The Close One

« - I did not hurt Tatia. I could not. - But you did». Elijah and Esther «- Я не причинил боль Татии. Я не мог. - Но ты причинил.» Элайджа и Эстер.       В коротком черном платье, истощенная и коварная, она выглядела опасно соблазнительно в его глазах, воскрешая в памяти потерянный сон, казавшийся реальностью. Ту ночь шторма, те утренние сумерки страстей и тот рассвет правды, которую он никогда не пожелает озвучивать вслух. Сон, похороненный в его памяти, лелеянный в своей скорлупе невозможности становления правдой.       Ее испуганный вздох, дрожь в сердечном ритме, его имя, оброненное в неприкрытой мольбе, предчувствия опасности. Он впитал каждое изменение в ее облике за последние десятки лет.       Она казалась ему совершенной в тот момент, желанной, но он лишь обронил короткое:       - Добрый вечер, Катерина.       Подчеркивая ее испуг, он надеялся отдалить свои мысли от желания убедить ее в безопасности создавшегося положения. Положения, когда он сам стал охотиться за своим братом.       Он запер ее в том подземелье, под сгоревшей церковью, отпуская потрошителя на волю.       Он сковал ее перемещение внушением, усмиряя свое желание прикоснуться к ее коже, оставляя себе короткий момент взгляда в ее темные глаза.       Он похоронил ожидание воссоединения с ней, пока не разберется в семейном разладе.       И надеялся, что поход против Клауса успешно завершиться, освобождая его.       Чтобы он – освободил и ее.       Июнь 2014       Волны времени схлопнулись, брызги воспоминаний разлетелись в разные стороны. Память ослепила его в те одинокие часы, пока она спала. Кровоточило его медленно бьющееся сердце, словно невидимый клинок терзал его грудь.       Прошлые поступки, выбранные пути, ошибки и неудачи, краткий успех и слабые проблески надежды опустошили первородного. Поджав трусливо хвост, честь утопилась в болоте жадности и безумия рабского поведения пред принципами и клятвой. Он был глух к своему сердцу, отрекся от него, желая убить в зародыше проблески той волнительной бури, способной снести его непоколебимые стопы верности.       Сновидения не явились первородному вампиру, а уже солнце воцарилось на горизонте, но он принял решение, глядя на черты любимой девушки, устало заснувшей в окружении подушек. Занимая выжидательно-наблюдательную позицию с начала года, Майклсон терялся в ответах и желаниях. Ему казалось, что какой бы шаг он ни предпринял – все равно - все покатится вниз по склону разрушения и рухнет на дно беспросветных глубин океана потерь.       Трусость шла в комплекте с нерешительностью – про такого героя не сложат легенды.       Верному псу подбросят жалкую кость на ужин, чтобы вознаградить за труды, но не снимут с цепи, чтобы не оставить незащищенным двор.       Воин не знает мирной жизни, стремясь покорить злодейку-судьбу на поле брани, пока смерть не освободит его.       Красочные эпитеты, произнесенные ее голосом, глушили отвратительную смесь честолюбия, гордыни и слепоты собственного гниения. Отвратительного бахвальства бессмертного благородства.       Элайджа сдвинулся со своего места, чувствуя, как конечности заныли от долгого недвижимого положения, и вышел из комнаты на некоторое время. Возвращаясь с сумкой в руках, наполненной вещами, он кинул сверху одежды паспорт и пачку денег.       Она продолжала спать, и взглянув на нее, первородный вытащил из кармана брюк несколько пузырьков с настойкой вербены, недавно конфискованных у девушки в тайном желании позволить ей сбежать. На удивление, Кэтрин не делала явных попыток освободиться от гнета отца, вызывая редкие подозрения на свое «чудесное» излечение от роли рабыни на невидимом поводке. Но Элайджа был уверен – она способна на все, чтобы защитить свою драгоценную шкуру, а значит – медленно, но уверенно стремилась к побегу.       И в данный момент Кэтрин Пирс была свободна от своих незримых оков. Смутный напев колыбельной, воскрешался в его мыслях, когда он четко помнил приказ отца ей – молчать. Мелодия для его утешения была ее ошибкой, но несомненно не была галлюцинацией его отчаянного разума. Он знал, чувствовал краем его измученного, жадного сердца – она пела ему, когда во мраке глубинных воспоминаний к нему пришла ушедшая юной младшая сестра. И это значит, что она успешно спаслась от поводка, хотя продолжала притворяться.       