За тёмной стороной души

      Глухое лязганье ключей разбило тишину пустой квартиры. Густой мрак охватил пространство. Образы в голове начали оживать и превращаться в самые страшные кошмары. Убийца пошатнулся и свободной рукой опёрся о холодную стену коридора. Вторая рука судорожно сжимала в глубоком кармане штанов кухонный нож, холодное лезвие которого почему-то жгло кожу. Молодой человек бросил беглый взгляд на руку, которая до сих пор была по локоть в крови, и вновь неприятное чувство тошноты заставило его осесть на пол, сдерживая порывы рвоты.       Его привлёк тихий шорох из глубины квартиры. Шаги. Было слышно, как кто-то, прорезая кромешную темень, идёт прямо на него, шурша не то одеждой, не то чем-то другим. Напряжение и страх били по вискам, зрение никак не хотело фокусироваться и улавливать в темноте источник звука. Но эта мучительная пытка не могла продолжаться бесконечно, и спустя несколько напряжённых минут в арочном проёме нарисовалась женская фигура. Её обнажённый силуэт пугал. Шаги давались ей с большим трудом, но она неровной поступью продолжала приближаться к юноше, что с ужасом взирал на ночную гостью.       Последний шаг, и незнакомка вступила на залитую лунным светом дорожку. Нацу узнал её. Это была та самая девушка, которая умирала под пытками Потрошителя. Бледно-мёртвенную кожу покрывали зарубины и бордовые капли крови, в темноте казавшиеся чёрными. Губы растянулись в полубезумной улыбке, выражение лица пугало и приводило в немой шок. Он замер, не в силах пошевелиться. Шорох по паркету прекратился, и только сейчас он смог понять, что создавало неприятный звук: вываленные кишки и органы тащились за телом, издавая омерзительный запах. Он сходил с ума. Он явно сходил с ума. Забившись в угол, он повторял одну фразу: мертвецы не восстают, убитые не оживают. Девушка тем временем вновь двинулась к нему, протягивая в руке отбивающее последние удары, измученное сердце. — На… цу… — прохрипел труп. Из горла струёй потекла свежая, тёплая кровь: прежде чем выпустить кишки, он перерезал горло жертвы, лишая её голоса, — Н… ац… у… — её хрип гулко раздавался по коридору, проникая в самое сознание парня. Он заткнул уши и закрыл глаза. «Этого не может быть! Это нереально!»       Громкий крик разбил тишину квартиры.       Он очнулся в углу коридора. Совсем один. Утренний свет еле-еле брезжил на горизонте за высокими этажками мегаполиса. Голова жутко болела, а тело ныло. Что произошло вчера? Нацу напрягся, но воспоминания словно канули в небытие. Железные обручи сдавили виски, и даже движения вызывали ноющую боль в темени. Вздох. Может, он напился в хлам и, придя домой, не смог добраться до кровати? Как ещё объяснить его пробуждение в коридоре, да ещё в одежде и обуви?       Головная боль утихла. Ещё пару минут он сидел на полу, пытаясь окончательно очнуться и прийти в сознание. Картинка никак не могла собраться воедино, паззлы его воспоминаний будто были разбросаны в разных периодах времени. В душе царила какая-то суматоха. Нацу встал и, пошатываясь, побрёл вдоль коридора. Первые лучи солнца заблестели на стенах, ночной сумрак ушёл на второй план и темнота в сознании рассеялась. Но толика беспокойства в душе всё же осталась, и молодой человек остановился, краем глаза замечая что-то блестящее на полу.       Лезвие ножа с окровавленной рукоятью купалось в солнечном свете, серебристая поверхность отражала блики на стенах и… в сознании. Воспоминания холодной волной окатили парня. Всё: и темный переулок, и ещё тёплое тело, отдающее последние вздохи жизни, и слизь внутренних органов, разбросанных вокруг, мерзкие насекомые, роем кружащие над телом — всё тонкой струной резануло по сознанию. Забытое стало явью, ночной кошмар — суровой реальностью. Без сил упав на колени, трясясь в страхе и беззвучных рыданиях, жалкий, он медленно подполз к орудию в попытках растворить то, что хотел бы забыть. Но нож приветливо сверкнул, и только в этот миг парень разглядел, что руки его до сих пор по локоть в крови — Это… не может быть.       