Не отпускай меня

И Ри вернулась через три дня. Зарёванная и подавленная, она вошла в дом под руку с Сехуном, а Хани, вышедшая на звук, поспешно скрылась в своей комнате. Девушки больше не разговаривали, умело игнорируя друг друга, Сехуну же с трудом удавалось балансировать на хрупкой грани, стараясь не обделить любовью ни невесту, ни сестру. В те дни, когда И Ри была дома, Хани не покидала пределов своей комнаты, не рисовала, даже с кровати не вставала. Смотрела фильмы или читала книги, или просто подолгу устремляла взгляд в никуда, лишь ближе к вечеру отзываясь на голос Сехуна, зовущего её на ужин. Сидя за столом, девушки упрямо молчали — никто не хотел мириться первой, ни одна не желала делиться Сехуном. Тем не менее, Хани осознавала, что является лишней. И хоть с недавних пор она и не считала И Ри идеальной партией для Сехуна, но и вмешиваться в жизнь брата не собиралась, справедливо полагая, что ему виднее. — Ты слишком много для меня сделал! Я не хочу быть обузой! — уговаривала она брата на протяжении нескольких месяцев. Сехун же неизменно отказывал просьбам сестры, продолжая убеждать скорее себя, чем её, что всё образуется и будет, как прежде. Тогда Хани решила подключить своего лечащего врача, на приёмы к которой ходила каждые две недели. — Это хорошая идея, — одобрила она предложение девушки. — Только не забывайте, что за Хани нужен особый уход. Одной ей не справиться! — Поэтому она и будет жить со мной! — Сехун раздражённо прервал доктора и бросил на сестру нечитаемый взгляд. — Но там же природа и свежий воздух! Скоро наступит весна — ты хочешь, чтобы я продолжала сидеть в бетонной коробке и смотреть на жизнь через стекло?! — гневно сжав кулачки, возмутилась Хани. — Мы будем гулять во дворе… — Я не буду гулять во дворе! На меня все будут смотреть и тыкать пальцем! Я не хочу быть посмешищем! — тихий голос зазвенел от слёз и, лихо развернув коляску, Хани покинула кабинет. — Сехун, вы же видите, как ей тяжело, — врач приподняла очки и устало потёрла переносицу. — Пойдите навстречу — если Хани хочет жить у моря, дайте ей такую возможность. — Но я не понимаю, что её не устраивает? Мы ухаживаем за ней, во всём помогаем и поддерживаем. Да, пару раз случались конфликты, но сейчас всё в прошлом! — упрямо доказывал парень. — Для Хани это навязчивая идея. Попытка доказать, что она сильная и сможет жить самостоятельно. Решать вам, но я бы посоветовала прислушаться к словам сестры, — сказала на прощание доктор. Но и после этого Сехун не решился на переезд. Делая вид, будто всё в порядке и эта тягостная тишина за столом — само собой разумеющееся, он не оставлял попыток примирить девушек. Вот только Хани, как бы ни старалась, не могла простить произнесённые И Ри в горячке слова, а И Ри не могла смириться с тем, что для жениха сестра важнее её самой. Хани медленно задыхалась в стенах душной квартиры, всё больше погружаясь в себя. Зима понемногу отступала, снег таял, а почки на деревьях набухали. Воздух с каждым днём прогревался всё сильнее, солнце заходило позже прежнего, до самого вечера освещая комнату яркими тёплыми лучами. Вот только Хани не было дела до весны — она сидела перед замазанным чёрной краской холстом и сравнивала его со своей жизнью, такой же беспросветной и тусклой. Под толстым слоем гуаши она пыталась спрятать свою боль, разочарование и щемящее одиночество. Вот только чувства не исчезали — они были внутри неё, как будто Хани и есть пропитанный чёрной краской холст. И каждую ночь один и тот же сон: бездонные глаза Бэкхёна, его холодная ладонь и просьба не отпускать. И неизменное падение. Вот только во сне Хани ни разу не долетала до дна пропасти — за пару сантиметров до земли мираж рассеивался, возвращая её в реальность. Вместо пыльных камней — чистая простыня; крика горного орла — звон чужого будильника; и Бэка нет, только саднящая рана в груди, как немое свидетельство того, что он был. Набирая номер друга, Хани ни на что особо не надеялась, но Исин искренне обрадовался и на протяжении пяти минут твердил о том, как скучал и ждал звонка. Девушка слушала его, не говоря ни слова, и плакала — потому что тоже соскучилась и чувствовала себя счастливой. Друг приехал в тот же вечер с букетом тюльпанов