Зеркала

Практически кого ни спроси, общее мнение, что любой уважающий себя маг хотя бы однажды должен посетить Лысую гору. А не уважающие там обитают в качестве массовки, неизменно прибавляет Пипа. Лысая гора – это такой местный Хогсмид, население исключительно из магов и нежити, лопухоиды тут бывают в одном виде – мёртвом. Соответственно, никакой конспирации, никаких правил, народ идёт в отрыв кто как может. Больше всего здесь заведений общепита и магазинов. То есть – рестораны, кафе, закусочные, бары, харчевни, вампирни, супергипермаркеты, лавочки, лотки и бесчисленные склады к этому всему натыканы, благодаря щедрому использованию пятого измерения, с плотностью, для лопухоидной физики немыслимой. На втором месте всякое развлекалово вроде кинотеатров, аттракционов (хотя всю Лысую гору можно назвать сплошным аттракционом), бань и купален, которые тут как в Древнем Риме, играют роль хорошего места для тусовок. То есть, для тусовок тут все места, независимо от времени года и суток, зависимо только от состояния кармана и душевных склонностей. Вообще же сложно сказать, чего на Лысой горе нет. Резиденции магСМИ и всевозможных шишек тоже есть. Но столицей магического мира это место назвать всё-таки нельзя. Культурной столицей, если только. Пипа наверняка поправила бы – бескультурной. На окраине, впрочем, биение ключом особо не ощущается, окраина она и в магическом мире окраина. Здесь спокойно, степенно, размеренно, в какой-то мере даже сонно. Сзади подступает тёмная туча леса, выбрасывая там-сям длинные языки колков или как там вот такая колонна деревьев называется, эти языки разделяют, разграничивают разновеликие участки. Впереди – зарево огней города… это ж можно называть городом, вроде? Снег здесь активно сходит, а на открытых участках и было его мало, ветром вылизывается. Порой под ногой хлюпает-чавкает не серая снежная каша, а уже самая обыкновенная весенняя грязь. Там, на кладбище, подступающей весной ещё не пахло, а вот тут – вполне… Самое время вспомнить о том, что примерно вот из такой весны я когда-то попала в этот мир. Полного года, правда, не прошло. И в то же время – наверное, можно сказать, что мне уже 16, мой день рождения давно должен был наступить. Но я не справляла – справлять его среди зимы это как-то… глупо? Двор обнесён плетнем. Таким прямо натуральным плетнем, я до сих пор что-то подобное только в книжках на картинках видела. На кольях плетня покачиваются на холодном, пронзительном ветерке крынки, кастрюли, черепа. Глеб тюкнул набалдашником трости в кольцо на калитке, и калитка с тихим скрипом отворилась. Я пожала плечами и убрала руку с приколотой на груди розы. В самом деле, чего это я поперёд батьки в пекло… Нормальный такой двор, в лунном свете виден весь довольно хорошо. Налево – гарпиюшни, под навесом рядом вялится мясо, гнить на таком холодке ему, наверное, долго, дальше сарай с, судя по звукам, козами, ещё какие-то постройки того же плана. Направо вот часть обзора перекрыта развешенным бельём, но там, кажется, баня… Хозяйка подворья уже ждала нас на крыльце невысокого бревенчатого дома, крытого, наверное, тёсом. Ну, вроде, что-то такое называется тёсом. Дитя современных типовых коробок, я только примерно предполагала, что как здесь правильно называется. Над землёй домик возвышался чуть более, чем на человеческий рост, так что и крылечко было небольшим, символическим скорее, а за порогом следовал спуск, то есть пол – дощатый, но некрашеный, то ли временем отполированный, то ли какой-нибудь морилкой покрытый, находился ниже уровня земли. Старые дома редко имеют высокие потолки, вот до этого можно было дотянуться поднятой рукой без проблем, да и зачем ему быть высоким – хозяйка ростом нам по грудь. Кроме того, что она низкоросла, горбата и, кажется, темноволоса (на голову наброшен тёмный длинный платок, поди разбери, какие пряди из-под него выбиваются) – сложно было сказать о ней что-то определённое. Дело не в темноте, скрадывающей черты (здесь горело всего три масляных лампы, одна на столе) – для некромага ведь темнота не должна быть проблемой. При одном взгляде она казалась совсем молодой, чуть ли не девчонкой, курносой и усмехающейся, а при следующем уже – старухой со сморщенным лицом и мудрой, усталой улыбкой. Казалось, каждый раз, когда переводишь взгляд на что-то другое – развешанные под потолком пучки трав, классические такие украшения ведьмовского жилища, огромную печь, русскую или какую, уж не знаю, зияющую изумлённой пастью из темноты напротив, лавки и сундуки у стен – это лицо менялось. Казалось, оно менялось и тогда, когда на него смотришь, вроде бы неотрывно. Лезло в голову всякое, вроде того, что одним глазом она выглядит как молодая, другим – как старая. Я решила отказаться от возникшей идеи позакрывать сначала один глаз, потом другой, проверить. Не влетело б ещё за такие кривляния. – А я к тебе, Проша, не с пустыми руками, - Глеб вытащил из-за пазухи котёнка. Проша это обычно сокращение мужского имени Прохор, но в данном случае – имени Непрошена. То ли выражающего отношение матери к появлению у неё ребёнка, то ли напротив, обережного. Эта самая Непрошена приподняла котёнка, повертела так-сяк, пристально вглядываясь – едва ли ввиду скудного освещения. – Да, хиловат. Ничего, может, на молочке и мяске выправится, толк ещё будет… Ну, пошёл пока что! Котёнок растерянно повертел головёнкой, потом потопал в ближайший тёмный угол, выгнул спину и прыгнул под скамейку. Оттуда тут же расторопно выскочил хмырь. Хмыри всех живых существ оценивают преимущественно гастрономически, толпой могут обглодать и гарпию, но кошек побаиваются, особенно тех, на которых есть печать взаимоотношений с какой-нибудь ведьмой. Хозяйка живо обернулась. – А ты что здесь делаешь? Работа закончилась? Стойла вычистил? Дров принеси, две полешки уже осталось! И лопату для снега почини, руками убирать будешь! Хмырь печально попёрся на выход. Ведьма, прихватив лампу со стола – в другой тёмный угол, Глеб – за ней, я, а что делать-то ещё, следом. – Что, как там моя малая? Малая – это Милана со второго, приходится Непрошене правнучкой. Сама она об этом не знает, выросла в приёмной семье и о своём происхождении имела представление в духе ранней Тани Гроттер, девочка умненькая и знает, что большинство сирот социальные. Правда оказалась тоже близка к Гроттеровскому варианту, только Чума убила бабушку этой девочки, а мать, работавшую в какой-то структуре в Магществе – кто-то попроще. Но росла в чужой семье она не поэтому, просто ведьмы этого рода, скажем так, реально оценивали свои материнские таланты, развитию которых мешала очень затяжная молодость. Это сейчас Непрошена осела и обзавелась хозяйством, а лет 50 назад где её только не мотало, вот и внучку её тоже, но по более законопослушной стезе. Но издали за потомством наблюдали. Ну, разве они одни такие, вон примеры от Медузии до старухи-некромагини. Главное, в конце концов, чтоб дети оказались тепло пристроены. А отсутствие таких вот картин в детских воспоминаниях вряд ли великая потеря. – Делает успехи в практической магии. Специфические. Ваши семейные. – Ну, что я и говорила, кровь – она своё возьмёт. Соберу ей пока гостинчик, сам уж там придумай, что сказать, с чего да от кого. Оно да, обо мне в Тибидохсе ещё долго болтать неудобственно, Клопп-то ваш ладно, омолодился да позабыл всё, а Поклёпу так просто память не отшибёшь. Знает ведь, наверняка знает, где я нынче обретаюсь-то… И Ягге знает. Но она-то уж точно на подъём тяжела. – Да, Проша. Лук-то купидоний у тебя цел? Ведьма замерла у приоткрытой дверцы, судя по сырому, земляному запаху, в подвал. – Тот, что ли? Валяется где-то, если Занюх тетиву не перегрыз, так больше что бы ему сделалось. Поищу… Зигги, что ли, чего разведать умудрился? – Не, это другое. Братки заинтересовались. Ступени – вроде бы, всё же каменные, или это так земля спрессовалась? – были высокими, но Проша, мелкая и, кажется, слегка хромоватая, скакала по ним куда ловчее, чем мы. Что понятно. Привычка. – А чего сами не заглянут? Боятся? Или тоже память отшибло, куда их боец тогда полетел, да навсегда запомнил, какие дела брать не следует? Лампа света давала мало. Я пообещала себе извиниться перед тибидохскими факелами, нормально они светят. Во всяком случае, большинство. Это же изделие позволяет уверенно найти свои руки, но дорогу в жирной подвальной черноте – уже вряд ли. Хозяйка, поди, опять же в силу опыта и наощупь бы тут всё, что надо, нашла. Поколебавшись, я всё же сняла розу и превратила её в фонарь – Глебу, может, вполне комфортно, а мне пока нет. Гм, дискомфортно мне было в темноте? Частично подвал, конечно, выполнял мирную хозяйственную функцию, по полкам стояли банки с закрутками, под потолком висели какие-то копчёности, нечто округлое припорошённое песком в канавке вдоль глинистой стены – видимо, картошка. Но всё-таки это подвал ведьмы, а не лопухоидной пенсионерки, банка на полке по левую сторону попала в луч света очень уж внезапно, я, то есть, за эти несколько месяцев много всякой мерзоты повидала и даже перещупала, но сейчас была не готова к такой близкой встрече с мордой, которая и при жизни явно могла довести до кондратия. О, а это что? Конечности? Вроде и человеческие по очертаниям, но… не, такие сглазы даже Зуби с ходу не вспомнит. Подвал оказался сложным, разветвлённым, явно простирающимся дальше площади дома, были тут холодильни, где температура была ниже, чем в остальном подвале, пещерки-хмырятни – хмыри охраняли припасы от крыс, да и просто обитали здесь как в более комфортной для них, по сравнению с домом, среде, вылезая наверх, когда требовались для какой-то работы. Встретилась нам пара крепко запертых дверей, посвёркивающих блокирующими заклинаниями, лучше, наверное, не знать, что за ними. Остановились мы возле двери, к которой вёл спуск ещё ступенек в десять, и в петли засова которой были вставлены тонкие прутики, перевитые затасканного вида красной тесьмой. – А лампу свою ты, милая, погаси. Шибко они этого не любят. Хоть не видят, а чувствуют же. – Кто? Ответа не было, дверь за нами, переступившими высокий порог в черноту, кажется, ещё более густую, чем предшествовавшая подвальная, захлопнулась. – Э?.. Месяц-два назад я б, несомненно, развернулась и принялась, голося благим матом, тарабанить в дверь. Нет, разнесла