Элайджа хотел бы спросить ее о причинах, но не думал, что она когда-либо откроется ему. Он представить себе не мог ситуацию, когда Кэтрин Пирс в самом деле доверится ему. Более того – он сам не был уверен, что сможет распознать ее искренность, но это – неважно. Первородный принял решение за нее – заставить убежать. У его семьи отлично выходит заставлять ее убегать, ускользать и скрываться. Пусть Клаус оставил попытки наказать ее за оскорбление, взяв под свое крыло своеобразным агентом, Элайджа отказывается предоставлять ей такое опасное убежище подле него.       Кэтрин шевельнулась. Резко выбросив руку вперед, она подскочила на кровати, схватившись за сердце, оглушая вампира безумно быстрым сердцебиением, неровным и гадким, пронизанным испугом. Ей не приснился кошмар. К ней взывала ее семья.       Ее дочь. Майкл с удовольствием сообщил ему связи между Петровыми.       Имя дочки было произнесено одними губами, и Кэтрин вся сжалась, обхватывая себя руками – она боялась шевелиться, прислушиваясь к напряженному ритму, ожидая умиротворения его трусливой и страшной мелодии. Элайджа медленно приблизился к ней, опускаясь на край кровати. Вампирша просидела недвижимо несколько минут, и он ждал. Они оба слушали ее сердце, пока оно не вернуло мертвый бит бессмертия.       Поднимая взгляд на Майклсона, Кэтрин вернула себе маску коварности, и только в глубине ее темных глаз хранилась правдивая история ее чувств. Элайджа понимал, что она вылепливает в своей голове красноречивую, сладкоголосую обманку – желая усыпить любое понимание ее замыслов. Но ему не хотелось устраивать пустую беседу, и прежде, чем она заговорила, он коротко озвучил:       - Ты должна бежать.       На легкое мгновение ее лицо исказило непониманием в смеси с предательским испугом, но Кэтрин подобралась быстро, улыбаясь непринужденно:       - О, сегодня в планах – мой побег. А ведь недавно ты хотел меня поймать! – напомнила девушка, краем глаза касаясь приготовленной сумки, хмурясь, и вновь посмотрев осознанным взглядом на первородного. – Под твой переменчивый график мне никогда не подстроиться.       - Убегай, - повторил настырно Элайджа и показал на дверь ладонью. – Я отпускаю тебя, Кэтрин.       Имя едва резануло ей по сердцу, и ей стало жутко от опасной просьбы, подвергающей ее напускное подчинение под сомнение. Не зная, какой мотив клубиться над волнами его дикого желания избавиться от желанного Августину товара, Пирс изобразила тяжелый вздох искреннего непонимания и разочарования. Вылезая из кровати, она предпочла подчеркнуть:       - Шутки шутите, лорд Элайджа, - поправив съехавший халат, вампирша бросила через плечо сидевшему мужчине. – Вам известно, что я подручная Вашего обожаемого отца.       Майклсон склонил голову набок в жесте недоверия, отчего Кэтрин едва не прикусила губу, понимая: игра пошла на финальный раунд – он уверен, что она освободилась. Где она прокололась?       В каких деталях проскочила слабость и сорвала вылепленную маску? Часть ее шептала, что вампирша точно знает, когда поддалась сладкой заботе над его бессмертной и измученной душой.       Проклятье! – в сердцах крикнула девушка, но отказалась признавать поражение. Побег невозможен даже при всех открытых козырях.       - Сколько же сомнения во взгляде, - пробормотала себе под нос Кэтрин и пожала плечами. – Ваше право – не верить мне, но правда жестока. Я привязана к твоему отцу, который прислуживает Августину и его скрупулёзному лидеру, поехавшему всеми шариками и колбочками в своей голове. Они отдали четкое указание…       Элайджа резко поднялся, заставив ее отступить на шаг назад. Майклсон вытянул руку, словно собираясь схватить ее за руку, но передумал и перевернул ладонь тыльной стороной, коротко озвучивая:       - Ты должна бежать, пока представился шанс. Отец без труда поверит и в твою изворотливость, и в мою неудачу по поимке тебя, - последние слова он выдавил с заметным напряжением в голосе, но быстро принял облик своеобразного спокойствия. – Кай будет одурманен возвращением Ребекки.       Кэтрин цокнула языком, замечая:       - А слабость внушения Майкла ты спишешь на его дурное состояние из-за яда оборотня, продолжавшего его убивать, пока он галлонами глотает разработанное «лекарство»?       