Услышанный во второй жизни

      Эрика не соврала. Она вернулась через пару часов. Без родителей. Из-за чего Сеня испытал облегчение. Крохотная часть в его мозгу продолжала кричать, что это все ложь, что Эрика передумает, и он вернется к тому, что было.       Но она не передумала, и он был невероятно этому рад.       По крайней мере, до тех пор, пока не начались обследования и не был озвучен диагноз: компрессионный перелом позвоночника в поясничном отделе. Это означало, что всю оставшуюся жизнь он проведет в инвалидном кресле.       Он слушал врача о том, что ему еще очень повезло, что многие люди жили с таким диагнозом и были вполне счастливы, и с закрытыми глазами он пытался решить для себя, что же отныне чувствовал.       Страх. Боль. Отчаяние…       Смирение.       Если подумать, решил он, то ноги — это еще малая жертва, главное — руки целы, он все еще мог заниматься тем, что больше всего любил. Писать. Он с детства мечтал стать писателем. И к своим семнадцати годам создал более двухсот историй разной длины, от новелл до романа. Даже парочка очерков затерялась. Но родители всегда считали это глупостью. Теперь он мог писать, не боясь, что кто-то отберет у него тетрадь или удалит все с компьютера. Ноги — это малая жертва. Подумаешь, не сможет ходить…       — Что, суицидник, не ожидал такого? — изумленный восклик Эрики «Саша!» был незамечен. — Думал, выпрыгнешь в окошко и отделаешься легким испугом? — он яростно посмотрел на ухмыляющегося Сашу. — А тут на тебе! Остался без ножек, — говорящий уселся в кресло, картинно закинув одну ногу на другую.       — Иди к дьяволу, приемыш, — тихо прорычал он, также игнорируя окрик Эрики «Сеня!». — Я вновь начну ходить, чего бы мне это ни стоило!       Саша удивленно приподнял брови, в то время как Сеня пораженно застыл, осмысливая сказанное. Он ведь смирился… Решил, что ноги не так уж и важны…       — Надеюсь, я к тому времени буду еще не очень старым, — усмехнулся Саша.       Сеню передернуло, когда по телу пробежала дрожь. Он вцепился ладонями в одеяло, пытаясь сдержать собственные эмоции.       Он мог врать другим, мог притворяться сколько хотел, что случившееся ничуть его не задело, но себе врать он не мог, как бы сильно этого ни хотел.       Он не чувствовал никакого смирения и принятия. Не чувствовал никакой радости, что пострадали «всего лишь» ноги. На самом деле он был в ярости. Ему хотелось кричать, пока голос не охрипнет. Хотелось уничтожить все, до чего мог дотянуться. Хотелось сделать кому-нибудь так же больно, как было больно ему. Ему хотелось, чтобы все вокруг страдали и в первую очередь чтобы это были его родители за то, что по их же вине отныне он был прикован к инвалидной коляске, а они где-то праздновали полученные от Эрики права на владение бизнесом. Затем он хотел, чтобы страдал весь персонал больницы, что улыбался ему своей искусственной, «подбадривающей» улыбкой и даже не пытался скрыть жалость в глазах.       Да к черту вас и вашу жалость!       И в конце он хотел бы, чтобы страдал этот ненавистный, раздражающий приемыш, вечно крутящийся в палате с безразличным лицом и доводящий до белого каления каждым своим словом.       Он глубоко задышал, изо всех сил стараясь удержать контроль над своими эмоциями. Но когда от злости на глаза подступили слезы, он опустил голову, не желая, чтобы кто-нибудь принял их за признак слабости или отчаяния.       Нет.       Не дождетесь.       Он не собирался плакать от жалости к себе. И он вовсе не собирался всю жизнь провести в чертовом кресле. Он будет ходить. Ходить, бегать, прыгать, танцевать. Он еще покажет всем, кто считал, что он больше на это неспособен.       Эрика перевела взгляд с довольного сына, активно строчащего в телефоне, на притихшего племянника. «Что же, — подумала она. — В конечном итоге они или поубивают друг друга, или поубивают друг за друга».       — Ладно! — чересчур воодушевленно воскликнула она, хлопнув в ладоши, привлекая внимания двух подростков. — Давайте сваливать отсюда!       — Что? — хмуро спросил Сеня, глянув на нее покрасневшими глазами, на что она благоразумно не стала заострять внимание.       — Ты забыл? Ты освобожден из этой адской обители.       Сеня растерянно моргнул пару раз, пока не вспомнил, что утром его действительно обещали сегодня выписать.       Сев на кровати, он с ненавистью уставился на инвалидное кресло, впритык стоящее к постели. Эрика и даже Саша подались вперед, но остановились, натолкнувшись на его твердый взгляд. Теперь это была часть его жизни и он должен научиться самостоятельно с ней справляться.       Взявшись одной рукой за подлокотник, а другой упершись в сиденье, он попробовал подтянуться, но его руки не были подготовлены к перемещению всего тела без помощи ног; в итоге он лишь бесполезно дернулся на месте. Прикрыв глаза, он мысленно досчитал до трех, вместо того чтобы толкнуть кресло в стену в надежде, что оно разобьется, после чего попробовал еще; и в этот раз ему удалось немного придвинуться к креслу. Такими темпами, подумалось ему, он явно накачает себе руки, чего никак не мог сделать раньше. После нескольких попыток он все же затащил себя в кресло и развернулся, уставившись на ставшие бесполезными ноги, все еще находящиеся на кровати. Сцепив зубы, он неспеша отъехал назад и аккуратно опустил одну ногу на подножку, а затем вторую. Его не покидало чувство сюрреалистичности происходящего.       Иметь ноги, но не иметь возможности ими управлять.       Это было так странно.       Абсолютный абсурд.       — Сеня? — оторвала его от созерцания своих бесполезных ног Эрика. — Мы можем ехать?       — Да, конечно, — он улыбнулся ей, хотя его улыбка не достигала глаз.       Он смог отъехать от палаты всего на пару метров, когда почувствовал, что руки налились тяжестью, а крутить колеса становилось все труднее с каждым оборотом. Мышцы протестующе заныли, и Сеня мгновенно преисполнился огромным уважением ко всем людям в инвалидных креслах. Особенно вспомнив, что некоторые участвовали на креслах в гонках или играли в баскетбол. Эти люди однозначно обладали сверхруками. Он должен был рассказать о них всему миру. Он должен написать о них историю.       Искоса поглядывая на Сеню, Эрика заговорила:       — Я подумала, что тебе будет тяжело, и купила кресло с электроприводом. На самом деле два. Они такие прикольные и разгоняются до восьми километров в час. Мы с Сашей гонки устроили по саду. Представляешь, Саша не справился с управлением…       — Мама! — прикрикнул Саша, но Эрика договорила.       — … и как птичка влетел в пруд.       Сеня, посмотрев на Сашу, представил картину, как тот летит в пруд, размахивая руками и крича, и засмеялся в голос, жалея, что пропустил столь чудное зрелище.       — Чего ржешь, суицидник? — зло прищурившись, огрызнулся Саша.       — Саша! — одернула его Эрика, а потом, наклонившись к Сене, зашептала. — Ты только ему не говори, но у меня есть видео его купания, приедем домой — покажу.       — Обязательно! — продолжив смеяться, кивнул Сеня.       Возле больницы их ждал темно-синий Ниссан. И это все, что Сеня знал об автомобиле, потому что он в них совсем не разбирался.       Им навстречу из машины вышел мужчина лет тридцати, в черных брюках и белой рубашке с короткими рукавами. При виде него глаза Сени заблестели, и он дернулся ему навстречу, забыв о ногах, и непременно грохнулся бы на асфальт, если бы в последний момент его не подхватили сильные руки, удержав на месте.       — Сенька! — бодро воскликнул мужчина, возвратив его в кресло и сжав в крепких объятьях.       — Дядя Олег! — ответив объятиями, тепло ответил он, стараясь не обращать внимания на выступившие слезы из-за его провала.       — Хех, парень, ты все такой же невесомый! Совсем не ешь?       — Ничего подобного! Просто в больнице ужасно кормят.       — Ну да, как же, — усмехнулся дядя Олег, разорвав объятия, но все еще удерживая руки на костлявых плечах Сени. — Сколько ты весишь? Давай, колись!       Отведя взгляд в сторону, Сеня начал насвистывать незатейливую мелодию, вызвав нежную улыбку как на лице дяди Олега, так и на лице Эрики, что наблюдала за ними.       — Что? Не слышу.       — Шестьдесят килограмм с лишним, — нехотя пробурчал Сеня. Дядя Олег цокнул языком.       — Ничего, мы тебя откормим!       — Угу, мы его откормим, а он опять в окно сиганет, — проворчал Саша. — Прям как свиней…       — Александр! — воскликнула Эрика. Саша поднял ладони вверх и направился к машине. Дядя Олег крякнул, глядя на него.       — Если я его убью, меня оправдают? — спросил Сеня, прожигая спину Саши своим взглядом.       — Лучше не рисковать и нанять киллера.       — Арсений, Олег! — закричала Эрика, почувствовав, как подступала головная боль. Сделав невинные глаза, Сеня и дядя Олег заспешили к автомобилю.       Эрика покачала головой, сдержав тяжелый вздох. «Никто не нанимает киллера, — подумала она. — В том числе и я».       Дядя Олег, осторожно усадив Сеню на заднее сиденье и закинув в багажник его личный транспорт, сел на водительское место, рядом с ним устроилась Эрика. Заставив Сеню и Сашу пристегнуть ремни, дядя Олег завел машину, и они наконец поехали домой.       Пока мелькали серые, невзрачные многоэтажки, Сеня болтал с дядей Олегом, догоняя прошедшие три года, что они не виделись. Мужчина работал у Эрики водителем уже пять лет, и при первой их встрече они с Сеней сразу же нашли общий язык. Несколько раз дядя Олег «воровал» Сеню из дома и водил на футбольные матчи, а однажды, никому ничего не говоря, они на два дня уехали на море. Досталось им обоим потом знатно, но это того стоило. Когда же у Сени возникала заминка в историях, связанная с техникой, то за помощью он в первую очередь обращался именно к дяде Олегу, который всегда объяснял все очень досконально и неспеша.       Предавшись воспоминаниям, Сеня не заметил, как они выехали за город. Теперь с правой стороны находилась сплошная зелень: трава, деревья, кусты, а слева — высокая каменная стена. Ему она всегда казалась одновременно бесконечной и волшебной, словно по ту сторону прятался совсем другой мир.       Как Нарния или Страна Чудес.       Конечно, он знал, что на самом деле там не было ничего примечательного, скорее он даже разочаровался бы, если бы попытался проникнуть за стену, поэтому он этого никогда и не делал. Некоторым вещам лучше так и оставаться загадками, чтобы не нарушать их чарующую притягательность.       Наружная сторона стены была исписана разнообразными граффити и далеко не культурными выражениями, отчего он фыркнул, поразившись мелочной фантазии некоторых людей. Поэтому граффити в виде разноцветной, яркой надписи высотой в два метра и шириной в пять метров особенно сильно бросался в глаза.       Он улыбнулся, глядя на слово «ЖИВИ», что словно бы выпирало из стены. Внизу стояла почти незаметная на фоне самого граффити подпись «Hektar». У него в груди потеплело от того, что и граффити, и подпись совсем не поблекли.       — В темноте все еще светится? — поинтересовался он, проводив взглядом надпись.       Саша повернулся, хмуря брови. Эрика взглянула в боковое зеркало и кивнула, а дядя Олег ответил:       — Конечно! Чего ему не светиться? Другим, вон, по пять лет, так они до сих пор светятся.       — Ты видел это граффити? — спросил Саша.       — Пф-ф, я его нарисовал, — довольно заявил Сеня. По тому, как вытянулось лицо Саши, он понял, что тот не ожидал такого поворота событий.       — То есть, ты — Хектар?       Глаза Сени округлились.       — Боже, как тебе это в голову пришло? Какой «Хектар»? Нектар! — он покачал головой. — Нектар — фрукты — лето — яркие краски. Можно было по надписи догадаться, она же такая цветная. Живи ярко! Хотя на самом деле я вкладывал другой смысл в это граффити.       — Какой? — в глазах Саши мелькнул интерес.       — «Живи, как подсказывает тебе сердце».       Интерес в глазах Саши сменился весельем.       — О, значит, твое сердце подсказало тебе выпрыгнуть из окна, — Саша засмеялся.       — Саша! — обернувшись, одернула его Эрика, но было уже поздно; гнев, что копился в Сене все эти недели, прорвался наружу. Сжав кулак, он бросился на Сашу, но из-за глупых, бесполезных ног не смог ни придвинуться ближе, ни взобраться на сиденье, поэтому вместо носа удар зацепил скулу. Саша дернулся назад, приложившись затылком о стекло.       — Ах ты, сука, — скрипнул он зубами и замахнулся в ответ…