Срезать розовый куст

Саске верил в то, что жизнь чаще всего полна неприятных сюрпризов, но Итачи всегда улыбался, когда слышал это. Он щёлкал своего младшего брата по лбу и говорил, что жизнь докажет ему обратное. Откуда только у него бралось такое смирение? Но что ни говори, Саске не считал хорошим знаком то, что его называли по фамилии, особенно если это были те, кого он не знал. Никто не должен был знать его имени, никто не должен был знать, что они с братом живы. И доверять кому-то настолько, чтобы зайти к нему в дом, — полное безрассудство. Да, это определённо неприятный сюрприз. Комнаты были просторными и светлыми. После сырой, маленькой каморки они казались наполненными воздухом и свежестью. От одного их чистого вида внутри воцарялось спокойствие; чувство комфорта, уже почти забытое многими годами лишений, буквально растекалось по телу тёплыми волнами удовольствия от прикосновения к уюту. Рассеянный солнечный свет проходил сквозь штору на окнах и заполнял кабинет приятным желтоватым сиянием. Над бумагами на столе витало маленькое облачко пыли. Едва пахло кофе и парфюмом. Мужчина сидел в глубоком кресле, Саске — на диване рядом. Он был абсолютно серьёзен и сосредоточен и не чувствовал себя лишним элементом в жизни богатого дома, наоборот, именно здесь он вздохнул как никогда спокойно, словно очутился в своей тарелке. Тихая уютная атмосфера и незнакомый запах обжитого жилища успокаивали нервы. Мужчина скрестил руки на груди. — Спасибо, что уделил мне время. Для начала мне стоит представиться тебе. Меня зовут Хатаке Какаши. Думаю, моё имя ни о чём тебе не говорит? — Нет, — отрывисто ответил Саске. Краем глаза он оценил своё отражение в небольшом зеркале напротив: несмотря на то, что его одежда была старой и больше напоминала её ошмётки, она была более менее чистой. Саске старался поддерживать чистоту своего тела и вещей всеми способами, которыми мог воспользоваться. А Итачи умел хорошо штопать и зашивать, никогда не скупился на мыло и лично проверял, достаточно ли чист его брат. — Я так и думал. Это немного труднее, чем я предполагал, хех. Даже не знаю, с чего начать, чтобы ты всё понял. Я одно время искал тебя, Саске. И очень рад, что встретил, хотя на это уже не надеялся, — Какаши вертел в руках небольшой портсигар. — Ты почти не изменился. В общих чертах, разумеется. Я сразу узнал тебя. Таких, как ты, парень, невозможно спутать. — Откуда вы меня знаете? Я вас не помню и никогда не видел, — Саске напряжённо всматривался в лицо Хатаке, но память отказывалась его узнавать. Ни имя этого человека, ни его внешность до сих пор ни о чём не говорили. Что этому человеку надо? Наверное, не стоило заходить. — Я не удивлён и прекрасно понимаю твоё недоверие, — кивнул Какаши. Уголки губ Саске удивлённо вздрогнули: да Какаши прочитал его мысли! — На твоём месте я бы развернулся и ушёл ещё на улице, но тебя ведь победило любопытство, так? Тебе не о чем волноваться, я не причиню зла. Я хочу помочь. Я знал твою семью. Ты тогда был ещё ребёнком, не удивительно, что ты меня не помнишь. Вряд ли тебя интересовали знакомые семьи в те лета. — Так вы друг моей семьи? — изумлённо вскинул брови Саске. Его сердце гулко ухнуло в пятках. Хатаке усмехнулся и покачал головой. Он продолжал вертеть в руках портсигар. Саске догадывался, что это было средством, чтобы собраться с мыслями. Какаши стал вызывать симпатию и доверие. — Не совсем. Я хорошо знал твоих родителей, но отношения у нас были нехорошие. Разные взгляды на жизнь и реальность. Мы общались чаще всего как оппоненты, но это не мешало приглашать друг друга на встречи. Тёплые отношения я поддерживал только с твоим братом. Саске, — Какаши глубоко вздохнул и серьёзно заглянул в глаза напротив, — ты ведь знаешь своё прошлое? Саске нахмурил лоб. — Скорее больше слышал о нём, чем сам что-то помню. Отец готовил переворот, его и многих других в дальнейшем уничтожили, я чудом избежал смерти. Долгое время я прятался, когда всё утихло, устроился в гетто для нищих, где я был бы в безопасности и меня бы никто не стал искать. И вот, — Саске по-взрослому печально усмехнулся, — кем я стал. Какаши поправил маску на лице. Воцарилось странное молчание, на протяжении которого Саске не сводил изучающего взгляда с лица напротив. Наконец, Хатаке спросил: — Где твой старший брат? Ты с ним? Саске сглотнул и покачал головой. — Нет, он умер. Помню, что мы в ту ночь прыгнули с моста, я очнулся на берегу, а его не было. Он утонул. Какаши молчал. Он перестал крутить в руках портсигар, достал оттуда сигару, внимательно посмотрел на неё и засунул обратно. Хатаке нахмурился и уставился на свои руки. — Значит, всё-таки утонул. Спас тебя и погиб. Саске сжал губы и опустил глаза к полу: его пальцы подрагивали. Впервые в жизни он испытывал такие муки совести от лжи! Какаши так же опустил тяжёлый взгляд вниз. — Мне жаль, Саске. Итачи был самым умным ребёнком, которого я когда-либо знал. Он был бы тебе хорошим братом. Ты его помнишь? Саске снова покачал головой. Он заставил себя сделать это через силу. — Нет, как и родителей. Какаши нахмурился ещё больше, наконец откинув портсигар. Саске молчал, прикусив губу. Он понятия не имел, зачем нагло солгал, но рассказывать о том, что он всё это время был не один, не хотелось. Наверное, это было подсознательное желание вызвать к себе жалость или назло огорчить Какаши. Когда Саске понял это, ему внезапно стало тошно. Если бы только можно было отмотать время назад! — Я должен был забрать вас обоих к себе, — вдруг сказал Какаши. Увидев то, как вытянулось и побледнело лицо Саске, он уселся в кресле удобнее, засунув руки в глубокие карманы брюк. — Наверное, тебе известно, что твои родители хотели устроить государственный переворот, чтобы возглавить Совет пяти Каге, и многие семьи поддерживали их. Потом всё раскрылось, не без основания это посчитали предательством, началась страшная заваруха, горожане не поддержали твоего отца. Я тоже не поддерживал твою семью. Твой отец, Саске, видимо думал о неудаче своего предприятия, а потому попросил меня