Зеркала

Будильник (то есть, как называют его тут, зудильник – устройство многофункциональное, и для звонков, и для побудок) я проспала. Но от хлопка чем-то сухим и шуршащим по носу проснуться пришлось. – А? – не поняла я. – «Опаздываем» - высветились на желтоватом скатанном свитке мерцающие буквы. – Куда? Свиток развернулся прямо перед моим носом. «Приказ по школе магии Тибидохс. Земфира Резникова зачисляется ученицей первого курса белого отделения. Пожизненно-посмертный глава школы магии Тибидохс С. Черноморов». Я подпрыгнула и меня пулей вынесло из-под одеяла. Сон как рукой сняло. Свершилось! Неужели я достаточно натренировалась? Или просто стало понятно, что самостоятельно я большего и не добьюсь? На первый… ну да! Сперва, может, в первые пару секунд это и покажется бредом, а потом станет понятно, что это логичнее всего. Начинать с начала. Спрашивала ж я Дмитрия Александровича и о том, почему вся эта публика, добавившаяся сильно позже, выпускалась вместе со всеми, по крайней мере, на выпускном балу танцевала. Ладно некромаги, они учились весь этот же срок, просто не в Тибидохсе, а в землянке. Но Пипа и Бульонов?! Вроде бы, их никто не зачислял в гении, способные освоить программу пяти курсов за годик-другой? Ну, вот я точно не гений, какой мне экстернат. Говорит же мама, что порой кажется, что это Рената старшая? Так сказать, буду в подобающей среде… Хотя упоминал же Сарданапал что-то о том, что на первом курсе сейчас не все одиннадцатилетки, у кого-то магия проснулась поздно. На самом деле странно, что таких примеров до Пипы и Бульона не было. Ну вот поздно у кого-то проснулась магия, обязана она что ли как штык именно в 11 лет? И что такому человеку делать, пытаться в пихнуть в себя весь объём знаний за пару лет, сикось-накось и как получится? Он виноват, что ли, что такой поздний? Умывалась, одевалась и собиралась я с поистине армейской резвостью. Увидь меня мама, она разом бы позабыла все свои остроты на тему моей медлительности. По зрелом размышлении решив, что на завтрак уже не успеваю, я помчалась прямо в класс, где должна была состояться практическая магия. Да-да. Этот предмет возобновился. Но не благодаря Клоппику, которому до преподавания было как до Луны пешком. Лиза уже упоминала, что для ведения этого предмета Сарданапал пригласил кого-то из Магфорда. «Надеюсь, не Снегга… Только его мне сейчас не хватало…» Хотя проплутала я по Большой Башне немало, попасть в нужный кабинет до начала урока мне повезло. Вероятно, потому, что преподаватель, ещё пока плохо ориентирующийся в Тибидохсе, опоздал тоже. Это, кажется, не тот кабинет, в котором преподавал когда-то Клопп, во всяком случае, этот выглядел приветливо. Робея, как первоклашка, я переступила порог. Интересно, они знают, что я должна придти? С ума сойти… сейчас мне предстоит варить какое-то зелье… – Т-ты не б-бери эт-тот котёл, - услышала я рядом с собой взволнованный голос, - он сы-сы-сглаженный. Возьми другой… Я обернулась. Передо мной стоял паренёк чуть младше и чуть ниже меня ростом, с большими печально-недоуменными карими глазами, вытянутым бледным лицом и встрёпанными, торчащими во все стороны неаккуратной шапкой тёмными волосами. Одет он был не в мантию, а в какой-то нелепый пиджак, на его перекошенной сколиозом фигуре сидящий ещё нелепее. Ближайшая ко мне девочка потом шепнула мне, что мантию он на прошлом уроке прожёг в трёх местах, как раз общаясь с этим самым сглаженным котлом. Что ж, видимо, вот и один из поздненьких, не так и одиноко мне будет дылде среди мелкашей. Но вот порог кабинета переступил учитель. Мои опасения оказались напрасными – никакой это не Снегг даже близко. Вполне приятный светловолосый и голубоглазый человек лет от двадцати до тридцати на вид (шут с ними угадаешь, с этими магами, сколько им на самом деле) в тёмной мантии Магфорда, придающей ему вид таинственный и торжественный. Конечно, лицо у него было строгое, но это скорее всего напускное. – Здравствуйте, дорогие первокурсники, - говорил он по-русски великолепно, только с лёгким акцентом, - сегодня, как видите, к нам пришла новая ученица. Земфира Резникова, ведь так? Надеюсь, вы быстро вольётесь в коллектив и будете делать успехи. Сегодня, дорогие первокурсники, мы будем делать любовный эликсир. Кто-то сзади меня фыркнул, и это не укрылось от внимания учителя. – В чём дело, уважаемые юные маги? Вы, вероятно, сейчас хотите меня спросить, заниматься подобной… чушь? – это слово, видимо, ему еле вспомнилось, и склонять его он не умел, - вы, мальчики, вероятно, думаете, что для мужчины, тем более мага, более приличествует, например, эликсир храбрости или эликсир предвиденья? Но я уверяю вас, лишний знаний не бывает. Любовь – или точнее, влечение, очарование, любовный дурман – это тоже очень мощное оружие, которым можно сразить даже бессмертного. Конечно, все вы понимаете, что это не настоящая любовь и чем она опасна. Поэтому вы должны уметь не только сами изготовить этот эликсир, но и уметь найти к нему противоядие. Не надо так хищно улыбаться, Котова! То, что мы будем сегодня готовить, это ослабленная форма, если даже подействует, то на неделю, не больше. Я специально не принёс цикуты и жасмина, тем более что вы можете не то что влюбить кого-то в кого-то, а просто отправиться на тот свет. Итак, очистить котлы! Я недоуменно посмотрела на учителя. Если что я твёрдо помнила из заповедей профессора Клоппа, так это что волшебные котлы нельзя мыть. – Нет, водой нельзя – вода обладает свойством смывать информацию, котёл теряет наработанную им силу. Но есть специальные заклинания… Искра на сей раз получилась вполне недурственно. – Ой, это же кольцо Па… Поклёп Поклёпыча! – потрясённо пискнула рядом со мной светловолосая девочка. Оставалось обалдевать, что первокурсница ухитрилась запомнить кольцо Поклёпа. Даже Лиза и Рита просто