***
На палубу упали первые капли дождя. Артур облокотился о борт и тяжело вздохнул, глядя туда, где некогда находился японский корабль. Мысли его были тяжелы, а голова кружилась от душного смрада, царившего в той норе. Выйдя на свежий, пахнущий морской солью воздух, капитан тут же почувствовал облегчение. Но только лишь физическое. Он ничего не помнил из того, что произошло на вражеской палубе, но он ясно видел свою окровавленную саблю как знак того, что произошедшее там имело место быть в его жизни. Этот отрезок времени словно оказался затянут в тёмное покрывало в памяти Артура, он был абсолютно пустым. Пожалуй, почти пустым. Глаза. Чуть косившие к переносице глаза глядели на Артура с укором. Каждый раз, когда Артур вспоминал их, воображение активно рисовало удивленное лицо японца, его худощавую фигуру и тонкие руки, крепко сжимающие оружие, которое теперь капитан решил использовать как трость. Интересно, совпадает ли его фантазия с реальностью? Молодой человек покосился на дверцу в ахтер-люк**, где он пару часов назад запер пленника. Сделав к ней пару шагов, Артур услышал позади топот и обернулся: - Привет, Тим, - капитан пытался скрыть свое мрачное расположение духа, но ребёнок заметил это и успел задать свой вопрос раньше старшего по званию. - Я побеспокоил Вас, сэр? - юнга робко сложил руки на груди, глядя прямо в лицо капитану своими голубыми глазами. - Это очень срочно... Капитан присел на одно колено, чтобы их глаза были на одном уровне. - Я тебя слушаю. - Ном заболел, сэр... - Вот как? Я постараюсь навестить его. Как пробоина? Он успел её залатать? - Не совсем, сэр. И он не успел сделать трость. - Пусть не беспокоится. У меня уже есть достойная замена. Мальчик улыбнулся и опустил белокурую голову. Артур оглядел его несколько раз и, заметив синяки на тщедушных руках ребёнка, спросил: - Снова? - А? - растерялся Тим. - Эти синяки. Мой второй помощник всё никак не оставит тебя в покое? - Пустяки, сэр. Англичанин снова тяжело вздохнул, выдержал паузу и произнес: - Быть слабым - не значит бояться, Тим. Если в сиротском доме у тебя не было защиты, то здесь у тебя есть я. Не бойся просить у меня помощи. Юнга немного помолчал и неожиданно всхлипнул: - Я думал, сэр... что вы так много сделали для меня! Я никогда не забуду тот день, когда вы взяли меня с собой, я бесконечно благодарен вам за это, сэр! Вы с такой любовью относитесь ко мне... А я только путаюсь под ногами, я лишний рот, как они говорят! - Ну-ну, Тим, малыш, - растроганный такой искренностью Артур заключил плачущего ребёнка в объятия и погладил его мокрые от дождя волосы. Никогда раньше он не сталкивался с таким искренним, чистым отношением к себе; казалось, что это дитя - единственное светлое пятнышко в этой луже грязи на корабле. - Забудь то, что говорили тебе, не слушай их. - Вы с таким пониманием отнеслись к моей мечте стать моряком. - Ты стараешься. Я уверен: однажды ты станешь отличным матросом, - тут он искоса глянул на спуск в кубрик, откуда до сих пор раздавался пьяный галдёж, - а может, даже станешь капитаном. Юнга счастливо улыбнулся: - Таким же, как вы? - Ты будешь замечательным капитаном, - Артур отпустил мальчика и встал, улыбаясь в ответ. - Я буду очень стараться, сэр! Обещаю! - Вот это мне уже нравится, молодец! А теперь иди спать. Ничего и никого не бойся. Всё будет хорошо. - Капитан потрепал белобрысую голову и, наблюдая за убегающим вприпрыжку юнгой, поёжился: холодные капли дождя затекали за шиворот, а камзол промок насквозь. Спустившись к себе в каюту, Артур стянул с себя камзол и вдруг почувствовал сильную дрожь во всем теле: его бил озноб. Свалив все на нечеловеческую усталость и плохую погоду, он кинул мокрую одежду на сундук и упал на постель. Но он долго не мог уснуть: едва только англичанин закрывал глаз, как на него снова и снова смотрел тот укоряющий взор черных глаз. Долгое время Артур глядел на грязный, изрезанный чем-то острым потолок, пытаясь припомнить как можно больше деталей внешности японца. Внезапно Артур вспомнил, что он был одет в что-то вроде длинного, просторного платья. Прыснув, капитан отмахнулся от этих глупых догадок и, перевернувшись к стене, подумал: "Может, он и не хотел меня убивать?" - и тут же заснул. * * * - С Вами все в порядке? Как Ваши раны?