POV Артура
Если бы я не знал самого главного секрета владельца корабля, Джеймса Лерструда, я бы решил, что старик впал в глубокую депрессию. Я не видел в темноте реакции моих спутников, но я был уверен, что они ни разу в своей жизни не видели, чтобы в комнате, где сидит человек, было бы так же темно, как ночью. Знаете, ночи везде чем-то да отличаются. Взять к примеру, Египет: там ночи черны как сажа, и именно такой цвет царил сейчас в помещении. - Мистер Лерструд? - тихо позвал я, осторожно увлекая Тима и Кику вглубь за собой. Сбоку от нас раздался сухой громкий кашель, и я рефлекторно обернулся. - Артур? - что-то чиркнуло, и в темноту мягко пролился свет от свечи, в котором легко можно было разглядеть морщинистое, обветренное лицо бородатого мужчины, чьи годы будто бы "скукожили" его, лишили былого стана и гордой, стремительной походки. Я оставил мальчика с японцем и подался навстречу этому уважаемому мною, но обиженному судьбой человеку. Вскоре моих рук коснулись теплые ладони, и я понял: я дома. Я вернулся к тому, кто меня ждал. Но примет ли он меня с такой потерей?.. - Я ждал тебя, Артур, - мои пальцы согрелись в старческих руках, а ласковая улыбка старика озарила душу. Постояв так некоторое время, я решил представить ему Кику. - Мистер Лерструд... Это Кику Хонда. Наш корабль столкнулся с их судном, и нам пришлось сражаться. Я подцепил его после боя, и вот... Я подвел его к Кику и сложил руки японца и старика вместе. Что-то во взгляде мистера Лерструда оттолкнуло Кику, и я понял, что было тому виной. Старик отпустил его ладонь и принял в объятия юнгу. Хоть владелец корабля и казался немощным, но он был на самом деле довольно сильным для своих лет, и то, что он с легкостью поднял в воздух юнца, было тому подтверждением. Выручив у меня мальчика, чтобы тот помог ему принести из подвала чайный сервиз, старик покинул помещение, и мы с Кику остались одни. - Это было не очень вежливо с твоей стороны, Кику, - заметил я. - Что тебя так напугало? Повторюсь, я прекрасно знал причину, но хотел услышать это от него. Странная прихоть. - Артур-сан. - Он повернулся ко мне, и его взгляд сказал мне практически все. - Его глаза... Я усмехнулся: - Ты никогда не видел слепых, Кику? Он опустил голову, прикрыв глаза. Стыд, сочувствие, удивление, что-то новое? Наверняка он переживал сейчас и с того момента, как он оказался в Англии. А еще я успел сорваться на него пару раз. Я обнял его за плечи, чувствуя укол совести: - Не переживай, Кику. Всё будет хорошо. Кроме простых слов, ничего большего мой язык предложить не смог. Но я видел, как их воспринял Кику: в следующую же секунду он воспрянул духом и взглянул мне в лицо так, что внутри меня засиял огонёк. Не важно, что сказать, главное - как. Тем временем вернулись Тим с мистером Лерструдом. Мы помогли им расставить чашки, так знакомые мне, на маленьком столике в углу комнатки, над которым в причудливом разнообразии свисали перья неведомых мне птиц, какие-то заграничные цацки, но даже наличие этих диковинок не делало атмосферу этого домика менее домашней. Чай был подан вкупе с ароматными булочками. Мы начали беседу, такую волнительную для нас всех.* * *
Когда мой рассказ был выслушан, я напрягся. Я знал, что этот человек относился ко мне с отцовской любовью, уважал меня как капитана и человека, но, несмотря на это, от меня не отступал страх впасть в немилость у старика Лерструда. - Что же, - донеся до меня приятный голос владельца корабля, и чашка звякнула о блюдечко, отдавшись звонким и ясным звуком в моей голове: до того я внимательного вслушивался в окружающие меня звуки. - Главное, что ты остался жив, Артур, и Тим с твоим другом тоже. Тут он кинул невидящий взгляд на Кику, и тот сконфузился. - Но, мистер Лерструд... - я сглотнул. - Как же ваша жизнь? Как же... прибыль? Я не могу так. Мистер Лерструд вздохнул, почесал голову, откинулся на спинку полинявшего кресла и задумался. Я ждал его ответа. Кику незаметно положил свою ладонь мне на руку, а Тим застыл у меня на коленях с булочкой во рту. - Артур. - Старик сложил пальцы в замок. - Давай будем честны. Я стар. Не сегодня - завтра меня не станет. Моя Маргарет тоже долго не протянет. Зачем нам много денег, сынок, посуди сам? Счастье - слышать твой голос и знать,что ты жив и здоров, и те, кто рядом с тобой - тоже. - Вы тоже дороги мне, - признался я, вытирая с глаза скупую слезу. - Хотите, я дам вам часть тех денег, что я... - Артур, послушай... Я всё время жил один, и все деньги, что я наживал кровавым и порой бесчестным ремеслом, после каждого возвращения я аккуратно складывал под одну из досок около печки, которая под золой была неприметна для неопытного глаза. Я никогда не придавал им особой ценности и не знал, на что или лучше - на кого их тратить. Теперь же, когда в моей голове созрело столько планов, мои руки были развязаны, а все пути - открыты. - У меня еще со времён начала революции* стоит корабль. Название у него стёрто, а моя старческая память меня подводит. Ты можешь вложить свои деньги в его починку и наём матросов, Артур. Так будет надёжнее. Он стоит где-то в лагуне, и особенного внимания, конечно, к себе не привлекает. Его щедрость потрясла меня так, что я