The Close One

«Over the centuries, I've learned to feed from the predator, not the innocent». Mikael, The Destroyer «Веками я питался хищниками, а не жертвами». Майкл, Разрушитель. 1920е, Чикаго       Полдень проявился ярким пятном солнечного света, который обжег ее руку. Вампирша резко дернулась, жмурясь и шипя от болезненной атаки светила. Оказавшись в темном углу комнаты, девушка стала отчаянно искать желанное украшение, постепенно вспоминая, как оно было сорвано с запястья им. Браслет сверкал около дверного косяка, подмигивая синевой в свете солнца. Бессмертная нахмурилась и глянула с раздражением на проснувшегося от ее перемещений мужчину.       Солнце не беспокоило его, не причиняло ни боли, ни тепла. Оставаясь полностью обнаженной, защищённой только своими темными кудрями, покрывшими ее грудь, Кэтрин Пирс прижималась к стене, стоя на кончиках пальцев ног. Он потер глаза, не понимая, что произошло. Вампирша держалась отчаянно и возмущенно, проглотив страх перед невольной тюрьмой.       - Элай… - начала девушка, видя, что Майклсон медленно соображает, а первородный вздрогнул от звука ее голоса, наконец-то посмотрев на нее осознано и узнавая. Кэтрин обнаженная и удивительно прекрасная выглядела словно живое воплощение Венеры с картины Сандро Боттичелли. Только она не пыталась невинно прикрыть свою наготу мягкими движениями рук.       Первородный приподнялся на локте, склоняя голову в ярком желании запомнить диво дивное, застывшее перед его глазами.       Не чувствуя робости и не уверенности, которые дуновением ветерка пронеслись в ее движениях в рассветных часах, вампирша улыбнулась по-плутовски и продолжила говорить:       - Мне безмерно льстит ваш полный желания и страсти взгляд, лорд Элайджа, но я могу обратиться на ваших глазах в живой костер без своего браслета, - крутанув запястьем, с которого было нагло сорвано украшение, Кэтрин глазами показала на брошенный амулет. Первородный приподнял брови, усмехаясь, но промолчал, перебираясь через кровать и нарочито медленно доходя до двери.       Жадно оглядывая его, Пирс поймала себя на мысли, что ночная мгла и робкое утро не унесли за собой опасную, пусть и тонкую, привязанность, возникшую от его одержимой необходимости быть с ней в момент эмоциональной душевной бури, проклятой неизвестными новостями.       Подняв браслет, Элайджа оглянулся и вопросительно взглянул на вампиршу. Кэтрин подобралась, щурясь от яркого света, и ждала его, не уверенная, что может подобрать безопасных слов для ускорения процесса. Майклсон усмехнулся своим мыслям и двинулся к ней, слегка сутулясь. Она приоткрыла губы, пытаясь сдержать выдох облегчения, пока он не остановился около нее в свете солнечных лучей. Его заминки в простой передаче украшения звучали в ее голове тревожными звоночками, и Кэтрин попыталась выразить своё нетерпение полушуткой:       - Почему–то мне кажется, что вы хотите оставить меня в этой солнечной тюрьме, лорд Элайджа? – качнув головой, она сдержалась от желания откинуть волосы за спину. Майклсон уставился на нее покровительственно с яркими тенями какой-то дикой нерешительности, но быстро погасил ее, склоняясь к девушке, заслоняя ее фигуру от дневного солнца.       Мягкими движениями он приподнял ее руку, аккуратно обернул нити браслета вокруг запястья вампирши и застегнул замок. Кэтрин лукаво заулыбалась.       - Почему-то мне кажется, что вам пошло бы на пользу заточение, Катерина, - проговорил первородный. – Свобода дурманит разум, подобным вашему.       Девушка приподняла в удивлении брови. Элайджа принялся одеваться, подобрав найденные предметы его гардероба. Кэтрин сладко потянулась, но не смогла отбросить любопытство:       - И какой у меня разум?       Он сохранял молчание, и она ждала ответа, не двигаясь, пока он не сжал в руках рубашку, уже скрыв наполовину свою наготу. Вампирша игриво подскочила к его спине, обхватила за плечи, одарив смешком.       - Хитрый? – начала перечислять Пирс. – Исключительный? Соблазнительный?       