Срезать розовый куст

Саске стоял у окна и смотрел, как на стекле застывают капли мелкого холодного дождя. Он непрерывно моросил всю ночь и всё утро, серое беспроглядное небо было высоким, но казалось давящим. Дул сырой ветер, капли со светлых, темнеющих по краям листьев соскальзывали вниз. Лепестки почти отцветших соцветий под тяжестью воды отрывались и падали на чёрную, рыхлую землю, перемешивались с грязью и начинали гнить. Время медленно перетекло из весны в прохладное и дождливое лето. Саске пил утренний чай. За окном Темари сошла с порога дома, открыла свой зонт и быстро добежала до ворот, скользнула за них и села в автомобиль. Тот немного подался назад и с шумом мотора уехал. Саске пронаблюдал за всем этим и нахмурился, поворачиваясь к Итачи, читающему рядом газету. — Это уже не первое утро. Куда твоя жена постоянно ездит? — К Нара Шикамару, — отозвался брат, не поднимая головы от передовой колонки. — Можно было и догадаться. Что она делает с этим занудой каждый день? Итачи взглянул на младшего брата. — Знаком с ним? Саске кивнул головой и снова отпил чай, морщась: горячий. — К несчастью. Какаши любил их семейку. Никогда не встречал никого более скучного. Он даже зануднее тебя. Итачи усмехнулся. Почему-то его это несказанно повеселило. Убрав газету и быстро допив оставшийся на дне чашки чай, он встал из-за стола, оправил рукава пиджака и застегнул его на одну из средних пуговиц. Саске не сводил с брата холодных глаз. — А ты куда? Мы редко проводим время вместе в последнее время. — На работу, — ответил Итачи, собирая в свой портфель бумаги, лежащие с вечера на чайном столике. Саске изумлённо следил за ним взглядом. — Работать? Кем? — Я редактор в газете, которую ты читаешь по утрам. — Ты работаешь? Но зачем? — до сих пор отказывался верить своим ушам Саске. — Зачем сейчас быть трудоголиком, когда у тебя всё есть? Итачи поднял свои глаза на брата, смотря на него как на глупого и несмышлёного ребёнка. — Представь себе, все люди работают. Человек должен работать. Хорошая жизнь с неба не падает, запомни это. — Падает. Я буду живым свидетельством того, — упрямо возразил Саске. Итачи отвернулся, младший успел только заметить, как дрогнули уголки его губ. — То, что дали просто так, легко отобрать обратно. Если сидеть под деревом, разинув рот, и ожидать, когда что-то упадёт с его ветвей, можно поймать гниль. Запомни: падает гниль, хорошее придётся доставать самому. Саске поморщился. Меньше всего ему хотелось слушать нравоучения своего брата. Но Господи! Он снова, снова принялся за них! Значит, всё хорошо. — Прекрати преувеличивать. Я никогда не был против работы. Ты знаешь, что я имею в виду. — Ты тоже знаешь, что я имею в виду. Я не собираюсь бездельничать. И на чужие деньги просто так жить тоже. К тому же, — Итачи наконец-то собрал все бумаги и положил их в картонную папку. Откинув со лба чёлку, он посмотрел в глаза брата словно с укором. — К тому же, если бы ты чаще был дома, то знал бы, что я работаю. Саске нахмурился который раз за утро. Поставил чашку на блюдце и сел на небольшой диванчик. — Понятно. Обижаешься, что я не провожу с тобой время? Я могу отменить все сегодняшние дела, если ты хочешь побыть со мной. Итачи странно посмотрел на брата и отрицательно покачал головой. Но по его странному выражению лица, Саске вдруг понял, что попал в цель, и зашёлся громким, чуть хрипловатым смехом. Итачи едва сдержал улыбку, но вовремя спохватился, исподлобья несколько раз взглянув на своего забавляющегося брата. Насмеявшись, Саске чуть скривил уголки губ в странной, доверчивой улыбке и спокойным, серьёзным тоном сказал: — Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ты будешь желать моего внимания. Только вот я, в отличие от тебя, готов дать его тебе, когда ты этого захочешь. А вот ты — нет. В лучшем случае пообещаешь. Ты всегда просто обещаешь. Итачи молча пожал плечами и на прощание потрепал брата по плечу, долгим и пронзительным взглядом заглядывая в его наполненные вниманием и абсолютной преданностью глаза. Итачи мог посмотреть так, что делалось не по себе. Казалось, он умел заглянуть в самую душу и увидеть там нечто, что скрыто ото всех. Итачи всегда хорошо разбирался в людях, как он это делал, как был способен одним лишь взглядом поднять в сердце что-то такое, что вызывало странное, подвешенное состояние, — это было загадкой для Саске. В каждом действии брата была многозначительность, каждое его слово имело множество смыслов, из-за этого никогда не поймешь, что конкретно он думает и имеет в виду, что хочет, где лжет, а где говорит правду. Странный, совершенно непонятный и временами совсем незнакомый, чуждый человек. Саске никогда не мог точно сказать, что скажет или сделает его брат, никогда не понимал