POV Артура
Апрель, 1653 год. Прошло уже полтора месяца с тех пор, как я взял Кику в свою команду. Как ни странно, он оказался куда выносливее, чем я предполагал; правда, первое время из-за травмированных плеч он выполнял не слишком тяжелую работу, что-то вроде "принеси-подай", и выполнял он ее не без удовольствия, помогая младшим членам экипажа таскать щетки или выносить из ахтерлюка некоторые виды провизии Бараньей Башке. Изредка он даже помогал мне держать штурвал, пока я отходил за картами, инструментами или письменными принадлежностями. Мне пришлось встать у руля, потому что рулевой Мэтт присоединился к несчастным Кевину, Ному и Джейку. Я искренне надеялся, что к прибытию в Индию количество больных не слишком возрастет. Со своей, как он сказал, национальной одеждой Кику расставаться не хотел, но я не стал с ним церемониться - сунув ему в руки сверток, я заставил его переодеться. Сначала он то и дело одергивал непривычные ему рубашку и брюки, а на мое предложение снять рубашку отвечал категоричным отказом. Я говорил ему, показывая на остальных матросов, что это в нашей среде не считается вульгарным, но он все стоял на своем: "мы слишком разные". Справедливости ради стоит отметить, что это на редкость неболтливый и учтивый работник. Даже если бы я обогнул весь земной шар, то вряд ли нашел бы такого же трудягу, как Кику. И ел он, на удивление, очень мало; свой отказ есть мясо он мотивировал тем, что может превратиться в зверя или вовсе умереть. Похоже, что я никогда не проникнусь причудами этой уникальной японской культуры. Очередная странность его поведения заключалась в том, что он имел особое представление о вежливости: страшно подумать, что было бы, если бы все мои товарищи начали вместо обычных рукопожатий, приветствий и благодарностей просто-напросто кланяться друг другу, причем чем ниже наклоняя голову, тем больше выражая свое уважение к собеседнику. Странна была и его привычка прибавлять к именам членов команды всякого рода префиксы, типа "доно", "кун" (к юнгам) и ко мне же - "сан." Кроме того, я обнаружил в нем большой творческий задаток. Я часто находил Кику сидящим во вельботе и выводящим на кусочках парусины причудливые линии чернилами. Иногда они были исписаны какими-то иероглифами, смысл которых как для меня, так и для остальных, был полон загадок. Японец никому не показывал свое творчество, и каждый раз, когда кто-то замечал его за этим занятием и стремился посмотреть его рисунки, он вежливо кланялся, забирал "холсты" и уходил восвояси. Некоторые матросы, несмотря на свое дружелюбное отношение к новичку, шептались между собой, что уж больно он иногда лицемерит и ведет себя довольно скрытно, может, даже брезгует общением с ними. Исходя из этих разговоров, чисто случайно подслушанных мною, я решил не оставлять Кику один на один с этими ребятами, и посему мне предоставилась прекрасная возможность разглядеть его как следует, так, как я давно хотел. Он был строен, невысок и довольно мил лицом, со спокойным и приятным голосом. Я очень любил слушать его, но, как было указано выше, говорил Кику мало и всегда обходился короткими предложениями. Я не раз пытался разговорить его, но он не то, чтобы не желал разговаривать со мной - он деликатно избегал разговора, ссылаясь на занятость. Мне это, конечно, очень досаждало и даже больно задевало мое самолюбие, но я ни к чему его не принуждал. С чем была связана подобная мягкость, я не знал. Но точно знал мотив такого поведения: безусловно, он был благодарен мне за то, что я даровал ему относительную свободу действий и даже жизнь (многие уже успели поделиться с ним подробностями кончины некоторых моих пленников, чьи суда нападали на нашу "Счастливую Марию"), но где-то глубоко внутри он