и шоколадным тортом. Увидев Хани в инвалидном кресле, неловко сел на корточки и взял её за руки. Коснулся губами ледяных пальцев и счастливо выдохнул, не сводя с девушки искрящихся глаз. И никаких вопросов о том, почему она пряталась столько времени — Исин всегда знал её лучше других и не спрашивал о том, на что заведомо не мог получить ответа. И Ри и Сехун ещё были на работе, поэтому они спокойно пили чай на кухне и болтали о приятных сердцу мелочах. Вспоминали детство и школьные времена, первый поход в горы, учёбу в университете. Хани была благодарна Исину за то, как ловко он обходил неприятные ей темы, не акцентировал внимания на инвалидности, и что в глазах его не было ни любопытства, ни сочувствия. — Почему ты так хочешь вернуться в наш город? — услышав об идее Хани, изумился Исин. — Потому что Сехун устал. Ты видел, как он похудел? Он почти не спит, у него куча подработок. Ему надо лечение мамы оплачивать, а тут ещё я, — девушка нервно теребила край кофты и кусала губы. — Меня уже не вылечить. Операция слишком дорогая, а вероятность того, что она поможет — неоправданно низкая. Так пусть Се потратит эти деньги на свадьбу и будет счастлив с И Ри. — Брат любит тебя. Ты же знаешь! — тряхнул головой Исин. — Я знаю, поэтому и хочу уехать. Он почти согласился, у него один аргумент остался — что там за мной некому будет присматривать. — Ну, тоже мне проблема! — фыркнул друг. — Мои родители живут на соседней улице. Они всегда готовы прийти на помощь. Хочешь, я поговорю с Сехуном? — Очень хочу! Мне кажется, только ты его сможешь убедить! — слабая улыбка коснулась губ Хани и тут же погасла. — Я рада, что ты пришёл. Прости, что не общалась с тобой столько времени. — Я всё понимаю, — кивнул парень. — И выбрось из головы плохие мысли — ты ещё будешь ходить, Хани! На следующий день Сехун дал своё разрешение на переезд. *** Пока грузчики разгружали вещи, Хани жадно подставляла лицо свежему ветру и протягивала руки к морю, звучно разбивающемуся волнами о берег. Стараясь не обращать внимания на любопытных соседей, выглядывающих из-за заборов, девушка пыталась подъехать поближе к воде, но колёса коляски застревали в гальке, мешая движению вперёд. — Это безумие, Хани! Не понимаю, как Исин смог меня уговорить, — продолжал ныть Сехун. — Всё будет хорошо, братик! — хитро улыбнулась сестра, чувствуя себя как никогда счастливой и свободной. — Звони мне каждый день! Всегда держи телефон при себе и отвечай на все мои звонки! — в сотый раз повторял Сехун. — В холодильнике есть продукты. Родители Исина будут за тобой приглядывать. Если тебе будет плохо или захочешь вернуться — позвони, и я тут же приеду! — Иди сюда, — мягко позвала Хани. Когда брат сел на корточки, она обхватила ладошками его щёки и ласково поцеловала в лоб. — Тебе пора возвращаться, уже поздно. — Как ты будешь без меня? — в карих глазах стояли слёзы, но Сехун их ни капли не стеснялся. — Не знаю, — пожала плечами Хани. — Но я попробую, правда. Знаешь, я всё время цеплялась за других людей, будто пыталась прожить чужие жизни. А сейчас понимаю, что должна найти себя. Пожалуйста, Сехун, уезжай и ни о чём не думай! Когда брат всё же отправился в путь, его сменили Чжаны-старшие. Знавшие с самого начала о несчастье, приключившемся с Хани, они, как и их сын, нарочито не обращали внимания на инвалидность девушки. Пока женщина помогала с приготовлением ужина и развлекала Хани весёлыми историями, мужчина колдовал над входным порогом, что-то подпиливая и приколачивая — чтобы было удобнее перебираться через него на коляске. Ужинали тоже все вместе, как в старые добрые времена. Тёплые шутки, дружный смех, убаюкивающий шум телевизора. Но стоило за гостями закрыться двери, как на Хани навалилось ни с чем не сравнимое, глобальное одиночество. Она и раньше знала, что одинока, что у неё почти никого не осталось, но сейчас, впервые поздно ночью в пустом доме, Хани ощутила на себе всю тяжесть этого непростого чувства. Включив во всех комнатах свет, прибавив громкость в телевизоре, она долго мыла посуду и переставляла вещи на полке. Несколько раз проверила, заперта ли дверь на замок, позвонила Сехуну и убедившись, что он в целости и сохранности, соврала, что идёт спать. Вместо этого