его до конца, но и попытки для этого давно оставил. Всё равно этого никогда не понять, так зачем знать? Так и не сказав ни слова, Итачи вышел, в дверях поравнялся с Гаарой. Саске продолжил пить чай, снова повернувшись к окну, чтобы за мутным от дождя стеклом проводить взглядом брата. Гаара так и молчал; взял газету, которую раннее смотрел Итачи, и сел её читать, не стирая с лица обыденное мрачное выражение. Воцарилась тишина, только где-то далеко в зале тикали большие старинные часы и на кухне шуршали запуганные, вечно тихие как мыши слуги. Дождь усилился, морось перешла в крупный, но тихий ливень. Вдали глухо прогремел гром, ветер закачал гибкие ветки кустов, ударив ими по стеклам. Небо потемнело ещё больше, стало фиолетовым и словно опустилось ниже. Саске наконец-то допил чай и отвернулся от окна. Он с удовольствием посидел бы весь день в библиотеке, изучая бумаги, которые ему дал почитать на досуге Орочимару. В такую погоду выходить хотелось меньше всего, но он обещал, и отказываться было дурным тоном. — Темари уже уехала? — внезапно поинтересовался Гаара и отложил газету в сторону. Саске сжал губы. — Да. Как только не надоест. Ещё чуть-чуть, и она поселится у Нара. Гаара поднял свои глаза. — Так оно и есть. Саске невольно насторожился. — В смысле? — В прямом, — резко ответил Гаара. — Моя сестра хочет развестись с вашим братом и выйти замуж за Нара Шикамару. Разводы давно разрешены и больше не позор для женщин. — Что? — нервно усмехнулся Саске. Встав с дивана, он медленно прошёлся взад-вперёд по столовой, засунув руки в карманы брюк. Господи, что за абсурд! — Пусть, — внезапно с легкостью сказал Саске больше себе, чем с холодным любопытством следившему за ним Гааре, — пусть. Ни я, ни Итачи сильно не расстроимся. Это даже к лучшему. Это будет замечательно! Брак Итачи ему уже давно надоел. Гаара неприятно улыбнулся, обнажая ряд ровных белых зубов. — Вы знаете, что я почти испытываю оргазм, когда огорчаю кого-то? Глаза Саске сверкнули. — Я не расстроился. — Но я хочу вас огорчить. Пока ваш брат женат на моей сестре, он всем обеспечен. Когда они разведутся, у него не останется ни гроша. Учиха Итачи снова окажется на улице и пойдёт побираться к своему брату. Саске перестал ходить по столовой. Он молча посмотрел на Гаару, как будто силясь понять, лжет ли он, но не найдя там ни опровержения, ни подтверждения сказанным словам, медленно подошёл к столу, за которым сидел Собаку, и облокотился обеими руками о столешницу, покрытую белой полупрозрачной скатертью. Пальцы побелели. — Побираться, значит? Побираться! Такого не может быть! — вспылил Саске. — После развода у Итачи должны остаться какие-то деньги. Должны остаться проклятые деньги! Гаара скрестил руки и наклонился вперёд, так и не убирая с губ ядовитую и жестокую улыбку. — Вовсе нет. С чего бы это? Его брак с моей сестрой фиктивен. Фальшь. Темари протянула ему руку помощи только лишь по старой дружбе, пока ему не будет светить в жизнь что-то ещё. И Итачи не получит ни гроша, когда моя сестра снимет с руки кольцо, — медленно и четко проговорил каждое слово Гаара, словно наслаждался этим. А ведь он наслаждался. Может, у него встал? Саске в ответ зло улыбнулся. От гнева его зрачки расширились. — То есть хотите сказать, что ваша сестра попросту выкинет моего брата, оставив его ни с чем? Гаара тихо засмеялся. Он, наверное, вот-вот засунет руки в свои брюки. — О, какая же вы неблагодарная сволочь, Учиха. Ваш братец выполз из нищеты только благодаря моей милосердной сестре. — Ваша сестра не достойна и мизинца моего брата, — прошипел сквозь зубы Саске, стискивая кулаки. Он глубоко вздохнул и выпрямился. Бледные губы сжались в подступившей к горлу ярости. Чёрт, видят небеса, Саске не хотел доставлять Гааре удовольствие своей яростью, но это было выше его. — Хотелось бы мне сказать, что жаль вашего брата, но мне откровенно плевать. Я одинаково не переношу ни вас, ни Итачи, ни Темари, ни Шикамару, — продолжал говорить Гаара всё в том же издевательском, почти эйфорическом тоне. — Конечно, ваш брат может получить деньги и дом. Но только если Темари умрёт. Они оговаривали только такое условие. Гаара усмехнулся. Наверное, с последними словами он кончил в брюки. Саске всеми силами заставил себя прикусить язык и не ответить что-то едкое, что перекосило бы лицо Гаары в гримасе ярости. Не стоит спешить, терпение, всё ещё впереди. Саске зажёг свою сигарету, быстро выкурил её, перегнулся через стол и опустил тлеющий угол прямо в чай Гаары. Даже не оборачиваясь на того, Учиха вышел из столовой, не забыв прихватить с собой портсигар Какаши. *** Саске с первого дня на улице усвоил одно простое правило: никогда не верить кому-либо на слово. Кроме брата, разумеется. Поговорить с