Дворино-драбблы

Гора выздоравливает, оправляется от многолетнего владычества дракона. И как всякое выздоровление, оно медленно, тягостно и неприглядно. Раны, нанесенные драконом, затягиваются, оставляя после себя тонкие рубцы свежей кладки и привычно ноющие шрамы в душе. Слишком ярки, слишком четки в памяти картины того, прошлого мира, мира их юности, которые они хранили все эти годы. Слишком не похоже на них то, что окружает их теперь. Изуродованные статуи смотрят с вышины с немым укором. Остатки рухнувших лестниц торчат над пропастью, беспомощно простирая в стороны покосившиеся перила. Низкие потолки и стены в жилых — почти два столетия как нежилых — покоях цветут трупными пятнами плесени и гнили. Но хуже всего другое... Никто не знает наверняка, что они обнаружат под обломками очередной поваленной колонны — выщербленные плиты пола или останки матери, в последний момент накрывшей собой дитя. Что найдут, разобрав заблокированные двери некогда гостеприимного дома, — пустые пыльные залы, или два высохших тела, так и не расцепившие рук. Несколько раз они натыкаются на тех, кого Двалин знал лично. Чаще это те, о ком он только слышал или видел мельком на праздниках, а может, сталкивался на рыночной площади. Иногда ребята из Железных Холмов узнают родственников, о которых слышали от своих родных. Но каждый раз сердце неровно толкается в ребра, заставляя снова и снова переживать тот день, много лет назад. И все же сейчас он предпочел бы вместе с другими разбирать завалы внизу, чем слушать, как брат в сотый раз препирается с Глоином, Фили демонстрирует недюжинный энтузиазм, стремясь компенсировать отсутствие вечно пропадающего Кили, а хмурый, взвинченный Торин то и дело срывается по поводу и без. — ...нашли на седьмом глубинном склад с продовольствием, — Фили замолкает и сокрушенно встряхивает головой. — И? — Даже бочки с вином сгнили. Все в труху. Глоин тяжко вздыхает. Видимо, тоже оплакивает судьбу пропавшего вина. — Мы там сожгли все и известью забросали, — продолжает Фили, — но Оин говорит, надо будет серой окурить, прежде чем закладывать. Торин склоняется над разложенными на столе планами и с досадой отбрасывает назад упавшую на глаза прядь. — Успеется. Все равно раньше лета припасов не появится. Он устало потирает лоб. — Балин, как думаешь, где-то еще могут быть останки? — Если только в северных копях, туда поисковый отряд пока не добрался. И ремесленные ряды на пятом глубинном — лестница разрушена, а подъемник еще не установили. Торин раздраженно отодвигает пергаменты. — Я же сказал: первым делом — лестницы, переходы, подъемники! Неужели нельзя было сделать? — Так у нас рук-то рабочих сколько? — ворчит Глоин. — Четыре дюжины, считая нашу. И из них одна в Дейле. Пальцы стиснуты, брови сдвинуты — Торину это не нравится. Да никому это не нравится, но если не помочь людям сейчас, потом нечего будет жрать. Куда больше выплаченного золота в городе нужны камни и материалы. А люди присылают обозы с рыбой. — Ладно, — Торин коротко кивает и поднимает голову, оглядывая всех по очереди. — Но к прибытию караванов жилые покои должны быть готовы. — Вот об этом я и хотел поговорить. — Балин похлопывает ладонью по столу и, дождавшись вопросительного взгляда Торина, продолжает: — Караваны должны будут пересечь Лихолесье. Нам стоило бы заручиться согласием Лесного Владыки. Двалин чуть не задыхается от ярости и, судя, по мрачному — исподлобья — взгляду Торина, не он один. — Снег сойдет — отправим отряд расчистить Старый тракт. Пони — не белки, по деревьям скакать не станут. Двалин согласно хмыкает. Именно. До сих пор корежит, как они там шастали по этим бревнам и корягам. — Боюсь, для