The Close One

«I'm a man of my word, Elena. I make a deal, I keep a deal». Elijah Mikaelson «Я - человек слова, Елена. Я даю слово. Я держу своё слово». Элайджа Майклсон. XIII век, Византия       Шальной замок сверкал в солнечном и тяжелом полуденном свете. Несмотря на яростную жару первого месяца лета на тренировочном поле все еще проходили плановые поединки: Клаус стремился продемонстрировать его прогрессирующие навыки боя с двумя мечами, которым славился сам Цыганский барон. Элайджа взирал на разворачивающуюся картину со слабым интересом, стоя в окне восточной башни, изредка отмечая, что улавливает искренний смех брата, когда он одерживает победу.       Стараясь не задумываться над принятым решением, первородный оттягивал момент согласия на безумный, но продуманный ритуал по укрощению опасных способностей, проклятых проявлений их бессмертия. Маркос нашел способ обрести желанное ему богатство времени, а также хотел подарить Детям Кроноса безвозмездный дар. Двойственная сущность младшего брата стала ключом, пусть волчья сторона оставалась запертой от его души, она оставалась его происхождением. Это была основа всего круговорота событий и заклинаний.       Неужели проклятье и позор их семьи станет их маяком надежды?       Намедни раскрывая Ребекке найденный и продуманный способ становления почти человеком, убирая недостатки изначального колдовства матери над своими детьми, Элайджа не верил сам в то, что им удалость так близко приблизиться к светлому будущего для их семьи. Глаза сестры загорелись от возможности когда-либо стать чей-то женой, матерью да и бабушкой. Иметь ограниченный срок жизни, иметь возможность прожить бок о бок с людьми, не рискуя оказаться прогнанной под звание демона из ада.       Элайджа знал, что ему теперь придется рассказать и Клаусу, но он не мог подобрать слов, уловить момент, отчетливо понимая, что упоминания о волчьей сущности, ставшей выжженной меткой отступника, для брата - самая запретная тема. Куда легче заводить рассуждения о неизвестной белой волчице, которая пожертвовала собой ради него. Но им нужно было поговорить.       Первородный не услышал, как к нему подошла Ребекка. Девушка застыла за его спиной, заметно нервничая, стягивая руки за своей спиной, чтобы унять дрожь. Вампирша шумно выдохнула, обратив на себя внимание старшего брата, и без предисловий и пояснений проговорила:       - Ты не должен ему говорить.       Абсурд, - пронеслось в голове Элайджи, когда он сопоставил ее слова со своими невысказанными мыслями. Ребекка открыто смотрела на него, продолжив говорить, постепенно теряя дрожь в голосе.       - Стоит ему только услышать, пронюхать или … поймать малейшую долю сомнения – он откажется! Более того, он уничтожит все, что вы разработали с Маркосом. Он камня на камне не оставит в Шальном замке! Ты же знаешь его, Элайджа! Мы всё потеряем, когда расскажем ему. Когда еще сойдется столько необходимых фактов: природный якорь оборотня, сила восьми ковенов, которые присягнули Барону и прибыли на праздник первого камня Двора Чудес, сложившиеся песни-заклинания…       Девушка перечисляла то, что поведал ей Элайджа. Маркос красочно описал и пояснил каждый этап ритуала, который можно было б провести в ближайший день солнцестояния. Победить тьму в момент ее баланса. Обмануть торжествующий свет, принять слабость ночи.       - Валентин уверяет, что никакого вреда не будет. Ни физического, ни магического…       - Разве это имеет значение? – Ребекка в отчаянии прервала брата. - Ник не доверяет Маркосу, тем более, принудить его стать источником нашего освобождения, сосредоточением магического заклинания, который внесет желанные нам исправления в проклятье матери! Это невозможно! Мы упустим момент, и нам придется прозябать дальше отверженными и преследуемыми родным отцом!       