при плохом исходе позаботиться о вас с Итачи. У меня нет и не было ни жены, ни детей, я был согласен взять вас. Та ночь была чем-то ужасным, я не успел вас перехватить, а потом тебя и брата объявили мёртвыми. Какое-то время я не терял надежду, что найду и тебя, и Итачи, и сдержу слово, данное твоему отцу. Но твой брат погиб, ты спрятался, в чём я тебя не виню. Я понимаю, что тебе пришлось пережить. Прости, Саске, — Какаши умолк. Саске долго молчал, не зная, что ответить. В его голове внезапно исчезли все мысли, и он сверлил странным взглядом потрескавшиеся руки на своих коленях. Хотелось что-то сказать, но гулко стучащий пульс в горле перехватывал слова. Саске не знал, сколько просидел вот так неподвижно, словно был изваянием; когда Какаши встал со своего кресла, он вздрогнул, бессмысленным взглядом наблюдая за тем, как Хатаке присаживается с ним рядом, касаясь его худого плеча. — Я много лет винил себя, Саске, в вашей смерти, и мне действительно жаль, что Итачи не дожил до сегодняшнего дня. Если бы я тогда успел, вы бы с братом жили так, как и до всего, что было. — Вы не виноваты, — сухо ответил Саске, отодвигаясь в сторону. Ему едва удавалось складывать звуки в слова. — Возможно. Но, так или иначе, ты жив, я нашёл тебя, хотя жизнь сделала с тобой что-то страшное, — Какаши указал рукой на одежду мальчика. — Я исполню своё обещание и возьму тебя под свою опеку, пока тебе не исполнится двадцать один год. У меня нет никого, я одинокий человек и могу выполнить свой долг, искупить вину перед Итачи. Что думаешь, Саске? Я не шучу. Тот молчал, прожигая тёмными глазами Какаши. — Я не могу, — наконец, выжал он из себя. — Я не могу просто так взять и… — Понимаю, — спокойно кивнул Какаши, — я понимаю, каково тебе сейчас, и не тороплю тебя. Я лишь желаю, чтобы ты знал, что я хочу дать тебе дом, имя и хорошую жизнь. Обдумай всё и взвесь. Твой брат бы хотел, чтобы ты был счастлив. Он пожертвовал собой ради этого. Саске порывисто встал с дивана. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, и с ним произойдёт что-то страшное и непоправимое. — Благодарю, но я не знаю вас и часа. Как я, бездомный, могу принять то, что вы предлагаете? Какаши вздохнул. — Ты — Учиха Саске, сын Фугаку и брат Итачи. Ты равный мне, ты даже выше меня по происхождению и положению. Ты не должен стесняться. То, чем ты сейчас являешься, всего лишь каприз судьбы. Я буду ждать твоего решения. Не принимай его поспешно. Я хочу лишь отдать то, что принадлежит по праву тебе. Саске туго сглотнул. Он больше не выдержит. — Я пойду, пожалуй. Какаши встал с дивана, поправляя свой бежевый пиджак. — Конечно, я тебя провожу. *** К вечеру набережная совсем опустела. Солнце тусклым оранжевым шаром зашло за строящиеся небоскрёбы на другом берегу. Вода мягко билась о камни и тихо шумела, когда по ней проплывали редкие пугливые утки. Ветер всё ещё был сильным, но уже не таким промозглым и неприятным. Он пах холодом и тиной. Саске лениво бросил ещё один камень в воду, наблюдая за тем, как по её глади расходятся круги, а серые утки, подплывшие к набережной, боязливо расплываются в стороны. Больше они не рискнут приблизиться к вспугнувшему их человеку. Весь день Саске бродил по берегу, несколько раз переходил высокие мосты через реку. С того самого, с которого они с Итачи когда-то давно прыгнули, спасаясь от гибели, он долго смотрел вниз, разглядывая мутную тёмную воду, а потом продолжил свой путь, засунув замёрзшие руки в карманы плаща. Утренний разговор не только шокировал и выбил из колеи. Сейчас, вечером, казалось, что и Какаши, и его кабинет, и всё-всё, что было сегодня утром, приснилось, оказалось очередным миражем тумана. А может, и правда приснилось? Произошедшее было настолько нереальным, что с трудом верилось в него, но оно не прошло бесследно и затронуло все потайные мысли и мечты в душе, оно вырвало с корнем все попытки смириться и принять судьбу. Оно было физическим воплощением того, к чему стремился в мечтах Саске. И вот, то, что он жаждал много беспросветных лет, плывёт к нему в руки, просто так, по воле подобревшей удачи, так, кажется, говорил Итачи? Разве стоило думать или отказываться? Разве стоило сомневаться или колебаться хоть миг? Ведь всё как раз из-за нереальности ситуации и выглядело таким простым, логичным, тем не менее для Саске это было трудно. Он кинул ещё один камень в воду. Утки, хлопнув крыльями, низко полетели над гладью реки. Первая лихорадка разума и сердца давно стихла, способность трезво рассуждать вернулась. Саске было тяжело на душе. Несмотря на бестолковые часы ходьбы и холод, он не мог найти себе места. Он пытался холодным разумом учесть все плюсы и минусы, обдумать всё как следует, отметить все преимущества, вес которых неминуемо склонял чашу в сторону согласия, но принять сделанное ему предложение Саске почему-то не мог, каким бы заманчивым и честным по отношению к нему оно ни было. Обращение как с равным и признание его прав льстило. В то же время было горько и нестерпимо обидно: почему это не случилось раньше? Теперь же цель близка, но протянуть руку и взять то, что тебе дают, было страшно. Саске в который раз спрашивал себя: действительно ли он хочет этого? Может, оставить всё, как есть? Нужно ли безоговорочно доверять? Нужно ли бросаться в огонь как мотылёк? Если было бы нечего терять, думать бы и не стоило, но Саске был не один. Итачи был камнем преткновения. С этим бесполезно было спорить. Солгав о том, что Итачи мёртв, — кто только дёрнул его за язык? — Саске навсегда отрезал путь опровержения своей лжи. Упасть в глазах Какаши не хотелось, кроме того тот действительно искренне переживал неприятное известие. А это означало лишь то, что Саске пришлось бы бросить брата в трущобах, согласившись на опеку Хатаке. Никогда! Скорее случится потоп, чем он сделает это! Если бы не Итачи все эти годы, не его труды, его воспитание, забота, жертвы, Саске не знал, выжил ли бы и сколько протянул. Тогда, когда всё произошло, в шесть лет он, проживший всю короткую жизнь под родительской крышей без забот