но её не гнали – всё-таки жизнь у неё была тяжёлая. Муж в тюрьме, сын больной… головой больной он был. Ничего странного, что она была злая как чёрт. Заорала на меня, что я топчусь по помытому. Хотя я переобулась, мы всегда переобувались с улицы. Я ответила, что как она моет – хуже уже не будет. Это правда, пьяная она весь этаж мыла одним ведром, просто грязь развозила. Конечно, она рассвирепела. «Как ты со старшими разговариваешь, дрянь черномазая? Вот я тебя сейчас умою!» - и грязной тряпкой мне к лицу… Я закричала, а дальше всё как во сне. Эта тряпка бросилась ей в лицо, как живая. Забилась ей в рот и, в общем, задушила. Наверное, всё это произошло очень быстро, а я когда очнулась и увидела мёртвое тело – подумала, что вот так должно ощущаться, когда в книгах пишут «прошло много лет». Просто фраза – прошло много лет, и вот герои уже другие, дети стали взрослыми, старики умерли. Вот я стала взрослой. Я убила человека. – Знаешь, тебя можно понять. Тамара недобро усмехнулась. – Правда? Хотя, твоим словам я верю. Нет, гордиться тут нечем. Она была просто старая, несчастная, очень злая женщина. У неё в жизни не было ничего хорошего. Что у меня не было – это понятно, я всех отталкиваю, а у неё почему? Она ж обычный человек. Вот она и озлобилась. И у неё остался сын, который кроме неё никому не нужен и сам о себе позаботиться не может. Но жалеть нет, я тоже не жалела. Она на меня напала, и я её убила. Я думала в этот момент о том, что когда это увидят, мне самой каюк. И я побежала. Побежала наверх, на крышу, чтоб сброситься. Я не помнила, что всего три этажа. Поэтому у нас даже выход на крышу не всегда запирали. Но ведь и с третьего этажа иногда насмерть падают. И я упала… а потом поняла, что слишком долго лечу. Я летела не к земле, а наоборот, вверх, и всё дальше от этого места. – Так у тебя и проявился дар летать? – Ну, как видишь, и не только этот дар. Я летела, долго летела и мне было очень хорошо… наверное, впервые в жизни было так хорошо. А потом ко мне подлетела Зуби и сказала, что забирает меня в Тибидохс. – Как я и сказала, чудеса есть. И это хорошо. – Ага. До сих пор гадаю, каким это чудом я не отправилась вместо этого в Дубодам. Я усмехнулась примерно аналогично. – Ну наверное, потому что Сарданапал против того, чтоб отправлять в тюрьму детей, и наверное, он в этом прав? Ага, мало у кого первый магический поступок аж прямо убийство, обычно поинтереснее как-то – превратят во что-нибудь или телепортнут… Не знаю, насколько жертве легче от того, что она по крайней мере жива. В Тибидохсе два отделения, значит, тёмным магам существовать тоже можно. А тёмные маги это уж такие ребята, они иногда кого-то и насмерть. Иногда даже много раз после собственной смерти, посредством написанных ими книг, где что ни страница, то замысловатый прикол, или артефактов… Да знаешь, и светлые в большинстве своём не совсем зайчики, убивают да, редко, а как-нибудь интересно сглазить всегда пожалуйста. Может, ты и темнее всех ныне живущих, но это не делает всех остальных тёмных автоматически светлыми, и не делает светлых святыми. Да и я б не сказала, что ты злая. Котова вот позлее тебя, а что-то на светлом делает. Тамара снова улыбнулась практически тепло. – А ты на тёмном из-за этого юноши, Бейбарсова? А что тут уже, после всего озвученного, слишком откровенным-то будет? – Видимо, так. Любя тёмного, светлым оставаться проблематично, хотя говорят, кому-то удавалось. А может, у меня изначально характер слишком поганый. Дерзкая я. Проблемы всё равно не вижу, если я не захочу злодействовать или наоборот, захочу спасти мир – ну мало ли, опять с ним что-нибудь случится и тут именно я подвернусь – меня и тёмное отделение не остановит. Уверена, тебя тоже. Девочка протянула руку и отвела прядь моих волос. – Почему закрываешь шрам? Он зажил уже вроде. Стыдишься? – Да не то чтобы. Шрам это всегда напоминание о слабости, но быть сильнее этого психопата я объективно не могла. Скорее, не хочу смущать людей. Понимаю, что при виде чего-то такого всё внутри сжимается. – Но тебе ж неудобно. Не очень-то по-тёмному жертвовать собственным удобством. Слушай, давай, я подарю тебе заколку? Я их сама делаю, и у меня их много. Да, такую богатую волосню малым количеством заколок не удержишь… – Вот. Валентинки у меня нет, а заколка есть. По-моему, неплохо смотрится. Если тоже так считаешь, можешь даже в ней и пойти на праздник. Там, наверное, собираются уже. Что, серьёзно, считаешь, что и мне надо пойти? – Не вижу причин, почему нет. Там что, все обязательно в кого-то влюблены? Главное в праздниках – что это весело!