Срезать розовый куст

Похороны были людными. Многие пришли попрощаться с Хатаке Какаши, и многие неподдельно скорбели. Огромное количество слов лилось фонтаном, некоторые говорили так долго, что проходилось тактично прерывать их, чтобы дать возможность высказаться другим. Саске говорил первым, и от него ожидали хорошую и трогательную речь, но на удивление всех присутствующих он сказал лишь пару формальных фраз, словно был чужим для покойного. Какая глупость вообще что-либо говорить в таких случаях! После того как могилу засыпали, а отец Хидан с людьми ушёл, к Саске подошёл Ямато, старый друг и адвокат Какаши, и напомнил о дне чтения завещания. Этот месяц не прошёл, не оставив в душе странный след. Это был неприятный осадок, напоминающий угрызение совести, хотя день ото дня он утихал под действием убеждения того, что поступок по отношению к покойному Какаши был правильным и даже моральным. Смерть установили от кровопотери и повреждения жизненно важных органов. Извлечённой игле не придали значения, посчитав, что она каким-то образом оказалась плохо введена или же сам покойный неосторожным движением избавился от неё. Со временем сомнения и угрызения совести в душе Саске утихали, он привыкал к новой жизни, нынешнему положению и терпеливо ждал дня, когда официально перейдёт под опеку своего старшего брата и его жены. В жизни ещё надо успеть сделать много дел. Саске часто думал о том, как встретится с Итачи, что скажет, как преподнесёт то, что сейчас имеет. Как только пришло известие, что брат в городе, всё, что тлело в душе к нему годы, зашевелилось под действием странного, но уже зрелого, проверенного временем чувства. Саске понимал, что это, и знал название своей странной усталости: он непоправимо повзрослел. Он и до этого был слишком серьёзен, когда дело касалось жизни, а теперь окончательно, как ему казалось, отбросил пережитки подросткового возраста, переосмыслил многое и реально взвесил и оценил ценности, собственные возможности, чувства и желания. Саске чётко знал, что хотел: занять место в Совете пяти Каге и быть с братом. Факт, что тот теперь женатый мужчина, не смущал. Если только Итачи сам не поменял своего отношения к младшему брату. Саске очень надеялся, что его абсолютно новое серьёзное и зрелое чувство будет взаимно. Кроме того он твёрдо решил для себя: отношения с братом будет разделять с собственными мечтами. Одно никак не будет касаться другого. И мешать тоже не будет. Итачи может говорить и думать по этому поводу всё, что пожелает, на решения и цели его младшего брата это никак не повлияет. Каждый волен выбирать себе свою жизнь, свою дорогу. Так было всегда, так и останется. Апрель плавно перетёк в тёплый и дождливый май. В такие серые, сырые дни Саске взял в привычку уединяться в полупустом чердачном помещении с записной книжкой и карандашом. Там под звуки стучащего по крыше ливня он записывал планы, мысли, рисовал карикатуры — чаще всего на Наруто — и делал пометки. На старом чердаке пахло сыростью и мокрым, подгнившим деревом. Это место казалось оторванным от всего мира. Саске любил находиться здесь в любое время года и в любую погоду, но именно наверху, под самой крышей в дождь ему особенно хорошо думалось. В день оглашения завещания собрались все, кто указывался в последней воле и как-то был связан с Какаши деловыми отношениями. Народу стеклось немало, все желали разрешить свои дела с покойным. Многих Саске не знал и впервые видел, Ямато говорил, что они пришли обсудить некоторые юридические вопросы, оставшиеся после смерти Хатаке, и к наследству никакого отношения не имели. Наследник всего был один человек, и все это знали. Саске сидел впереди всех, можно сказать, на особом почётном месте. Он не видел, но знал, что Итачи не опоздал, однако пришёл последним, бесшумно устроившись у двери. Его присутствие было формально необходимым, и вряд ли он задержится после чтения завещания, ведь почти все вопросы, касаемые опекунства, он уже решил с Ямато в течение этого долгого месяца. Собаку Темари приехала в столицу после долгого путешествия и оглушила всех ещё одной невероятной новостью. Известие о том, что Учиха Итачи жив и более того женат на старшей сестре Каге Собаку Гаары, в секунду перестало быть тайной, мгновенно разлетелось по городу и в очередной раз поставило всех на уши. О смерти Хатаке Какаши уже почти никто не упоминал, в прессе глаза Саске резало постоянное мельтешение имени брата. Увидеть его имя впервые за несколько лет было дико, странно, но приятно. Брать каждое утро в руки газету доставляло удовольствие. Что об Итачи было написано — Саске не читал. Он знал, что там собраны и факты, и сплетни, зачем ему всё это? Достаточно было пить чай с джемом и тостом и смотреть на статью, в которой плясало имя его старшего брата. То, что Итачи пришёл последним, Саске почувствовал. Он сразу ощутил, как всколыхнулось всё внутри, когда массивная дубовая дверь сзади открылась и снова закрылась. Саске не повернулся, не двинулся, продолжая бесстрастно сидеть со спокойным лицом и поднятой головой. Позади себя он уловил едва различимый шёпот и незаметно усмехнулся краешками губ: он не ошибся. Он просто не имел права ошибиться. Уже в самом конце длительного мероприятия, когда завещание было оглашено и все многочисленные дела со всеми присутствующими уладились, Саске встал с места, чтобы забрать бумагу, которую ему протянул для ознакомления уставший и вспотевший Ямато. Возвращаясь обратно, он ненароком поднял взгляд и тут же выцепил из толпы знакомую фигуру в тёмно-сером лёгком пальто. Взгляд спокойно, равнодушно скользнул по ней, не задерживаясь, но уже и того хватило, чтобы ладони покрылись холодным потом. Итачи снова здесь. Встречу с ним Саске не торопил, наоборот, оттягивал, просил Ямато перенести дату переезда. Он сдерживал себя всеми способами, на которые был способен, проявлял терпение, тщательно собирал свои вещи и с любопытством ждал дня, когда переступит порог нового дома. *** Саске поздно понял, что перестарался с откладыванием переезда. Ему оказалось сложно терпеть, когда под его носом было то, чего он желал всей душой. Этот день словно специально был таким далеким, чтобы окончательно потерять весь остаток терпения. Уже с утра Саске не знал, куда деться, а отъезд был назначен на поздний вечер. Учиху лихорадило от нетерпения, но в то же самое время он хотел выглядеть беспристрастным и спокойным. Ведь Итачи обязательно будет таким! В ожидании часа, когда всё закончится, Саске решил в последний раз пройти по дому, ставшему своим за последние годы. Он теперь был совсем осиротевшим, хозяева покинули его тёплые, верные стены, а с кухаркой рассчитались. Шаги Саске пустым, грустным звуком разносились по комнатам и лестнице. Мебель, накрытая белыми полотнами, стала внезапно бесформенной и чужой, а комнаты, приобретя белый свет, посветлели и засияли. Жилой дух исчез, дом омертвел, воздух наполнился глухой тишиной и запахом неуюта, пыли. Всё вокруг до сих пор напоминало о Хатаке Какаши. Саске несколько раз прошёл вверх и вниз, обошёл комнаты, думая о том, что этот дом не просто место, где он нашел пристанище и жил последние несколько лет. Нет, теперь это его собственный дом. Его собственность. Его владение. Его гнездо. Когда только мечты успели стать реальностью? Саске поднялся на чердак, вдыхая запах пыли и дерева. Когда-то давно, когда он ещё был нищим, ворующим мальчиком в обносках и жил в тёмном, вонючем углу, он промозглыми ночами, голодными вечерами и в горячке пневмонии мечтал, что когда-нибудь нечто подобное будет в его руках. Когда-нибудь старший брат будет жить так, как он того достоин. Когда-нибудь будет сытая жизнь. Когда-нибудь Саске изменит этот мир и покажет, какой он, настоящий Каге. И вот оно теперь, не в мечтах, не в злых размышлениях, полных ненависти к миру, а в реальности. Самой настоящей и непоправимой. А потому Саске это казалось фальшивым и выдуманным. Зыбким. Ненадежным. Туманным. Недолговечным. Разве со временем что-то забывается? Притупляется — да. Обесцвечивается — да. Но со временем ничто не забывается. Не забываются годы, проведённые в голоде, безработице и эпидемиях; не забываются украденные продукты и одно, только что купленное одеяло на двоих; не забываются просевший, спрессованный матрас и тёплое плечо рядом; не забываются кровь и ледяная, тёмная вода реки; не забываются оглушительная, пугающая высота моста и мечты на голодный желудок. Это нельзя стереть из памяти. Это трудно даже обесцветить. В те времена Саске мечтал до злых слёз и клялся, что доберётся любым путем, по чьим угодно головам и телам до того, что имеет сейчас. До сегодняшнего дня казалось, что полученного хватит с лихвой, но Саске понял только в эту минуту, что ему мало. Деньги Какаши и его дом не смогут покрыть все те годы лишений на улице после смерти родителей. Не это нужно. Не деньги, не тепло очага, не власть. Наконец, голоса снизу достигли Саске, и он опомнился от своих размышлений, выглядывая через маленькое, квадратное окошко чердака на улицу. Так и есть: его чемоданы, стоявшие с утра в холле, кто-то нёс в автомобиль, а значит, пришли Ямато и Итачи. Саске хлопнул дверью и спустился