задрожал: я уже готов был целовать ему руки. - А испанцы... Ох уж эти бесчестные испанцы. Думаю, стоит донести этот случай королю. - Королю? - не понял я. - Уже появился новый король? - Да, Артур. Яков II. Где-то далеко отсюда была бойня, и он благодаря ей взошел на престол. Люди его не больно жалуют, а мне и подавно дела нет - мы всего со старушкой повидали. Не хотим мы с этим де... делом связываться, - виновато улыбнулся он. Старый морской волк, а еще молодо его сердце. Тим уже задремал, обняв мою шею и положив голову на плечо. Я осторожно встал с мальчиком на руках, Кику вышел за мной. Мистер Лерструд подошёл ко мне с протянутыми руками: - Мальчик мой, позволь мне, незрячему, разглядеть тебя. Сколько мы не виделись, и ещё больше не увидимся. Я замер, подставив ему лицо. Когда моего лица коснулись пальцы, когда они начали изучать его, каждую черту и точку, на мой глаз навернулись слёзы: я был тронут до глубины души. Это была единственная возможность старого китобойца увидеть меня, и я не могу ему отказать в этой просьбе. Что ещё я мог дать ему взамен всего того, что он сделал для меня, с какой душой он смотрел на меня? Он был мне как отец, а я ему был как сын. - Вас проводить до дома, мистер Лерструд? - спросил я. - Не стоит, Артур. Я, пожалуй, заночую здесь. Для бывшего моряка нет лучше лекарства, чем морской воздух. Воистину.* * *
- Вот мы и дома, - сплюнул я на траву. Ливень застиг нас, едва мы покинули город - я предпочитал уединение, и поэтому мой дом находился ближе к опушке леса. Уже было довольно поздно, на небе бы уже зажглись первые звёзды, если бы не налитые свинцом тяжёлые тучи. - Замёрз? - пыхтел я, ногами разрывая землю в поисках ключа. - Вот он, маленький дьявол. Кику, подними его и открой дверь. Даже невзирая на дождь, Тим крепко спал, прижавшись ко мне. Мои пальцы уже затекли и заледенели, не говоря уже о ногах или губах - зуб на зуб не попадал, так было холодно. Кику, видимо, тоже было несладко - он впервые в жизни открывал дверь таким образом, как я полагал. Наконец, он справился с сим инструментом, и мы переступили порог дома. Вот мои глаза привыкли к отсутствию света (дому не привыкать - он долгие года не впускал внутрь солнечных лучей), я нащупал кровать и положил на неё ребёнка, снял с него мокрую одежду и накрыл тёплым шерстяным пледом. Кику всё еще стоял около дверей, не смея пройти дальше, будто приклеился к своему месту, как морская звезда. - Ну, чего встал-то, как пень? Проходи, - я взял его за руки и потянул за собой. - Я сейчас разожгу камин и... ах ты, чёрт.. где ж тут была эта... К тёплому пламени были придвинуты кресла, развешены мокрые вещи, в том числе и хаори** Кику. Он же сам стыдливо спрятался за спинкой кресла и наблюдал за моей персоной, бесцеремонно разгуливающей по собственному дому в одной лишь простыне, накрученной вокруг бёдер. - Тебе достать такую же? - спросил я, уже залезая в шкаф. - Ты не стесняйся. Все свои. Я один живу. Ну... почти. Я, не глядя, протянул ему свернутую ткань. Её взяли у меня из рук, и я некоторое время простоял спиной к камину, грея себе лопатки и ноги. - Завтра пойдём в город, - начал я рассуждать, краем уха слушая возню около себя. - Нужно купить чего-нибудь поесть и запасные свечи. Боюсь, что у меня тут всё сгнило из съестного... Потом сходим в церковь. - Куда? - В церковь. Ну, это... увидишь. А там посмотрим, что нам старина Лерструд предложил. Ты всё? Кику уже сидел, завернувшись в простыню по ключицы. Я сел в кресло напротив него и закурил трубку, жмурясь от открытого огня. - Артур-сан... Он ваш отец? - М-м, нет, но ты близок к истине. Если бы не он, я б тебе здесь это не говорил. Да и вряд ли бы нас свела судьба. - Как так? - Кику заинтересованно потянулся ко мне. - Скажем так: он вытащил меня ещё ребёнком из самой задницы. Я тогда чудом не сошёл с ума, Кику. Он не понял меня. Я откашлялся и бросил: - Расскажу как-нибудь позже, Кику. Устал я. Я не заметил, как недокуренная трубка выскользнула из моих пальцев, а плечи были накрыты чем-то щекотным и приятным на ощупь - я уже задремал, но ясно помню ту добрую, почти материнскую улыбку Кику. Хотя, перед тем, как заснуть, я успел кое-что поведать Кику о так интересующем его мистере Леструде. Усталость, табак (хоть и чутка промокший), тепло домашнего очага подействовали на меня сладко, как какое-то чудодейственное зелье или заклятье. Японец сел, поджав по своему обыкновению ноги. "Не самая удобная поза для сидения в кресле", - подумалось мне. Но Кику, видимо, она вполне устраивала. - Было дело, когда я однажды пришёл к старику (мне не было и пятнадцати лет, а на службу к нему я попал, едва мне минуло 12), он жаловался на сильную боль в пальце (не так давно он посадил в него большую занозу, когда помогал матросам убирать разбитые после шторма доски, и сейчас она болезненно нарывала). Я подал ему виски; сначала он смочил воспалённый палец, а после опрокинул остаток себе в рот. Это развязало ему язык: он посадил меня рядом с собой (я помню всё ещё этот спёртый запах алкоголя, что было странным для капитана - пил он только по торжествам, а тогда вливал в себя по три литра виски или рома в день), и поделился со мной историей своей жизни. Он