Зеркала

Зудильник задребезжал так внезапно и оглушительно, что спросонья я приняла его за лопухоидный будильник и пыталась искать у него кнопку. На экране светилась добрая и печальная физиономия Сарданапала. – Спишь, Земфира? Прости, прости. Но ты немедленно нужна здесь. Это действительно безотлагательно. Разумеется, сплю, Сарданапал, что мне ещё делать… ох ты, в четвёртом часу ночи! – Что-то случилось? Вы… Поймали его? Или по крайней мере, узнали что-то новое? Или, ну мало ли, нашли портал в мой мир? Все эти вопросы во мне были, а слов для их оформления не было, мозг всё-таки ещё не проснулся. Это сколько всего я поспала-то? – Нет, случилось нечто иное. Аббатикова лишилась дара. Извини, не буду ничего рассказывать по зудильнику, просто как можно скорее жду тебя в магпункте. Нет, не скажу, что сон, как в книжках пишут, как рукой сняло. Ничего не сняло, в поисках ботинок я шаталась, как пьяная, нормально одеваться не стала и пытаться, набросила мантию прямо на ночнушку. Перехватила волосы, чтоб в и без того закрывающиеся глаза не лезли, краем сознания отметила, что кровать Лизы так и стоит заправленная – что, в общем, логично… но Лиза, наверное, уже знает, Сарданапал должен был сообщить и Лене, и Глебу… Почему, почему я вчера всё-таки не побежала за ней? Да, Рыжиков наивно надеялся, что мы наконец узнаем, кто совершил покушение на Карину, это действительно было важнее чьих-то любовных драм в тот момент. Да и всей глубины драмы я сама не понимала на той стадии. Конечно, я видела, насколько сильно Жанна расстроена. В этом есть что-то неправильное, быть такой чувствительной после такого специфического жизненного опыта, но такая уж она есть… Но разве я могла представить, что она… неужели она попала в лапы тому… Тому, никто не знает даже, кому? Нет, я не могла. Я привыкла считать их неуязвимыми. Как же от этой мысли мерзенько внутри… На середине пути я таки сообразила применить Чифирюс, уже на финальном отрезке сквозь меня пролетел следующий куда-то по своим делам Безглазый Ужас, тоже весьма бодряще. И в магпункт я ввалилась уже относительно соображающей, и мысли мои метались ещё отчаянней и больнее. Да что ему нужно, этой сволочи? Сначала ему нужен был этот самый Луч Сириуса, который неизвестно, существует ли вообще, потом жизнь Карины, теперь вот – дар Жанны… Губа не дура, чего сразу на Мамбу не напал? Может, потому, что тогда ещё неизвестно, кто бы кого? Нормально я так поспала, с одной стороны – словно вышла на минуточку, те же почтенные фигуры почти на тех же местах. А с другой – ни Карины, ни её полутролля тут уже нет, а на соседних кроватях, не разграниченных собранной в пучок ширмой, лежат… Глеб и Лена Свеколт! И как ни скудно ночное освещение – вид их меня напугал. Просто до смертного ужаса напугал. По бледности и контрастно глубоким теням вокруг глаз можно б было подумать, что они мертвы – если б их руки, сжатые сидящими рядом у него Лизой, у Свеколт Шурасиком, слабо-слабо не шевелились. Шурасик отчаянно комкал влажную тряпочку, которой промокал Ленин лоб, Лиза платком отирала идущую у Глеба носом кровь. – Господи, что произошло? А где Жанна? – в моей голове смутным отблеском успело мелькнуть самое страшное. – Жанна у себя, спит, - академик обернулся и я увидела, что между пальцами он крепко сжимает какой-то амулет. Магическое зрение у меня мягко сказать так себе, и я не видела полноценно энергетических нитей, идущих от него к лежащим, только угадывала их по лёгкому дрожанию воздуха, - не это сейчас важно… – В смысле? Она… с ней всё в порядке? – С ней-то всё в порядке, чего уж, - в сдвоенную загородку вплыла Ягге с широким блюдом, на котором что-то душно и довольно вонюче дымилось, - с ними вот теперь – нет… – У неё было зеркало, - тихим, бесцветным голосом проговорила Лиза, - такое же зеркало, как у Маши. Она загадала, выбрала, как измениться… – Отказалась от дара, то есть, - Ягге с блюдом встала между кроватями, дым сначала устремился двумя крыльями к Глебу и Лене, пополз, окутывая их тела и, кажется, впитываясь в них, а потом растёкся куполом вокруг всего нашего собрания, отрезая остальной магпункт от нашей видимости, - ну и значит, сама понимаешь, в ту же минуту их обоих и шибануло. То, что раньше на троих делилось, теперь на двоих делится. Магия – она в никуда не уходит… – Это чудовищная перегрузка, - кивнул Сарданапал, - для тех, кто даже не может умереть… Слишком сильный дар превращается в мучение, в агонию, которая может длиться до конца самой вселенной. Это я знала. Только и можно сказать – знала, подробно об этом мы будем говорить опять же на старших курсах, а на первом Сарданапал только и рассказал, объясняя про силу, что лучше радоваться, если она невелика. Сила может расти – по мере взросления, обучения, пройденных испытаний, обретённых артефактов. Если же сразу она дана тебе огромной – ты будешь достоин зависти, если сможешь просто умереть, раздавленный ею, стёртый в порошок. В «Письменах» упоминалось о нескольких ведьмах, сила которых дошла до такого предела, что разорвала их смертные тела, но и это не прекратило их страданий, и по сей день они, скрытые в позабытых капищах в специальных сосудах, ждут конца времён… «Письмена» переводились Чумой, лет всего триста назад, в примечаниях она упомянула об обряде, происходившем при её жизни – 70 магов, выполнив 70 сложнейших ритуалов в течение семи безлунных ночей, смогли принять по частице дара одной такой ведьмы. Было среди них немало знакомых имён… – Она отказалась? Сама?! Но… но почему, какого чёрта? – Чтоб получить дар больше этого, - Медузия захлопнула книгу заклинаний, на лице её читалось, что она сделала всё, что могла, - она влюблена в одного юношу… – Который ей не подходит! – яростно зашипел Шурасик, - нужно уметь понимать такие вещи! О, как мы были непростительно слепы! Я убеждал Лену, что в этом нет страшного, это только дружеское расположение или лёгкая симпатия… у некромагов не бывает чего-то несерьёзного и ветреного! Она полюбила его, но такая, как есть, она не могла с ним быть. – Но… дар ведь невозможно отдать ранее 90 лет после получения? – С этим зеркалом кто угодно может что угодно, - строго посмотрела на меня Медузия, - любая магия преображает реальность в большом или малом формате, а эта магия очень велика. Если б Жанна пожелала, к примеру, стать дриадой – и это у неё получилось бы, зеркало преобразовало бы её природу любым образом. Пожалуй, только богиней она не смогла б стать, но и в этом я до конца не уверена. А она всего лишь пожелала не быть больше некромагом. Если угодно, у неё есть такое право. Я согласно хныкнула – а что