Итачи Саске порывался несколько раз, но так и не смог. Всякий раз тщательно подбирая в голове нужные слова, он останавливался, передумывал и быстро переводил разговор на другую тему. Саске не мог прямо сказать в лицо брату, что его вот-вот снова оставят на улице, ни с чем. Вряд ли бы Итачи сильно расстроился; Саске понимал, что его лично это ранит и заденет больше, чем брата. Впрочем, разве стоит печалиться, у него теперь будут и деньги, и дом, но что всё это значит по сравнению с тем, что сейчас в руках Итачи? Оскорбление — а по-другому Саске это не мог назвать — оскорбление брата он принял и на свой счёт тоже, а потому не стал оставлять дело на поруки времени и глупой, избалованной женщины. Итачи ничего не узнает. Он уже достаточно заботился о своём младшем брате, постоянно жертвуя и отказывая во всем себе. Пришло время отдавать ему долг и взять все заботы в свои окрепшие, полные силы руки. Довольно хлопот, Саске твёрдо решил, что теперь он лично огородит Итачи от всего, что может ему помешать в будущей спокойной жизни. За неделю, что Учиха пристально приглядывался к Темари, он окончательно убедился в подлинности слов Гаары. Везде, куда бы его сестра ни являлась в то время, пока её муж работал в проклятой типографии — и почему именно она, напоминание дней нищеты? — везде она была с Нара Шикамару. Как её верный рыцарь он со спокойной скукой во взгляде подавал ей руку, смущённо принимал её открытые улыбки, держал веер, шутил. Как-то раз скользнул слух, что он обнимал её в ресторане, на глазах у людей. И одевалась Темари перед каждой поездкой словно на светский бал! Саске никогда не видел её рядом с Итачи в таком элегантном, женственном блеске. Она надевала новые, модные, укороченные до линии колена платья. Её блузки и юбки обволакивали её тело, подчеркивали его прелести, тонкая органза скользила по молочной, нежной коже. Её многочисленные шляпы были украшены рассыпанными по полям искусственными цветами, камнями, перьями. Её руки ласкали золотые кольца и браслеты, шею — подвески одна дороже и изысканнее другой. И всё это только ради того, чтобы посидеть несколько часов в огромном, скучном доме Нара Шикамару? Саске каждый раз, видя это, невольно сжимал губы и стискивал кулаки, удивляясь тому, почему Итачи на это не реагирует, почему он ей не скажет и не потребует прекратить позорить его имя. Неужели он не видит? Неужели даже не подозревает? Бросьте, кто угодно, но не Итачи. Он всё должен был понять раньше, чем остальные. Как он может допускать это? Саске зло думал, смотря на вечно спокойное лицо брата, что будь Темари его женой, он бы давно поговорил с ней и поставил её на место. Какая к черту разница, фиктивен ли их брак, спят ли они в разных комнатах? Это их роли, а играть надо уметь, раз взялись. Саске, задетый за живое, снова решался поговорить с Итачи. Неужели он не понимает, что если эта женщина вышвырнет его без гроша, насколько сильно это ударит по его гордости, имени, положению? Саске, проводив веселую и разнаряженную Темари взглядом, полным ненависти, нетерпеливо звал брата по имени, и когда тот поднимал свою голову или поворачивался, от одного взгляда его тёмных, невероятно красивых, мудрых глаз язык прилипал к горлу. Саске криво улыбался, качал головой, так и не говоря ни слова. Он не мог. Не мог сказать брату, что его выкинут так просто. Разве он этого заслужил? Нет, ничто больше не должно омрачать жизни Итачи. Саске продолжал наблюдать, делать выводы и безумно злиться. Не было бы проблем, оставь Темари Итачи хоть что-то, хоть какую-то поддержку хотя бы на первое время. Невольно вспоминались слова Гаары о том, что только её смерть подарит брату всё её имущество. Нет, но это же смешно! Саске всегда трепетно нежно любил свою семью, даже несмотря на то, что не помнил её — он точно и не понимал, что именно любил. Но он знал, что ради Итачи — остатка своей драгоценной семьи — готов на многое. Настолько на многое, что даже сам не знал, где проходит хрупкая грань дозволенного. Итачи не только брат, не только любовник, не только семья, он нечто такое, чему нельзя подобрать верного слова. Но, Господи, не убивать же из-за этой чепухи, как-то раз рассмеялся про себя Саске, в очередной раз провожая взглядом Темари. Хотя в такие моменты он был готов это сделать. Никто не посмеет обвести его и Итачи вокруг пальца и в очередной раз ранить их гордость и имя семьи. Учиха не тряпки, о которых можно вытереть ноги. Однажды в одно изумительное, ясное воскресное утро, когда в раскрытое окно било яркое июньское солнце, Саске не выдержал этого напряжения. Он, ещё в утреннем халате и с взъерошенными после сна волосами, читал газету и время от времени исподлобья наблюдал за собирающейся куда-то Темари. Не куда-то, Саске