- встретил капитана утром корабельный доктор, который был явно чем-то взволнован. - Да вроде ничего. Я тебя позвал не для себя себя, Ник. Следуй за мной.POV Артура
- Жди меня здесь, пока не вернусь, - сказал я, спускаясь в ахтер-люк. На меня пахнуло сыростью, в помещении было прохладно, так что я снова почувствовал озноб. Ничего, сейчас я согреюсь. -Эй,ты! Как там тебя... - Спрыгнув с предпоследней ступеньки, я поставил рядом лампу и заметил между бочками темную фигуру, которая никак не отреагировала на мой голос. Что ж, придется вызвать пленника на разговор. - Я к тебе обращаюсь, собака! - Я схватил его за грудки одной рукой, а другой приподнял его лицо. По моей спине словно прошелся ледяной дождь, когда снова увидел его взгляд, все такой же смелый и дерзкий. Ответ не заставил себя ждать - мне смачно плюнули в лицо. Ах так? Размахнувшись, я влепил ему крепкую затрещину, и пленник ударился спиной о стену. - Я понял, почему ты такой агрессивный. Тебя и остальных мужчин в Японии заставляют носить платья? - расхохотался я, увидев то, что подтверждало мои догадки - на нем действительно было длинное серое одеяние, подпоясанное широким лоскутом. Тем временем собеседник, дрожа как парус, с трудом поднялся на ноги и встал напротив меня. Я не спеша оглядел его. Да, он был худощав, патлат и мал ростом. Откуда только такие берутся, черт возьми: тщедушные, но такие смелые? - Как тебя зовут? - спросил я, не спуская с него глаза. Да, я хотел знать его имя, услышать его голос или хотя бы вздох, но этот мерзавец был упрям, так как даже после этого вполне дружелюбного вопроса он не издал ни звука. Тут я обратил внимание на его руки: тонкие, белые, с маленькими кистями. - Узнаешь свою красотку? - я терпеливо продолжил свои расспросы, вытаскивая из-за пояса его катану; он вздрогнул, и я понял, что нащупал его больное место. - Интересно, как ты вообще смог ее удержать, горе-вояка? - Тут меня кольнула совесть, и я замолчал, глядя на него. Он резко сорвался с места и со всей свойственной ему легкостью подлетел ко мне, как коршун. Но даже такой трюк не смог бы обмануть мою реакцию: чуть отступив в сторону, я поймал его за правую руку и крепко свернул ее; он попытался вырваться, но тут же затих, стиснув зубы. Я хмыкнул и шепнул ему на ухо: - Хочешь пить? Японец насторожился, но ответа опять не последовало. Тогда я решил напоить его на всю оставшуюся жизнь. Подтащив его к бочке с пресной водой, я чуть поднял его за свернутую руку (она хрустнула, когда я остановил его лицо над водой, но крика я не дождался) и окунул его голову в воду. Темные волосы, как змеи, плавали в воде, пузырьки воздуха то и дело лопались на поверхности. Наконец, я вытащил его и грубо швырнул в сторону. - Упрямый осел, - выдохнул я, чувствуя, как во мне постепенно закипает злость. Он чуть привстал и тяжело задышал. Но отдышаться я ему не дал. Я схватил его за мокрые волосы и одним движением отсек их. Пленник снова упал на пол. Я же, спрятав блестящее лезвие в ножны, пинком перевернул пленника лицом к себе. Оно было сплошь покрыто ссадинами и ранами; губа разбита, а из носа текла кровь. Я ухмыльнулся: при таком раскладе я услышу его голос раньше, чем ожидал. Но я ошибался: эта псина, которая должна ползать и скулить у моих ног, молчала, сжимая зубы и пытаясь сдержать поток слез, но напрасно: на его грязных щеках уже блестели светлые