она подъехала к окну, выходившему на море, приоткрыла створку и закрыла глаза, растворяясь в шуме прибоя и темноте ночи. Только бы полегчало, только бы отпустило… *** Утро встретило Хани там же — у окна. Тело затекло от неудобной позы, а возможности размять косточки у девушки не было, разве что потянуться во все стороны. Решив начать день с прогулки во дворе, Хани распахнула дверь и удивлённо замерла — на крыльце стояла корзина со свежим хлебом и фруктами. Мысленно поблагодарив родителей Исина, девушка отнесла продукты на кухню и вновь выехала на улицу. Шёл апрель и было ещё прохладно, но куда ни брось взгляд, всё начинало зеленеть и цвести. Объезжая по кругу скромные угодья семьи О, Хани решила, что неплохо было бы засадить клумбу цветами — всё равно на большее у неё не хватит сил. Когда тётушка Вэй заглянула к Хани, то обнаружила её увлеченно копающейся в земле. Даже щёки девушки были перепачканы, но она упорно ковыряла чернозём лопаткой, не забывая поливать водой из небольшой пластмассовой лейки. — Что это ты удумала, Хани? — крикнула женщина, подходя ближе. Смутившись, девушка молча указала на пакетик семян, зажатый в ладошке, и неуверенно улыбнулась. — Тебе нельзя напрягать спину, — посетовала тётушка. — Давай я помогу… — Не надо, — поспешно отказалась Хани. — Я сама. И уже позже, чтобы скрыть неловкость и некоторую грубость, она подняла взгляд на задумавшуюся женщину и растянула губы в улыбке. — Спасибо за продукты! — Какие продукты? — искренне удивилась тётушка Вэй. — А разве… — Хани замялась и махнула рукой. — Впрочем, неважно! Но на следующий день на крыльце её вновь поджидала корзинка. На этот раз в ней, кроме продуктов, нашлись несколько пакетов с семенами и гораздо более удобная лопатка с длинной ручкой. Вместо благодарности Хани разволновалась. Кто-то следил за ней? Что этому человеку нужно? Почему, если он хочет помочь, то лично не отдаст корзину? Погружённая в непростые мысли, Хани вновь занялась делами. На этот раз она устроила в доме генеральную уборку. Было немыслимо сложно разъезжать по узким, непредусмотренным для коляски комнаткам и тащить за собой швабру и ведро с водой. С непривычки ломило и спину, и руки, даже бесчувственные ранее ноги, кажется, онемели пуще прежнего. — На верхних полках пыль, — сказала девушка самой себе, задрав голову рядом с книжным шкафом. — Делать нечего, пусть пауки вьют там свою паутину. Вечер прошёл в компании скучной дорамы по центральному каналу и часового разговора с Сехуном, который устроил очередной промыв мозгов и завёл старую пластинку про «а не вернуться ли тебе в Сеул?». Как Хани ни старалась, не смогла доказать брату, что здесь ей проще и лучше, чем в душной камере под названием «квартира». Когда стрелки часов приблизились к полуночи, девушка в очередной раз проверила замок на двери, выключила свет в комнатах и добралась до спальни. Закусив губу, напрягла мышцы рук и с тихим стоном перебралась на кровать. С трудом улеглась, поправляя неподвижные ноги, завела будильник на пять утра и неожиданно быстро уснула. Вместе с первыми лучами солнца Хани уже была во всеоружии. Поставив коляску аккурат рядом с окном, выходившим на калитку, она спряталась за занавеску и открыла принесённую с собой книгу. Вот только вместо остросюжетного романа, в голову лезли совсем другие мысли. Например, то, что ей сегодня нужно впервые самостоятельно принять ванну. Сехун постарался на славу и купил специальную для инвалидов, с низкими бортиками. А ещё было бы неплохо засеять семенами и вторую клумбу. Тогда бы, с наступлением лета, весь дом утопал в цветах, и Хани было что рисовать на девственном холсте. В седьмом часу утра она пожалела, что всё это затеяла и поднялась в такую рань. Но стоило отвернуться от окна и отложить в сторону книгу, как тишину разрезал тихий скрип калитки и торопливые шаги. Вцепившись ослабевшими пальцами в ручки коляски, Хани медленно обернулась и увидела сгорбленную мужскую фигуру, идущую с корзинкой наперевес. Незнакомец бесшумно подошёл к крыльцу и, смахнув с него невидимую пыль, осторожно поставил свою ношу. Но стоило поднять голову, как Хани его узнала и в ужасе отъехала подальше от окна — кажется, Бён-старший не заметил чужого отчаянного рывка.