тут возразишь? Жанна не добровольно искала себе в жизни такого счастья, а просто пыталась выжить, не винить же её за то, что таки выжила. Сложись всё иначе, не попади она в ту выборку учеников ведьмы вообще – всего этого сейчас не было б. Может быть, простая лопухоидка Жанна где-то встретилась бы с Яшей и была с ним счастлива без вреда для кого-либо. Думала ли она в тот момент, когда произносила роковые слова, на что обрекает брата и сестру? Мне-то кажется, что должна была, это азы, известные и первокурснику – ничто не исчезает в никуда, магия, ушедшая от неё, куда бы пошла? К остальным двум носителям этого единого дара! Но я не была на её месте. Я не представляю её боли. Вопреки всем этим «запретам любить», её брат и сестра были счастливы в любви, почему именно она должна была принести себя в жертву? Потому что «выбрала не того»? Ну, знаете, самое время вернуться к вопросу, насколько любовь – это наш выбор. Не мне на него отвечать, Дмитрий Александрович, правда? Свеколт в какой-то парче, Шурасик в смокинге – где они были в этот момент, в опере какой-нибудь? В кои веки решили отметить праздник вместе и как подобает, а не каждый у себя за книжками. Глеб с Лизой, судя по плохо зашнурованному Лизиному платью, были… ну, не в опере, это уж точно. И Лиза сумела дотащить его до магпункта – и по ней заметно, чем, кроме нескольких подряд Дистрофикус Физкультурус, можно так себя истощить до полусмерти? Наверняка, Жанна не ожидала подобного, она вправе была ждать, что всё будет хорошо. Что у них всех троих всё будет хорошо. В конце концов, ведь Феклищева так и не поимела никаких проблем из-за своего выбора, а она ведь это делала даже без огромной любви к кому-то конкретному. – Но что же делать? – А ничего тут не сделаешь, - проворчала Ягге, - зеркальная магия обратной силы не имеет. Вот, поддерживающие всякие заклинания пробуем, но по-моему, что мёртвому припарка. Девчонка вон даже рукой пошевелить не может, горячка у ней такая, что хоть прямо на ней отвары вари. Да ладно горячка… как кости-то выкручивает и жилы тянет, это и не описать. Невыносимый дар – он даже светлый не игрушки, магия ни с кем не нянчится, никого не щадит. А такая магия – уж и подавно. Я искала, куда девать глаза – а девать их было некуда, куда ни глянь, везде что-нибудь невыносимое. Ленка, грудь которой вздымается резко, отчаянными рывками, словно каждый вздох она получает с боем, жестоким боем, каменное лицо Шурасика – одного из умнейших магов своего возраста, впервые, наверное, столкнувшегося с настоящим и самым страшным бессилием. Глеб, по лицу которого неловко, бессильно скользит Лизин платок. Трое сильнейших магов Тибидохса… Ягге и Медузия вообще богини. Неужели все они ничего не могут сделать?! Выход должен быть, всегда и из всего находился выход! – Выхода, Земфира, нет. Точнее, выход есть только один – кто-то должен принять дар, отвергнутый Аббатиковой. И этот кто-то – ты. – Я?! Да, только теперь у меня и возник вопрос – а зачем в этой безумной сцене понадобилось моё участие. В тот момент, когда я услышала о несчастье с Жанной, я не думала ни о чём вообще, я не способна была думать. И никого не было рядом, чтоб спросить – что теперь, директор решил мне обо всех происшествиях в Тибидохсе докладывать? – Нет, вы же это не серьёзно? Это невозможно! С чего вы взяли… Я не могу! Я же не маг… Но для шуток обстановочка крайне не располагающая, о том, что возможно в этом мире, что не возможно, эти трое явно знают больше, чем я… – Вот именно потому, Земфира, что ты не маг, это можешь быть или ты, или никто. Только ты здесь не имеешь собственного дара, который мог бы вступить в конфликт с приёмным, но при этом имеешь уже некоторую подготовку, которая даст более-менее заметные шансы, что ты справишься… Мы понимаем, что это риск. Понимаем это даже лучше, чем ты. Конечно, мы могли бы поискать кого-то среди лопухоидов, кто был бы именно того же уровня… Да, я понимала, о чём говорит Сарданапал. Уровень детей, отобранных ведьмой для своих целей, не дотягивал до Тибидохса, а ведь сюда взяли даже Гуню Гломова и сестёр Тупицыных. Уже не лопухоиды, ещё не маги, именно это требовалось тогда, примерно то же требуется и сейчас. Поискать среди лопухоидов? Да, вариант отличный, мало того, что сами поиски заняли б некоторое время – и всё это время возросшая нагрузка будет расплющивать Глеба и Лену как бог черепаху – просто с порога спрашивать людей, не хотят ли они случайно посвятить свою жизнь некромагии? Миссия, просто обречённая на успех! – Я всё понимаю, но нет, я не понимаю! Я ушам не верю, Сарданапал, вы предлагаете мне стать некромагом? Глава Тибидохса, величайший белый маг! – Мой долг – заботиться об учениках, Земфира, вне зависимости от того, светлые они, тёмные или очень тёмные. Иного способа помочь этим несчастным нет. Если б ценой своей жизни я мог это сделать – не сомневайся, сделал бы, но моя жизнь в этой ситуации никому не нужна. – А кого здесь ты могла б предложить вместо себя? – подключилась Медузия, - здесь у каждого есть свой дар, которого ему хватает за глаза. Это кроме того, что одни просто отказались бы обрекать себя на подобное, и в этом их можно понять и оправдать, а другие могли согласиться из побуждений не самых благородных… только ещё не факт, что дар к ним перейдёт. Что не убьёт их при попытке. Так-то, никто не сказал, что он не убьёт меня… – И если меня, старуху, кто-нибудь спросит, так я вообще против – неподготовленного лопухоида с бухты-барахты в такое вот швырять. Крыша-то – она, знаете, не у всех так уж плотно держится, как бы не получили мы в итоге такое, что матушку-Чуму со слезами вспомним. О, Ягге, спасибо за такое превосходное мнение о моей крыше. Я б даже это спасибо озвучила, если б не онемела от всего услышанного. – Я видел, что магия – тёмная, но иногда и светлая – делает с теми, кому не достаёт сил с нею совладать, - подытожил Сарданапал, - и больше я не хотел бы этого видеть. Многие из тёмных магов заслужили подобное, многие – кто наращивал свою мощь в неуёмной жадности. И эти примеры поучительны, но всё равно жестоки. Но эти дети – не заслужили, и если есть хоть один шанс это предотвратить… – Земфира, - Глеб приподнялся и тут же зажал лицо ладонью, по пальцам заструилась кровь, - Земфира, ПОЖАЛУЙСТА! Это решило всё. – Ладно, давайте сюда ваш дар. Я стояла между кроватями, держа за руки Глеба и Лену – а потом упала, всё так же не выпуская их рук, зная, что ни за что на свете не вправе их выпустить. Если попытаться втиснуть океан в русло ручья, прогнать молнию по маломощному проводу – это и близко не даст понять, что это было. Что