Она покачнулась на пятках, поглаживая кожу его рук, как Элайджа медленно повернулся к ней лицом, заставив откинуть голову назад, чтобы продемонстрировать ему открытую улыбку, пропитанную ожиданием комплимента. Ее пальчики опустились на его грудную клетку, ловя каждый привычный, но не нужный, вздох бессмертного. Майклсон заглянул в ее глаза, завороженно очертил взглядом ее лицо, перебирая в своих мыслях остаточные образы магического двойника.       - Испуганный, - проговорил свой ответ вампир, и Кэтрин почувствовала себя одураченной, а Элайджа продолжил свою мысль:       – Пугливый разум юной девушки, которая бросилась в бега от страха, разум воришки, пойманной при первом же преступлении.       Пирс проглотила невысокие слова о своей сущности, смеясь над униженной надеждой. Склонившись к его сердцу, она коснулась его кожи кротким, но ощутимым поцелуем. Перед глазами девушки все еще стоял его взгляд, полный одержимой, дикой нуждой по отношению к ней, властолюбивое и освобожденное желание только ее и мертвецки безумная радость от обладания ею. Голос, который шептал ее имя, словно в первый раз познакомившись с тайным его значением.       - Вам бы не понравилась та, которую вы желаете заточить в башне, - ловко сделала вывод вампирша, но не рискнула столкнуться с ним глазами. – Вы никогда не смотрели на нее и никогда не желали.       Элайджа невесомо провел ладонью на ее волосами, аккуратно дотронулся до плеча, проводя пальцами по шее и заставляя взглянуть ему в лицо. Кэтрин подивилась, как может меняться его взгляд при свете полуденного, жгучего солнца. От рассветно-ночного шторма, от бездонного океана чувств со сверкающими, но бледнеющими отражениями звездной россыпи, в которых переливалось желание ею обладать, до безветренного, осушенного морского дна. Пирс держала свою ладонь напротив его сердца, слегка надавив на кожу:       - Ты смотрел на меня, - довольно прощебетала Петрова. – Ты видел именно меня, - Она заулыбалась искренне счастливо, готовая замурлыкать как кошка. – Меня - Кэтрин Пирс.       Первородный приоткрыл губы, выдыхая безмолвие, теряясь перед ее лицом. Осознание кольнуло тонкой иголкой, которую словно вогнали ему под ногти, допытывая секреты. Стиснутая в лапах освободившегося сердца вина за слабость пред ней, пред собственными чувствами – набатом стучала внутри вампира.       - И все же, - он сглотнул, прикрывая глаза. – Ты – моя Катерина.       Элайджа опустил свою ладонь поверх ее – оставшейся напротив его сердца – и переплел их пальцы, чтобы поднять и подарить короткий поцелуй у основания большого пальца. Петрова задержала дыхание, жадно впитывая оказанную нежность и желая коснуться губами его губ, но его взгляд внезапно опалил ее своей болью и решимостью.       - Но это был прекрасный, сюрреалистичный сон, - его голос грустно звучал в комнате, заставив ее замереть на месте. – Ты спишь, Катерина.       Перебирая буквы ее имени, он словно произносил прощание и просил прощение. Мгновенное осознание внушения было стерто, секундное замешательство на ее лице причиняло ему боль, закованную в латы из выбора и принципов.       - Спи, - прошелестел первородный, успевая обхватить ее, не позволяя ей рухнуть ему под ноги. Склоняясь к девушке, стиснутую его объятиями, Элайджа не смог удержать отчаянных слез, пробежавших по его щекам, поднимая ее на руки и относя в кровать, из которой она выпрыгнула в испуге от солнечного проклятья. Чудо вампирского исцеления не оставило следов его любви на ней, и первородный в последний раз взглянул на ее обнаженную фигуру, прикрывая простыней.       - Прощай, Катерина, - его шепот предназначался только для своего слуха. Выпрямляясь и заканчивая одеваться, Майклсон поднял тяжелый и уверенный взгляд на прикрытую дверь. Сверхъестественный слух помог уловить нахождение соседки и подруги Пирс – в гостиной - и быстро переместившись в нужную комнату, вампир испугал ведьму.       - О черт побери, - вырвалось у Эмили, сидевшей на полу со своим гремуаром. Озадаченно уставившись на первородного, девушка хотела что-то спросить, но Элайджа опередил с вопросом:       - Наш удивительный друг – Яромир – сообщил, когда придет?       