говорили, что где-то это кольцо уже видели. Ну что ж, хорошая память – в магии отличное подспорье… И началось. Кто-то уже вовсю кашлял от дыма, кто-то глупо хихикал, явно пересыпав в котёл дурманящих компонентов. Слева что-то несильно взорвалось – поскольку котлов было столько же, сколько нас, то парню, предупреждавшему меня, пришлось снова взять сглаженный котёл, и теперь он, видимо, рисковал остаться ещё и без пиджака. Учитель – как я узнала от соседки справа, звали его Энгус Мак-Гилликадди – ходил между котлов, скрестив руки на груди, и тихо улыбался. Ученики ожидали, что он будет пробовать эликсиры, и в предвкушении потирали ручки, но новый преподаватель был на порядок умнее и осторожнее профессора Клоппа. Он опускал в котлы датчик, который показывал уровень соответствия. – Отлично, Сахай, пять. Котова, зря вы улыбались, вам три. Ваш эликсир подействует только с эффектом «отведиглаз». Гоженко… Собственно, сказать тут что-то было трудно. Из сглаженного котла валил дым и пахло тухлятиной. Сам же Гоженко, забрызганный и закопчённый, жалобно хлопал глазками. – Просто незачёт, Гоженко. Почему вы не сказали мне, что котёл испорчен? – Я б-боялся, в-вы подумаете, что я сам его с-сглазил… – В прошлый раз у вас взорвались мухоморы тоже из-за этого? Придёте после уроков, Гоженко. Увы, но учиться надо… Вообще нелюбимый когда-то предмет теперь стал у учеников одним из любимых. Мак-Гилликадди с вечно живым в памяти образом старого Клоппа был небо и земля, он никогда не смел называть учеников тупицами и не ругал их за неудачи, только за лень и невнимательность. Обычно опростоволосившемуся ученику он говорил: «Да, не ваш сегодня день». Дня Земфиры Резниковой за весь семестр, впрочем, так и не наступило, видимо, это было 29 февраля, а то и тот день, что образуется неучтёнными секундами. Следующим было нежитеведенье. Надо сказать, уроки Мак-Гилликадди были раздельными для тёмных и светлых – магфордец заявил, что пока недостаточно хорошо освоился, чтобы контролировать весь курс, и вообще полностью согласен с идеями лопухоидки Крупской, что в классе для оптимального взаимодействия учителя и учеников должно быть никак не более 15 человек. Не знаю, как тёмных, а светлых была верхняя планка – со мной 15. Медузия тоже сделала свои уроки раздельными – как она объяснила, когда в классе 30 человек, у неё пол-урока уходит только на замечания. Правда, иногда она устраивала сдвоенные пары – чтобы посмотреть, кто справляется лучше. И тёмным потом хвалила светлых, а светлым тёмных. Ребята, конечно, друг другу об этом сообщили, но Медузии ничего высказывать благоразумно не стали. По дороге к кабинету Медузии я успела коротко познакомиться с некоторыми своими сокурсниками. Мальчика-заику в пиджаке, снова осчастливленного сглаженным котлом, зовут Стас Гоженко. Это он, видимо, и есть белорус, кроме заикания, лёгкий акцент имеется. Девочку с длинными светлыми волосами, другую мою соседку, зовут Аня Вреднюкина, и она оказалась вторым в классе переростком – им с Гоженко обоим по 13. Несмотря на пластинку на зубах, она, похоже, очень любит улыбаться. Ещё я познакомилась с девочкой-чукчей Леной Сахай и двумя бойкими мальчишками-близнецами из Казахстана, но имён их не запомнила. Села я на сей раз с сокурсниками, скатерть досталась картофельная и порадовала кроме жареной картошки со шкварками – меня воротило от одного запаха – картошкой запечёной ломтиками и сытными драниками, на которые мы с Гоженко налегали усерднее всех. – А после чего ты сюда попала? – спросила Лена Сахай. Я вздохнула. Традиционный вопрос… Его здесь мне не задал только ленивый. Лиза, Рита и Пипа хотели по моему первому магическому поступку определить, на какое отделение я попаду. Хм, если моим первым магическим поступком считать ссору с вашим создателем, то уж скорее я заслуживаю тёмного. – А ты не второгодница, нет? Похоже, ты уже много всего знаешь… Сглаз был всё-таки единым на всех, Зубодериха на перегрузки не жаловалась, и в кабинете я с удивлением и радостью встретила… Пипу, Аббатикову и Бейбарсова! В задумчивой каланче, маячащей у окна, удалось угадать Генку Бульонова. – Да, вот такой психоз, - развела руками Аббатикова, - мы тоже первокурсники! Оказалось, Магщество отказалось аттестовывать учащихся экстерната – без таких-то тестов и таких-то экзаменов ну никак, извините, ну просто вот никак! Отвертеться удалось только Свеколт, что в общем-то не удивительно ничуть – она им эти тесты сдаст столько раз, сколько нужно, ещё и удовольствие получит. Сейчас она сдаёт программу за четвёртый курс – усложнённую, на меньшее размениваться не желая. – Ну, в этом есть резон, конечно, - вздохнула Пипа, до недавнего времени тоже считавшая себя четверокурсницей, или хотя бы третьекурсницей, - за год пять курсов сдать – это всё-таки очень лобастым надо быть, а мы с Генкой, честно надо признать, ну не совсем… Эти вот, - имелись в виду некромаги, - конечно, образование блестящее имеют, можно так сказать… Но не для Магщества, понятно же? Озвучила мои мысли, что можно сказать. Приятно. Ещё приятнее, что я на таком-то фоне уже странно не выгляжу, а то и вообще теряюсь. Ну правда, спасибо Магществу и этой привередливой магии тоже, получился не курс, а винегрет. От Пипы Дурневой и Генки Бульонова, едва не ломающих собой скамейки, до малютки Клоппика и совсем малюсенькой, лет семи, бойкой чернявой девочки. И столь же разномастно интернациональным – кроме белоруса, чукчи, казахов и корейца была девочка-негритянка с пышными волосами – этакий чёрный одуванчик, со странно тяжёлым, нелюдимым взглядом. – А что, у Африки… – Какая Африка? Местная, русская! Ну, пора бы привыкнуть, что русские негры тоже существуют. Даже у нас в городе один точно есть, папа рассказывал, в соседней конторе работает. В класс вплыла Зуби с фирменным рассеянным взглядом и книжкой