Паника нарастала. В голове появилось единственное желание — убежать, убежать как можно дальше. Вон из квартиры, из города, из жизни. Но страх, охвативший парня, нарисовал картины людных улиц, визжащих машин, и новая волна паники захлестнула с головой. «Они узнают… Поймают и… посадят»       Нацу схватился за голову. Боль импульсами била по вискам, внутри поселилось чувство пустоты. Простирающая в душе бездна манила темнотой. Он на ватных ногах едва дошёл до ванны, перед глазами всё плыло, и мир вот-вот грозился уйти из-под ног.       Холодный свет заставил его очнуться, тревога притупилась. Он взглянул в зеркало. Осунувшееся лицо и огромные мешки под ними, рот искривлён в жуткой улыбке, суженные зрачки придавали глазам сумасшедший блеск. Нацу отшатнулся от зеркала, с трудом узнавая себя по ту сторону серебристой поверхности. Его пугал этот взгляд, эта кривая улыбка, это запятнанное кровью бледное лицо.       Холодная вода стуком забила о дно керамической ванны. Нацу чувствовал, как ледяные капли стекают по напряжённым мышцам, как мелкая дрожь забила тело в ознобе, как на стенах стекали красные капли. Кровь вперемешку с водой розовыми ручейками исчезала в противоположном конце ванны. Он до сих пор с трудом понимал, что происходит. Но сознание уже начало проясняться. И реальность давила с новой силой. Пустота внутри заполнилась ноющей болью. Нацу не знал, как ответить на вопрос, что же делать дальше. Не знал он, и что последует за убийством, и как скоро его найдут. Единственное, что возникло в голове, и с чем сам парень согласился безоговорочно — он опасен для общества. Если он бесконтрольно убил человека, то, кто знает, в следующий раз он опять может потерять рассудок и вновь вспороть кому-нибудь живот. От этой мысли Нацу согнулся пополам, стараясь сдержать рвотные позывы.       Он еле добрался до кровати и, обессиленно упав на холодные простыни, забылся крепким сном.       Дни тянулись медленно. Нацу мучили кошмары, которые сводили его с ума. Ещё немного и рассудок бы покинул парня. Каждая ночь казалась Адом. Как только город окутывали сумерки, а квартира погружалась в темноту, убитая девушка садилась на кровать и долго рассказывала Нацу о своей жизни. О том, как она её любила. Об одинокой матери-инвалиде, что осталась одна и, скорее всего, после её смерти отправится в дом престарелых. Каждую ночь Нацу увеличивал дозы снотворного, пытаясь послать свои видения куда подальше.  — Нацу, — девушка внимательно всматривалась в зелёные глаза, покручивая в руке бьющееся сердце. — Не убегай от меня. Мы всё равно встретимся… Для таких, как ты, существует отдельное место в Аду, — прибавляла она и, надкусывая мягкую тёплую плоть, растворялась в рассветных сумерках.       В очередной раз закрывшись в ванной от навязчивого призрака, Нацу с ужасом смотрел на своё отражение в зеркале, пока холодные руки по ту сторону, постукивая ноготками по двери, пытались выманить его обратно, в темноту. -… долго ли это будет продолжаться?.. Мне нужно сознаться… И избавиться от неё.       