дорожки. - Какие мы гордые, - проскрипел я, аккуратно наступив ногой на его правое плечо, лелея свою последнюю надежду на крик. Но эта паскуда в платье откровенно издевалась надо мной. Японец подавил крик и замычал, зажмурившись. Я надавил сильнее, снова услышал характерный хруст, но наградой за мои труды было лишь громкое мычание. - Сукин ты сын, - выдохнул я, вытаскивая свою "трость". - Мне плевать, хочешь ты или нет, но я заставлю тебя говорить! Я силой вытащу из твоей глотки хоть одно проклятое слово, я заставлю тебя кричать, стонать, скулить, выть, наконец! Ты не заткнешься ни на минуту, пока я не перережу тебе горло и не вспорю твой тощий живот! - Я ухнул его напоследок по голове и заметил, что все это время он держал во рту прокусанный до крови палец. Я задрожал. Не от озноба. А от распирающей меня ярости. - Поговорим с тобой завтра, ублюдок, - выдавил я, пнув его под рёбра. После я пригласил доктора спуститься к нам. - Принимайте своего пациента. - Что вы с ним делали? - ужаснулся он, склоняясь над непокорным японцем. - Разговаривали, - прорычал я, дернув плечом. - После загляни к Глухому Ному. Я жду тебя у него. Оказавшись на палубе, я заслонил глаз ладонью - яркое солнце едва не ослепило меня после этой полутьмы. Немного погодя я услышал под собой протяжный, чуть приглушенный крик. Я взревел как дикий зверь и изо всех сил топнул ногой. Он знал, что я хотел и хочу от него! Он обманул меня, даже не сказав ни слова за весь наш "разговор", да что там, - еще перед самым началом оного! - Ну и хитрец. - Плюнув на палубу, я разошелся гомерическим хохотом. - Ну ничего. Я всегда держал свое слово. И сейчас я нарушать его не намерен. После этих слов я зашагал к старине Ному, переступая через развалившихся на солнышке, как стадо морских котиков, матросов.***
Бедолага Ном был совсем плох. Все его тело покрывали страшные язвы, которые расплывались по коже багровыми, воспаленными пятнами. Меж посиневших губ проступала кровавая полоска, и каждый раз при вздохе я слышал слабые стоны, из-за которых у меня сжималось сердце. Потеря или болезнь члена моего экипажа всегда была для меня испытанием. Неважно, насколько они мне были дороги, любили ли они меня, но я чувствовал между нами прочную связь, чем-то похожую на семейные узы, но только с одной разницей - мы все одной ногой стояли в морской могиле, плевали прямо в костлявое лицо хохотуньи, которая нет-нет, а иногда взмахивала над нашим кораблем своей изъеденной ржавчиной косой. Тревожа водяную плоть Дэйва Джонса, мы не боялись последствий его гнева и крепко держались друг за друга. Нас не пугал призрак пиратского прошлого - про Летучий Голландец мы травили легенды и байки, именно они были самым лакомым куском на судне для самых младших участников нашего морского путешествия - юнг, особенно для малыша Тима. Несмотря на тяжелый для двенадцатилетнего ребенка труд, он был воистину счастлив, слушая их и поглощая с той такой жадностью и любознательностью, что можно было безо всяких сомнений сказать, что ему нравилась такая, реальная жизнь, граничащая с детской фантазией и сказками. Но я такого о себе сказать не мог. - Цинга, - вздохнул доктор, ощупывая жилистую руку плотника. Пытаясь сохранить спокойствие, переспросил: - Цинга? Но ведь запасы апельсинов... - Запасы апельсинов почти иссякли, если я не ошибаюсь, мой капитан. Это не первый пострадавший, сэр. - Кто еще мог заболеть? - Еще двое слегли с ней не далее, чем позавчера. - Кто?! - Не выдержал я, а после попросил прощения за мимолетную слабость и повторил свой вопрос более сдержанно. - Ваш гарпунщик, помнится мне, Кевин его звали, верно?.. жаловался на сильную слабость с головокружением, а у Джейка, по-моему, уже выпали зубы. Да, его звали Кевин. Кевин Бэрк. Ирландец до мозга костей. Около 23 лет от роду. Своего первого кита взял на