вниз, покидая место своего уединения. Когда же снова он вернётся туда? Вернётся ли? Ямато с тоской оглядывал опустевший дом, но увидел спускающегося Учиху и улыбнулся: — А вот и вы, Саске. Мы вас уже заждались. Итачи, с непонятным увлечением разглядывавший огромную картину напротив тяжёлого зеркала в бронзовой раме, обернулся с видом, как будто он забыл, что здесь есть кто-то ещё. Саске сдержанно пожал руку Ямато и заглянул в глаза брата впервые за всё время. Тот молча кивнул в знак приветствия. Что-то сказать друг другу было невыносимо сложно. — Ну, вот и всё, Саске, — тем временем подвёл итог Ямато, в его голосе было нечто, похожее на грусть, — теперь до двадцати одного года вы проживете под присмотром своего старшего брата. А в августе уже вступите в полное владение и даже сможете жить здесь самостоятельно, если ваш брат это позволит. Я рад, что ваша семья объединилась спустя такое время. Кто бы мог подумать! — Да, — внезапно сказал Итачи. Саске затаил дыхание. — Всё бывает в этой жизни. — Ладно, — попрощался с братьями Ямато, пожимая руки обоим, — я оставлю вас и сделаю опись имущества. Думаю, вам есть, о чём поговорить. Если будут проблемы, обращайтесь, я буду рад помочь. Счастливого пути. Саске снял с вешалки своё чёрное пальто и накинул его на широкие плечи. Вечер был прохладным из-за прошедшего дождя. Борясь со странным чувством, Саске снова поднял глаза на Итачи и встал напротив него. Старший брат не терял времени даром и похорошел, стал выглядеть здоровее, избавился от зеленоватой бледности кожи, немного вырос, повзрослел, но никаких других изменений он не претерпел. Его теперь совсем не узнать в тёмном пальто, чистых брюках и блестящих ботинках. Жил он все эти годы безбедно, не отставая от младшего брата, и это успокоило Саске, которого иногда одолевали колючие сомнения по этому поводу. Они оба по-прежнему молчали. Итачи с интересом в спокойных глазах — они стали ещё взрослее — разглядывал брата, тщательно прощупывая его взглядом с ног до головы. Наконец, он резко поднял глаза, словно удовлетворившись увиденным. Всё так же молча Итачи отошёл назад и открыл входную дверь, распахивая её перед Саске и кивая ему. Тот сделал пару шагов, но остановился, когда поравнялся с братом. — Ты носишь мои лайковые перчатки, — сказал он, не сводя взгляда с ладони старшего, лежавшей на ручке двери. — Они очень тёплые и мягкие, — ответил Итачи. Саске усмехнулся. — Разумеется. Я бы не взял тебе плохое. — Знаю, — голос был таким же: мягким и спокойным. Дождавшись, пока Саске выйдет, Итачи вышел следом за ним, плотно закрывая за собой дверь. Улица пахнула запахом дождя и прохлады. — Они очень удобно сидят на моей руке. Саске не сдержал улыбки. — Отлично. Братья недолго помялись на пороге, пока Итачи не спустился с высокого крыльца, оборачиваясь на младшего. — Ну, так мы поедем или нет? Саске спустился следом, залезая в салон за братом. Шофёр покосился и завёл мотор, автомобиль тронулся с места, одинокий дом Хатаке Какаши остался позади странным и болезненно важным воспоминанием. Очередная веха в жизни подошла к концу. Саске по-хозяйски, как в собственном автомобиле раскинулся на сидении, закинул ногу на ногу и поднял взгляд на рядом сидящего Итачи. Тот смотрел в своё окно с безразличным лицом, словно для него не было ни всех этих лет, ни времени бедности и голода, ни смерти родителей. Он всё такой же. Он застыл во времени. Он ни капли не изменился, несмотря на то, что стал выглядеть здоровее и взрослее. Внутри он всё тот же Итачи, старший брат. Ничего, что они сидят рядом как чужие. Действительно, отчасти сейчас они и правда чуть-чуть чужие, но это не мешает из-под ресниц наблюдать друг за другом. Саске отвернулся в окно, скрестив руки на груди. Только сейчас он с момента встречи с Итачи почувствовал, как бьётся его сердце и потеют ладони рук. — Рад снова тебя увидеть, Саске. Тот ничего не ответил, промолчал. Свою сдавленную улыбку он адресовал холодному стеклу окна. В свои слова Итачи вложил достаточно для того, чтобы для остальных это прозвучало сухой формальностью, а для его брата — самым необходимым, что только можно было сейчас сказать. *** В прошлом Саске не раз доводилось проезжать и проходить мимо дома за высокой оградой. Он всегда со сдержанным любопытством смотрел на невысокое широкое крыльцо, две колонны по его сторонам, светлую дверь с аккуратным кованым фонариком над ней. Трудно было поверить, что на самом деле этот на первый взгляд скромный двухэтажный дом с небольшой площадкой перед парадным входом принадлежал самой влиятельной семье страны. Только два неестественно вытянувшихся человека у ограды напоминали о том, что жильцы поместья не простые люди. Въехав в широкие ворота и остановившись перед крыльцом, братья вышли. Саске взял свои чемоданы и медленно прошёл по плитке к парадной двери, внимательно рассматривая своё новое пристанище, словно видел его впервые. Этот момент был более особенным, чем казалось на первый взгляд. Саске впервые входил в дом, принадлежавший не ему и не его семье, а только брату. Это — дом Итачи. То, где и чем он жил всё это время. Брат постучал по двери. Саске молча стоял позади него, держа в обеих руках небольшие чемоданы. Он всё ещё продолжал оглядываться вокруг. Щёк касалась ночная прохлада. Наконец, замок щёлкнул, и дверь открылась, на пороге вместо прислуги появилась сама хозяйка дома — Темари. Саске не видел её до этого настолько близко, но знал в лицо по одной фотокарточке, которую как-то раз нашел у Какаши в коробке с открытками, хранившейся в пыли на одном из высоких шкафов. Фотографии, нечёткие, жёлтые, были интересными и занимательными. На одной из них Саске нашёл своих покойных родителей. Он плохо помнил их обоих и вряд ли описал бы их, спроси его, но одного взгляда было достаточно, чтобы в удивительной, утончённой женщине узнать свою ласковую мать, а в мужчине с грубыми, мужественными чертами лица — отца. Оба — с гордо поднятой головой. Микото сдержанно улыбалась, Фугаку с достоинством стоял рядом с ней. Судя по дате, было снято незадолго до их смерти. Это была странная, болезненная минута. Какаши понял всё без лишних слов и отдал этот снимок Саске. Хотя… какой толк в этом? Что теперь делать с этой старой безжизненной фотокарточкой? Многие снимки Саске не смотрел: сначала он переворачивал их и читал написанные сзади имена и пометки, а потом только уже решал, нужно ли ему знать в лицо человека, чьё имя было на оборотной стороне фотокарточки. Когда на одной из них он нашёл упоминание о Собаку Темари, Саске сразу же изъявил желание рассмотреть ту, с которой свяжет или уже связал жизнь его старший брат. Снимок был сделан на Рождество. Положив руки со снятой с лица маской на колени, Темари сидела на стуле. Ничего чрезмерно привлекательного или же наоборот, некрасивого, он в ней не нашёл. По чёрно-белой фотографии было трудно предположить цвет её глаз, точный оттенок подстриженных по новой моде волос помимо того, что они были светлыми, оттенок кожи, губ. Черты лица были взрослыми, резкими, Темари выглядела серьёзной. Она была достаточно хороша. Одежда была дорогая, праздничная, но без вызывающих изысков. Общее впечатление было приятным. Для Итачи отличная и выгодная партия. Хотя Итачи достоин большего. Саске даже сомневался, достоин ли он сам своего старшего брата. На этом успокоившись, Саске продолжил перебирать фотокарточки и расспрашивать Какаши о людях на них. Тот охотно обо всем рассказывал. Это был действительно интересный вечер. Сейчас Темари, стоявшая перед братьями и распахнувшая дверь шире, пропуская вперёд мужа и его младшего брата, казалась несколько иной. Конечно, прошло много времени с тех давних пор, она уже не та девочка-подросток, которую Саске видел на карточке. Короткие светлые волосы Темари собрала в почти девичьи четыре хвостика, её глаза, странного, тёмно-бирюзового цвета быстро осмотрели Саске, встретившись с его холодным и прямым взглядом. Братья вошли. Темари закрыла дверь, сделала шаг в сторону, после которого её сиреневое платье с красным поясом мягко прошелестело, и коротко улыбнулась. Итачи усмехнулся. Его жене понравился его брат. Впрочем, на существа женского пола он всегда оказывал странное воздействие: они все мечтали о его сердце. — Здравствуйте, Саске. Рада видеть вас в своём доме. Проходите и располагайтесь, — с мягкой хрипотцой в голосе поприветствовала гостя Темари. Саске, поставив чемоданы на пол, учтиво поцеловал её руку. — Добрый вечер, — ограничился он кратким ответом. Итачи снова усмехнулся. Всё то время, с момента, когда впервые увидел брата на чтении завещания, он не преставал всматриваться в него и приятно удивляться переменам в воспитании и поведении. Саске вырос настоящим мужчиной, не пренебрегающим этикетом; единственный его недостаток был в том, что иногда он подчёркивал формальность и обязательность своих действий. Какаши хвалил и его образование, и его способности, и острый ум, и превосходную кровь Учиха, но Итачи прекрасно знал, что Саске умеет, если того захочет, показаться таким, каким нужно быть для достижения чего-либо. Иногда казалось, что выполняя правила этикета, Саске этим ставил себя выше, чем