доверял мне, так как был осведомлен о моей щенячьей преданности к нему. Вот что он рассказал мне. До сих пор эта история не дает мне покоя... ... - Я родился в обеспеченной семье прокурора, Артур. Знаешь, я был из области "все дети как дети, а этот...". Невзлюбил я все эти чистые накрахмаленные сорочки, чопорные манеры, притворную вежливость, сладкую, даже до скрипа в зубах приторную жизнь. Вечные няньки, вечная обуза (тут он выругался так крепко, что его бранью было впору ломать головы). Море манило меня, кружило голову, втайне от меня плетя свою сеть опасностей и невзгод. Что нужно ещё свободолюбивому, наивному мальчишке с шилом в заднице вроде меня? Я сумел убежать, прихватив с собой пару монет в задаток, нанялся юнгой на какое-то торговое судно... Артур, мой мальчик. Будь бы кто тогда жёстче и убедительнее моего отца, да ещё и с доброй охапкой плетей под мышкой подле меня, эх!.. Лишь спустя два дня после отплытия я понял, насколько лихо я промахнулся. Падение с белой пуховой перины на влажные, вечно грязные доски не самая приятная штука, мой дорогой. Но знаешь - я не мог уйти. Просто некуда, понимаешь? Я застрял меж двух огней, и я предпочёл участь, которую я лелеял всякий раз, стоя на коленях перед образом святой Марии и повторяя за маменькой молитву. Три года разделяли тот миг и событие, когда в моих руках оказалось прожёванное плесенью письмо из дома (знай, Артур, когда-нибудь и тебе морская почта принесёт послание оттуда, откуда меньше всего ты ожидаешь). Вот как сейчас помню эти размытые синие строчки: маменька скончалась через неделю после моего исчезновения, а две сестры ушли в монастырь. Я только хмыкнул тогда: меня и дом больше ничто не связывало. Но какую-то горечь я всё же почувствовал. Мне было где-то столько же, сколько и тебе сейчас. Драть меня надо было, драть! Три, четыре шкуры стянуть и повесить меня потом за ноги к рее! Но увы - я был предоставлен себе сам, следовательно, и воспитывал себя я тоже сам. Такое самобичевание не прошло без следа, кто знает, кем бы я вырос там, на суше - таким же вечно недовольным толстосумом с красной рожей, как мой отец, или разнеженной кисейной барышней, как моя старшая сестра (капитан состроил брезгливую гримасу и харкнул на пол, тотчас же остервенело размазав плевок мысом сапога). Я был простым парнем, но совсем не дураком, в обиду себя и других не давал. Капитан - земля тебе пухом, Джованни, англичанин итальянского происхождения! - учил меня всяким хитростям и выработал во мне такую смекалку, что меня никакой умник не мог обскакать! Вот... (мужчина присосался ко второй бутылке, нисколько не стесняясь подростка, открывшего рот от такой истории) Сколько должностей я сменил, и не счесть! Бывал даже коком, и готовил я, кстати, очень недурно. Но больше всего мне доставляло удовольствие стоять у штурвала. Туда меня пинками погнали с мачты, когда мы чуть не попали под обстрел французов - они тогда были жуть на нас озлоблены уже в который раз. "Разиня, остолоп! Мартышка слепая!" - процитировал Лерструд и разошёлся гомерическим хохотом. - А меня тоже однажды обозвали так! - пискнул юный Артур. - И после этого я туда не хочу, - обиженно добавил он. - Хочешь поддержать руль, а, обезьянка? - добродушно заулыбался капитан, потрепав и без того непослушные волосы юноши. - Джованни Рамаззотти смеялся, как умалишенный, поверь мне на слово, Арти, не ты первый и не ты последний! Но моими успехами он был доволен до соплей, впрочем, как и я твоими. Вскоре я дорос и до помощника капитана, ну а там заменил собой этого почтенного итальянца... - ... А как так случилось, что он лишился зрения, Артур-сан? - О, Кику. А это уже отдельная история, и тебе я её расскажу из первых уст, - Артур пожевал кончик трубки, подставляя пятки огню в камине. - Однажды во время сильнейшего шторма нашу мачту пронзила молния, вспышка на мгновение озарила вспененную воду, лица моряков... И тут я услышал крик. Крик ужаса, боли, отчаяния: "Мои глаза!.. Глаза! Я ничего не вижу!". Его ослепила молния, когда он пытался углядеть, остался ли кто на дозорном посту. Мистер Лерструд узнал меня по голосу. Он схватил меня за руку и с жаром, с чувством якобы приближающейся смерти, назначил меня, 17-летнего сосунка, кэпом ослабленной Лиззи... На миг я испугался, что старик и вправду умрет - его глаза уже были пусты, бесцельно направлены вперёд. Корабль достиг берега разбитым, опустошённым (чтобы удержаться на воде, мы были вынуждены сбросить почти все бочки и ящики с добычей за борт). Рассчитаться с владельцем Элизабет тем, что осталось, было безрассудно, и мы с мистером Лерструдом обратились к отцу последнего, у которого, как мы слыхали, деньги куры не клевали... Но дверь закрыли перед самым носом, едва только этот скряга распознал в исхудавшем, немытом человеке с бородой до груди своего сына. В итоге бедная Лиззи осталась брошена, как и сам капитан. Поделив жалкие гроши между остальными членами экипажа и распустив их на все четыре стороны, мы зажили спокойной жизнью. Мистер Лерструд женился, у него родилась дочь. Я стал её крёстным, нашёл пару работёнок, даже умудрился сблизиться со служителями королевского флота. Много раз я плавал с ними по нескольку месяцев, и