и с полным незнанием реальности, был беспомощнее младенца, старшему брату он был кругом обязан: хлебом, кровом, одеждой, знаниями, самой жизнью. Для Саске давно не существовало понятия брат. Итачи был не родственником, а его частью, чем-то неразделимым с ним самим. Учиха снова бросил камень в воду. Если выбирать между Итачи и своими мечтами, он выберет брата, даже если будет знать, что пожалеет об этом, а других выходов он не видел. Саске сотый раз воспроизводил в памяти разговор с Какаши, пытаясь найти там что-то, что с концами убедило бы отказаться от протянутой ему руки помощи. Может, это стоит воспринять как подачку? Саске усмехнулся. Нет, убедить себя в этом невозможно. Это не подачка. Это не жалость. Это последняя воля, оставленная родителями. Именно логичность и справедливость предложения уничтожали все попытки Саске возмутиться и гордо поднять голову. Есть человек, который его искал. Есть человек, которому он нужен. Есть человек, который его ждёт. Тёплый дом раскрыт для него уже столько лет. Но что это по сравнению с заботой Итачи, с глубокой, преданной любовью к Итачи? Пока старший брат не будет в безопасности, даже нельзя думать о своих удовольствиях. Река начала шуметь громче, ветер усилился и погнал по ней волны. Набережная потемнела от воды. Саске встал, сухо отмечая про себя, что так и не научился плавать. Отряхнувшись и закутавшись плотнее в тонкий плащ, он пошёл домой под разгорающимися фонарями. *** Наруто что-то рассказывал Итачи, размахивал руками и почти сиял доброжелательностью. Его вечно назойливый дурацкий голос постепенно выводил Саске из себя. Он думал и не понимал, когда и зачем связался с Узумаки и почему до сих пор имел с ним дело и тесно общался, а самое главное — с какой стати называл его своим лучшим другом. Они никак не были похожи друг на друга, постоянно вздорили, и почему этот чёртов Наруто приклеился к ним с братом, было за гранью понимания Саске. Но ещё большим непониманием было то, почему он сам приклеился к Наруто. Противоположности притягиваются? Для Саске это было вздором. Противоположности бесконечно раздражают друг друга. Вот это куда лучше звучит. Втроём они сидели в комнате братьев. Наруто принёс что-то съестное, Итачи слушал его в пол-уха и иногда кивал, время от времени подкидывая в печку щепок: он-то всегда хорошо относился к Наруто и как будто бы даже находил удовольствие в общении с ним — ведь не может же он по-настоящему с интересом вникать в пустые слова Узумаки, просто не имеет права! Саске, насупившись, сидел в стороне и не желал присоединяться к компании. Отрывисто сказав, что он себя плохо чувствует, отказался от еды и получил желаемый покой. Саске смотрел на огонь, ни о чём не думал и пытался задремать, но под голос Наруто это оказалось невозможно. Почему бы ему хотя бы раз не заткнуться? Это так сложно? Не хотелось ничего, кроме сна и покоя. Учиха Саске пытался принять трудное решение. Итачи повернулся, чтобы что-то взять, Саске неосознанно перевёл на него взгляд. На самом деле всё не так, как он себе представляет. Брат нуждается в том, чтобы его отпустили — глупо это отрицать. Он никогда не скажет об этом сам, но в итоге всё равно поступит так, как считает нужным: он всегда так делал. Итачи пообещает помочь и, конечно, никогда не бросит, но с обузой ему будет намного труднее. А оглядываться всегда на младшего брата нельзя. Итачи действительно нужна работа, которую ему предложили. Она гарантировала человеческие условия и нормальную жизнь, но расставаться с братом Саске не хотел. Он понимал, что своим эгоизмом вредит себе и Итачи, но сделать ничего не мог. И не хотел. Брат достаточно намучился и заслужил быть свободным и счастливым, ему не нужно богатство, ему нужна просто хорошая жизнь. Он не стремился зализать раненную гордость. Ему хватит немногого. Но Саске упрямо не желал и думать о том, чтобы разомкнуть с братом жизнь. Он был единственным объектом гордости, восхищения и любви. Итачи поднял голову, рассеянным взглядом встречаясь с глазами младшего, и снова отвернулся, продолжая заниматься прерванным делом. Единственный способ отблагодарить брата за всё, что он сделал, это позволить ему жить так, как он захочет. Но если сделать такой шаг, то по одному пути им вместе дальше не пойти — у Саске были другие взгляды и другие цели, жить, как Итачи, он не хотел. Только то, что предлагал ему Какаши, могло стать первой ступенью к его мечте. Когда-нибудь они с Итачи встали бы перед этим распутьем. Они ведь братья, а не пара. Да, вот так лучше. Наконец-то Саске смог сказать себе это. Однако ему всё равно было горько до болезненного жжения в глазах. Сколько времени ни прошло бы и как бы их не раскидало, он знал, что ни он сам, ни Итачи не обретут кого-то дороже, чем они были друг для друга на этот момент. Время перерезать канат подкралось незаметно и застало врасплох, Саске не мог решиться на это. По крайней мере, до того момента, пока лично не убедится, что брат устроен в этой жизни. Саске опомнился от размышлений только тогда, когда понял, что больше не слышит голоса Наруто. Быстро пробежался взглядом вокруг: да, Узумаки успел куда-то убраться. Только вот надолго ли. — Что болит? — Итачи, повернувшись к свету огня, щурился и зашивал разошедшийся рукав плаща, отвернувшись от брата. — Голова, — отрывисто ответил Саске. Продрогнув, он подошёл ближе к печке, сел к Итачи и начал греть руки у пламени. Время текло лениво, медленно, неспешно, как обычно бывает в такие тёмные осенние вечера. Огонь тихо трещал, плясал своими отблесками в комнате; она наполнялась рассеянным тусклым светом и оживала, становилась тёплой, родной и уютной. От тепла и запаха еды постепенно клонило в сон, наступила практически полная идиллия. Саске, наконец, собрался с мыслями. — Ты знаешь человека по имени Хатаке Какаши? Брови Итачи дрогнули. Он поднял оранжевое от света огня лицо. — Хатаке Какаши? Саске кивнул. Итачи безотрывно смотрел в его лицо. Это настораживало. — Надо же, не знал, что тебя будут интересовать подобные люди. Где ты услышал его имя? Саске