окружающие, показывал, что снизошёл до них своим учтивым вниманием. Младший Учиха с секунду посмотрел на то, как жена Итачи помогает тому снять пальто и целует его в щёку, и отвернулся, проходя дальше из холла в просторный зал. Здесь Саске и остановился, с удивлением оглядываясь вокруг себя. С выводами о том, что дом Итачи похож на дом Какаши, он поспешил. Чрезмерной роскоши и кричащего пафоса этим шикарно обставленным, наполненным мебелью и всевозможными произведениями искусства комнатам не занимать. Тёмная мебель, обитая цветной тканью, блестящий паркетный пол, расшитые пушистые ковры на них, тяжёлые шторы со складками, кистями и огромные картины в толстых рамах на стенах, выкрашенных в бордовый цвет, неприятно давили своей мощью. Массивная деревянная лестница с толстыми, крепкими перилами вела на второй этаж. Арочные и дверные проходы из зала вели в другие помещения, и трудно было сказать, сколько их в доме. Удивительно, что внешний вид поместья может быть настолько обманчивым. Неужели здесь можно жить? Не ходить, как в музее, а жить, прикасаться, пользоваться! Какой абсурд! Какая… пошлость! Да-да, пошлость. Невольно Саске задумался — он всегда делал подобные сравнения, — а таким же ли был его дом, старый фамильный особняк Учиха, намного больший, чем этот? Кажется, да. Смутные образы роскоши ненавязчиво всплывали в памяти под действием атмосферы вокруг, касались чего-то полустёртого и почти уже забытого и снова исчезали, так и не прояснившись до конца. Вряд ли Итачи рад жить среди блеска. Саске знал, что брат не любил роскошь и предпочитал простоту во всём. Он не помнил, какой была его комната в их доме, но явно в строгом, рабочем порядке. А здесь даже Саске было не по себе. В то время как он рассматривал стоящий на большом столе граммофон рядом с фарфоровой вазой с сиренью, к нему подошла Темари, сцепив руки в замок. Она с любопытством посмотрела на Учиху. — Теперь это и ваш дом. Итачи иногда упоминал о вас. Мы думали, вы мертвы. Саске обернулся. — Я тоже так думал о брате. — Какая ужасная трагедия! Если бы я не уезжала на эти несколько лет, вы бы с Итачи встретились раньше, — продолжила Темари и села на диван. — Наверняка вы совсем не помните друг друга. Надеюсь, вам удастся возобновить свои отношения. — Хотелось бы надеяться, — сказал Саске, взглянув на вставшего в дверях брата. — Вы правы, я совсем не помню Итачи. Но он всегда был для меня авторитетом и объектом гордости. Очень хотелось бы убедиться, что это были не детские иллюзии. Темари вскинула тонкие брови и колко усмехнулась. Её лицо приобрело насмешливое, самоуверенное выражение. — Вот как. Уверяю, что вы не разочаруетесь. Ну, что ж, времени общаться у вас будет достаточно. Комнату для вас я выбрала с окном на внутренний сад, она тихая, и вам ничто не помешает уединиться в ней и освоиться в новом месте. Слуг, к сожалению, у нас не так много. Они были уволены во время моего отъезда. — Это не составит проблем, — ответил Саске. — У Какаши мы справлялись практически со всем сами. — Знаю, — кивнула Темари, механически поглаживая платье на своих коленях. — Ещё раз прошу вас располагаться. Время позднее, но я собиралась выпить на ночь чай из ромашки. Может быть, вы хотели бы присоединиться ко мне? — Темари улыбнулась. Саске хотел было отказать, но невольно задумался над тем, как бы сделать свой отказ вежливее и мягче, но положение спас Итачи, наконец, оборвав диалог своим холодным голосом: — Саске устал за день. Ему нужно расположиться и лечь спать. Чаепития подождут до утра. Пошли, я покажу твою комнату. — Ты прав, — неохотно согласилась с мужем Темари. Пожелав ей доброй ночи, Саске поднялся за своим братом по высокой лестнице. Коридор наверху был невероятно длинным, с множеством дверей. Лампы горели не везде, а потому в мягком полумраке разглядеть что-либо было трудно. Впереди идущий Итачи молчал, Саске сверлил его спину своим взглядом и, чтобы как-то разбавить странную атмосферу, не заладившуюся с начала встречи, он спросил: — В доме из хозяев живете только вы с Темари? Итачи покачал головой и наконец-то остановился возле одной из дверей, поворачиваясь к брату. — Нет. Здесь ещё живет и её брат, Гаара. Наверняка, ты слышал о нём. Саске удивлённо приподнял брови. — Неужели? Конечно, слышал, но не думал, что и он тут… — Да, — сухо перебил Итачи, пропуская брата в его комнату и зажигая в ней свет, — но я не советую тебе иметь с ним какие-либо дела. Держись от этого человека подальше. Запомни это. Саске наконец-то с облегчением поставил чемоданы на пол и осмотрел комнату. Небольшая, светлая, резко отличается от зала, сияющего роскошью. Достаточно для того, чтобы чувствовать себя уютно. Саске вдохнул воздух полной грудью. Свежий. Ещё пахнет травой и пылью. Значит, здесь только сегодня убирались и открывали окно, проветривали комнату. Саске медленно прошёл по всему периметру, касаясь тонкими пальцами каждого предмета мебели: небольшого квадратного стола, шкафа, кресла, зеркала в углу. Он пробовал на ощупь покрывало на широкой кровати, мягкие подушки; щупал каскадом ниспадающие тяжёлые шторы, рассматривал большое окно и выглядывал в него — там темнела листва сада. Ковёр хрустел под ногами при каждом шаге — новый. — Уборная личная, вот дверь. В ней есть всё, что может понадобиться, — сказал Итачи, скрестил руки на груди и сделал пару шагов вперёд. Он и сам с интересом разглядывал комнату, словно видел её впервые. Скорее всего, так оно и было. — Ну, и как, всё устраивает? Ты в чём-то нуждаешься? Саске повернулся к брату. — Всё хорошо. Встав напротив Итачи, он пристально посмотрел в его глаза. Они были всё такими же спокойными и холодными, всё такими же тёмными и немного грустными, словно жизнь нанесла на них нелёгкий отпечаток своей тяжёлой руки. Так оно и было. Саске продолжал вглядываться в глаза брата, имевшие точно такое же выражение как тогда, когда они с Итачи пожали друг другу на прощание руки. Словно не было всего того времени, что прошло. Словно жизнь не перевернулась с ног на голову, словно они всё те же нищие, осиротевшие, бездомные мальчики, работающие и ворующие ради куска хлеба и тёплой печки. Саске сделал шаг навстречу брату, и ещё один шаг, и ещё один, медленный и уверенный. Сейчас он понял, почему они никак не могли начать разговор, поприветствовать друг друга, расспросить о жизни и о всех этих годах, тянувшихся неимоверно долго. Что спрашивать? Зачем? Какое это имеет значение? Жизнь изменилась, но не отношения. Для отношений не было разлуки. А потому всё продолжалось с того осеннего утра, когда они хлопнули друг друга по плечу и разошлись каждый по своей тропе. Как и всегда это происходило обычно — утром они расходились, вечером встречались и шли домой. Всё так же. Как же хорошо это понимать! Саске подошел так близко, что мог бы рукой коснуться лица своего старшего брата. Он поднял руку, взялся за воротник пиджака Итачи и потянул его на себя. Губы брата были такими же тёплыми и сухими, как в прошлом. Не помня себя, Саске стиснул волосы Итачи на затылке, не разрывая грубого поцелуя. Итачи отступил под давлением на шаг назад. Он не закрывал глаза, сквозь неясную пелену тёмной лампочки у потолка всматриваясь в лицо своего младшего брата, а когда тот приподнял свои веки, губы старшего дрогнули в улыбке. Саске скоро прервал поцелуй, так же неожиданно, как и начал, и судорожно вздохнул полной грудью. Нечто острое и пронзительно грустное сдавило его сердце, он быстро и сильно обнял Итачи, утыкаясь носом в жёсткий воротник его пиджака. Как же он прекрасно пах. И ещё кое-что. Теперь никогда не будет разлуки. Итачи прижался щекой к мягким волосам Саске, поглаживал его по крепкой, широкой спине — он её не узнавал, и едва кривил уголки губ в странной, почти горькой улыбке. Объятия младшего, почти отчаянные и безумно сильные, не давали спокойно вздохнуть. Саске не знал, что с ним происходит. Его мышцы и тело были напряжены настолько, что пожелай он всей душой, не смог бы пошевелить и пальцем. Он плотно зажмурил глаза и полной грудью вдыхал запах парфюма брата, прижимался к нему настолько тесно, что становилось самому неловко и глупо: Саске ругал себя за слабость. Но Итачи не пытался ослабить хватку или выбраться. Его тихое дыхание едва касалось макушки его брата, готового сейчас почему-то до боли стиснуть зубы от нахлынувших на него тоски и злости на себя. — Так соскучился? — прошептал Итачи. В его голосе скользнула слабая усмешка. Рука пригладила вечно взъерошенные на затылке волосы Саске, запутывая их ещё больше. Младший молчал, не шевелясь. — Вот мы и слетелись снова в одно гнездо. Как прошел свободный полёт? Понравилось? Саске продолжал молчать. Итачи всё так же поглаживал его по голове и спине и зарывался носом в иссиня-чёрные волосы. После долгого обоюдного молчания Саске опустил затёкшие руки, выпрямился, поднял голову и спокойно заглянул в лицо Итачи. Тот смотрел по-особенному внимательно, всматриваясь в глаза напротив. — Понравилось, — коротко ответил Саске. — И я не собираюсь останавливаться. Отступив на шаг назад, он провёл ладонями по телу брата, пробежавшись по его фигуре глазами снизу вверх. На губах скользнула улыбка. — Если только, конечно, не