благодаря этому и тому опыту, что я получил у мистера Лерструда, я сколотил приличное состояние, за шесть лет-то. В последний раз, вернувшись к нему, я не застал девочки - её сразила чахотка, и она умерла, не дождавшись моего прибытия. Врач отказался лечить её в таких условиях, а госпиталь... Деньги, Кику. Чума всех цивилизованных миров. Мария. Так звали эту бедняжку. Я прятал глаза от безутешных родителей, виня во всём себя. Приплыви бы я с добычей неделей раньше, она была бы сейчас жива. Не знаю, простили ли меня они, даже сейчас. Единственное, что я мог сделать для них - купить Лерструду хороший корабль и назвать его "Счастливой Марией". Именно такой я её и запомнил - жизнерадостное, светлое дитя. Сейчас мне 25, а ей всего пять годков, вон там... - Указательный палец ткнул в потолок и тут же опустился. - Тяжёлая потеря... - задумчиво произнёс Кику, не сводя глаз с огня. На длинных ресницах янтарём блестели слёзы. - Да, Кику. И очень горькая. - Артур-сан... а вдруг тот корабль и есть эта... Лиззи? - Даже если так, это мало что меняет. Она стара почти как сам мистер Лерструд, и спускать её на воду по меньшей мере рискованно, Кику. Хотя, если с ней поработать как следует... М-м-может, она ещё послужит нам не один год. И даже, возможно, мы надерём задницы этим испанским выскочкам! - Артур-сан, а вы были женаты? - Ну, э-э... - столь внезапный вопрос сбил меня с толку. - Я никогда не думал о свадьбе. Отношения, конечно, были, но... - Я нагнулся к столику, чтобы положить трубку, и исподлобья посмотрел на Кику, - но они не были столь прочными, как наши. Он был смущён: сквозь лёгкий загар на лице проступил румянец. Следующий вопрос не заставил себя ждать: - А Тим-кун... Он... - Я усыновил его. Я поддерживаю его ровно также, как и старик Лерструд меня в своё время, и как Рамаззотти его. Я сам сирота и... Я вовремя укусил себя за язык, пока не было сказано слишком много. Но ляпнутого было достаточно, чтобы взбудоражить чересчур любопытного японца. Я предупредил его: - Я обещал, что расскажу позже. - Почему не сейчас, Артур-сан? - Потому что я так сказал, - моё настроение стремительно рухнуло вниз, и я почувствовал себя никчёмным. - Простите, Артур-сан... На этом наша беседа закончилась.* * *
Помните, я совсем недавно говорил вам, что было причиной моих плаваний? Так вот, отрывая себя от сухого берега, я каждый раз думал, что не вернусь сюда еще, по крайней мере, полгода - так мое сердце жаждало открытий, поисков, бесконечных, выстроенных в шеренгу новшеств, ни одно из которых ни разу мне не подходило. И тем не менее, я рвался вперед, как парус, наполненный ветром. Но, едва только коснувшись неизведанного, я вынуждал себя вернуться. Мистера Лерструда никто не ждал. А меня тянуло обратно к людям, между ними и мной была жилой натянута нить, и она начинала нестерпимо болеть, когда натягивалась и грозилась вот-вот порваться. К чему я снова говорю вам такие вдохновленные вещи? Я хотел, чтобы Кику с Тимом были счастливы со мной, я обещал показать им то, что некогда открыл для себя сам. Но, никого бы, в том числе и меня, не обрадовал мой потаенный крик души - я не хотел уплывать. Я не хотел что-то искать. Все, что я нашел, уже рядом со мной. Когда-то море было моим единственным пристанищем, но вот - я проснулся в своем домашнем кресле у потухшего очага, завернутый в две простыни, и понял, что мне больше ничего не надо. Сквозь нечищеное годами окно отчаянно пробивался утренний луч рассвета, его узкая полоска попадала на другое кресло, слева от меня, освещая потускневшую красную обивку. Вроде как, моё одето в такую же, только зеленую... Сколько я здесь не был - всё позабыл. Вот он - древний, темно-красный шкаф с вензелями на правой дверце, стоит рядом с тазом для воды, в котором уже, впрочем, должен цвести грязный сад на зависть всем садоводам. Эти унылые, потрескавшиеся обои зеленоватого цвета хоть и наводили на меня скуку давно минувших дней, но были они мне все равно родными. Где-то крыша дала течь - эти стуки в махонькой кухне были как то орудие инквизиции, не знаете?.. Что хуже может быть того, что человек не может спать? А мешала этому беспрестанно капающая вода. Изобретательные европейцы, черт подери, умеют же во имя справедливости убивать в человеке человека, не нарушая, в целом-то, неприкосновенность грешника. Но чудо было в том, что магия этой капающей воды не возымела ни надо мной, ни над Кику никакого действия, увы, мы были поглощены упоительным спокойствием и относительной безмятежностью, чему способствовала общая атмосфера и уют. Я неспеша потянулся, разгибая и напрягая до отказа каждый сустав, каждую мышцу, после чего с наслаждением присел на краю кресла и, прежде чем встать, снова оглядел свою убогую обитель. М-да, привести её в порядок не мешало бы, подумалось мне, и после этого я встал на ноги, ощущая ледяную, усыпанную золой поверхность пола. Вот две... то есть, проем дверной в ту самую комнату, где я оставил Тима. Проход этот находился правее шкафа и был затянут падающими сверху висюльками из Китая. Если я жил один, то на что мне были все эти двери? Мне хватало простых арок или тех же деревянных нитей, наконец. Ага, вижу слегка пригнувшуюся к полу