Первородный неуверенно кивнул, выдавая свой пробел в разработке оправданий для Августина. Пирс оценила взглядом его фигуру, ища подсказку, пояснения этого искреннего желания спасти ее прямо сейчас. Возможно, вина его гложет за то, что ей пришлось пережить недавно от живой магии его младшего брата, но тщетно – в глазах вампира Кэтрин видела только настороженное ожидание. Внутри нее бурлило отчаянное желание пробить его напускное спокойствие, вскрыть эти благородные доспехи и вытащить его сердце. Ее рука сжималась в кулак медленно, и чудом ей удалось скрыть с лица отражение своих мыслей.       - Я оценила твою лживую помощь, - сообщила сухим голосом Пирс, решив прекратив дискуссию, и развернулась в сторону ванной комнату. Долгий сон, испуганное пробуждение и настырность Элайджи требовали сладкого и короткого отдыха под каплями воды. – Я не желаю выслушивать твои глупости…       Майклсон нахмурился, и в этот раз схватил ее за плечо, дернув к себе:       - Я не шучу и не издеваюсь над тобой, Кэтрин! – громче произнес вампир. – Я прошу тебя, я готов умолять тебя о побеге. Услышишь же меня! – Элайджа даже встряхнул ее, окончательно повысив голос. Кэтрин поморщилась от его эмоциональной реакции, обдумывая свой ответ, как первородный произнес:       - Ты нужна своей семье! Твоя дочь, - он замялся на мгновение, но ровным голосом закончил предложение, - она в опасности. Ты чувствуешь это.       Кэтрин одарила его злобным и угрожающим взглядом, вырывая руку и откидывая его к противоположной стене, тут же приближаясь. Он не сопротивлялся, и она ухмыльнулся его попыткой сдаться на ее милость: поднять руки в жесте смирения перед ее гневом.       - Ох, любимая песня! О семье, - прошипела вампирша. – Незыблемые узы семьи. Ответь мне, Элайджа, ты задумывался, как создается это блаженное единение в виде семьи? Какое чувство врастает в твою кожу, проникает в твои кости, окутывает душу? Незнакомцы становятся одним целом! Назови мне это чувство, которое в ответе за это! То самое, в которое ты не веришь!       Вампир смотрел в ее глаза, видя клокочущую ярость от несправедливости и отвержения. Он никогда не давал себе настоящую свободу в отношении своих чувств к ней, даже когда понял правду о том, к кому тянется его сердце.       Принятие далось ему подобно атаке ядовитого водяного смерча, преследовавшего лодку его противоречивого желания быть рядом с ней и никогда ее больше не видеть. На краткие несколько часов в начале двадцатого века – он потерялся в море одного единственного чувства, и проклял себя, едва очнувшись от своей одурманенной жажды – нужды в конкретном человеколиком существе.       Первородный прикрыл глаза на минуту, пока девушка давила предплечьем на его грудь, удерживая у стены. Шестьдесят секунд тянулись в его восприятии вечность, сверкали в его памяти слова, сковавшие его сознание в трусости перед известной правдой.       «Ты живешь прошлым, Элайджа. Твоя вера в то, что можно искупить и обратить потерянное время – разрушает и тебя, и меня».       - Я не хочу жить прошлым, - его внезапное признание едва не выбило из колеи Кэтрин. Она не ожидала этой странной искренности, путавшей оглашенную тематику ее вопросов. Подозрение сжимало ее сердце, и инстинкт – предчувствие опасности – призывал к побегу, но она застыла, ослабляя нажим на грудную клетку Майклсона.       «Мне. Никогда. Не нужно было. Твое. Хваленное. Искупление!»       - И мне не нужно искупление, - первородный открыл глаза, позволив ей увидеть то, что прятал на глубине бесконечного океана его благородной души. Ее рука соскользнула вниз, безвольно повиснув вдоль тела. Он ослабил ее одним взглядом, искренним и захватывающим своей бездонной свободой пред правдой.       «Принятие, Элайджа. Это всегда было оно. Принять его таким, какой он есть. И принять то, что любишь его таким, какой он есть».       Он смотрел на нее. Боясь спугнуть, первородный очень медленно потянулся к ней, обхватывая двумя ладонями ее лицо, не давая отвести голову. Большой палец правой руки пробежался по приоткрытым губам, а напряженная скованность ее мимики выдавала растерянность. Он удерживал ее на месте, но касался нежно и аккуратно, начав говорить:       - Это всегда была ты, - Элайджа не дал ей дернуть головой, чтобы прервать его едва начавшуюся исповедь. – Какое бы имя ты ни выбрала, какой бы образ ни показала предо мной от очаровательной, наивной дочери знатного болгарина до сводящей с ума коварной и безжалостной женщины, играющей жизнями влюбленных в тебя – все это – ты. Я желал быть глухим к правде, желал отречься от своего сердца, но словно та тихая колыбельная в ночи – ты мне нужна. Всегда.       