для того, чтобы взять тебя с собой. Ты потолстел, больше не напоминаешь тень. — А ты окреп, вытянулся, — добавил Итачи, в свою очередь, ладонью касаясь макушки Саске и сравнивая рост брата и свой. — Но до меня всё равно ещё не дорос. — Я и не хочу этого, мне хватает того, что я всегда был крепче, чем ты, — пожал плечами Саске. Вышло у него это как-то особенно легко и почти задорно, что вызвало у Итачи ещё одну мягкую улыбку. Он продолжал улыбаться и отвечать на объятие, когда брат снова начал кратко и отрывисто его целовать. От поцелуев дыхание иногда перехватывало, и Саске ощущал внутри себя странное тяжёлое чувство. Оно было одновременно и горьким, и сладким, и колючим. Итачи ничего не говорил, и по его лицу нельзя было прочитать его мысли, но Саске знал: если брат молчит, значит, он прячет за молчанием нечто, чего знать не стоит. Это нечто всегда притягивало своей таинственностью и опасностью, но одно было известно точно: это и было чувство Итачи к своему брату. Нечто необъяснимо тяжёлое, тёмное, давящее, страшное и горько-сладкое. Его и, правда, стоило держать под контролем холодной руки, а потому Саске, единожды осознав это, прекратил делать попытки что-либо узнать в холодных глазах своего брата. Итачи отстранился и серьёзно заглянул в лицо младшего. — Я не могу остаться сейчас с тобой. Мне надо идти. Саске кивнул. — Знаю. Я и не хотел продолжать. Только одно попрошу, — Итачи приподнял брови, — дай мне свой пиджак. — Зачем? — удивлённо спросил Итачи, тем не менее, снял одежду со своих плеч и отдал её в руки брата. Саске бережно взял пиджак, не ответив на вопрос. Итачи не стал переспрашивать. Коротко пожелав брату спокойной ночи, он вышел, прикрыв дверь. Замок на ручке щёлкнул, в комнате воцарилась тишина. Вне себя от странного, почти эйфорического чувства Саске прижал к лицу пиджак Итачи, вдыхая запах его парфюма и падая на мягкую кровать. По телу пробежали колючие мурашки. Сегодня ночью он будет ласкать себя, утыкаясь носом в этот пиджак. И он обязательно кончит не один раз, боже, это будет потрясающе, раз только один запах смог так возбудить его! Еще раз сделав глубокий вдох, Саске раскинулся на постели и глухо, ледяным тоном рассмеялся, комкая в руках пиджак и то и дело вдыхая головокружительный запах брата. Теперь они никогда не разлетятся. *** Саске отложил уборку вещей на раннее утро. Из открытого окна хлынула нежная прохлада и сырость. Она окончательно выветрила из сознания весь тот сладкий бред, которым пришлось проболеть почти целую ночь, вдыхая запах пиджака Итачи и растирая липкую смазку по головке члена. С приходом первых лучей солнца всё встало на свои места и пришло в себя; потрясение, пережитое вчера, сошло на нет. Темари оказалась права: комната была тихой и словно оторванной ото всего мира, бушующего где-то там, далеко. Саске, разбирая свои вещи, слушал пение птиц в саду и с наслаждением вдыхал запах утренней свежести. Ему впервые было так хорошо и спокойно. Не то, что в шумном центре, где они жили с Какаши. Накинув на плечи халат и выкурив сигарету, Саске вышел из комнаты, погружаясь в приятный полумрак и тишину дома. Где-то снизу доносились едва различимые шорохи, но Саске не обратил на них ровно никакого внимания. Он спустился вниз. Утром гостиная казалась не такой сдавливающей, как вечером, наверное, свет из окна разбавлял неприятный колорит. Однако это не сделало её более привлекательной для Саске; он предпочел продолжить бесцельное хождение по дому. Бродить как безыменная тень было глупым занятием. Саске, не зная, чем заняться, снова поднялся наверх, медленно пошёл по длинному коридору и заметил в его конце большую стеклянную дверь на веранду. Коридор был ужасно длинным и узким и напоминал гостиницу со множеством номеров. Стены, выкрашенные в бежевый тон, кое-где были украшены портретами и пейзажами, Саске иногда останавливался возле них, разглядывая то, что было изображено на холсте. И в очередной раз убеждался, что-либо у хозяев отсутствует вкус, либо им плевать на то, где они живут. Чёрт побери этих людей, в их руках всё бездарно! Таким медленным темпом Саске дошёл до веранды. Потянув на себя её дверь, он с лёгким щелчком открыл её, и в нос сразу ударил прохладный воздух и знакомый цветочный запах. Розы. О нет. Розы. Большая веранда выходила в густой сад, тонувший в розовом свете рассвета. Птицы громко, пронзительно пели, шумно порхая с дерева на дерево. Несмотря на пышную растительность и обособленность этого мирка, был виден город и дома вокруг. Знакомым небоскребам стоило вежливо улыбнуться: прежде они заглядывали в окна комнаты Саске в доме Какаши, и тогда были ближе, чем сейчас. Веранда из тёмного старого дерева, местами потемневшего больше от времени и дождя, нежели имевшего естественный цвет, — веранда была огромной. Её периметр опоясывали резные перила, вдоль которых стояли огромные горшки с цветущими красными розами. Их стойкий, тяжёлый аромат бил по голове и опьянял. Саске поморщил нос и уже хотел вернуться обратно, как повернул голову и заглянул в дальний угол, обнаруживая там плетёное кресло и Итачи, стоящего к нему спиной и что-то делающего с проклятыми розами. Брат был уже одет, его волосы собраны в хвост. Привычка вставать рано у него не пропала. Отреагировав на шум шагов, он медленно, не отрываясь от занятия, оглянулся через плечо и снова отвернулся. Саске подошёл к нему и упал в кресло, запахнул халат и нагнулся, чтобы разглядеть, чем это всё же занимается Итачи в такое раннее время. — Доброе утро, Саске, — коротко сказал тот, не поднимая головы. Голос его звучал мягко и тихо. — Доброе утро. С каких это пор ты стал подрабатывать садовником? — усмехнулся младший, кивая головой на то, как брат подрезает большими садовыми ножницами розы. Итачи пожал плечами. — Не вижу в этом ничего зазорного. Саске протянул руку и оторвал с одного цветка увядший лепесток. Растёр его между пальцами и выбросил за перила. — Терпеть не могу розы. Итачи отложил ножницы на подставку и отвёл выбившуюся прядь волос за ухо. — Я тоже не люблю их, но когда прилежно делаешь то, что не любишь, дисциплинируешь и воспитываешь себя. Саске пожал плечами и нахмурился. — Глупости. Я так не думаю. Какой нормальный человек будет усложнять свой путь? Чтобы чего-то добиться, надо искать такие способы, которые принесут тебе как можно меньше хлопот. Перестань возиться с розами, ты и так дисциплинирован дальше некуда. Итачи присел на краешек небольшого металлического столика и скрестил руки на груди. — Человек всегда должен работать над собой. Если бы люди реально оценивали свои недостатки и осознавали, каких поступков должны избегать, они были бы счастливы и добились бы всего без лишних потерь. — Да, но к тебе это не относится. Ты и так идеален. Итачи ничего не ответил, но сдвинул брови. Саске знал это выражение лица: брат недоволен, но не до такой степени, чтобы что-то возразить. А это самое главное. Слушать наставления брата — лучше остаться умирать в лапах розовых кустов. Сидя с Итачи на этой отделённой от всего мира веранде, Саске погружался в странное, умиротворённое состояние. Даже тяжёлый запах вокруг отходил на второй план, впитывался в тело и становился его частью. Саске знал, чего ему не хватало все прошедшие годы — чувства абсолютного спокойствия и защищённости. Всё это уходило корнями вглубь несчастного детства на улице, когда единственное безопасное место было только с Итачи, за его спиной или под его рукой. Саске на протяжении жизни старался избавиться от этого глупого ощущения, но подсознательно не мог с ним справиться. Рядом с Итачи на веранде он снова ощущал себя шестилетним мальчиком, с обожанием и доверием смотрящим на своего старшего брата, который всё умеет, всё знает, со всем способен справиться. Саске не скрывал своего взгляда и, подняв голову вверх, смотрел на Итачи почти с бесконечным обожанием и безграничным доверием. — Ты изменился, — вдруг сказал Итачи. В глазах Саске скользнуло удивление. Разве? Разумеется, но не настолько, чтобы сказать это таким странным тоном. Возможно, Итачи увидел нечто, что скрыто даже от глаз самого Саске. — Это хорошо или плохо? — осторожно поинтересовался он. — Это в порядке вещей, — ответил брат. Саске поджал губы: в голосе Итачи его что-то задело. Чтобы отвлечь того от неприятной темы, он, откинувшись в кресле и отведя взгляд в сад, потянулся и зевнул, с ленью в голосе буркнув: — Нравится тебе здесь жить? Странное выражение в глазах Итачи исчезло. Он тоже отвернулся в сад, как будто бы желая проследить за взглядом своего брата. — Не в восторге. Ты прекрасно знаешь, что я не люблю. — Да, — согласился Саске, — здесь душно. Но я всё равно доволен, что пристроил тебя в хороший дом. Ты меня никогда в этом не переубедишь. Итачи тихо рассмеялся, опуская руки вниз и подходя ближе к брату. Черты его лица смягчились, когда он присел на подлокотник кресла и поймал на себе изучающий взгляд Саске. — Помнится, ты был ревнивым. Тебя не смущает, что у меня есть жена, которую ты же мне и сосватал? — Нет, — не задумываясь, честно ответил Саске. Он протянул руку и положил её на ладонь брата, сжал её. — Я же знаю, что ты её не любишь. Итачи покачал