постель на одну персону по правую руку от камина, под широким и таким же мутным, как рыбий глаз, окном. Рядом с кроватью было придвинуто что-то вроде прикроватного столика, грубо сколоченного из потемневшего от времени дерева. Письма, какие-то бумажки, засохшие лепестки роз... Когда я в последний раз открывал это окно? Ведь за ним открывался чудесный вид на небольшой садик с кустами роз... когда-то. Только черту известно, как долго ждали эти цветы прикосновения хозяйской руки. Они все завяли и превратились в гадкие, похожие на вороньи лапки, веточки. На мгновение я вспомнил что-то, какое-то мое мимолетное желание, но, увы, опять оно вылетело из головы. Что за глупость... Что-то гулко дернулось около сердца: над столиком, на высоте этак в фут, висела округлая рама, изображением своим обращенная к стене. Прошу вас, не спрашивайте, что это, и не пытайтесь развернуть к себе лицо картинки. Никогда. Вот из другого входа, на этот раз на кухоньку, раздался треск разбиваемой посуды. Я покачнулся и прошел в заляпанную комнату, где вокруг здоровенной огнедышащей печи сновали две фигуры, одна поменьше другой. Дым стоял коромыслом, и я толком ничего не смог разглядеть, кроме этих двух силуэтов и стола с какой-то горой на нем. - Еще не хватало, чтобы вы мне тут последнюю посуду разбили, - поприветствовал я, облокотившись об дверной косяк. - Доброе утро, Артур-сан, - печь, громко фыркая и плюясь искрами, выкинула ароматный, источающий запах поджарой корочки, хлеб. - Мы с Тим-куном ходили сегодня в город. Он такой умный мальчик. - Рядом с корзинами на столе оказался румяный каравай. - Сейчас мы готовим завтрак. Тим-кун научил меня гладить, осталось только простирать... Я проворчал: - Я же хотел вместе с вами пойти... - Пойдем еще, Артур-сан! Вот, оденьтесь, - выглаженные рубашка, штаны... хм. - И печь хлеб тебя тоже он научил? - скептически уточнил я, принимая одежду. - Не совсем он, Артур-сан. Мы вместе справились. Хотите присоединиться к нам? Я вздохнул: - Ты же знаешь, Кику, что мы с печью - заклятые враги на всю жизнь. К тому же она долго не отапливалась и... - Мы уже всё вычистили, Артур-сан. Подождите, пока приготовится завтрак. - Отлично, - буркнул я, прохромав к ванной, которая, к слову, находилась по соседству с кухней. Давно пора смыть с себя морскую соль и освежиться. Хотя... М-да, наивная моя душа. Прежде чем поскрести по телу мочалкой, следовало бы сначала вычистить ванну. А заодно и всю комнату. - Артур-сан, будьте осторожны, - моя согнутая спина не видела собеседника, но ясно чувствовала за собой его присутствие. Я приостановился и глянул на Кику из-за плеча: - Все под контролем, - но тут что-то престранное произошло с моей ногой: по ней будто бы прошел разряд молнии. Нога предательски дернулась, скользнула по полу, я потерял равновесие и немедленно впечатался головой в эмалированный чугун ванны. Простонав "ууууй", я попытался отклеиться от ванны, и если бы не помощь подоспевшего Кику, я бы, быть может, заночевал здесь. Только когда моего лба коснулась смоченная водой тряпочка, я сообразил, что меня протащили в главную комнату, и что я сидел на своей кровати и держал Кику за руку. Все плыло перед глазами, а над левой бровью наливались кровью будущие синяк и шишка. Я глянул на Кику исподлобья, оглядел его с головы до ног и каким-то дурацким голосом пропел: - Какой же ты красивый, Кику!.. Это вызвало у него застенчивую улыбку и легкий красноватый налет на щеках. Черт меня дернул - я обхватил его талию и прижался еще не тронутой частью головы к его груди, моментально уловив стук сердца под грудной клеткой. Оно билось быстро, ритмично, гулко отдаваясь в моей вскруженной голове. Эти звуки успокаивали меня и благодаря им время потянулось медленнее, всё снова плыло перед глазами. Не было никакого потрескавшегося дома, не было жутких лап сада... - Артур-сан, - донеслось откуда-то сверху, - у вас есть сад? - М-м, был... - промычал я, а после отлепил свою разбитую морду: - Там росли алые розы. Но они, ну... За ними не ухаживали, короче говоря. - Неужели они навсегда погибли? - дрогнул голос, и моих волос коснулись пальцы Кику. - Думаю, что да, - я посмотрел вверх и сквозь лёгкий туман разглядел взволнованное лицо японца. - Всё рано или поздно всё погибает, Кику. Почему ты так волнуешься? - Просто... А можно посадить туда новые? - Это не сложно. Но кто будет ухаживать за ними, когда мы отплывем? - А мы разве скоро... будем не здесь? - с грустью спросил Кику. - Мне очень понравилось здесь, Артур-сан. У вас хорошо. Только нужно убраться и посадить розы. Я был польщён тем, что моя жалкая лачужка кому-то пришлась по душе, и что Кику здесь действительно нравится. Кстати сказать, он довольно быстро освоился, я даже не ожидал от него такой скорой адаптации. Тут в голове прояснилось, и меня осенило: - А какие бы ты ещё посадил цветы, Кику? - Я не знаю здешних цветов, Артур-сан... - Ну хорошо. - А вы ещё хотите что-то посадить? - Конечно хочу. Я мечтал об этом ещё по пути сюда, ещё до того, как меня свалила горячка. Я не скажу, - успел вставить я, тем самым опередив Кику, который, обуреваемый любопытством, ещё ближе поддался ко мне. О боги, ну за что мне так не везёт-то? Едва