Не отпускай меня

Сознание возвращалось мучительно медленно, по крохотным крупицам, принося вместе с волнами боли и жара тонкий писк незнакомых приборов. С первой попытки у Хани не получилось открыть глаза. Она бы с удовольствием приподняла свои веки пальцами, вот только руки не слушались и будто задеревенели. Наконец ей удалось разодрать ресницы и увидеть в клубах тумана белоснежный потолок с одиноко мерцающей люминесцентной лампой. Чтобы повернуть голову — сил уже не хватило. Тогда Хани хотела громко позвать по имени… Кого? Она не знала. Но кого-то близкого и родного, чтобы пришёл и успокоил. Объяснил, где она находится и почему так плохо. Взял за руку, которую она всё так же не чувствует. Коснулся тёплыми губами лба, согрел дыханием. Вот только во рту — трубка, а язык будто присох к нёбу. Окончательно вымотанная Хани вновь закрыла глаза и провалилась в зыбкий, беспокойный сон. *** — Почему она не открывает глаза, доктор?! — Успокойтесь! Мы вкололи ей снотворное. Скоро ваша сестра очнётся! — А она точно вышла из комы? Может, вам показалось? — Молодой человек, возьмите себя в руки! Вместо того, чтобы истерить, лучше бы порадовались, что Хани пришла в себя! Её травмы были не совместимы с жизнью, а девочка всё равно выкарабкалась! Поразительное желание жить… — Целый месяц… Целый грёбаный месяц она не открывала глаза! — Сехун, может попросить медсестру принести воды? Хани чуть нахмурила лоб, но глаз не открыла, продолжая слушать тихую беседу. Она пришла в себя внезапно и самочувствие было ещё отвратнее, чем в прошлый раз. Отчаянно цепляясь за обрывки услышанных фраз, девушка пыталась понять, где она и почему здесь оказалась. Её память обрывалась, почему-то, в салоне самолёта, летящего над океаном в сторону жаркой Мексики, а дальше пустота. — У Хани был проломлен череп, сломаны три ребра, закрытые переломы ног, тяжёлая травма позвоночника, вывихи обеих рук. Не мудрено, что организм месяц находился в коме — ему было не под силу справиться с таким количеством травм… Вспышка! Ещё одна! И ещё! — Ты не можешь этого сделать! Бэк, я умоляю тебя, не надо! — Ты хочешь, чтобы мы оба погибли? Пронзённая воспоминанием, Хани резко распахнула ресницы и уставилась невидящим взором в потолок. Она вспомнила. Всё, до мелочей. Бэкхён. Верёвка. И удар. — Хани, малышка, ты меня слышишь?! В поле зрения возник всклокоченный, будто разом постаревший на десять лет Сехун. Если бы не оттаскивающая его за плечо женщина-врач, он точно раздавил бы сестру в объятиях. Вот только Хани не разделяла его восторга. Напротив, она готова была крикнуть в лицо доктора, что та нагло лжёт. Она не хочет жить! Она бы лучше навсегда осталась в той темноте, откуда нет выхода. Всё лучше, чем открывать глаза и понимать, что всё потеряно. И она потеряна. Хани молча заплакала и закрыла глаза, не зная, как ещё попросить всех убраться из палаты, перед уходом отключив многочисленные трубки и аппараты. *** Лишь оказавшись на больничной койке, Хани в полной мере осознала значение слова «депрессия». Она была чёрной и густой, будто гуашь. Пахла сырой землёй и перегноем. Окутывала, будто крепко сплетённая паутина, давила на и без того разломанную грудную клетку, замораживала. У девушки не было сил на истерики или споры. Её дни проходили, как в тумане, один за другим. Серые, пустые и холодные. Она молчала, будто с возможностью ходить, потеряла умение разговаривать. Была всего лишь немым зрителем пьесы под названием «Моя жизнь». Её утро начиналось с того, что пожилая медсестра приносила на подносе завтрак, состоявший из овсяной каши и чашки зелёного чая. Хани отказывалась есть, молча отворачивая голову, тогда ей в рот бесцеремонно засовывали пару ложек, грубо вытирали испачканные губы салфеткой и уходили, не забыв оставить кружку на тумбочке. Затем приходила врач — уставшая женщина с сединой на висках. Она осматривала Хани, вертела из стороны в сторону. Назначала очередные прогревания, массажи и таблетки. Что-то говорила о том, что девушка идёт на поправку, но так тускло и неубедительно, будто сама верила с трудом. Потом обед. Овощной суп, рис с кусочками мяса и, о чудо, сок. К счастью, в это же время приходил Сехун. Садился у кровати сестры и с упоением её кормил, будто маленькую. Хани