нахмурился. Подобные люди? Разумеется, этот Хатаке Какаши наверняка мошенник, и сейчас всё станет на свои места! Хвала небесам! — Так ты его знал? Итачи сделал последний стежок и вынул нитку из иглы. — Да, знал раньше. Очень давно. Он был военным. — Был? — На войне по его вине погибли дорогие ему люди. Это сильно ударило по Хатаке Какаши. Он был переведён в отряд, которым руководили Каге. А потом ушёл и из него. — Почему? Итачи пожал плечами. — Я не знаю, — сухо ответил он и снова внимательно посмотрел на брата. — Так, где ты слышал о нём? — Помнишь, Наруто предложил мне работу? Я относил Хатаке Какаши утром газету. Он сказал, что помнит и знает меня. Очень обрадовался мне. Назвал моё имя, — Саске безотрывно смотрел на руки брата, затягивающие узелок, — сказал, что знал нашу семью. Много, что рассказал, пригласил в свой дом. И знаешь, для чего? Чтобы сказать, что должен был дать нам кров после смерти родителей по просьбе нашего отца. Итачи опустил голову слишком низко, лица его не было видно, кроме бледных, плотно сжатых губ. Он долго молчал, прежде чем ответил: — Вот как. Я не знал. Саске поднял голову. Сердце его бешено стучало. — Я сказал ему, что ты умер. Итачи оставил своё дело и удивлённо обернулся на брата. В какую-то секунду Саске показалось, что в глазах напротив пробежала тень упрёка или даже обиды. Он знал, что достоин сейчас самого ужасного наказания за такое предательство. — Умер? Почему? Саске пожал плечами. — Не знаю. Не знаю. Захотелось. Прости. Прости меня. Итачи пристально разглядывал брата, пока не встретился с его глазами. Они лихорадочно блестели. — Он сказал, что хочет выполнить долг и стать моим опекуном, пока мне не исполнится двадцать один год. Он сказал это так, чёрт побери, как будто я привык слышать это каждый день! Взялся из неоткуда и смеет говорить мне такие вещи! Раздражает. Я отказался, — выпалил на одном дыхании Саске, преданно вглядываясь блестящими от возбуждения глазами в лицо брата. О, теперь младший Учиха точно был уверен, что никогда не согласится на предложенное ему. Сейчас его это злило, бесило, разрывало от ярости! Итачи наклонил голову набок и усмехнулся. — Я знаю, почему ты отказался. Щёки Саске побледнели. Он отрицательно покачал головой, словно пытался изо всех сил переубедить и себя, и брата в том, что догадка того верна. Гнев утих. — Не знаешь. Я всего лишь не хочу принимать подачки. Я ненавижу это. — Это не подачка, — возразил Итачи, — и ты прекрасно это понимаешь. Саске поёжился и сжал губы. Конечно, понимает. А лучше бы не понимал. Лучше бы он ничего никогда не понимал! Лучше бы он был таким же глупым, как Наруто! Саске стиснул зубы, подвинулся, поднял руки и изо всех сил обнял брата, прижал к себе, утыкаясь тому носом в плечо. Сердце его глухо стучало. Он зажмурился и снова упрямо покачал головой. Нечто, похожее на отчаяние, охватило его. Саске казалось, что он сейчас задохнётся. Когда он в последний раз чувствовал себя настолько беспомощным и жалким? — Итачи, что же мне делать? — горько прошептал Саске. Его голос прозвучал сдавленно. — Что? Итачи крепко обнял брата в ответ. Только в такие моменты Саске вспоминал, что его гордость, желания и всё-всё прочее — ничто. Мусор. Бредовые идеи. И что он просто-напросто ещё незрелый, глупый, побитый жизнью парнишка, которому, как и всем, нужна поддержка, понимание, тепло, семья и дружба. Ничто больше. И всё это у него есть, всё это — Итачи. — Я знаю твои желания лучше тебя самого, — прошептал Итачи, поглаживая спину Саске. — Я никогда не стремился к тому, к чему стремишься ты. Откровенно говоря, я не понимаю тебя и зачем тебе это понадобилось, откуда у тебя взялись подобные идеи. Давай на чистоту, передо мной бесполезно лукавить. В душе ты безумно счастлив, что тебе выпал такой шанс. Я тоже очень рад, что он тебе выпал. Признаюсь, я удивлён такой новостью, если не сказать больше, но послушай, — Итачи повернулся так, чтобы ему было видно лицо брата, — так надо для тебя. Не оглядывайся на меня. Младшие не должны думать о других братьях, это обязанность старших. Больше всего в жизни я желаю, чтобы ты устроился в ней. Ты не должен оглядываться на меня. Я всего лишь твой старший брат. Я буду спокоен, зная, что ты в хороших руках. Какаши достойный, благородный, честный человек, и он даст тебе то, что никогда не дам тебе я. — Я не хочу терять тебя из-за каких-то амбиций. Я согласен даже… Итачи горько улыбнулся. — Так надо. Ты ведь понимаешь? Саске неохотно поднял голову. В его тёмных, холодных глазах заплясали блики огня. — Поэтому я ненавижу быть тебе обязанным. Я не имею права и не хочу всю жизнь хвататься за твой рукав, но терять с тобой связь мне не хочется ещё больше. — У тебя всегда будет брат, который будет тебя любить больше всего на свете, — возразил Итачи. Саске подавил вздох. Он знал это. Знал всегда как незыблемую истину, как заповедь из Священного писания и никогда не сомневался в ней. Итачи прикрыл глаза, когда младший брат поцеловал его сухими, корявыми губами в шею. Поцеловал с придыханием, с чувством, спокойно, но в то же время с горькой ноткой. Поднялся к подбородку, щеке, уголку губ, остановился и прижался лицом к горячему лицу брата. Закрыл глаза. Итачи опустил руку на голову Саске. — Скоро придёт Наруто. — Да пусть он катится на все четыре стороны со своей пустой болтовнёй, — с внезапной злостью прошипел младший. Рука Итачи ласкала его спину сверху вниз, Саске сладко дрожал от прикосновений, и с ещё большой горечью, остервенением и отчаянием он зацеловывал родные губы как будто в последний раз. Ещё ничего не было окончательно решено, а терпкий осадок предстоящего колол сильнее чего бы то ни было. Ведь и Итачи сжимал плечи Саске до боли сильно. Ему, наверное, тоже трудно. Кое-как угомонив младшего брата, безумно расцеловывающего его лицо, Итачи легонько щёлкнул того по лбу. — Позже, Саске. Я не хочу, чтобы Наруто нас увидел. Саске нехотя отодвинулся, но возражать не стал, спокойно положив голову на плечо брату. Через пять минут он забылся в крепком, здоровом сне. Итачи