головой. — Но это не значит, что между нами всё будет так же просто, как раньше. Ты должен это понимать. Саске задумчиво смотрел в дощатый пол, гладя ладонь брата. Выдавив на губах кривую улыбку, он внезапно покачал головой и с блеском в глазах заглянул в лицо Итачи. — Пока ты рядом, мне этого хватит. Поверь. Итачи в ответ молча потрепал щёку Саске. Тот нахмурился и отпрянул, поднимая отчего-то злые глаза на брата, но тот не обратил внимания. Казалось, что Итачи ничего вокруг не замечал. Так оно и было: он даже не смотрел на младшего брата, почти автоматически переплетая свои пальцы с его. — Что ты теперь думаешь делать? В будущем, — внезапно поинтересовался Итачи, наконец-то обращая своё внимание на Саске. Тот внутренне сжался. Он ждал этого вопроса и одновременно опасался его. Рано или поздно пришлось бы это сказать, несмотря на то, что тема этого разговора всегда была камнем преткновения, и Саске точно знал, что его точку зрения Итачи никогда не разделит. Они оба могли спорить об этом бесконечно, но в итоге младший всегда замолкал, твёрдо оставаясь на своём и не желая злить брата, для которого такие споры почему-то всегда были больным местом. Собравшись с мыслями, Саске медленно и чётко сказал, избегая смотреть в глаза Итачи, который как назло сверлил своим пронзительным взглядом лицо брата: — Я хочу стать Каге и заседать в Совете пяти. Итачи подавил вздох. — Каге? Саске, Каге? — Именно. — Зачем? — Ты всё равно не поймёшь! — Саске! Ты получил всё, что хотел. Зачем тебе власть? — О, господи, Итачи, замолчи, умоляю тебя! Мне не нужна власть в том смысле, как ты думаешь, — поморщился Саске, в его голосе скользнули первые нотки упрямства и раздражения. — Я хочу взять то, что моё по праву крови. Люди должны снова принять и признать нашу фамилию. Кроме того, я хочу разрушить старое и создать новую систему, которая не повторит трагедий прошлого. Я смогу это. Я сделаю жизнь лучше. Я покажу, каким должен быть Каге. — Тебя и так уже признали, не строй воздушных замков, — настаивал на своём Итачи. — Замолчи. Просто замолчи! Ты никогда не поймешь. Вот что, — Саске с непоколебимой уверенностью сцепил пальцы, положив руки на колени. — Не лезь в это дело. Никогда. Ты не переубедишь меня. У тебя своя дорога, у меня — своя. Мы никогда не сойдемся здесь во мнениях. Спорить с тобой я не желаю. Ты — это ты, и свои чувства и отношения к тебе я не собираюсь вмешивать в личные цели. Я не лезу к тебе, ты — ко мне. Договорились? Оставь мои цели в покое. Итачи пожал плечами, и Саске расслабился: сейчас брат спорить не станет. Это хорошо. Как же это хорошо! — Ты вырос, но так и не повзрослел, — вынес свой вердикт Итачи тоном, которому возражать сейчас не имело смысла. Встав с кресла, он обернулся ещё раз на сад, продолжая говорить как будто ему. Восходящее солнце слепило глаза. — Ты до сих пор не желаешь слушать здравый смысл. Но ты прав. Это твоё решение и твоя жизнь, вечно быть наседкой я не могу и не хочу. Иди, переоденься и спускайся к завтраку, — закончил Итачи, снова взглянув на брата. Саске кивнул головой и встал с тёплого, уютного места. В последний раз он вдохнул всё ещё прохладный воздух и громко чихнул, не в силах выносить запах роз. Итачи не выдержал и щёлкнул брата по лбу: — Пошли, а то твои любимые розы задушат тебя. Саске фыркнул и поморщился. — На кой-чёрт ты возишься на рассветах именно с этой дрянью? *** В просторной столовой, залитой ярким светом солнца, Темари ждала Саске не одна. Место за круглым столом для младшего Учихи она приготовила рядом с собой, позаботившись о том, чтобы под рукой молодого человека было всё, о чём он только пожелает. Темари не скрывала то, что ей понравился Саске с первой минуты их знакомства. Она ещё ничего не знала о нём и не стремилась узнать, его удивительная внешность и манера держаться призывали людей любить и восхищаться глазами, а не лезть в душу. Ни для кого не было секретом то, что Саске отличался особенной, холодной и непревзойдённой мужской красотой. Женский пол никогда не оставался к ней равнодушным, мужчины не придавали тому значения, но иногда некоторые из них испытывали чувство зависти. Темари с наслаждением подала руку спустившемуся из комнаты Саске и с не меньшим удовольствием получила его формальный поцелуй. Учиха, садясь за стол, кивком головы холодно поприветствовал Итачи и краем глаза кинул пристальный взгляд на человека, сидящего через два стула. Тот тоже, не скрывая того, в упор разглядывал ледяными, неприятными глазами Саске. Имя Собаку Гаары уже порядочное время было у всех на слуху, и все либо отмалчивались на счёт этого человека, либо отзывались не лестно. На его руках было много крови, ходили слухи, что он болен и невменяем. Однако это было не совсем так. Гаара был здоровым человеком; всё, что он делал, было плодом его неоправданной ненависти и жестокости. Что за этим скрывалось — было загадкой, которую никто не стремился разгадать. То, что Гаара ненавидел только бедствующих горожан, на которых срывал всю свою злость, было заблуждением. Всё его окружение и даже его семья давно были для него как грязь под ногами. Саске не интересовал этот человек, идти с ним на контакты не было желания. Вовсе не потому, что так сказал Итачи. Вовсе не потому, что так говорят многие. Какого чёрта он должен слушать чьё-то мнение? Всё элементарно! Саске с первого взгляда не понравился Гаара. Тот же, судя по его пристальному взгляду, проявил интерес к новому лицу, не прекращая сверлить его тёмные, полные колючего холода и презрения глаза своими. Лицо у Гаары действительно словно было больным: чересчур бледное, с желтоватым оттенком, с неприятным синяками под стеклянными светлыми глазами. Рыжие волосы лежали неаккуратно и из-за этого казались непричёсанными, сваленными и неопрятными. В остальном — одежде, осанке — он был человеком своей крови и времени. Но одно его абсолютно безразличное, лишенное всяких эмоций лицо отталкивало. — Познакомьтесь с моим братом, Саске. Собаку Гаара, наверняка, вы про него слышали, — Темари разлила чай из смородины. Саске и Гаара молча пожали друг другу руки. Итачи, наблюдавший за происходящим из-под полуопущенных ресниц, продолжил завтракать. Его еда на тарелке была практически не тронута, он лишь пил крепкий горячий чай. Саске последовал примеру брата и поднёс к губам тонкий фарфоровый край чашки, время от времени отрываясь от неё и маленькими кусочками поедая омлет с беконом и листьями салата. Не поднимая от тарелки голову, он чувствовал на себе взгляд Гаары, и когда это окончательно надоело, Саске вскинул злые глаза на того, замечая на его губах едва мелькнувшую усмешку. В тот же момент он почувствовал на себе ещё один взгляд, посмотрел влево и столкнулся с глазами своего брата. Саске опустил голову, снова принялся за еду, игнорируя обоих. Только одна Темари, занятая своими мыслями, ничего не замечала. Постепенно странное напряжение начало спадать, приборы активнее зазвенели и застучали, газетные листы зашевелились с приятным сухим шорохом — жизнь, как будто остановившаяся на время, возобновилась. Саске почувствовал себя спокойнее. Молчание за столом уже не так тяготило, как пятью минутами раньше. Оно было даже очень кстати. — Долго вы собираетесь здесь жить? — вдруг спросил Гаара. Едва услышав неприятный, тихий и лишенный всяких красок голос, все трое тут же, как по команде подняли глаза. — Разве это имеет значение, — мягко встряла Темари, но брат тут же осадил её: — Я не тебя спросил, а его. Не открывай свой рот, когда тебя не спрашивают. Темари нахмурилась, сжала пальцами край стола, в её глазах сверкнула злость, между бровей легла морщина, но тем не менее ответа не последовало. Да и что ответить? Это же правда. Саске начинало это забавлять. Он прекрасно понимал, что Итачи, который делает непричастный вид, и его жена пытаются отгородить Гаару от контакта с заинтересовавшим его человеком. Это понимал и сам Гаара, Саске прекрасно чувствовал это и ещё больше веселился. Однако одновременно с этим их обоих злила такая ситуация — кто посмел мешать их вражде? А потому Саске спокойно поднял голову, поднёс к тонким губам чашку с ароматным смородиновым чаем и сказал: — На пару месяцев. До августа, если брат позволит, конечно. Гаара ничего не ответил, но контакт был установлен. Больше никто из присутствующих до конца завтрака не произнёс ни слова. Саске только единожды осмелился взглянуть на Итачи и поймал его одобрительный взгляд. Губы тепло дрогнули в ответ. Теперь брат снова рядом и как в давние времена можно есть с ним за одним столом. Гаара закончил с завтраком первый и встал из-за стола, не желая больше составлять своей небольшой семье компанию. Впрочем, никто из присутствующих того не желал, наоборот, все вздохнули спокойно, ожидая, когда неприятный человек покинет их общество. Только на пороге Гаара снова обернулся и бросил: — Вы так и не представились, как вас зовут. — Учиха Саске, — коротко сказал тот. В ответ ничего не последовало, дверь закрылась с другой стороны. Темари вздохнула, с раздражением смяла и бросила на тарелку салфетку. — Простите моего младшего брата, он омерзительный человек, — с болезненной желчью в голосе сказала Темари. Саске