этого тоже потребуется разрешение Трандуила, — Балин качает головой. — Какое еще разрешение?! Брат явно заработался с бумагами, ум за разум зашел. — Когда этот путь строили, ни о каком Трандуиле еще не слышали! — Торин срывается на шипение. Балин разводит руками. — Увы, но теперь это территория лесных эльфов. — Мы с Кили можем отправиться в Лихолесье, договорить... — Фили осекается под гневным взглядом Торина. Хорошо еще не озвучил, где он видал их с Кили переговоры. Особенно с Кили. — Они не посмеют нарушить традицию! Балин, подними архивы, там должно быть. Посмотри... — Я посмотрю, — Балин приглаживает бороду. — Но стоило бы подстраховаться. Мы могли бы передать Трандуилу камни в знак доброй воли... Торин прикрывает глаза и сжимает пальцами край стола так, что белеют костяшки. — Сначала их надо найти. Балин хмурится. — Ты же говорил, что видел их, Торин. Где они были? — Балин, я не помню... — В сокровищнице? В казначействе? — Я не помню! — голос опасно звенит. Двалин придвигается ближе и пытается поймать взгляд брата, но тот сам уже поднимает умиротворяюще руки. — Хорошо, хорошо! Можно подарить ему какие-нибудь другие камни, пригласить на коронацию... — Коронации не будет до приезда Дис. — Торин дергает ворот рубахи. — Торин, ты ведешь себя неразумно... — Я все сказал. Займитесь делом, — бросает Торин через плечо и хлопает дверью. Двалин молча переглядывается с братом. Ну и чего добился, дипломат хренов? Балин растерянно дергает себя за бороду. Когда Двалин выходит из зала, Торина уже след простыл. Ну и куда он делся? В архив — изучать документы? Или в кузницу, где пропадает в последнее время? Из глубины переходов доносится гулкий стук молотов и плеск воды. Перед глазами встает недавняя картина, как Торин, задыхаясь, рвет ворот, словно Гора давит на него всем своим неподъемным весом. Нет, не там... Двалин проходит несколько поворотов, поднимается по лестнице на смотровую галерею и выдыхает с облегчением, когда в самом конце, между колоннами, мелькает синий кафтан. Угадал. На парапете кое-где еще виднеются подпалины — прежде чем атаковать ворота, Смауг сделал круг вокруг Эребора, сжигая все, что попадалось на глаза. Двалин в тот день был на тренировочной площадке на третьем глубинном со своим отрядом под началом отца. Когда услышал сигнал тревоги, первая мысль была «Наверх!»: мать в кузнице осталась, Балин на смотровом посту должен быть, Торин... Хорошо отец тогда за плечо сцапал и встряхнул как следует: рука твердая, сухая, взгляд сосредоточенный, ни грана паники. — Нарви! Хлои! К лестнице — проследите, чтобы без давки! Рагнар, возьми остальных и прочешите весь ярус — всех наверх. Ои, Нали — за мной! И они обегали все дома, мастерские, лавки, выводя всех к выходу. Потом он узнал, что с их уровня все остались в живых, успели выбраться. И с четвертого глубинного, куда спустился отец, тоже. Двалин тогда ждал его на лестнице до последнего, поднялся, только когда Нали издали крикнул, что все в порядке. И уже наверху столкнулся с Балином и с мамой. Она собрала с собой инструменты, сколько смогла унести — они их еще долго потом кормили, даже когда мамы уже не стало... Ветер налетает порывами, бросая в лицо колючую снежную крупу, треплет волосы Торина, отбрасывая их за спину, где они полощутся, как стяг цвета воронова крыла. Двалин сжимает пальцы на парапете. — Балин прав: нам не помешал бы праздник. Торин криво усмехается, не поднимая глаз. — Ты же знаешь, Дис будет в бешенстве, что обошлись без нее. — Угу. Сначала ты будешь полгода ждать, пока она доберется. Потом еще год, пока подберет подходящий наряд. Торин, ты же кхузд, не заяц — сколько кругами бегать