знал, куда, но думать об этом не желал. В воздухе разлетелся тяжёлый, сладкий аромат женских духов. Кажется, запах роз. Красных, крупных роз с дрожащей росой на лепестках. За спиной иногда быстро стучали каблучки. И Саске не выдержал. — Вам не кажется, что хотя бы выходной день надо проводить с мужем? — неожиданно грубо вычеканил он каждое слово. Темари, ставившая перед уходом букет роз — как иначе? в этом мире всё существует, чтобы раздражать! — в вазу, удивлённо взглянула на Саске и прекратила поправлять цветы. Слушать то, что она попыталась сказать, Учиха не стал. В ярости смяв в руке газету, он встал с дивана и быстрым шагом начал подниматься вверх по лестнице, под конец взбежал на неё, перескакивая через несколько ступенек. Горло как никогда сжимала колючая, злая обида. Сердце стучало как сумасшедшее. Саске только в то утро понял, насколько сильно успел за всё это время возненавидеть эту женщину. Возненавидеть до готовности сейчас же задушить её голыми руками только за одну мысль о том, чтобы причинить своими действиями Итачи вред. Не для того он отдал несколько лет жизни без своего брата, не для того он сносил нахождение рядом с ним проклятой ведьмы. Это глупо. Это неоправданно. Это ненормально, подумал Саске. Какая муха его укусила? Ведь где это слыхано, чтобы так беситься, он уже не ребёнок, это ненормально! Но не для таких детей нищеты, как братья Учиха. Не для него, для которого благополучие брата дороже каких-либо моральных ценностей. Живя на улице, Саске выучил ещё одно: в этой жизни надо иметь стальное сердце, чтобы выжить и чего-то добиться. Не ты, так тебя. Не будешь первым — значит, будешь последним. Не встанешь на твёрдую землю — растопчут. А как ещё можно выбраться из болота нищеты и грязи? Как ещё можно было достичь того, что есть сейчас? Надо взять всё в свои руки. Надо решать мгновенно. Надо думать на несколько шагов вперёд. Надо знать, за что схватиться, и знать, как удержаться. Надо уметь идти до конца и прикладывать к этому все усилия. Саске всё решил для себя. Когда он осторожно заглянул в комнату Итачи, тот ещё спал мирным сном. Постояв на пороге его спальни, Саске так же бесшумно закрыл дверь. *** Цель оправдывает средства. Иногда себя непросто в этом убедить, особенно когда вопрос касается вечных понятий. Да и, в конце концов, рано или поздно задаёшься вопросом: а стоит ли и кто ты такой, чтобы идти к цели по головам других, возможно, более достойных людей? Саске отвечал себе, что он должен, так надо, так правильно. Для него. Для брата. Для всех. Для его проклятой гордости, в конце концов! Саске впервые находился в тёмном кабинете, окна которого были задёрнуты плотными багряными шторами. На столе горела большая лампа, освещавшая помещение вместо солнца. Учиха не удивился невесёлой обстановке комнаты: что ещё ожидать от Орочимару? Саске долго боролся с собой и сомневался, прежде чем попросил этого человека о встрече — переступать через себя до невозможности отвратительно! Ему не хотелось иметь с Орочимару дел больших, чем их прохладное знакомство, хотя тот выражал явное желание сблизиться. Но Саске держал дистанцию, подсознательно чувствуя ужасную, почти отвратную неприязнь к этому человеку, и обращаться к нему приходилось лишь от безысходности — ни у кого другого не найти нужной силы. Орочимару как всегда не заставил себя долго ждать. Вернулся он, как и обещал, через десять минут, словно засекал время. Пройдя мимо Саске и сунув в его руку в несколько раз сложенную бумагу, он сел в своё большое кожаное кресло, медленно скрещивая сухие, жилистые руки на груди. — Как оно действует? — сухо спросил Учиха, когда развернул лист и взял пальцами белый крошечный шарик. — В течение двух минут, — сиплым, словно сломанным голосом ответил Орочимару, не сводя жёлтых, чуть блестящих глаз с Саске. — Добавьте в еду или воду. Это уникальная вещь, её образцов нигде нет, и её никак не выявят. Но предупреждаю: как только оно попадёт в организм, обратного пути нет, Саске. Вы ничем не сможете помочь тому, кто это принял. Саске нахмурился и поднял тяжёлый взгляд на Орочимару. О, Господь! Всё серьёзнее, чем он себе представлял. Неужели он и правда решился на это? С другой стороны — к чему сейчас сомневаться? Этот яд не более чем поддержка в будущем серьёзном разговоре. По-настоящему использовать его Саске не собирался. Да, цель оправдывает средства, но Саске не был настолько безрассудным, чтобы применять это правило к женщинам и детям. А тем более если оно предполагало убийство. Нет, больше напрасных смертей не будет. Не от руки Саске, по крайней мере. — Сколько я вам должен? Орочимару хрипло рассмеялся. Юноша напротив не переставал его удивлять и восхищать своими холодными глазами. Саске невольно поёжился, сглатывая