Элайджа напрягался от ее рассуждений, понимая, как много в ее словах истинного положения вещей. Он знает Клауса. Достаточно знает, чтобы понимать, как отнесется брат к легкой вероятности пленения и использования его в загадочном ритуале, но старший сын Майкла не желал сдаваться в своей вере в сущность семейных уз.       - Он позволил расширить действие своей крови на всех нас с помощью магического обряда, - напомнил первородный. – Он добровольно пошел на это. Он предложил это!       - В тот момент я оказалась при смерти, Элайджа, - без труда отразила надежный довод девушка. – Мы поклялись быть навсегда и навечно вместе! Он последовал этим словам. Но этот ритуал - другое! Думаешь, его напрягает невозможность создать семью, жажда крови или бесконечность нашей жизни? Он упивается этой властью! Мы никогда не сможем убедить его в том, что этот обряд настолько необходим, что ему придется склонить голову!       - Я уверен, что мы сможем найти нужные слова, чтобы убедить его, - кивнул сам себе первородный. Ребекка всплеснула руками, цокнув языком:       - А что если не сможешь? Что мы тогда будем делать, Элайджа? Узнав о возможности такого ритуала – он приступит к уничтожению самой возможности. Он вырезал семью Александра, потому что они знали об оружии против нас, пережил проклятье убитого охотника…       - Ты предлагаешь за его спиной устроить ритуал, заманить его в нужный момент? Это подло.       - Это необходимо! – взвыла Ребекка. – Я готова всю оставшуюся жизнь просить у него прощения за это, но быть свободной от жажды крови, от отверженности от людей! У нас получится! И он простит нас. Я уверена, что он простит нас.       Элайджу раздирали противоречия. Он не мог отмахнуться от доводов Ребекки, которая начала уже строить план по безболезненному обману и заманиванию Клауса в центр ритуальной ночи. Предпочитая отложить принятие этого решения, первородный попросил сестру не настаивать и не выдать своего возбуждения по поводу этой открывшейся возможности. Чудом или стечением обстоятельств, Клаус не заметил воодушевления Бекки или списал ее поведение на очередную влюбленность, так как она стала активно возиться с несколькими колдунами. Втайне девушка поведала, что ей они нужны для определения зелья, способного усыпить бессмертного на основе вербены, но с обязательным условием сокрытия ее присутствия в составе.       Первородный оттягивал разговор с братом, надеясь на подходящий момент, но тот так и не наступил. В преддверье заветного дня он набрался духу, но Клаус вступил в агрессивный спор с Маркосом, который также желал убедить принять защиту и славу Табора, связав свою родословную с ковенами, приклонившими колени перед куском камня. Момент был упущен - Элайджа безмолвно прочитал в глазах брата пренебрежение и ненависть к хозяину замка.       Клаус остался в неведении. Ребекка успешно опоила его зельем, позволившим ведьмам подготовить его к ритуалу, способному освободить их проклятую сущность кровопийц и стать желанными самой природой. Элайджа издалека наблюдал, как втирают в грудь брата масла и смеси для росписи рун, не веря в то, что это происходит. Маркос порхал по залу, распределяя метки и заготовки для факелов, на чей огонь было решено вешать силу единого заклинания.       Но они ошиблись. Каждый своей роли: Цыганский Барон не учел силу волчьего сердца, настоящего дара природы, которое нельзя обмануть жалкими песнопениями; Ребекка не подумала о безумной силе сущности оборотня внутри крови Клауса – живого лекарства перед ядом и наследника таинственной белой волчицы; Элайджа трусливо промолчал.       Клаус приоткрыл глаза, когда табор уже начал стягивать магию в огненные метки, находясь на каменном постаменте в тунике. На мгновение его кровавые глаза вампира засверкали желтым, а не снимаемый чужой рукой деревянный крест дребезжал от гашения энергии, собиравшейся вокруг него. Острый ум и быстрая реакция – первородный слетел со своего места, превозмогая боль и слабость, обратил весь свой гнев на окружающих.       