сонетов под мышкой. – Сегодня вечером ещё полетаем? – шепнул Глеб, выгружая из сумки тетрадь и перья. – Бейбарсов! Я что, по-вашему, сглазить не могу? – раздалось с преподавательского стола. – Почему же не можете, Зубодериха? Можете. Тем более два раза уже сглаживали. Не желая схлопотать немотный сглаз, я просто кивнула. За десять книг хоть что-то, да запомнишь. Я выкрикнула контрзаклинание сразу же, как только сглаз достиг цели. – Молодец, Резникова, - несколько удивлённо сверкнула очками Зуби, - так, как надо: чётко, громко и уверенно. Но вот искра слабовата, попробуй ещё раз. Вот так на подлёте я погасила лягушачий, куриный и икательный сглазы, и среди сокурсников сразу приобрела репутацию умняшки. Совершенно, конечно, незаслуженно. Ничего, очередная практика всё расставит по местам. – Рыжиков, ну что, так и будем прыгать? Учить надо было! – Я… ик… учил… ик… Зубо… ик… – Вреднюкина, ну и чего вы этим добились? Что, чихать приятнее, чем икать? Сахай, молодец, справились… Дятлов, тоже справились, но плохо – ещё немного, и остались бы с этим сглазом на неделю. Дурнева, хорошо… Бульонов, отлично. Бейбарсов, ещё раз примените такую блокировку – я вас в хорька превращу. – Почему? – Потому что червяк из вас хуже получится. Оказалось, Глеб поставил блокировку, возвращающую всякую магию тому, кто её послал, и Зубодериху задолбало отбиваться от собственных запуков. Да, естественные издержки курса-винегрета – кто-то приехал с самыми общими представлениями о магии, а кто-то, выражаясь лопухоидными аналогиями, решает уравнения в средних классах методами, которые применяют в старших. Вывалили из аудитории, галдя, радуясь или печалясь полученным оценкам, кто-то из тёмненьких детишек что-то возбуждённо выспрашивал у Пипы, судя по быстрым взглядам в мою сторону – обо мне, Пипа, видимо, что-то вдохновенно врала – вроде того, что я какая-то последняя наследница древнего магического рода, что двести лет провела, превращённая в статую, а вот теперь меня случайно расколдовали… Ну, думаю, если б говорила правду – звучало б это короче и лицо при этом было не такое хитрое и загадочное. – Так ты согласна? – возник надо мной Глеб, - я так заметил, тебе вчера понравилось. Через месяц, вероятно, тебя на землю загонять придётся. Заранее привыкнуть к воздуху – лишним не будет, вон Соловей новую команду скоро набирает, сходишь, попробуешься… Я замахала руками. – Глеб, с ума сошёл? Какой мне драконбол? Я же разиня, меня в первую минуту мячом прибьют или дракон сожрёт. Если вообще в купол на повороте не впечатаюсь. Он рассмеялся. – Не наговаривай на себя. Раньше времени, во всяком случае. Если б все, кто когда-либо играл в сборной, были прирождёнными драконболистами… Нет, Гроттер, Ягун, Шито-Крыто, Семь-Пень-Дыр, Лиза – таланты, нет слов… Горлопуз и Феклищева – самородки… Но что, скажи мне, в сборной делали Гробыня, Жикин, Попугаева, я, наконец? Среди нынешних старших тоже всякое летает. На пылесосах еле держатся, драконов как Чумы-дель-Торт боятся. Тем более это предварительный отбор, к серьёзной игре всё равно останутся единицы. Вот уроки у Тарараха у меня с самого начала как-то не задались. – Да что же это у тебя, Зяма, рука такая тяжёлая? – огорчённо воскликнул питекантроп, когда я в третий раз неправильно наложила повязку Серебряному копытцу, покусанному волками, - скажи честно, зверей не любишь? – Люблю! – возмутилась я, - просто с магическими пока дела не имела. Всё как-то с кошками, собаками… – С кошками? – просиял Клоппик, - я тебя с моим котом познакомлю! У меня классный кот, лучший кот на Буяне! Его мне бабки-ёжки подарили, ещё когда я большим был. Теперь он совсем большой и красивый! У Клоппика успехи в ветеринарной магии были феноменальные, он заткнул за пояс нас всех. Гоженко везло несколько больше, чем мне. Во всяком случае, гарпии его полюбили. Какой-то своей, конечно, извращённой любовью – они обожали плеваться в его пиджак, так увлекались этим занятием, что Аня без проблем могла не то что обработать им все раны и поражённые пероедом перья, да хоть ленточки на шеи и лапы повязать. Лену Сахай безумно любили все копытные – что не удивительно, у себя на родине она выросла с оленями. Когда на одном уроке ей встретилась помесь Оленя Золотые Рога с Пегасом – великолепный буро-серебристый олень с крыльями – стало ясно, что никакие пылесосы ей не нужны. Отныне олень считал себя не просто оленем, а личным оленем Лены Сахай. Тяжелее, чем мне, приходилось только негритянке – Тамаре Савиной. Ей доверяли только совсем уж тёмные создания, вроде хмырей и летучих мышей-вампиров. Даже к Аббатиковой охотно заползали на руки жабы и змеи, ластились совы и грифоны. С гарпиями она, опять же, даже не на «ты», а на «эй, ты»… А я что – боюсь я, блин, всех этих тварей, боюсь! Они ж даже светлые – кто лягнуть, кто куснуть, кто хотя бы пером обжечь (жар-птиц берут специальными рукавицами, а как при этом уговорить этих восхитительных птах не полоскать хвостом, который у них, кстати, длиннющий?). А учитывая, что руки у меня не совсем прямые, а зверюшки и так по болезни не в лучшем настроении… – Да ладно, не переживай, - хлопал меня ручищей по плечу Тарарах, - ветеринария – она не для всех… Это уж кому дано, кому нет. Это так уж вам всем, в порядке общей эрудиции… Эй ты, шустрик, не лезь к медведю! Медведь в клетке был заколдованным принцем, которому до расколдовывания оставалось совсем чуть-чуть. Поведение его, впрочем, оставалось всё ещё очень медвежьим, что некоторые тревоги внушало. Глеб тоже советовал не переживать. – Мне вот Тарарах вообще зачёт поставил и освободил от занятий. Сказал, что я ему всех зверей распугаю. Мол, чуют они, что я за человек… И это правильно, пожалуй – где я и где ветеринария, для Жанны это и то как-то реальнее. Аббатикова потом рассказала: – Была у нас тот урок русалка-фараонка. Что-то