только я собрался поцеловать скромную улыбку Кику, как крик Тима явился, словно гром в погожем небе: - Мясо сейчас сгорит! - Простите, Артур-сан, - он осторожно выбрался из моих объятий и поспешил на кухню, откуда уже густым облаком вырывался смрад подгорелого мяса. Я хотел было встать и последовать за ним, но падение намедни и полученный удар в лоб приказали мне принять если уж не сидячее, то горизонтальное положение точно. Я устало откинулся на постель (та же отчаянно скрипнула), приложил уже теплую влажную тряпку ко лбу, и нащупал эту злосчастную припухлость. Конечно, по сравнению с укусами акулы это еще полная ерунда, но, черт, как же неприятно. Обращенный в никуда взгляд сосредоточился на испещренной рубцами правой руке. На ногу я смотреть побоялся. А если еще вспомнить, что весь мир представлен мне только с левой стороны обзора... Поздравляю, Артур Кирклэнд, вы только что возглавили общество нытиков. Что ж вам дома-то не сидится, коли вы такой изнеженный, за коим чертом лезете защищать других и бороздить водную поверхность Земли? "А то ты и сам не знаешь, зачем я начал все это дело", - перебил я сам себя. - "Ты думаешь, у меня был выбор? Я не просил отца брать меня с собою в море и не просил тех ублюдков разбивать наше судно в хлам". "А тебя никто не заставлял возвращаться в море. Вернулся бы на сушу и дело с концом". От ответной реплики меня отвлек звон тарелок, и Кику встал около меня, чтобы помочь встать и проводить до стола. Около печки лежала куча хвороста, а в ней закопалось длинное тонкое бревнышко. Присев за стол, я сразу обратил на это внимание: - Что это там за деревяшка такая лежит? - Я не скажу, - загадочно протянул Кику, также усаживаясь рядом со мной. - Так непривычно... - Кстати, - я подцепил вилкой лист салата и, остановив его на полпути ко рту, продолжил. - Тебе бы стоило сменить имидж, чтобы не привлекать к себе особого внимания. Что скажешь? - Ну-у... Если это нужно, то я готов, эм... - Сменить имидж. Ну, одежду. Во-первых, тебе будет неудобно передвигаться. А во-вторых, как я сказал... не всем понравится твой внешний вид. - Я понял, Артур-сан... - Кику, передай этому хищнику нож, - попросил я, глядя, как мальчик на другом конце стола зубами пытается оторвать кусок от жареного мяса, и совершенно забыл, что сам японец даже не знает, как подступиться к еде. Он сказал: - Сейчас передам. Подождите, пожалуйста. Нож противно заскрипел по поверхности металлической тарелки, разрезая кусок рыбы на маленькие кусочки. После он вручил сей инструмент мальчику, и принялся уплетать блюдо непонятно откуда взявшимися палочками. Тим же вытянул шею как гусь, заинтересовавшись в подобном методе поедания пищи. Я глянул на него: - Тим, это неприлично, перестань глазеть на людей за едой. Не знаю почему, но моя реплика рассмешила Кику. Трапеза продолжилась, и вскоре, сложив все столовые приборы (а Кику снова спрятал хаси) около печки, мы с Тимом и Кику решили снова пройтись по городу.***
- Да ну? - вопрошал я Кику, который то и дело поправлял с непривычки тесную рубашку и брюки одной рукой, другой же он держал держал меня под локоть. - Да. В нашем театре Кабуки играют только мужчины. Женщин мы на сцену не пускаем. - И как, здорово у них получается играть женщин и девушек? - Не знаю, меня больше интересует, что они чувствовали в те моменты. Жаль только, что вы не сможете увидеть хотя бы одно представление... - А что ты думаешь о той парочке, что только видел на сцене? - Это как-то странно для меня, Артур-сан. В Японии редко признаются в любви и страсти словами. И такой отчаянный поступок... И им всего по 15 лет... - Ну, Джульетте вообще-то 13. Тиму, видимо, понравилось. А, Тим? - позвал я мальчугана, и тот немедленно оказался подле моей правой руки. На сам вопрос он не ответил, но лицо его выражало задумчивость и смущение. - Когда вернемся, почитаем Шекспира, - пообещал я им, и тут Кику положил свою голову мне на плечо. Я шикнул на него: - Кику, ты что творишь? На нас же смотрят! - Простите, Артур-сан, но я думал, что если те подростки так открыто выражали свои чувства и протест... - Это постановка, Кику, понимаешь? Плод воображения. - Вы изменились, Артур-сан, - вдруг сказал Кику и замолчал, отвернувшись. Я не знал, как ответить на такой неожиданный, такой нелепый довод. И некоторое время мы прошли, не проронив ни слова. Тим только справа пинал камушки под ногами и изредка спотыкался. Небо над нами потемнело. Взглянув вверх, я не сразу понял, что вижу перед собой настоящий, живой корабль, нет. Над нами высился призрак, иллюзия, фантом того самого судна. Дно изъедено. Нос проломлен и вдавлен. Мачты согнулись, как срубленные деревья, над изуродованной палубой. Корабль сильно накренился в нашу сторону, открывая нам с Кику и Тимом все свои раны, и отчего-то мне стало жутко. Я драил эти доски, будучи мальчишкой, а сейчас они покрылись черными язвами и дырами, которые смотрели на меня как пустые глазницы черепа. Я не мог больше на это смотреть - рывком отошел в сторону и отвернулся, спрятал свое лицо в ладонях. Грудь будто что-то сдавило изнутри, кисти рук затряслись, я долго не мог успокоиться и взять себя в руки. Это была она. Лиззи. Старушка Лиззи. Что