Убийство за убийством, перенасыщение кровью – чистейший ритуал стал источником хаоса. И прогремел взрыв – скопленная магия разлетелась с хлопком, когда Клаус добрался до Маркоса. Шальной замок дрожал и разваливался, и священный символ рассыпался красочными осколками стекла. Валентин притягивал защиту своего дома себе на помощь, но тщетно – первородный располосовал его по диагонали, выкрутив сердце из груди.       Элайджа попытался вмешаться, но безумие ярости брата смело его к стене. Частота и тщательность тренировок Клауса с мечом и с оттачиванием своих сил бессмертного сыграло против старшего первородного, в считаные минуты лишая его преимущества. Волчий сын сломал шею брату, пригвоздил его остатками мебели к полу, и резко оглянулся на вскрик сестры. Ребекка что-то говорила ему, но Ник посмеялся над ней, подхватывая с пола меч одного из воинов, уже павших от его рук. Блондинка протягивала к нему ладонь, словно предлагая мирное решение, но Клаус ловким и точным движением отрубил конечность. Оглушительный крик девушки не пробудил в нем жалости – он предпочел убить ее, пробив грудную клетку рукоятью оружия.       И продолжил охоту.       Клаус с искусной тщательностью маньяка, без милосердия, был глухим к мольбам, падающих перед ним ниц. Словно божий гнев спустился с небес или поднялся демон из адских нижних врат, первородный рубил, крошил, истреблял членов ковенов, гостей Шального замка, смеялся над их попытками приговорить его к магической боли – слишком высок был порог его восприятия мира, глуша любой способ его уничтожить.       Бусы на его шее трепетали. Сердце выло, но не было услышано.       Всю ночь продолжалось жестокое побоище, разрушившееся и откинувшее назад могущество табора, раскрошившее магию связи, утопившую ее в кровавой дани торжествующему богу Царства Мертвых, хранителя исчезнувших душ – Плутона.       Несмотря на то, что Цыганский Барон выжил благодаря своей предусмотрительности и запасу крови от младшего брата Клауса, его имя навечно осталось окрашенным в цвет крови.       Кровавый Валентин, приведший своих верных чудесников к вратам мертвых.       И Невидимая Смерть, преследовавшая их и распотрошившая до основания его Шальной Замок. Апрель 2014       Кэтрин Пирс принимала удары от судьбы с гордо поднятой головой, хотя внутри нее кричала от унижения и боли молодая девчонка, которой разбил сердце юноша, оставив в деликатном положении. Ей иногда казалось, что не повстречав тогда Димитрия, она счастливо бы осталась со своей семьей на родной земле, вышла бы замуж по выбору отца и родила дюжину детишек. И судьба двойника миновала бы ее, просто прошла мимо ее воображаемой серой и обычной жизни знатной жены.       Потеря Нади, позорная ссылка в Англию, знакомство семейством лорда Никлауса – и вуаля – испытания и несправедливости посыпались на ее долю, словно из рога изобилия.       Очарование доблестным от кончиков волос до пальцев ног и верным до одержимости домашнего пса лордом Элайджей. Его печальный взгляд на ней пробуждал в ней нежеланные и трепетные чувства с жаждой ответа, наивные мечты, которые она склеила своими руками после предательства желанного ею мальчишки, встретившемся ей на пути жизни.       Наверное, эта одержимость верностью и желанием быть выбранной именно им – отголосок этого болезненного чувства, которое Кэтрин хранила глубоко внутри. Так же, как и берегла и лелеяла мысли о потерянной дочери, проявляя редкую заботу о брошенных детях.       Кэтрин грустно улыбнулась своим мыслям, возвращаясь к реальности, в которой ей наконец-то позволили покинуть стены лаборатории. Несмотря на откровенные попытки сломить ее в этих анализах и допросах, Пирс без труда справилась с ситуацией, смеясь над своими тюремщиками. Одному – доктору Максфильду – девушка отгрызла ухо, воспользовавшись короткой заминкой и великолепно притворившись кроткой сломленной девчонкой. После того ей заткнули рот подобием обжигающего кляпа.       