сложное у неё было, сглаз какой-то особо суровый. Ну, Глеб к ней только подступился… А она как заверещит: «Уберите его, он злой, он меня в жертву принесёт!» Глеб так и сел. Его, по-моему, даже за живое задело. «Никогда, - говорит, - русалок в жертву не приносил». – И что, Тарарах ей поверил? – Ну, не то чтобы поверил… Сглаз этот, как оказалось, ей на голову как раз и влиял, а они и так не особо умные… Но зверьё Глеба не любит, стопудово. В конце первой декады ноября, когда свет из окон стал значительно светлее из-за первого, но грозящего установиться снега, ко мне зашёл сам академик Сарданапал. – Привет, как ты, Зёмушка, осваиваешься? – Да, академик, помаленьку. – Трудно тебе… Мы подключили твоё кольцо – то есть, Поклепово – к Тибидохским источникам магии, но всё равно тебе ещё учиться и учиться управлять ею… Я зачем пришёл – у вас завтра магический пилотаж. Тебе нужен полётный инструмент! Я кивнула и пошла за академиком. Глеб уже маленько учил меня летать – так, объяснял азы. Бедняга… Давно его ступу так не мотыляло, просто чудом, я считаю, мы не вывалились. Впрочем, он меня утешил, что когда сам учился летать, вообще её чуть не раскокал. Что-то не так сделал и она ушла в крутое пике. – Ступа-то не пострадала, а вот я проломил голову. Наша ведьма сперва по привычке осыпала меня проклятьями, потом, разглядев, с диким воплем бросилась ко мне. Тогда я прочёл в её глазах, что она всё-таки тревожится за нас, что будет жалеть, если с нами что-то случится… Мы вышли на бескрайний, как первобытный хаос, чердак Тибидохса. Хаос тут и был вообще, в бытовом смысле. Тут в пёстром беспорядке были набросаны самые разные и неожиданные предметы, о большинстве которых было сложно вообразить, что они были замечены в страсти к полётам. – Можно, конечно, пылесос тебе дать… Пылесосы – они как мётлы, универсальны. На них может летать любой. Один сломается – другой возьми… Но есть для человека один по-настоящему подходящий ему предмет, на котором летать ему будет легче всего. С которым он сольётся душой, станет единым целым. Не всегда такой предмет бывает доступен – он может быть на другом краю земли, в глубоких подземельях, на океанском дне… Может быть уже уничтожен или ещё не создан. Сейчас попробуем определить, есть ли тут твой предмет. Если нет – придётся тебе пылесос заказывать… Обретайссимо! Яркая зелёная искра размером с хороший драконбольный мяч унеслась в сумрачные дали чердака. Я хотела, конечно, возразить, что вообще-то я не из этого мира и магического предмета на меня тут по идее не запасено, так что дело заведомо бесполезное, пылесос так пылесос, пара полётов в песочек и всем, а не только мне, будет понятно, что драконбол я собой не осчастливлю, но я решила просто посмотреть, что будет. И тут всё вокруг странно загудело, пришло в движение. Все эти швабры, лопаты, стулья, скамейки, гитары, барабаны ожили, зашевелились, взмыли в воздух… Но ко мне ничто особенно не порывалось. Конечно, пара виолончелей и лодочных вёсел лениво дёрнулись, но потом, видимо, решили, что и поумнее их найдутся. – Что, неужели ничего? – борода Сарданапала разочарованно дёрнулась. Но я уже слышала, как где-то в глубинах чердака что-то шумит, трещит, ломится, что-то пробивается к нам… Академик первым отворил рот, когда увидел, на чём мне предстоит летать. – Ну, Земфира… Что-то такое прямоугольное, вернее, прямоугольно-ромбовидное, с сужением к краям. Красная ткань, белое кружево по краям, малость поободранное и тронутое плесенью… Бог мой, да это же… Крышка гроба! – Н-да, Резникова, удивить ты умеешь. Может, конечно, это потому, что ты не настоящий маг, вот на тебя и клюнуло что попало… Интересно как – у Гробыни вот была кровать-гроб, но летать на её крышке ей как-то в голову не приходило… Ещё, помню, училась у нас девочка, так та спала в гробу, ну, с детства привыкла, в роду вампиры были… Но ты не бойся, инструмент должен быть хороший, я это чувствую. Возвращалась к себе я с очень мрачной физиономией. Тащить эту махину было то ещё удовольствие – не столько ввиду тяжести, сколько ввиду габаритов. Встретившийся по пути старшекурсник заржал и спросил, кого хороним. Я пожалела, что мне пока плохо удаются запуки. – Уф… Лиза ахнула, отходя вглубь комнаты. – Да вот… Эта деревяшечка будет жить с нами. Мой восторг куда больше вашего. Если кому интересно, это от гроба той самой панночки, что Хому Брута уморила. – Блеск… - пролепетала Шито-Крыто, - Лизка, да гляжу, тебе капитально повезло с соседкой… Шито-Крыто тусовалась у нас довольно часто. Комнату она делила с младшей сестрой – первокурсницей Лидой Шито-Крыто, им в порядке исключения разрешили жить вместе, потому что родственницы и потому что Рита сестре помогать сачковать не будет точно. Лида была молчаливой и мрачной девочкой с явными комплексами и с явно интуитивной магией – в том смысле, что магия у неё то была, то нет. В хорошем настроении Лида могла сотворить что угодно, в плохие же часы её не боялись даже привидения. Рита сестру отнюдь не баловала, а наоборот, шпыняла почище учителей – ей очень важно было, чтоб Лида не уронила великого имени. Об этой семейной истории я кое-что уже знала. Шито-Крыто, в отличие от большинства учеников Тибидохса, рождённых лопухоидами, принадлежала к древнему магическому роду, не менее уважаемому, чем Гроттеры. Вот только нынче этот род явно грозил угаснуть – кроме Лиды, у Риты был ещё брат, но упоминать о нём она не любила – продолжать династию Шито-Крыто он не мог. Парень, а ныне, видимо, уже взрослый мужчина, был красив как бог (Жора Жикин рядом с ним весьма облегченная версия), умён, как Ломоносов, силён, как бык… Но в этой бочке мёда помещалась солидная ложка дёгтя. Нет, не голубая луна всему виной и не психологические травмы детства. Просто брат Шито-Крыто был… Ну, если пользоваться западной терминологией, сквиб. То