Петрова подняла руки, начав вертеть головой, чтобы вырваться из гипнотизирующего перелива его монолога, пытаясь отрицать каждое услышанное слово в страхе потерять его в полдень после краткого рассвета его одержимости и жажды ею. Майклсон с пониманием отнёсся к ее реакции, но не отпустил, решая опустить подробные объяснения:       - Кэтрин Пирс, Катерина Петрова, Кэти… - он выговаривал ее многочисленные имена с придыханием в каждом звуке. – Я тоже люблю тебя.       Она дернулась, словно ее окатило ледяной водой от накатившей на скалы волны. Подняв голову, девушка уставилась на его лицо, открытое и просветлевшее. Он отвечал ей на далекое, почти забытое признание в переулке, когда вампирша не смогла удержать его слабое доверие, открыв ему на одном дыхании, обнажив это опасное чувство. Элайджа ждал.       Мягко убрав от своего лица его руки, чтобы почувствовать себя свободнее, Кэтрин хотела найти правильные слова, но звуки временно покинули ее горло, и она покусывала нижнюю губу, а потом улыбнулась уголком рта и сделала резкий выпад вперед, проникая в грудную клетку ладонью. Пальцы схватили сердце первородного, буквально собираясь забрать орган себе.       - Если я вырву его, - сиплым голосом прошептала девушка, наслаждаясь изданным им хрипом, - то увижу своё имя на нем? Если я загляну внутрь твоего сердца, смогу ли я увидеть, насколько я ценна в твоих глазах!? Пойму ли я какую на самом деле часть я занимаю в твоей жизни!? – она сморгнула слезы, чувствуя, как разваливается ее сущность от луча счастливой надежды на взаимность.       - Проклятье, - выругалась сквозь зубы Кэтрин. – Я не желаю тебе верить! Если я снова этой сделаю, понадеюсь, что ты станешь моим, выберешь меня, но ты не способен! Ты – лицемер, Элайджа, - она сильнее сдавила сердце, заставив его поморщиться. – Ты не способен воспринимать реальность, отличную от твоей собственной! И ты говоришь, что любишь меня?       Ей стоит двинуть рукой и лишить его жизни на время, но ее захлёстывала жажда высказать свою правду:       - Из-за тебя, Элайджа, я бежала и бежала, а ты преследовал и преследовал, но я ждала! – она заговаривалась в исступлении. – Я ждала – вдруг, ты покажешься, вдруг защитишь от брата вместо того, чтобы загонять меня в угол! Пока солнечные лучи не обожгли меня в тот злосчастный полдень – я ждала! – Первородный смотрел на нее разбито, уничтожая в девушке зачатки самообладания. Кэтрин едва не засмеялась над своей слабостью перед ним, вспоминая:       - Моя прародительница говорила, что мы – ее двойники – прокляты вечной единой влюбленностью в двоих людей. И я глупо надеялась, что моё сердце занято Сальваторе-братьями, но правда в том, - вампирша облизала губы. – Правда в том, что я не могу разорваться между любовью к тебе и любовью к себе! Ха, - выдохнула она, поражаясь открытию, встречаясь прямым взглядом с его смиренным и понимающим, и набрала воздуха в легкие:       - Я тоже люблю тебя. - Кэтрин Пирс заулыбалась своему признанию, и тут же дернула на себя руку, и вырвала его сердце. Первородный замер, падая ей под ноги, услышав ее ответные слова. Вампирша обняла его сердце ладонями, словно баюкая, кровь стекала по ее предплечьям, локтям, сквозь пальцы – часть ее хотела бы раздавить воплощение лживого органа, но вместо этого Кэтрин с грустью в глазах, с растерянностью в скатившихся слезах склонилась к мертвому сердцу Первородного и поцеловала.       Ее любимый лежал около ее ног, поверженный и умерщвлённый, и она боялась смотреть на него, поворачиваясь спиной, качая его сердце в ладонях, пока не положила на край кровати со скомканными простынями.       Декабрь 2013       Элайджа искал глазами по лицам людей, стараясь сохранять спокойствие перед растущим беспокойством в своей последней попытке дотянуться до той, кто стала для его брата и спасательным плотом, и проклятьем, а сейчас оставляет его наедине с вечностью. Сентиментальностью старший Майклсон не страдал, но ему не давало покоя это расставание на почве обид и разочарований. Бессмертие не подарит им свободы – это он мог обещать им – а разлука не уймет этот ураган бушующих в них чувств.       Он хорошо знал Никлауса. Его брат был способен бить по слабым, болевым точкам с точностью и ядовитостью змеи. Первородный гибрид был опасен для тех, кого считал близкими, но Элайджа не желал сдаваться.       