Красной нитью через всю жизнь

Декабрь, 1997 год Завывающий, холодный зимний ветер, гуляющий по равнине, на которой Гарри и Гермиона два дня назад нашли пристанище, прорывался внутрь их небольшой опустевшей после ухода Рона палатки. Гарри лежал на своей кровати, свернувшись клубком, безразлично уставившись на брезентовую «стену». Еще никогда в жизни отчаяние не охватывало его так сильно. Больше не было сил держаться, продолжать, да и вообще что-либо делать. Он поймал себя на мысли о том, что ему просто хочется закрыть глаза, заснуть и умереть. Да почему, в конце концов, именно он должен всех спасать?! Почему после всех страданий ему нельзя просто жить и нести ответственность за себя одного, а не за весь магический мир?.. Но вошедшая в палатку после своего дежурства подавленная и крайне несчастная Гермиона полностью обратила внимание Гарри на себя. Пока она молча наливала себе чай, делая все очень тихо и неспешно, он наблюдал за ней и не понимал: почему она все еще здесь? Гарри поднялся и сел на край кровати, продолжая наблюдать за подругой. В этот момент она посмотрела на него, затем на свою кружку чая, задумалась на мгновение, поджав губы, будто мучительно обдумывая что-то, а затем все-таки спросила: — Налить тебе чаю? Нельзя сказать, что это были первые ее слова после того, как Рон покинул их. Скорее, это были первые дружелюбные слова, которые она произнесла. Это был первый шаг навстречу к Гарри. Этот шаг буквально сделал Гарри счастливым: молчание становилось невыносимым. Больше не оставалось сомнений в том, что ему нужна Гермиона. Всегда была нужна и всегда будет. И самое лучшее, что было в его жизни – это, конечно же, они с Роном. Несмотря ни на что. Гарри оживленно закивал. В тот момент, возможно, ненадолго, но Гарри перехотелось умирать. Ему хотелось поговорить. Гермиона протянула ему кружку и собиралась уйти, но Гарри мягко схватил ее за руку: — Не уходи. Нахмурившись, она внимательно посмотрела ему в глаза. Какой простой была эта фраза друга, но сколько в ней было по-настоящему важного для их дружбы. И даже для их выживания. Гермиона забралась на его кровать с ногами и обхватила свою кружку двумя покрасневшими от холода руками. — Ты осталась, — начал Гарри. Он чувствовал, что должен многое ей сейчас сказать, но каждое слово давалось с огромным трудом. — Ты всегда рядом. Не думай, что я не замечаю. — Гарри, — тихо произнесла она. — Нет, не перебивай, Гермиона. Кхм. Не думай, что я не замечаю. Ты не можешь себе представить, как я благодарен. Я просто не могу выразить словами свои чувства, мне очень сложно. Это ты умеешь найти правильные слова. Короче, я… Ну, спасибо. Ты осталась. — Иначе и быть не могло, — тихо сказала она. — Неужели ты не задаешься вопросом, почему именно ты должна страдать вместе со мной? – спросил он и повернулся к ней, внимательно глядя прямо ей в глаза, как будто мог прочитать в них ответ, без слов. — Гарри, ты — мой лучший друг. Тебе досталась нелегкая участь. Но делить ее с тобой — это не моя обязанность. Гарри грустно усмехнулся и отвернулся от нее, но в ту же минуту почувствовал ее руку на своем плече. — Ты не дослушал, — строго сказала она, и Гарри вновь повернулся к ней. — Это не моя обязанность. Это мое желание. Я хочу помочь тебе хотя бы самую малость. Все, что я делаю, этого так ничтожно мало, если сравнить с тем, что должен сделать ты. Сейчас нам приходится туго. Но нигде бы сейчас мне не было лучше, чем здесь. — Даже с Роном? Гермиона глубоко вздохнула. — Особенно с Роном. — Ты разочаруешься сейчас во мне, но я скажу. Я считаю, что он скверный друг. Мы в нем ошиблись, Гермиона, — сказал