сделали с тобой годы и вода. Прости меня, Элизабет, что не помог тебе сразу, хотя ты спасла меня однажды и вернула домой. Поздно. - Поздно, - сказал я вслух, не чувствуя онемевших рук, которые сжимали на груди что-то очень твердое и холодное, похожее на металл. Прикосновения к плечам вернули меня к реальности, но разговаривать или гулять я больше не хотел. Кику с Тимом это сразу поняли, и мы все, словно дав обет молчания, покинули могилу корабля и моих воспоминаний. Придя домой, я сразу бросился к тому заветному месту возле печки, подпер неподатливую доску металлическим ломом и чуть отклонил её в сторону, выгреб из тайника все свои драгоценности. Кику с Тимом недоумевающе глядели на меня, на то, как я доставал из синеватого атласного мешка крупные жемчужины. Подняв одну такую воздух, я поинтересовался: - Как вы полагаете, сколько вам дадут за одну такую жемчужину? - Может быть, целый дом? - неуверенно предположил Кику. Я усмехнулся: - Мне нравятся твои амбиции, но нет. За эту жемчужину вам выручат очень много денег. Как видите, у меня их предостаточно. Но, по сути, нужны ли они нам? - Я не понимаю вас, Артур-сан... Вы же хотели починить на них корабль и... - Ты только что видел эту старушку. Что ты о ней скажешь? Даже если к её бокам притронутся руки самых что ни есть мастеров, она всё равно не продержится на воде и недели. Легче построить новый. Но в том-то и беда... Зачем? - Вы не хотите никуда уплывать отсюда? - смекнул умный японец. - Но ведь ваши запасы рано или поздно истратятся. Они же не будут лежать просто так... Чёрт возьми. Он был ещё умнее, чем я предполагал. Я и не подумал о такой мелочи, что всё когда-то всё равно придётся выходить в море. Я постоял немного, дав своей голове немного отрезвиться, и подумал над его словами, взвесил все за и против. - Ждите меня здесь оба. Я вернусь через пару часов, а может и больше. Может, даже к ночи, - с этими словами я подхватил синий мешок с жемчужинами, принял поданную Кику катану в качестве трости и вышел вон.***
Вернулся я и правда довольно поздно. Только я переступил порог дома, как часы где-то далеко в главной комнате пробили два часа ночи. Тим крепко спал на том же месте, куда я его положил день назад, натянув на голову толстый плед. Я, весь измотанный многочасовой беготней и болтовней, кое-как разулся и тихо прошёл на кухню, где меня ждал Кику с мисками еды на столе. Меня очень тронула подобная сцена, но разговаривать у меня не было сил, и поэтому в качестве благодарности и приветствия я просто кивнул ему, тот ответил мне своим поклоном. Я присел, поставив рядом с собой катану, и принялся за уже остывший, но такой вкусный суп. Я не ел практически целый день. После скромного ужина мне дали трубку с табаком. Я закурил. Отдохнув чуть-чуть, сказал: - Всё сделано. Корабль будет готов, по меньшей мере, через полгода. Потом наймём команду. - Я выложил на стол несколько оставшихся жемчужин. - Этого хватит с головой. Ещё где-то лежит небольшой запас средств... - Я очень счастлив за вас, Артур-сан, - с улыбкой ответил Хонда, пряча зачем-то руки под широкими рукавами своего хаори. Глядя ему в глаза, я ни на минуту не усомнился в искренности этих слов. - А ты? Ты счастлив? - испытующе посмотрел я на него. - Когда вы счастливы, я хочу только радоваться вместе с вами. А в минуты горести хочу делить вашу боль и быть рядом всегда. Артур-сан, я могу быть обузой для вас, но... - Что за глупости ты говоришь, - растрогался я. - Ты же не со зла. - О, нет, вовсе нет! - вскочил он, и я встал вслед за ним. Наши взгляды встретились. - Я никогда не смог бы сделать вам зло. Вы трижды спасали меня, ругали за мои оплошности... Но прошу вас, поверьте, это совсем не со зла! Мне всё здесь так незнакомо, я ничего здесь не знаю! Но я обещаю, что исправлюсь, Артур-сан, пожалуйста, простите мне все мои промахи и ошибки! Я заключил его в объятия, чувствуя, как на мои плечи легли ладони Кику. В тот же миг я, зажмурив глаза, увидал сотни ярких, кристально чистых брызг в темноте, а в ушах в качестве фона зазвучали звуки фанфар. Ощущение крепко прижатого к моему сердцу тела сводило с ума - я с трудом сдерживал себя, чтобы не поддаться животному инстинкту. Я хотел подарить Кику максимум любви, максимум нежности, сказать ему, что я люблю его всем сердцем, при этом ни проронив ни слова. Я хочу касаться этой кожи, подобной лепестку розы, бархатной и ароматной. Я возжелал его, я хотел его, но одна мысль о том, что я оскверню этот маленький рай на земле, ставила меня в тупик, окружала колючими прутьями мою шею, я изнывал от вожделения, понимая, что сейчас оно было совсем не кстати, в такой момент. Как же стыдно, мерзко, низко. Я готов был пасть на самое дно своих желаний, страстно желая Кику. Я помнил, как он оттолкнул меня тогда, когда я ласкал его, поражённый огненной болезнью, в беспамятстве. Кику боялся переступить границу, его не отпускало наивное целомудрие. А быть может, гадкие приставания его учителя оставили грубый шрам на его отношениях с мужчиной. Еще одно препятствие. Я уже сжимал зубы от злости и досады, крепче сжимал недоступное мне тело и готов был кричать от бессилия. Что я ничем не мог ему помочь, что мои чувства не выражены