за чудовищное давление, что за неистовый вихрь, что за ярость, огромная, как девятый вал, и остро отточенная, как игла. Потому что ты не можешь собственной кожей ощутить температуру поверхности Солнца или Плутона или давление в центре планеты и при этом остаться жив, такие сравнения нам недоступны. Люди используют много эпитетов в художественной речи, над многими из них смеются, а когда ощущают нечто подобное в жизни – смеяться перестают. Сила бежала по моим рукам, как разрывающая твердь земную лава, обрушивалась на меня, как тысячелетние своды, всё это должно было уничтожить меня, смять, как листок, разорвать на молекулы – ха, если б всё было так просто! Словно снежная лавина подхватила моё малое, жалкое существо и понесла во тьму, в хаос, словно адские чёрные кони бесконечным табуном, заполняющим мироздание от горизонта до горизонта, от тверди земной и до тверди небесной, били мириадами копыт в моё жалкое смертное сердце – только происходило это не вовне, а внутри меня. И не было надежды на то, что вихрь этот иссякнет или хотя бы отшвырнёт уже меня, жалкую игрушку древней стихии, позволив наконец умереть. Но в этом несущем меня – или несущемся во мне – потоке, сметающем все силы, все мысли и все надежды, у меня было кое-что кроме моей жалкой жизни. Два близких человека, для которых я была хоть малым, но шансом, и ради них я обязана была справиться. Да и ради себя, чего уж там. Неужели после всего, что мне уже пришлось здесь пережить, я умру вот так, из-за того, в чём я даже не виновата? Виновата Жанна, считавшая, что зеркало просто откусит треть единой силы, прожуёт и проглотит без следа. Виновата старая ведьма, не слишком думавшая, какие глубинные склонности могут быть у выбранных ею детей, не окажется ли кто-то из них слишком мягким, нежным, слишком тянущимся к жизни, к свету. Но только не я, нет. Вот ради них. И ради Шурасика, который никогда не найдёт никого подобного Лене, не о чем и говорить, и никогда не сможет это пережить, сломается, погаснет, потому что быть один после того, как узнал её – уже не сумеет, ладно б, если б не знал… И ради Лизы, которая заслужила прожить жизнь с достойным человеком, и которая может просто умереть, потому что связь Локона привязала её навеки к тому, кто сейчас обречён на вечную агонию. И я представляла, как выпрямляюсь, всплываю над этим стремительным безжалостным потоком, седлаю головного коня, осаждаю, разворачиваю и направляю – его и остальных – по узкой, едва видной во тьме дороге. Как-то я научилась управляться со своим полётным инструментом – а это тоже не было плёвой задачей. Как-то нам со Стасом удалось удержать сорвавшегося с привязи грифона – до сих пор, честно, не знаю, как. А просто пришлось – в Тарараховой пещере оставались только мы два не сдавших дебила, Тарарах как раз куда-то отлучился за некой неотложно нужной фигнёй, а если б эта зверушка прорвалась дальше пещеры – пострадавшие однозначно б были, грифончик был крупный, очень злой и к тому же малость заразный… Сколько раз при манёврах ветер переворачивал крышку и я не выпадала только потому, что вцеплялась в неё мёртвой хваткой. И лучше было не думать, что земля – она очень далеко внизу, очень… А здесь и внизу, и вверху, и справа, и слева – чёрная бездна, которая только и ждёт возможности поглотить, уничтожить, и путь надо править по звёздам – не тем звёздам, что сияют в ночи и подмигивают астрономам в телескопы, а звёздам как силам, духам, правящим мирозданием. Тёмным звёздам, свет которых плавит судьбы, очерчивает древнейшие руны на верстовых столбах на узкой, едва видной во тьме дороге… Тёмный вихрь сжался и улёгся в груди, свернувшись вокруг сердца. Цокот копыт адских коней отсчитывал его ритм – копыто к копыту, миллионы как один. Я открыла глаза, даже не удивляясь тому, что рук Глеба и Лены так и не выпустила, пыталась понять, таким ли я вижу мир, как прежде, или и меня прежней больше уже нет. Из медленно проясняющегося сумрака в меня впивались встревоженные, изучающие глаза Медузии. Она не сказала чего-то вроде «о, она справилась, вы только посмотрите!», скорее по её вздоху остальные поняли, что, во всяком случае, гроб домовым можно пока не заказывать. – Ох, - первой нарушила молчание Ягге, выходя из загородки, - как рассветёт, пойду вломлю этой вашей Жанне по первое число. Надо ж такое-то веселье нам устроить… Я уж не девочка, для таких встрясок-то! – Не пойму, - пересохшие губы слушались не очень хорошо, но голос мой звучал на удивление ровно, - вот девочка решила отказаться от некромагии и следовать светлому пути, вы опять недовольны? Как вам надо-то? – Ты смотри! – обернулась Ягге изумлённо, - как быстро отлегло от седалища! Уже дерзит. Ко двору тут тёмный дар, как есть ко двору. – Личный выбор Жанны тут никто не осуждает, - вздохнула Медузия, - но согласись, всё немного сложнее, чем выбор между магией и любовью. Она помогла мне подняться, усадила на край Лениной кровати. Контакт наших рук разорвался, да он был уже и не обязателен. Я чувствовала, как бьются их сердца, как дышат поры их кожи, как передают электрические импульсы нейроны. Мне не нужно было смотреть в сторону Глеба, чтоб знать, что его лицу возвращается живой цвет, я могла сейчас смотреть исключительно на великих и мудрых магов, догадывающихся уже, что я прекрасно понимаю, в каком сложном они сейчас положении. Радоваться за успех такого предприятия всё же неловко, не радоваться – тоже. Они меньше всего хотели, чтоб кто-то здесь умер, сошёл с ума, превратился в некую магическую ядерную бомбу, которая однажды рванёт и снесёт половину Тибидохса… И нельзя сказать, что они хотели, чтоб я предотвратила это – таким образом. Какого-то варианта, которого можно именно хотеть, им жизнь уже не оставила. – Мы осуждаем то, что она сделала этот выбор спонтанно. Не поговорив с нами. Да. Пожалуй, о чём-то таком, в той или иной форме, тут думали большинство. Что нельзя такие вещи совершать по порыву. Что возможно, и Яшу стоило спросить, что он думает об этом, а не обрекать жить с грузом невольной вины за то, что ради него едва не уничтожила своих близких. Что преподаватели, обсудив все риски, сделали б максимум возможного для сведения их к нулю, заблаговременно подобрали Жанне замену… Но жестокая правда в том, что только по порыву такие вещи и можно делать. Не обрекая других людей на муки такого вот непростого выбора. Взяв всю ответственность на себя, прекрасно понимая, что будет она тяжела. Вот что они сказали бы Жанне, спроси она, как ей быть? «Слушай своё сердце»? Идеальный ответ, особенно для светлых. Если потом получится какая-то лажа, то можно