***
— Придурок! Мать твою! Какого хуя ты наделал? — он орет, он плюется слюной, будто бешеная собака. — Блядь! Какой же ты придурок! Мудак! Он подхватывает мое полумертвое тело и смотрит на пол. Кровь. Сколько же много крови. А я все улыбаюсь и смеюсь. Ты бьешь меня, велишь заткнуться. Ты напуган, я знаю, весь бледный. Получай, фашист, гранату. — Малыш, почему, почему ты сделал это с собой? Я ведь так тебя люблю. Он целует меня в лоб. В щеки. Берет руку и целует кисть. У него слезы на глазах. Он плачет. Но я его не понимаю. Ты виноват во всем этом, как ты можешь плакать, зная это? Бездушная скотина. — Малыш. Малыш! Только не засыпай, слышишь? Не засыпай. Не делай мне больно… Он несет меня в мою комнату. Пережимает руки чем-то. Туго. Больно. Руку словно лавой окатило. Он матерится, кому-то звонит. Еще раз матерится, выходит из комнаты. Слышу, как он разговаривает с кем-то. Кажется, вызывает скорую помощь. Пофиг. Я теряю сознание. Открываю глаза и вижу белый потолок. Все кругом бело. Это рай? — Нет, голубчик, это не рай… — раздается голос совсем рядом со мной. С трудом поворачиваю голову и смотрю на источник шума. Врач. Белый халат и светлые волосы. На пальце кольцо. Вид серьезный. Кажется, он очень сильно недоволен. — Меня зовут Константин Федорович. Я твой лечащий врач, — говорит он. Я не слушаю. Отворачиваюсь. Все болит. Погано. Как же хочется сдохнуть. Засыпаю. — А еще вколите ему вот это. Да. Это продолжалось нескончаемое количество раз. Мне что-то вкалывали. Пытались кормить, я брыкался. Ко мне заходил психолог или кто там ещё. Сколько же часов я с ним протрындел. Он все допытывался ко мне, мол, что побудило меня к тому, чтобы я сделал это. А я лишь врал. Не буду никому говорить правды. Да и не нужно это. Они все сами видят. Куча засосов, синяков и царапин. Не нужно объяснения. Так какого черта они все-таки лезут, как мухи на говно? Они перевязывали мои руки. Было больно. Очень. Но потом боль уходила. Они говорили, что останется шрам на всю жизнь. Мне так плевать. Какая теперь жизнь? Я попробую убить себя сново, ясно же, как белый день. Его не было. Я был рад. Кажется, они не знали об отце. Они говорят, что меня привезли и сопровождал меня какой-то бородатый мужчина. Они спрашивали, кто он. Я молчал. Я не знал. Ты побоялся, что они поймут, что это ты все это сделал. Трусливый подонок. Гори в аду. Мразь. — К вам посетители… — пробормотал доктор, выходя из палаты. — Только пять минут. Тебе нужен отдых… Я заметно напрягся. Он? Или не он? Страшно. — Черт… Укутался с головой в одеяло и жду божьего суда. Но суда не было. Ничего не было. В палату вошла заплаканная чертяха и охламоны. Лиза тут же бросилась ко мне. — Придурок! — она всхлипывает, с трудом сдерживает слезы. — Почему ты раньше не сказал, что все так плохо. Я молчу. — Молчишь?! Знаешь, как мы все переживали за тебя все это время! — охламон первый подходит к постели, на которой я лежу, и смотрит на меня то ли с обидой, то ли с жалостью. Не поймешь. — Я уже давно заметила… — говорит Лиза. — Давно заметила неладное. Возьми хотя бы квартиру, в которой ты живешь. Хоть и студент, но можно было найти свинарник получше… — К тому же аура в квартире нехорошая, — охламон второй тоже увлечен разговором. — Ладно. Я все пойму. Только скажи, скажи, почему ты сделал это? — Это? — переспрашивая я, как дебил. — Бля! Зачем ты попытался убить себя?! Молча укутываюсь в одеяло еще сильнее. — Если у тебя были проблемы, то ты мог обратиться к нам! — Нет. — Придурок! — Как ты мог так поступить? — Почему? Мы же твои друзья? Мы всегда поможем и дадим совет. — Еще раз нет. — Брат, ты это, не груби им. Они все волосы с голов подергивали, когда узнали, что ты в больнице. — И что. — Как что? Ты чуть не умер, понимаешь? — Нет. — Черт! Ты такой придурок! Чуяло мое сердечко! Чуяло! Не нужно было тебя тогда отпускать! Шел бы ты со мной ко мне домой, и все обошлось бы! Ну почему ты пошел, почему не мог остаться? Мы тебе купили бы все, что надо. Мне так больно. Но я не могу сказать правды. Лиза плачет. Охламоновцы зовут меня идиотом и выводят ее из палаты. Входит врач. Охламоновцы задают ему вопросы, но он только отмахивается. Он тоже не очень-то рад тому, что со мной приключилось. Я пробыл в больнице ровно две недели. Неделя на оздоровление. Другую я провел с психологом. Он все выкладывал версии, почему я это сделал. Но ни одна его версия не была точна. Ни одна. Пожалуй, единственный, кто знал правду, был Константин Федорович. Выписывая меня, он сказал: — Если будет сильно плохо… Или опять он что-нибудь сделает тебе, звони. Я