Вампир заметил ее фигуру около кофейни, когда она выкидывала пустой стаканчик в мусорную корзину у выхода. Красный в ярких напоминаниях о рождестве стаканчик, который светловолосая девушка покрутил в руках перед тем, как расстаться навсегда. Элайджа преградил ей путь, но она не обратила вниманием на его личность, пытаясь обогнуть и пройти к свободным местам в зоне ожидания. Первородный перехватил ее плечо грубее, чем планировал, за что чуть не получил в глаз от воинственной вампирши.       - Какого черта! – выругалась девушка, хмурясь и кривя брови, узнав своего пленителя. – Что за новый виток развития событий, Элайджа? Ты решил избавиться от меня во имя семейного спокойствия, ведь я до неприличия много знаю о драгоценной первородной семейке?       Вампир поморщился, почувствовав ее непрозрачный намек о его постоянную настороженность в отношении нового интереса младшего брата.       - Жаль, что внушить мне не можешь, - посмеялась блондинка над фактом своей первородной сущности, которую создал для нее Клаус. – Зачем ты здесь?       - Кэролайн, - выговорив ее имя, Элайджа не был уверен, что сможет верно сформулировать причину своего появления перед ней, но открыто признал:       - Я прошу тебя остаться. Здесь, в Новом Орлеане, - сине-голубые глаза девушки расширялись от удивления с каждым его словом. – Не беги. Останься.       Форбс дернула из хватки руку, выпрямилась перед первородным, и усмехнулась. Внутри нее продолжал клокотать гнев, ее душа собиралась из льдистых осколков, заживая после удивительного излечения от Преломления, и она не желала допускать мысли о нахождении с ним даже в одном городе. Ей было противно и больно оглядываться на сожженные мосты, которые она выстраивала на пути к его сердцу, на эти окроплённые кровью дороги надежд, по которым она готовила была бежать, идти или ползти – к нему. Она проиграла в борьбе против него самого, так и не услышав желанные слова, и прекратила свой бег, свою пытку - прорваться к его душе.       Она не должна сожалеть. Она не должна унижаться. Она должна уйти. Она хотела уйти!       - Не будь глупцом, Элайджа, - наконец сказала девушка. – Разве не ты первым указывал мне на дверь, когда я оказалась в Новом Орлеане? Разве не ты был готов разодрать меня на клочки за мнимую угрозу твоей семье? Не отрицай, что счастлив, что избавился от меня!       Майклсон повел плечом, качнув головой, но не собирался отказываться о своих давних угроз. Форбс улыбнулась его по-доброму, и кивнула на прощание, как услышала:       - Я поверил, - проговорил вампир, заставляя вновь смотреть на него. – Я верил, - поправил свои слова первородный. – Я верил, что ты - его искупление, Кэролайн.       Элайджа смотрел ей в глаза, обезоруживая своей прямотой. Блондинка сглотнула от мрачного предчувствия дальнейшего развития монолога.       - Я верил, что ты сделаешь его прежним, таким, каким он был и каким он должен был быть.       В ее глазах поселилась студёная грусть, опаляя синеву своей бесцветной глубиной.       - Я верил в то, что он любит тебя, а ты - его.       Кэролайн хотела бы прервать его заявления, но Элайджа сам сдался в своих утверждениях:       - Но я ошибался. Вы уничтожили друг друга, не моргнув глазом, потому что не смогли простить себе слабость той зависимости, которая связала вас, навечно сделав вас пленниками друг друга.       Вампирша почувствовала себя отмеченной проклятьем, которое будет преследовать ее по пятам, рука зачесалась в желании ударить очередного Майклсона, который возомнил себя судьей в этом бесконечном и пугающем море бурлящих чувств.       - Ты не сможешь от этого убежать, ты не сможешь забыть, - продолжал первородный. – Я прошу тебя выбрать другой путь – тот, что спасет Вас обоих. Позволь ему искупить то, что он натворил. Позволь ему ступить на этот верный путь!       - Нет верного пути, Элайджа! – она воскликнула с отчаянием. – Слышишь – нет! – Кэролайн облизала губы, пугаясь обволакивающей жажды стать для кого-то спасением, но осознание – то самое, которое всегда было рядом с ее истинной сущностью – инстинктивное понимание Клауса – оно расцветало в ней с возвращением из мира преломившего ее душу.       - Но нет и неправильного. Мы просто выбираем. День за днем, год за годом. Мы выбрали то, что хотели выбрать. Мы хотели, мы желали, и мы любили... Мы были вместе…. И да, - она кивнула сама себе, - это было незабываемо. Я сомневаюсь, что когда-либо смогу полностью осознать то, что со мной… что было на самом деле между мной и им.       - Тогда почему ты уходишь? Почему ты оставляешь его позади? Ты едва попыталась постигнуть его сущность, помочь ему найти искупление в ваших чувствах друг к другу…       - Ты все еще не понимаешь, Элайджа! – покачала головой Кэролайн, не видя разумного отклика в глазах первородного. – Он не какой-то грешник, павший пред тобой на колени в желании прощения и сострадания! Он – другой, он никогда не искал… Ему никогда не нужно было это искупление!       Элайджа хотел бы прервать ее, но она подняла ладонь призывая выслушать ее.       - За грехи чувствуют вину, их признают страшными ошибками, которые надо исправить и искупить, чтобы измениться и стать лучше, но его не надо изменять! Он никогда не изменится. Ты глупо полагаешь, что ему нужен маяк для выхода к свету, но это не так! Тем более…       Кэролайн махнула на него рукой, словно подзывая и отталкивая одновременно:       - Ему не нужен судья, который оценивает его жизнь и поступки. Ему не нужна жалость, ибо она унижает. Ему не нужно хваленное тобой искупление за то преступление, что ты ему предписываешь! Он все пережил, и он выжил. Он просто ждет, когда ты его примешь таким, какой он есть. Я принимаю его, даже ненавидя, каждое принятое им решения. А ты?       Майклсон не нашел ответных слов, и Кэролайн сменила свой взволованный тон на более умиротворительный:       - Принятие, Элайджа, - повторила девушка. – Это всегда было то, что он ищет в своей семье, в своих близких. Это всегда было оно. Он оценит только его. Принять его таким, какой он есть. И принять то, что любишь его таким, какой он есть. Если ты любишь, конечно, - неловко добавила она, убирая прядь волос за ухо. – Не останавливай меня в лживой попытке спасти того, кто не нуждается в спасении.       Первородный молчал, осознав свое поражение перед хлесткими доводами юной девушки, теряясь в ее выводах, огорошенный открытиями, которые лежали на поверхности зацветающего водоёма его безраздельной преданности одному пути. Он не мог сойти с него из-за одолевающих сомнений, не мог отказаться от своего выбора в угоду легкости сказанных слов.       - Никлаус Майклсон – истинный бессмертный, - напоследок добавила Кэролайн. – Он сделал себя Великим, и он - твой младший брат. Может, тебе стоит гордиться им?       Она больше ничего не сказала, коротко попрощалась, исчезая среди людей, растворяясь в зыбучих песках времени, с разбитым сердцем и неприкрытым гневом из-за растоптанных надежд. Кэролайн Форбс еще не чувствовала внутри себя расцветающие жизни, не знала о наложенных на ее разум внушений, скрывающих истинную природу волчьего сердца, которое было подарено ей задолго до того, как она родилась.       В тот момент она верила, что уходит прочь свободной, а Элайджа с разочарованием смотрел ей вслед, мысленно прощаясь, отталкивая от себя ее слова, противоречившие его благородной клятве и сути бесконечного существования. Он старался отдалить себя от мерзкого черного болота зависти и презрения, которое жаждало его душу, застывшую в безмолвии своей преданности прошлому.       И каждый раз ступая на выбранный путь насильственной попытки спасти Клауса от падения, Элайджа будет ловить себя на берегу застывшего водоема, тянувшего его в трясину. И каждый раз в его голове будут эхом проносится слова молодой девчонки, ставшей для его брата желанным теплым светом, пока он - старший брат – оставался его ледяной тьмой.       Июнь 2014       Катерина Петрова чудом не засмеялась над собой, когда направилась на водные процедуры, оставляя первородного буквально без сердца. Самодовольная радость билась в ее груди, она сковывала ее с каждой минутой, вспоминая о пугающем ужасе, который донесся до нее по связи с дочерью.       Надия страдала, просила о помощи и ждала свою мать будучи пленницей Кровавого Валентина. Неожиданное признание Элайджи все усложнило, сдавило Пирс своей надеждой на то, что она не одна может плавать в этом проклятом мире, что ей не позволят захлебнуться среди накатывающих волн.       Ее рыцарь.       Кэтрин застыла на пороге, выходя из ванной комнаты, поймав эту отвратительную мысль. Вода стекала с ее волос, кожа сияла и пахла гелем для душа, и она уставилась на поверженного первородного, который несомненно скоро придет в себя, и ей придется вновь столкнуться с ним. Вампирша не была уверена в том, какую реакцию встретит в момент, когда Элайджа восстанет из мертвых. Переменчива его сущность в своей страсти к ней – ей приходится выдерживать и штиль, и бурю, чтобы продолжать двигаться по волнам неопределенного будущего.       