Зеркала

Не скрою, я снова, засыпая, ожидала, что проснусь в своём мире, теперь-то уж точно этот странный сон должен кончиться. И когда настырный трезвон вырвал меня из объятий Морфея, чувства я испытывала весьма противоречивые. Оказывается, местным духом за вчерашний день я уже успела проникнуться. В частности, мне снились Чума-дель-Торт и Волан-де-Морт, лихо отплясывающие кадриль (кажется, именно так этот танец называется), а потом за мной с маньячным хохотом гонялся классный журнал, норовящий не то по голове огреть, не то уголком глаз поддеть. Раньше мне такие сны не снились, а тут, если верить книгам, это норма. Время было не дикое – 8 утра, но для меня и это был экстрим. Из всех видов придуманных человечеством пыток учиться в первую смену – это должно быть не на первом месте, но и не на последнем точно. Совершать подвиги нормально время от времени, а не каждый день. А уж тех, кто встаёт в 7 или тем более в 6, когда ему никуда не надо, мне и вовсе не понять. – Вставай, соня! - зазвенел где-то рядом голос моей соседки, - проспишь завтрак, обед, ужин, учёбу и всю жизнь! Да, в подобных местах есть такое несомненное неудобство, как завтраки-обеды-ужины по расписанию, в определённое время. Нельзя просто заявиться на кухню чего-нибудь перехватить, когда захотелось. Или можно? Валялкин, помнится, как-то выживал не исключительно куском скатерти-самобранки, в какой-то книге сосиски себе жарил… Я со скрипом встала, памятуя вчерашнюю клятву, просто взяла тюбик и щётку. – Ладно, - засмеялась Лиза, - я тоже не буду умничать. А то мне эта гадина вчера чуть зуб не выбила… Завтракала я на сей раз за столом магспирантов. Их, кроме известных мне, было ещё человек десять разных возрастов. Кажется, больше половины – выпускники прошлых лет, успевшие пожить вне школы, поработать, а теперь вот решившие повысить образование. Тани не было – как объяснила Рита Шито-Крыто, она ещё в безбожную рань улетела тренироваться, принеся ради этого в жертву даже такую святую вещь, как завтрак. – Не понимаю, и чего она в магспирантуру полезла? Шла бы сразу в спорт, ясно же, что для неё вся жизнь – драконбол. – А из вредности, - хмыкнула кудрявая девушка рядом, - Ванюша не поступил, а она поступила. Назло ему, чтоб не думал, что она ради него откажется. И правильно, я считаю. И вдвойне правильно – из спорта когда-нибудь уходят, а хороший диплом не помешает. Лиза на оба эти имени реагировала спокойно, поглощала салат и отбивалась от шустрых (явно переборщили с магией) салфеток, норовящих промокнуть рот после каждой ложки. Сарданапал поздоровался, ласково осведомился, как я, привыкаю ли. Медузия спросила, не артачился ли Абдулла, выдавая книги, всё ли мне там, в книгах, понятно, и приступила ли я уже к их изучению. Забота, у каждого своя… Лиза, попивая душистый медовый чай, вполголоса, чтобы не брюзжал Поклёп, рассказывала о судьбе выпускников (до завтрака у нас почему-то времени не нашлось… Причём это не единичный случай, когда говорить о чём-то прибивало именно за завтраком). В магспирантуре остались трое – Лиза, Рита, Танька. Ещё Шурасик, но он поступил в другую магспирантуру – в Магфорд. Теперь жил, мотаясь туда-сюда. Гробыня, ясное дело, вела свои «Встречи со знаменитыми покойниками» и вообще устроилась в жизни довольно неплохо, отхватив себе даже на Лысой горе шикарные апартаменты. И Гуня Гломов перебрался туда к ней поближе, работает вышибалой в какой-то вампирне… Да-да. И не умер ещё тот вурдалак, который на него покусится. Потому как вампиры, конечно, во сто крат сильнее людей, но Гунечка-то об этом не знает, может отправить во внеочередной поход к стоматологу. Семь-Пень-Дыр работает в магическом банке, в его жизненных идеалах тоже никто не сомневался. Демьян Горьянов вроде в каком-то магазине… работал, пока по его вине не случилось особо крупной порчи товара. Теперь, наверное, переберётся в Англию – они с