б её парой заклинаний помощнее. Да мне и теперь хотелось это сделать, но теперь был уже и некий внутренний ограничитель на подобные порывы – в виде таких вот соображений «если б всё было так просто» и «как бы хуже не вышло». Если это какая-то подстава – ну а что это ещё? – то неужели постоянная обитательница Лысой горы, явно старая и очень-очень опытная, не обеспечит мне такой рикошет, чтоб долго икалось? – Не кипишуй, Зёма, - мурлыкнул Глеб, которого я теперь исключительно ощущала рядом с собой, не видела, - всё по плану, по расписанию. Выпустят нас когда выпустят – если сами не напортачим, а ты ведь не напортачишь? Предлагаю сесть на пол, потому что стоять на ногах часа три хоть тоже воспитательно и испытательно, но в данном случае совершенно не нужно. Та-ак. Глеб редко в подробностях предупреждал, куда и зачем мы идём, а я и не расспрашивала – какой же тогда сюрприз. Разве что по собранной с собой фигне что-то предположить было можно. Но сейчас наши сумки остались там, наверху. И моё пальто, кстати, тоже. А здесь, сказать мягко, холодновато. Нет, серьёзно, что за детский сад? Нормальный детский сад, черномагический. Он на Лысой горе, наверное, каким-то таким и должен быть. – Ты объяснить всё как-то более внятно не хочешь? Да, я-то предполагала что-то вроде того, что Непрошена нам тут просто выдаст какой ни есть интересной трупятинки… На Лысую гору за трупятиной – мысль самая логичная и самая провальная. Разного рода магических полезностей, бывших когда-то частями живых тел, здесь можно найти сколько угодно. Или не найти. Будучи большим базаром, всякого рода контрафактом Лысая гора славится тоже, и можно полдня провести в лавке, выискивая среди этого контрафакта что-то, действительно, стоящее. Кто-то с пятого курса говорил, что встречал засушенную руку Эпидемиуса Крикливого трижды. Все три правые. Эпидемиус, согласно справочнику, был натурой во многом нетривиальной, но рук при жизни точно имел стандартный набор. Что же касается мертвяков – их здесь, разумеется, ходит пропасть сколько, но впечатлять это может только впервые прибывших в поисках острых ощущений учеников. Для опытных магов они навроде бродячих собак – такие же плешивые и трусливые. Всё мало-мальски полезное с них давно обобрано местными, а от намеренных попрактиковаться в порабощении или упокоении они выработали чуйку быстро удирать. – Что? Про лук-то? Ну, попал он сюда можешь догадаться, каким способом. Точнее, сперва не сюда, Прошка в те времена много колесила по Трансильвании, сама точно не вспомнит, где именно это было. Клопп тогда был молодой… ну, не настолько, как сейчас, но и не тот сухофрукт, каким его помнят. Был способен на безумства. Вот подослать к Проше магфиозного купидона – это точно безумством было. Которому стоило б спеть какую-нибудь песню, только кто б этим занялся. Проша крылатого бандита отшлёпала и лук отобрала, Клопп, говорят, неделю был в запое… Вот с Поклёпом не, у них чисто профессиональные тёрки были, где-то она его знатно обскакала. Чуть ли не крупный заказ сорвала на антидуховые накидки. А с Ягге не знаю. Но предполагаю, что-то подобное же. Проша баба коварная, талантливая и, как видишь, не светлая. – Гле-еб! Это всё очень, конечно, интересно, но очевидно же, что я не об этом. Мы сидели на полу – каменном, причём наощупь цельнокаменном, швов я не находила – прижавшись плечами, и это было… мало этого было. Потому что хоть доставшаяся по наследству от Ритки блуза могла даже считаться тёплой, но в каких-то других условиях. Этому могильному холоду можно противопоставлять только добротное шерстяное одеяло либо хороший костерок. – А если о том, откуда мы знакомы – так могла б и догадаться. Телефонная книжечка нашей ведьмы. Нельзя сказать, чтоб они с Непрошеной были подруги… – О-о, не продолжай. Вот когда я услышу, что кто-то ей был прямо подругой – я удивлюсь, да. Почему-то у старых магов вообще с отношениями всё сложно, у вас вон как-то получается, хотя тоже темнее некуда… Хотя, всё объяснимо, они как личности формировались во времена суровые, когда на нежные чувства отвлекаться было сложно… Бейбарсов! Скажи, что это ты сейчас трогаешь мою ногу! – Для твоего успокоения, Зёма, я скажу и даже потрогаю… Зашибись, блин. Нет, я удивлена? Шокирована? Не сказать чтоб. Резонно было предположить, что мы тут не одни, после Непрошениных слов, что «они не любят». А вот что за они… Чернота вокруг была слишком уж плотной, совершенной. Именно про такое и говорят «хоть глаз выколи», и как же это мучительно, почти до физической боли. Органы чувств не могут без раздражителей, абсолютная тишина ощущалась бы, наверное, как-то так же. Там, на кладбище, темнота была весьма относительной, хоть луну и загораживали густые ветви, но она была, и был снег, рассеянно отражающий её свет. И я видела лучше, чем это было бы у лопухоида, но наверняка хуже, чем Глеб – мои глаза только привыкают к новым возможностям. Ну да, мы под землёй, откуда здесь взяться хоть малейшему источнику света, который могли бы воспринять мои изменившиеся рецепторы. Только если мы зажжём его сами… А что случится, если мы сделаем это? – Никто не знает доподлинно, кто они. Те, кто зажигали свет, ничего потом не рассказывали. Звучит жизнеутверждающе донельзя. – Глеб. Объясни мне наконец то, что меня действительно интересует. Что мы здесь делаем?! – Наслаждаемся атмосферой, разве не очевидно? Господи, дай мне сил… – Ладно, судя по твоему предельно расслабленному настрою, нам ничто не угрожает, это главное. – С чего ты так решила? – раздался голос Глеба откуда-то справа-спереди. Внутри моментально оформилась глыба льда в полголовы размером. Так… рядом со мной тогда – кто? Будь на нашем месте люди более нормальных человеческих реакций, то есть, лопухоиды, они б, наверное, сидели крепко обняв друг друга. Хотя не стоит об этом, таковые люди на нашем месте делали б что угодно, но только не сидели в покорном ожидании, когда откроется дверь и Непрошена объяснит, что и зачем это было блин (у неё должны быть несомненно веские и интересные объяснения, и пытаться вообразить их сейчас, заранее – дело пропащее). Бегали б, кричали, колотились в дверь или стены, или пытались изучать окружающее сущее на ощупь… и кончились бы уже каким-нибудь печальным образом. В Тибидохсе даже шага за порог своей комнаты можно не делать, чтоб нащупать себе проблем на неделю, месяц, всю оставшуюся жизнь или посмертие. Ладно если просто учебник нежитеведенья палец откусит, Ягге поворчит, попричитает, но обратно приладит… Так, спокойно, спокойно. Держим себя в руках, не орём, не теряем рассудок. Глеб – рядом со мной. Потому что во-первых, мы не расходились от самого порога, не держались прямо за руки, но не расходились, нет, я не слышала шороха одежды или шагов, неизбежных в таком случае… Но гарантия ли это? В такой-то абсолютной тьме, в которой скоро потеряешь границы собственного тела? Мы соприкасались плечами какое-то время, но мы ведь не сидели неподвижно – устраивались поудобнее, меняли положение тела, вот и… разомкнулись. И казалось бы, чего проще просто нащупать его обратно, взять хотя бы за руку… но вполне понятно ведь, почему я не буду этого делать. Потому что это покажет мою слабость, хотя бы поэтому. Неизвестно, для чего я здесь в частности, в деталях, но известно, для чего в общем – тренировать самообладание, жизненно необходимое качество для мага вообще, для тёмного в особенности. Глеб – рядом со мной. Потому что, во-вторых, есть кое-что кроме стандартных органов чувств, и если я не позволю панике затмить это среднее между чувством и знанием… станет мне тогда совершенно наплевать, что это сейчас шевельнуло мои волосы? Ветерок? Ну, должна тут быть какая-то вентиляция? Могло ведь то прикосновение мне почудиться? Могу я как-то убедить себя, что мы здесь одни? Ладно, хотя бы убедить себя, что те, кто также здесь присутствуют, неспособны причинить нам вред? Раз уж мы тут, наверное, минут пять и пока – не причинили? – То есть, дрожишь ты сейчас исключительно от холода? – Нет, от возмущения! – огрызнулась я, - за кого ты меня принимаешь, я помню, что холод мне больше не опасен. – Но и приятнее он не стал. И не станет, гарантирую. Я из школьного курса ни одного закона физики конкретно не помню, но что определённо – соблюдаются они тут как-то выборочно. С темнотой и холодом всё нормально – под землёй так и должно быть. А вот с акустикой… если предполагать, что Глеб всё-таки сидит в нескольких сантиметрах от меня, то я, может, и не должна чувствовать тепло его тела, но голос его должна слышать именно так, как слышен голос рядом сидящего, конкретно слева. Но он звучит… рядом, да, но как-то и справа, и слева, и сзади и спереди. Вокруг моей головы. Наши слова странным образом… не то чтоб разносятся эхом, если эхо представить не звуком в голос, а шёпотом – возможно, это будет оно. Мы ведь даже не знаем, какой величины помещение, в котором находимся. Можем предполагать только по звучанию голосов, и исходя из этого… его размеры меняются? Недолго нарисовать в воображении картины сдвигающихся стен… Паранойя – это грустно, но естественно. С чего мне полагать, что Непрошене можно доверять? С того, что у Глеба с ней как бы приятельские отношения? Цену черномагическому приятельству мы узнаём довольно рано, всякие дружеские приколы со сглазами на абсолютно любой детали интерьера тоже порой кончаются плохо, а уж если выгода от изничтожения приятеля превышает выгоду от его благополучия… – Так, Бейбарсов, я как раз хотела спросить – ты мне тут для подъёма духа или наоборот? В обычной комнате с мебелью и всякими вещами звук эха не даёт, гасится обо все мягкие поверхности. В пустой комнате с каменными стенами (а какими им тут быть, если пол – каменный) эхо есть. А то, что здесь… это странно. Звук изгибается, искажается, превращаясь в нечто даже более подобное передразниванию, чем эхо. Может быть, всё дело в том, что то, обо что он отражается, действительно перемещается? Эти самые они стягиваются ближе, пока просто смотрят из тьмы… Не слишком уютно думать о том, что тебя сейчас видит то, чего не видишь ты. Ну и чего стоим, чего пялимся, хотелось крикнуть, подходите, знакомиться будем. Не крикнула, конечно. Не особенно-то у меня желание с ними знакомиться. Для бравады тоже место и время удачное должно быть. – Некоторые зовут их