таил на меня обиду и злобу, которые копились в нем день ото дня, капля за каплей, постепенно отяжеляя наши с ним отношения. Мне кажется, что однажды мы сорвемся друг на друга, и кто первее сделает шаг к окончательному разрыву - неизвестно. Однако вскоре мирная обстановка на корабле была нарушена целой чередой событий, благодаря чему Кику раз и навсегда изменил свое отношение ко мне. Все началось в погожий солнечный день, ветер дул попутный, и поэтому я рассчитывал, что, если такая погода сохранится надолго, мы прибудем в Индию значительно раньше, чем я планировал. В тот день я снова стоял на мостике вместо рулевого, искоса наблюдая за Кику, который тщательно драил палубу, закатав рукава. Я заметил, что за время своего пребывания у меня на корабле он заметно окреп и немного загорел. Такая перемена, несомненно, порадовала меня, и я из-за этого был в приподнятом настроении. Пока не произошло вот что. - Эй, узкоглазый! Я сразу узнал этот голос. Вечно вусмерть пьяный, Джереми гордо восседал на бочке, старательно начищая длинный гарпун. Японец остановился и поднял голову. - А ты в курсе, салага, зачем ты вообще здесь, а? Я насторожился. А Кику вздрогнул и дослушал до конца: - Тебя капитан хочет продать в рабство в Индии! Я бы на твоем месте давно сделал ноги в руки! А ты ему пятки лижешь! Внутри меня все покрылось инеем, едва я услышал эти слова. Я возненавидел его за такую наглую, дерзкую ложь, за которую я даже с пьяного готов спустить все три шкуры, а потом облить морской водой! Но тогда меня волновал лишь Кику - он, бедняга, внял этой клевете, постоял некоторое время, как пригвожденный к полу... и продолжил уборку. Но готов поклясться - какого мужества ему стоило не бросить щетку и не убежать от обидчика! Я чувствовал, как он дрожит. Слабые волны пробегали под его одеждой, и я ощущал их как свои собственные. Меня опять ударил озноб, я выругался, не спуская глаза с Кику. Больше всего я в тот момент боялся посмотреть в его глаза. - Ты слышал, что я сказал, узкоглазый?! - Закрой пасть! - рявкнул я, краем глаза замечая, что японец остановился и сжал основание щетки. Он нервничал? Это еще мягко сказано! Наши с ним отношения если не оборвались, как натянутая до отказа тетива, то оказались под угрозой полного уничтожения. Что произошло дальше я не помню. Над моим сознанием и памятью повисли мрачные тучи. Помню только бескрайнее голубое небо, тянувшееся до той точки, где оно сливалось с морем. И его глаза. Глаза, прожженные обидой, черный сгусток боли в них впечатался в мой воспаленный мозг. Я их никогда не забуду. Их взгляд как темный луч проник в самые затаенные уголки моей души и пробудил что-то новое, горестное. Я остался тогда мостике. Как мне говорили позже, я запер подлеца в самый низ трюма и лишил еды и питья. Его вытащили спустя пару дней, но я не обратил на это внимания. Кику не выходил из ахтерлюка несколько суток. Мне было безумно совестно перед ним, хотя то, что сказал Джереми, было полным враньем. Быть может, доктор был прав, говоря, что со мной что-то не так? Теперь я сам начал понимать, что он был, к моему ужасу, прав. Как в воду глядел. Или я сильно себя выдаю?.. Пытаясь хоть как-то оправдать свое поведение, я решил ответить на вопросы "почему я не добил его тогда?", "зачем взял на корабль?", но всё сталкивался с преградой неясной для меня природы. Что-то вроде тупика, обвитого кустом розы, в который вбегаешь со всей скорости, будучи в поисках чего-то ценного.***