так, как я хотел бы. Для Кику были закрыты самые яркие, самые глубокие, самые крикливые грани чувств. И я не мог их ему открыть. Я не хотел брать его силой — я ждал взаимности. О, этот чертов эгоизм. Отдавать свою любовь, ожидая, что она к тебе вернется. - Артур-сан? - тихо прошептал Кику; я мгновенно покрылся испариной. - Что это? Он нашёл на моей груди металлический крест, подвешенный на толстой цепочке. Я чуть попятился, взял из его рук символ веры и объяснил, с трудом подбирая слова: - Это крест, Кику. Католицизм. Я католик, Кику. Это такая вера, религия. Хотя, между ними много различий... Я прошёл в главную комнату и сел на кровать. Сзади застучали о подоконник первые капли дождя. И это делало атмосферу более сентиментальной, проникновенной. Кику опустился слева меня и как бы невзначай положил свою ладошку на мое колено. О, Господи. Дай мне сил сдержаться. - Вера — это твоя душа. Религия — это то, чем могут управлять. Верой ты дышишь, а на религию ты работаешь. Понимаешь? Я умею быть католиком, когда мне это нужно. Ну... у меня свой Бог, - я замолчал. Страсть уже пожирала меня, лишая способности выражать свои мысли. - У нас богов много, - его голос влился в меня как горячее вино. - Человек должен жить в гармонии с природой и с самим собой... Боже, Кику, неужели ты не видишь, что со мной? Как я могу жить в гармонии с самим собой, когда я смотрю на твои оголённые плечи и шею, оттенённые черными прядями лицо и чувствительные губы? Я задрожал. Чаша из неукротимой лавы грозила перевернуться и обжечь меня изнутри. Я хотел убежать от самого себя, но каждый раз возвращался к исходной точке. К Кику. Я не помню ничего, что было дальше. Голова отяжелела, всё опаляло огнём, дикое, необузданное пламя заплясало меж моими губами и кожей Кику. Я чувствовал сопротивление, слышал рваные стоны, я видел саму страсть, черт меня подери! Страсть в поцелуе, в движениях, в сдавленных вздохах... На мгновение я остановился и приподнялся, чтобы взглянуть на Кику ещё раз, чтобы вдохновиться им. Он лежал подо мной весь открытый, беззащитный, но твёрдо не подпускающий меня к самому главному. Тяжело дыша, он протянул мне руки. Неужели барьер был сломлен? Он умолял меня о продолжении, и я не мог ему перечить. Я обнял Кику и накрыл собой. Два сердца, две души вот-вот сольются вместе. А за окном бушевала гроза. * * * После той ночи мы стали еще ближе друг к другу. Были стерты последние границы между нами, доверие связало нас так крепко и прочно, что казалось, будто бы никто и никогда не сможет разорвать нас, даже разлучив на долгое время. Мы зажили душа в душу — я, Кику и Тим. Следующие три месяца мы вместе — всегда вместе, заметьте — приводили наше уютное гнёздышко в божеский вид. На город под боком и в лес смотрели чистые лучезарные окна, изнутри все блистало чистотой и новизной, то и дело пахло свежей выпечкой и вкусной едой. Мы только успевали выносить старую мебель на продажу, и заносить новую, не нарушая былой гармонии и уюта. Каждый вечер, после сытного ужина, мы устраивались втроем возле вычищенного камина на уютном диванчике и читали по очереди вслух какие-нибудь произведения английской классики. Так тепло у меня никогда не было на душе, и у Кику с Тимом тоже. Их глаза сияли счастьем и тихим восторгом. Корабль строился на удивление быстро, и толпы зевак каждый день аккуратно вставали возле места строительства с утра пораньше и, раскрыв рты, наблюдали за постройкой обещавшего стать галантным и мощным в плане вооружения линкором. Около дома мистера Лерструда вставали в очередь сотни желающих наняться на корабль, и старик отбирал специально для меня и будущего морского кавалера лучших из лучших ребят. С некоторыми из них я успел поболтать возле входа в домишко, и я с уверенностью заявляю, что готов плыть с этими ребятами решительно куда угодно, на что они отвечали горячей взаимностью, что готовы плыть с таким капитаном и боцманом хоть на край света. Боцман — старик уже рвался в море и записал своё имя в список экипажа. Однажды я вывел Кику в свой сад, куда успел посадить обещанные кусты роз и «чего-то ещё». И это «что-то ещё» оказалось всего лишь обыкновенными белыми хризантемами. Алые розы и белые цветки тянулись друг к другу, как я с Кику. Он же не мог ничего сказать — его душили слёзы радости и бесконечной благодарности. Он забежал в дом и вынес мне что-то очень длинное и продолговатой формы, будто бы катану. Но это оказалась трость — красивая, прочная, покрытая лаком элегантная трость, которая пришлась мне точно по росту. Ладони Кику были сплошь покрыты следами от заноз, мозолями и ссадинами, но это нисколько не удручало ни меня, ни его. Его подарок приятно обрадовал меня, я сжал руку Кику и посмотрел ему в глаза. В этот момент я думал только о прекрасном, бесконечно трогательном и нежном. И кто же, разорви меня гром, знал, что всё в один миг рухнет как карточная колода? Сзади нас послышался топот копыт. Обернувшись, я увидел несколько щегольски разодетых господ на лошадях. Самый высокий из них, оценивающе оглядев меня, гаркнул так, что голуби в испуге вспорхнули с калитки и разлетелись кто куда: - Артур Кирклэнд? Мы вынуждены арестовать вас. Следуйте за нами. И без фокусов.