Гарри. — О, Гарри, — произнесла она, и вдруг раздался тихий всхлип. Гермиона плакала. Гарри поставил свою кружку чая на пол и сел поближе к девушке, притягивая ее к себе: — Нет, нет, только не плачь. Мы и вдвоем справимся, да? Хорошо, что он ушел сейчас, а не во время битвы, например, или какого-нибудь сражения, согласись? — Гарри, Рон — идеальный друг по сравнению со мной. — Что? Гермиона кивнула. Она пыталась сдержать слезы, но они хлынули из ее глаз и стремительно потекли вниз по бледным щекам. — Гарри, я не могу дальше это скрывать. Я совершила нечто ужасное. Но ужаснее то, что я ничего тебе не сказала! — Да в чем дело?! – нетерпеливо спросил Гарри. Гермиона тоже оставила свою кружку на полу, села удобнее, и, собравшись, сказала: — Гарри, я помогла Малфою провести Пожирателей в Хогвартс, на шестом курсе. Это Я ему помогла! — Гермиона, ты не в себе, сними немедленно медальон! – засуетился Гарри. — Медальон не причем! — сказала она и отстранилась, не давая Гарри коснуться крестража на ее шее. Я такая дура! Гарри, я помогла ему починить шкаф. — Гермиона, — ошарашено произнес Гарри. — Я нашла его в Выручай-комнате, весной. Он… он сказал мне, что будет нападение… И я поверила! Представляешь? Он выглядел растерянным и несчастным, а я возомнила из себя знатока человеческих душ! Мы проводили много времени вместе. Он сказал, что это необходимо для эвакуации детей из замка. Как это глупо… Да-да, я поверила в такую чушь. Я хотела рассказать тебе, но позже. Он обещал мне сообщить дату нападения. А она произошла на следующий день после того, как мы починили шкаф заклинанием, которое нашла я. Дальше Гермиона не смогла ничего сказать, а просто начала плакать, закрыв лицо руками. — Поверить не могу, — прошептал Гарри. Его сложно уже было чем-либо удивить, но Гермионе удалось это с лихвой. — Если бы ты не помогла ему, может быть… Дамблдор был жив, — задумчиво произнес он. — Я… не понимаю. Ведь ты ненавидишь его! Как он смог втереться к тебе в доверие?! — Я подумала, что он повзрослел, — сказала Гермиона, успокоившись. — Где-то в глубине души я знала, что он — неплохой человек. Просто очень избалованный. Запутавшийся. Я хотела ему помочь, искренне. Потому что обоим из вас — ни тебе, ни Рону не нужна была тогда. — Что за бред?! Ты всегда нам была нужна! — с раздражением сказал Гарри. — Мое самолюбие просто взяло верх надо мной, и я расплачиваюсь за это. Чувство вины не уйдет никогда, хотя никому от него не легче, и Дамблдора с того света оно не вернет. И есть еще кое-что. — Так. Еще кое-что?.. — Гарри, я люблю его. — Кого?! — Драко. — Ты… ЧТО? — Убей меня, Гарри, — сквозь слезы сказала она, — но я не знаю, как раньше жила без этого. Я долго скрывала это от самой себя, но я просто уже не могу… У меня не осталось сил, ты — единственный, кому я могу об этом рассказать, и кто справедливо может меня ненавидеть за это. Зато теперь ты знаешь, какая я на самом деле. Совсем не такая, какой кажусь, да? Сижу тут и рыдаю от беспомощности. Как быстро слезы раскаяния сменились слезами несбыточной безответной любви. Я плачу сейчас не потому, что я — самый низкий и подлый человек на свете, а потому, что не могу помочь Драко. Потому что чувствую, как ему плохо! Гарри не мог сказать ни слова. Он просто смотрел на то, как больно его подруге, как она страдает, и не мог до конца поверить в причину этих страданий. Не мог поверить ни одному ее слову, лишь чувствовал, что ее сердце расцвело от этой боли. Никогда еще в своей жизни он не видел Гермиону такой живой и такой… женственной. И пока он не знал, что ей сказать, он крепко обнимал ее, чувствуя ее содрогание от тихих рыданий.