есть, он был полностью лишён магических способностей. Так что Рита ощущала на себе высокую ответственность по продолжению династии. – Конечно, может быть, его дети или внуки будут магами… Но уж пусть лучше Лидка учится как следует – хватит нам в семье одного подарочка! На магический пилотаж я наутро шла с самым мрачным настроением. Кто-то уже успел поржать по дороге, остальные, ожидается, поржут уже на поле. Мне явно светило какое-нибудь прозвище типа Гробовщика или Труповоза. Но остальным первокурсникам, к слову, тоже было, чего стесняться. Сахай вот хорошо устроилась – на её оленя с восхищением и лёгкой завистью пялились все. Олень грациозно переступал изящными ногами, оставляя в тонком снегу чёрные следы. У Ани и нескольких мальчишек были пылесосы, у Лиды Шито-Крыто и Авдотьи Котовой – скрипки, у Гаврика – хмурого и грубоватого мальчика почему-то из светлых – веник, как некогда у Тузикова. У остальных… Кореец Чен летал на спортивном мате, где хватило бы места ещё пяти Ченам. С запасом средство передвижения… Братья казахи летали один на битом молью ковре, сильно смахивающем на половую тряпку, другой на швабре-щётке для мытья окон. Завидев их, тёмные всякий раз начинали ржать: «Генеральная уборка пришла!» Бедный Гоженко, пыхтя и причитая, приволок с собой собачью конуру – я первым делом удивилась, зачем здесь это, неужели, господи, и на этом летать можно? Оказывается, можно. Клоппик собрался, видимо, летать на котле, кто-то уже принялся дразнить, что на горшке, но дразнили до первого запука. Всё равно, конечно, про него потом говорили «Вон летит Супп из Клопп», но стараясь так, чтоб он не слышал. – А ты почему без инструмента? – строго спросил Соловей у Тамары Савиной. – А мне не надо, - пожала плечами негритянка, - я так умею. У всех глаза полезли на лоб. – Ну вот… Такой у меня дар. По команде мы партиями взмыли в воздух. Я видела, какие красивые восьмёрки выписывают Шито-Крыто и один из братье казахов, как неуверенно, но подтягивается до их уровня Аня, постепенно совладая со своим норовистым пылесосом. Наина – тоже девушка-казашка – уже совершенно освоилась на своём резном кресле и теперь пикировала на нём на мат Чена. Чен притворно голосил и удирал. А потом я и сама взмыла в воздух и мне стало уже не до того, чтоб следить, что у кого. Как сторонник золотой середины, я полетела на Тикалус Плетутс, но даже его хватило, чтобы эта крышка дунула как бешеная. Однако уже пять секунд спустя Глеб в своей ступе возник рядом со мной. – Сворачивай – в купол врежешься. Или в белоруса с его конурой, не знаю даже, что хуже. – Какой вы умный, Душисобачкин! – от страха я перешла на обычный здесь по отношению к Глебу юмор, - откуда мне знать, как её поворачивать?! – Там сбоку ручки… Да-да, вот так! Нащупать ещё эти ручки надо суметь, они тут такие, больше декоративные. Всё-таки нужнее они на самом гробу… Почему мне не гроб достался, а только крышка от него? Если всё равно становиться героем анекдотов… Дёрнув, пожалуй, слишком резко и сильно, я едва не перевернулась и чудом ушла от столкновения с Глебом, точнее, от этого столкновения ушёл он. – Почему этот разнообразный хлам, раз уж ему приспичило летать, несмотря на всякий здравый смысл, инструкциями хотя бы не снабжён? Постепенно, впрочем, я осваивалась. Без помощи Глеба, правда, осваиваться мне скорее всего пришлось бы в магпункте. В принципе это обычно дело, когда после первого урока половина учеников попадают туда хотя бы с ушибами и ссадинами. Оглядевшись, я увидела, что Жанна подобным же образом пасёт Лиду, показывая ей, как надо держать смычок, чтобы не поприветствовать вместе со скрипкой первый снег, а Клоппик даёт какие-то советы Пипе, летающей на своей реактивной бутыли уже не столь хаотично. Когда последний из нас спешился, Соловей не высказал никаких оценок, сдержанно похвалил и велел приходить в следующий раз. Всем. – Что-то я не понял, - кое-как нахлобучил шапку Рыжиков, вывалянный в снегу так, словно был не ноябрь, а уже стояли сугробы по колено, - взяли кого из нас уже в команду? – Рано пока, - махнул рукой один из близнецов, - это даже не первый отборочный тур, а так, разминка… Разве за один раз что-то поймёшь? Потом, летать кому-то, может, нравится, но это не значит, что сразу в драконбол пойдут. В следующий раз, наверное, мячики выпустят… Однако мне так показалось, один будущий игрок для новой сборной у нас наметился. Это Тамара Савина. Вот кто словно создан для неба! Да и не удивительно, если она летает сама по себе, и ей не надо, как нам, бояться капризов непривычного пока инструмента… Что ещё стоит упомянуть из событий до Нового года? В конце декабря, числах в двадцатых, в комнату к нам заглянула Маша Феклищева – третьекурсница и одна из лучших нынешних драконболистов Тибидохса. Увы, впрочем, для рекламных проспектов Маша не годилась по-прежнему – всё такая же мелкая, тощая, неказистая, очкастая, с жиденькими волосёнками. – Здравствуйте… Можно к вам? – Заходи, - кивнула Лиза, - освободи там себе и садись. Маша некоторое время маялась, потом решительно выпалила: – У меня вот тут вопрос к вам… волшебно-бытовой! Книга снова тяпнула меня и уползла на стол. – У меня же тут день рождения был, знаете… – Ну, знаем. – Надарили кучу всего. А в числе прочего – вот, зеркало… Причём от кого это – выяснить не удалось. Никто не сознаётся. Анонимно пришло. А зеркало магическое, вот тут написано, рунами причём – зеркало желания… Сказано – надо смотреть в него, представить, какой я хотела бы быть, и такой я стану. – Так за чем же дело стало? Подвох какой-то чуешь? – Само собой. Про артефакты без двойного дна я ещё не слышала. Вот, может, вы мне подскажете… – А я у тебя считаюсь специалистом по зеркалам? – недобро усмехнулась Лиза. Действительно, неловко как-то получилось… – Да к кому же мне ещё обратиться? - пискнула