Sterility

Минхо стоит у окна, судорожно вцепившись длинными пальцами в острые края подоконника, пытаясь не вспоминать растерянное лицо Кибома — зачем все это, если нельзя? Нельзя привыкать, чтобы он был рядом, нельзя хотеть его тепло на своей коже, нельзя любить… Любовь… Он перекатывает журчащее слово на языке — да, именно оно вбирает в себя все то, что расползается по телу огненными змейками, когда Кибом с прищуром разглядывает его из-под длинной челки; именно оно приходит на ум, когда тот бескорыстно ежедневно заботится о нем; именно оно концентрируется в центре груди, когда кожа плавится под подушечками его нежных пальцев. Мино чувствует себя на вершине горы, на которую карабкаешься не один день и, оказываясь на заветной высоте, совершенно не знаешь, как с нее спуститься… Все было как-то несерьезно и призрачно, пока он не произнес это слово вслух — люблю… Звукоизолирующие окна не пропускают городской шум, но Минхо больше не чувствует себя под защитой. Он не хочет больше прятаться. Его больше не радует эта звенящая тишина. И стерильная чистота скорее раздражает, чем успокаивает. У него никогда не было никого ближе… Ближе Кибома. Этот красивый парень, словно сделанный по заказу свыше специально для него, — и он с первой встречи на пороге клиники почуял: он из его стаи. Такой же одинокий в огромной толпе людей и такой же несчастный в запутанных лианах своего больного сознания. Парень прислушивается к окружающим звукам, но входная дверь не хлопает — значит, не ушел. Он так погружен в свои мысли, что совершенно не слышит, как Ки подходит со спины и мягко обвивает его руками, скрепляя их на пояснице в крепкий замок. Минхо хватает воздух как рыба, выброшенная на берег, и, когда к спине прижимается щека Кибома, опаляя теплым дыханием сквозь тонкую ткань футболки, он обреченно прикрывает глаза. Его руки дергаются в воздухе, неуверенно меняя траекторию и, в конце концов, накрывают кисти Ки сверху. — Ты ведь не хочешь, чтобы я уходил?.. — Нет… — почти шепчет Минхо, поворачивая голову немного назад. — Нет, конечно. Кибом меняет местами руки, обхватывая кисти рук Минхо сверху и сжимая их со всей силы. — Тогда почему ты меня гонишь? — Оба благоразумно молчат про вырвавшееся признание — как будто и не было ничего, но что-то неуловимо меняется в их отношениях после нечаянно сказанного «люблю». — Я не хочу, чтобы ты разделял со мной мое безумие — ты не заслужил этого. Ты можешь жить вполне нормальной жизнью, и я уже, как ты сказал, почти здоров. — Я хочу быть рядом… — заполошно перебивает Кибом, и Минхо, медленно ворочаясь в кольце его рук, поворачивается к нему лицом. Вишнево-красные губы совсем близко, и Ки кажется, что идеальный сейчас его поцелует. Он прикрывает глаза в сладостном предвкушении, но все заканчивается, так и не начавшись. Впрочем, а чего он ожидал? Кибом сжимает руки в кулаки. Да что же это такое? — и смотрит в спину поспешно уходящего Минхо. Он натягивает куртку, пытаясь изо всех сил сдержать скопившиеся слезы — они как двойные линзы окутывают глаза, подрагивая и размывая изображение. «Черт бы тебя побрал, Чхве Минхо! Живи, как хочешь!» — цедит сквозь зубы парень и размашисто ляпает входной дверью. — «Любовь?.. Как же он мог поверить в такую чепуху!..» *** — Не воспринимай его слова всерьез, ладно? — Чен сочувственно хлопает Кибома по плечу. — Он уверен, что влюблен в тебя — но на самом деле, на твоем месте мог оказаться кто угодно, проявивший в отношении его хоть какое-то понимание и заботу. Минхо просто не знает, как выразить свою потребность в общении. Даже лучше сказать — не умеет. — Мне так не кажется. — Кибом злится на себя за глупость, на Чена — за то, что не верит, и на Минхо — на тот случай, если доктор говорит правду. — Такие люди, как правило, очень одиноки. И первая привязанность к чужому человеку для них просто революция — они обрушивают на этого беднягу все свои нерастраченные эмоции и чувства. — Чен присаживается на стул и жестом приглашает парня присесть напротив. — Но последний барьер, я имею ввиду сексуальный контакт, так и остается для них не пройдённым, и все обычно возвращается на круги своя. — Лицо доктора принимает задумчивое выражение, и он погружается в размытые научные рассуждения «а-ля дядюшка Фрейд» о том, что все фобии имеют под собой сексуальную подоплеку. — Но большой плюс вашей дружбы, — мужчина делает акцент на слове «дружба», и оно режет парня по горлу, — что она отвлекает его от его маниакального стремления к чистоте. Да и ты… — Что я? — Ки не слышит и половины из того, о чем бормочет профессор, у него свой диалог в голове. С самим собой. Он спорит и доказывает себе, что все, что ему кажется, — ему не кажется. — Ты помнишь, когда у тебя был последний приступ? Кибом отрицательно качает головой, и Чен, предсказуемо выставляя указательный палец вверх, добавляет «то-то». — Так что, все идет по плану. — Мужчина удовлетворенно потирает руки, и сердце парня, балансирующее на тонкой ниточке, ухает вниз. «Все идет по плану, — повторяет он про себя как мантру. — Да! Мне определенно нужен план. Я пройду этот путь до финиша и сломаю этот чертов барьер в наших отношениях — не будь я Ким Кибом, в конце концов». *** Звук закрывшейся двери срабатывает как спусковой крючок: Минхо срывается с места и начинает метаться по квартире, хаотично выдвигая ящики и распахивая дверцы многочисленных шкафов. Содержимое хранилищ вываливается на пол, и парень раскатисто смеется, разрывая душащую тишину: да здравствует хаос! Черная радужка заполняет глазное яблоко без остатка, и в голове парня замыкает последние провода - cейчас он действительно похож на полоумного. Он рычит как раненый зверь, когда срывает тяжелые портьеры с окон и рвет ногтями ненавистный полиэтилен на мебели в гостиной. Следом опрокидываются полки с белоснежными статуэтками ангелов, разлетающимися в мелкую молочную крошку и напольная антикварная ваза. Мутное сознание просит добавки, и парень мчится на кухню — у него практически нет посуды, но и ту, что есть, постигает печальная участь. Острые осколки режут плиточный пол, оставляя на нем уродливые трещины, но Минхо это не останавливает… Зеркальные дверцы шкафов, стеклянный сервировочный столик, огромная люстра в гостиной… Минхо стоит в центре этого хаоса и на миг замирает, замечая свое ломаное отражение в единственном целом зеркале на стене в прихожей. Он хватает торшер за длинную металлическую ногу и изо всей силы впечатывает его в овальное зеркальное око, смотрящее на него с осуждением. Больше нет ничего, что отражает его безумие. Ничего…