линь лет в 16, а спустя два года смог убить кашалота. Сбежал из дома в поисках приключений. Веселый, неунывающий малый с горячей, как пламя преисподней, головой. Добродушный, частенько мы с ним болтали по ночам, сидя под куполом звёздного неба. Бывало, он рассказывал мне о своей семье, оставленной на суше, и о своей маленькой сестрёнке Кэйт. - Ты скучаешь по ней? - Спросил я его как-то поздно ночью, растянувшись под фок-мачтой. Он же, набив трубку табаком, посмотрел в небо, словно дожидаясь от него подсказки. Прикурив, он заговорил чуть сиплым голосом: - Я? Хех. Может быть. Славная была девчушка. Не то, что наши родители. Сколько ей было лет, когда я уехал?.. А, не помню. - Как ты думаешь, скучает ли она? - Не знаю. Мы с ней редко разговаривали. Наверняка она про меня забыла, - он замолчал, и его голова скрылась в клубах дыма. Меня же озарило: кто-то плывет в море ради приключений, кому-то не хватает денег. А кто-то - из-за одиночества. Тут я его прекрасно понял, и мне почему-то стало грустно. Я не стал больше докучать его вопросами. Впрочем, очень скоро он пожелал мне спокойной ночи и ушел. Я не заметил, как мы вместе с доктором оставили больного и вышли на палубу. - Капитан? - А? Да? Доктор мягко улыбнулся и осторожно поинтересовался: - В последнее время вы стали каким-то... странным, сэр. - И в чем же я кажусь вам странным, мистер Николас Деплюсси? - я почувствовал, как потеют ладони. Этот старикашка видит меня насквозь, или я действительно... - Странный, то есть, хм-м... Задумчивый. Взволнованный. И... жестокий. Последнее замечание зажгло во мне искорку. - О чем это ты? - я глянул на него исподлобья. Он же оставался невозмутим и продолжал отсчитывать меня как нашкодившего мальчишку. - Позвольте, сэр, вы были очень жестоки к тому юноше. Он был абсолютно беззащитен. Опять эти черные, укоряющие глаза! И снова этот укол совести. - Что ты называешь жестокостью, а что - справедливостью? - поинтересовался я, пытаясь скрыть свое волнение. - Помните, вы не дальше как год назад повесили на рее одного матроса... как его звали... - Питер? Ему там было самое место. Я не потерплю воровства на моем судне. - Именно что, сэр. Это и есть справедливость. Я ощутил, как во мне медленно разжигается пламя. - Значит, это несправедливо - надрать щенку задницу за причиненные неудобства? За выколотый глаз и за то, что я не могу помогать матросам с моим изрезанным боком? Я только вывернул ему руку и пару раз ударил лицом об пол. Разве это сравнимо с тем, какие он мне нанес увечья? И да, молчать в ответ - это большая наглость с его стороны. Доктор промолчал. Я же терпеливо ждал ответа. - В любом случае, вы можете навестить его снова только спустя пару дней. - Как прикажете, сэр, - пробурчал я и, к своему ужасу, заметил дрожь во всем теле. Поспешил выйти из тени на свет и подставить солнцу свое лицо, которое во время разговора будто окунули в чан с ледяной водой. После я оглядел валяющихся матросов, подставивших свои ноги и набитые сухарями животы теплым лучам солнца. Соблазн присоединиться к ним был велик, но я всё же взял себя в руки и гаркнул так, что дремавший рядом между такелажем* и бортом моряк чуть не свалился в воду: - У нас здесь что, общество разнеженных барышень?! Эффект моего восклицания превзошел все ожидания: спотыкаясь, толкаясь, ругаясь, они все разбежались по своим местам: кто-то с ловкостью обезьяны забрался на мачту, кто-то немедленно спустился в трюм, кто-то застыл около рангоутов** в ожидании приказа. Юнги принялись усердно вычищать палубу. Я довольно хмыкнул, чувствуя прилив сил. - Рулевой! - я остановился около него. - Куда мы сейчас держим курс? - Как вы приказывали, сэр - мы огибаем Японию! - Поворачивай назад! - скомандовал я, приковывая к себе недоуменные взгляды моряков. Тогда я с улыбкой добавил: - Мы плывём в Индию.