тенями. Считают, что это бесхозные тени магов, тела которых были разрушены, но тени, накопив слишком большую силу, не смогли рассеяться… Хорошее определение, а что. Соответствующее атмосфере, создающее настроение. Тени во тьме… – Звучит классно, но что-то ситуация не для лирики и высокой образности. Какие ещё бесхозные тени? Тень это что такое? Следствие непрозрачности наших тел, тот участок окружающего бытия, который мы заслонили от света. Ай, что я говорю, зачем и на что рассчитывая. Мне и про массу оборотней пока никто не объяснил. Ну, Машка не знает, а МакГилликадди спрашивать неудобно было… Если хвататься за лопухоидную науку, то тогда надо было кричать Ржевскому, что его не существует. Никогда не угадаешь, развеселит его это или обидит. – Я с этим спорить и не собираюсь. Но не отрицай и ты – физический объект, если не доверяешь тому, что видишь, ты можешь ощупать и убедиться, что он таков, каков есть. Но ты не можешь ощупать тень и убедиться, что она такова, какой ей подобает быть. Можно было возразить, что и наощупь определяется разница между более нагретым, например, участком стены и менее. Но смысла в этом было около ноля. Это касается, допустим, какого-то стационарного объекта и солнечного, тёплого света, а маги являются объектами подвижными и действуют отнюдь не только при свете дня. Какие там свойства может приобрести тень от тела, которое поглощает не только солнечные лучи, но другие разные, лопухоидной физикой не исследуемые… да мало ли. Относительно того, что такое тень, в магии тоже разные теории есть, к единой не пришли и в ближайшее время не придут, потому что изучать тень, видите ли, довольно сложно… но естественно, куда без тех, кто этим и занимается. Нет в магии такой запредельной бредятины, которой хоть кто-нибудь не решил бы посвятить жизнь. – Есть и иное мнение – что тени это тех, кто и не жил. – Нерождённые младенцы? Ну это уж слишком. Веры такой теории у меня доля процента, и слышать что-то такое это действительно успокоительно. Копошащиеся где-то поблизости тёмные и бесплотные аналоги купидонов… да пускай себе копошатся. То есть, главное – чтоб нас сюда не в качестве нянек для них посадили. – Нерождённые младенцы – это один вариант… Точнее, смотря каким образом нерождённые. Некоторые маги средней авторитетности утверждают, что выкидышами пополняется армия купидончиков. В основном магическая теория с ними, однако, не согласна – ты сама читала, купидоны порождены первобытным хаосом сразу в таком количестве, что с запасом, пополнять его нет нужды, за всю историю уничтожить купидона удавалось мало кому. На тему их неубиваемости тоже есть теории разной степени шизофреничности, но факт есть факт. Нет, скорее речь о тех, кто мог, должен был родиться когда-нибудь в дальнейшем, но вследствие слишком крутого поворота истории этого не произошло. Ты ж знаешь, не все предсказания сбываются, и не обязательно потому, что предсказатель был так себе. Просто если б будущее было предопределено со всей неизбежностью – какой бы был смысл в каких бы то ни было наших трепыханиях? Ну да, и в упрёках каким-либо сомнительным и неблаговидным поступкам, и в похвале поступкам достойным. Предопределено ж. – Сарданапалу не понравилось бы то, что я скажу, но не все люди одинаково важны. В магическом плане уж точно. Чьё-то… предупреждение пройдёт без следа, словно вырвали одну травинку – лысины ты на поле не обнаружишь, особенно с высоты птичьего полёта. А вот если вырвали дуб… То есть, вырвать-то можно только то, что уже есть, но думаю, аналогию ты поняла. Остаётся след, пустота. Некое эхо того, что должно было быть, тень, брошенная этим не состоявшимся будущим, фантомная конечность, от которой нервная система ещё не отвыкла. – Типа, мог родиться кто-нибудь уровня Древнира или Чумы, но не срослось? – Типа. Не скажу, что сам воспринимаю эту мысль с глубоким доверием – исследователи вероятностей, ты могла заметить, обычно ещё более кукукнутые, чем в среднем по больнице. Хоть Астрокактуса того же взять… Но это правда, есть такой момент – с бесхозяйными магическими предметами. Все эти кольца и мётлы, конечно, и веками порой ждут истинных хозяев, но иногда можно понять, что уже не дождутся, и их сила начинает перерождаться, угасать. Я естественным образом думала об Астрокактусе и ему подобных – как уже сказано, в магическом мире тоже предостаточно возможностей потратить свою жизнь на совершенно невразумительную, мало кому нужную и понятную дичь – и это опять-таки успокаивало. Это было чем-то почти максимально далёким от пробирающего до костного мозга холода и зыбких шёпотов по вероятным углам. Сидели бородатые чудики, проводили ежедневно кучу однообразных измерений над однообразными магическими предметами, пырились в тусклые поверхности камней, вводили себя в транс, потом исписывали объёмистые фолианты – интересно, правда не догадывались, что потомки заглянут в эти фолианты ровно по одному разу за курс, для одной строчки в реферате? Если чувствуешь себя неудачником, можно просто подумать об этих несчастных. – По-моему – частный случай распространённой манеры драматизировать. Да сколько их, таких предметов, которые прямо действительно заточены под одного-единственного мага? Их передают по наследству, их проигрывают в спорах и отбирают в бою. Что собственный магический уровень не всякому позволит овладеть чужой вещью – это другой вопрос. Но трудноприручаемым предмет тоже становится обычно под влиянием некой незаурядной магической личности, а не до него и вместо него. Это я тоже Емцу хотела написать, но мысль оформить не сумела. Не то чтоб в ГП всё так уж логично. В качестве полётного инструмента что метла, что пылесос – сопоставимо, то есть ужасно, но мётлы по крайней мере не заявлены как уникальные-предназначенные. Раздолбал одну – пошёл купил другую. Правда, на практике выясняется, что и с пылесосами так же – это у аккуратненькой Лотковой один «Грязюкс» может быть жив до сих пор, впрочем, тоже неоднозначно – муж у Лотковой с известными особенностями, требующими апгрейдить всё, до чего дотянутся руки, так что вопрос, тот ли самый это уже «Грязюкс». Волшебные палочки заявляются индивидуальными, на этом же даже пара интриг в сериале основана. То есть, делают их не спец под какого-то мага – он, может, и не родился ещё – а, видимо, под влиянием наития и вдохновения, а дальше уже кому подойдёт, тому подойдёт. Хай лежит, много места не занимает. Система не слишком удобная – палочка, даже очень волшебная, весьма хрупкая вещь. Вот сожгли твою палочку – что делать будешь? Ну, как выяснилось, и чужой пользоваться, если очень надо, возможно. Ага, пришёл, купил новую – а потом незадачливый первокурсник грустно чешет затылок, чем колдовать-то. А с кольцами вообще непонятно. Вроде они не категорически индивидуальны, то есть, передаются ж они по наследству. Но вот как это определяется-регулируется? Кто-то осиротел в младенчестве, кто-то вообще последним в своём роду остался, единственный наследник и полтора кг колец, и ещё вереницы чемоданов всякой магической требухи, а у кого-то, с учётом, что многие маги склонны к долгожительству, и пра-пра-пра всякие в наличестве и колечками своими пользуются сами. Блин, чем я голову себе забиваю. Да чем угодно, лишь бы не размышлениями о… Как уже говорилось, полную темноту глазам чертовски больно выдерживать. Она прямо как будто жжётся, давит, хочется сильно зажмуриться, чтоб избавиться от этого давления – и страшно это делать, как будто зажмурившись, я не замечу приближение… как будто так я его замечу, конечно! Да, если б маги полагались только на зрение, смертность среди них была б ещё выше, а уж как этому способствовала б освещённость даже в приличных-жилых частях того же Тибидохса, и говорить нечего. А вон, Фрол Слепой благополучно выживал, будучи вообще, собственно, слепым. Магическое зрение, правда, такой предмет… для начала, та же прихоть природы, что и магические способности в целом. Кому с гулькин нос, а кому больше, чем он мог бы просить. Кому-то узкоспециализированно – только по людям, или только по предметам, и то не по всем. Ну и конечно, любой дар нужно тренировать… Я вот смело могла полагать, что по умолчанию никакого магического зрения у меня нет, раньше магия была от кольца, а мне надлежало насколько возможно держать под контролем своё природное раздолбайство, которое у меня в форме категорических противопоказаний ко всякой там магии. Если б не защитные амулеты, у меня на самых ранних стадиях было 500 возможностей стать наглядным пособием для инструктажей по магической ТБ, причём о некоторых таких упущенных возможностях я и узнала сильно опосля, да, вот такая я умная, внимательная, способная. Теперь вот у меня мощный некромагический дар и это волей-неволей влечёт такие последствия, как способность видеть больше, чем обычный человек или даже чем в среднем по Тибидохсу… с той маленькой поправочкой, что способность и навык не одно и то же. Итак, я настроилась, насколько это возможно при всё более усиливающемся мандраже… если б всё было так просто, не существовало б, наверное, вообще таких высокоценных артефактов, как пресловутое пенсне Ноя… И ничего. Магическим зрением тьма вокруг как будто стала только гуще, непрогляднее и неопределённее. Смело можно было сказать – теперь знаю ещё меньше, чем знала. Магическое зрение, конечно, не делает так, чтоб совершенно тёмная комната казалась ярко освещённой, но по крайней мере даёт представление о её размерах, наличии входов-выходов и о том, что в ней есть. Так вот я не получила даже этого. Пипа рассказывала как-то, как она в лопухоидной школе решала какую-то задачку на компьютере (у них же продвинутая программа, даром что у половины учеников вскладчину мозгов на такую не наберётся, родительские понты – дело страшное), неправильно ввела данные и получила результат – бесконечность. Что, разумеется, никак не могло быть правильным. Вот и сейчас я получила бесконечность практически по всем пунктам. Бесконечность, или неопределённость, ширины, высоты, входов-выходов, материалов, артефактов, существ. Это даже не то, что я ощущала в нижних этажах Тибидохса (после этого долго не пыталась задействовать сию способность, решив, что у меня с ней как с ветеринарной магией – не сожрали так радуйся малому) – там это было сродни попытке окинуть взором что-то