Беннет нахмурилась, чувствуя неладное, но все же ответила:       - Он оставил прощальное письмо. Неотложные дела заставили его уехать из города, - ведьма дернулась полыхнувшего жаром медальона на своей шее. - Но не волнуйтесь, мы закончили заклинание, теперь надо его напитать…       Элайджа кивнул ей, смотря в сторону колдовских трав и зелий, расположенных вдоль окна. Его глаза перебирали внешний вид таинственных растений, пока Эмили пыталась разгадать его поведение. Взгляд девушки коснулся страниц открытой ведьмовской книги, вспоминая новое заклинание, последовательность слов, но успела только выдохнуть слово, как вампир выхватил гремуар.       - Что ты делаешь!? – Беннет закричала не своим голосом, поражаясь, с какой уверенностью, с полным игнорированием боли от атаки защитной магии первородный держал заветную книгу.       - Отдай мне гремуары, - вскочила на ноги ведьма. – Как ты посмел…       - Мне очень жаль, мисс Беннет, - бессмертный подарил ей пустой взгляд, полный предостережения. – Я не могу позволить существовать такому заклинанию. Признаюсь, что был впечатлен твоими способностями, и мне жаль уничтожать твой труд, твое величие в этих магических символах…       - Тогда не надо! – взмолилась девушка. – Ты же хотел избавиться от преследования первородного охотника! Разве ты и Кэтрин…       Имя двойника озлобило его черты на мгновение, и резким движением первородный уронил книгу заклинаний на пол, посыпав его сухой травой. Эмили взвыла от ужаса, понимая, что произойдет дальше – магия вошла в диссонанс, хаотично вспыхивая на каждой странице, пока гремуар не обхватило пламя.       Бросившись вперед, ведьма желала спасти наследие своего рода, но ее внезапно обхватила появившаяся Кэтрин, в легкой сорочке, надетой впопыхах. Вампирша быстро сориентировалась в ситуации, собираясь бежать в обнимку с подругой, но Элайджа немилосердно вырвал Эмили из рук Пирс. Ведьма, теряя слезы, вздрагивая всем телом, не зная, как вырваться из его хватки. Первородный безжалостно обхватил ее горло, сжимая и заставляя хватать жадно воздух.       - Элайджа! – испуганный и жалобный голос Кэтрин дрожал. Она пыталась сообразить выход из ситуации, пока не придумала отчаянное решение. – Не убивай ее, не сейчас.       Усмехаясь этому «не сейчас» первородный зачем-то спросил:       - Какие же доводы есть у Катерины Петровой для меня? Разве ты не должна бежать от меня, пока я разбираюсь с твоей ручной ведьмой? – его глаза встретились с ее. – Ты можешь быть следующей.       - Пожалуйста, - выдавила из себя свистящим голосом вампирша. – Я обращу ее, и ты сможешь внушить ей забыть. Не убивай ее, не сейчас.       Эмили давилась остатками воздуха, но услышанное предложение сдавило ее в мрачной ненависти к отчаянной эгоистке Пирс. Пытаясь выдавить из себя отрицательный ответ на этот отвратительный шаг, ведьма надеялась на бессердечность того, кто любил утром и предал днем.       Бессмертие никогда не было ее желанием, никогда. Природа отвернется от нее, магия проклянет. Она никогда не будет самой собой!       Жалко пытаясь мотать головой в отрицании, она не услышала, как Элайджа произнес короткое: «Согласен». И напоил девушку своей кровью в одной мгновение, а в следующее - свернул шею под вскрик Кэтрин.       - Мила, - Петрова закричала, оседая на пол и ползя к безжизненному телу ведьмы. Первородный возвышался над ними словно монстр смерти, готовый забрать их в ад. Кэтрин притянула к себе девушку, молясь, что обращение скоро подействует, возвращая ее. – Милая моя, - Петрова качала в своих руках тело. Элайджа сглотнул от воплощения материнского горя на лице двойника, но быстро убрал остатки жалости из своего сердца, опускаясь на одной колено перед ней.       Кэтрин подняла на него ненавистный и затравленный взгляд, напоминая ему далекую встречу в залитом кровью доме ее родителей, когда он позволил ей бежать прочь, когда желал ее побега. Первородный сморгнул воспоминания, говоря почти те же самые слова:       - Ваша вечность продолжит своей путь игрой в догонялки, - он сдержал свой порыв – прикоснуться к ее лицу, с трудом сознавая, что несколько часов назад дарил ей нежность и любовь на кончиках своих пальцев. – Забудь о первородном охотнике, - внушал вампирше Элайджа, и милостиво озвучил условия:       - Я дам тебе один день, Катерина. Один день форы.       