продолжал смотреть на огонь. Он перебирал волосы Саске, его рука дрожала. Итачи знал, что его слово для брата может быть законом, но иногда лучше солгать, и пусть Саске лучше никогда не понимает некоторых вещей, ведь так? К тому же, на самом деле он с лёгкостью примет это решение. Гораздо легче, чем Итачи. А старшие… а старшие братья всё перенесут. *** — Что это? — удивлённо спросил Какаши и посмотрел на газету в руках Саске. Тот пожал плечами. Саске твёрдо решил никогда больше не приходить к Хатаке. Твёрдо решил отклонить его предложение. Тогда почему он стоял здесь — этого Саске не хотел понимать. — Я не приносил вам прессу целую неделю. Кажется, это моя работа. — Работа? — ещё сильнее удивился Какаши. Он снова стоял босыми ногами на холодном сером пороге и переминался с ноги на ногу. — Газеты мне приносит кухарка, а ты не должен их носить. Но раз уж пришёл, то не хочешь присоединиться к моему завтраку? Ты ведь вряд ли завтракал. Саске усмехнулся. — У меня не тот вид, чтобы составлять вам компанию. — Брось, — махнул рукой Какаши, шире распахивая дверь, — я настаиваю. Спорить было бесполезно и даже бестактно. Радушие и неподдельная сердечность в тоне подкупили с потрохами и расположили к себе — как этому Какаши такое удаётся? Саске ничего не оставалось сделать, как ответить согласием на приглашение. К тому же он действительно не завтракал, а пустой живот начинало неприятно тянуть. Завтрак был шикарным в понимании Саске. Один лишь потрясающий запах тостов и кофе в столовой и вид стола стоили многого. Накидываться как оголодавшему или нагло хватать всё подряд не позволили привитые братом основы приличного поведения. Саске старался держать себя в рамках. Он ел медленно, растягивая удовольствие от завтрака, смакуя пищу подобно гурману, разглядывая посуду и получая от её утончённого и изысканного вида неподдельное эстетическое наслаждение. Где ещё он мог потрогать дорогой фарфор? Где ещё он мог измазать джемом и сливками блюдце, расписанное великолепнее, чем потолки дворцов? Его пальцы словно были созданы под аккуратные завитые ручки чашек и серебряных ложек. Саске казалось, что ничего вкуснее тонких, хрустящих, тающих во рту тостов с потрясающим земляничным джемом и липовым мёдом он не ел, а так как Какаши, по-доброму и с непонятным удовлетворением наблюдавший за аппетитом Учихи, пододвигал к нему всё больше тарелок, на которых лежали сочные, свежие фрукты и печенье из топлёного молока с маком, изюмом и орехами, Саске стал серьёзно задумываться над тем, чтобы обуздать свои аппетиты. Позже подали ароматный горячий кофе, однако его запах был обманчив: вкус не оправдал ожидания. Он был слишком горьким, а казалось, что должен быть мягче. Сливки и сахар спасли положение, но первое впечатление не сгладили. Отныне Саске твёрдо решил для себя, что кофе он не любит. — Ну, так что ты решил? Ты ведь пришёл не проведать меня, — внезапно спросил Какаши. Он уже давно позавтракал на скорую руку тостом с джемом и теперь без особого интереса листал пропахшую краской газету, принесённую его юным собеседником, и пил остывающий кофе. — Ничего, — отозвался Саске, помешивая сахар в чашечке и внимательно разглядывая роспись на ней. — Я думал, у вас куча слуг. Дом всё-таки большой, — добавил он. Какаши покачал головой, вчитываясь в одну из колонок прессы. Не найдя там ничего интересного, он перелистнул страницу. Саске отпил кофе. Сейчас он чувствовал себя так, словно всю жизнь завтракал вместе с Какаши. — Не люблю слуг. Вечно суют свой нос и сплетничают. Мне хватает одной горничной, одного шофёра и одной кухарки. — Скажите, это правда, что в прошлом вы были военным? — Да, — кивнул Какаши. — Я слышал, что вы ушли со службы по личным причинам, — осторожно заметил Саске и поднял глаза на Какаши. Да, его жгло едва ли не детское любопытство. — Нет. Эта неприятность произошла давно. А ушёл я после гибели твоей семьи, — Какаши вдруг усмехнулся. — Так, что тебя удерживает от того, чтобы наконец-то вернуться на круги своя? Неужели ты не хочешь? — серые глаза Хатаке оторвались от газеты и пристально взглянули на Саске. Тот скрестил ноги под столом, грея пальцы рук о чашку с кофе. Её белоснежная глазурь, украшенная тончайшими позолоченными завитками и мелкими бутонами лилий, обволакивала коричневый напиток, и он начинал смотреться ещё вкуснее, чем был на самом деле. — Не знаю. Какаши напряжённо вздохнул и пододвинулся к столу, откладывая газету в сторону и подпирая руками подбородок. Его серьёзный взгляд печально скользил по Саске. — Понятно. Я объясню. Ведь ты хочешь услышать объяснения? Ты пришёл сюда именно за этим. Саске кивнул головой, поднимая глаза на Какаши. Тот кончиком пальца поправил маску на лице. — Немного семей на самом деле являются благородными семьями. У твоей очень глубокие корни. Учиха всегда занимали определённое место в совете и обществе. Ты был рождён в особой семье. Ты по праву достоин лучшего образования, лучшей работы, лучших условий для жизни. Это твои права, которые ты потерял много лет назад. Я хочу, чтобы ты ими воспользовался. Несмотря на смерть твоих родственников, ты все ещё закрепляешь за собой место, которое занимали все твои предки. После трагедии вы с Итачи должны были продолжить жить так же, как в родительском доме. Ничто не должно было нарушить вашей жизни. Вы ни в чём не были виноваты. Ваш род должен был продолжаться. Ваша фамилия должна была возродиться в лучшем свете, Итачи принёс бы то, что никто не мог принести в страну — в это верили многие. Однако случилась непоправимая ошибка. Время безвозвратно потеряно, но я всё ещё хочу вернуть тебя туда, где ты должен быть. Я обещал это, это мой долг, да и ты мне симпатичен. Неужели ты не хочешь? — удивился Какаши. — Не хочешь жить так, как того заслуживаешь, и снова стать Учихой Саске? Никогда в это не поверю! — Хочу, — вдруг хрипло ответил Саске, со странным выражением лица смотря на Хатаке. Он только что услышал то, что всегда мысленно говорил себе, и его это поразило до глубины души. — Я всегда мечтал об этом. Но из-за такой