слишком огромное, зафиксировать то, что находится в процессе изменений прямо сейчас. Что в общем логично, если вспомнить предположение, что Тибидохс растёт, как живой организм, и что в нижних этажах особенно много того, что осталось с древних, языческих времён, того, о чём наверху могут даже не помнить, не догадываться, давно забыв даже все слова, которыми это можно назвать. Там это было что-то вроде того, словно ты стоишь в чистом поле и перед тобой восходит вместо солнца дура размером с Юпитер. Поднимается, надвигается, растёт, ну или ты становишься всё меньше и меньше… А здесь – даже такие образы будут слишком конкретными, слишком ограниченными. Как будто вокруг нас находилось сразу всё и ничего конкретно. Магическое зрение позволяет по крайней мере более-менее уверенно определить самоё себя – своё местоположение, состояние, ну и тех, кто находится рядом – знакомы ли они тебе, насколько близко к тебе находятся, в общих чертах самочувствие и намеренья. Ну да, мы с Глебом находимся здесь – и только. Мы как будто даны списком. «В этом месте есть Глеб и Земфира» - вот так это следует описывать, без каких-то там лирических деталей, типа что мы сидим на полу недалеко друг от друга и от двери. С тем же успехом мы можем сидеть на диванах у противоположных стен, вальсировать в середине, быть подвешенными к потолку или разбросанными в виде кровавых ошмётков по всем сравнительно горизонтальным поверхностям. Много в магии всякой жути, вот это сейчас одна из самых жутких жутей. – Есть и другое представление о том, что это, - продолжал тем временем Глеб, - тени не магов, а магии… Некая изнаночная сторона, если представлять реальность, которую мы воспринимаем, как лицевую, то должна у неё быть и изнаночная. – Типа параллельного мира что ли? Где там, в «Золотой пиявке» что ли был очень тёмный Тибидохс с Чумой во главе? – Можно и так сказать. Хотя насколько это именно мир… Мир, в котором мы живём – в целом, хоть лопухоидный, хоть магический – при всех несовершенствах и тупости очень даже многих обитателей довольно гармоничная штука. Может казаться, и вполне справедливо, что он полон противоречий, но не разваливается ведь. Его кусочки, детали как-то свыклись, скрепились, синхронизировались друг с другом. Изнанки этих кусочков так же подходить друг другу не обязаны. Просто… по меркам бытия это разделение на тьму и свет существует всего ничего. Бытие ещё не привыкло в полной мере. И у светлого дара, доброй-предоброй магии чаще всего есть… не в самом маге, нет, это не история о том, что у каждого есть тёмная сторона, а именно магии, именно просто, где-то в сущем, хотя правильнее сказать – не-сущем, том-что-могло-б-быть-сущим – своего рода вариант, в котором эта магия была б тёмной. Все злодейства, которые с её помощью можно б было совершить, все чернейшие заклинания, на которые она могла б быть потрачена. Иногда мы можем представить о ком-то, что он мог бы быть своей противоположностью, иногда это совсем не сложно – вот та же Медузия светлая ведьма, но сколько в ней той светлости? Тонкий слой лака на добротной основе языческой неопределённости, из которой она родом. Немного иные обстоятельства – ну хотя бы не встреться ей Сарданапал – прямо Чума б из неё, конечно, не получилась, но был бы всё же совершенно другой коленкор. А о ком-то как ни тужься – не представишь, тёмная сторона-то есть, очевидно, и злиться, и завидовать, и прочие грехи совершать могут все. Но в возможностях свернуть на злодейскую дорожку судьбой было отказано. Я ждала, приведёт ли Глеб пример, он не привёл. А я могу? Ну, например – Карина. По-моему, вполне. Хотя наверное, рано судить, всё-таки она ещё ребёнок. Все без исключения чёрные маги когда-то были детьми, и вряд ли все без исключения уже в ясельном возрасте игрались с черепушками и приносили в жертву соседей по горшку. Гм… Ягун? Кстати, да. Казалось бы, будучи внуком языческой богини, к противоположному лагерю по определению будешь ближе всего остального светлого отделения, вместе взятого. На тёмном отделении он какое-то время, конечно, был, но про логику переводов тут уже много сказано. Как корове седло ему то тёмное было. Он слишком добр. Слишком смешлив. Добро с пафосной и серьёзной физиономией какие-то шансы стать злом может иметь, а тот, кто столько ржёт – нет. – Бесхозяйный дар или бесхозяйное зло, в общем. – Ага. А есть и такая версия, что это просто хаос. Я почти уже открыла рот недоуменно мемекнуть, мол, какой хаос, он же за Жуткими Воротами, но как-то осеклась. Кто сказал, что там весь хаос-то? Да кажется, даже упоминалось, что периодически они чуток приоткрывались и оттуда что-нибудь прорывалось. Да вообще можно хаос исчислить, чтоб позволять себе говорить, весь не весь? Хаос – он, как бы сказать, на то и хаос. – И как ты считаешь, кто из них прав? – Те, кто говорит, что мы этого никогда не узнаем. Резонно. Да чего уж, вопрос, что именно вокруг клубится-пульсирует, реально не главный. Не нападают ведь, в самом деле. Главное – не думать о том, что нападать в привычном смысле, ну там выпивать кровь или жизненную силу, разрывать трепещущую плоть и ломать кости на неустановленное количество частей – это про меньшую часть враждебного, самую вершину айсберга, это самое известное, самое обсуждаемое. Есть иные способы поизголяться над двуногой букашкой, я подумала об этом сразу после спасительной, вроде бы, мысли, что, даже если не воспринимать слова Глеба про три часа буквально, это могла быть фигура речи такая, сидеть тут вечно мы не будем просто в силу того, что во времени ограничены, нам надо расплатиться с купидонами и вернуться в Тибидохс до того, как нас хватятся, так что… Так что ничего. Кого б это здесь волновало? Не Непрошену точно, она своё отучилась и весь педсостав Тибидохса ей указ не более, чем мы. Вопрос, указ ли ей даже Магщество, оно тут на Лысой горе много кому указ, не формально, а по факту? Ну допустим, Лизе или Лене Глеб мог упоминать, куда мы отправляемся, ну сообщит Сарданапал все известные ему сведенья… допустим, в процессе той нервотрёпки, которую ему устроят после заявления «Видите ли, у нас тут ребята-некромаги практическое занятие решили организовать…» у него не пропадёт охота нас выручать. На Лысой горе всё очень условно с регистрацией и картографией, обитель Непрошены не кабак, яркой вывеской не отмечена. И ей самой ничего не мешает свалить загодя или просто заявить, что мы к ней не приходили. Все следственно-розыскные мероприятия – они и в магическом мире зачастую ни разу не быстрое дело, если кто-то не дождался помощи – ну царствие ему небесное, или нечто противоположное, что уж заслужил, меньше народу – больше кислороду. В действительности мы можем надеяться на помощь двух существ – Лизы и Лены, и очень, очень хороший вопрос, может ли даже Лена тягаться с хозяйкой этого дома. Какая б она ни была головастая, опыт это тоже такой фактор, существенный. Так что только привычно-спокойный голос Глеба с этой вот лекцией о тенях отделяет меня от мысли, что мы погибли. Что может быть, погибли мы уже давно. В этом месте невозможно даже определить границы помещения, возможно ли определить время? Мало ли, что мне кажется, что прошло, наверное, полчаса или минут 40? Некромага, допустим, проблематично убить, а пленить, погрузить в чёрные тенета, которые вполне сродни галлюцинациям в агонии, заставить вести успокоительные разговоры с воображаемым собеседником – при должной подготовке вполне реально. И сколько, минуту, две, час, год я ощупываю свои руки и ноги, радуясь тому, как несомненно я их ощущаю, вот и повод порадоваться темноте – даже сама не вижу этой жалкой тупости… Помнится, раз на занятиях Сарданапал немного увлёкся, поднял тему… как он это назвал-то? Слово вроде «архетип», но не архетип. Про виды страха, какие-то связанные с ними повторяющиеся сюжеты в порчах-проклятиях и прочих вредительствах тёмных магов, потом опомнился и сказал, что нам это рано, ничего не поймём, всё до старших курсов. Ага, всякие кишки и кусучие книжки, у которых редкая страница без проклятий – это нам не рано… Ну, кое-что из этого проговорила ещё потом Зуби, видимо, имеющая другие взгляды на нашу способность воспринимать. А может, просто по рассеянности приняла на какой-то момент за старшекурсников, с ней и такое бывало. В общем, лично я, как мне кажется, поняла, о чём речь, и любой, кто хотя бы какие-то ужастики смотрел или читал, которые интеллектуальнее, чем когда за героями просто бегает непонятный монстряк, а они непонятно орут. Строить сюжеты на одном только банальном страхе физической смерти долго б не получилось, так что примешиваются и другие мотивы. Мотив вины за что-то – типа ехал ночью по пустой дороге, сбил случайно выскочившего пешехода и скрылся с места происшествия, и мстительный дух теперь преследует всю твою семью, тут ведь главный смысл в том, что ты сам виноват, сам навлёк на себя беду, хотя мог этого не делать, а до кучи виноват и перед близкими, которые теперь умрут из-за тебя. Но увы, в прошлое можно вернуться только в мыслях, вспоминать и рвать на себе волосы, почему ж не поступил как порядочный человек. И если даже удастся искупить-переиграть-выжить, те, кого призрак успел прикончить, уже не воскреснут. Вот тебе твой персональный ад. Или тот или иной сюжетный приём – с подменой, обращением или просто ты не всё знал – когда тот, кого ты считал другом или близким, на самом деле враг. Когда радуешься, что в разгуле вампиров/оборотней/зомби нашёл своего близкого живым-здоровым, и он в ответ улыбается во все свежепрорезавшиеся зубы, когда узнаёшь, что любимая сестрёнка, которой ты плакалась на все свои злоключения, и есть та, кто навёл на тебя порчу, вот такое вот всё. Ещё один вариант персонального ада – получать удар в спину люди не любят ещё больше, чем быть виноватыми. Есть ещё такой вариант персонального ада – в него в принципе и предыдущие мотивы легко встраиваются, в него что угодно встраивается – когда происходит что-то такое, что начинаешь подозревать, не сходишь ли ты с ума. Не знать, что реально, можешь ли ты доверять себе, не говоря уж про всех вокруг – вот это вообще пугает до чёртиков. Куда страшнее, чем все на свете оскаленные зубы. Вот меня сейчас настиг именно такой страх. Я не имею роскоши подумать банальное «может, я умерла?». Но могу представить, что