Смешно, но капельки вербены, которые попадали в рот и жгли ее существо – спасали ее о возможности вновь пасть перед самонадеянным гордецом Майклом. К счастью, он все еще был не в курсе ее постепенного освобождения от внушения, пока она шаг за шагом начала позволять себе отхождения от приказов.       Свобода была на кончике языка, а теперь – утоплена в двух предложениях от Августина.       Прикрыв глаза, Кэтрин уставилась на связанные на коленях руки. Они предусмотрительно сковали ее для транспортировки до личного охранника и тюремщика, решив, что она приведет к ним еще драгоценный объект. Ведь, изучив ее тело, они с радостью отметили два факта: она – молодая вампирша, и она дала жизнь новому поколению. Их забавляло и, казалось, возбуждало, что в их лапах оказался удачный эксперимент двойного обращения.       - Ты тоже наша королева Сирен, морская нимфа.       Кэтрин изобразила снисходительную улыбку, пока ее «упаковывали» для перевозки. Наглый ученый оглядывал ее сверкающими глазами, а потом покосился на бумаги, разбросанные по столу лаборатории.       - Надия Петрова, - улыбался Кай, тыкнув пальцем на записи. - Надежда. Потрясающее и говорящее имя. Вы обе – наша надежда…       В тот момент разум Кэтрин помутился, перестав воспринимать щебетание главы Августина. Мозг начал усердно просчитывать пути и выходы, схемы побега и последствия очередного предательства родной дочери. Петрова ненавидела это в себе в тот момент, но не смогла остановить поток мыслей.       Кэтрин чувствовала дыхание слабости, бессилия и одиночества, которые обитали позади нее, но не желала оглядываться, не желала принимать их в свое сердце. Она почти взмолилась небесным силам, чтобы по их семейной связи не донеслось ее жалкое и тщедушное желание выжить, бросив дочь на растерзание.       Ее доставили в дом, где обосновались Майклсоны. Отец семейства кивнул охранникам, отпустив их, а Элайджа медленно подошел к ней, пряча глаза, когда она с отчетливой ненавистью уставилась на него. Освобождая ее руки, первородный молчал под тяжелым наблюдением Майкла, который с удовольствием внушил вампирше возможность передвигаться по дому, но не делая шаг на улицу.       Скривив подобие оскала, Кэтрин с наигранной смущенностью сообщила о желании отмыться от лап докторов и мясников. Элайджа проводил ее в свободную комнату, давая свободу одиночества в рамках этих квадратных метров.       Провинившийся мальчишка, - подумала девушка, отбрасывая желание погладить его по опущенной голове. В прошлом месяце он рыдал у нее коленях, оставляя ее сердце в смятении и жалости к нему. В желании помочь ему преодолеть непонятный кризис, Кэтрин едва не заглянула в его разум, едва не выдала себя с потрохам – Майкл был очень аккуратен в окружении защиты вокруг старшего сына.       Они встретились на крыльце, после ужина, когда отец сорвался по звонку. Элайджа не сразу заметил ее, притаившуюся в плетеном кресле с бокалом крови. Пересекаясь взглядами, вампиры в мнимом упрямстве не отводили глаз, ожидая слабости соперника, но трепетно пытались разглядеть позади темноты карих зрачков ответы на вопросы. Каждый – на свой.       «Ты в порядке?»       «Как ты смеешь меня спрашивать?»       «Простишь меня?»       «А ты обещаешь подавиться этими моими извинениями и сдохнуть?»       Их общее молчание захрустело и рухнуло, когда мимо дома промчались заметно радостно-выпившие подростки с громким музыкальным сопровождением из салона автомобиля. Элайджа вздрогнул и посмотрел вслед молодой и зеленой жизни, опасной в своей развязности, а Кэтрин довольно улыбнулась, пригубив свой животворный напиток.       - Я хотел тебе помочь… - начал вдруг первородный, но девушка вытаращила глаза на него и захохотала во весь голос, едва не уронив бокал. Кряхтя чужеродными звуками ее смех отражался эхом от стен дома, но отпечатывался в темной глубине его души. Он ждал прекращение ее эмоциональной реакции, пытаясь продумать каждое свое следующее слово.       