- Тим, малыш? - Я склонился над мальчиком, чья фигурка дрожала в самом углу нижнего трюма, куда я спустился за новыми свечами. - Ты плачешь? И правда. Ребенок поднял покрасневшее личико, срывающимся голосом произнёс: - Они снова дразнились... Они все из богатых семей, их родители... Они говорили, что я не должен быть здесь, что это глупая ошибка капи... Вас... Я, не проронив ни слова, присел и обнял его, прикрыв своим камзолом от чужих глаз. Всхлипы продолжились где-то около моей груди. Я, немного подумав, шепотом сказал ему: - Знаешь, позолоченное изделие никогда не станет полностью золотым. Внешний лоск не так важен, Тим. Если у тебя есть мечта и есть, за кого держаться, остальное уже не имеет значения. Тим, будь мужчиной. Не нужно плакать, малыш, - я провел рукой по его чуть взъерошенным волосам, и он посмотрел на меня. Не нужно было слов, чтобы описать, как он был счастлив рядом со мной. После того невежества и мрака, из которого я вытащил его, Тим словно ожил, и каждый раз, держась за мою руку, он улыбался. Был ли он счастлив? Возможно. Но не счастливее меня. - Эй, малыш, иди сюда! - крикнул я, снова завидев недалеко от своего корабля маленького оборванца. Его голые, исцарапанные коленки стукнулись от страха, а руки прижались к груди. Подходить он явно боялся, а мне в душу заползла жалость. Наша "Мария" на днях отойдет в море, не успев даже вдохнуть запах влажной земли и рыбы, а вдруг этот мальчик чего-то ждет, каждый день появляясь в одном и том же месте, наблюдая за погрузкой моей морской спутницы? - Да иди-иди, не бойся, - подбодрил его я, подмигнув. Раньше мне редко представлялась возможность быть добрым, и поэтому сейчас мой тон отнюдь не казался приветливым. Но ребенок, не привыкший к такой доброжелательности, что-то почувствовал и осторожно потянулся ко мне из своего укрытия. Когда он встал на безопасное расстояние от меня, я припал на одно колено, пытаясь посмотреть ему в лицо. Сине-голубые глаза глядели на грязные босые ноги, сам же мальчик был бледен как полотно. - Тебя как зовут? - спросил я, разглядывая его ободранные лохмотья. - Тим, сэр... - прозвенел его голос, и Тим поднял глаза на гордо возвышающееся рядом судно. - Это ваш корабль? - Что, хорош? Нравится? - усмехнулся я, наблюдая за его реакцией. Он только восхищенно взирал на "Марию." - Ты из сиротского дома, да? Вот она - английская щедрость и помощь лишенным. - Съязвил я и заметил, как Тим весь покрылся мурашками, а губы задрожали в попытках что-то сказать. Наконец, они разжались, и я услышал спотыкающиеся друг на друге мольбы: - Они убьют меня... не го... пожалуйста, не говорите им! Я сбежал... Не возвращайте меня им, прошу вас! - Я бы тоже сбежал, будь я таким же сиротой, как ты, - я накрыл трясущуюся фигурку своим камзолом. - Не бойся. Я тебя не выдам. Потом , подумав, спросил: - Хочешь пойти со мной? - Вы хотите сказать... Вы хотите меня забрать отсюда? - В его глазах блеснули слезы радости, а Тим воодушевленно подался вперед, ко мне. - Если ты хочешь, конечно, - улыбнулся я, протянув ему руку. - Ты можешь быть юнгой и жить на моем корабле. Тебя никто не посмеет обидеть или забрать. Казалось, в его жизни снова засияло солнце, море засверкало в лучах - именно такие сейчас у Тима были глаза. Наивное дитя, оно только что нашло свой смысл жизни, и провались я на этом месте, если бы хоть как-то разбил его хрупкую надежду или позволил это сделать другим. Тем временем малыш прильнул ко мне и обнял изо всех сил, не веря своему счастью. Приятное тепло наполнило тогда мою душу... - Человек за бортом! - громкий возглас пробудил меня от воспоминаний, и я бросился из трюма вон. Тим поспешил за мной, и вскоре мы оказались на залитой солнцем палубе. - Он сидел во вельботе! Тут что-то - бряк! - и он упал в воду! "Кику!" - пронеслось у меня в голове с такой же скоростью, с какой я скинул камзол и покинул пределы судна. К счастью, я обнаружил японца совсем недалеко от корабля и поспешил к нему, поднимая кучу брызг и пены. Но тут я