Он всматривался в своё отражение. С каждым днём, или даже часом, он всё больше не узнавал себя, растворялся в реальности, исчезая, словно человек-невидимка. Каждый раз на него смотрел парень со впалыми щеками и тусклым взглядом. Взгляд сумасшедшего по ту сторону зеркала вечно наталкивал на суицидальные мысли. И Нацу каждый раз боролся с ними, назойливыми мошками в его голове. Но в последнее время его не спасали даже психотропные препараты, которые он случайно нашёл на одной из полок в ванной после ушедшей на покой старушки, жившей в этой старой съёмной квартире до него. Сознание порой прояснялось, и он набирался сил, чтобы прийти в себя и начинать бороться, но порой вновь затухало: его одолевали кошмары, тени плясали на стенах, а дверь призывно хлопала, открывая ему путь на улицу, к людям. И этот душный воздух квартиры, что пропах кровью и мертвечиной, как казалось ему. Иногда он чувствовал, как лёгкие сдавливает железный обруч, а мозг требует кислорода, чтобы вновь начать жить. Но подойти к окну было равно самоубийству: однажды он слышал вдалеке визг полицейской сирены и, забившись в угол, молился, чтобы стражи порядка в этот раз разыскивали не его. -… так и сойти с ума недолго, — поучительно говорила девушка-приведение, неловко собирая вывалившиеся из вспоротого живота внутренности.       Она в очередной раз навестила его, когда тот под сильной дозой снотворного пытался уснуть. Нацу чувствовал, как труп сел на край кровати, как холодная рука скользнула по одеялу, оставляя на белой ткани кровавый след. Парень напряжённо задержал дыхание.       Он чувствовал её. Конечно чувствовал. Он остро ощущал чьё-то присутствие там, снаружи… Или внутри?  — Нацу. Открой мне своё сердце, милый… Ты ведь пытаешься избежать следующего убийства? — послышался тихий смешок и после — долгое молчание. Судорожно выдыхая, он уже было приоткрыл глаза, как смрадный запах ударил в нос: тлеющее, разлагающееся лицо было в нескольких сантиметрах от него.  — Нацу… — дыхание мертвяка вызывало чувство тошноты. Но парень крепко держался, пытаясь не выдать себя: пусть она думает, что он спит. — Этого не предотвратить… Это неизбежно. Так прими свою сущность. Ты наш херувим — и стражник врат, и проводник заблудших душ…       От этих слов дыхание Нацу стало прерывистым. «Заткнись!» — прозвучало в голове. Но он продолжал неподвижно лежать, закутавшись в тонкое одеяло.  — Наш проводник… Наш служитель… Мы выбрали тебя… Нацу резко открыл глаза. Призрак исчез, но голос в голове не замолкал, повторяя вновь и вновь одни и те же слова. Мягкий, бархатистый тон, приятный слуху и сознанию, он успокаивал и расслаблял. Никогда ещё за эту неделю Нацу не чувствовал себя так хорошо. Он сам не понял, как оказался в ванной перед зеркалом. Словно из другого измерения на него смотрел другой Нацу: безумная улыбка блуждала на губах, маниакальный блеск глаз заставил бы вздрогнуть каждого.       Но сейчас наступил покой. Долгожданный покой.  — Нацу… — отражение улыбнулось, проводя тонким лезвием по бледной щеке. В руках снова был тот самый нож. — Пора выйти в свет.       Пустынные улицы, залитые чёрной краской ночи, освещались тусклыми звёздами и тонким серпом луны. Редкие тучи скользили по бархатному покрывалу неба. Ни души. Свет в окнах уже не горел, и на улице не было ни одного прохожего. Он стоял в тени старого дома, осматривая улицу. Не повезло? Этот отдалённый район города, куда ноги сами принесли его после долгих хождений по переулкам, был подобием трущоб. Даже его захламлённая квартира казалась замком в сравнении со здешними обиталищами. И кто только может здесь существовать?       Ветер завыл, играя кронами высоких деревьев, что росли вдоль тротуара. Где-то в листве прятались бесполезные фонари, которые не зажигались даже самыми тёмными ночами. По коже прошла дрожь, усиливающаяся с каждым холодным порывом. Осенняя ночь холодна и печальна. И опасна. Но вот всё затихло и наконец-то его чуткий слух уловил стук каблуков по асфальту. Жертва шла не спеша, поплотнее кутаясь в куртку, чтобы спастись от ветра. Зрение вмиг обострилось. Попалась! Шаги приближались, и Нацу интуитивно вжался в стену, дабы слиться с тьмой полностью. Едва различимый силуэт становился чётче, пока девушка не прошла в паре метрах от него. Тонкий шлейф приторно-сладких дешёвых духов заставил поморщиться. Нацу бесшумно вышел из тени и, словно хищный зверь, двинулся за ней.       