*** Что может быть необычного в этом простом переплетении пальцев двух человек — его и ее, в легких поглаживаниях, тепле, которое греет ладони, или крепком сдавливании, кричащем одну-единственную фразу: «Не уходи». Наверное, нужно много раз представлять это, мечтать, видеть во сне и убеждать себя в том, что никогда в жизни этого не будет наяву, чтобы понять, как это необходимо. Именно об этом и думал Драко, сжимая ладонь Гермионы на мосту Темзы, стоя под серым дождливым лондонским небом, когда утренний туман медленно рассеивался на их глазах, оставляя после себя приятную прохладу и капельки росы на перилах парапета. Глядя на проплывающий по реке пустой туристический катер, который в такое время был загружен только персоналом, Драко вспомнил о глупой попытке приобщиться к маггловской жизни, а затем внезапно вспомнил об одном давнем желании. — Гермиона, — нарушив тишину, как-то немного серьезно, если даже не официально, обратился к ней Драко. — Что? — Ты представишь меня своим родителям? — Что? — с усмешкой переспросила она. — Не услышала, что ли? — нахмурившись, спросил он, не рискуя посмотреть ей в глаза, продолжая якобы увлеченно наблюдать за катером. — Да нет, я услышала, — заверила она, глядя на Драко с удивлением. Поняв, через несколько секунд, что в глаза ей он смотреть не собирался, она перевела взгляд на противоположный берег и прикусила губу в раздумье. — Ну и? – спросил Драко, в нетерпении ожидая ее ответа. — Они уже знают кое-что о тебе… Конечно, они о нем знали. И это даже не было предсказуемым. К сожалению, самые неприятные мысли Драко именно сейчас имели место быть. Ничего хорошего о нем своим родителям она рассказать не могла. В голове почему-то возникла картинка с рыдающей маленькой Гермионой, рассказывающей маме о том, как ее задирают в школе, потому что она… Или она не могла пожаловаться родителям о том, что приходится страдать из-за того, что ее родители — магглы, и что даже жалким сквибом быть приличнее, чем грязно..? Стоп. Драко сжал губы, останавливая себя на том самом слове, которое не собирался больше применять к ней. В конце концов, слишком много он видел доказательств того, что кем бы она ни была по крови — она прекрасна. Лучше любой, самой чистокровной, будь то хоть сама дочь Певерелла. — Да и в качестве кого я тебя им представлю? — как-то обреченно, на выдохе сказала она. Это был именно тот тон, когда вопрос не требовал ответа. Но Драко ответил. — Жениха. И тогда она рассмеялась. И вновь посмотрела на него с удивлением. В этот раз Драко повернулся к ней с непроницаемым лицом. — Не шути так, — вдруг серьезно сказала она. — Глупая. У тебя есть другие варианты? — Если это только для того, чтобы не выглядеть плохо в глазах моих родителей, то… — Я плевать хотел, как я буду выглядеть в их глазах, — резко сказал он и увидел, как Грейнджер в одно мгновение стала такой возмущенно-оскорбленной, поэтому поспешил добавить, — Это правда. Не думаю, что ты им рассказывала обо мне что-то хорошее. Я для тебя такого и не делал… раньше. Но если люди женятся, они приходят к родителям и… — Ты слышишь себя? — вдруг перебила его Гермиона. — Женятся? Боже мой, о чем ты, Драко? Свадьба? Чего ты хочешь? Сожалеть всю жизнь? Превратить мою жизнь в ад, когда осознаешь, что свадьба была всего лишь необдуманным ребячеством? Ведь ты же не знаешь другого способа вступать в брак, кроме как по контракту и расчету! Казалось, в тот момент сердце со всей дури было разбито о ту самую набережную, на которой они стояли, а осколки разлетелись по всей окрестности, подобно гранате. Но никого, кроме Драко, больше не зацепило. Сузив глаза, он внимательно посмотрел на нее с ног до головы и уже был готов сказать что-то резкое и такое же оскорбительное, как что-то заставило его сдержать свой порыв. Внутри что-то щелкнуло. Ей хватило дерзости сказать ему такое. Хватило смелости повысить голос, вспыхнуть. Показать свои чувства. Это было важно для нее. Она свято верила в то, о чем говорит, ведь не знала ровным счетом ничего. Ни как Драко наблюдал за ней, ни как приходил в лазарет, когда она лежала в оцепенении, ни как ревновал то к Краму, то к Уизли, то ко всему чертову миру. Драко хмыкнул и сказал: — Что ж. С родителями как с твоей, так и с моей стороны, будут проблемы. Но, черт возьми, чья это жизнь? Их? Или твоя? Из-за чистоты крови ты так вспыхнула? Что ты подразумеваешь под сожалением, что пелена с глаз сойдет, и я вспомню, что ты магглорожденная? Что мои родители отрекутся от меня или будут нас ненавидеть всю жизнь? Или ты переживаешь за магический мир, который от нас окончательно отвернется, а особенно от тебя? Так вот просто поверь мне, там уже терять нечего, все было потеряно, когда ты сбежала ко мне с церемонии. Везде нечего терять. Абсолютно. Считай, чистый