Маша, - Танька на матче, у Шито-Крыто спиритический сеанс, её отвлекать для жизни опасно… Лиза взяла медное зеркало в руки, задумчиво провела пальцем по раме. – Артефакт очень древний, не светлый и не тёмный – ещё времён хаоса. Действительно, позволяет стать такой, какой хочешь. Про побочные эффекты тут вроде не сказано, но это не значит, что их нет… А почему ты к преподам с этим зеркалом не пошла? – Ага, ещё отберут, чисто на всякий случай! Резонно. – Нда, найти бы того, кто тебе это послал, конечно, - пробормотала я, - может, половина вопросов бы отпала. Но не через Квасис Гратис Отыскатис же его искать. У Гробыни для этого дела спицы были, а сейчас есть ли они у кого из учеников – кто знает… Есть рецепты эликсиров хорошие, и на камнях что-то, позволяет человека найти, но муторно до того, пока всё правильно сделаешь – перехочешь. Ну, Меняус Неодурачус ты, наверное, и без нас проверила, Завистникус Обломатим тоже знаешь, но это ж только против слабеньких… Тут что-то посерьёзнее нужно, а для посерьёзнее ещё ингредиенты собрать, и стопудово самые важные где-нибудь у преподов только в заначках… Машка, уже взявшаяся за ручку двери, обернулась и задумчиво посмотрела на меня. – Странная ты, Зяма… В теоретической магии соображаешь не хуже Сарданапала, а на практике от тебя Дрыгуса-Брыгуса нормального не дождёшься. В конце декабря нам выставляли полугодовые оценки. Эти последние уроки для обоих отделений были общие, и в кабинете Медузии сидели все тридцать человек. – Резникова, ваш доклад по мертвякам меня порадовал. Грамотно, развёрнуто, логично, без пустого литья воды… Общение с Бейбарсовым явно не прошло для вас даром. За доклад вам пять. За полугодие – четыре. Вам глобально ещё есть, над чем работать… Глеб сидел с абсолютно расслабленным и непроницаемым видом, словно его фамилия и не звучала, а Лидка и Наинка уже так оживлённо шушукались, что я срочно начала вспоминать сглаз на прикусывание языка. К счастью, его за меня применила Медузия. – Ну, вам, Бейбарсов – пять. Не родилась ещё та нежить, с которой вы не знали бы, что делать… Гоженко – между тройкой и четвёркой. Жду на отработку. – П-почему? – П-потому. Поймаете ту кикимору, которая тогда из-за вас сбежала, да ещё заставите вернуть сожранный доклад Рыжикова – так я вам даже пять поставлю. Стас приуныл. – Сахай, пять. Великолепный доклад по водной нежити. Кое-кто тут, я знаю, фараонку от самовилы до сих пор отличить не может, так обращайтесь к Сахай – она как-то отличает, хотя у них на Севере ни того, ни другого нет. На задних партах снова раздалось ядовитое шушуканье, оборвавшееся ойканьем – кто-то прикусил язык вторично. Когда мы выходили, в кабинете оставались только Пипа и Рыжиков. Пипа отвечала на какие-то дополнительные вопросы по своему докладу, весьма пространно и путано объясняя разницу между Симоргом, Сирин и Алконостом, хотя сама эту разницу едва ли ловила, знала только, что Симорг – божество, а остальные двое – шишки поменьше. Медузия терпеливо слушала. Рыжиков топтался и сопел рядом – не его, конечно, вина, что его доклад показался той кикиморе аппетитнее всего, что лежало на парте, но отрабатывать-то как-то придётся. На практической магии мы оказались за одной партой, и я не могла не подумать невольно, что, несмотря на то, что урок был раздельным, Глеб незримо помогал мне даже тогда, когда не был рядом. Когда приходилось брать в руки, резать, варить в котле что-то уж совсем мерзкое – вроде опарышей, лягушачьих кишок и помёта гарпий, я воображала себе что-нибудь из его будней и становилось как-то легче преодолеть отвращение. – Вреднюкина, пять. Гоженко… тоже пять. Ваши успехи в последнее время меня радуют. Стас вздохнул. Мало кто знал, чего ему это стоило. Я, например, знала – ходила на отработки не реже, чем он, примерно половину зелий я косячила из-за слабых искр и неуверенности заклинаний, а Стас – из-за торопливости и рассеянности. – Рыжиков, три. – Почему? – Не стоило пытаться напоить любовным зельем сфинкса. Это и так было понятно – физиономия Рыжикова была расцарапана так, что не видно было веснушек. – А у тебя к сфинксу что, серьёзно? – шепнула Котова. – А вам, Котова, как ни прискорбно, три, - нахмурился Мак-Гилликадди, - потому что жульничать нехорошо. Оказалось, Котова была настоящим гением магических шпаргалок. Но всё же не таким, чтобы не попасться. Мы с Глебом опять получили он пять, я четыре. У него-то подготовка лучше, чем у всех здесь, вместе взятых, в общем-то, ему хотели даже оформить перезачётом, но решили, что не стоит давать Магществу даже малого повода к придиркам. А из-за меня один раз пришлось всё-таки эвакуировать всех и проветривать кабинет от дыма. Причём ошибка была тупая… Чен скромно улыбался – он вообще как-то раз взорвал котёл, по плохому знанию древнерусского кинув туда чего-то сильно не того. Вот по ветеринарной магии мне вышло 3. Тарараху, казалось, было даже неловко ставить плохую оценку, но тут уж никуда не денешься – по жар-птицам я так зачёта и не получила, потому что боялась их страшно, и различать гарпий по породам и соответственно, запомнить, какими паразитами страдают те или иные, так и не смогла. Зато вот тут был праздник Стаса. Может быть, потому, что после издевательств гарпий магических существ попроще он уже не боялся совершенно, а может, потому, что проявил неподдельный энтузиазм, помогая Тарараху расколдовывать медведя. Теперь, благодаря их стараниям, очеловеченный принц сидел на ворохе сухой листвы, тряс головой и пытался вспомнить, кто он и откуда. – Ничего, - ободряюще похлопал меня по руке Стас, - м-может, в сы-следующем сы-семестре лучше б-будет… Ты просто ры-растерялась, н-никогда же в-волшебных сы-созданий не видела… Я была искренне благодарна ему за поддержку, но это шаткое оправдание. Разве не у большинства здесь то же самое? Пипа, Генка, Жанна, Глеб