Кэрилин Курло развили, помнится, такую страстную переписку, что над океаном редко можно было увидеть не сглаженного купидончика. Жора Жикин… Ну, даже голову напрягать не хочется. То снимался для журналов, то пел в какой-то магсовой группе, то вроде даже женился… Потом оказалось, что его жене триста лет и когда она скидывает личину, то на триста как раз и выглядит… Но это уже, наверное, слухи. Вот Дуся Пупсикова замуж вышла. Между прочим, удачно, счастливо и по очень большой любви. Редкий человек, у которого всё устроилось настолько прекрасно, что никакие сглазы даже не пристают. Верка Попугаева в двух газетах сразу устроилась в одной штатным, в другой внештатным корреспондентом. Верку очень ценят. Тузиков пока среди лопухоидов, под прикрытием. Подходящее применение себе ещё ищет. Лоткова и Ягун остались в Тибидохсе и скоро должны пожениться. Лоткова помогает Ягге в магпункте (дети-то нынче такие пошли – одной Ягге с наплывом работы уже никак не справиться) и параллельно ведёт у девочек факультатив по домоводству – это распоряжение Сарданапала, напуганного тем, до какой степени многие выпускницы Тибидохса оказываются неподготовленными к нормальной лопухоидной жизни – суп сварить без магии не могут… Вот это мне уже не очень понятно, если честно. Да, многим магам приходится жить среди лопухоидов… почему-то. Ведь есть же чисто магические пространства, это не только знаменитая Лысая гора. Всё равно все не помещаются, что ли? Но в любом случае, готовят же люди обычно дома, а не собрав вокруг всех соседей, коллег и просто прохожих. Какая разница, как они там это делают, магией или особо навороченной микроволновкой. А так может быть удобно. Моя мать хоть и любит под настроение сварганить не то что баранину с чесноком или азу, но и пирог какой-нибудь замысловатый, думаю, не отказалась бы хоть иногда делать это парой заклинаний. Больше дома заняться что ли нечем, кроме готовки? Короче, не то же самое, что заговорённые зубные щётки, вот это не понимаю, да. Не сложное ж действо. Что вы делаете с кучей освободившегося времени? Ягун чётко и определённо связал своё будущее с драконболом в качестве игрока и комментатора (правда, ему велели выучить ещё хотя бы английский, потому что не все в мире владеют великим могучим), и параллельно ведёт в Тибидохсе физкультуру (опять же распоряжение Сарданапала, мудро заметившего, что в драконбол играют не все, а физически крепкими надо быть всем, и одной магией и высотой ступенек лестницы Атлантов этого не добьёшься). Правда, когда Ягун улетал на матчи, школа оставалась без преподавателя, иногда его заменял Готфрид Бульонский и это был полный финиш… После завтрака Зализина умчалась куда-то по своим магспирантским делам и я засела за книги, твёрдо решив, что хоть чем-то, хоть как-то удивить Сарданапала и всех остальных надо. Ну, вот так если подумать, в этом ведь и смысл? Как я буду себя вести, впаду в истерику или начну бить лапками, как лягушка в молоке, или просто эти лапки сложу и поплыву по течению. А ведь можно б было и так. В смысле, пользоваться добротой преподов мне не особо стыдно или неловко – а что им меня, убить или зомбировать? Я им ничего не сделала. И они вроде как добрые и порядочные в большинстве своём, даже тёмная Зубодериха. Но хотя бы что-то банальное уметь самой, это… если предполагается, что я должна проникнуться серьёзностью ситуации и раскаяться в своей дерзости, потому что мне вот этого всего просто не дано, я ж, блин, лопухоид – то точно шиш. Раз мне дали этот амулет и кольцо, а не заперли в какой-нибудь магический сейф, где никакие местные напасти меня не достанут – значит, я могу хоть какие-то ходы на этом поле делать. Поиграем, чего уж. Благо, вот эти книги – они для самых начинающих, азы. Тут проклятых страниц и кусучих корешков ещё нет… почти. Иногда что-то встречается, но об этом заблаговременные предупреждения в самом