пергамент. И мы напишем на нем то, что хотим. И КАК мы хотим. Ты не знала, что будет, когда оставила Уизли у всех на глазах ради меня. Но ты ведь это сделала. Я сделаю для тебя еще больше. Разреши мне. Еще пару минут она смотрела на Драко с сомнением, а затем сказала: — Так и что, мы пойдем к моим родителям вместо работы? — С удовольствием позволил бы себе такой выходной. Дом Гермионы Грейнджер Драко всегда представлял до невозможности маггловским. Хотя очень приятным и милым для обыкновенных людей, может даже, с правильным сочетанием цветов и текстуры, отделки, которые могут указывать на минимальное наличие вкуса, но ему всегда нравилось представлять, каким бы был ее дом, будь она чистокровной волшебницей. Ему было интересно, чем бы она занималась в волшебном детстве, чем увлекалась и как развлекалась. Какой бы выдающейся волшебницей стала. Но часто мысли о том, что ей просто повезло получить подарок от какого-то далекого предка в виде волшебной искры, не давали Драко покоя. — Ничего, что мы с утра? — спросил Драко, когда они остановились у двери. — Их нет дома, они только недавно ушли на работу, — улыбнулась она, доставая ключи из сумки. — А мы не спали всю ночь. И, кстати, я очень голодна. А ты? Оказавшись внутри, Драко понял, что маггловские интерьеры могут сильно отличаться от того, что было в его съемном доме. Этот дом очень подходил Грейнджер. Его стиль был сдержанным, но при этом мягким. А еще изысканным. Не вычурным. Во всем чувствовалась умеренность. — Что-нибудь скажешь? — спросила она. — Мило. Кто-нибудь из твоих друзей здесь был?— спросил Драко. — Нет. Как-то все… не находилось повода. Драко понравился ее ответ. Драко понравился ее дом, но, скорее, потому, что это был дом Грейнджер. Ему казалось, что он увидел нечто сокровенное, скрытое от посторонних глаз. Что доступно только избранным. Он чувствовал себя наследником Слизерина, победителем Турнира Трех Волшебников и Министром Магии одновременно. Им овладело необъяснимое чувство превосходства просто от того, что он находился в маггловском доме Грейнджер. Пока Гермиона что-то готовила на кухне, Драко изучал маггловские колдографии, которые, в отличие от магических, оставались неподвижными. На одной из них маленькая Гермиона смеялась, качаясь на качелях. Драко попытался представить, как бы это выглядело, если бы изображение было заколдованным, но ничего не получилось. Изображение, как и момент, замер навечно. — Жаль, нет эльфов, — сказал Драко, присаживаясь за стол. — Да, чтобы поели с нами за одним столом, — с сарказмом сказала Гермиона, ставя перед Драко тарелку с яичницей, беконом и овощами. Драко скривился. — Твой опыт по интеграции эльфов в мою жизнь провалился, Грейнджер. Больше такого не повторится, — сказал Драко. — Какие громкие заявления, — с улыбкой сказала она. — Я потакаю твоим глупым желаниям, только и всего, — улыбнулся Драко. – Обрати на это особое внимание, это проявление… — Проявление чего? — с хитрой улыбкой спросила она. — Нет, эльфы просто необходимы. Готовишь ты скверно. Недовольная Гермиона замолчала и опустила глаза в тарелку, в то время, как Драко с удовольствием наблюдал за ее реакцией. — Грейнджер в чем-то не преуспела, — с удовольствием протянул он. — Не переживай, это вполне логично. Ведь важен навык, а не теория. Гермиона испепеляющее посмотрела на Драко, но он лишь шире улыбнулся ей. — Ты особенно прекрасна, когда злишься. — Тебя не учили молчать во время приема пищи? — спросила она, стараясь быть как можно строже. Он усмехнулся и продолжил завтракать. Как вдруг почувствовал, что Гермиона взяла его за руку. В эти ощущения сложно было поверить. Драко посмотрел на свою руку, покоящуюся на столе и увидел, что это действительно Гермиона просто взяла его за руку. Покрыла своей теплой рукой его руку. Просто так. И гори зеленым пламенем Мерлинова борода, Драко было приятно. Он увидел в этом жесте что-то больше. Что-то невообразимо доброе и нежное. Он увидел больше, чем Гермиона даже показывала ему. Будто почувствовал ее неловкость. Ее сомнение и одновременно с этим — желание коснуться его просто так, не предупреждая, без особой причины, а просто потому, что ей хочется. Хотя, возможно, это и есть самая главная причина всех прикосновений — непреодолимое желание коснуться. — Мне нравится, когда ты касаешься меня, — признался Драко, не отрывая глаз от их рук. — Сложно понять, когда ты хочешь этого, а когда нет. — Мне тоже сложно это понять. Я к таким прикосновениям не привык. — А к каким привык? — серьезно спросила Гермиона, глядя ему в глаза. Драко усмехнулся и уклончиво ответил: — К другим. Объяснить сложно. — Так, может быть, покажешь? — смело и дерзко спросила она, хотя голос ее дрогнул от волнения. И повергла Драко этим вопросом в шок.