Он верил в свое признание.       Она хотела бы довериться его признанию.       Солнце сияло сквозь стекло приоткрытого окна, когда Майклсон шевельнулся, кряхтя и слабо касаясь зажившей раны на груди. Слабость разливалась свинцом по его телу, окровавленная рубашка темнела в лучах светила. Первородный заметил ее фигуру, сидевшую на кровати с ногами, в необычно простом наряде – светло-желтом платье на бретелях. Волосы естественным образом стекали по плечам волнами, а цепкий взгляд казалось был привязан к нему.       Элайджа судорожно вздохнул, обращая внимание на собственное вырванное сердце, покоившееся слева от нее и которое начало медленно разлагаться. Она проследила за его взглядом, понимая, что он смотрит на орган, дубликат которого восстановился внутри его тела.       - Нашла своё имя на нем?       Вопрос рассмешил девушку. Кэтрин залилась звонким смехом, пока первородный вставал на ноги и подходил к ней ближе, шаг за шагом, вероятно, ожидая, что она ускользнет от него, но Пирс прекратила смеяться, запрокидывая голову, чтобы смотреть снизу-вверх на него. Элайджа остановился прямо напротив нее, взирая на нее с неожиданным покровительством, как Кэтрин показала скрытый в кулаке пузырек с раствором вербены. Зубами вытащив пробку, вампирша продемонстрировала жест «Твоё здоровье» и слегка поморщившись опустошила свою страховку против внушения.       Жжение лишило ее чистого голоса, и бессмертная помотала головой, принимая болезненное лекарство от первородного, способного влиять на ее разум. В этот безмолвный момент Элайджа обхватил ее лицо ладонями, склоняясь пред ней на одно колено, касаясь ее лба своим, заставляя наклониться к нему.       - Убегай, Кэтрин, - попросил он шепотом. – Прошу, беги.       Пирс сглотнула, внутри нее дернулась струна, издав пискливую ноту жалости к его унижению, но сердце вечной беглянки готово было исполнить симфонию поклонения пред фактом взаимности. Убирая его пальцы от себя, отодвигаясь на мгновение, девушка сползла с кровати и опустилась на выставленное пред ней колено.       Элайджа обхватил ее за талию, когда она положила руки на его плечи. Она разглядывала его взглядом дикого животного, встретившего охотника, полного сожаления и сострадания к ее помятому виду. Улыбаясь уголком рта, Кэтрин склонилась к его лицу, даря отчасти неловкий и неровный поцелуй, а потом резко дернулась назад, издав стон скулящей от боли лисицы. Ее щека прижалась к лбу первородного, который продолжал верно ждать знака – реакции – что-нибудь, что позволит ему сделать шаг навстречу, при этом отправить ее максимально дальше от себя.       - Кэтрин… - пробормотал вампир, а она вздрогнула от собственного имени. – Пожалуйста.       Пирс взглянула на солнечные проталины на полу, удивляясь, как ярко светит умирающий день. Ее губы разомкнулись, и она наконец-то заговорила:       - Я не могу.       Элайджа нахмурился, не желая выслушивать очередную тираду о том, что она подчиняется отцу, что неспособна избежать капкана, который окружил ее Майкл, и хотел бы напомнить ей то, как жаждет заполучить ее Кай со своей командой безумцев. Поднимаясь с колен, он вынудил ее встать рядом, собираясь выговорить ей свои доводы, но ее ладонь накрыла его рот.       - Я не могу, Элайджа, - повторила Пирс. – Я не могу сбежать, не могу спасать свою шкуру, оставляя им шанс схватить ее! Им нужна она так же, как и я. Я только нашла ее, вспомнила о ней, воссоединилась с ней! Я живу ради нее, ради нее я могу умереть, но я не дам схватить ее. С нее достаточно пленения Валентином…       Майклсон стащил со своих губ ее пальцы, крепко держа девушку за запястье.       - Поэтому ты должна бежать – спасти ее от Маркоса Валентина! Почему ты разглагольствуешь о возможной охоте на ней со стороны Августина, когда Надия в лапах Барона?       Кэтрин издала смешок, выглядевший как болезненная усмешка над собой.       - Валентин делал вид, что хотел прибрать меня к рукам, так как я – двойник, - вспомнила она. – Бессмертие не стало моим спасением от происхождения, хотя я и была бесполезна для Клауса, Маркос демонстрировал заинтересованность в моей новой, двойственной природе. Какой-то новый источник, новую игрушку. Меня заманивали в свои ряды его шувани, но Яромир, - выделила имя давнего любовника с заметной теплотой Кэтрин, сделав вид, что не заметила дернувшуюся жилку на шее Майклсона. – Он спас меня, раскрыл глаза на правду в его реальную причину – заполучить меня.       