начале, что с этим делать (как вариант – просто эту страницу не открывать, пока не готов). На обед пришлось идти самой, я чуть не заблудилась, к счастью, меня вывел какой-то второкурсник. Лиза была уже там, со связкой где-то добытых книг, Тани всё не было, Шито-Крыто пыталась добиться от мясной скатерти жареных скорпионов, но скатерть упорно отбрыкивалась свиными рёбрышками. Я скривилась. То, что на этой скатерти было не мясным, тоже меня мало устраивало, а главное – насыщения не обещало. Не готова я на завтрак ограничиться хлебом, горчицей и маринованным горошком. Нет, серьёзно, в чём смысл этой специализации скатертей? Хорошо, хоть хлеб и какой-нибудь запивон есть всегда на всех. Но вот это мясо с мясом это просто издевательство. – Товарищи! – раздался знакомый голос с некромагического стола, - спасите от голода бедную вегетарианку, иначе это сделаю я! Кто-то тихо буркнул, что, мол, некромагу товарищ тамбовский волк, но я уже шла на призыв, изо всех сил гоня с лица явно идиотскую улыбку. – Что ж, присаживайтесь вновь на таёжную диету, - Глеб сделал приглашающий жест рукой. – Прям так и на таёжную, - хмыкнула Аббатикова, отправляя в рот горсть изюма, - я тут представила, как в тайге по соснам виноград вьётся. Глебу, как оказалось, удалось вытребовать у шали саранок, вяленой рыбы и котелок грибной похлёбки, которой я и втянула двойную порцию. Вот, собственно, грибы! На каких-то скатертях бывают же грибы? На той, которую я недавно покинула – только в составе курицы с грибами. На картофельной-то, поди, может? Но проходя мимо, вроде не видела. жареная, в мундире, пюре, всё такое… На сладкое была полная чашка костяники, которая тут же набилась мне во все кариесные дыры. Свеколт, которой час прожить без учёбы было пыткой, стала расспрашивать, что я читаю, Аббатикову заинтересовали совсем другие мои проблемы (бельё, пардон! Его обычно не принято жертвовать нуждающимся) и она пообещала притащить лысегорские каталоги шмотья, косметики и прочей ерунды… Снова мы с Лизой сидели в нашей комнате. Лиза читала (на мой вопрос, не обчихал ли её Шурасик, она со смехом ответила, что если я не заметила, большинство этих книг – художественные, а многие даже лопухоидные), я практиковала Хап-Цап и Бумазейкус Выползанус, что порядку нашей комнате не добавляло. – Привет, подруги, - судя по габаритам, гостью можно было однозначно определить как Пенелопу Дурневу (вчера и сегодня за завтраком я её подробно не рассматривала, к тому же, похоже, она с той поры сменила причёску), - Лизон, не одолжишь мне приворотного зелья на купаве – ты ж его вроде лучше всех готовишь. – Пипа, ты ведь знаешь, меня такие вещи больше не интересуют, - со светской улыбкой ответила Лизон. – Но-но! А кто недавно Поклёпу чего-то такого подлил – он до вечера подозрительно рассеянный ходил? – Но Пипа, это же совсем другое, это для пользы дела… – Да ладно, не боись, не расскажу я Милюле. Я своих русалкам не сдаю. Короче – что-то осталось или всё в пользу дела ушло? Так-то представляю, там, наверное, ведро его нужно… Историю эту я уже знала – тогда надо было спасти от зомбирования какого-то ученика, уж очень досадившего Поклёпу. Неизвестно, в кого Поклёп влюбился – в Лизу, в того ученика или ещё крепче в Милюлю, но о зомбировании он забыл… Слава богу. Пипа прошла и села на Лизину кровать, ввиду занятости единственного кресла, приняла у Лизы пузырёк, вздохнула, зачем-то посмотрела на свет. Выглядела она, надо сказать, далеко не так крокодилисто. Прыщи исчезли – может, переходный возраст прошёл, может, отвар какой помог, волосы стали гуще, и при том, что Пипа – натуральная блондинка, выглядело это вполне недурственно. Ну а что фигурой она в тётю Нинель – так боже мой, не всем же быть тощими фотомоделями. Да и характер у неё явно улучшился. Нет, точно переходный возраст прошёл. – Миленько у вас тут, - вздохнула она, - а в нашей комнате мне совсем