меня, как какого-нибудь джинна в бутылку, заточили во что-то, закопали или бросили в море, и нет никаких оснований надеяться, что я увижу белый свет когда-либо вообще, не то что в ближайшую тысячу лет, и что мне остаётся, кроме как воображать разговор с Глебом… как будто в самом деле он мог бы попасться так же тупо, как я. Первую сотню лет, может быть, я пыталась разрушить свою тюрьму, позвать на помощь, сделать хоть что-нибудь, да хоть покончить с собой, на личном опыте убедиться, что это невозможно… кому я вру, первые несколько дней. Ну, насколько меня хватило б – подбадривать себя, перебирая немногочисленные варианты, что я могу сделать, главное мол не падать духом, вот тогда-то точно погибнешь… Всякие вмурованные скелеты тоже, наверное, когда-то себя подбадривали. Потом плакала, выла, орала, думаю, все эти слова подойдут и ещё многие, а потом сделала то, что любой бы на моём месте – начала сходить с ума. Нет, наверное, ещё несколько дней я верила, что уж Глеб и Лена, способные узнать, что со мной произошло, способны и найти меня и освободить… пока не спросила себя – а им это точно нужно? Человек склонен к самообману, хорошо было жить и верить, что я им не посторонняя, но даже перешедшая ко мне доля силы – основание ли считать так? Ну да, приняла эту долю, не дала ей превратить их в очередную поучительную главу из книг по теоретической магии – вот и спасибо, вот и сиди с этой долей куда тебя законопатило, там оно сохранней будет. Я не одна из них, не из числа избранных ведьмой, не проживала с ними эти полные ужаса годы в лесу, я пришла на всё готовенькое – я всерьёз рассчитывала, что меня примут как равную? Я просто глупая девчонка, влюблённая в Глеба, марионетка в руках писателя, нужная единственно для того, чтоб показать ещё одну унылую в своей назидательности историю на тему «зачем вы, девушки, красивых, то есть тёмных, очень тёмных любите». Он таких ещё 500 штук выпишет, лишь бы платили за такую графоманию. И читатель забудет обо мне книжку спустя. А что остаётся персонажу за пределом посвящённых ему немногих строчек? Сходить с ума. Мне действительно казалось совершенно несомненным, что Глеб зашёл в эту дверь вместе со мной? Кажется, я шагнула первой. А потом всё произошло очень быстро, тьма обрушилась, тотальная, абсолютная… мне в ней чудилось тепло его плеча, его голос – потому, что совсем недавно у меня всё это было… С чего я могу полагать, что Глеб не мог бы поступить так – позволить Непрошене захлопнуть за мной дверь, а потом уйти, подняться наверх, как ни в чём не бывало вернуться в Тибидохс, может быть, сказать Лизе и Лене небрежно, что дело сделано? Самый надёжный на свете сейф найден, мне (им) ничто не угрожает… Некромагов осталось очень мало, но сильно ли они грустят об этом? Меньше народу – больше кислороду. – Глеб? – Что? Ну действительно – что? «Реален ли ты»? Что он ответит, если он моя иллюзия? Пусть дальше пересказывает шизофреничные Астрокактусовы теории, это успокоительно. Буду размышлять над ними, а не над тем, что, может быть, произошло всё даже не так, может, и не было никакой Непрошены, никакой Лысой горы, никакого ночного путешествия, я коснулась какого-то особо мощно проклятого предмета, вот и… какая разница, как, в какой момент это произошло? Правильно, никакой. Может быть, вся жизнь вообще была бредом заточённого во тьме сознания, не только то, что я была кому-то другом, сестрой по силе… Сказать что-то нейтрально-глупое, типа того, что хотела услышать его голос? Я вроде как и до этого его слышала. Услышать его отвечающим мне? – Ты что-нибудь чувствуешь? В этих размышлениях о истинной сути своего положения я не сразу и отметила-зафиксировала это – словно ветерок или лёгкая песчаная взвесь струится по ноге, и спина иногда ощущает нечто такое, как если б сзади росла высокая трава, вроде полыни или лебеды, и покачиваясь, прикасалась стеблями и листьями. – Случается, регулярно, мне казалось, ты об этом знаешь. – Глеб, я серьёзно! Кажется, пованивает чем-то, гнилым, тухлым… – Что логично, учитывая, где мы. Ага, давай ещё поговорим о том, где же. И какие это мы – я и мои галлюцинации? Да, логично. Самые что ни на есть логичные галлюцинации, что другое я хотела б сейчас слышать, кроме как его голос? И что, это будет уже недопустимой наглостью – хотеть ещё и видеть его? Что случится, если зажечь свет – разоблачённая тварь, говорившая его голосом, набросится на меня, или просто я увижу, что тут никого, кроме меня, нет? Может, тогда и я сама исчезну, не смогу жить, созерцая безупречные и непреодолимые стены моей темницы – на что должно быть похоже то, что окружает отыгранного, списанного со счетов персонажа… Мне нужно коснуться его. Это, вроде бы, не запрещалось – держаться в темноте друг за друга. Но это ничерта не так уж легко – протянуть руку… На эту малую долю я ещё держусь за то представление о реальности, с которым пришла сюда, и думаю о том, что одним простым жестом распишусь в своей слабости. Но это, конечно, мелочи в сравнении с тем, если нащупаю перед собой не Глеба, и не важно, что – пасть какого-нибудь чудовища, холодную стену, всю сплошь сложенную из проклятых артефактов, или пустоту. Пока я не протянула руку – я могу ещё верить, что он здесь, он совсем рядом… У него сводящий с ума голос. Эпитет расхожий, затрёпанный малость, а тут вот по ситуации прямо в точечку, в душеньку. Но мне мало голоса, я хочу его видеть. Я боюсь однажды забыть, насколько он красив, перестать и в этом доверять себе. Ну, пока, кажется, я помню его очень хорошо, как вчера… У него тёмные волосы, тёмные глаза – два провала в ничто, в ту самую тьму, в которой я сейчас нахожусь. Тёмные брови, блестяще натренированные иронично подниматься, и рот, тоже созданный для ухмылок. Как там было сказано – «большеротый»? Интересно, это предполагалось как привлекательная черта или отталкивающая? Вот по мне так однозначно привлекательная, люди с большими ртами, с подвижными губами – прекрасны. Кажется, что им всегда есть что сказать… кажется, всем остальным приходится как-то учиться целоваться (как этому учатся, блин? Ну, в литературе очень много где описывается чей-нибудь первый поцелуй, а вот элементов именно ОБУЧЕНИЯ я не припомню. Типа там – «делай так, теперь вот так… теперь вот тебе задание на дом, и не дай бог не сделаешь, два в журнал сразу»… о чём я думаю, блин…), ему же это дано от природы, сразу, вместе с умением дышать и гонять кровь по жилам. Да, именно так – брови, которые я запомнила серьёзно или гневно сдвинутыми над какой-нибудь задачей, губы, которые я запомнила своими губами. Я сейчас просто не могу думать ни о чём кроме того, что если это МОЯ иллюзия, она ведь не только будет говорить то, что я от неё жду, но и делать… Исполнение каких-нибудь несбыточных желаний в бреду или посредством какой-нибудь нежити – тоже, кстати, частый сюжет… Ну, что в них такого несбыточного, немедля отозвался тот самый внутренний голос, который всё последнее время пользовался тем, что ему нельзя дать по морде, кое-что немножко уже сбывалось, планировалось дальнейшее развитие и углубление сбычи мечт, просто вот всё время мешало что-то. Сначала мы не то чтоб нуждались в удобном случае, когда будем без свидетелей, прямо так мы, разумеется, не думали, я уж точно. Просто, видимо, обстоятельства должны были сложиться так благоприятно, чтоб как бы сами подводили… Потом ещё и некоторые события. Нет, они не сделали нас братом и сестрой вот настолько, чтоб мои чувства действительно и окончательно в какое-то новое качество перешли, но на какое-то время, можно сказать, сбили ориентиры. Быть объединёнными в один магический контур в жизни дано очень мало кому, у большинства магов, не говоря уж о лопухоидах, нет такого опыта и слов для описания такого опыта, люди-человеки по умолчанию автономны… одиноки. Что есть дружба и любовь, как не осознанная хотя бы отчасти эта автономия, не стремление хотя бы отчасти и ненадолго её преодолеть? Знать или чувствовать другого человека, как себя самого, чтоб хоть на какое-то время тебя, такого маленького и слабого перед огромным непонятным миром, стало больше. Вот я получила такой опыт, причём без всей предварительной подготовки долгих лет совместного обучения, это малость сносит башню. Ну, влюблённым на какой-то стадии достаточно ласковых взоров или соприкосновений рук… вернее, им может казаться так. На самом деле нет более жадного и невоздержанного существа, чем влюблённый. Ха, на какое-то время мне даже думалось, что тёмный дар может перешибить проклятье, в совершенном треугольнике все друг к другу должны относиться одинаково. Да, я такая молодец, мне удавалось не показывать своих чувств, шутить и ёрничать… себе-то врать бесполезно. Ну и если я в принципе сдалась на милость темноты и безумия, то почему не сдаться и в этом? Слуховыми галлюцинациями я понаслаждалась, в зрительных мне отказано, так что теперь хочу тактильных. Не только тех, что уже есть – этих лёгких, едва ощутимых касаний клубящейся вокруг тьмы. Это моя темница и мои глюки, в конце концов! И я протянула руку… Чем мысли хороши – их можно передумать за одну секунду просто кучу, тем же хороши и ощущения, толком не осмысленные даже, и в эту секунду, которая потребовалась мне на этот жест, все мои страхи были со мной – что я найду рукой что-то сильно не то, что рассчитывала, что если всё-таки то – придётся как-то объяснять, чего это я, а я за один миг не придумаю… так, вот это точно чушь и бред. Я некромаг, в конце-то концов, с какой стати я должна что-то объяснять, даже другому некромагу, не говоря уж – собственной галлюцинации! Сколько хочу, столько и буду держать ладонь на его щеке или перебирать пальцами выбившиеся из хвоста пряди. Представлять, что вижу его – вдруг получится? Радоваться, что ещё помню, как он выглядит – однажды всё равно наступит такое время, когда не смогу. Сожалеть о том, что смотрела на него не всегда, когда была возможность, чтоб запомнить ещё лучше, подробнее, на подольше, если можно – навсегда. Глеб проговорил что-то на тему, что вот теперь он точно что-то чувствует, и наверное, теперь ему надо спросить, я ли это его трогаю, но он не будет, чтоб не сбивать настрой при таком многообещающем начале, и я понимала, что надо что-то ответить, что-то, как у нас это принято, съязвить, но от той смеси ликования и