вязкую слюну. Итачи прав. Надо быть осторожным в логове змей. Надо быть просто чертовки осторожным! — Сколько должен чего? — Орочимару опёрся руками о стол, чуть улыбаясь. На секунду показалось, что он откроет рот и довольно зашипит, высунув свой раздвоенный змеиный язык. Человек-змея. В прошлой жизни он точно был змеёй. — Денег за яд, — уточнил Саске, не понимая, что в его вопросе вызвало такую странную реакцию у Орочимару. Человек-змея усмехнулся. — Деньги? Саске, мне не нужно от вас это. Я хочу вам помочь как друг. Саске молча положил яд обратно в бумагу и завернул её. Друг? Таких друзей можно пожелать лишь врагу. Саске ухмыльнулся, взглядом пронизывая Орочимару насквозь, как нечто недостойное его. Но тот выглядел вполне довольным. Этот мальчишка, младший брат Итачи, удивителен. Вернулся домой Саске только к ужину. Погода была отличной, редкостно изумительной, ясной; он погулял в парке и посидел в маленькой незнакомой чайной, затем проехал по окраинам столицы. Он давно не окунался в жизнь города, давно не выезжал из центра, где сверкали по ночам вывески кабаре и ресторанов. Здесь, в бедных районах, где всюду шныряли мальчишки в оборванных тряпках, всё было как прежде, даже хуже. Невольно вспомнилось детство, где они с Наруто так же бродили, одинокие, грязные, ненужные этому миру, беззащитные, брошенные. Интересно, а что же сейчас с Наруто? Саске затошнило. Он неожиданно почувствовал себя грязным. Не в силах вытерпеть это, он повернул обратно, к поместью. Саске вернулся в странном расположении духа. Дома оказались только Итачи и Темари. Граммофон воспроизводил голос одной из актрис, скрипя и треща. За ужином Саске сел как можно дальше ото всех и почти ничего не ел, нехотя ковыряясь вилкой в тарелке. Дожидаясь ночи, он ушёл в библиотеку и сослался на головную боль, когда к нему зашёл Итачи, поинтересовавшись, в чём проблема. Он всё всегда видит. — Что случилось? — Итачи присел рядом. Его взгляд был странным. Видимо, объяснение младшего брата его не убедило. Саске было холодно и ему сейчас более всего хотелось остаться одному. Он мрачно взглянул на брата и с раздражением буркнул: — Я просто устал. Всё хорошо. — Саске, если тебя что-то беспокоит, ты можешь попросить у меня совета. Не принимай необдуманных решений. Саске со злостью сверлил Итачи взглядом. Он издевается! И именно сегодня, сейчас! — Ты никогда не поддерживаешь меня. — Я всегда одобряю тебя, когда ты поступаешь правильно… — Когда я пляшу под твою дудку! — не выдержал Саске и тут же осёкся. Отвернулся и сжал губы. Действительно, слова Итачи только слова. Он всегда хочет, чтобы делали так, как желает он. И Саске был рад, что наконец-то сказал это, пусть даже сгоряча. — Потому что я твой старший брат, — сказал Итачи и встал, потрепав Саске по плечу. Он вышел из библиотеки и ещё долгое время стоял около её двери, задумчиво смотря сквозь предметы и стены. Итачи не понимал, почему и как, но чувствовал, что именно сегодня должен остаться с Саске вопреки всему. Хотя, возможно, это всего лишь необоснованное волнение. В конце концов, маленький брат должен научиться разбираться в себе и своих поступках сам. Коротко вздохнув, Итачи поднялся к себе: время позднее и пора ложиться спать. Но вряд ли он заснёт. Тревога никак не отступала. Ведь Саске всё ещё глупый маленький брат, который теперь смотрит неуловимо по-взрослому, вымученно серьёзно. Только сейчас Итачи понимал, что упустил момент, когда младший брат стал непоправимо другим. Его глаза раньше не были настолько холодными, готовыми на всё ради… чёрт знает, ради чего! Когда часы в зале пробили одиннадцать, Саске опомнился, встал и вышел в столовую, где захватил приготовленный поднос с двумя бокалами и почти что законченной бутылкой ликёра. Колеблясь несколько секунд, в спиртное он положил яд. Глубоко вздохнул, крепче схватится за металлические ручки подноса и осторожно в темноте пошёл наверх. Оставалось надеяться, что Темари не спит. Она не спала, когда её потревожил тихий стук в дверь и вопрос, заданный глухим низким голосом: — Вы спите? Можно войти? Темари накинула на узкие плечи жёлтый полупрозрачный пеньюар и поднялась с кресла у стола, где писала письмо, которое предусмотрительно убрала в небольшой ящичек, забитый бумагами вперемешку со шкатулкой с драгоценностями. Она открыла дверь и впустила Саске внутрь, с удивлением смотря на поднос в его руках. Учиха со звоном поставил его на стол, резким, но в то же время грациозным движением откинул со лба пряди иссиня-чёрных волос и повернулся к Темари, смотря на неё с серьёзным выражением лица. — Простите за поздний визит, мне хотелось бы попросить прощения за утреннюю грубость. Темари моргнула. Она наконец-то опомнилась, закрыла дверь и неловко улыбнулась: визит Саске почему-то её насторожил. Темари указала ему рукой на одно из кресел и села в другое, всё ещё не стирая с губ улыбку. — Ничего страшного, — заверила она. Саске прикусил нижнюю губу, словно собираясь с мыслями. Темари терпеливо молчала, понимая, что Учиха готовится сказать нечто серьёзное. Но он всё молчал, пауза, повисшая между обоими, ужасно тяготила их; Темари привстала, чтобы разбавить неловкую атмосферу и потянулась за бокалом на подносе, как Саске внезапно судорожно перехватил её руку и тут же одернул свою, когда на него обратились изумлённые зелёные глаза. Темари вздрогнула: лицо Саске было настолько бледным, что лихорадочно блестящие глаза на нём пригвождали к месту. — Саске? Что с вами? — с беспокойством прошептала Темари и стала вглядываться в его лицо. — Вас что-то тревожит? — Скажите, — хрипло спросил Саске и решительно поднял бледное лицо, — это правда, что вы хотите развестись с моим братом? Темари на секунду застыла, её щёки вспыхнули. Она опустилась обратно в кресло и с опаской, серьёзно начала разглядывать Саске, но потом тряхнула головой и нахмурилась. — Откуда вы это взяли? — Я знаю, — отрезал Саске. — Гаара? — Не важно, — ещё раз повторил Учиха, стараясь не повышать свой голос, хотя он готов был клясться, что в эту минуту ему хотелось крикнуть так громко и зло, чтобы его ярость испепелила всё вокруг и на этом всё кончилось. О чём он только думал! Что за бред, что за безрассудство руководило им сегодня утром! Он сегодня же, сейчас же выкинет проклятую бутылку с ядом, даже если он не собирался серьёзно её использовать! Он не посмеет себе убить человека второй раз. Он не такой. Не подлец, не убийца, не мерзавец. Только сейчас Саске понял, что всё можно решить обычным серьёзным разговором. Темари встала с кресла и начала ходить по комнате. Подол её пеньюара колыхался за ней подобно призрачному видению. Наконец, она остановилась и спокойно взглянула на Саске. — Да, это правда. — Почему? Что мой брат… — Итачи прекрасный человек, — перебила Саске Темари и снова начала ходить по комнате. Её голос был с хрипотцой, тон — сухой. — Ваш брат тут ни при чём. Скажите, Саске, вы знаете, что такое любовь? — Знаю, — глухо отозвался он. Своими тёмными глазами Саске безотрывно следил за Темари и мысленно считал её шаги. — Любовь, — продолжила она, будто читала лекцию, — любовь — это удивительное чувство. Оно заставляет нас жить и чувствовать. Я раньше не верила в неё, но потом… потом я, как и многие другие, взяла свои слова обратно. Любовь волшебна и прекрасна, мой друг. Саске небрежно усмехнулся, откидывая голову назад и смотря в потолок. Следить за прекрасным жёлтым пеньюаром он больше не был в силах. — Прекрасна? Ни за что. Любовь — самое подлое чувство. Она отвратительна. Ужасна, глупа. Она заставляет совершать нас глупые и ужасающие поступки, которые мы бы не совершили в здравом уме. Темари почему-то улыбнулась, наивные слова мальчика, как она называла Саске про себя, умиляли её. — Неужели ваша любовь несчастна? — Несчастна. Она омерзительна, — согласился Саске. А разве можно назвать её счастливой? Он бы не прожил без неё, но она пила все соки и постоянно толкала на глупые поступки, не имеющие за собой никакого оправдания. Итачи прав. Он всегда прав. Пора прекращать быть ребёнком. Но эта же любовь к брату и тянула Саске обратно, в топь, в грязь. — Допустим, вы его любите. Шикамару из хорошей семьи и с достатком. Это удачный брак, с какой стороны ни посмотри. Но что же будет с моим братом? — озвучил Саске вопрос, мучивший его на протяжении нескольких дней. Задать его оказалось так легко, так просто, Саске почти не приложил усилий, чтобы сказать свои слова вслух. Почему он не мог задать этот вопрос сразу, зачем он пошёл на поводу глупых обид, гордости? Темари поджала губы, подошла к Саске, кладя на его крепкое, сильное плечо ладонь, и постаралась заглянуть в тёмные, переполненные невысказанной злостью глаза как можно спокойнее. — Вот в чём дело. Понимаю. Я и не думала, что жизнь брата может вас так беспокоить. — Как его жизнь может меня не беспокоить? Как? — внезапно сорвался Саске. Он сам не понял, как почти вскрикнул, но тут же поджал бледные тонкие губы, отворачиваясь и смотря в пол. Резко дёрнул плечом и скинул изящную женскую руку с него. Темари вздохнула. — Послушайте, Саске. Я очень давно знаю вашего брата. Мы с ним не были сильно дружны, но я всегда восхищалась его талантами. Произошедшее с вашей семьей потрясло меня, хотя в то время я и сама была ребёнком. Когда я случайно проезжала мимо типографии и увидела Итачи, то решила, что должна протянуть ему руку. Я взяла его к себе в дом, а потом вышла за него только для того, чтобы помочь. Итачи симпатичен мне, и я к нему привязалась. А