что-то перестало нравиться. Кстати, и Танька то же самое говорит. Что без Чёрных Штор да без Гробыньки комната совсем не та стала. Гробулька же даже Пажа с собой увезла! Хотела сначала здесь оставить, потом сказала, что без него с тоски помрёт… Я улыбнулась. Пять лет назад такая шальная мысль даже и никому в голову не смогла бы придти – Таня и Пипа, уживающиеся в одной комнате, да ещё и совместно скучающие по Гробыне! Но, вот оно ж… Детки растут, и взгляды друг на друга у них меняются. – Да, кстати, а что поделывает Таня? Она что же, приготовить тебе купаву отказалась? – Плачет. Опять со своим Валялкиным поругалась. Вот я к вам и сбежала – не могу слушать, когда она так плачет, во мне гроттеролюбие просыпается. Заметив, что я его больше не читаю, очередной справочник тяпнул меня за палец и уполз на стол. Глаза Лизы стали большими-пребольшими. – Как поругалась? Он же месяц как в Брянщину укатил! Пипа посмотрела на неё снисходительно. – Знаешь, Лизон, на такие случаи есть такое полезное изобретение, как зудильник! Поругаться можно и по нему! А вообще поругаться можно и телепатически, но это уже про несколько иных кадров. – Господи! Из-за чего опять? Пипа повела плечами, показывая, что ей эти тонкие материи непостижимы. – Что тут непонятного-то, Лизон? – в дверях возникла Рита Шито-Крыто, - есть такая порода людей, душевные садомазохисты. Мне интересно, хоть одна пара в Тибидохсе когда-нибудь так трепала друг другу нервы? Даже у Поклёпа с русалкой по сравнению с ними идиллия. Даже Сарданапал с Горгоновой по количеству ссор их вряд ли перещеголяли, хоть и знакомы с античных времён. – Что там такое? – Чуть в Брянщину наша красавица не сорвалась. Еле удержала. Ограничилась купидоном. Чего она там написала – не знаю, моя будь воля, я б такое написала… Чего им неймётся, не пойму. Чумиху тыщу раз победили, Тибидохс две тыщи раз спасли, Ваньку после Пуппера из Дубодама вытаскивали. Чего им ещё теперь? Жить бы да радоваться. – Иногда я думаю, что в этом и дело, - Пипа задумчиво поигрывала жидкостью в склянке, - опыт – оно ж палка о двух концах… Пережили они вместе много, но это их союз не только скрепляет, но и омрачает. Забыть-то до конца всё равно не удаётся. Таньке бы кого-нибудь свежего, романтики бы… Но мы ж девочки упряменькие, а на нашем Ванечке свет клином сошёлся. Ну, пошла я, бабоньки, охмурять… Рита прикрыла за ней дверь. – Только б правда она никуда не сорвалась. Матч же… Первый раз в новом составе – сборная России, не хухры-мухры. Да ещё со сборной Африки игра. А она и так одну тренировку уже просохатила. Лиза задумчиво накручивала на палец тёмную прядь. – Даже не знаю, жалею ли тут. Жалеть человека, по десять раз наступающего на одни и те же грабли – глупо и бесперспективно. – А ты сама его больше не любишь? – брякнула Рита, - всё перешиб Локон? – Шито-Крыто, я тебя умоляю, а ещё телепатка! Разве настоящую любовь Локон перешиб бы? Сглаз напополам с психозом. Разве ты не помнишь… – Да помню, помню, извини. Чем бы это ни было, хорошо, что этого больше нет. Когда мы остались одни, я повернулась к Лизе, желая и не решаясь спросить. – Нет, как же всё-таки удачно всё сложилось-то, какая ж я умница! Мне и раньше с Танькой местами меняться и на день не захотелось бы, а теперь тем более. Я-то, наивная, думала, как он уедет, тут всё спокойнее станет, отвлекутся каждый на своё, ну и когда скучаешь, вроде как не до ругани… Ха! Права Ритка, этим всегда до ругани. Вот не загадка ли эти светленькие, а? Вроде и любят друг друга, и всех врагов вместе одолевают… А счастья друг другу не дают. То ли сглазил их кто-то так капитально? – Но ты же… Ты хотела остаться с ним… Локон этот… Лиза глянула на меня насмешливо. – Кто тебе сказал? Сарданапал? Ошибся он маленько… ну и хорошо, меньше знает – крепче спит. Ворошить это всё теперь-то уж точно незачем. Да, имя на Локоне было моё. И даже магия моя – кольцо моё было… Только делала это Аббатикова. – Зачем??? – Земфира, ты же умная девочка. Для Глеба. Он ей, как-никак, кроме Ленки, самый близкий человек. Вот и хотела устроить его счастье, а для этого все средства хороши. Ванька влюбился бы в меня, и у Глеба появился бы шанс. Когда я узнала – незадолго до выпускного – думала, убью. Но убить некромага сложно, а идея, если подумать, оказалась ничего… – А если бы она назвала Пуппера? – Да вряд ли. Пуппер у неё всегда был немногим выше нуля. И даже если бы, ну, нашла вдруг блажь… Танька может что угодно думать, а по мне так Пуппер хороший парень, и увести у неё такого тоже дорогого б стоило. Вообще же я, честно говоря, думала, что она никого не назовёт. Так и промается. Это просто больше на неё похоже, чем принять в судьбоносный момент очевидное и логичное – для неё, по крайней мере – решение. И не суть важно, кто из нас тогда не узнал бы настоящей любви, я или она. В печёнках у меня к тому времени любовь сидела. Я потрясла головой. – Что-то я совсем запуталась. Интриги у вас, девочки – Мадридский двор отдыхает. А если б она согласилась с Сарданапалом и… осталась бы с Ванькой, а ты – со своей любовью, навеки неразделённой? – С моей любовью? – выражение лица Лизы показалось мне очень странным, - моя любовь была первые три, что ли, года, тихая, незаметная, никому не ведомая, такой она была, такой и умерла. Дальше – никакой любви не было. После той истории с зеркалом – никакой любви быть не могло. Ничего, кроме отвращения и презрения. Я с интересом отметила про себя, что моё отношение к Валялкину испортилось тоже где-то после этого. До того он был мне даже симпатичен, после – строго наоборот. – Дальше всё, что у меня осталось – это желание как можно сильнее отравить ему жизнь. Эта одна, но пламенная страсть захватила меня целиком. Какая любовь? Разве любящие люди ведут себя так? Меня глодала обида, меня изнутри высасывало ощущение, что эти три года были ошибкой, что из милого, обаятельного человека словно весь свет выдернули, превратили в уродливую куклу, карикатуру… – Да, у меня тоже было такое же ощущение… Лиза развернулась ко мне всем корпусом, в тонких чёрных линиях бровей затаились резкость и печаль. – Именно после этого… После того, как он сидел со мной, как согласился предать ради меня Таньку. Казалось бы – сбылась мечта идиотки, да? Но нет. Как раз я увидела, какой он есть. Увидела и поняла – такой человек мне не нужен. Человек, который ради какой-то сглаженной дуры свою любимую предаёт, такую боль ей причиняет… Мало ли, что я умираю! Да хоть совсем умру! Они-то тут при чём? Почему они страдать должны? Разве благо достигается посредством подлости? Зеркало было, может, и не полностью тёмным артефактом, но не светлым уж точно, оно из тех вещей и сил, что полны коварства, любят глумиться над смертными, подталкивая их к краю пропасти… Просто задумайся – зеркало выдвинуло такую дилемму, чем лучше будет Таньке, тем хуже мне. Как должен в такой ситуации поступить хороший человек? – Не знаю… – Ага. Потому что тут нет правильного выбора, любой сделанный выбор будет падением… И Валялкин упал. Так легко отвернулся от Таньки, перо это взял, так же легко извинился… а может, и не извинялся, считал, что она и так, сама должна понять и простить. А завтра ещё кто-нибудь найдёт какой-нибудь зловредный артефакт и начнёт умирать – и всё, снова прощай любовь? Земфира, да я его возненавидела! Больше, чем должна была Танька. Вот оно, лицемерие и ханжество светлых. Самыми хорошенькими, идеальненькими хотелось быть. Что ты, мы великодушные, мы не дадим бедной Лизоньке помереть, а Танька – она ничего, она выдержит, стерпит, проглотит, найдёт ему оправдание, как всегда находила я. Я кивала. Да, так оно всё и было. В такую трактовку я верила… – Но ты же преследовала его, влюбить в себя пыталась. – Да, пыталась. Но сама его любить не собиралась. Отомстить