увидел темное пятно, мелькнувшее в воде. - Кику! Плыви! - чуть не захлебнувшись, прокричал я, в момент поняв, что ему грозит опасность. Ватной рукой достал из-за пояса кинжал и с остервенением начал рвать зеленоватые волны, пробивая дорогу к Кику. Вскоре я почувствовал слабое движение около меня, и что-то крепко схватило меня за ногу, да так сильно, что я чуть не глотнул воды. Морская соль прожгла мне рану, я отпрянул и замахнулся кинжалом на противника, но, видимо, зацепил не сильно. Открыл на мгновение глаз и сейчас же закрыл - соленая вода проникла в него и ослепила. В голове отпечаталась ало-зелёная муть. Я ничего не чувствовал, кроме как бьющегося сердца в горле и боли - я уже почти сходил с ума, не зная, с какой стороны мне ожидать очередную атаку морской твари. Но она не заставила себя долго ждать, на этот раз нанеся удар в руку с оружием. Это был последний её удар. Острая нехватка воздуха разрывала мне грудь, из последних сил я ринулся к спасительной поверхности и жадно вдохнул. Кто-то подхватил меня, но, видимо, не смог рассчитать силы, мне пришлось помочь ему - здоровой рукой нащупав борт, я схватился за него, вскинул поврежденную ногу и спустя секунду оказался во вельботе. Отдышавшись, попытался оглядеться, но боль и усталость сразили меня быстрее.***
Я очнулся у себя в каюте, с минуту не мог разжать глаз. Кто-то рядом держал мою искусанную руку и чем-то обвязывал ее. Ткань грубо врезалась в плоть, я не выдержал и издал сдавленный стон. Послышались голоса, кто-то прыгнул ко мне на кровать и возвестил: - Очнулся! Он очнулся! - Тим крепко обнял меня за шею, но доктор Деплюсси отнял его от меня и сказал: - Оставь его, мальчик. Ему надо отдохнуть. - Тим? - слабо позвал его я, чувствуя, как мою руку аккуратно кладут на грудь. - Тим, где ты? - Я здесь, - кровать снова пригнулась с краю; я наконец смог открыть глаз и увидеть его расплывчатый силуэт. - Где Кику? Акула... Ничего не понимаю. - Он снаружи. А акулу убил Пит. Он метнул гарпун... Вы выживете, да? Вы не умрете? - спросил он крайне взволнованным голосом и вцепился в мою здоровую руку. - Нет, Тим. Я не умру. Обещаю, - произнес я шепотом и, с трудом приподняв ладонь другой руки, погладил ею по голове ребенка. Некоторое время мы пролежали в тишине, слушая, как дождевые капли разбиваются об наш корабль, где-то слышался гул грома. Я невольно задремал, чему способствовало легкое покачивание. - Капитан? - М?.. А? Что? - Я не знаю, будет ли это подлостью, если я выдам того, кто перерезал веревки, держащие вельбот... - Говори. - Я моментально пришел в себя и попытался присесть, но боль сковала меня и я был вынужден лечь обратно. Тем временем Тим рассказал мне, что он глубокой ночью увидел Джереми, который что-то пилил у того самого вельбота. - Вот как... - проговорил я едва слышно от горечи. - Молодец, Тим. Позови Кику... мне нужно с ним поговорить. Тиму не нужно было объяснять дважды - он тут же юркнул за дверь. Спустя пару минут на пороге появился Кику в своей национальной одежде. - Заходи, - сказал я ему, присев на кровати ровно настолько, насколько мне позволяло самочувствие. Он встал напротив меня и первым начал разговор: - Что вам нужно? - его безэмоциональный тон покоробил меня, а абсолютно пустые глаза насторожили. Было ли то знаком затишья перед бурей? - Я спас тебе жизнь, рискуя своей. - Это было очень безрассудно с вашей стороны, - холодно заметил японец. - Почему ты тогда не поплыл ко мне? Хотел, чтобы тебя загрызла акула? - Мне нечего было терять. Лучше погибнуть от зубов акулы, чем от позора. - Какого позора? - От рабства в совсем незнакомой стране! - вдруг закричал Кику. Я опешил. Тем временем он продолжал свою пламенную речь: - Я согласился служить вам, поверил, что