The Close One

«I'd be giving up everything I've ever known for a memory of something I once was. Power for weakness. Strength for frailty. Eternal life for a brief human existence.» Rebekah Mikaelson «Я бы отдала все, что я когда-либо знала ради воспоминания о той, какой была. Отдала бы власть в обмен на беспомощность. Силу променяла бы на слабость. Бессмертную жизнь - на мимолетное человеческое существование». Ребекка Майклсон       Июль 2014       Ведьма предана огню, но мороз пробирал до костей.       Горячий пар вырвался изо рта бессмертного, тлеющие искры крутились в его дыхании, мерцали, словно звездная пыль. Всклокоченные волосы полуобнаженного первородного вампира сложились в хаос огненного пламени. Он сидел в позе лотоса, вцепляясь пальцами в замок перед собой, явно сдерживая энергию, которую копил. Рядом с ним находилось два ведра: одно, опрокинутое набок, и второе, полное до краев водой, покрытой ледяной коркой.       На его лице проступило выражение отвращения, уголок губ дернулся, а закрытые глаза сильнее зажмурились. Он терял контроль. Искра была подобна падающей звезде, стекавшей с его пальцев. Магия встрепенулась, и огонь вспыхнул.       Его руки быстро накрыло пламя, причиняя боль его коже – старающейся залатать бессмертное тело. Морщась, первородный приоткрыл глаз, ненавидя тот факт, что привыкает к запаху горелой плоти, который напоминает ему о прошлом и подчеркивает пророческое будущее.       - Ай-яй, - наигранно прошипел вампир, стряхивая пламя, едва не прожигая уже видавшие огонь штаны. Сдвинувшись вперед, первородный вздохнул и резко опустил руки в ледяную воду, которая с шипением и паром приняла его материальную магию. Вампир искренне желал оказаться на северном полюсе, чтобы иметь возможность глубоко вздохнуть – без риска обратить окружающий мир в ад на земле.       Его мир обернулся вокруг наследия от проклятого природой, гадкого и безумного, ненасытного колдуна. Собственный брат подтолкнул его в эту пропасть, лишая возможности выбора. Как же ненавидел первородный эту наглую гибридскую морду за эту подставу!       Изначально – вампир решил примириться с тем, что произошло. Проглотить и забыть, как принимал усыпление кинжалом в течение этих бессмертных дней на земле. В конце концов, тот самоуверенный волчий сын по большому счету верил в него, и Обреченный попытался принять эту веру за собственную – надеясь шаг за шагом осознать, впитать и начать контролировать то, что ему даровано.       Не отступать! Дать волю могуществу.       И просчитался.       Соорудив крылья из чего попало, он направился к солнцу, и светило поджарило его задницу. Он не способен выдержать этот жар. И теперь падает обратно на землю – горящим в атмосфере осколком космического мусора.       Его кожа стала дымиться – гнев сверкал в магии, извергающейся из его сущности. Первородный взвыл не своим голосом, презирая эту бесконтрольную силу, живущую в нем. Огонь очагами вспыхивал вдоль его спины, словно расцветающие бутоны красовались своей сердцевиной.       У вампира задрожало нижнее веко и дернулась щека – ему надо взять себя в руки, пока магия не решила окружить его огненной завесой. Прошипев что-то себе под нос, раздражаясь на тот факт, что прибегает к той детской идее его брата. Первородный пропел успокаивающий мотив и вылил остатки воды на себя.       Устало откинувшись назад, бессмертный уставился в низкий потолок своего нового пристанища. В его голове эти четыре стены, пол и потолок напомнили келью без окон, в которой ему приходилось периодически демонстративно спать в годы прислуживания огню Инквизиции.       - Выдохся, Обреченный?       Несмотря на то, что он почувствовал приближение огненной стихии в факеле призрачного шамана, вампир предпочел оставаться на холодном полу и пялиться в потолок. Саманья с пониманием отнеслась к его молчанию, ставя на пол еще одно ведро с колотым льдом. Оглядевшись, присматриваясь к стенам, она подняла к ним ладонь и начала напевать: могильный холод вырвался из тела ведьмы, отчего даже вампир вздрогнул.       - Заупокойную решила исполнить, а? – посмеялся первородный, чувствуя, как его магия гуляет по венам, мечтая вспыхнуть. – Рано меня отпевать, пепельная дева, рано! Я еще не зажег!       - Табор страдает от твоего могущества, Кол, - с придыханием и сквозь зубы сообщила Саманья. Ее белоснежные волосы, скрученные в тугой хвост и заплетенные в несколько десятков косичек, взвились в воздух от резкого поворота в сторону лежащего вампира. – Мы более не способны сдержать тебя! Тебе придется научиться жить с этой силой. У тебя всего лишь месяц в запасе, или ты погубишь всех.       Кол закатил глаза, ненавидя каждое услышанное слово. Упреки, безвыходность и безнадежность. Он пугал их и привлекал своей магией, которая умело добивалась своего – стать только его. Попытки обуздать, передать ее крохи кому-то еще – провальные надежды.       - Сайлос был слишком силен! Он подобно безжалостному божеству скопил космический объем магии! Никогда не мог остановиться. Сама природа не смогла его остановить. Если бы не Селина…       - Да-да, - проворчал Кол. – Я слышал этот монолог, я знаю его. Сайлос был повержен только потому, что он дал себя победить. Величия в этой победе мало, но ее наступление – свершившийся факт. А я – запасная деталь в плане мироздания, баланса и природы.       Первородный качнулся, садясь обратно в позу лотоса, опираясь руками позади себя. Саманья смотрела на него с заметным раздражением и усталостью: быть ему нянькой ей претило. Особенно после разгромных новостей от Кесаря о судьбе одной романипэ.       - Обреченный нести долю того несусветного магического могущества бессмертного вурдалака. Я был выбран, и даже моё существование как вампира не сотрет эту метку наследника. Короче говоря, я в дерьме. В глубокой, вонючей куче дерьма, - Кол нахально заулыбался.       - Не ерничай, - попросил пепельный шаман. – Твоя магия теперь живая – ты неосознанно ее оживил. Сначала – когда ловил Клауса после побега, а потом – преследовал отца. Как думаешь, чья воля, сущность и повадки в твоей магии?       - Ой, дай подумать, - поднял указательный палец Кол, а потом скорчил задумчивую рожу, хмуря брови и вытягивая губы. – Моей блистательной мамаши? Нет, погоди. Вряд ли ей хватит духу жить в моей магии – она отчаянно пыталась меня от нее избавить. О, может быть – это дух Великого Кесаря вселился через связь с Табором? – младший сын Майкла изобразил подобие поклона в угоду своему новоявленного «родителя». – Нет, да? Неужели моя неповторимая личность горстью зерен рассыпалась по моей магии?       Саманья цокнула языком, отворачиваясь и решая вернуться к укреплению стен своей силой. Кол посмеялся себе под нос, вытягивая ноги, покачиваясь из стороны в сторону, изображая радость. Улыбка медленно оседала – опуская уголки губ, теряя игривость из карих глаз первородного.       - За сотни лет магия впитала сущность того, кто ее создал, приручил и владел, - неожиданно посерьезнел вампир. – Ненасытность этой силы схожа с жаждой огня к поглощению. Я получил в наследство магию, которая дополняла его. Только один ответ есть на твой вопрос.       Остановившись у последней стены, шаман опустила голову пониже, приглядываясь к наложенному ей пеплу – он был уничтожен, но в нем горели искры, способные снова вспыхнуть. Тлеющая сила – спящая сила Обреченного. Он сделал это помещение своим саркофагом, пропитал магией каждую частицу от каменных глыб стен, пола и потолка до воздуха в нем.       Кол не произнес его имя, но оно сверкало в его голове. Он желал отказаться от своей силы, но путей отступления больше нет. Побег растянулся на века и оказался провальным приключением.       - Они поют мое имя, не так ли? – Ему не нужно было смотреть на то, что делает Саманья, на причину задержки в обработке и укреплении стен. – Искры поют мое имя. Не фальшивят, заливаются голоском ангельски прекрасным в своем проклятье. Сложно не заметить, когда твоя сила оживает, наблюдает за тобой, слушает тебя словно верная псина.       Пепельный шаман сглотнула, не пытаясь предугадать или повлиять на то, как проникновенна огненная магия вокруг нее. Кол махнул головой, прикрывая глаза. Мышцы перекатились вдоль его рук, позвоночника – со звуком дуновения ветра – огонь вспышками стал проявляться над кожей вампира. Складываясь в единый рисунок пламя увенчало своего колдуна четырьмя рванными крыльями, сложенными позади.       