покачал головой, аккуратно отставляя в сторону осушённую чашку и пустую, чистую тарелку. — Ничего страшного. Он меня не волнует. Темари удивлённо приподняла брови, распахивая глаза шире, но промолчала, хотя её губы сперва дрогнули, чтобы что-то сказать. Она с ещё большим интересом и почти восхищением взглянула на младшего Учиху. — Вот и прекрасно, — наконец-то подал голос Итачи. Он кивнул брату, едва приподнимая уголки губ — Саске знал значение этой лёгкой полуулыбки, от которой его сердце гулко стукнуло о рёбра. — Я хотел немного позаниматься после завтрака. Итачи, не мог бы ты мне помочь? Разумеется, если тебя это не затруднит, — Саске поднялся из-за стола. — А я хотела попросить вас сыграть со мной партию в шахматы, — расстроилась Темари. Саске пожал плечами. На самом деле он ненавидел шахматы, но для них с Шикамару это было спасением друг от друга. — Я могу составить компанию вам чуть позже. — Ничего страшного, я понимаю, что вам обоим хочется познакомиться ближе, я не буду этому мешать, — покачала головой Темари, вставая из-за стола и оправляя складки своего сиреневого платья, обтягивающего её стройные ноги. — Всё равно я хотела навестить своего старого друга, он и поиграет со мной. С вашего позволения. Когда Темари покинула столовую, Саске опёрся руками о стол и взял с подноса оставшийся после завтрака тост, захрустев им. — Дружная семья. — Не смешно. — Ну, и, — прожёвывая пряный хлеб, обратился Саске к брату, — дом-то хоть покажешь? Я больше не хочу по утрам навещать твои противные розы. Итачи налёг на стол и протянул руку, отбирая у Саске кусок тоста. Откусив его и вслух отметив, что это совсем не вкусно, он пообещал: — Я запру тебя там навсегда, и ты превратишься в такую же холодную и прекрасную розу. С очень острыми шипами. — Перчатку не забудь надеть, когда сорвать соберёшься, — Саске отобрал назад свой тост и с ещё большим аппетитом доел его. Итачи вдруг усмехнулся. — Я очень ждал вчерашнего вечера, правда, Саске. *** Тёплый май цвел вместе с вишнями и сиренью. Сад в поместье Собаку был прекрасен в это время и походил на волшебный мир. Он словно ждал прошедших шумных ливней, стучащих по крыше несколько дней кряду. Зелень набралась сил, наполнилась влагой и распустилась, стала ярче, сочнее, зеленее. Бутоны отяжелели, разбухли и раскрылись, свисая гроздями вниз. Вперемешку с терпким запахом земли, дождя и сырости цветы источали ни с чем не сравнимый аромат поздней весны. Было в этом неприятном доме кое-что прекрасное — огромное окно с видом на сад. Находилось оно в библиотеке, и Саске, усевшись в кресло с книгами, любил проводить там время, занимаясь учёбой, другими делами или разговаривая с Итачи. Им, оказалось, многое надо было сказать друг другу. В этом доме до сих пор всё казалось чуждым и нежилым. Саске уважал только библиотеку и свою комнату, остальное настолько претило ему, что квартира в общем доме, где они жили с братом, казалась… более человечной? Настоящей? Но тут и правда как в музее, как в запретной зоне. И это раздражает. В один из пасмурных дней, когда Итачи и Темари уехали на обедню в собор, в библиотеку, где сидел Саске и что-то черкал в своём блокноте, зашёл Гаара, явно не ожидая встретить кого-либо ещё. Встретившись взглядом с Учихой, он несколько секунд с недоумением удивленно смотрел на него, пока не сказал без всяких приветствий: — Что вы здесь делаете? Со дня, когда Саске впервые встретился с Гаарой, они не сказали друг другу ни слова более. Никто из них специально не избегал встреч, но заводить разговор не было желания. У Саске это желание не появилось и сейчас, но только вот игнорировать оппонента было нельзя. — Ничего. В конце концов, он привык ненавидеть, не скрывая того. Гаара хмыкнул. На другой ответ он не рассчитывал. Достал из кармана брюк зажигалку и сигару и сел в свободное кресло, закуривая. Запах серого дыма тут же разлетелся в воздухе. — Почему вы не поехали с братом и моей сестрой? Вам не интересны проповеди отца Хидана? — снова спросил Гаара. Его бесцветный голос и полное презрения лицо смогли привлечь к себе внимание Саске. Он закрыл свою записную книжку и поднял голову. — Меня не звали. — Вот как, — прохрипел Гаара, кольцами выпуская дым изо рта. Он сполз по спинке кресла и развалился в нём. — А я просто ненавижу церкви и отца Хидана. Вы слышали его проповеди? — Ни я, ни Какаши не интересовались религией. Но один раз пришлось. Гаара закашлялся, опустил руку с сигарой, шмыгнул носом и продолжил курить. — Думаю, удовольствия мало было. Сегодня Итачи и Темари приглашены на вечер к семье Яманако, интересно, пригласят ли вас? Вряд ли. Меня точно нет. — Странно, что вы этому удивляетесь, — холодно заметил Саске, уязвлённый замечанием относительно себя. Гаара внимательно посмотрел на него. — Бред. Как будто я желаю находиться рядом с паршивым домом Яманако. Мне хватит вашего общества, Учиха Саске. Вот увидите, нас многое будет связывать в будущем. Тот не сдержал усмешки. — С какой стати? Мне не нужны друзья. — Ваши глаза говорят сами за себя. Вы целеустремлённый, — Гаара снова выпустил дым изо рта. За время всего разговора его лицо ни разу не поменяло своего выражения, глаза оставались такими же пустыми и неприятными. Саске нахмурился. — Что с того? — Мы с вами преследуем общие цели. Мне кажется, этого достаточно для сотрудничества. Саске снова удивлённо вскинул брови. Он долго и пристально рассматривал Гаару, пытаясь понять, что тот имеет в виду. Но понять это было невозможно. По крайне мере, в границах здравого смысла. Общие цели? Что значит, общие цели? Как могут быть общие цели с невменяемым тираном, под эгидой которого за этим обманчиво уютным уголком сада царит страшный мир бесконечных забастовок, болезней и голода? Саске был в курсе всего. Он ежедневно читал газеты и практически из первых рук знал, что в стране невиданный ранее кризис и безработица настолько ошеломляла масштабами, что оставалось только удивляться, на чём всё держится. Если бы он, Саске, пришёл к власти, он бы смог что-то изменить в лучшую сторону. Он стёр бы всё и создал новое, избавил бы всех от ужаса настоящего и ошибок прошлого. Несмотря на ненависть, Саске показал бы, как всё могло бы быть. Мстить сейчас — глупо, зачем. По его мнению, все сполна заплатили и платят за кровь семьи Учиха. Саске закинул ногу на ногу, самоуверенно заглядывая в глаза Гаары. — Не вижу у нас общих целей. — Самоутверждение, — сказал Гаара. — Что? Самоутверждение? — Именно. Вы желаете зализать свою гордость, я желаю привлечь к своей персоне внимание. Разве не самоутверждение? — Допустим, хм, — нахмурившись, согласился Саске. А ведь этот Гаара, как бы ни хотелось послать его к чёрту, удивительно прав. Но это ещё больше разозлило Саске, и он выжал сквозь зубы: — Откуда вы знаете, чего я хочу? — Я же сказал — ваши глаза. Добиться того, чего вы хотите, не так просто, как кажется, если не знать нужных людей. Я могу вас познакомить с человеком, чьей поддержкой стоило бы заручиться. В прошлом он поддерживал ваших родителей. Сегодня вечером, в пять. Вместо скучного вечера у Яманако я предлагаю вам пойти со мной. Саске фыркнул. — Скучный вечер у Яманако тоже неплохая идея. С чего бы это я должен думать, что вы протягиваете мне бескорыстную руку помощи? — Учиха, — выдохнул Гаара, — никто не говорил о бескорыстности. В этом мире ничего не делается просто так. Сама бескорыстность является плодом выгоды. Думаете, Хатаке Какаши взял вас из нищеты из добрых побуждений? — Его попросили мои родители, — выплюнул сквозь зубы Саске. — Бросьте, смешно. Какаши облажался в прошлом, когда по его вине погибли его лучшие друзья, один из них ваш родственник Учиха Обито. Он просто хотел загладить вину перед ним, вами и вашим братом за то, что сдал ваших родителей с потрохами и виновен в их смерти. Неужели вы не знали? — Гаара жутко улыбнулся. — Учиха Фугаку терпеть не мог Какаши, он никогда бы не попросил его о том, чтобы его дети жили под одной крышей с ненавистным человеком. Это Хатаке Какаши рассказал Совету пяти Каге о перевороте. Если бы не он, вы с братом сейчас бы купались в достатке. Саске почти не дышал. Его глаза странно блеснули, скулы побледнели. Он молчал. — Я помогаю вам, вы — мне, — продолжил Гаара. — Всё честно. Мы с вами остаемся довольны и больше не имеем никаких дел. Ведь мы оба не собираемся скрывать того, что не переносим друг друга. Саске встал с кресла, одёрнул пиджак и засунул руки в карманы брюк. Он не скрывал холодной бешеной злости в своём взгляде, когда разглядывал сидящего перед ним Гаару, докуривающего свою сигару с видом, словно перед ним лежат горы поверженных врагов. Его чрезмерная уверенность в своей влиятельности и власти бесила как ничто другое в этом мире. Саске усмехнулся с не меньшей самоуверенностью, замечая, как наконец-то в глазах Гаары вспыхивает нечто похожее на удивление. Придёт то время, когда Саске своими руками раздавит эту напыщенную веру в свою власть, он мысленно пообещал себе это. Захватив с кресла записную книжку и карандаш, Саске выпрямился. — Не переносим? Что касается меня, то я вас ненавижу. Вы последний человек, с которым я хотел бы связываться. Я прекрасно знаю, что вы