хотела. Чтоб он в меня влюбился, а я об него ноги вытерла. За все эти годы. – Жестоко… – А он не заслужил? Он был моим светом, Земфира, светом! Я не мечтала с ним быть, я тихо его любила, стараясь, чтобы никто не догадался, мне бы только быть к нему поближе иногда… Разве, думала я, такая, как я, могла бы сделать его счастливым? Мне достаточно было радости от того, что такой человек живёт на свете. Прекрасный, замечательный – такой серьёзный и заботливый, животных любит, друзьям верен… Но зеркало… Древняя магия, знаешь, не щадит никого. И никогда не даёт простых решений. И чем магия древнее, тем меньше твои шансы выйти из этого столкновения без последствий, хотя бы в виде седых волос и ночных кошмаров. Что такое зеркало? Оно отражает реальность, не такой, какая она на самом деле есть, и всё же отражает. Оно лжёт, но в то же время открывает правду. Я ведь не спорю, зеркало меня изменило. Ну, уж не знаю, кто, вернувшись оттуда, остался бы прежним. Каждый, кого вот так касалась тьма, в чём-то, да продолжает нести её след. Не важно, кто мы изначально, тёмные или светлые, это баловство одно в сравнении с такой Силой. Но ведь настоящее изменение – не грубое, тупое зомбирование – всегда берётся за то, что уже в человеке есть. Вот во мне – за эту мою любовь, за это разочарование. Я возвела себе идола, и мне теперь требовалось этого идола разрушить. Но с кого пошла эта ржавчина, разъевшая всё доброе и светлое – с меня, что ли, или с зеркала? Зеркало, как бы ни искажало, отражает то, что есть. Прежде я любила его, восхищалась им – теперь я была жестоко разочарована, и я возненавидела его. От любви до ненависти один шаг, но не я его сделала, а он, когда пошёл за тем пером. Прежде была лишь лёгкая горечь, когда я видела его с Танькой – мне казалось, она ему не подходит, так и не заметит, не примет его любовь, он останется с разбитым сердцем… Хотя сперва даже и не так, мне думалось, что это просто лёгкая школьная влюблённость у них обоих, у него больше, у неё меньше, которая пройдёт, как подростковые прыщики… Да. Мне тоже до последнего не верилось в такой абсурд – что Танька и Ванька будут парой. Для меня Ягун и Валялкин с самого начала были наравне, и за обоими прочно закрепилась марка друзей. Ну, Ванька, любящий Таньку – ещё куда не шло, но прямо взаимность, прямо серьёзно… На эту тему Дмитрию Александровичу я, собственно, накатала отдельную телегу. – Вот и скажи – не права была Чума? Обманула? Разве не предал он её? Предал. Кому как, а мне это очевидно. – Предсказательница я, конечно, плохая, - вздохнула Лизон, вновь открывая увесистый фолиант, - но почему-то мне кажется, не будут они счастливы никогда. Нельзя быть счастливым с такой мазохистской, которая сурова с теми, кто к ней со всей душой, и полная размазня там, где надо быть потвёрже. Нельзя быть счастливой с тем, кто причинил тебе такую боль. – А Глеб? – вырвалось вдруг у меня, - он не поступил бы так? Он бы не предал? Лиза решительно, как копьё, вонзила перо в чернильницу. – Глеб – никогда! Лизоньки вокруг могли бы умирать пачками, но растоптать сердце любимой девушки он и не помыслил бы. Тёмным, видишь ли, плевать, что о них думают – многие находят это ужасным, а по мне так отличное качество. Тёмный способен пережить, что из-за него кто-то умер – бывает, жизнь такая. И дело даже не в любви как таковой, если б предать потребовалось, допустим, Сарданапала – было б то же самое. Дело в том, что Глеб умный. И способен смотреть на такую ситуацию бесстрастно, с холодной головой – жизненный опыт приучил. Тёмные в подобных пакостях понимают всегда больше светлых, потому что это их стихия. Он сразу понял бы, что это ловушка. А попадать в ловушку некромагу гордость не позволит. Можно, я просто тихонько порадуюсь тому, что Ванька укатил в свою Брянщину и не встретился мне в тёмном тибидохском коридоре той самой первой ночью? – Значит, он не