сказать, что или слушал невнимательно, или сердце вот такое. Им и так жить теперь с тем, что они сами позвали меня сюда и сами озвучили, для чего, но по крайней мере, они действительно были поставлены перед фактом, что-то решать пришлось уже по факту случившегося. Нет, в этом плане Жанна поступила мудро. Когда говорят, что любовь может преодолеть всё, редко предполагают, что преодолеть может очень болезненно, а то и летально для кого-то. Ягге настояла, чтоб мы всё же остались под её надзором до утра. Все трое, хотя что там, все пятеро – самочувствие Лизы и Шурасика не улучшалось столь же стремительно, они-то всё же смертны. То и дело подносила отведать ещё каких-нибудь отваров, настоев, зелий, Глеб шёпотом предположил, что просто дегустацию проводит – ещё в попытках исцелить Кильдыеву раскопала все закрома родины, подивилась, сколько там всего, так теперь что, так и закапывать обратно? Когда она всё же, охая и риторически вопрошая, за какие такие грехи юности ей в старости нет покоя, отправилась спать, мы сдвинули три кровати вместе и расположились на них впятером – я в центре, Лиза и Шурасик по краям. Слабость во всём теле была, и весьма значительная, но спать, как ни странно, не хотелось. И я точно знала, что это состояние одинаково у нас всех троих, знала так же уверенно, как голова чувствует обе руки, и правую, и левую. Контур снова замкнулся, совершенный треугольник собрался с новым звеном и пока привыкал, перенастраивался, и где-то глубоко внутри жила тревога, как пойдёт эта настройка, с какими трудностями, но на поверхности была томительная лёгкость от того, что всё закончилось, всё получилось, мы вместе, мы живы и здоровы, а остальное – несущественные мелочи. – Я рад, что это именно ты, - проговорил Шурасик, - не удивляйся. Мы не были знакомы лично, да, но Лена много рассказывала о тебе. И от этого тоже было тепло – пусть говорила Лена в несколько циничном тоне, как о необычной и интересной игрушке брата, но ведь находила слова, вызвавшие расположение. – Я тоже рада, - отозвалась с другой стороны Лиза, - но в то же время мне тревожно. Я понимаю, какой это груз… И я знала, что она имеет в виду не только магию. Очень многое предстоит наутро – такого, что лучше б предложил кому-то другому и полюбовался, насколько хорошо у него получится. Как-то прояснить отношения с Жанной, которая уже всё-таки в курсе произошедшего, к ней отправили Лоткову с успокоительным и даром убеждения, пережить сложно предсказуемую реакцию всех остальных… Самое страшное позади, но впереди тоже отнюдь не лужайки с ромашками. – Наверняка, на неё многие будут смотреть косо. – Это да, Зёма хорошо сказала – девочка отрекается от тьмы, радоваться бы и поднимать тосты, так опять не слава богу. Хотя казалось бы, многим ли здесь было б по-настоящему жаль о нас? Кому было б – почти все лежат вот здесь. – Мы всех устроили б в одном варианте – если б просто не появлялись в их жизни. Всё прочее так, хрен редьки не слаще. Не знаю, можно ли было сказать, что мне хорошо, но определённо мне было спокойно. И это странно, учитывая, что произошло и что предстояло. Произошло-то ни много ни мало изменение моей сущности. Я действительно стала магом, я это чувствовала совершенно ясно, так же, как чувствуют руку или ногу, но это не взрывало мозг, не вызывало недоверия и ошеломления. До этого, с откровенной искусственностью своего статуса, я чувствовала себя всё равно вне всего того, что меня окружало. У меня были здесь некоторые вещи, которые можно считать своими, были успехи в учёбе и долги в ней же, были чувства, и это не только чувство вследствие проклятья, но и дружеские привязанности. Но я помнила, что я не отсюда и в идеале однажды вернусь домой, и всё произошедшее покажется сном. А теперь… теперь непонятно. Теперь я уже связана с этим миром, и связью такой, что за скобки её не вынесешь. Могу ли я теперь вообще надеяться на возвращение домой? Отпустят ли меня? Но все эти мысли заслоняются тем великим откровением, что рядом со мной близкие люди, близкие в таком плане, в каком никто и никогда не был, у лопухоидов такое не слишком и реально. Считается, что что-то подобное чувствуют близнецы, но я была пару лет назад знакома с близнецами, и они говорили, что это вздор, никакой особой мистической связи и чувствования друг друга на расстоянии у них нет. А у меня вот теперь есть. Меня словно стало втрое больше, я обрела что-то ранее совершенно немыслимое, непредставимое. Такое вот совершенное знание о том, что, хотя у каждого из нас есть свои, принадлежащие только нам тела, побуждения и мысли, мы объединены общим магическим контуром, словно общей кровеносной системой. Это чувство несло меня, как тёмный поток – могучий, всесильный, но теперь уже вошедший в берега… Хотелось бы сказать, что жизнь вошла в колею, только вот это было совершенно не так. Это было очевидно с первого дня, когда нам удалось отбиться от гиперопеки Ягге, помышляющей оставить нас под приглядом ещё если не на пару деньков, так хоть до вечера, и свалить из магпункта. Завтрак мы пропустили, провожая Шурасика – его расписание было крайне плотным, а учитывая, что отключенный зудильник он выронил в Опере, в Магфорде уже могла разворачиваться паника по поводу того, что его не могут вызвонить. – Я позвоню тебе в обед, чтобы узнать, что всё в порядке. – Нет, Саш, чуть позже, до обеда я эту монографию могу и не найти, не то что успеть прочитать. Мы за остаток ночи так и не уснули – пережитые события даже наши тела обессилили лишь на время, а в возбуждённые головы сон тем более не шёл. О чём мы говорили… о чём мы только не говорили! И вот эти двое очень быстро перешли к своим обычным разговорам, в которых все остальные понимали только отдельные слова. То и дело Лена извинялась и пыталась объяснять нам хотя бы примерно предмет беседы, Глеб смеялся, махал руками и отвечал, что так только страшнее, Шурасик встревал со своими поправками Лениных объяснений и они в конечном итоге вновь сосредотачивались друг на друге. Это так странно и мило… Нет, этот мир полон самых разнообразных чудиков, проще сказать, кто по прежде привычным для меня меркам мог бы считаться нормальным. Но эти совершенно исключительные инопланетяне. Наверное, им было бы по-настоящему паршиво, если б они не встретили друг друга. Быть самым тупым, сказал как-то Рыжиков, вряд ли страшно, если ты реально самый тупой, то ты даже понять этого не сможешь. А вот быть самым умным – это по идее тот ещё ад. Потому что ты вселенски одинок, тебе даже поговорить не с кем так, чтоб тебя поняли во всём… брр. Самое замечательное в Ленке, сказала Шито-Крыто, это