Она кивнула, отворачиваясь, презирая даже его тень, падающую на нее, пока не потерялась в понимании, почему он оказался так близко к ней. Тот мираж, которым был наполнен ее разум после сна, пропал сверкая яркой болью и поражением перед собственной слабостью перед ним. Проклиная раз за разом своё сердце, которое давно должно было обратиться в камень, двойник не желала оглянуться на прошлое и признать, как глубоки ее чувства к этому принципиальному, но бесчестному вампиру.       Элайджа выходил на мгновение за кровью для новообращенного вампира, ведь Кэтрин не пожелала оставить подругу с ним. Совесть не мучала Петрову, нервозность от ускользающего времени давила сильнее понимания, что на самом деле она позволила свершиться. Они молчали, а первородный изучал книгу, которую нашел в жалкой библиотеке двойника.       Беннет проснулась в свете закатных лучей, теряясь от изменившихся, острых на восприятие органов чувств. Кэтрин тут же приблизилась к ней, держа добытую свежую кровь в стакане. Зуд свел челюсть Эмили, а глаза засверкали тьмой, но она резким ударом оттолкнула угощение, заревев в голос. Первородный смотрел на разворачивающуюся сцену, дожидаясь тишины.       - Что ты сделала со мной!? – кричала Беннет, оглядываясь и прислушиваясь – новые способности давили на ее неокрепшее сознание, обращающееся к бессмертию. – Как ты посмела предложить ему обратить меня, Кэтрин!?       Злоба лилась из каждого звука. Пирс тяжело дышала, но не отвечала. Элайджа смотрел на двойника, удивляясь россыпи эмоционального падения на ее лице.       - Как ты могла лишить меня магии!? – слезы лились из глаз Эмили, голос сипел. –       Почему ты так поступила со мной? Зачем… Я никогда не хотела бессмертия! Кэтрин почувствовала невидимую пощечину и смогла только вымолвить:       - Но ты будешь жить.       - Жить? – эхом вторила Эмили. – Ты хотела сказать – выживать. Ты только это умеешь, ты только можешь мне предложить – выживать. Я отказываюсь. Первородный захлопнул книгу, поднимаясь со своего места.       - Мила, - в ужасе прошептала вампирша, думая о том, где добыть еще крови для завершения ритуала.       Беннет выдавила смешок и повернулась к Элайдже, который собирался закончить начатое – стереть остатки следов об опасном заклинании. Из всех угроз, возникших от создания этой краткой магии, Майклсон мог оставить только Яромира, который менее заинтересован в сковывании бессмертия.       - Благородный Элайджа, - выплюнула с омерзением имя вампира Эмили, внезапно поднимая руку вперед, а ее медальон засиял золотистым светом. Первородный резко прирос к месту – магия Беннет вцепилась в него. Остатки дара природы тратились на жалкую попытку стереть его, сковать на месте, но Кэтрин вцепилась в нее, моля остановиться.       - Что? Жалко тебе терять такого способного любовничка? – огрызнулась Эмили, продолжая использовать ускользающее колдовство, пока кровь текла из ее носа, глаз и ушей. Кэтрин в непонимании уставилась на нее, прося прекратить упрямиться и отпустить магию.       Эмили усмехнулась, понимая, что первородный трусливо замел следы страстных объятий в голове подруги. Заклинание высасывало жизнь представительницы рода Беннет, забирало юную внешность, года, обращая в женщину средних лет, в волосах которой серебрилась седина.       Элайджа беспомощно глядел на нее, на мгновение чувствуя облегчение, что приближается его конец. В тот момент, он устало пожелал обратить его клятву семье в прах, оставить этот путь – преследования Клауса, в попытке понять – уничтожил ли тот его семью? Раздавил ли в своей паранойе и безумии сестру и младшего брата? Возможно, отыскал потерянного Финна и расправился с ним?       Эмили подавилась своей кровью, но продолжала крепко стоять на ногах, очертив вокруг себя купол, мешающий Кэтрин приблизиться. Природа шептала ей, что она слаба, и ей пришлось принять это, но улыбнувшись кровавой улыбкой, Беннет сообщила:       - Я не родилась Великой, - ее глаза налились кровью. – Но у меня хватит сил стереть в твоей голове моё наследие. – Элайджа наморщил лоб, стиснул зубы, от невидимого прикосновения к своей памяти магической силы Эмили. Она убирала шаг за шагом воспоминания о встрече в Чикаго с ними, о посиделках с Яромиром, но остановилась на сладкой слабости желания обладать Катериной Петровой. Первородный словно не желал отпускать от себя этот короткий момент, когда был честен сам с собой, когда получил силу воли и храбрость принять в себе правду о существовании любви к этой девушке.       - Пусть будет так, - прошептала Эмили, касаясь взглядом взволнованную Пирс. – Это был прекрасный сон, Элайджа, и он никогда не станет реальностью, потому что она, - рука Беннет задрожала. – Потому что она не оглянется, она всегда будет убегать, а ты – всегда будешь лицемером, который боится ее поймать. Ты не осознаешь этого, не поймешь, что было сном, а что реальностью, пока она сама не озвучит это… - Эмили посмеялась над ним.       – Но ты внушил ей. Ты никогда ее не получишь, эту ночь шторма, эти рассветные лучи, этот первый поцелуй… Гори в своей страсти, трусливый щенок!       Магия взбесилась. Элайджа рухнул на пол, теряя сознание. Кэтрин не верила их удаче и поймала ослабевшую Эмили. Ведьма Беннет в очередной раз превзошла себя, в очередной раз спасла шкуру Петровой, оставив коварную игру отмщения.       - Мы должны бежать, пока он не очнулся, - воодушевленно прощебетала Пирс, а Эмили оттолкнула ее, не оглядываясь, добираясь до пепельных останков гремуаров своего рода. Кровавые ладони погрузились в прах, и Беннет призвала своих предков и природу-матушку на защиту великого наследия, и она запела. Магия шаманов, грязно-серебряный дар мертвых от магии связей. Ветер взвыл вокруг Эмили, когда она задрожала и вскинула руки – держа книгу в своих руках.       Ее наследие осталось жить, но магия ушла.       Вакуум накрыл ведьму, отрезая ее от мира. Беспомощно прижимая к себе бесполезный для нее гремуар, Эмили плакала, молясь духам предков, чтобы вернуть крупицы той связи, что была с самого рождения с ней.       - Мила, - Кэтрин попыталась ее обнять, но девушка вновь оттолкнула ее. Ее лицо исказила ярость и боль, оставляя Пирс безмолвной.       - Я никогда, - Беннет спотыкалась на каждом звуке. – никогда, - повторяла как приговор определение бесконечного времени, - тебя не прощу. А теперь беги, - пальцы стиснули горстку пепла, сверкающего в своей остаточности заклинания уничтожения. – Беги, как ты умеешь. Выживай, как ты привыкла. Я не последую за тобой.       Кэтрин моргнула, не понимая, что произошло. Магия пепла помогла Эмили приглушить память и знаменитого двойника, хотя девушка не произнесла заклинания. Природа жалела свое дитя, болезненно оплакивающее свою жизнь и вынужденное ждать свое обращение к вечности в сковывающей жажде человеческой крови.       Пирс поднялась со своего места, словно марионетка, повернулась спиной к подруге, не сознавая своих движений, не произнося слов прощания и прощения, и исчезла в вампирской скорости. Убежала.       Эмили Беннет продолжала обнимать гремуар, выпрямляясь, и медленно пошла прочь из этой комнаты, глаза ее словно еще ловили исчезающий силуэт Кэтрин Пирс, и губы невольно пропели, сплетая заклинание в единую паутину, проклиная обоих: и Катерину Петрову, и Элайджу Майклсона на упоение миражом рассветной ночи любви, случившейся в реальности. -

Однажды, когда ты оглянешься. Однажды, когда ты повернешься. И свою память встретишь, Но прощения не услышишь.

Май 2014       Тягучее ожидание погружало на беспросветное дно океана отчаяния.       Пусть ей было глубоко наплевать на судьбу покалеченного, некогда великого охотника на себе подобных, вампирша с наигранной чуткостью ухаживала за ним уже несколько недель. Поиски любимой дочки, которая отринула бессмертие, превращались в бездонную яму неудачи, вдобавок, вывели из строя один из значимых активов Августина - Разрушителя. Хотя вампирская регенерация продолжала работать на выживание его тела, она притупилась под воздействием неизвлекаемого яда чистокровного волка, а также смеси, спасавшей Майкла от того света.       