может причинить боль? – Этого я не говорила. Может, конечно, может. Но причинить боль честно, не прикрывая это благими намереньями, которыми, как известно, дорога в ад вымощена. И принимая в ответ всё, что за это причитается – и ответную боль, и чувство вины, которого он, поверь, не лишён. И уж точно не делая при этом такие глазки, что просто хочется дать медный грошик. Типа, тебя же растоптали и ты же в виноватых остаёшься. Одним словом, Глеб – не Ванька, слава богу. А я – не Танька. Засыпала я, со всех сторон осмысляя услышанное – с такими объяснениями, действительно, всё встаёт на свои места. Вот это ж меня особенно и выморозило – вместо того, чтоб гладить Таньку по голове и приговаривать «успокойся, милая, всё прошло, всё позади», на неё же и вызверились! Видите ли, Ванечка ей навстречу вылетел со счастливой лыбой, а она вместо того, чтоб чествовать героя, назвала его тем, кто он и есть! Она как-то догадаться должна, или что? Или просто считать такое обращение с собой совершенно нормальным, крысятся на тебя и морду воротят – ходи повесив голову и страдай, снова снизошли до улыбки и добрых слов – сияй от счастья, как дебил, которому подарили фантик? Ей что, капля гордости вообще не положена? То есть, она же его, бедного, должна была пожалеть, как он страдал всё это время, вынужденный изображать равнодушие и даже неприязнь. Её саму при этом жалеть не надо. Я уже отчаялась починить сломанный карандаш Как Новусом, всякий раз выходившим у меня таким дохлым, что залюбуешься, когда в комнату неожиданно заглянул Глеб. Видимо, от неожиданности заклинание у меня вдруг получилось, карандаш лежал на столе целёхонький, даже краска, по-моему, ярче стала. – Постойте там, молодой человек, похоже, ваша аура на меня положительно влияет! – Моя аура – положительно? Что-то свежее… Вообще-то я хотел пригласить тебя полетать, совершить экскурсию по окрестностям. Я так и подпрыгнула. – Как? На чём? Мне не на чем! Да я и не умею… Вот только недавно, блин, радовалась, что полётные заклинания мне пока отрабатывать не надо. С моим ротозейством и головотяпством, я ж расколочу и инструмент, и свою черепушку, и пару окон по возможности. – Успокойся, тебя никто пока ни на что и не садит. Полетишь со мной в ступе. Сначала просто к воздуху привыкнешь, сразу садиться на инструмент и гнать, как угорелые, не все могут. Я улыбнулась, размышляя, имел ли он в виду Таню или просто отвлечённо говорил. Пока я переодевалась, он ждал меня в гостиной на диване, листая забытые кем-то «Сплетни и бредни». Затем мы двинули наверх и по коридорам, пока не вышли к большому окну, давно окрещённому учениками «взлётной полосой». Там нас уже дожидалась ступа, лениво перекатывая внутри метёлку. День клонился к вечеру, даже из окна было видно, что красота неописуемая. Упустить возможность обозреть её в полностью устраивающей меня роли пассажира было б непростительной глупостью, так что я почти изящно перекинула тело через борт ступы и мы взмыли в воздух. Ощущение было такое, что моментально закружилась голова. Я в воздухе, выше вершин самых высоких деревьев, выше тёмных башен Тибидохса. И – ничего вокруг, в ушах свистит ветер, внизу мелькает земля. Но страшно, как ни странно, не было. Напротив, было необыкновенное спокойствие, ощущение надёжности. Возможно, будь я на пылесосе или на метле, я испытала б все грани ужаса от ощущения, что подо мной почти бездна, а опора так хрупка, но ступа казалась стократ надёжней балкона многоэтажки. – Ступа не испытывает перегрузок, - словно прочтя мои мысли, сказал Глеб, - этим она существенно лучше пылесосов. Большинство пылесосов, если посадить второго человека, сразу теряют в высоте и скорости, а на некоторые и в принципе никого не посадишь – малы. А в ступу хоть легендарную тётю Нинель посади вместе с её таксой. Я и сама видела, точнее, чувствовала, что ступе хоть бы хны. Есть мы, нет нас… Она