что она всё-таки с нами общается, хотя мы для неё, вероятно, чуть умнее собак. Потом мы пошли в комнату некромагинь, рассчитывая найти там Жанну – которая, закономерно, пошла в магпункт, рассчитывая найти там нас, но была по пути перехвачена Сарданапалом для пространного разговора, так что мы разминулись. Оставалось полагать, что на уроках в любом случае свидимся, и в целом так и вышло, но… На перемене перед сдвоенным сглазом выяснилось, что успели крупно поругаться Аня со Стасом. Дело в том, что Сарданапал перевёл Жанну на светлое отделение, и логику этого поступка поняли не все. Выражали это непонимание в основном в сдержанной и осторожной форме – было пока непонятно, каковы теперь силы Жанны, так что слова по инерции выбирали. Только Аня прямо сказала, что вот по её мнению потеря некромагического дара человека ещё светлым не делает – да, дара больше нет, но всё, что было, никуда не отменилось, оно всё равно было. Жизнь в лесу и обучение самым гадким вещам в магическом мире – это ведь было и это не перечеркнуть, и это поважнее цвета искр. Стас ответил, что по его мнению Жанна изначально была светлой – она добрая, отзывчивая, было трагедией то, что она во всё это попала, и теперь просто восторжествовала справедливость, а ставить человеку в вину то, что его похитили и заставляли делать ужасные вещи – это, в общем, очень некрасиво. Аня всё-таки Поклёпова дочь, не исключительно в мать же она нравом пошла, она немало едкого ему на это сказала, в плане его странных симпатий к не самым положительным девочкам. То есть, не очень и много – появление в классе Зуби традиционно прекращало все разговоры, что бы за грандиозные события накануне ни произошли. Мы махнули Жанне, чтоб она села с нами – словесно её утешать и поддерживать ближайший час не получится, но по крайней мере быть рядом и смотреть ободряюще. Мало того, что она теперь тема скандала, ей ведь ещё как-то жить с тем, что её сила резко упала с уровня почти величайшей мощи среди учеников на уровень Генки Бульонова и меня… в смысле, меня до недавнего времени. Да, это ж наши дорогие сокурснички ещё не знают, что теперь я за Жанну. И кто как, но Зубодериха явно не считала нужным брать на себя высокую миссию объяснения. Вот просто между делом сказать, мол, Резникова, надеюсь, ваши брат и сестра помогут вам освоиться с вашей новой силой, а то хотелось бы, чтоб после ваших сглазов одноклассники считали себя просто курами, а не их дальними динозавроподобными предками – вот это да, вариант. Это было уже выше Терёшинских сил, она активно зашуршала с Котовой, Зуби велела мне наложить на обеих немотный сглаз… Надо ли говорить, каким он у меня получился? Наверное, надо. Если у Котовой просто срослись не только губы, но и зубы, то у Терёшиной наоборот, язык распух и вывалился на парту. По самым скромным оценкам он весил теперь не менее 15 кг. – Строго говоря, Резникова, это уже не сглаз… – Кошмар! Я на пальце у некроведьмы! – заверещало кольцо, - я падаю в обморок! – Ага, давай, падай, отлично умеешь поддержать! В общем, до перемены народ, конечно, с трудом дотерпел. Зато тогда… А что тогда – мы узнавали уже позже, потому что все втроём технично свалили и в кабинет зашли уже аккурат перед Абдуллой. Если кто-то считает это трусостью – то считать молча про себя можно абсолютно что угодно, а вслух лучше не надо. Не до вас всех вообще. За десятиминутную перемену особо великого ничего не успеешь, но Жанна решила хотя бы попытаться – перетащить ко мне ступу, например. Которая теперь моя. Я пыталась отнекиваться – ещё и инструмент у неё забирать как-то слишком, Жанна возразила, что нарушать красивый некромагический строй не след, она, например, давно хотела попробовать метлу. Шурасик как раз в прошлое свидание притащил Ленке просто обалденную метлу. Выиграл в каком-то сложном научном споре, раз выиграл – пришлось забрать, для англичан, особенно настолько чистокровных, это вопрос чести. А самому, даже неловко, метла ну никуда, он летает на ковре, потому что налегке способен летать только в Оперу, и то с трудом. А на метлу связку книжек куда? Пробовал, пробовал привязывать, но переживает при этом так, что до сердечного приступа недалеко. Ленка тоже опробовала, вроде и понравилось, но она с Шурасиком из одного теста, проблемы те же. Так и стоит метла, обидно же просто. Я вздохнула. В комнате теперь вообще не повернуться, мне свою крышку завещать некому, все, кто от такого инструмента не шарахнется – свои имеют не хуже. – Может, сглаздамат тогда заберёшь? Пригодится. Против особо языкастых. – Идёт, - рассмеялась Жанна. Ну, Абдулла что – поиграл бровями и глубокомысленно изрёк: – Вижу, Резникова, теперь у вас кое-что за душой имеется. Тоном, ясно говорящим: в духе анекдотической обезьяны с гранатой. И был прав – первое же озвученное проклятие сработало так, что эффект удивил даже повидавшего очень много на своём веку джинна, он долго бегал вокруг, бормоча, что это просто не должно так работать, прежде чем собственно освободить бедную Лидку от этих своеобразных проявлений. Короче, на что я надеялась, ясно же было, что долго избегать объяснений не получится. Первыми мне дорогу преградили, против ожидания, не Аня или Стас, и даже не Клопп с Савиной, а братья-казахи. В глазах – любопытство с примесью страха. – Так… вы поменялись, что ли? Такое возможно? Поди, ставки там насчёт ответа делали. – Иногда. В исключительных случаях. Не пытайтесь повторять дома, трюк выполнен профессиональным каскадёром, - буркнула я. Эти-то не болтливы, ну, не более, чем нормой полагается, но наш разговор слышала Саблезубова, а это считай – слышала и Терёшина, ещё с некоторыми прикрасами. Ох и суровое жизнь поставила перед девками испытание. То есть, они и некромагам нет-нет да дерзили и язвили, неприкосновенных фигур для них нет, но некую осторожность всё же имели. А тут придётся об осторожности забыть, тут нужна вся мощь их специфических дарований. Новый день принёс новые проблемы – Жанна встала перед перспективой переселения. Она не хотела, и Ленка не хотела, а вот многочисленные черномагические книги и артефакты – можно сказать, что и хотели. Хотели схарчить Жанну без хлеба и специй. Не нужно и говорить, что воспитательными искрами Ленка их потчевала за ночь несколько раз, но приходилось признать, сосуществование некромагини и слабенькой светлой ведьмы обременительно для обеих сторон. Спокойно не позанимаешься и не выспишься – нет, Лена б и занималась, и высыпалась, если б не непрерывная тревога за подругу, у которой доработанные когда-то до автоматизма заклинания и пассы больше не срабатывали. Некромаг, испытывающий