Она была невысокого роста, но с точёной фигурой. По одежде было несложно догадаться, чем девушка зарабатывает на жизнь.       «Ещё одна продажная заблудшая душонка. Проводи её, Нацу…» — прошептал тихий голос. Нацу кивнул, улыбаясь тому, кто, словно марионеткой, управляет им и его мыслями.       В голове заиграли самые изощрённые пытки, самые кровавые сцены. Оставалось только дождаться, когда здание закончится, и толкнуть жертву в тёмный переулок. Его уже питала мысль о том, как по юному телу пройдёт предсмертная конвульсия, как из глаз брызнут слёзы и жизнь промчится перед глазами. Всё это заставляло возбуждённо ждать момента, когда лезвие коснётся тонкой шеи жертвы, и он вновь ощутит приятный аромат крови.       Оставались считанные метры.        Рывок. Девушка удивлённо вскрикивает, но Нацу вовремя зажимает ей рот, и она не успевает проронить ни звука. Растерянная жертва даже не пытается вырваться. Скучно. Нацу грубо бросает её на холодную землю и замирает. Казалось, что её ничего не пугает. Хотя чего ей, проститутке, уже бояться? Лишиться чести? Жизни? Её существование, по мнению потрошителя, было бессмысленным.  — Как твоё имя? — произносит Нацу сиплым голосом против воли кукловода. Девушка вздрагивает, но продолжает молчать. — Имя?  — Мари… — шепчет она, глухо выдыхая. Боится.  — Да неужели? — в голосе проскальзывают ядовитые нотки и «Мари» вновь вздрагивает. — Твоё настоящее имя?  — Маргарет, — сдаётся она. Не врёт.  — И что тебя заставило, Маргарет, заниматься таким… греховным делом? — он присаживается рядом на корточки, протягивая ладонь к холодной щеке. — Сирота, — всхлипывает она в попытке отстраниться от руки. — Ну-ну, что ты, — Нацу ловко заправляет выбившуюся прядь за ухо, — а скажи, Маргарет, чего ты больше всего боишься? — он почувствовал, как она затихла и, казалось, замерла. Нацу поднялся. Зловещая улыбка коснулась губ, в руках блеснул нож. — Я считаю до десяти. Если успеешь сбежать — будешь жива. Нет — так прости. Я лично провожу твою душу в Ад. Игра началась.       Когда на кону твоя жизнь, ты волей-неволей пытаешься хвататься за все соломинки и спасательные круги, что попадаются на пути. Вот и сейчас, спасая свою дешёвую шкурку, по узким переулкам бежала проститутка Маргарет, жизнь которой, казалось, не имела смысла и была не так важна. Она долго не могла понять, шутит ли этот странный парень, но, когда в темноте вновь блеснуло лезвие, а хриплый голос начал обратный отсчет, она сорвалась с места.       Когда в жилах стынет кровь, сердце гулко стучит в груди, а страх, словно холод, сковывает движения, только тогда понимаешь, насколько дорога тебе жизнь. Поэтому Маргарет бежала, несмотря на то, что в лёгких уже не доставало кислорода, и ноги отказывались делать спасительные шаги. Она прислушалась, переводя дыхание. Тишина.       Когда в привычный круг вещей, событий, действий вмешивается нечто из ряда вон выходящее, есть два варианта развития событий. Всегда. У Маргарет, как ей казалось, был только один: найти укрытие и постараться пережить эти пару часов, пережить и выжить. Пока она сидит за грудой мусора, но как только на улице появятся люди, она вернётся домой, соберёт вещи и уедет далеко, где её точно никто не найдёт. Там она сможет начать жизнь с чистого листа. И Маргарет представила себе старый дом, маленький сад и дитя, которое бегает среди клумб, громко и беззаботно смеясь. И от этого счастливого видения на глаза навернулись слёзы. Вот за что нужно бороться. Но пока она бессильно обнимала колени, пытаясь не разрыдаться. Ветер донёс едва уловимый звук шагов, и девушка замерла, не смея ни шевелиться, ни дышать. Она вся обратилась в слух.       