привыкли, что все под страхом ложатся у ваших ног. Мне плевать. Для меня вы никто. Для меня не имеет значения ни ваше имя, ни ваши связи, ни ваши деньги. Помолчав, Саске добавил: — Я не знаю, какое прошлое было у Хатаке Какаши, но говорить о нём и о моих родителях такое я не позволю. После этих слов Саске ушёл, успев, однако, заметить ни с чем не сравнимый гнев в глазах Гаары. *** Саске оправдывал всё любопытством. И ещё тем, что он был ярым сторонником убеждения, что цель оправдывает средства. А потому Гаара оказывался прав: вынужденное общение с ним очередная мера для того, чтобы достичь чего-либо. Им обоим не нужно для этого становиться ни приятелями, ни тем более единомышленниками. Молча разменять то, что нужно каждому, и после этого забыть об именах друг друга. Саске чувствовал себя по-дурацки, сидя на мягком стуле на заднем ряду рядом с Гаарой, который смотрел на человека в сером костюме впереди, читавшего лекцию. Саске её не слушал, иногда лишь отмечая тему разговора. Что-то о душевной боли. Что за глупость? Чёрт побери, что за глупость? Теперь-то понятно, почему Какаши жил вдали от всего этого. — Зачем мы пришли именно сюда? Лучше бы я пошёл к Яманако. Вы настолько извращенец, чтобы слушать этот бред? — тихо спросил Саске. Он жалел, что согласился на предложение Гаары, которое привело его в небольшое помещение, где известный врач-психолог господин Нагато читал лекции для узкого круга влиятельных лиц, имевших какие-либо душевные проблемы. — Отец не оставил мне, паршивому сыну, наследства, но в завещании сказал, что если я буду еженедельно посещать эти курсы, то мне будут приходить деньги, — мрачно ответил Гаара. Саске с раздражением скрестил руки на груди и продолжил прожигать взглядом спину человека, с которым его должна была сегодня свести судьба. Господин или даже профессор Орочимару был известен как человек, который посвятил всю жизнь науке и испытывал особую страсть к змеям, которым отводил отдельное помещение в своём поместье. Это был человек, вокруг которого всегда была тёмная, таинственная аура, в которой рождались различные толки из отвратительной правды и сказочной лжи. Человек, отношение людей к которому было настолько неоднозначным, переходившим из крайности в крайность, что довериться чьему-то одному мнению было невозможно, а сам такой человек был неразгаданной тайной даже для себя. Ходили тёмные слухи, что Орочимару в погоне за вечной молодостью проводил в подвале своего дома какие-то страшные эксперименты на людях всех возрастов, на мертвецах и животных. Многие считали, что он сошёл с ума, чрезмерно увлекшись наукой и глупой идеей бессмертия, а потому люди либо старались обходить этого человека стороной, либо, наоборот, приходили к нему в восхищении и слепом фанатизме от его работ, результатом которых было создание огромного количества ядов и препаратов. Орочимару занимал весомое место в жизни столицы и кроме того близко знал новую Каге Сенджу Цунаде. На этом многие, как и Саске, ставили точку. Не так много людей знали, что профессор Орочимару был в числе самых влиятельных личностей в мире. Он никогда не оглашал и не показывал того, сколько всего держит в своих руках. Всегда замкнутый, всегда вне общества, всегда в тени, всегда со своими змеями и экспериментами. Его редко можно было увидеть на обедах и в театрах, в кинотеатрах и на приёмах. Лекции Нагато Орочимару посещал из чистого профессионального интереса. Он не обращал внимания на слухи о себе и при этом имел в руках всю страну и кое-что за её пределами. Всё это Саске узнал от Гаары. — Да что вы мелите, чёрт возьми? Люди должны познавать истину искусства, а не боли, — неприятный резкий голос вывел ненароком вздрогнувшего Саске из раздумий. Он нахмурился, всматриваясь в нарушителя своего спокойствия. — Что за клоун? — выжал Учиха. — Не обращай на него внимания, — в том же тоне ответил Гаара. На передних рядах поднялся горячий спор, вслушиваться в который не то чтобы не хотелось, туда даже отказывались смотреть глаза. Саске раскрыл свой бумажник и принялся перебирать купюры, множественные бумажки с пометками, картонные карточки и визитки от портных. Ему осточертело до комка в горле сидеть в этом хаосе. Лишь бы скорее пожать руку Орочимару и уехать домой, куда уже к тому времени вернётся Итачи. Саске грустно улыбнулся самому себе: зная нелюбовь брата к обществу и подобному роду проявления этикета, он представлял, какого ему даются такие мероприятия. Шкура общественного человека требует ужасающих усилий над собой. То ли ещё будет. Ах да, розы. Только спустя время Саске в который раз понимал, насколько прав его брат. Через полчаса собрание кучки спорщиков начало расходиться, и первым поднялся Орочимару. Он всё это время наблюдал за двумя молодыми людьми, спорящими об искусстве. Один из них, устав от дискуссии, сказал собеседнику нечто едкое, судя по тому, как вытянулось лицо молодого человека напротив, и как в его голубых глазах ярый гнев сменился чистым удивлением. Гаара коснулся руки Саске, кивая на Орочимару. Учиха тут же встал, механически оправляя жилетку и пиджак и поспешно убирая бумажник во внутренний карман. Орочимару уже надел шляпу, когда к нему подошли два молодых человека. В его неприятных жёлтых глазах скользнуло странное выражение любопытства, и он холодно пожал руку Гааре. — Добрый вечер, — сказал тот. — Добрый, — хриплым низким голосом отозвался Орочимару, переводя внимательный изучающий взгляд на Саске. Тот не стал ждать, пока его представят, уверенно подавая свою ладонь и чётко выговаривая: — Учиха Саске. Приятно познакомиться с вами, профессор Орочимару. Тот пожал протянутую ему руку и внезапно растянулся в неприятной улыбке. Орочимару не был молод. Он достиг того самого возраста, когда человек уже очень давно не чувствует себя юным, но жизненные силы и энергия ещё остаются. В его движениях, взгляде, голосе было нечто хищное, опасное, неприятное и отталкивающее. Саске мог поклясться, что за всю жизнь, за которую многое повидал, он ещё ни разу не встречал глаз такого цвета — неприятно жёлтого, как у змеи; никогда не встречал человека с настолько бледной, неестественной кожей. Орочимару был воплощением змеи в человеке, неудивительно, что о нём ходит столько неприятных слухов. Находиться рядом с ним долгое время не хотелось, более того — не хотелось даже смотреть в его глаза, слышать его хриплый низкий голос. Настолько отталкивающих, отвратительных людей Саске ещё не знал за свою жизнь. Рукопожатие несколько затянулось, скользнув к границе приличия. Саске высвободил свою руку, хмуро разглядывая длинные блестящие, чёрные волосы нового знакомого и его грубые, резкие черты лица. — Сразу видно, что вы Учиха, — сказал Орочимару. Саске невольно нахмурился, сталкиваясь с буквально пронизывающим его до костей взглядом. Он никогда ещё не помнил на себе такого странного, пожирающего, маниакального взгляда. — У вас чистейшая фамильная внешность, — чётко и спокойно пояснил Орочимару, снова растягиваясь в мерзкой, довольной улыбке, от которой Саске передёрнуло. Подсознание шептало ему, что с такими людьми не стоит даже здороваться. А уж тем более не стоило знать Итачи об этом. Гаара коснулся рукой костюма Орочимару. — Учиха Саске хотел бы в недалеком будущем занять место в Совете Каге. Орочимару с интересом взглянул на того. — И? — Я надеюсь на ваше участие, — прямо сказал Саске. Он не видел смысла намекать и делать наводки. В делах нужно быть предельно чётким и ясно выражать свои желания. Орочимару приподнял брови. Он поочередно посмотрел на Саске и Гаару и снова поправил шляпу. — Завтра нас с вами, Собаку, пригласили в ресторан. Отказы не принимаются. Вас, Учиха, тоже жду. Вам надо влиться в общество, прежде чем разевать рот с таким аппетитом. В последний раз взглянув на вспыхнувшего Саске, Орочимару усмехнулся и ушёл, по дороге снова поравнявшись с теми самыми молодыми людьми, спорившими об искусстве. Саске хмыкнул, засунув руки в карман. Гаара рядом закурил. — Вы ему явно понравились, — пробубнил он себе под нос. Учиха надел шляпу и без лишних слов вышел из опустевшего помещения. Его тошнило. Нет, его сейчас вывернет наизнанку прямо на этот чёртов красный ковёр! *** Общество жило в своём мире. Оно было избалованным, изнеженным, глупым, жеманным. Оно изжило себя. Оно купалось в изобилии, существовало в бесконечном круговороте ресторанов, приёмов, обедов. Пока рабочие голодали и дети безработных умирали от грязи, общество облачало своё расползшееся, ненасытное, жадное и развращённое тело в дорогие одежды и упивалось редкими винами. Попав туда раз и навсегда, трудно выбраться и осознать, что его блеск лишь напыщенный обман. Но Саске это понимал. Это делало его чужим и тем самым ещё более привлекательным, изумительным. Ему не доставляло никакого удовольствия ходить в пропахшие табаком рестораны с шумными танцами, на ужины, в кинотеатры и театры на представления знаменитых актрис. Иногда его приглашали на скачки, и Саске удалось поставить на хорошую лошадь и выиграть небольшие деньги. Общество приняло юного Учиху удивительно благосклонно, с интересом, со вниманием к его фамилии; девушки и зрелые женщины, настолько погрязшие