неловкость – это почти анекдот, да. Но всё-таки и ситуации, подобные происходящей, в норме невозможны. А как уже упоминалось, жилищный вопрос в Тибидохсе по необъяснимым причинам вообще тяжёлый. Да ещё ведь мелкие особо одарённые негодники никак не желают выявлять свою одарённость кучно строго к 1 сентября, нет, какой-нибудь магический эксцесс мог случиться и под Новый год, и в юном месяце апреле, когда текущий учебный год в общем-то к концу идёт. Иногда детишки вполне спокойно ждали до следующего, попутно свыкаясь с таким крутым поворотом своего жизненного пути, а иногда забирать приходилось срочно и… куда? Ну понятно, в Тибидохс, а конкретнее? Роскоши отдельного проживания на данном этапе удостоились немногие. Это Тамара Савина, Глеб, до недавнего времени Маша Феклищева, но сейчас она делила комнату с той самой «капризной Оленькой» (на самом деле не такой уж и капризной, просто очень гордой и самостоятельной девицей), по причине того, что Оленькина соседка её достаточно бесцеремонно вытурила. Ну ладно, церемонно, но безапелляционно – к соседке подселили новенькую, оказавшуюся её троюродной сестрой. Девчонкам реально лучше было жить вместе – есть о чём поговорить в плане превратностей судьбы, замешанных на кобелиности некоторых предков по мужской линии и не раскрытых до поры тайн некоторых предков по женской линии. Жили друг от друга через полстраны, а даже внешне похожи. А Оленька дерзко заявила, что оборотней не боится, помимо прямо-таки неприличного количества серебра (в своё время пришлась очень по сердцу очередному Серебряному копытцу, загремевшему сюда с лютым некробактериозом) она ещё оплела свою половину комнаты оберегами из омелы и ещё какой-то экзотической фигни (это, как мы поняли, нашлось в оранжереях у Яши. Сложно сказать, что не может там найтись). Не знаю, как оно оборотням, но нам понравилось, это просто выглядит очень красиво. Возвращаясь к нашей проблеме – был вариант просто поменяться. То есть, нам с Жанной. И просто, и логично, хоть и были сомнения, как безалаберная я уживусь с педантичной Свеколт и не слишком ли мы порадуем некоторых доброжелателей зрелищем перетаскивания ступы обратно. Но вмешалась высшая воля в лице Медузии, заявившей, что ладно, она готова не вспоминать, что когда-то писались правила расселения, строгие и совершенные, но тут предстоит куда-то забирать аж троих новеньких, причём одну вот буквально на этой неделе, то есть времени на подготовку комнат критически мало. Поэтому Савиной было ультимативно велено подселяться к Свеколт – единственной в школе (кроме, понятно, меня и Глеба), кто может соседствовать с её аурой, а её комната, после очистительных обрядов, будет отдана новеньким. А Жанну с немногими вещами – практически из прежней жизни в новую она могла взять только одежду – переселили к Алисе Веснянской, той самой кудрявой магспирантке, обитавшей в одиночестве с того года, когда её соседка выпустилась и укатила работать куда-то в Эмираты. Вообще для магспирантов должно быть нормой одиночное проживание, потому что нормально заниматься какой-то там наукой, когда у тебя постоянно кто-то возится под боком, невозможно… Но вот, Ритка живёт с младшей сестрой, Таня с Пипой, Лиза недолго наслаждалась покоем, меня подсунули. Вроде как, чем мы помешаем, у Лизы и Таньки работа исключительно с литературой, да, полкомнаты книгами и свитками завалено, но это и для учеников должно быть нормальным состоянием. Ритка иногда химические опыты проводит, но опять же, в их семье всякие яды многопоколенная тема и возможно, часть рациона, Лиду не смутишь, не напугаешь. Просто радоваться, короче, что ты не препод и не приходится решать все эти вопросы, ворчала Тамара, укладывая в коробки все свои плетёные и лепные штуки, назначение большинства которых я угадывала смутно. Возможно, что и просто декоративное. Хорошо, когда комнаты освобождаются сразу и полностью – выпустились выпускники и разъехались, на их место так же разом заселились новички, красота и порядок. Но в реальной жизни и наборы неравномерно набираются, и кто-то остаётся на второй год, и кто-то продолжает обучение, а кто-то вынужденно прерывает его, например, по болезни, своей или родственников… Надо сказать, из книг я архитектуру Тибидохса так и не представила, полагая, что Емец просто сам не определился с этим вопросом, да и скучно с ним определяться, книга, в конце концов, не об архитектуре. Теперь поняла, что не дай бог такое описывать, сложная она, мягко сказать. И к тому же, хотя глобальных перепланировок не проводилось (кому б оно было надо), иногда всё же что-то менялось, типа открытия дополнительных лестниц или залов или наоборот, запечатывания после разных там локальных магических эксцессов. К чему это? К тому, что более-менее все мы жили кучно, равномерно заполняя собой второй этаж, точнее, ту его часть, что над учебными кабинетами и подсобными комнатами, а преподы – ту часть, что над библиотекой, магпунктом и более цивильной частью подвалов, но с некоторыми учениками мы практически не пересекались, потому что спускались по разным лестницам. Алиса обитала в конце коридора третьекурсников, то есть путь туда был долог. И труден, хоть вроде бы и по прямой. Выглянул Стас – они с Ченом занимали бывшую комнату Ягуна, несмотря на многократные помывы, оттуда всё ещё несло русалочьей чешуёй, упырьей желчью и прочими специфическими ароматами, сопряжёнными со стезёй драконболиста. Чен регулярно при уборке находил какую-нибудь фиговину – деталь от пылесоса, несостоявшийся или уже бывший амулет, одиночную перчатку… – Зе-земфира, п-помочь? Я тащила связку книг, Жанна – свёрнутую постель, уж не знаю, кому из нас действительно было тяжелее. – Тебе, Гоженко, пальцы стали лишними или новые интересные проклятья на себе опробовать хочешь? – из-за двери Котовой высунулась Терёшина. – Терёшина, ты б, наверное, к Ягге смоталась, пока не поздно? Для глаз чего-нибудь пропишет, а может, и для головы. Это вообще-то учебники. Обычные наши стандартные учебники. Очевидно, что пока у нас заняты руки, искру выпустить сложно, чем эта змея и воспользовалась, забежав вперёд нас и демонстративно пялясь. – Так, а на чём ты теперь летаешь-то? На резниковской крышке? Вторым актом понесёте? Позовите, короче, на вынос, я пока цветочков соображу, чтоб вслед кидать. Гоженко, ты не стой столбом, свистни сюда привидений для хора плакальщиц, они ж тебя не боятся… Или сам повоешь. Будка обязывает уметь. – Так, - гаркнула сзади Пипа, - у меня, между прочим, сглаздамат! Я ж сейчас… за Родину, за Сталина… Управляться с этим агрегатом Пипа умела только