теперь, когда я помогла ему снова обрести доброе имя, я хочу устроить свою жизнь. Я имею на это право. Саске обернулся через плечо. Его глаза сверлили лицо Темари. — Я благодарен вам. Но сейчас мой брат останется снова без всего. — А вы? — Темари опять улыбнулась и ещё раз попробовала положить руку на плечо Учихи. Оно на этот раз не напряглось и не сжалось, Саске не попытался скинуть ладонь своей невестки. В его взгляде что-то незаметно поменялось, но что-то настолько важное и непередаваемое словами, то, что выбилось из-под маски фамилии Учиха, что Темари почувствовала, как нечто внутри неё болезненно дрогнуло, и почти на одном дыхании выпалила: — Саске, что вы! Моя семья была должна вашей приличную сумму денег, которую я давно вернула Итачи, кроме того, вы всегда можете рассчитывать на мою поддержку во всех проблемах. Взгляд Учихи приобрёл оттенок изумления. Он напряжённо и подозрительно всматривался в лицо Темари, словно прощупывая его на ложь, но наткнувшись на искренность в словах, Саске почувствовал, как от его сердца отступило что-то тяжёлое и неприятное, что мучило его все эти дни. Вздохнул он с облегчением и чётким, ярким понимаем: он не убьёт её. Он бы никогда не поступил так. Это изначально была глупая идея, срыв эмоций. — Спасибо, вы меня успокоили, — попытался спокойно сказать Саске, но его голос отвратительно дрожал и звенел, а горло пересохло. Внезапно разболелась голова и стало ужасно душно. Саске ослабил воротник рубашки. Он весь вспотел. — Я открою окно? — попросил он. Темари кивнула и отошла к столу. Саске распахнул обе створки и высунул горящее лицо в прохладный сад, вдыхая полной грудью тёплый летний воздух. Как же давно он не чувствовал такого тихого, мирного счастья у себя на душе. Всё получалось как нельзя лучше. Небеса точно благословили его за все годы страданий и лишений. И Итачи тоже. Саске решил, что завтра утром обязательно купит букет роз Темари и отменит все свои встречи. Довольно. Пора прекращать ребячество, Саске стыдился того, что правило им последние дни. Это словно было грязью, прилипшей к его телу! Отвратительной липкой коркой. Завтрашний день Саске проведёт со своим Итачи, в его комнате, только с ним одним, рассказывая ему о прекрасном будущем, которое ждёт обоих — он выслушает даже идиотские нотации! А потом насмерть сдавит Итачи в своих сильных, крепких руках, полных желания и проснувшихся инстинктов. Саске в последний раз глубоко вздохнул. Головная боль не прошла, до сих пор неприятно подташнивало, но он закрыл окно и повернулся. И в этот момент он остолбенел, напрочь забывая, что хотел сказать. Святые угодники. Темари полностью осушила один из бокалов с разбавленным водой ликёром и вытерла бледные губы. Саске на ватных ногах подошёл к подносу и взял холодными пальцами липкий от спиртного бокал, заглядывая на его дно. А потом снова поднял остекленевшие глаза на свою невестку, сглатывая сгусток слюны. Темари удостоверилась, что бутылка пуста, подлила себе ещё воды из графина и жадно проглотила её. Разговор с Саске почему-то ужасно утомил её и взволновал. Поправив свои распущенные светлые волосы, она попыталась улыбнуться. — Вы же хотите получить место в Совете пяти Каге? Вам нужно окончить университет, я помогу вам поступить на самое престижное место. Я поговорила с ректором одного из старейших заведений. После окончания университета уже посмотрим, что выйдет… Темари замолчала, рассеянно коснулась похолодевшей рукой лба, понизила свой голос до неприятной хрипоты и совсем замолчала. Поморщившись, она сделала неуверенный шаг вперёд, покачнулась, но Саске подхватил её под локоть и помог ей сесть. Темари с облегчением опустилась в мягкое кресло, оседая в нём как кукла. — Голова закружилась, у меня это часто бывает, ничего страшного, — хрипло, почти мужским голосом прошептала Темари. Протянула руку к столику, нащупала какую-то плотную бумагу и стала обмахиваться ей, ощущая, как становится влажной спина и горят от духоты комнаты щёки. — Зря вы закрыли окно, здесь невыносимо душно. — Простите меня, — вдруг сказал Саске. Он стоял возле Темари, смотря на неё сверху вниз. Та подняла расфокусированный взгляд вверх и нахмурилась. Что случилось? Почему Саске снова настолько бледен? Что-то не так? — Конечно, прощаю, — с уверенностью ответила Темари, хотя толком и не поняла, за что именно прощает. Она уже ничего не понимала. Саске прикусил губу и стиснул кулаки, впиваясь ногтями в ладони до боли. — Я не хотел, чтобы так вышло. Это ошибка. Вы не должны были это пить. — Ничего страшного, — Темари по-прежнему пыталась успокоить Саске, хотя так и не понимала, в чём дело. Ей стало ещё жарче, она начала обмахиваться с большей силой, но под конец рука устала и обмякла в кресле. Саске стоял