ужаса, которая на меня накатила, сердце, казалось, колотилось где-то в горле. Я его чувствую, так обыкновенно и несомненно, вот бровь, начало линии волос на виске и возле уха, скула, угловатая, дерзкая линия нижней челюсти… Темнота эта самая, которая друг молодёжи, обычно настолько полной не бывает, редко кому в норме, во всяком случае, из зрячих, приходится вот так… полностью переключиться на другой канал восприятия, мы ведь в большей мере воспринимаем друг друга как картинку перед глазами, а не некую физически ощутимую форму, и для того, как описать, как кто-то, или что-то, красиво на вид, гораздо больше слов, чем для того, что сейчас. Как это сказать – красив наощупь, что ли? Это как-то чересчур иронично, если вспомнить сейчас, что познакомились мы, когда я наощупь искала его руку – как же немыслимо давно это было… Теперь моя рука чувствует не только тепло, но и биение пульса, движение голосовых связок, привставшие дыбом волоски, идущие на шее от затылка. Теперь я и сама другая, чем была тогда, за минусом наивной надежды, что это наваждение совсем скоро закончится, надо только потерпеть, переждать, ни во что не вляпаться, за плюсом знания топографической анатомии и той тёмной силы, которая нас теперь объединяет, течёт под кожей у меня и у него вернее, чем кровь по капиллярам, в нашем дыхании… Между нашими коленями расстояние не более пары сантиметров, между головами несколько побольше, и это расстояние необходимо сократить, чувствовать его дыхание, а не мутное колыхание тьмы перед моим лицом. Не разрывая контакта, я подалась вперёд, сомкнула руки у него на затылке и, решив не дожидаться каких-либо вопросов, впилась губами в губы. Именно впилась, будем уж называть вещи своими именами. Раз это мой бред, я буду его бредить как хочу, как только могу хотеть, будучи уже точно не положительным персонажем, которого постигла заслуженно печальная судьба, в этой тьме забвения меня некому осудить. А если хоть на какую-то долю допустить, что всё реально… тем более надо урвать что возможно, пока возможно. Хотя того, кто сам прижимал меня к сырой стене коридора после бегства из ловушки, что заставит сейчас меня оттолкнуть? Он и не оттолкнул, он, смеясь мне в губы и сквозь поцелуи комментируя произошедшие во мне перемены (ох ну надо же! Ну да, блин, было с чего!), положил мне руки на плечи, и это было так быстро, крепко и горячо, что даже на миг нельзя было подумать, что это опять нечто-во-тьме. Которое я больше и не чувствовала, потому что ничего постороннего не будешь чувствовать, вот так сидя на его коленях и чувствуя, как его ладони скользят по моей спине, в то время как мои руки стискивают ворот его рубашки, и мы отбираем друг у друга инициативу в поцелуях, просто хватаем губами за губы, да и впиваемся ногтями сквозь ткань тоже ничерта не нежно. Нет, правда, почему не существует уроков поцелуев хотя бы тут вот, в Тибидохсе? Тоже с разделением на тёмные и светлые классы, конечно. Чтоб для светлых было неприемлемо вот это, а когда кто-то начинает жестить, чувствуя, что бережных целомудренных чмоков ему мало – ну, не на тёмное сразу переводить, не, но галочку где-то себе ставить. Три галочки – и меняем цвет искр… – Он спереди расстёгивается. – А… Я прибыла в Тибидохс одетой предельно по-домашнему, так что часть белья тоже с чужого плеча, то есть, груди, и не вижу в этом ничего эдакого. Бюстгальтеры Шито-Крыто и Гробыни точно лучше того, что откопала для меня в неведомых Тибидохских закромах Ягге. И лучше большей части того, что мы заказали по лысегорским каталогам – ладно если цвет не тот, печально, если не тот размер. У Шито-Крыто формы побогаче моих, но мне-то она отдала то, из чего выросла. Вот этот с застёжкой спереди, изображающей кисти скелета, ох, как не повезло Котовой и Терёшиной, что не видели они такого отличного повода для своего зубоскальства. Поблагодарив за такое мелкое удобство, Глеб опрокинул меня на уже не кажущийся таким прямо уж холодным пол и вступил в короткое победоносное сражение с этой застёжкой. Его рубашка, моими стараниями, к тому времени была расстёгнута полностью. Совсем-то её можно и не снимать, хотя может, ещё через какое-то время от нас в помещении сильно потеплеет. Но по крайней мере, она распахнута… я резким рывком поменяла диспозицию, теперь Глеб распростёрся на полу, а я целовала его грудь и живот, а он сквозь рваные вздохи, отзывающиеся в моих ушах сладчайшей музыкой, хвалил мою уверенную ориентировку в полной темноте – о, как будто здесь действительно есть нужда в навигаторе! Я просто собираюсь целовать и гладить всё, что тут передо мной лежит, потому что этот процесс меня очень увлекает и опьяняет, если в этом процессе доберусь и до того, что, кажется, стоит… В следующий миг он, потянув за волосы, снова опрокинул меня под себя, и я успела подумать, как несправедлива природа к женскому полу, либо мёрзни в юбке, либо испытывай вот в такой ситуации куда больше сложностей, чем мужчины, когда от удара наших тел пол дрогнул… рука Глеба, которой он, получается, с размаху толкнулся, когда мы совершили этот очередной кувырок, сдвинула каменную плиту… крышки старинного гроба. Она съехала, покачнулась на стенке, а потом, когда я приподнялась, съехала вовсе, звонко-каменно стукнувшись об пол. Тусклый свет масляной лампы с неожиданности и отвычки показался ослепительным. Мы лежали в огромном монументальном гробу – Глеб на куче тряпичной трухи, устилающей его дно, а я поверх, то есть вниз лицом, а поодаль то ли на какой-то каменной приступочке, то ли на таком же гробу, но крепко закрытом, сидел хмырь с лампой. Всё, что неверный свет этой лампы выхватывал из темноты, говорило о том, что мы находимся в каком-то склепе… в общем-то и всё. Склеп и склеп, их тут, на Лысой горе, до чёрта, есть весьма обжитые, до степени очень многозвёздочного отеля, есть вот такие. – Ну долго ж вы, - прогундел хмырь, - жди вас, жди! А масла-то в лампе во, всего ничего! – Можно подумать, ты боишься темноты, - усмехнулся Глеб. Как ни в чём не бывало, блин. Как будто к нему заскочил знакомый, а он тут дрых в самом подобающем для тёмного мага месте, и вот просыпается-одевается, застёгивается, точнее. У меня одёргиваться со столь же невозмутимым видом не получилось, нет. – А кому от хозяйки-то влетит – мне! Там ещё стойла не чищены, слизни не кормлены, полно работы, а я тут сижу, вас жду! Да, такая уж вы, маги, порода – никакого у вас к малому, работящему существу сочувствия… Когда о сочувствии рассуждает хмырь – это сюр, но точно не больший, чем всё вокруг. Хмырь, попавший в долгосрочную зависимость, жалиться-плакаться умеет получше всякого профессионального нищего. Как будто один он у Непрошены за десятерых горбатится. И сколько он тут отлынивает от хозяйственных дел, ожидая нас с вещами? Я натягивала пальто и чувствовала, как вместе с холодом отступает и ставшее уже почти привычным ощущение нереальности происходящего. Мы переместились из подвала Непрошениного дома в какой-то склеп на окраине… на противоположной окраине, как я поняла, когда мы поднялись наверх. Ну что ж, порталов мы что ли не видали. То есть, в основном мы их видали, пользовались редко. Большинство тибидохских порталов либо под надзором у преподов, либо Поклёповы штучки – телепортируют попавшего в них прямо под ноги Поклёпу, для дальнейших педагогических упражнений. Нечего шастать где попало, попадёт ещё, и всё такое. – Ну, теперь-то объяснишь, что это было? – Зёма, спасибо, что так веришь в меня, но я всё-таки не умнее Астрокактуса, Склепова и Древнира, вместе взятых. Они не знают – я тоже не знаю. Думаю, это и невозможно знать. – Ладно, в чём хотя бы был смысл? Посидеть в полной темноте, полной непонятно чего, как следует себя накрутить? – Примерно так. В магии, особенно тёмной, полно всевозможных испытаний, среди которых пойти безлунной или грозовой ночью за кладбищенскими цветами – ещё бархатный вариант. Я тебе маленько рассказывал… – Ну да, в Тибидохсе многое из этого просто невозможно. Даже Поклёп и Абдулла такое над детишками проделывать не отважатся. Но мы-то – я теперь тоже – особый случай во многом… Такой ускоренный курс для тех, кто пропустил увлекательный курс в землянке? – Не совсем. Даже малое лопухоидное дитя способно набраться храбрости, чтоб войти в тёмную комнату. А магу приходится проявлять чудеса храбрости в течение учебных лет каждый день, многие поводы для этого через какое-то время перестают быть таковыми. Коридоры пересекаются на автомате, потом и не вспомнить, чадили ли там факелы и шныряли ли крысы и хмыри, это всё будни и мелочи, как и подобает быть дороге на учёбу. Сглаженные книги читаются всё равно с адреналинчиком, но он уже не мешает воспринимать смысл. Привидения и вовсе дрыгаются одной левой, без отвлечения от основного занятия. Но каждому магу необходимо помнить, что однажды и ему, в каких-то обстоятельствах, случится напугаться до чёртиков, до крика, паники, длительного заикания или энуреза. Поводы найдутся, поверь. Для каждого, как бы он ни был силён. С ростом силы и опыта поводов, может, становится меньше, но они не закончатся совсем, напрочь, никогда. Даже Древнир в пору расцвета своего величия чего-то да боялся. Глупо надеяться достичь уровня полного, абсолютного бесстрашия. Конечно, чем старше и могущественнее ты будешь, тем сложнее будет тебя напугать… и интереснее. Поэтому правильным будет никогда не забывать вот это вот чувство страха, каково оно есть – холодное или жгучее, липкое или колючее, парализующее или заставляющее ставить новый спринтерский рекорд, у кого как. Чтобы быть к нему готовым, чтобы оно не застало врасплох, не лишило рассудка в ответственный момент… Нда, мне тут похвастаться нечем, к потере рассудка я была очень даже близка. – Говоря языком банальностей, это называется взглянуть страху в лицо. – Но мы же никого не видели. – Именно! Когда страх конкретен, он уже не так и страшен, он… ограничен формой. Я ж говорю, привидений перестают бояться уже на первом курсе, хмыри, мертвяки, гарпии и проклятые предметы переходят в разряд производственных рисков, ты помнишь, что можешь лишиться пальца или вообще жизни, но ты примерно знаешь, как работать с этим риском, и работаешь. И вообще проблема, которую ты знаешь, как решить – это не проблема, а так, дежурная неприятность. – Кажется, поняла. Это страх в