в разврате, что в своём возрасте имели совесть волочиться за таким юношей, — они вились за ним толпою, и имя молодого человека быстро разлетелось. Орочимару редко появлялся на людях, но пару раз пересечься с ним и поговорить Саске удалось — тот словно сам искал компании Учихи и оказывал ему особую благосклонность, причина которой была не ясна — это невольно напрягало и отталкивало. Орочимару интересовался Саске так беспардонно сильно, что это любопытство перерастало в неприятное отвращение и почти что страх перед жёлтыми глазами. Но Саске не боялся их, он вёл себя с Орочимару холодно и исключительно по-деловому, обрывая всяческие его попытки что-либо узнать о своей личной жизни. Но это вовсе не отталкивало и не охлаждало интерес к юноше с тёмными, полными силы и уверенности глазами. Орочимару с заинтересованной усмешкой смотрел Учихе в лицо: он прекрасно понимал, что его власть крепко привязала Саске к нему. Удивительный, потрясающий юноша. Обычно размеренный и годами уложенный распорядок дня Саске изменился до неузнаваемости: теперь вместо практически постоянного нахождения дома за учебными книгами, он был расхвачен женщинами практически на все вечера и обеды. Саске прекрасно танцевал вальс, фокстрот и шимми — все хотели танцевать только с ним. Он говорил умные вещи — все девушки хотели слушать только его. Он прекрасно выглядел — все хотели быть ближе к нему. Сказать, что Саске не нравилось подобное, ничего не сказать. Но как ясно выразился Орочимару, просто так ничего не даётся. Саске не изменял себе. Он не льстил и не пытался угодить, он не рассыпался в похвалах и не стремился к общению, зачастую отмалчиваясь в узких и широких кругах, избегая шумных компаний. Кто-то его не любил, кого-то раздражал самоуверенный и гордый вид юного младшего сына Фугаку, а кто-то готов был отдать многое, чтобы только коснуться мизинцем до удивительной холодной красоты Саске. Его замкнутость, холод, всегда высокого поднятый подбородок, выпрямленная спина, ум и внешность одновременно притягивали и отталкивали. Несмотря на то, что не все любили Учиху, двери перед ним всегда открывались. Изредка попадавшиеся знакомые удивлялись успеху Саске и даже поддерживали его. Только лишь с братом тот избегал говорить на эти темы. Итачи ничего больше не говорил об этом. Он не сказал ни слова об успехах брата, но было ясно, что он недоволен, его что-то беспокоит, ему есть, чего опасаться. А потому и Саске не был доволен собой. Почему-то у него никогда нет поддержки, никогда! Саске забыл, когда в последний раз сидел с Итачи и просто говорил ни о чём или молча читал с ним книгу, касаясь его руки, пока никто не мешал. Брат был рядом, но в то же время словно намного дальше, чем был все эти годы. Наверное, если бы он принял хоть какое-то участие в сегодняшней жизни Саске, хоть что-то сказал, осудил или дал совет, предостерёг, то всё было бы легче, но он словно умыл руки, отстранился. Да, его нравоучения бесили, раздражали, выводили из себя! Но только почему сразу безразличие? Ведь действительно, Итачи обещал не мешать. Не мешает. От этого Саске становилось ещё более горько. Итачи никогда не держал обещания. Но какого-то дьявола именно это он как раз и сдержал. Чем больше времени Саске проводил в шуме развлечений и людей, тем больше он понимал, что ещё немного, и его не хватит. Он готов был оборвать все едва наметившиеся связи, только бы этот непонятный Итачи наконец-то одобрительно кивнул головой и улыбнулся, только бы он снова был доволен своим маленьким братом. Но Саске всегда как будто назло делал то, что его брат не желал. Наверное, и правда, назло. Своего предела Саске достиг быстро. Его затошнило от чудовища-общества. Такого отвращения к нему он ещё никогда не испытывал; наверное, в какой-то мере это было счастьем, что нищета помогла ему некоторое время держаться как можно дальше от уродливого света. В тот вечер, когда ветреная молодежь пригласила Саске после ресторана в театр, он не выдержал и уехал домой на такси. Поместье встретило его тёмными окнами и почти неестественной тишиной после шума музыки и десятков голосов. Саске растянулся на диване в зале, утыкаясь лицом в его холодное сиденье. Когда-то давно он по вечерам любил сидеть на старом, просевшем матрасе и смотреть на тлеющие угли в печке. В каморке в такие минуты было особенно тепло и тихо, треск дерева приятно ласкал слух и убаюкивал. Саске закрывал глаза, кутался в свою старую, бедную одежду и клал голову на острые, костлявые колени, обхватывал их руками. В те моменты он был счастлив. Особенно, когда Итачи до конца тушил угли и ложился рядом на нагретое для него место. Если бы тогда Саске сказали и показали, каких усилий будет стоить ему его мечта, он бы несколько раз подумал, прежде чем что-то решить. Нет, он никогда бы не смирился с нищетой. Тут и думать нечего! Выживут только те, у кого сталь в сердце. Саске тяжело поднялся с дивана и направился в библиотеку. Едва передвигая ватные ноги, он толкнул туда тяжелую дверь и прищурил глаза на приглушенный свет небольшой настольной лампы. Облокотившись на дверной косяк, Саске пьяно улыбнулся. В большом мягком кресле спал Итачи, опустив голову на грудь. На его коленях лежала раскрытая на середине книга, руки расслабленно покоились на её старых, жёлтых страницах. Брат был в домашнем утреннем халате, почему-то невозможно родной и хрупкий. Распущенные волосы рассыпались по плечам, скрывая бледное расслабленное лицо. Саске тихо подошёл и присел рядом на подлокотник. Аккуратно, чтобы не разбудить, мягко взял из рук Итачи книгу и загнул угол страницы. Мельком посмотрел на обложку, прежде чем положить роман на столик рядом. Избавившись от книги, Саске осторожно обнял брата и притянул его к себе, опустил его тяжёлую голову на своё крепкое плечо. Итачи дышал совсем рядом, почти на ухо. Саске несколько секунд прислушивался к мерному дыханию и прижался щекой к волосам брата, закрывая глаза. Сердце внезапно переполнило нечто щемяще-нежное. Саске крепче прижал к себе Итачи, зарываясь носом в его волосы. Если потребуется, он просидит так до утра и не пошевелится. Если потребуется, то для благополучия Итачи Саске сделает всё, что в его силах. Внезапно волосы брата неприятно защекотали нос, и Учиха не выдержал, громко чихнув. Итачи крупно вздрогнул и вяло пошевелился. Саске расстроенно нахмурился: он меньше всего хотел будить брата. Итачи поднял голову. Пару раз моргнув, он отодвинулся и потянул ноги. — Что ты тут делаешь? — хриплым ото сна голосом спросил Итачи и тут же зевнул. Саске не сдержал усмешки: уж слишком брат выглядел домашним и беззащитным, это было ужасно неправильно. Он не должен видеть его таким. Это пробуждает в сердце болезненные, трепетные чувства, слабости, так не должно быть. — Я принесу тебе одеяло, спи, — почему-то перешёл на шёпот Саске, поглаживая Итачи по руке. — Я случайно вздремнул. Сейчас пойду в комнату. Саске притянул брата к себе, снова обнимая его и поглаживая узкие плечи. — Я не хотел тебя будить. Я принесу одеяло. Слышишь? Итачи с удивлением взглянул на младшего снизу вверх. — Не стоит, Саске. Я не собираюсь здесь спать. К тому же, — он снова отодвинулся, убрал руки брата с плеч, — не стоит так делать. Мы не одни в доме. Саске послушно расцепил объятия. Итачи крепче запахнул халат и откинул волосы назад. — Почему ты не даешь о себе позаботиться? — вдруг спросил Саске. — Я же… Договаривать он не стал, поймав на себе странный, почти пугающе ледяной взгляд брата. Тот беззвучно вздохнул, но ничего не ответил. Уходить тоже не собирался. Итачи о чём-то задумался. Саске нахмурился. На лбу появилась морщина. — Я хочу заботиться о тебе. Я всегда пытался это делать, а ты отвергаешь все мои попытки. Те уступки, которые ты мне делал, стоили мне многого, — снова прошептал он, не скрывая злобы в своём тоне. Итачи наконец-то удосужил его своим взглядом и встал с кресла. — Ты вырос и сильно изменился, но для меня это не имеет значения. Ты всегда будешь в моих глазах младшим братом, за которого я несу полную ответственность. Поэтому я благодарю тебя за заботу, но оставь это мне. Позаботься лучше о себе. Саске с удивлением во все глаза смотрел на брата, не зная, как воспринимать эти слова. — Ты всё же связался с Гаарой. Ума не приложу, зачем, — резко добавил Итачи. Его тихий холодный голос хлестнул по ушам. Саске покачал головой. — Вовсе нет. Я его ненавижу. Итачи внимательно посмотрел на младшего брата и отвернулся. Медленным шагом отошёл к двери, обернулся и положил ладонь на гладкую ручку. — Будь осторожен в этом логове змей. Ты — всё, что есть у меня. Сердце Саске замерло. Увидев, как Итачи открывает дверь, он вскочил с кресла и навалился всем крепким, тяжёлым телом, буквально сбил брата с ног, вжимаясь в дверь с ним и захлопывая её. Пару раз вздохнув, он прижался к губам Итачи, ощущая, как его тёплые руки легли на спину и скользнули к твёрдым плечам, стискивая их до боли и притягивая ближе. Разорвав поцелуй, Саске со скрежетом стиснул зубы и прижался щекой к лицу брата, сжав его тело в ответ так сильно, что дыхание перехватило у обоих. Им, сжавшимся в комок, казалось, что прошла вечность, прежде чем они снова вздохнули.