и Клоппик не в счёт, они здесь давно… Ну, Шито-Крыто дома спала, обнимая во сне аспида… Но у остальных-то под окнами их лопухоидных квартир кентавры не ржали, они всё это только здесь увидели. Так что правда в том, что половину из этих тварей я тупо боюсь, а для остальных у меня руки не из того места растут. Сахай и Клопп, кстати, получили твёрдые пятёрки. Эти двое были главной надеждой Тарараха. Что же касаемо магического пилотажа, то Соловей оценки выставлял вообще неохотно, стандартная пятибалльная система была в принципе не его стихия. Его волновало драконбольное будущее Тибидохса, поэтому он запросто мог поставить ученику пятёрку и отправить его, сказав, чтоб на поле он его больше не видел. Но нас пока держал, прощупывал. Первое время мы тренировались даже не с драконами, а с корзинами вроде баскетбольных – нам и туда забить было проблемой. Потом Соловей выпустил одного дракона – Дымного, поставив на первых порах простую задачу – забить хотя бы один мячик и не быть сожранными. В явные надежды драконбола выбивались Савина, Терёшина, братья-казахи (я наконец усвоила, что зовут их Ренат и Рустам, но различать пока не научилась) и Жора Рыжиков – правда, тот в качестве комментатора. Болтливым Жору назвать было сложно, на Ягуна он походил мало. Там, где Ягун разливался, пересыпая остротами и убивая противника красноречием, там Жора предпочитал действовать – то есть, вспыхивал (кровь к его рыжей голове приливала удивительно быстро), сжимал кулаки и пёр разбираться. Так что и его комментаторский стиль был иным – более чёткие, яркие, лаконичные фразы, рубленые и эмоциональные. Самое главное его хорошее качество для комментатора – на поле он был как рыба в воде, чувствуя игру, ориентируясь на поле даже тогда, когда в дыме и кутерьме ничего, кажется, невозможно было понять. Вместо итоговой контрольной у нас была дружеская игра между тёмными и светлыми, пламя драконов было значительно ослаблено, потому что даже с упырьей желчью большинство из нас, со своей расторопностью, рисковало сгореть вместе с инструментами. Выиграли, конечно, тёмные – всё-таки у них были Тамара и Олеся, хотя у нас, слов нет, были Ренат и Рустам. Обнаружилось, что управлять оленем в некотором смысле сложнее, чем пылесосом, петли и бочки не позакладываешь, и стало понятно, что Лена Сахай с драконболом свою жизнь не свяжет. Бедному Стасу пришлось помучиться со своей будкой, прежде чем он обнаружил её неоспоримые преимущества – повернув отверстием вверх, он залез в неё, освободив руки. Тёмные ржали, обзывая его Бобиком, но ровно до того, как Стас додумался до следующего полезного её свойства – там же можно было держать пойманные мячи, и тогда отобрать их было почти нереально, только в момент броска. Спешились. Соловей похвалил нас, мы приуныли – если хвалит, значит, ничего лучше у тебя не получится. Вот к Савиной и Терёшиной он попридирался, да и близнецам что-то едкое сказал. Ну что, как уже и говорилось, не всем дано. Мы со Стасом пытались унести наши полётные инструменты, скооперировавшись – ставили то крышку на будку, то будку на крышку, несколько раз падали, и несомненно, доставили бы тёмным много пищи для острот, но Глеб, увидев наши мучения, лениво махнул рукой, и наши инструменты взмыли в воздух сами. Правда, в том, что магии им досталось поровну, был, как оказалось, большой косяк – крышка-то чинно поплыла по направлению Большой башни, а будка принялась хаотично прыгать то в одну, то в другую сторону, проявляя, видимо, характер очень дурной, бестолковой собаки. Стас ворчал, что вот кто-то собак на поводке водит, а ему, видимо, придётся водить на поводке будку. На лестнице мы несколько человек ею сшибли, и в общем, пока дотащили до Стасовой комнаты, я клятвенно пообещала приделать к ней ну хотя бы колёса. Стасу вообще не везло очень, сутулости и заикания уже достаточно было, чтоб попасть в прицел наиболее задиристых на язык, мы с ним были, пожалуй, два призёра в нездоровом внимании тёмных. За обедом он опять попал в конфуз – мне махнула рукой Лиза и я хотела было снова внаглую воспользоваться возможностью выбирать стол, когда он окликнул меня: – Земфира, а-астанься с нами! У нас, п-правда, манно-ка-кашная… Заржали даже светлые. В том числе те, кому предстояло сидеть за той же скатертью. Стас явственно мечтал провалиться сквозь землю. – Соглашайся, повезло! - крикнул кто-то с третьего курса, - манно-какашная, пальчики оближешь! – Так, заткнулись все! – я от злости едва голос не сорвала, - остряки-самоучки! Тут тарелок много, кому первому в морду залепить? Там и определитесь, какашная она или какая! Кроме естественного возмущения за насмешку над недугом сокурсника, тут была и личная злость – если я теперь уйду за другой стол, они будут считать, что это я их насмешек застремалась, а остаться – так я манную кашу ненавижу с детского сада. – А вы с овощной молчали бы! – весело отозвался со своего стола Глеб, - жрите быстрее, а то червяки разбегутся! – Да вроде червяков у нас вы жрёте? – Да? – ласково улыбнулась Жанна, - а ты в тарелку-то посмотри! Остряк дико заголосил. Всей красоты со своей позиции я, конечно, не видела, но морковный салат там точно как-то очень заметно шевелился… По итогам наказаны, конечно, были все – и я, и Глеб, и неудачливый остряк, и примерно по половине обоих поругавшихся курсов… Перед итоговым в этом семестре сглазом у нас было «окно», ввиду уже проставленного зачёта у Тарараха, и я решила немного посидеть в библиотеке – по слухам, Зуби планировала устроить опрос по символике любовных заговоров, а это мягко говоря не та тема, которую я могла бы знать назубок. Кроме бел-горюч камня Алатыря, связно ничего ж объяснить не смогу… Всё-таки, конечно, с ума можно сойти. Я отучилась целый семестр в Тибидохсе, и даже не так уж плохо его заканчиваю! Правда, учителя имеют ко мне