Разглаживая пальцами накладываемую повязку, пропитанную мазями, на голень бессмертного, Кэтрин кивнула себе – неплохая работа для непрофессиональной медсестры. По сравнению с первоначальной версией «уголька», как окрестила его мысленно Пирс, Майкл выглядел сносно. По человеческим меркам, часть его ожогов находилась в крайней стадии, особенно пострадали ноги и ладони, но лицо почти полностью восстановилась, как и большая часть внутренних органов. К несчастью Катерины, которая стала неотрывной сиделкой для Майкла, его голос восстановился намного раньше, чем ей хотелось. И первое, что он сказал, касалось ее роли в качестве единственной медсестры.       Гнев копился февральским снегопадом в душе девушки, но она продолжала мило улыбаться, периодически проверяя – насколько ослаб контроль. Лишнее слово, действие – доказательства по капле собирали море уверенности Кэтрин: она была в шаге от свободы, но ошейник чувствовался ярче.       Куда она теперь сбежит? Когда Августин нацелил свои щупальца на ее дочь? Привести ее к ним в лапы, пытаясь спасти от цыган?       - Еще неделька, - подсчитывала Пирс на пальцах. – И можете соблазнять несчастных вдовушек да охотниц за престарелыми воинами.       Она надеялась, что упрямство Майкла и его гордыня быстрее поднимут его ноги, поэтому иногда впрыскивала ядовитые комментарии. В большинстве случаев первородный притворялся спящим или игнорировал ее слова, но Кэтрин замечала настороженные и раздражительные взгляды.       - Ты ходишь по краю, Катерина, - в обоюдном молчании наметилось напряжение. Кэтрин вытирала руки о полотенце, отмывшись от остатков обезболивающей мази, и повернулась, изворачиваясь подобно кошке. Майкл, удобно устроенный на десятках подушек, вцепился в ее фигуру глазами.       - Каждое твое капризно-насмешливое слово приближает тебя к безмолвию, - легкий тон угрозы пугал сильнее руки, которая могла схватить ее сердце, пронзив грудину. – Вечному безмолвию.       Пирс приподняла брови, поражаясь искусственной прямоте вампира.       - Сомневаюсь, что любимый сынок не заметит моей безвременной кончины. Ты не рискнешь, папа Майкл, - облизав губы, девушка издала звук, напоминающий восклицание «ой».       - А ты рискнешь своей дочерью ради слабых уколов больного эго старика, находящегося на грани между смертью и жизнью? – отразил ее слова первородный. По лицу девушки прошлась неуверенная тень усмешки, которую с удовольствием заметил Майкл. – Да, Катерина, твое сердечко крепко бьется в связи с твоим ребенком. Августин тщательно проверяет каждый сантиметр доступного материала.       - Материала? – эхом повторила Кэтрин. – Какое милое прозвище для мучаемых пленников.       - Но ты несомненно легко отделалась, да? - усмехнулся первородный, сдержав свой порыв расчесать зудящий ожог на предплечье. – Выскользнула из лап докторов, переключив их внимание на другой вариант… материала.       Вампирша сжала тонкие пальцы в кулаки, презирая невозможность мгновенного убийства охотника. Собрав остатки самообладания, Петрова напомнила:       - А разве Вы сами не участник их экспериментов? Добровольно сдались, подсели на «лекарство» от волчьего яда, стали их подопытным рабом.       Майкл оценил ее комментарий недолгим молчанием и печально-насмешливым взглядом. Кэтрин улыбалась своим четким словам, хотя в ее глазах слегка сверкали сдерживаемые слезы.       - Почему жизнь не научила тебя сдерживать аппетиты и длинный, острый язычок? – по-отечески, пугающе заботливо проговорил первородный.       - В этом моё очарование, разве не так? – вяло отозвалась Кэтрин. - И, если вас не устраивает эта, - вампирша подняла ладони к своему лицу, подчеркнув его, – сиделка, то всегда можете воспользоваться опцией смены персонала. Возможно, милая Джозетта скрасит дни в ожидании чудесного дня выздоровления.       Майкл взглянул на нее из-под прикрытых ресницами глаз.       - Не пытайся нести бессмысленный бред ради попытки скрыть свои болевые точки, - вампир устало вздохнул, переводя взгляд на потолок, и добавил:       - Ты достаточно умна, чтобы понять, почему ты выхаживаешь меня.       Цокнув языком, Кэтрин прошлась по комнате и села в приставленное к кровати кресло, в котором она часто устраивалась, бездушно читая длинные и скучные книги по выбору Майкла, вслух.       - Потому что Вы можете довериться только тем, кого контролируете, - всплеснув руками, Петрова дотянулась пальцами до открытого предплечья вампира, поправляя съехавшую повязку. - Потому что это успокаивает вашу подозрительную натуру? Или тешит до смешного принципиальное эго? Или я – несменная страховка, поводок на шее любимого сына? У меня столько вариантов ответов!       Майкл поморщился от ее сладко-коварных интонаций, но вслух произнес необычный комментарий:       - Понятно, - он закрыл глаза. – Я не удивлен, что он выбрал тебя.       - Простите? – опешила Петрова. Первородный охотник, не открывая глаз, усмехнулся удивленному восклицанию девушки, и решил раскрыть суть своих слов:       - Ты подходишь ему намного лучше, чем та блудница Татия, - он с заметным раздражением произнес имя одного из двойников. – Бегущая между мужчинами, словно сучка во время течки.       - Воу, - выдала Кэтрин, поражаясь ярким описаниям легендарного двойника, который в своей сути виноват в постоянной охоте за родом Петровых. Подтвержденный любовный треугольник, о котором она слышала только слухи да обрывки фраз, не решаясь задавать прямые вопросы Элайдже, не желая знать ответы на них.       - И в итоге выбрала того, кто загрыз ее, - Майкл своим тоном выдал имя Клауса позади неопределенного местоимения. – Сама накликала на себя беду, связавшись с отродьем.       Вампирша с наигранным любопытством оглядела свой маникюр, требующий коррекции, и вмешалась в сгущающуюся речь первородного:       - Я не услышала: так почему я подхожу благородному сыну Майкла? –Кэтрин искренне не желала оказаться слушателем ядовитой речи о бастарде. – Кажется, у нас, двойников, одно лицо на всех. Какие же качества вас так поразили во мне, о, великий охотник на вампиров!? – издевалась Петрова, не уверенная, что хочет знать оценку себя от первородного.       Майкл помолчал с минуту, и Кэтрин сначала обрадовалась, что он прекратил увещевания о связи между ней и Элайджей, как первородный заговорил:       - Мой прекрасный мальчик, - гордо начал охотник, чуть не поперхнувшись из-за пересохшего горла. Сглотнув, Майкл не отступился от желания ответить ей:       - Он верен, благороден и принципиален. Я горжусь им, но…       Петрова почуяла неладное, пытаясь стереть любопытство из своего сердце, но ее слух жадно ловил каждое слово, пока внутри все сжималось от нежелания слышать. Возможно, ей стоило закрыть уши.       - Но он не лидер, - признал с глухой болью Майкл. – Все его достоинства – это черты, нужные рабу, слуге, преданному воину. Он – последователь, а не первопроходец. Среди моих детей: Ребекка слишком чувствительна, Кол – свободолюбив, а Финн - жалок в выбранном им пути. Среди них нет прирожденного полководца, лидера.       - Кроме Клауса. – Прошептала себе под нос Кэтрин. Какая отчетливая пощечина гордыне воинственного главы. Майкл проглотил ее комментарий, и продолжил:       - Ты такая же, как он, - без имени первородный подчеркнул напоминание о волчьем отпрыске. – Ты способна вести за собой, способна выживать в одиночестве, способна принимать эгоистичные и хладнокровные решения, способна отворачиваться от семьи, если это необходимо…       Кэтрин выпрямилась на своем месте, чувствуя горечь во рту от желания яростного ответа на описывающие слова, как внезапно поняла. В ее голове звенел тот ночной разговор между отцом и сыном, который она услышала краем уха. Девушка заулыбалась и добавила к его словам:       - Я - такая же, как вы, Майкл, – наклонившись к нему, Кэтрин поцокала языком. – И когда-нибудь настанет момент, когда он пойдет за мной, и этого вы опасаетесь, держа меня в клещах внушения. Как же глупо и по-детски.       Первородный некоторое время смотрел на нее, а она отвернулась, уставившись в окно. Ночь надвигалась темным покровом, стирая голубой оттенок с небосвода.       - По крайней мере, он не пойдет за волчьим отпрыском, - улыбнулся краем рта мужчина, устало откидываясь глубже в подушки. – Это успокаивает моё сердце.       - Вы ошибаетесь, - отрешенно проговорила Кэтрин. – Вы совершенно не знаете, какое место занимает он в сердце Элайджи. Как сильно они преданы друг другу, верны их семье. Эту связь ни вы, ни я не разорвем. Никогда.       