Петрова помедлила, оценивая настороженно заинтересованный взгляд Элайджи, и с трудом проговорила затаенную в глубине ее души правду:       - Валентин, - на последнем слоге голос ей отказал, она кашлянула, но глубоко вздохнула и выговорила. – Димитрий Валентин – отец Надии. Маркос – ее прямой предок. Я не верю в такие явные совпадения, поэтому... – Кэтрин пожала плечами. – Я с легкостью допускаю, что меня могли использовать как сосуд для рождения магического ребенка – моей дочери, которая оказалась романипэ.       - Романипэ, - повторил Элайджа, пытаясь осознать озвученную тайну, соизмерить со своим пониманием мира, воспоминаниями о знакомстве с Маркосом и его одержимость создания связей, вплетения магии в песенные мотивы, в сущность отношений между людьми. – Это термин мне кажется очень претенциозным и удобным для цыган, - задумчиво пробормотал он, обращаясь к факту, как она смогла подавить нить внушения, когда увела Кэтрин в виде Кэт из-под его опеки. – Ее магия, возникшая после обращения в вампира, в реальности редкость, даже среди бессмертных ведьм.       - Да, природа отвергает бессмертие, - кивнула Пирс, стараясь не думать о том, как смотрела на нее Эмили, лишаясь связи со своей настоящей сущностью. – Магия Связей напротив…       - Ты ошибаешься, - громко сказал Элайджа, прерывая ее. – Магия Связей такая же, как и любая другая магия – тянется к тем, кто выбран ею. Бессмертные ведьмы, шувани, последователи восьми цыганских ковенов, их наследие – это не изобретение Маркоса. Он просто умеет этим пользоваться.       - Он не родился Великим, - усмехнулась Кэтрин, а потом покачала головой, смиренно отходя от первородного. – Как бы ни чудовищно признавать, но Надия в большей безопасности с ним, чем со мной. Как бы страшно или одиноко, потеряно или предано она чувствует себя сейчас – она нужна ему, а значит в безопасности, - она оглянулась на Майклсона, - Как Ребекка в лапах Кая.       Элайджа прикрыл глаза, проходя вперед, и тяжело опускаясь на кровать. Пирс повернулась, молчаливо наблюдая, как старший сын Майкла устало опустил локти на колени, склоняя голову в поражении перед сложившейся ситуацией. Кэтрин помедлила, потом скользнула к нему, прижимаясь бедром к его, а подбородок устроила на его плече, и проговорила:       - Мы – отвратительны, Элайджа.       Он приподнял голову и посмотрел на нее: в ее глазах жила примитивная сила выживающей, сражалась с незнакомой ему моралью и пониманием собственной грязной сущности. Привычным жестом вампир обнял ладонью ее лицо и поцеловал ее лоб, услышав мучительный вздох:       - Как же мы отвратительны.       Привкус мертвой и ядовитой кислоты отравляли морской мир, живущий по своим законам, пока его царь выходил на берег, гулял в поисках ответов и вопросов. Скалистый и опасный путь для сердца рыцаря, приклонившего колено и принесшего клятву лживому королю, но ожидавшего проклятую смертельную мелодию, которая увенчает его личную балладу.       Солнце заливало этот мир теплом и светом, покидая небосвод, но в темноте глазах верного воина был личный мрак и омерзительная слизь принципиальных манер, сковавших его сердце. Он молился мнимому богу, склонял голову пред идолом из песка, и слушал бесконечную легенду о покорения беспросветного моря, не желая окончания истории, черпая силу из прошлых подвигов.       Пусть трусливый герой остался в веках, пусть жалкий пес скулил у ног хозяина, пусть воин проливал кровь без тени сомнения – история продолжала жить, мир - омываться водой, а солнце, по-прежнему, украшало небо.       Признание своих ошибок и грехов не смоет их на дно океанской впадины, а со своей сущностью приходиться мириться, чтобы иметь шанс на счастливый итог.       И хотя Баллада должна заканчиваться ярким подвигом или беспрецедентной победой, для бессмертного сына первородного охотника и дочери болгарской знати она была освещена полуденным солнцем после эмоциональной бури. И в его обезоруживающем, но не греющем свете вампиры находили отголоски того потерянного реального сна, когда освободились от оков недоверия, позволяя любви стать взаимной.       Мужественной и трусливой, щедрой и жадной, благородной и безумной, свободной и зависимой, преданной и верной, коварной и страстной, бесчестной и сострадательной, но их любовью.       Да, они были отвратительны, но – они любили друг друга.       А любовь действительно настоящая, когда она взаимна.