смотрела на него — худого, неопрятного, с тёмными кругами под глазами, и плакала. Брат делал вид, что не замечает её слёз. Торопливо рассказывал о новостях, происходивших в мире; о новой песне, написанной Исином; об И Ри, которая сменила работу и передаёт ей огромный привет. Были лишь две темы, которые Сехун никогда не затрагивал — Мексика и Бэкхён. Он упорно обходил их в своих монологах, а поскольку Хани в беседе никогда не участвовала, то и умалчивать об этом было проще. Вначале ей и вправду было наплевать на Бэка, но уже через пару недель в груди начала разрастаться глухая тревога. Брат ничего не говорил о B.E.D., и Хани не знала, продолжают они выступать или давно разбежались. А самое главное — в порядке ли сам Бэкхён? Возможно, он тоже получил травмы? Но днём Хани не решалась спросить, а вечером, когда Сехун уходил и она с головой погружалась в мрачный сумрак холодной палаты, с замиранием сердца слушала шорох осеннего дождя, хлещущего по крыше, и смотрела на свои замотанные бинтами ноги, всё желание узнавать о судьбе Бэка пропадало. Тоже разбился? Великолепно! Чувствует угрызения совести? Прелестно! Стал наркоманом? Так ему и надо! — Иди к чёрту, мерзкий ублюдок! Я ненавижу тебя! — сипло шептала Хани, крепко сжимая кулаки, ещё чувствуя боль в вывихнутых плечах. Но ночь проходила, а вместе с ним наступало новое утро с овсяной кашей и бесцеремонной медсестрой. И глупое желание выяснить, всё ли в порядке, начинало точить изнутри. Но Хани знала — главное дожить до ночи, а там отпустит. *** Спустя два месяца, проведённых в больнице, Хани наконец выписали и впервые посадили на инвалидную коляску. При этом «торжественном» событии присутствовал весь медперсонал больницы — нянечки, массажисты, медсёстры и уставшая женщина-врач. Пока Хани беспокойно ёрзала на кожаном сиденье, а Сехун внимал многочисленным наставлениям доктора, аккуратно складывая в кожаную папку очередную кипу рецептов, уборщица уже меняла постельное бельё на койке Хани, готовя это место для нового больного. — Ну, мы поехали! — вздохнул Сехун, сложив папку на колени сестры. — Хани, попрощайся со всеми! Девушка благодарно мотнула головой, не глядя ни на кого конкретно, и поджала губы, готовясь расплакаться. Персонал что-то сказал на прощание, но она их не слышала — кровь стучала в ушах от осознания, что придётся покинуть стены ставшей родной больницы. Пока брат катил коляску по длинному коридору, Хани мелко дрожала и цеплялась пальцами за ручки кресла. Она бы с удовольствием из него выпрыгнула, вот только всё, что было ниже пояса, не чувствовала. Теперь в её теле были лишь голова и руки, всё остальное — чужое, будто из камня. Когда Сехун заботливо натянул на неё куртку и вызвал лифт, Хани вцепилась в его руку и испуганно округлила глаза. — Эй, ты чего? — брат присел на корточки и поправил шапку, сползшую на глаза сестры. — Всё хорошо, правда! И Ри приготовила обед, Исин обещал в гости заглянуть. Они очень по тебе соскучились! Я просил их не приходить в больницу, чтобы не травмировать тебя лишний раз, но ты не сможешь вечно прятаться от них. Ведь они — твои друзья! Створки лифта распахнулись и Хани закатили в кабину, поставив в углу, будто горшок с фикусом. Она старалась забыть позорную сцену во дворе больницы, когда Сехун заталкивал её деревянное тело в автомобиль, едва не уронив вниз лицом на скользкую заснеженную дорожку. Наконец они загрузились в салон и машина мягко тронулась с места. Хани ехала на заднем сиденье и задумчиво смотрела в окно — мыслей не было, только щемящая пустота и тревога. Волнение вернулось в тот момент, когда её вновь погрузили в лифт, теперь уже в доме брата, и нажали кнопку четырнадцатого этажа. Кабина мягко поднималась, успокаивающе жужжа, а Хани тихо плакала, отчаянно не желая видеть кого-то и делать вид, что всё в порядке. Стоило Сехуну надавить на звонок, как за дверью раздались шаги и щёлкнул замок. На пороге квартиры выросла стройная фигурка И Ри в милом цветастом фартуке и собранными в пучок на затылке волосами. Бросив взгляд на Хани, улыбка девушки померкла, но усилием воли она вновь фальшиво растянула губы. — Привет, любимый! — чмокнув Сехуна в щёку, И Ри села на корточки и сжала холодную ладошку Хани. — Привет, подруга! Девушка