Шаг, ещё шаг. Убийца остановился. Инстинкт охотника и внутренний голос вели его абсолютно верно. Даже в воздухе витали её приторно-сладкие духи. «Только за это можно убить», — улыбнулся Нацу, прислушиваясь. Бесполезно было играть в прятки. На стороне Нацу были его превосходные физические и физиологические данные, а также та сторона, которая вела его точно к цели. В крови разгорался азарт, лёгкое покалывание, прошедшее по коже, подсказывало, что настоящая охота вот-вот начнётся. Нацу чувствовал напряжение. Он замер и притаился, как дикий зверь, готовящийся к нападению.       Маргарет была обречена с самого начала, но она до последнего надеялась сбежать. Отсидевшись в груде мусора и оставив там сапоги, чтобы было легче скрываться от убийцы, девушка пыталась выпутаться из прочных сетей тупиков и поворотов. Но при каждом повороте за угол она рисковала собственной жизнью, ведь он, убийца, мог быть где угодно. А Нацу откровенно веселился, наблюдая за жалкими попытками жертвы скрыться.       Но всякая игра подходит к концу.       Что значит для человека чужая жизнь? Ровным счётом ничего. Одним телом на бренной земле больше, одним меньше. Нацу не видел разницы между существованием и несуществованием, не разделял границы. Эта сумасшедшая мысль, появившаяся однажды в голове и не дававшая покоя, преследовала его ещё долго.       Ледяное лезвие скользнуло вдоль руки, потоки крови оросили землю тёмными пятнами. Девушка дёрнулась в предсмертных конвульсиях, и из горла раздался булькающий хрип. Снова та же тактика: Нацу появился из ниоткуда, точный удар заставил жертву пошатнуться и осесть — рана, что нанёс убийца, была смертельна. Стальная поверхность полоснула ткань рубашки, оголяя светлую кожу. Зрение Нацу уже приспособилось к темноте, он начал видеть каждый изъян на теле, каждую родинку. Она была практически идеальна. Правда, чуткий нюх сразу отличил чужой мужской запах, от которого стало тошно. На высокой груди виднелись следы засосов и укусы. Сладострастие. Но внешнее мало интересовало Нацу — гораздо интереснее то, что внутри. Обычный столовый нож не был подходящим орудием для разделки. Но если чуть сильнее надавить на рукоять, то упругая кожа поддастся лезвию, и холодная поверхность окунётся в мягкую плоть. Нацу старался мастерски орудовать предметом: переусердствовать — значит повредить внутренние органы, и тогда он не сможет вдоволь насладится этим сладостно-мерзким ощущением скользких и тёплых внутренностей в руках. Ему нравилось чувствовать, как сердце отбивает последние удары уже в его холодных ладонях. И вновь кровь. Горячая и невероятно приятная кровь.       И сейчас, когда он смотрит на обескровленное из-за страшных увечий тело, в его голове вновь возникает эта же странная и страшная мысль. Да, соглашается Нацу, чужая жизнь — ничто.       Стук. Стук. Стук.       Нацу замер и обернулся на звук шагов. Ночь искажала очертания всех предметов, но ему было достаточно секунды, чтобы понять: там, в самой гуще тьмы, на него внимательно смотрит кто-то, осуждающе качая головой. Что происходит? Убийца тут же оказался на ногах, отступая назад. Кто же это?       «Беги, Нацу, беги! Спасайся, глупец».        И Нацу бежал. Бежал со всех ног и остановился лишь тогда, когда тот район города остался позади, и огни центра переливались всеми цветами радуги. Мрак уступил свету, но только не в душе. Пряча замаранные кровью руки от случайных прохожих, которых даже здесь было очень мало, Нацу, пошатываясь, шёл домой. Квартира встретила его духотой и гнетущей атмосферой. Он упал на кровать и, неожиданно для себя, крепко уснул.       Тревожные сны в эту ночь обошли Нацу стороной.