у вас осталось хоть немного чести и достоинства! Я терпеливо сносил все неудобства в угоду вам! Что вам помешало тогда убить меня выстрелом в сердце?! Вам приятнее терзать меня, я это знаю. Вам было куда легче добить меня, но вы предпочли мне участь унизительнее смерти! Вы жестокий, кровожадный тиран и убийца! - тут он упал на колени передо мной, трясясь от напряжения. - Все, что угодно! Но не продавайте меня этим людям! Я умру от позора... Взываю к вашей совести, капитан-сан! Его слова вонзились мне глубоко в сердце. Ответственность за чужую жизнь встала передо мной особенно остро, как никогда за всю мою жизнь. - Встань, - шепотом потребовал я. - Кому сказал, встань! Но Кику не спешил исполнять мой приказ. Он застыл, как статуя, с мраморным лицом. Пухловатые губы чуть приоткрылись, а белки глаз задрожали. Никогда я еще не чувствовал такую волну чувств, которая нахлынула на меня, когда я посмотрел на эту фигуру и горящие глаза. - Послушай, Кику, - мой голос то стихал до едва слышимого шепота, то поднимался почти до крика, - никто и ни за что не продаст тебя в рабство. По крайней мере, до тех пор, пока я капитан этого корыта. Ты слышишь меня, Кику? Я никому не позволю отнять тебя у меня. Успокойся же и встань. Сейчас же. Мои слова убедили его: встав, он почтительно сложил руки, поклонился мне, волосами едва коснувшись моей постели. После он взял мою поврежденную ладонь и в трепете коснулся ее губами. Я глубоко вдохнул и не спеша выдохнул. Только что мне открылась другая, сокрытая доныне ото всех сторона души Кику - страстная, ранимая, искренняя и бесконечно преданная. И тотчас же я получил ответы на все неразрешимые вопросы, что мучили меня месяцами.***
На следующий день, невзирая на свои раны, я собственноручно привел свой приговор в исполнение: за попытку убийства другого члена экипажа Джереми был вздернут на рее. Я не испытывал угрызений совести, не видел тех укоризненных взглядов, что сверлили меня - я чувствовал лишь облегчение и предчувствие чего-то нового, светлого. Отныне я жил этой надеждой и ждал от судьбы попутного ветра. Отношения с Кику улучшились, и я не мог этому не радоваться. Японец оказался очень интересным собеседником, развлекал меня историями о своей стране, культуре, мифологии и даже делился секретами японской кухни. Он поведал мне, что очень скучает по рису и рыбе, и я обещал, что обеспечу его необходимыми продуктами и добьюсь разрешения Джима, чтобы тот позволял Кику кашеварить у него в камбузе. Интересовали меня и японские легенды и сказки, которые японец мне с удовольствием рассказывал. Я же, в свою очередь, учил его общему устройству корабля, излагал основные принципы управления судном и показывал мир на карте. Он расспрашивал меня о тех странах, в которых я успел побывать, и я, углубляясь в рассказы, прятался за завесой табачного дыма, мечтая когда-нибудь вернуться туда и показать их Кику. Мне было очень приятно, когда он помогал мне подниматься или спускаться, придерживая за руку. Стакан воды, преподнесенный душной ночью, был для меня истинным спасением. Под моим крылом Кику мог не опасаться за свою жизнь и свободу. Мы очень привязались друг к другу, и не было такого дня, когда мы не были вдвоем. Более того, Кику любил детей не меньше, чем я. Так что Тим тоже привязался к нему, и они вместе приходили ко мне на мостик или в каюту, если у меня не было больше сил стоять у штурвала. Кику же теперь спал рядом, около моей постели, в случае, если мне внезапно понадобится помощь. Мы были благодарны друг другу за взаимопомощь и понимание и радовались тому, как наша с ним духовная связь укреплялась день ото дня. Так длилось всего лишь две недели, пока голос юнги с мачты не сообщил нам, что мы уже около берегов Индии.