внезапности я чувствую себя Золушкой, встретившей фею-крестную. Я хочу вернуть своё положение, хотя кроме крови у меня ничего для того нет. Но дело не в этом. Меня кое-что держит в этой жизни. Какаши откинулся в глубоком бардовом кресле, выдавив смешок. Вытер салфеткой руки, чёрные от газеты, и отложил её на блюдце. — Вот оно что. Как я раньше не подумал об этом. Что ж, я не против, если этот человек будет тебя сопровождать. Саске усмехнулся. Хатаке Какаши гораздо проницательнее, чем можно о нём подумать. С ним определённо можно иметь дело. — Это невозможно, — покачал головой Саске, отпивая остывший кофе. Действительно, со сливками и сахаром он становился интересным на вкус, похожим на конфету. Какаши облокотился о стол. Кружевная скатерть собралась в складки под тёмным пиджаком. — Тогда я вот, что скажу. Оставаться там, — Хатаке указал рукой на окно, — ты не можешь и не хочешь. Я это вижу. Если тебя удерживают чувства, то пойми одну простую вещь: тот, кому ты по-настоящему дорог, будет счастлив, если будешь счастлив ты. Имея опору под ногами, ты сможешь протянуть руку помощи кому-то, кто сейчас держит тебя. Какой толк тонуть вместе? Нам всем приходится делать выборы, они не всегда устраивают нас. Поверь мне. Саске, в память о брате, он хотел бы, чтобы ты жил достойно. Он оставил тебе свою жизнь. Саске опустил взгляд вниз, продолжая допивать кофе. — Честно говоря, — глухо произнёс он, — я уже почти было похоронил свои мечты, пока не встретил вас. Вы ещё сильнее разожгли их. — Прошу тебя, называй меня на ты, — Какаши протянул свою руку. Саске незамедлительно крепко пожал её, с удовольствием отмечая, насколько она тёплая, сухая и мягкая. *** Когда Саске вошёл в комнату, Итачи молча указал ему рукой на оставшийся в кастрюле ужин: нечто вроде похлёбки из крупы и куриных потрохов. Втянув носом запах еды, Саске поморщился, покачал головой и отказался. После того великолепия, что ему посчастливилось съесть утром, вонючая гадость, которую они с братом всё время готовили и считали приличной едой, казалось, вывернет наизнанку. Единожды испробовав нечто лучшее, чем приходилось перебиваться ранее, снова вернуться к первому было невозможно. Итачи сидел на кровати и растирал шею. Он выглядел как никогда усталым и измождённым, на разговоры не был настроен, а потому Саске молча расстёгивал крупные коричневые пуговицы плаща, другой рукой медленно стягивая с шеи чёрный грязный шарф. Всё хорошо. Всё хорошо. Итачи поднял тяжёлые от недосыпания и усталости веки. Кое-как сбросил на пол ботинки и свернул свой плащ, кладя его в изголовье кровати. Ему выпала счастливая возможность поспать чуть дольше, чем обычно, но Итачи пока не ложился: он замер и начал внимательно наблюдать за тем, как пальцы его брата вынимают петлю за петлей. Он смотрел на это так, будто действие являлось чем-то уникальным и невыносимо интересным. Саске понимал, что это значит. Старший брат ждёт. И где-то глубоко в душе волнуется. Тянуть нет смысла. — Я всё решил, Итачи. Тот с облегчением кивнул, его плечи расслабились. Итачи всё знал заранее. — Я долго думал, что же сделать. Как мне раньше не пришло это в голову. Мы убьём двух зайцев. Ты завтра пойдёшь в дом Собаку Темари и примешь её приглашение, — абсолютно спокойно и холодно говорил Саске. Освободив плечи от плаща, он неаккуратно свернул его и положил вместе с шарфом на кровать. — Не рассказывай ей обо мне, ты ничего не знаешь, я мёртвый, меня не существует. Какаши считает, что ты мёртв и я один, пусть Темари думает так же. — Хорошо, Саске. Теперь я не буду волноваться о том, что мне придётся оставить тебя здесь. — Но у меня одно условие. — Какое же? — брови Итачи вопросительно изогнулись. — Ты должен будешь стать мужем Собаку Темари. Итачи с застывшим выражением лица смотрел на младшего. Похоже, он ожидал что угодно, но не это. Не ожидая того, пока брат что-то скажет, Саске уверенным жестом откинул чёлку с глаз и продолжил: — Я всего лишь хочу быть уверенным в том, что ты обеспечен в этой жизни всем, чем только можно. Женившись на ней, ты получишь всё, что должен иметь. Ты достоин такой жизни. Ты обязан жить такой жизнью. У тебя будет дом, деньги и имя. Я не позволю тебе всю жизнь быть секретарём Темари или продавать газеты. — Я не вижу смысла в твоих словах, — серьёзно возразил Итачи. — Ты не хочешь вылезти из этого болота? Серьёзно? — Мне не нужны миллионы и никогда не были нужны. Но меня удивляет другое: ты готов… — Ты её никогда не полюбишь, поэтому да, я готов. Обещай мне, — настойчиво повторил Саске ледяным голосом. Серьёзный и спокойный, он не шутил ни секунды. — Если тебе плевать на себя, тогда ради меня. Иначе я не приму опеку Какаши. Итачи устало закрыл глаза. Его худая грудь вымученно осела. — Хорошо, — в тон брату сухо ответил он. Спорить было бесполезно. Согласие было достигнуто. Саске наконец-то перевёл дух. После всего сейчас он как никогда был спокоен: на переживания его не хватало, всё решено, решение подходит каждой из сторон, пожалуй, это и было самым главным. Все слова Саске, мысли, чувства сейчас были не более чем логичными импульсами здравого рассудка, какие-либо эмоции или слабости подвергались уничтожению. Саске уже давно не шестилетний мальчик и должен понимать, как бывает и как не бывает в жизни, что лучше и что хуже, как следует и не следует поступать, что правильно и что неправильно. А потому, пойдя на решительный шаг, который от него рано или поздно ждал Итачи, он хотел остаться со спокойной душой и ясным рассудком. Так правильно, так устраивает обоих, так нужно. Времена и жизнь заставляли выживать, а в этом вопросе не могло возникать лишних колебаний. — У тебя наконец-то будет чёрное пальто, почему ты не радуешься? — с интересом спросил Итачи, наблюдая, как Саске садится рядом с ним. Тот не ответил, но его короткий взгляд исподлобья расставил всё по своим местам. Итачи криво улыбнулся и приобнял брата за плечи. Саске усмехнулся: он не мог до конца совладать с собой. Как тут можно остаться непричастной ко всему глыбой льда! — Что за бред ты