примерно, но Терёшиной об этом знать не обязательно. Комната Алисы была необычной во многом: для начала, она была угловой, в силу этого имела два окна, и была практически полна темой Алисиной работы – а это редкий вид магических превращений, в растения. Превращения в животных у нас на каждом сглазе случаются, а вот в растения – это более сложная магия, и снимается тоже куда более трудно. Формальным руководителем в этой работе был Тарарах (хотя каким боком это относится к ветеринарной магии – мне лично не понять, ладно там всякие превращённые в медведей принцы), но ежу понятно, какой Тарарах руководитель, в практической части ему, допустим, равных мало, а теория и наукообразные выражения – совсем не его, и Алиса равномерно допекала всех преподов, которые могли ей хоть чем-то помочь. В ожидании нас она не теряла времени – пыталась разгрести Жанне место для жизни. – Где ты планируешь спать? По правде, тут сильно не напланируешь – кровать я сдвинуть не смогу, она слишком монструозная, стол можно попробовать, но это сначала всё это убрать, ну, про этот угол и говорить нечего… Я думаю, можно развернуть шкафы и ими отгородить тебе вон тот угол. Так, Зубейда, пошли-ка, наверное, вон туда… Зубейда была здоровенной пальмой в кадке, и именовалась так не для красного словца – давным-давно, чуть ли не тысячу лет назад, прекрасная дева отказала в гнусных домогательствах злобному колдуну, и не иначе как невинность и покровительство добрых джиннов хранили беднягу всё это время от того, чтоб быть срубленной несведущими на дрова. Собственно, «этот угол» был роскошным мини-садом из таких же вот несчастных. Три сосны, как на муромской дорожке, только одна – Агриппина, вторая Тюне, третья Медори, сосны растут много где… Сосёнки небольшие, пока помещаются, а дальше у Тюне заклятие должно окончить срок через пару лет, а Агриппину и Медори, если не удастся найти средство, придётся высаживать в лес и присматривать за ними там. Небольшая, довольно чахлая вишенка Агнешка. Ну и больше всего цветов, вот цветы самые разные, но в основном многолетники. Вот Алиса присматривает за ними, изучает влияние различных факторов на их состояние и пытается, с помощью магических ухищрений и бесценных консультаций Медузии, Зуби, Ягге и всё того же Яши, с ними общаться. Рабочий стол меня впечатлил даже больше, чем кровать – действительно монументальная, даже по виду тяжёлая, с роскошным балдахином со всякими вышивками и рюшечками. Во-первых, стол этот занимал почти всё пространство между кроватью и мини-садом, и выглядел таким тяжёлым, монолитным, что заставлял заподозрить, не из камня ли. Во-вторых, был заставлен и завален всяким таким, что хорошо б было это подобающе описать, но боюсь, у меня не получится. Из знакомого тут были всякие колбы-мензурки – небольшая алхимическая установка примерно на четверть стола, и пара микроскопов, побольше и поменьше. А остальные приборы я даже примерно не предположу, что такое. Некоторые видела в учебных кабинетах, но пока никто из преподов не удосужился обстоятельно объяснить, что это у них по полочкам такое красуется. Какие-то рамки, кольца, круги, стрелочки, всё в рунах, периодически проскакивают искры и мелкие молнии. Жутковато и интересно. Ну, понятно, вокруг разновеликие стопки книг, свитков, блокнотов, всё это шуршит, тихо перешёптываясь. Волшебные перья периодически подскакивали и оставляли на бумаге замысловатые каракули. Посреди всей этой красоты возвышался кактус Гильермо – кажется, единственный здесь представитель сильного пола – и беззастенчиво цвёл. Жанна сказала, что ей с кроватью или без – совершенно без разницы, некромагическая выучка никуда не делась, просто на матрасе на полу, может, даже удобнее будет. Можно развернуть его, если захочется, в другую сторону совершенно без проблем или вообще на день скатать в рулон. Угол между одним из окон и стеной с соседней, третьекурсничьей комнатой получался прямо напротив входа, вот мы и решили отгородить этот закуток шкафами. Один из одёжных развернули дверцами к постели, истратили несколько искр, потом догадались заглянуть внутрь – ну да, три мешка минеральных удобрений и стопка керамических горшков. Алиса, извинившись, потащила всё это к своему шкафу. Я с удивлением стянула с антресоли растительную гирлянду, здорово напоминающую таковые на Олиной половине их с Машей комнаты. Как-то… интересно. Наверное, это не оно, просто декоративный элемент. Потому что Алису сложно заподозрить в паранойе, она в сравнении с нами вообще взрослая, ей лет 20, к тому же она молодой учёный, судя по всему, что мы видим тут – серьёзный. Она явно понимает то, что известно каждому первокурснику – во время обращений Маша не шарится по Тибидохсу, её дверь заперта снаружи. Правда, теперь-то, ввиду соседки, с этим придётся что-то решать… Но свежеизготовленной гирлянда не выглядит, сухонькая. Я б даже спросила Алису, но сперва меня отвлекла Жанна, толкнув локтем в бок и показав найденную в щели у плинтуса мужскую запонку – интересно, это с предыдущих жильцов, или у Алисы есть тайный ухажёр? Не, ну взрослая девушка, имеет право… В том и дело, что взрослая, могла б и не таиться. Потом отвлекла Пипа, покачнув книжный шкаф так, что на меня выпало несколько томов растительных энциклопедий. Они хотя бы смирные, но я слишком близко поставила ногу к стоящему внизу Практикуму по изменению сущности, и вот он меня таки тяпнул. Потом опрокинули горшок с Жанеттой, пришлось срочно пересаживать, поливать тем, сем… В общем, направление мысли менялось быстро и регулярно. А на обратной дороге меня затащил в свою берлогу Рыжиков. – Короче, такое дело, - Жора любил переходить сразу к делу, - мы с парнями тут подумали и решили, что новый инструмент Жанне соберём сами. Рыжиков делил комнату с Бульоновым. Сочетание, казалось бы, бредовое, а уживались между тем прекрасно. Благо, комната была перед угловой, такие в силу неведомых причин тоже почему-то были просторнее, чем большинство, так что каждый смог выделить уголок под свои увлечения и не мешать другому. У Рыжикова это были, внезапно, настольные игры – их у него коллекция и пару изобрёл он сам (об игре «Убеги от Поклёпа» преподы, ходят слухи, знают, но делают вид, что не знают), а у Бульонова, ещё более внезапно – кузнечное ремесло. И паяльно-лудильное. В общем, «дополнительная» площадь под небольшую кузню и ушла, поэтому в комнате всегда было малость жарковато – огонь магический, но жар всё же даёт. Как это началось? Пипа пожаловалась на сломанный зудильник (ещё б он не был сломан, после всех бурных разговоров, которые имели место даже на моей памяти). Что такое