Слезы выступили из глаз вампирши от переизбытка смеха, но Кэтрин продолжала давиться звуками, мысленно возвращаясь к его глупой фразе. В груди заныло, живот скрутило, и Пирс с трудом успокоилась, откидывая голову назад – на спинку удобного плетенного сидения.       - Меня удивляет ваша забота, лорд Элайджа, - подразнила вампирша его, прикрывая глаза. – Она такая переменчивая, как погода. Словно приливы и отливы на море, только Я никогда не смогу предугадать, какая сегодня Луна засверкает над водной гладью.       Первородный выдержал замаскированное оскорбление, не желая отвечать, а Кэтрин с удовольствием продолжила:       - Скажите, а в погодной сводке сегодня есть желание спасти любимую сестру? Плоть и кровь твоей неприкасаемой семьи? – девушка повернула голову и посмотрела прямо в его глаза.       - Она не в опасности, - глухо отозвался Майклсон. Вызубренная мысль, принятая как факт была произнесена вслух, но казалась чужеродной в его речи. На лице Кэтрин проявилась слабая тень печали, но стряхнула ее, мягко качнув головой, выпрямляясь на своем месте.       - Все же какой ты оказывается трус, Элайджа, - омерзительная улыбка на ее лице вызывала отторжение в сочетании с красотой, единой для всех двойников. – Топчешься на месте со своим манифестом о блаженном искуплении своих грехов! Не живешь сейчас и не видишь будущего.       Майклсон сглотнул оскорбления, вежливо отвечая:       - Почему принципы и благородство стали бранными словами? Я держу свое слово до конца, обманываясь ожиданиями, но продолжаю верить. Это ты называешь трусостью, Кэтрин?       Девушка опешила от противопоставлений, выпрямляясь на своем сидении. Подчеркнутое имя слегка порезало ее уверенность, но она несомненно не желала оставлять за ним последнее слово.       - Я предпочту назвать «это» слепотой честолюбца, - ее губы скривились. – Полагаю, самомнение тебе досталось от любимого папули: Вы решили, что став родоначальниками целого вида существ, имеете права судить их и поставить на колени с воображаемым лекарством человеческого производства. Исправить давнюю ошибку? Обелить зло, свершенное во имя своей семьи?       - Это достойная цель, - уверенно произнес первородный, шокируя Кэтрин уровнем наглости.       - Кто… - пробормотала она сначала непонятным шепотом, вызывая его вопросительное выражение лица. Вампирша попыталась скрыть дрожь губ и быстро допила кровь, пытаясь продлить ощущение живого напитка во рту, но Элайджа ждал продолжения ее слов.       - Кто дал тебе право? – с едва вопросительной интонацией проговорила девушка, вставая на ноги и поворачиваясь к нему лицом. – Кто дал Вашей чертовой семейке право решать за всех вампиров? Откуда ты знаешь, что это всегда проклятье – стать таким, как мы? Неужели ты закрывал глаза, когда ты видел тех, кто с наслаждением наблюдает за временем, пробегающим мимо него?       Майклсон невольно сделал шаг назад, чувствуя кожей исходящую от нее смесь гнева и обиды. Петрова с удовольствием заметила это, решив изящно завершить свою мысль:       - Хотя, о чем я? – пожав плечами, она соблазнительно склонила голову. – Без раскаяния и без зазрения совести, твоей чести – ты решил поиграть в Создателя со мной: вылепив Кэти в из моей разума. Скажи, удовлетворила ли тебя эта кукла?       Желание окунуть его в морскую бездну вины за насильственное обращение в человека, в эту пустую и игрушечную жизнь Кэт, затмевала разум девушки. Элайджа лишил ее воспоминаний об ее убитой семье, нежных сожалениях о потери родной дочери, которую вырвали из ее рук. Он осквернил ее память этой жаждой сделать такой, какой только он видел ее. Желал видеть.       - Или в очередная версия Катерины разочаровала тебя? – сказала, словно влепила невидимую пощечину, Кэтрин и наслаждалась моментом торжества над его уверенностью в себе. Майклсон искал в ее глазах ответ, который она мечтает услышать от него, но опасался ухудшить ситуацию.       - Я удивлена, что ты при первой же возможности не попытался переписать мою личность, на том ужине, когда твой отец грубо явился без приглашения, - Пирс почти плясала на прахе надежды первородного обратить разговор в приятное русло. – Так же, как ты поступил тогда, в свете дневного солнца.       Слабая догадка сжала сердце Элайджи в тисках. Позор и жалость к своей слабости к двойнику Кетсии тошнотворным привкусом затрепетали в одном ритме. Безумная, опасная ночь шторма внутри его душе, которую он лелеял, - этот яркий сон, который вспыхнул осознанием – реальности произошедшего в городе ветров. Мозайка сложилась и засверкала.       Кэтрин наслаждалась его растерянностью. Игры с магией, подавление памяти, превращения из смертной в бессмертную – барьеры в ее сознании содрогнулись, потащив за собой дорожной домино короткое приключение в Чикаго, обернувшееся трагедией.       Милая моя Мила.       Вампирша прикрыла глаза, чтобы скрыть боль, раскрывавшую историю догонялок за своими чувствами и побегом от них. Печальное завершение дружбы, заботы, любви, долга – в одно мгновение, стоило только отвернуться и пуститься прочь. Кэтрин не чувствовала вины, не думала просить прощение у той, которую потеряла, потому что бесполезно взывать к духам. Потому что есть вещи, которые нельзя простить. Петрова сглотнула привкус поражения перед лицом обжигающего желания взаимной любви и расплаты за бушующее море сладостных эмоций в убегающей, гонимой рассветом, ночи.       Элайджа быстрее пришел к признанию и пониманию воскрешенного сна из далекого прошлого, отчасти сдерживая радость. В тот момент, когда он отпустил свою жажду обладания ею на свободу, вампир почувствовал правду, но откинул намеки собственной души, выбирая в дневном свете свою непоколебимую веру в семью, которая превыше всего.       - Бессмысленно, - ее шепот пугал. Карие глаза устало взглянули на его лицо. – Ты никогда не поверишь, никогда не наберешься храбрости… Не вижу смысла продолжать этот разговор. – Она приблизилась к нему, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. – И все-таки ты никогда не поймаешь меня, Элайджа Майклсон. Никогда.       Первородный шагнул в сторону, мешая уйти, когда она попыталась его обогнуть. Его рука ласково прошлась по спутанным натуральным кудрям Кэтрин и мягко опустилась на плечо девушки. Бесстрашная Петрова смотрела в его глаза, позволив засмотреться на острые черты его лица, как услышала:       - Значит, ты всегда будешь убегать? – вопрос без желания ответа. Он удостоился слабой улыбки. – Убегай, - искренне пожелал Элайджа. – Беги на свободу, Кэтрин Пирс.       Вампирша издала смешок.       - Отличная шутка, лорд Элайджа. Может быть, вы сначала снимите эту невидимую цепь вокруг моей шеи, - двойник нарисовала круг в воздухе пальцем у виска, подчеркивая ограничения, которые на нее поставили. Элайджа ответил с теплотой в голосе, позволив себе сопоставить неровности в ее поведении и приказами отца.       - Я думаю, что ты способна сама найти ключ от своего замка.       Кэтрин продолжила улыбаться, собираясь поблагодарить за комплимент, но тревожный звонок мобильного телефона прекратил вечернюю беседу на крыльце. Майкл вышел за связь, быстро объясняя сложившуюся ситуацию: Ребекку выкрали. Семья Сальваторе замешана в этом происшествии.       Хмурясь от новостей, Элайджа не заметил, как задумчиво смотрит на него Кэтрин. Мгновенное помутнее рассудка от сладких слов и движений рук – и Пирс посмеялась над осознанием: семья превыше всего. И для него, и для нее.       Ныряя в этот океан бесконечной жизни в глухой хижине посреди лесного царства, девушка сломала себе шею, но переродилась в бессмертное дитя морских глубин, давая судьбе шанс переплестись с потерянной дочерью, оставшейся позади.       Кэтрин прислушалась к своему сердцебиению, обретала надежду на воссоединение со своей семьей, пока провозглашенный царь воды упустил из своих рук родную кровь, которая обернулась морской пеной в тесной связке со своим кровожадным принцем.