большое снисхождение ввиду липовости моих магических способностей, ставят, так сказать, за старание… Но всё же. Я смогла здесь выжить… Да что там, я начинаю привыкать и нормально себя чувствовать здесь, воспринимать происходящее уже почти как естественное! Сарданапала за это время я пару раз спросила, как дела с перемещением меня на историческую родину, он грустно развёл усами – и всё, и больше я не спрашивала. Ну а смысл? Что, если способ найдётся – он мне не сообщит? Капать на мозги – это точно делу не поможет. Да и что я тут, непрерывно мучаюсь? Точно не больше, чем все остальные. Скучаю по дому? Бывает иногда немного. Всё-таки раньше-то я его так надолго не покидала. Сначала всё воспринималось малость нереальным, потом стало новой реальностью, и не самой плохой. Да и вот если честно… нет у меня с роднёй прямо великой родственной любви и близости. Для родителей я лентяйка, растяпа, постоянная головная боль и стыд-позор перед родственниками и соседями (ещё б если им дело было до того, чтоб оценивать меня, у них свои такие «все дети как дети, а ты…»), для сестры – помеха в её комнате. Ну, она действительно больше считает её своей, я живу там потому, что где мне ещё жить, в гостиной что ли? Она маленькая, её половину стол занимает… Задумчивость моя была прервана очень резко и довольно больно – во что я врезалась, конечно, я заметить не успела, просто брызнули из глаз искры и чей-то тонкий голос пропищал: – У, дылда! Смотри, куда идёшь! Я могла бы сказать то же самое. Видимо, летевший по коридору на всех парах почтовый купидончик решил по совместительству устроить кому-нибудь личную жизнь, и когда прицеливался, то, не глядя вперёд, и столкнулся со мной. – Ща стрелой пульну!!! – рассерженный младенец, прищуривая ушибленный глаз, потянулся за луком. – Э не, только не этой, я уже проклята! – В самом деле? Кто посмел? Я его самого подстрелю! – Не достанешь. Лучше пульни вон… в Гаврика! А то он хронически хмурый ходит. Младенец кивнул и целеустремлённо дунул в боковой коридор, преисполненный желания отыграться хоть на ком-нибудь. При этом на такую мелочь, как выпавшее из его сумки письмо он, видимо, внимания не обратил. Я рассеянно подняла белый конверт. Но на нём тут же вспыхнули огненные буквы: «Ваш личность отнюдь не удостоверен. Этот письмо предназначен либо для академик С. Черноморов, либо для доцент М. Горгонофф, либо для старший преподаватель П. Вреднюкин» Я выронила письмо. Оно, превратившись в ящерку, проворно потараканило куда-то в сторону Большой Башни. Я, потирая лоб, неторопливо пошла, куда шла. Вреднюкин… интересно как! Что Анина фамилия, да ещё в мужском варианте, делала на столь важном документе, явно магфордском? П. Вреднюкин… Старший преподаватель… Блин! Ну тупая я башка! Только на пороге библиотеки меня и озарило, тем паче что как раз почти возле входа сидела, за крепостной стеной книжек, Аня – они со Стасом вдвоём конспектировали, видимо, этот же символизм любовных заговоров. – Анька, Поклёп что, твой отец? – выпалила я вместо «здрасьте». Длинные белые ресницы Ани дрогнули. – Да. Только не говорите об этом никому, пожалуйста. Папочка не хочет, чтобы об этом знали. У меня закружилась голова. Грозный и всем опостылевший Поклёп Поклепыч – и вдруг папочка! Нет уж, меньше его с семейной жизнью у меня только Безглазый Ужас ассоциируется. Так вот что она сперва хотела сказать, когда увидела моё кольцо – не «Это же кольцо Поклёпа», а «Это же кольцо папочки». Прелесть русской фонетики в том, что звучат первые слоги одинаково… – Но как! Мне казалось, Поклёп сроду не был женат! – Нет, был. В смысле, сейчас они в разводе… Но папочка всё равно навещает нас – хотя бы раз в год, на мой день рождения. Лицо Стаса было не менее ошарашенным, чем, видимо, моё. Он уже успел познакомиться с милейшим и добродушнейшим характером Поклёпа несколько ближе, чем я, заплутав как-то поздно вечером в коридорах и потом два часа давая объяснения. – Мне кажется, папочка меня совсем не любит, - всхлипывала Аня, - я усложняю ему жизнь… Он стыдится меня, у меня так поздно проявилась магия – мне уже тринадцать… И к тому же, я попала на белое отделение… – Ну и чи-что? – Стас расцарапанными в неравном бою с будкой руками неловко оправлял рукава её мантии, - мне тоже ты-тринадцать… Правда, у меня родителей нет, только б-бабушка… А ра-разве белое это плохо? – А Поклёп сам что, не белый? – подключилась я, - в смысле, он всякую магию использует. Вообще, правда, от таких белых у всех тёмных мурашки по коже… – Всё равно я знаю – он меня не любит… Это обидно. Потом, гуляя вместе по заснеженному парку, мы и услышали от Ани эту историю. Поклёп действительно был женат. На красивой, но простоватой девушке Варе, одной из самых неудачливых, за всю историю, учениц Тибидохса, к которой он сперва по своему обыкновению придирался, а потом осознал, что очень расстроен, что она идёт на отчисление, и даже не стал её зомбировать, и под предлогом проверок, не использует ли она как-нибудь зловредно своё знание о магическом мире, стал навещать её… Они поженились, у них родилась дочь Аня. Но Поклёп уже был тем Поклёпом, которого мы «знаем и любим». В Варе был, казалось, неистощимый запас кротости, чтобы терпеть его вспышки и желчный характер, но почему-то он пользоваться этим не захотел, и Аня осталась с матерью, а отца видела очень редко и ей оставалось только мечтать попасть когда-нибудь в Тибидохс, где он работает и где познакомился с её матерью. Может быть, думала я, Поклёпу… стало неловко, совестно? Да, часто бывает, что устыдившись, люди совершают ещё большие ошибки. У этого человека явные сложности с выражением собственных чувств, а уж с принятием чужих… Видимо, поэтому с капризной русалкой, регулярно показывающей ему свой норов, ему легче, потому что так нет ощущения, что ему дают больше, чем он даёт в ответ.