спрашиваешь? Чему мне радоваться? Ты понимаешь, чего стоило мне это решение? Тебе совсем-совсем не трудно сейчас думать о том, что больше мы не увидимся? — Мы не умираем, — поучительно возразил Итачи. — Мы будем общаться. — Не ври. Не будем, — отрезал Саске. Волнение улеглось, спокойствие снова тяжело опутало рассудок. — Мы будем говорить всем вокруг, что умерли, и в итоге сами поверим в это. Итачи нахмурился. Если так пойдёт дальше, младший брат совсем расстроится и сникнет. Отечески потрепав Саске по голове, Итачи похлопал его по плечу и мягко улыбнулся, когда брат поднял на него свои глаза. Они были холодными и неприятно потухшими. Саске вывернулся, сел на пятки, собственническим жестом убрал волосы со лба брата, внимательно всмотрелся в его молодое, но уже с морщинами лицо и поцеловал Итачи. Он целовал медленно, едва шевеля губами, смакуя, без страсти. К щекам хлынула кровь, и бросило в жар. Рука от тёплого лица скользнула вниз, к талии брата, обвила её, прижала ближе к себе, губы опустились и переместились на подбородок, на тёплую ямочку под губой. Саске пару раз отрывисто её поцеловал. Чуть кислая, шершавая. Итачи не закрывал глаза, как делал обычно, и это казалось странным, даже волшебным. Его ладонь опустилась на бедро брата и погладила его, надавливая большим пальцем на низ живота: Саске знал, что это означало на их тайном языке, и откликнулся, вздрогнул от того, как внизу всё болезненно содрогнулось. Кулаки сжались, ноги сладко напряглись. Саске мгновенно собрался, раскрепостился, дикое, необузданное желание вспыхнуло в крови — теперь его нельзя проигнорировать. Саске пододвинулся ближе к Итачи, поймал его громкое дыхание и смешал со своим. Острые волны предвкушения нарастали и тяжело расходились по телу, растворяясь в кончиках вздрагивающих пальцев. Не выдержав напряжения, Саске по-животному налёг на губы Итачи, с нажимом сдавливая пальцами его поясницу, впиваясь сквозь одежду в выступающий позвоночник. Выдержать и проявить терпение в такие моменты выше его сил! Саске всегда не хватало тактильных ощущений — прикосновений к коже. Несмотря на то, что спал он со старшим братом не раз, испытать всю прелесть естественного тепла тела Итачи ему не удавалось, они никогда полностью не раздевались. В каком-то смысле оно было и к лучшему, ведь сами по себе их тела, при удивительно красивых чертах лица, не были привлекательными: у истощенного трудом, недосыпанием и вечным недоеданием Итачи можно было пересчитать рёбра, Саске был нескладным, худым, угловатым юношей. Ничто из этого ни восторга, ни желания вызвать не могло. Каждый раз, когда они занимались любовью, всё происходило быстро, с юношеской безудержной страстью, без чувства тайны. Долго наслаждаться друг другом не было ни времени, ни места, ни условий. Надо было снять напряжение, или высказать таким путем что-то, что по-другому не скажешь, или просто сделать это потому, что их ненормальные отношения требовали того. В любом случае удовольствие каждый раз было бешеным. Остальное — без нежностей можно прожить. Самое главное, Итачи знал, что его Саске нравится, до сумасшествия нравится, когда его имеет его старший брат. Когда-нибудь он уже сам займёт главные позиции. Если, конечно, они ещё когда-то встретятся. А ведь, возможно, что нет, и Итачи это понимал. Он целовал сильно, страстно и несдержанно. Саске задыхался, притягивал брата за плечи к себе и стискивал ногами его бока. Когда Итачи прижался настолько сильно, что пошевелиться стало трудно, Саске, поддавшись странному пронзительному чувству внутри, обхватил руками шею брата, зарылся пальцами в его тёплые волосы на затылке, сжал их и уткнулся носом в костлявое плечо. Сквозь одежду его истекающий член гладила и сжимала ладонь брата, Саске подавался назад и вперёд бёдрами, ёрзал на худых коленях Итачи и судорожно вдыхал его запах. Да, да, да, как же это хорошо! — Как хорошо, Итачи, — прошептал Саске и опустил дрожащие в истоме веки. Ещё чуть-чуть, и терпеть будет нельзя, он кончит в брюки, он кончит от ещё одного прикосновения или чужого голоса, он ещё никогда не испытывал такого! Одежда прилипла к спине, в горле пересохло, от духоты становилось дурно. И на фоне всего этого ощущение, будто вся кровь хлынула в низ живота. А вот Итачи, похоже, ещё не до конца был готов. Он определённо завёлся, сбивчиво дышал, его тело неестественно напряглось, выпрямилось, прильнуло к Саске, глаза лихорадочно, влажно блестели. Но хотелось бы довести Итачи до состояния, в котором он едва будет владеть собой, станет неуправляемым животным, обнажит своё демоническое нутро. Пусть Итачи никогда не терял голову окончательно, но его можно было подвести к этой грани и толкнуть за неё, опрокинуть и разбить. Было бы только время и место. Были бы только у Саске полностью развязаны руки, ведь они с братом совсем не знают друг друга. Может быть, когда-нибудь и выйдет всё по-иному, а сейчас приходилось довольствоваться тем, что имели. Саске сполз в сторону, увлекая за собой брата, и быстро перевернулся на бок, прижимаясь поясницей к Итачи. Рука того поднялась с бедра мальчика, скользнув к замку на его штанах. Звякнула им, стянула брюки до коленей и исчезла. Мокрые от пота ноги покрылись мурашками, кровь сильнее запульсировала, дыхания не хватало. Саске схватился за прохладное одеяло и с нетерпением зарылся в него, чутко прислушиваясь к тому, как привстал и закопался позади него Итачи. Звук замка на его брюках заставил Саске облизать горячие, потрескавшиеся губы и поджать колени к груди. Как же он любил такие вечера. Как же он любил эти ночи. Наконец, Итачи приготовился, опёрся локтём о постель и снова лёг, его пальцы сжали бедро брата, холодный нос уткнулся в тёплую шею того. — Без этого, я же не девственник, — сказал Саске, перехватывая чужую ладонь, когда та скользнула между ягодиц. Просить дважды не пришлось. Итачи одной рукой придвинул брата к себе, прижал, вторую опустил вниз, коленом отодвинул ногу Саске и задержал дыхание. Этот момент им обоим надо было перетерпеть. Итачи обнял живот брата, притянул к себе