будешь? Торин громко фыркает, заходится кашлем и, поморщившись, прижимает руку к груди. — Знаешь, я иногда думаю... Фили стал бы лучшим королем. Так было бы... правильнее. Думает он. Чем только. — Правильнее, значит. — Да. И проще всем. А это само собой. Пальцы сжимаются в кулаки. — В рожу дать? — Хочешь — дай, — Торин безразлично щурит глаза от ветра. Как будто есть какая-то разница, чего он хочет. Как будто мордобой здесь поможет. Хуже нет, когда так. Пару мечей бы и в тренировочный зал. Только на полную Торину драться все еще нельзя, а в полсилы — только сильнее взъярится. И выпивки, как назло, ни капли не осталось, даже у Оина. Значит, придется говорить, чего они оба не умеют и не любят. — Для меня есть только один король. Другому я присягать не стану. На губах Торина на миг появляется улыбка — искренняя, теплая — и тут же гаснет, как лучина на ветру. — Ты же помнишь деда, Двалин. Помнишь, как это начиналось. — Ты — не он. Ты выиграл эту битву. Торин упрямо качает головой. — С ним было то же самое. Оно отступало. И возвращалось. Всегда возвращалось. Правда что ли в зубы двинуть... — Он не знал о болезни. Ты знаешь. Знаешь, чего стеречься. Торин поворачивается и смотрит прямо в глаза. Внимательно, будто пытается прочесть мысли. Ярые вешние воды под тонким льдом обманчивого покоя. Двалин ждет, и Торин отводит взгляд. Там, между отрогами, склоны занесены снегом: сожженная земля, пропитанные кровью камни. Руины прошлого, которые едва не погребли под собой их будущее. Внизу вмерзла в лед так и не убранная голова каменного стража — напоминанием о тех безумных днях. — Знаешь... — пальцы Торина впиваются в густой мех мантии. — Я ведь, правда, вас всех тогда подозревал... — Взмах ресниц — вверх-вниз. — В краже Аркенстона. «И меня?» — чуть не вырывается немым вопросом. Он не будет, не станет спрашивать, это неважно. Но за все эти годы они слишком хорошо научились читать друг друга без слов. — Нет! Да. — Торин потирает лоб, и волосы стелятся пологом, скрывая его лицо. — Не помню... как в тумане все... Двалин достает из-за пазухи трубку и кисет, молча трамбует табак, закуривает. — И что собираешься делать? Фили корону отдать, чтоб на него все это свалилось? Торин задумчиво изучает свежеперекрытые крыши Дейла. — Он другой. У них была другая жизнь, другая судьба. Над ним это проклятие не властно. — Другой. Только той же крови. Хочешь рискнуть? Торин набирает воздуха для возражения, но так ничего и не говорит. — Их с Кили и так потрепало, здесь освоиться толком не успели, а ты ему на шею камень торопишься повесить? Парню еще лет пятьдесят опыта набираться, да жену присматривать. — Я был младше его... — Торин хмурит брови. Угу, ты еще про деда давай вспомни, который королем в сорок семь стал. Тоже в тему. Замолчав, Торин достает свою трубку и, раскурив, выпускает струйку дыма, застывающую в морозном воздухе. Низкое грязно-серое небо похоже на старую подушку, из прорех в которой сыпется перо. На западе чернеет кромка Лихолесья. — Хуй им, а не камни. — Ммм? — Торин поворачивает голову. — Обойдется Трандуил без своих самоцветов. — Как же. Вчера очередное послание привезли: надеется на благоприятное разрешение вопроса ко взаимному удовлетворению. Чтоб я еще знал, где они... — Так и напиши, мол, как только — так сразу. Не сейчас, так лет через сто. В крайнем случае, наследники передадут. Он же эльф, он подождет. Торин хмыкает. — Балин прав насчет караванов. К лету нужно что-то решать. Двалин стряхивает с лысины капли от растаявших снежинок и встречается взглядом с Торином. — В Серых Горах сейчас вроде чисто все. — А для бешеного варга... — ... сто миль — не крюк. Торин