чистом виде, как таковой, без узкой специализации. Само то ощущение, которое испытываешь перед тёмным коридором, оскаленной пастью, книгой из закрытого фонда или Поклёпом, давно не проводившим время у русалки. Помнится, был же такой случай, когда Медузия напускала в классе галлюциногенного газу, и все навоображали кто чего боится… А, ну ты был при этом, ты ж тогда мертвяка и упокоил (хрен кто это оценил, естественно, оценили тупой валялкинский пафос). Такой урок на тему «у страха глаза велики». Вот это, видимо, то же самое уровнем посложнее. Может, там и нет ничего. Во всяком случае, никого, какие-нибудь грибы или мхи, источающие специфические флюиды, есть. Просто темнота, тишина и полное непонимание, что происходит – это выбивает из колеи, заставляет мозг работать в ином режиме… так, подходящем, чтоб всё, что надо, ты внушил себе сам. Разумеется, на этом фоне никуда не потерялся тот факт, что я опять, гм, кое в чём значимом обломалась. Но выражать претензии по поводу того, что наконец выбрались из необъяснимого заточения, да нам ещё и наши вещи прислали, не с руки, да. Да и всё последующее – лекция о страхах, дорога, церемонная беседа с заскучавшими в ожидании нашего возвращения купидонами – с мартовских настроений несколько сбивало. Да-да, будь терпеливой, как некромаг, тем более что ты и есть некромаг, тем более что март ещё не кончился, а в огромном Тибидохсе укромных, хоть и сомнительно комфортных уголков предостаточно. Претворить сию мысль в дела нам, однако же, было не суждено – два шага, не больше, мы сделали по чердаку, когда – я успела и ужаснуться, и с удивлением поправить себя, что магия знакомая, но это не наш жабьеротый знакомец-незнакомец – на нас обрушился сокрушительный удар… Очнувшись, увидела над собой бледное встревоженное лицо Пипы. Ну конечно же, это её интуитивная магия. – Пипенция, какого чёрта… - простонал где-то рядом Глеб, меня не хватило и на это. – А чо вы! Внезапно, в темноте! Я девушка нежная, меня пугать нельзя! Ещё кое-что в продолжение темы страхов, ага. Пипа пришла сюда поплакать в тишине и одиночестве, считая себя вправе рассчитывать, что никто её уединения не нарушит, и тут – мы. А интуитивная магия она тово, редко спрашивает хозяйку, впечатать незваных гостей в опорные балки или планируется сначала узнать, кто хоть такие. – Ну ты даёшь… А если б Поклёп? Всей школой бы тебе, конечно, передачки в Дубодам собирали… А по поводу чего сей плач Германовны? С Гуриком чего? – Нет, что вы, всё с ним хорошо. Да не придавайте значения… Мама звонила просто. Полтора Километра умерла. Упс. Вот уж действительно мы некстати. Или наоборот, кстати? – Давно? – моментально осведомился Глеб. Пипа посмотрела на него озадаченно, потом замахала руками: – Да успокойся, профессионал своего дела, блин! Не воскресишь, всё, проехали… На кремацию отправили, вечером ещё! Всем однажды умирать надо, её уже давно на том свете с фонарями искали! Ей лет больше чем мне было, вся ветклиника сбегалась посмотреть на реликт! Просто всё равно ж… часть жизни ушла. В общем, дальше мы сидели в нашей комнате, отпаивались чаями, говорили о легендарной таксе, завершившей свой земной путь в возрасте почтенном, точно даже не установленном – Герману Дурневу она была презентована бывшим сокурсником, облегчающим себе перелёт на историческую родину. Шведская стенка и батут достались за полцены, а такса шла так, внагрузку. Хотя была когда-то куплена даже за немалые деньги. Но родословная, длина и пышность которой заставила б тихо сдохнуть от зависти всех европейских монархов, где-то затерялась в переездном бардаке, и даже возраст и кличка потонули в хозяйской памяти где-то вместе с неактуальными сейчас учебными дисциплинами – сейчас важнее было помнить назубок собственную родословную и весь свод законов Моисеевых. Так что такса получила новое оригинальное имя впридачу с парочкой неоригинальных – «тварь такая», «бездонное брюхо» и что-то ещё в таком же духе. Было, за что – сначала жрала Пипины игрушки, потом тетради и учебники, перманентно всю жизнь – тапки, провода, меховые шапки и воротники, если что-либо из этого было повешено неаккуратно и падало на пол, оказывала посильную помощь тёте Нинели в соблюдении диеты, если курица или сало были оставлены без присмотра и при том к столу очень удачно близко стоял стул. – Орали, конечно. Но так, недолго. Всё равно любили ж. Ну противная собака, злобная, одни убытки от неё… я всё детство такая же была. И вообще, сами виноваты же. Это мы слишком поздно поняли, как мы перед ней виноваты. Что мы понимали-то тогда? Что такое такса, чем она отличается от болонки, кроме того, что сама длинная, а лапы короткие. Гулять минут на 10 вокруг дома выводили – маме тяжело, у папы от солнца мигрень, ну я потом гуляла, но опять же – на сколько меня хватало-то, мне ж либо с подружками шариться, либо в компе зависать, но точно не возиться с собакой. Которая дурная, орёт на всё подряд, поводок тянет… А она ж ТАКСА. Ей если уж не охота, то нагрузка, впечатления разнообразные нужны. Вот она дурела в квартире от скуки – чо ей ещё делать, кроме как норы в диване копать? Стерилизовали тоже поздно, когда шишки на животе уже появились. Тогда одну гряду удалили, заодно ещё с печёнкой проблемы обнаружили, сколько денег вбухали – я лучше не буду говорить, у некоторых от таких сумм с сердцем плохо делается. Это я уже потом в интернете начиталась, грамотная стала, корм ей хороший подобрала, родителям мозги промыла, чтоб жареной курицей и борщом больше не кормили… Но здоровье-то уже тово, профукано оно, здоровье, не вернёшь как было, поддерживать только можно. Так, молчи! Я тоже тут не лопухоидная ромашка, рассказывать он мне будет, чего сделать можно… Два раза, как у неё шишки появлялись, на соседку переводила. Соседка снизу у нас была, тётя Соня – такие обычно в анекдотах существуют, в жизни не дай бог встретить, весь дом кошмарила. Вдова какого-то генерала, внучка замминистра… или наоборот? Когда родители туда переехали, она уже сто лет там жила, а ни генерала, ни замминистра давно не было, ну кроме как в её самопредставлениях. Её все бесили – кошки ходят блох разбрасывают, голуби на карнизы гадят и воркуют слишком громко, дети на площадке шумят, ну соседи так вообще. Громко топают и заливают даже те, кто в соседнем подъезде живут. Хуже моего папаши, когда у него желчь разливается. Но папаша в основном просто гундел и плевался, а эта разводила бурную деятельность… Нам-то по минимуму доставалось, с той поры, как папаша в депутаты полез, по крайней мере. Ну вот после того, как я на неё псинкины хвори переводить стала, присмирела маленько. Хорошо Гробыньку в соседках иметь, а то на психе я в стенку впечатать или на Сентинельские острова телепортнуть могу, а для хорошей порчи-то нужна сосредоточенность, знания нужны. Вот, хоть пожила Полтора Километра напоследок… Родители теперь в прострации полной, ясен пень. Вроде как и давно готовы к этому были, а вроде как… – Да уж понятно, - кивнула Лиза, - член семьи всё-таки… – Теперь ещё думать, как сообщить Гурику. Он в Лондоне какого-то собачьего геронтолога откопал, тот, правда, му-хрю, ничего обещать не могу, но согласен был посмотреть, дать консультацию, вот мы судили-рядили, как она перелёт перенесёт… А оно вон как. Ещё ж Гурик чего доброго решит, что теперь не то что такс, даже корги лучше не брать, чтоб не напоминало. А мы застолбили уже… Он о корги давно мечтает, вот мы решили двух такс, двух корги брать. Ну, там такие питомники – у них на пять лет племпрограмма расписана, как раз, как я закончу, наши ребятки родятся. И смысл, если сейчас на психе бронь снимать? Глеб потряс головой. – Когда-то, когда я не заметил, мир успел сойти с ума. Бронировать собак, которые даже не родились? – В мире породистых животных, глухомань таёжная, это норма. Ну, обычно не настолько, а там за полгода, год… Типа вот хотим щенка от этой пары. А тут питомники элитные, лучшие в своих породах, у них на тех, кто в этом и следующем году родится, уже очередь, там такие имена, куда нам с ними тягаться… Да и куда нам сейчас. Я учусь ещё, спасибо этим чёртовым обломщикам из Магщества, Гурик в дела финансовые вникает, столько лет тётка даже понюхать не подпускала. Но умные люди всё заранее планируют. К тому-то времени уже пройдёт тоска из-за таксёныша моего. Сейчас-то, наверное, и правда не смогла бы. Вы при Бульоне не упоминайте, ладно? Ещё утешать кинется, а у него только-только с Оленькой всё выстроилось вроде. А она ж как второй носок – легко потерять, трудно найти… – Что же, решила его отпустить? Ну и правильно, держать человека про запас это как-то не по-людски. Не пошли ли они лесом, все эти родительские сценарии? Пипа сколько-то смотрела на нас недоуменно, потом, видимо, сообразила. – Вы имеете в виду, что Бульоныш на моего папку похож? Хихи, ну есть что-то. Внешне там, немного – тоже дрищавый… но характеры-то разные, папка в сравнении с Генкой электровеник. Но да, есть ещё то общее, что Генка мне тоже подвернулся в пору душевного раздрая. Маманя с папаней же так сошлись, на обломках прошлых отношений и жизни вообще. Я в подростковые годы много по всяким форумам сидела, где про житейское и отношенческое, вроде как, плохо это, когда отношения создаются так. Но вроде и посмотришь – через одного такие истории. Что делать-то, если жизнь так складывается… Закипал уже второй чайник, Лиза распечатала новую пачку заварки – не лопуходиный товар, естественно, на пачке рисунок движущийся, хоть и очень такой стилизованный – угловатые ёлки, ромашки в половину их роста, над ними луна и птичка крыльями машет. – Мама же в прошлом балерина. …а ты почему не ржёшь? Я тебе рассказывала, что ли? Я пожала плечами. – Да не знаю… ну в смысле, видимо, да, откуда ещё-то я это знаю? Просто не помню, когда ты это рассказывала… От Емца я это знаю, угу. Который это написал для пущей комичности образа Дурневых… Тут интереснее вопрос, почему я-то это всерьёз восприняла. – Она с горшка балетом бредила. Вся семья ржала. Они у неё по обеим линиям кубанские, кровь с молоком, то есть тово… генетическая профнепригодность. Такие мимо кухни пройдут не задержав дыхание – всё, плюс килограмм. Но если женщина чего-то хочет, её ж ничто не остановит. Поступила… Больших амбиций не имела, ей и третьей снежинкой в пятом ряду за счастье