зудильник? Это серебряное, медное или какое ещё блюдо, то есть сломать его, на обывательский взгляд, сложно, чо там ломать. А вот это самое глубокое заблуждение. Сам по себе кусок металла ничего не примет и не отправит, дело в магических узорах по днищу и небольшим бортам ну и всякой дополнительной закалке, ключевая вода тут самый примитивный ингредиент, а этих окунаний при изготовлении штук 5 точно есть и все разные. В общем, помочь Пипе можно было только одним способом – перековать повреждённый бок. Потом Рыжиков влез с рацпредложением об улучшениях, потом притащил откуда-то блюдо мало не в половину своего роста с вопросом, реально ли сделать зудильник из этого (спойлер: реально), потом уже не упомнить в какую светлую голову пришло сгибридизировать с лопухоидным телефоном – это и поколению нынешних магспирантов в своё время с переменным успехом удавалось, а наследники их идей подошли к вопросу основательнее. В итоге на столе стоял некий магический аналог ноутбука. Игрового ноутбука, надо даже уточнить. Рыжиков с помощью магии и технического гения скачал туда несколько игр – простеньких, но народ пёрло нормально, поиграть приходило ещё две комнаты, иногда заглядывали второкурсники. Сейчас тут же сидели Стас и Чен. Нетривиальное начало. – Не, а что? Она говорит – пылесос подобрать не проблема… Да проблема как раз! По своему говорю! Как в каталогах врут – поди, никому тут объяснять не надо. Так вот, почему самим не собрать? Уж сами соберём на совесть. Видимо, на моём лице был слишком явственный скепсис, Жора махнул рукой в сторону Чена. – Вот он пусть объяснит. На русском он, может, не очень, зато на техническом получше меня. Что? Видимо, тово… аура жилища влияет. Раз найдёшь за шкафом какую-то неведомую приблуду, два, десять, а там и разбираться в них начнёшь. Чен кивнул, явственно смущаясь. – Я немного чиню. Мне ведь хорошо, мат чинить легче. С пылесосами бывают многие проблемы. Оно точно. Не далее как вчера двое с третьего курса выпендривались, увлеклись спорами о возможностях своих пылесосов ну и, в общем, переоценили их. Один врезался в древесную крону, другой просто испытал экстренное приземление в сугроб, вывихи и синяки у обоих, Ягге была просто счастлива, такую лекцию прочла… А виной был ветер. Одному трубку чуть ли не из рук выхватил, другому амулет сорвал… – Мы знаем, из чего состоит пылесос, - Чен проигнорировал мои попытки возразить, что вообще-то нет. Ну то есть весьма в общих чертах, - и знаем, что далеко не все его детали непосредственно важны для полёта, - ещё не лучше! Нет, что-то такое Соловей говорил, смутно припоминаю, - обычно полётная магия живёт в моторе. Почти всегда так. Но не всегда. Иногда в корпусе или даже трубе. Вот, посмотрите, какой корпус нашёл Стас… На мой немой вопрос Стас только плечами пожал – мол, подробности не спрашивай. Видимо, долунатился. Проснулся однажды в обнимку с… этим вот… Да, посмотреть было на что. На столе возлежало настолько уникальное металлическое чудовище, что сразу захотелось нырнуть в каталоги, выяснить хоть, в каком году такое выпускали-то. И кто. Заводы оборонной промышленности? Во-первых, он огромный. То есть где-то метровой, как бы не соврать, длины баллон. Диаметром… ну, не знаю, примерно с мою голову. Так что сидеть на нём вдвоём даже не будет таким извращением, как это обычно бывает с пылесосами. Во-вторых, у него необычная ручка – такая длинная, выдвижная, как у тележки – то есть его за эту ручку можно катить, а не нести, весьма выигрышно, предполагая, сколько он может весить. – Ручка была сломана, это Генка припаял обратно, - пояснил Рыжиков, - похоже, используется для крена и тангажа, но точно не уверены. В смысле, для тангажа точно, а крен, скорее, всё же от трубки… В общем, главное – что в этом корпусе, хоть он и пустой, отличная полётная магия… – Испытывали, что ли? – Испытывали… - а, вот, значит, откуда у Рыжикова эта шишка, я-то думала, подрался, - так вот, я для него нашёл двигатель. Хороший, зверь-машина. Три корпуса, говорят, пережил. Поясняю. С моей точки зрения агрегат, в котором за способность к полёту отвечает более одной детали – это надёжность. Это значит, что если откажет одна – ты не вбуришься сразу в песочек. Ну там, когда трещина в корпусе… Я посмотрела на этот корпус, горделиво бликующий круглыми боками – кажется, некогда на нём был намалёван золотистый цветочек, теперь, полустёршийся, он напоминал таинственную руну. Чем надо вдарить, чтоб вот в этой танковой броне образовалась трещина? Молотом Перуна? – Главное – это синхронизацию наладить. Ну там чтоб всё это добро не летело с разной скоростью или в разных направлениях. Этим займёмся. Чен обещал шланг и трубу нормальные подобрать. Я полагал, что можно даже обойтись без них… Ну для чего обычно в полёте эта проклятая труба? Чтоб одна рука была, блин, постоянно занята! Зла не хватает… В общем, надо всё-таки. Потому что высота – это обычно они, и крен чаще всего тоже. Короче, ты нам тут нужна как консультант по некромагической части… – По какой-какой? – поперхнулась я. Не, ну ты посмотри, без году неделя, как переняла дар… Жора фыркнул, как рассерженный бычок – его всегда раздражало, если его не понимали с полуслова. – Полётные амулеты, - вставил Чен, - скоростные, защитные. Можно готовые, но не все. Делаем. – Оно точно, не все можно, - хохотнул Рыжиков, покачав перед моим носом потрёпанным, слегка пованивающим мешочком, - знаешь, как я вспух, пока вот это нашёл? Клад просто, цены нет! Тебе надо объяснять, что ли, что мало не в половине полётных амулетов используются птичьи кости? Ну! А кто у нас тут об этих костях достовернее всего выяснит? В лавках этих пихают всё подряд, птичьи – годятся! Не поверишь, в одном, говорят, пингвинью нашли… А что, птица! А Саня, который аккурат перед оживлением Каринки выписался? Видала его? Ягге говорит, она хоть и богиня, да против дурости все божественные силы бессильны, он бы ещё до купола Гардарики поднялся… с таким-то амулетом… В нём, короче, лебединая кость была. Сечёшь? Лебединая! – От лебедя, который суициднулся после гибели подружки? – Ну вот, отлично, есть контакт! В общем, надо косточки такие, чтоб Жанна с нашим подарочком дольше пары дней прожила. Корпуса для амулетов, какие деревянные, Стас выточит, коробочки Генка выкует, а ты начинку подбери. Что ж, это как минимум должно быть увлекательно. Даже если собранный техномонстр по итогам летать не будет – у Жанны есть вариант этой самой переходящей метлы, а своё удовольствие от процесса получит сразу много человек. Взаимодействие между отделениями, опять же, как по мне, штука прогрессивная…