летела легко, без перебоев. – Ну да, из ступы, правда, выпасть можно, на виражах-то… Но с пылесоса-то упасть и расшибиться в лепёшку вообще ничего не стоит. Как ни описывай полёт, а всей прелести нипочём не передашь. На полнеба развернулось полотнище зари, своей палитрой способное бросить вызов любому художнику – от жгуче-алого на горизонте до бледно-розового с сиреневым по краям. Затеплилась первая звезда, ещё такая маленькая, словно крохотная крупица серебра. – Тебе что, не холодно? Несмотря на то, что стоял конец октября, Глеб был в тонком свитере. – Не то чтоб не холодно… Просто, пожив там, и к холоду, и к жаре начинаешь проще относиться. «Там» - это, я поняла, в лесу у ведьмы. Та ещё школа выживания. Мне хотелось узнать больше о его жизни, но спрашивать я не стала. Пока, во всяком случае. Гораздо ценнее эти минуты молчанья, совместного любования, наслаждения полётом. Сполохи зари, которые, кажется, вот-вот охватят наши маленькие фигурки, пронизывающий ветер, раскинувшийся внизу Буян… И вполне в тон осени грустная лирическая мелодия моих мыслей. Всё так просто, так естественно, без слов. Не было никакого соглашения, но никто, кто знал формулировку, с которой я перенеслась сюда, не обсуждал со мной её вторую часть, а тем из прочих, кому я честно рассказала о первой части, я ничего не собиралась говорить о второй. Ни к чему. Если это будет проблемой, это будет моей проблемой. И если об этом меньше думать, существенно легче жить. Пока что, во всяком случае, я не страдаю – от любезности и доверия Лизы, от его понимания и помощи. Совсем не страдаю. И страдать не собираюсь. Его волосы, развеваемые ветром, иногда касались моего лица. Мы пролетали над лесом, наполовину уже сбросившим листву, над молчаливым прудом с задумчивыми русалками на корягах, летали и к морю, где нагромождение мрачных сизых скал и взлетающие пенные волны пробуждали в душе что-то глубинное, жгучее и героическое… – Там есть пара неприступных местечек, куда попасть можно только с воздуха. Мы туда обязательно ещё наведаемся. А сейчас, боюсь, нам надо возвращаться. Если вернёмся поздно, да ещё напоремся на кого-нибудь из преподавателей – ну, ничего серьёзного нам, конечно, не сделают, я имею в виду, мы ведь с тобой оба из той породы учеников, которых удобнее держать в Тибидохсе… Но вою точно будет много. И продолжение романтики в подвале среди жуков-вонючек не исключено. Я кивнула. Да, пора. Конечно, мне безумно хотелось полетать ночью, тем более что на небосклон уже выплыла слегка надкушенная луна. Но пока что счастья с меня многовато. – Замёрзла? – сочувственно спросил Глеб, когда мы спешились всё на той же «взлётной полосе». Честно говоря, было маленько, но говорить «да» рядом с человеком, одетым в один тонкий свитер, не поворачивался язык. – Нет… – А чего дрожишь тогда? Тебе скажи… Он внимательно посмотрел на меня и вдруг протянул руку к моей голове. – А что это у тебя за шрам на лбу? Ты случайно не родственница Гурия Пуппера? Я смущённо потёрла лоб. – Это… Это я, когда в обморок один раз упала, о табуретку приложилась. Хорошо ещё, о самый угол, а то мама рассказывала, какие последствия бывают… она в хирургии работает… – Ты часто падаешь в обмороки? – Да нет… Всего несколько раз за всю жизнь. И по болезни, а не без причины. Тогда вот грипп сильный был… Мне показалось, или он вздохнул с облегчением? Уже придя в комнату и плюхнувшись на кровать, я вдруг… разрыдалась. Только сейчас до меня в полной мере дошло, оглушило, ослепило, ошарашило… Я летала! Господи, как же это невозможно, божественно прекрасно, какое же это счастье – никакого рая не надо… Мало чего нельзя отдать за то, чтоб увидеть сверху каменную черепаху Тибидохса и строгий молчаливый лес, чтоб врезаться во встречный ветер, словно ныряльщик в толщу вод… Чтобы ощутить, как ветер сплетает наши волосы… Впервые я засыпала, совершенно не помышляя о своём мире.