было. Я не представляю, как на их диете вообще жить можно, там сил должно хватать только на то чтоб моргать, а они ещё вон прыгают, друг друга крутят всяко, как хула-хуп. А она ещё и счастлива была всему этому. Ну и стали какие-то перспективы появляться, предложили роль третьего плана в чём-то греческом, не помню, путаюсь я в них. И тут – влюбилась. Актёришка какой-то, не бог весть что, имя теперь в титрах можно встретить, если смотреть внимательно, но говорила, красивый был, обаятельный, такой рубаха-парень… топик-мальчик… ну и завертелось. С балетом она прощаться не собиралась, просто до кучи простого женского счастья захотелось, очага, гнезда, вот это вот всё. Женщина ж без такой самореализации, как жена и мать, не может, это и теперь так многие думают, тогда тем более. Забеременела… а у благоверного весь семейный настрой как раз прошёл, я, дескать, вольная птица, творческая натура, быт меня задушит, погасит святой огонь… ну и укатил на съёмки, по совместительству к любовнице. У них там график не такой был, чтоб не успевать кое-чего между съёмками. У мамани на психе выкидыш, да плюс представьте, грубо говоря – развод, когда ещё не все конверты со свадебными подарками распечатаны, короче, на такой гормональной почве разнесло как свинью. Природа взяла своё, за все годы на пустом супчике, ага. Она ещё при беременности набрала прилично, но там надеялась, что скинет потом, а тут ребёнка нет, а 80 кг есть. Мимо витрин старалась не ходить, не то что зеркал… Пыталась вернуть форму, конечно, диеты, упражнения, все дела. Но во время беременности ж хоть как приходилось по-человечески питаться, не так просто обратно перестроиться, особенно когда на нервах… ну, так по описаниям булемия у неё была, короче. Вот где-то в это время она и встретила папу. И вот не знаю, может, это грубо и глупо – говорить человеку, у которого мечта рухнула, что-то типа «Да не парься, ты и так красивая», «Мужики не собаки, на кости не кидаются», «Будут у тебя ещё дети» и всё такое, а семью на таком строить – вообще аут, но так было, да и что делать-то? Мечта всё равно тю-тю, рухнула, надо искать какой-то новый смысл жизни, что-то новое хорошее в ней находить. И вот она вышла за папу, научилась готовить всё то, что раньше нельзя было даже нюхать… А так неизвестно, жива ли была б, а меня и тем более не было б. Да, потом ещё всякое было, я у них не сразу, с большим трудом получилась, мама лечилась долго, и ей сказали «больше даже не пытайся»… потому я и тварью такой избалованной росла, единственный свет в окошке. Потом опять же 90е, там у каждого свои истории, чаще страшные, чем нет, у нас половина тёток-дядек с «пирамидами» прогорели, кто-то даже руки на себя наложил, остальные огородами выживали, благо, на Кубани с этим проблем нет… только родственные отношения переоценили сразу. Нам вот ни яблочка не присылали, лучше на продажу лишний урожай снесут, всё в семью, своим детям. Каждый за себя. Папка, посмотрев на это, в бизнес подался, хотел, чтоб у семьи всё было, жилы рвал, в какую только муть не лез, я всего не знаю и слава богу. Ну и вон, квартирка на Рублёвке, машинка хорошая, вклады есть, золотишко на случай чёрного дня есть. Теперь мы для родни жадные сволочи, которые копейки не дадут, а если дадут – то на проценты посадят… а и нефиг. Где они были, когда папаня с маманей в квартире от папиной конторы на чемоданах сидели, потому что контора накрывалась медным тазом и квартиру соответственно вот-вот отберут? Но понятно ж, всё это след оставляет, на нервах, на характере. Или жёстким станешь, или трупом. Сколько раз папаню чуть не грохнули, сколько партнёров его на деньги кинуло… вот и начал он первым кидать. Один обиженный раз нас с матерью – я в коляске была, это Таньки не было ещё – машиной сбить пытался, мы потом год не выходили из дома вообще. И налево папка ходил, случалось, это мамаша не ходила, потому что таких любителей маловато нынче, я кроме Безглазого Ужаса других что-то и не припомню… но по серьёзке до развода, как видите, не дошло. Не знаю, любовь, что ли, всё-таки? Иногда думаешь, глядя на них – ну какая любовь, смешно просто… Вон как светлые говорят – разве любовь деньгами измеряется? – Измеряется она, наверное, не деньгами, - Лиза разлила по чашкам заварку, - а готовностью их потратить на того, кто дорог. Деньги же это что – доступ к удовольствию. А удовольствие разное бывает, для кого-то шмотка новая, для кого-то – шмотка новая не себе, а любимому ребёночку. Или вообще на те же деньги ребёночку билеты на карусельки, хотя материального прибытку с тех каруселек абсолютный ноль. Просто ребёночек смеётся, веселится – вот ты купил себе удовольствие. – Это да, - рассмеялась Пипа, - сколько папка мне в детстве на игрушки потратил, которые я в тот же день разломала! Ещё одну машину, наверное, купить можно было. Иной бы увидел, как я этот… ксилофон или как его? – разобрала по винтику, выдрал бы. А он умилялся, механиком дочь растёт. Куклу распотрошила – хирургом будет, косметику всю материну вытряхнула и в ванной проверяла, что на спирту, что нет, горит или нет – химиком будет, обои разрисовала – дизайнером... Ух, от меня вреда было, как от среднего террориста! А он ничего для меня не жалел. И для матери тоже. Платье такое-то хочет – найдёт, где пошьют нужного размера, ага, на 90 кило живой массы, колечко красивое увидела – покупаем, посудомойку какую-то японскую навороченную – на, под неё полкухни переделывать надо – без проблем, устриц среди ночи захотелось – ресторан с доставкой есть, даже одеваться не надо, вино какое-то там, какого-то лохматого года, на 15ю годовщину брака раздобыл, их последние три бутылки в мире было, вот одну папаня отмутил! Ну да, как ни посмотришь, всё про деньги… так чо поделаешь, если деньги есть и можно их тратить в своё удовольствие. Гурочка вот тоже, кстати, не бедный. В целом тот же подход: узнал, что у меня такса – полез и лучшие питомники по таксам шерстить, рассказала про мытарства с её болячками – собачьего геронтолога нашёл, рассказала про свои мечты, как мы по цветущему саду гуляем – всё, саженцы уже завезены. Они к нашей свадьбе, конечно, не сильно подрасти успеют, но некоторый дождь из лепестков всё же обеспечен. Да те же розы – они тоже денег стоят. Страшно подумать, каких. Но что поделать, люблю я их. И вкусности всякие люблю. И курорты. Много чего люблю, что имеет свою вполне конкретную денежную цену. Не тот я человек, чтоб меня, как Таньку, обрадовать, назвав зверушку в мою честь. Да и как бы это звучало? Пипду? Пипидур? Ну нафиг, такого даже кикимора не заслуживает. Я тем временем думала о том, что вот в мире магов многое, конечно, практически так, как пишут в книжках для маленьких и умственно обделённых – взял и наколдовал себе чего надо, но и тут присутствует проблема «где и на что мы будем жить». Родители Пипы – лопухоиды, и капиталы свои наживали вполне по-лопухоидски, но вон и Гурий Пуппер богатый наследничек, и другие местные денежные мешки имеются, Тиштря вон тот же и так далее. Зачем-то им это нужно. То есть, понятно, зачем, свои товарно-денежные отношения есть и тут, не всё можно обеспечить себе самому каким-нибудь ахалай-махалаем. Составляющие для ахалай-махалаев – амулеты, ингредиенты для зелий, те же кольца и палочки – где-то брать надо. Что-то своими силами получается – травки собрать, клады откопать, нежить подчинить, вытесать что-то из дерева, выпилить из кости, отлить из металла, а что-то приходится покупать, ну или проще купить, чем пару лет пластаться самому. Землянка старой некромагини вот годами жила на полном самообеспечении, в деньгах не нуждались, тем более что финансовые операции в их случае это нежелательное привлечение к себе внимания. Если совсем уж припёрло по какой-то фигне из внешнего мира – примагнитить… Вот это самое для меня удивительное открытие было – что в принципе это за преступление и не считается, так, за мелкую шалость. По крайней мере, если не излишествовать. Вот если спереть «Боинг» или целый гипермаркет, наверное, да, какое-то внимание магических законников будет… – Я думаю, - улыбнулась Лиза, - деньги деньгами, но в ваших отношениях присутствует романтика, вот это важно. Хорошо, когда на мечты есть средства, но если не о чем мечтать – то что толку с этих средств? – Да, присутствует… ну так мы молодые, как без романтики. У родителей вот уже… говорят, старые мы для романтики, нам проще так. Курицу с горошком заказали, вдвоячка сточили под сериальчик – вот и счастливы. Обыденно уже всё так. В кино сто лет не были, да и нафига, плазма в гостиной вон какая огромная, стереосистема опять же, театр тоже – мать в молодости ещё хаживала, а папаня засыпал на второй сцене, он человек простой, не его это всё, ну и перестала она его мучить… Да и в последнее время от Полтора Километра не отходили, мать так точно, отец ещё бегал по делам фирм, что по удалёнке не получится, а так тоже всё с ней. Ужины при свечах? Не дай бог опрокинуть, пожара только не хватало. Прогулки под луной? Пфф. Не знаю. Наверное, любят. Как-то по-своему, да, криво, я б так не хотела. Но у нас сейчас другая жизнь. Нас так не искалечит, как их. Папка так и говорит: «Слава богу, доча, что тебе через всё это проходить не надо». Грустно это всё, ребят. Вот так смотреть на своих стариков… не стариков так-то, по паспорту, ещё пока, а душой уже да. Вся жизнь как-то вот так прошла, в борьбе, в достигании и преодолении, ради того, чтоб у детей всё получше было… молодость прошла, а там и сама жизнь пройдёт. Смотришь и думаешь – а счастливы они были? Ну, успешны были, всем соперникам горла перегрызли, все, какие надо, призы выхватили, а счастливы-то были? И вернуть им ничего не можешь. Всё, что можешь – самой быть счастливой. Вот поэтому, как только стукнет 18 – мы с Гуриком женимся, трава не расти. Чтоб мама хоть на свадьбе позажигала, чтоб папа тост произнёс, который сейчас сочиняет, переписывает на десятый ряд… Глупо оно, конечно, рано жениться, ветер у нас обоих ещё в голове, но… Они ведь могут и не дождаться, понимаете? Здоровье не то уже. А там… уж на их жизнь нашего с Гуриком счастья хватит, а дальше как жизнь рассудит, чего там с внуками, с Бульоном и прочими предсказаниями. Я свой цветущий сад хочу, и чтоб мама смотрела фотоальбом и от счастья плакала. Горьких-то слёз в её жизни хватило…