пристально посмотрела на неё и мрачно отвела взгляд, незаметно выдернув руку. И Ри сделала вид, что ничего не случилось, и помогла Сехуну завезти коляску в дом. — Исин позвонил и сообщил, что не сможет приехать. Он очень извиняется, у него там какие-то проблемы с Бэк… — И Ри запнулась на полуслове и картинно хлопнула в ладоши. — Курица! Ой, мамочки, вот я растяпа! Пока девушка хлопотала на кухне, Сехун снял с сестры куртку и шапку, а потом повёз в ванную мыть руки. Сам намылил ладошки, смыл пенную воду и насухо вытер полотенцем, напоследок щёлкнув Хани по носу. В отличие от И Ри, его улыбка не казалась натянутой. Девушка знала, что брат счастлив, просто не осознаёт всех последствий её травм. Сама же Хани давно добралась до сути. За столом царило неловкое молчание. И Ри завела пару тем, но они незаметно сошли на нет, и дальше обедали в тишине. В качестве фона работал телевизор, и Хани задумчиво смотрела в экран, размазывая салат по тарелке. Есть не хотелось, тем более, что кресло оказалось довольно низким, и девушка чувствовала себя карликом, севшим за стол к великанам. — Будешь жить с нами! — торжественно объявил Сехун, подвозя сестру к её новой комнате. — И Ри всё приготовила, чтобы тебе было удобно. Если что стрясётся, сразу нас зови! Хорошо? Хани неловко кивнула, и парочка, чуть помявшись на пороге, тихонько вышла, прикрыв за собой дверь. Сама же девушка внимательно рассмотрела вверенную ей территорию и шумно шмыгнула носом. Раньше это была спальня И Ри и Сехуна, теперь же они перебрались в гостиную. В центре стоял разобранный диван, рядом небольшой шкаф для одежды. Тумбочка с зеркалом, на которой лежали её ноутбук и мобильный телефон. А в углу комнаты мольберт — тот самый, на котором она рисовала в их доме на берегу моря. Сехун съездил за ним специально для неё? Глаза наполнились слезами и Хани, неумело передвигая коляску, попыталась подъехать к мольберту. Она даже отсюда чувствовала запах краски, пахнущей иначе, чем её депрессивная жизнь в больнице — намного свежее и приятнее. Вот только подъехать к мольберту так и не удалось — колесо зацепилось за ковёр и отказалось двигаться. Как бы Хани ни дёргалась, ни хваталась за ручки, кресло будто приварилось к полу. Отчаянно разрыдавшись, она закрыла ладонями лицо и даже не услышала, как в комнату зашёл Сехун. Присев перед сестрой на корточки, он аккуратно отнял влажные руки от щёк и прижал девушку к себе. — Поплачь, пожалуйста! Только не молчи, Хани! Скажи хоть что-нибудь, прошу тебя! — шептал брат, целуя спутанные волосы, гладя бледные впавшие щёки сестры. — С… с… спас… — Спасибо? Ты хочешь поблагодарить меня? — догадался Сехун. Хани лишь кивнула, повиснув на шее брата. Слёзы, что она упорно сдерживала в течение долгих месяцев, наконец вырвались наружу и теперь обжигали щёки горячими ручейками. Вся боль вытекала из неё крохотными солёными слезинками, но легче не становилось, хотелось кричать, сойти с ума, лишь бы не видеть и не чувствовать ничего. — Я люблю тебя, Сехун! — едва ворочая губами, призналась Хани. — Я тебя тоже люблю, маленькая моя. Прости, что не уберёг, — шептал брат, целуя холодные пальцы. — Лучше бы я там оказался. Только бы ты… — Замолчи! — Хани прижала его голову к груди и зарылась ладошкой в растрёпанные волосы. — Что мне теперь делать, Сехун? Как жить? Брат поднял широко распахнутые, полные слёз глаза и растерянно моргнул. — Я больше никогда не смогу ходить. Я инвалид. Это всё, финиш. Я никому не нужна, — утвердительно произнесла Хани. Её голос от долгого молчания сипел и срывался, но она была уверенна в своих словах, что лишь больше пугало Сехуна. — Доктор Чон сказала, что в Германии делают операции на позвоночнике! Мы накопим денег и отвезём тебя туда! — с жаром произнёс брат, крепко сжимая колени девушки, будто боялся, что она убежит. — Тебе нужно копить деньги на свадьбу, на лечение мамы, да мало ли на что? Я должна сама о себе позаботиться, Сехун. Ты и так много для меня сделал… — Не говори так! — Я буду вам с И Ри обузой! — воскликнула Хани и тут же закашлялась. — Я не позволю тебе уйти, Хани. Не оставляй меня! И она осталась, как будто у неё был выбор. https://vk.com/topic-43930213_30584749 — не забываем участвовать в конкурсе~~