и навалился на него. Кровать протяжно скрипнула. Пульс болезненно застучал в пятках, когда Итачи вошёл и полностью вышел. И ещё раз. И ещё. Саске прикусил костяшки пальцев. Итачи до сих пор грызла совесть, когда он понимал, что делает со своим братом. Но ведь Саске сам всё захотел, именно он был инициатором всего! Он всегда всё сметал на пути своих желаний, он всегда брал своё. Но может быть, говорить о совести не стоило. То, что они приходились друг другу родными братьями, полностью затмевало остальное, но никого из них обоих не напрягало — почему, никто не знал ответа. А потому позволять Саске постигать наслаждение и учить доставлять удовольствие казалось всё менее стыдливым. Последние остатки морали братья потеряли вместе со своей невинностью несколько месяцев назад. Когда дыхания перестало хватать, от напряжения стало трудно шевелиться, а восприятие реальности стало болезненным и тяжёлым, Итачи сделал то, что Саске ждал все последние минуты: не до конца, чуть-чуть, но обнажил своё животное начало. Он собственническими, быстрыми и короткими толчками толкался в Саске. Итачи превзошёл себя. Чем громче были звуки ударов тел друг о друга, тем быстрее и сильнее были толчки, они опустились до сумасшествия и неконтролируемых, жестоких порывов. Саске давно перестал понимать, где кончалось одно движение Итачи и начиналось другое, тот никогда не имел его так несдержанно. Наслаждение стало почти болезненным, неприятным, но от этого ещё больше диким, первобытным и потрясающим. Думать о том, какой подтекст несут выдающие с головой старшего брата сжимающие тиски его рук, Саске не хотел и не мог, иначе бы не выдержал. Голое удовольствие — всё, что сейчас он получал. Остальное не имеет смысла. По крайней мере, не в этот момент, ничто не должно поколебать обоюдное решение. Итачи внезапно замедлился, почти выходя и снова входя болезненно медленно. Его твёрдый член был мокрым и липким. Итачи тоже жаждал удовольствия большего, чем раньше. Саске кусал пальцы и, не помня себя, хрипло, отрывисто дышал. Момент, когда он успел повернуть голову в судорогах наслаждения и изо всей силы стиснуть в кулаке, почти вырвать волосы брата, был упущен и забыт. Медленное скольжение горячего, гладкого, твёрдого члена, настолько медленное, что Саске ахнул и зарылся лицом в одеяло, схватил его зубами, зажмурился и сжался, понимая, что больше не выдержит ни секунды, умрёт, закричит — не от боли. Сам он уже кончил не раз, но Итачи его не отпускал, и после последнего скользящего движения ему хватило пары быстрых неглубоких толчков, чтобы кончить с коротким, резким вздохом. — Мы скоро увидимся, — сипло прошептал Саске, когда его брат восстановил дыхание. Итачи похлопал брата по обнаженному бедру. — Да, конечно. Его хриплый голос соврал, и Саске прикусил губу, когда понял это. *** Итачи, выйдя из табачного магазина, закурил сигару. Такое дорогое удовольствие он позволял себе крайне редко. Постояв недолго на месте и затянувшись несколько раз, Итачи выпустил горький дым изо рта. Взглядом нашёл ожидавшего его на улице Саске и кивнул ему. Тот вытащил руки из карманов, подбежал к брату, и они пошли дальше. Путь лежал мимо магазина, где на витрине красовалось чёрное пальто. Затягиваясь сигарой, Итачи переводил взгляд с него на брата. Да, наверное, будет смотреться великолепно, роскошно. Только вот почему именно оно? Такое простое, чёрное? Спрашивать Итачи не стал. Свернув на пустую боковую улицу, они не удержались, чтобы пройти мимо старого поместья. На кованные тёмные ворота повесили новую деревянную дощечку с надписью о скором сносе. На этом месте собирались построить больницу в память о военном госпитале. Саске не стал как обычно подходить к ограде, ему было интересно посмотреть на лицо брата, но тот просто молча курил, со спокойным безразличием окидывая глазами свой в далёком прошлом дом. — Было время, когда я серьёзно увлекался химией и поставил собственную лабораторию, — наконец, сказал он. Затянулся ещё раз, выпустил дым, от которого Саске поморщился, и чуть закашлялся. — А ты мне её сломал. Младший Учиха довольно ухмыльнулся. Постояв ещё с минуту, братья пошли дальше, совершенно без какого-либо болезненного чувства ностальгии в сердце покидая пустой дом. «Всегда приходит время, когда надо выпорхнуть из гнезда и начать летать самостоятельно. Рано или поздно мы обустроим собственные гнёзда и слетимся пощебетать о них», — прокручивал Саске в голове слова брата, сказанные утром. Выбора не было, либо выживать, либо тянуть друг друга на дно — и так без просвета, без конца и без края. Время, в которое приходилось жить, не терпело романтики и сентиментальности, когда вопрос касался того, как выкарабкаться из общественной клоаки и встать на ноги. Каждый выбирает для этого свой способ, а потому расставание было не расставанием, а самым явным доказательством каких-либо чувств друг к другу. Дойдя до одного из перекрёстков, Итачи остановился. Он не спеша докурил сигару, кинул её на дорогу и раздавил носком ботинка. Саске вытащил тёплую руку из кармана плаща. Он ещё раз внимательно всмотрелся в лицо брата, нашёл его спокойный, твёрдый взгляд, и волнение, которое всколыхнуло было грудь, тут же улеглось. Братья крепко пожали руки и похлопали друг друга по плечу. Потом развернулись и ушли каждый в свою сторону. Утреннее солнце блёкло освещало широкие проспекты с шумящими автомобилями, едва пробиваясь лучами сквозь толстые облака. Наверное, к обеду они совсем затянут высокое небо, и пойдёт дождь. Мелкий и холодный, как обычно бывает осенью. А может, в воздухе закружатся тяжёлые хлопья первого мокрого снега. Или поднимется промозглый ветер с набережной, пробирающий до костей. Но в любом случае погода уже не будет так волновать. Сейчас светит холодное утреннее солнце, а что будет дальше — зачем гадать. Прихватить с собой на всякий случай зонтик никто не запрещал. Саске, быстрым шагом дойдя до трехэтажного дома на огромной шумной авеню столицы, поднялся по высоким ступеням крыльца и постучал железным кольцом по тёмной деревянной двери.