Майкл взглянул на нее, видя растерянную и опечаленную девушку, и усмехнулся:       - Увидим, Катерина, - от своего имени вампирша почувствовала укол обиды. – Могу я попросить только не топтать его сердце, когда он вручит его тебе?       - Ничего не буду обещать своему тюремщику, - качнула головой Пирс. – Но вы всегда можете внушить мне и любовь, и преданность к любимому сынку.       Первородный сделал вид, что раздумывает над ее насмешливым предложением, но девушка предпочла быстро поменять тему, вероятно, опасаясь своей неловкой идеи.       - Раз уж у нас минутка откровения, Разрушитель, - облизав губы вампирша, приценивалась к своему вопросу, - утолите моё любопытство, что же вы не оставите своей поход против вампирской расы? Ваша семья чертовски облажалась в копировании заклинания бессмертия, но что за крестовый поход против последствий вашей жажды защитить детей? Зачем так упорно сражаться против собственных отпрысков из-за своего же выбора? – Кэтрин откинулась к спинке кресла. - Что за причина такой долгой гонки, если сейчас вы хотите просто стать человеком и прожить свой век?       - Я..., - Майкл смотрел в потолок, словно небеса могли дать ему ответ. Прикрывая и вновь открывая глаза, первородный выглядел растерянным. Несмотря на то, как часто он озвучивал мотив и причины его не прекращающего похода против вампиров, казалось, в тот момент, Майкл не был уверен в их истинности. Его слова потерялись на фоне собственного голоса:       - Я уже не помню.       Кэтрин в искреннем удивлении расширила глаза и приподняла брови.       - Я знаю, что должен дойти до конца, иначе не буду знать покоя.       «Так сдохните под ближайшим кустом и отправляйтесь в ад» - едва не произнесла Пирс, но успела прикусить свой ядовитый язык, чувствуя неправильность комментария в ответ на нереальную откровенность, предпочитая проговорить строки вспомнившегося стихотворения:       - И вечный бой. Покой нам только снится… Майкл издал слабую усмешку, погружаясь в усталый и лечебным сон, пока Кэтрин решила вновь читать вслух непонятные ей тягучие строки бесконечной прозы, словно баюкая его. Тяжелое дыхание сменилось глубоким и уверенным, и Петрова постепенно уменьшала громкость своего голоса до тех пор, пока не обратила его в молчание.       Она не хотела признавать, что разговор на грани искренности с несменным врагом первородной семьи и, одновременно, их отцом – испугал и проник в ее наглую душу. Едва читаемое одобрение ее в качестве несуществующей невесты для старшего наследника дарило ненужную и отвратительно ласковую нежность. Вспоминая то, каким позором покрыла Катерина Петрова свой род, дав жизнь единственной дочери, как отвернулся отец и от нее, и от Надии, девушка боялась признаваться насколько важно было ей знать, что родитель ее, пусть и неудавшегося, возлюбленного принимает ее в семью, которой никогда не будет.       Этот дурман, словно легкий туман, клубящийся над заливом, окутывающий ее существо от взгляда на престарелого отца первородных, спавшего мирно под ее надзором. Это опьянение отцовского одобрения захватило ее ровного до того момента, как хлопнула входная дверь.       Поддавшись импульсу, Кэтрин наклонилась ниже, поднимая перебинтованную ладонь Майкла, сжала ее в благодарности и поцеловала, словно верная и любимая дочь, прощаясь с семьей, которой никогда не будет. Слыша голос Элайджи, который общался с кем-то по телефону, Петрова опустила руку первородного охотника, едва не засмеявшись от своего поведения, и устроилась в своем кресле, ожидая посетителя.       Никто не узнает о ее мыслях, о ее маленькой слабости, а через неделю – Майкл встанет на ноги, начнет свою гонку за дочерью, будет помыкать Катериной, словно собачкой на цепи, а она будет пытаться изловчиться и не подчиниться.       Они не поднимут этот разговор, тем более, не дадут Элайдже узнать суть их слов.       Ведь океанская глубина далека до песков пустыни.       И там, где слезы утопают в каплях шторма, нет способа понять высыхающую под ярким солнцем влагу.       Нет способа предсказать, как близко морское дно.       И нет способа победить бескрайнюю пустыню без воды.