оскаливается в улыбке, в глазах — искры. — Может, ты и прав. — А когда я был не прав, — Двалин усмехается и, выбив трубку, кладет ее обратно в карман. — Хватит мерзнуть уже. Обед без нас сожрут. — Иди, я сейчас. Проводив взглядом удаляющуюся высокую фигуру, Торин глубоко затягивается. — Балин, так же нельзя! Это... это чересчур жестоко, — Торин резко отталкивается от перил, взбегая по лестнице. Балин хмыкает и шагает следом, нагоняя его у следующего перехода. — Возможно. Но таково решения короля и оно не обсуждается. — Ты говорил, что принятые решения должен утвердить Совет старейшин, разве нет? — он оборачивается к наставнику, не сбавляя шага. — Только по тем вопросам, в которых они компетентны, — Балин делает широкий жест рукой. — Торговые соглашения. Открытие новых шахт, закладка дополнительных ярусов. В том, что касается политики и обороны, король принимает решения единолично. Как и в судебных делах. — Разве король никогда не ошибается? — с вызовом бросает Торин, упрямо вздергивая подбородок. — Как и любой из нас, — уголок рта у Балина ползет вверх. — Только если ошибается обычный гном, это может обернуться против него самого, против его рода или друзей. За ошибки короля расплачивается весь народ. — Но есть же советники! Почему они не вмешиваются? — Не подскажешь, от какого корня происходит слово «советник»? — улыбается Балин. — «Советовать»? — фыркает Торин. — Неужели? Точно не от «оспаривать»? — усмехается Балин. — Ты хочешь сказать, что нет никого, кто может без опаски сказать в лицо деду, что он неправ? — Торин хмурит брови, — У него же должны быть друзья — те, с кем он вырос, с кем бился плечо к плечу, кому он доверяет, как Нару, например? — У Трора есть преданные друзья, но для них он прежде всего король, а уже потом друг, — качает головой Балин. — Таков порядок. Однажды ты станешь королем... — Значит, со мной будет то же самое? И с отцом? — внутри что-то гложет, как будто наступаешь внезапно на шаткий камень. — Все не так уж плохо, — замечает Балин. — Чаще всего твой дед судит справедливо. И потом... Знаешь, — повернувшись к принцу, он подмигивает. — Мы всегда можем прислушиваться к нашему внутреннему советчику. — Ты имеешь в виду... — Совесть. Она говорит голосами тех, кто нам дорог. Нужно лишь услышать. Но беспокойство не оставляет Торина весь день. Даже в тренировочном зале никак не удается сосредоточиться. — Хэй, я снова выиграл! — Двалин уже второй раз подряд ловко выбивает у него меч. — Ты чего сегодня смурной такой? — Ничего. Двалин недоверчиво фыркает. — Ну что, идем на ужин? — Идем, — Торин кладет щит на скамью возле стены и принимается стягивать наручи. Времени остается совсем ничего, и в обеденный зал они направляются едва ли не бегом. — Я могу тебя кое о чем попросить? — Конечно. Торин останавливается и поворачивается к другу, сжимая ладонь на кованых перилах. — Ты скажешь мне, когда я в чем-то неправ? — Прям сейчас начать? — хмыкает Двалин, и Торин невольно улыбается. — Я... то есть... ты обещаешь, что ничего не изменится? Даже когда я стану королем? — Обещаю, — без колебаний отвечает Двалин, вглядываясь в его лицо. — Это из-за деда твоего опять? Торин переводит взгляд на гигантскую статую у входа в зал. — Ты не будешь таким как он. — Ты не можешь этого знать. — Я знаю тебя, этого достаточно. Торин опускает голову. Живот Двалина издает громкое урчание, и Торин не может удержаться от смеха. — Пошли жрать уже, — Двалин, улыбаясь, хлопает его по плечу, и они устремляются к лестнице. Торин выбивает пепел за парапет, глядя, как черные хлопья парят, растворяясь в белом крошеве снега. Что ж, хоть что-то в этом мире должно оставаться неизменным.