возле Темари, не шевелясь. Он прожигал её своим полным ужаса взглядом, чувствуя, как головная боль и тошнота подкатывают всё сильнее, словно он сам выпил яд. Саске сглотнул слюну, в висках стучала кровь, казалось, что сосуды сейчас разорвёт. Он глубоко вздохнул, в животе неприятно сжалось. Учиха всё ещё смотрел на Темари, и чем больше смотрел на неё, тем сильнее его сжимало что-то изнутри. — У меня нет ничего дороже моего брата, — вдруг сказал он. Темари подняла на него усталый взгляд. — Когда было холодно, у меня была очень плохая одежда. Дырявая и тонкая. Хорошую было негде взять. Итачи поднимал полу своего плаща, и я залезал к нему, под его руку. Так мы и ходили, укрывшись одним и тем же плащом. Я знал, как трудно было брату зарабатывать те крохи, на которые нам приходилось жить. Он сам был ещё ребёнком. Поэтому я воровал. Спали мы, прижавшись друг к другу, не потому, что хотели этого, а потому что только так можно было согреться. С этого всё, наверное, и началось. — О чём вы? — прошептала Темари. Глаза её тяжело слипались, и слушать было невыносимо трудно, понимать — тем более. В ушах гудело, в горле пересохло, лёгкие неприятно сдавило. Темари расстегнула первые две пуговицы ночного платья и попыталась немного приподняться, но у неё это не получилось. Она снова осела в кресле, не в силах двинуться, будто всё тело залили свинцом. — Итачи всё время жил для меня, я это всегда знал. Я бы не выжил без него. Он вырастил меня, я — его смысл жизни. Я иногда ненавижу его за это чувство, но не отрицаю, что Итачи — ось моего мира. Вы должны это понять. Я сожалею, — Саске запнулся, снова ощущая ком тошноты или еще чёрт знает чего у горла, — я сожалею, что это с вами произошло. Я не хотел. Темари тяжело и медленно моргала воспалёнными, блестящими глазами. Посиневшие губы едва шевелились. — Я хочу спать. Поговорим завтра, я не понимаю вас. Саске кивнул. Единственное, что он сделал напоследок, это взял тонкую шаль с разобранной кровати и накинул её на колени невестки. Темари закрыла глаза, опустив тяжёлую голову вниз. Сил дойти до постели у неё не было, поэтому она осталась в тёплом, уютном кресле, досадуя, что так и не дописала письмо, которое хотела отправить завтра рано утром. Саске вышел из комнаты, плотно затворив за собой дверь. Он не помнил, как оказался на своей холодной, собранной с утра постели. Уткнувшись лицом в подушку, он боролся с неожиданной слабостью и тошнотой, глубоко и громко дышал ртом, время от времени облизывал и кусал холодные пересохшие губы. Глаза жгло изнутри. Саске стиснул в руках одеяло, перекрутил его и закусил губу, сильно зажмуриваясь. Он знал, что если бы его сердце не было достаточно ожесточено, если бы его гордость позволила ему, то он бы сейчас громко зарыдал от чудовищного отвращения к самому себе. К слабому, глупому ребёнку. *** Всё же утро — удивительная вещь. Настолько удивительная, что даёт право сомневаться даже в своём имени. Утро — кривое зеркало вчерашнего дня. Саске всерьёз не мог вспомнить, не приснилось ли ему вчерашнее, поверить в реальность произошедшего ослепительным утром было невозможно. Солнце приветливо светило в окно, Саске лежал в тёплой, пахнущей сном постели, в пижаме, на сбитой за ночь подушке и без одеяла, которое покоилось в ногах, — всё как всегда. Он силился вспомнить, как вчера лёг спать, переоделся, разобрал кровать, но не мог. Горло и губы были сухими, голова — тяжёлой и мутной, Саске быстро осушил воду из кувшина с ночного столика. Тут же его взгляд упал на стоявший рядом поднос с бутылкой ликёра и двумя бокалами. Саске поставил кувшин с водой на место, не отрывая остекленевший взгляд от подноса. Ну, конечно. Не приснилось. Чёрт побери, не приснилось! За дверью послышались топот, шум, чьи-то голоса. Саске нахмурился, накинул синий халат и быстро, небрежно подпоясался. На пороге оглянулся назад: окно закрыто, тогда почему ему так холодно? Почему его так колотит? В коридоре без конца сновали слуги, которые не имели обыкновение быть настолько заметными. Саске быстро схватил за руку пробегающую мимо служанку; кажется, её звали Харуно Сакура. Она всегда краснела и отводила взгляд, когда встречалась глазами с Саске. Сейчас девушка тоже вздрогнула, и невольно её щёки порозовели, однако взгляд не вспыхнул кокетливо как раньше: в нём было что-то израненное, подавленное, как и во всех чертах странно осунувшегося лица. — Что за беготня с утра? — спросил Саске, отпуская Харуно. Та отвела с глаз пряди коротких розовых волос. Большие и печальные зелёные глаза поднялись вверх. Тонкие губы скривились, и Сакура вдруг тихо заплакала, коснувшись рукава халата Саске, а потом и вовсе сжала его ткань, вцепившись в неё мёртвой хваткой. — Госпожа Темари скончалась сегодня ночью.