заберу тебя, — он протягивает бумажку, на которой красивым почерком написаны циферки. — Нет! Я не могу! — Не надо. Бери. Парень, я знаю, что у вас там происходит. Если это не закончится сегодня же, то уже не закончится никогда. Ты понимаешь? Понимаешь, как легко сломать человека? Удивительно только то, что ты еще не загнулся. Бери. Не упрямься. — Ну а если он… — Не волнуйся. Всегда держи при себе телефон. А лучше нож. Знаю, звучит странно из уст доктора… Но все же. Я не хочу, чтобы ты попал сюда еще раз, с таким же диагнозом… Он подкупит милицию. Ты уже не выкарабкаешься. Я взял эту бумажку и засунул в карман. Выходя из больницы, я видел доктора еще раз. С ним стоял какой-то человек. Он обеспокоенно смотрел то на доктора, то на меня. Потом, не удержавшись, он потянулся и чмокнул доктора в щеку. Доктор лишь улыбнулся. Во бля. Пидоры везде. Я не говорил друзьям о том, что меня выписали. Я вернулся к себе домой. Стал ждать. Но ждать было глупо. После всего того, что я сделал, он вряд ли позвонит скоро. Я стал носить с собой нож. И телефон был всегда под рукой. Мне долгое время казалось, что он у меня за спиной. Я чувствовал его вонючий запах. Слышал его идеальный голос. Чувствовал его руки по всему телу. Это обострялось к ночи. Меня тошнило. Меня рвало. Пошел в универ. Друзья пытались ко мне липнуть. Я их отталкивал. Лиза смотрела на меня с недоумением. Прости, Лиз, но теперь я понял. Я не хочу, чтобы вы страдали из-за такого дурака, как я. Я не хочу, чтобы вы волновались и лили попусту слезы из-за такого отброса. Отброса общества. Канализационную крысу. Отрыжку Бога. Когда-то мама читала мне катэхизис. Слова были причудливые, я не верил в бога, это было не интересно маленькому сорванцу, но мама сидела рядом и так нежно гладила меня по голове, что я терпел все, пропуская ее голос сквозь уши, обьятый утренним солнцем. Пожалуй, она была слишком религиозна. И красива. Витала в каком-то только ей понятном мире. За своей верой в бога она даже не заметила, как отец начал бросать на меня странные взгляды, а потом домогаться. С начала все было невинно: лет в девять речь зашла о сексуальном воспитании, он посадил меня на колени и на своем личном примере показал что происходит, когда мужчина возбужден. Я тогда испугался, но он сказал, что все хорошо и поцеловал в лоб. Он показал как надо сжимать и тереть, чтобы он пробудился ото сна. Мы стали принимать ванну вместе, где я трогал его штучку и считал какой-то дивной магией то, что с небольшого комочка плоти он превращается в большого гиганта… Я игрался с ним, отец хвалил меня за старания и гладил мне спину и ягодицы. Я любил его массаж. Он делал это очень нежно. И, однажды спрося у мамы, делает ли он ей такой раслабляющий массаж, получил выговор. Она сильно ругалась и говорила, чтобы я не выдумывал и молчал. В одиннадцать-двенадцать с парнями во дворе зашло обсуждение их растущих тел, волос в паху и подмышках. А позже о сексе. Выяснилось, что заниматься этим можно только с женщинами. Делать такое с мужчинами - страшный грех. А потом, когда я был в классе шестом, это случилось. Я точно не помню как это было, вроде бы в моей комнате. Воспоминания очень размытые. Я неделю не вылезал из постели с сильным жаром. Родители ругались. Это случалось довольно часто. А потом, на мой четырнадцатый день рождения мама исчезла, и я остался один на один с этим чудовищем.***
Сегодняшний день был для меня как манна небесная. Я видел его. Но он меня не видел: я спрятался за машину. Он разговаривал по телефону на повышенных тонах. Я точно слышал, как он назвал адрес и сказал, что будет там пораньше. А затем развернулся и ушел. Адрес я записал. Нужно покончить с этим, как говорил доктор. Спасибо ему. Он дал мне должный совет. Вот и то место. Дорогой отель. Я расспрашивал дамочку о номерах, сказал, что сын хочет сделать отцу сюрприз. Она долго мне не верила, но все же сдалась. Она сказала мне, где находится нужный мне номер. В номере стояла тишина. Слышны лишь капли воды. Он, очевидно, душе. Ну, ничего, я подожду. Достаю нож и сажусь на мягкую широкую кровать. Скольких перетрахали на ней? Шум воды затих. Он выходит, вытирая голову полотенцем. С его накаченного тела стекали капли воды, очерчивая кубики. Сколько он денег потратил, чтобы оно было таким? Его достоинство еле прикрывает хилое полотенце. — Ну, здравствуй… отец… — мне с трудом удается выговорить это, казалось бы, простое слово. Нет. Он не мой отец. Мой отец умер в мой день рождения. А сейчас передо мною стоит монстр, который сломал мою жизнь. И я отомщу ему. За все.