Саманья закашляла – воздух опалял ее легкие, взывая к пустоте. Она была слаба перед огненной бурей, которую представлял собой Кол. Увиденное могло испугать любого, но в этом ярком свете для верной прислужницы Гелиоса зажигалась надежда.       Жар давил на нее, близость к его магии ослепляла шамана, но она продолжала смотреть на то, как распускаются его крылья, способные поднять в небеса беднягу Икара, способны воссиять вместо солнца на небосводе.       Глаза Саманьи слезились, кашель продолжался – ей пришлось осесть на пол – ползти до выхода, чтобы спасти себя. Кол согнулся, выбросив вперед руки – тяжесть огня давила на него. Магия разливалась искрами, способными проникнуть внутрь любого существа.       Добравшись до оставленного ведра – хранившего уже половину принесенной жидкости – она поспешно вылила на свою голову воду – на четвереньках выскальзывая в коридор. Огромная каменная глыба, служившая дверью и спасательным люком от огненного ада, едва двигалась под действием сил бессмертной ведьмы. Закрывая проход, она успела перехватить настороженный взгляд Кола – его глаза были абсолютно черными, пугающими и стискивающие ее сущность, проникая в разум.       Он опасен. И Саманья, несомненно, боялась его.       В голове Пепельного шамана угрожающие сейчас жили три фигуры, которых она бы не желала знать в своей жизни, но судьба свела ее с ними из-за Маркоса и его пути к Величию.       Первый из Пяти, Обреченный и Невидимая Смерть.       Ей не хотелось понимать эту игру с опасностью, которую вел Валентин. Она знала, что Кристиан способен сбежать от них, и лишь ждала – когда это случится. Ее даже удивило то, что Кесарь беспечно решил, что Берд окутан его сетью, посажен на цепь. Невидимая Смерть склонил свою волчью голову только из-за обстоятельств, но шаман сомневалась, что они на самом деле его приручили.       А Обреченный – он сияет ярче всех огней – и привлечет на свою сторону таких же опасных существ, как и он сам.       Выбираясь на поверхность из темноты катакомб, где было сокрыто место медитации Обреченного, Саманья щурилась от дневного света. Безоблачное небо с круглым диском светила, на которое нельзя смотреть, но которое влекло к себе с каждым теплым лучиком, согревая даже ее холодную могильную душу.       Хладный воздух шел от земли, стонала почва от тяжелой памяти, осевшей на глубине ее. Пепельная ведьма не могла нежиться под лучами жаркого дня, чувствуя окружающий мертвый холод. Ее не удивило то, что Маркос направил их сюда. Самое подходящее место для него – для обуздания великой силы, которая жила в его теле.       Эта братская могила гасила всплески, эта территория была помечена смертью: безжалостной и кровавой.       В мыслях поселилось прошлое. Саманья поежилась, чувствуя мертвых рядом, пытающихся понять это возвращение в родные места. Они презирали шамана за то, что она привела его, за то, что не способны упокоиться с миром, за то, что восхищаются великолепием Обреченного, способного испепелить их неприкаянные души. Неутомимое желание, гнев и боль – Пепельный шаман с трудом могла вдыхать воздух этого места – пустынного клочка земли на берегу давно высохшей речки.       Закрывая глаза, Саманья видела уютные шалаши и каменные домики и проклинала Кола за то, что он оставил руины и безликие могилы на этом месте. Давно стертые в веках в глазах людей, но не для пепельного шамана – не для его сил.       Выцветая во времени, мертвецкий холод жил под этим голубым небом. И Саманья им дышала, растягивала его влияние на этом месте, потому что ей пришлось выбрать.       Или потому, что она боялась стать этим могильным духом вокруг нее.       Пусть ее сковывал холод, окружающий мир пылал жаром с первыми лучами яркого светила. Она тянулась к небу за этим теплом, к этой вечной звезде.       Восходя над жалкой поверхностью планеты Земля, она обогревала и жарила нещадно.       Ее сила нужна была всем: от робкого цветочка до человека. В ее свете сверкал мир.       Природа встречала ее, восхваляла и прославляла в единой песне самой близкой звезде.       В Гимне обреченному на восход огненному Солнцу. А ведьма должна быть предана огню.