Взгляд на две тысячи ярдов

Во снах всегда одно и то же: крики и рушащиеся стены больницы. Конечно, на самом деле всё было не так плохо, взрывом разнесло всего одну из стен и часть крыши. Он видел и похуже – когда умирают на твоих руках, а снаряды прямо над головой, но, видимо, сам факт того, что пошатнулось то, на что доктор всегда опирался, бил по мозгам в разы сильнее, чем любое количество крови. До того дня Джон знал, что ему есть куда вернуться с поля боя. Что есть смысл возвращаться, что он может найти здесь койку и, пусть и скверный, но горячий ужин. Что есть такое место, где его ждут. Наверное, всё дело было в том, что больница стала для него чем-то вроде дома, того самого, который он так давно потерял. А когда уничтожают твой дом, вместе с ним ломают и часть души. Поэтому он, как обычно, просыпается в четыре часа - еще не утром, уже не ночью. Насквозь мокрый, совсем не отдохнувший, с запахом извести и крови в волосах. С оседающим на коже холодом мертвого взгляда. - Прости, Анна, - шепчет, еще не открывая глаз, еще не смея сбросить с себя дремотное состояние и липкое ощущение непослушного, тяжелого тела на руках. Встает, оглядывается вокруг. Первая волна паники прошибает его на занавесках. Синих. В его спальне нет занавесок, Джон сорвал их как-то в позорном приступе истерики. Потом он хватается за подушку. Конечно, глупо думать, что пистолет там, но такова сущность человека – он надеется. И только потом, взмокнув до холодной струйки пота между лопатками, Ватсон вспоминает. Лаки, Сэмми, покушение, братья Холмсы. Доктор Кэмпбелл говорит, что это нормально – нарушения памяти, потому что, в конце концов, у Джона было целых три сотрясения. Кэмпбелл говорит, что нужно быть снисходительнее к себе. Что теперь Джон имеет право на отдых. Он достает из кармана джинс, аккуратно сложенных на тумбочке, телефон. Вертит его в руках, словно впервые видя. Потом набирает по памяти номер. - Привет! Это Сэмми-бой, я сейчас не могу ответить, вы, это, оставьте сообщение, я вам обязательно перезвоню. Зуб даю. Джон молчит. Сбрасывает, набирает другой номер. - Это Лаки, также известный как Лакз, Том, Осёл и Сорвиголова! Вы знаете, что делать. Горечь потери оседает вязким вкусом на языке и в кончиках пальцев. - Привет, Лаки. Это Док. Я… ты мёртв уже около трёх дней. Ты же… Ты же заговорённый, Лаки, мы же поэтому тебя так и прозвали, потому что тебя за целых два года ни разу не ранило, а… - Джон задыхается на мгновение, яростно трёт глаза, продолжает сорванным, сиплым голосом, - а ты умер. Как такое может быть? Ты обещал, что я буду твоим шафером на свадьбе. Обещал. Он снова начинает «терять время» - смотреть в никуда тем самым взглядом, в котором только дым и боль. Потом, очнувшись где-то в семь утра, Джон решает, что это – приемлемое время для того, чтобы сделать вид, что ты только что встал. На середине лестницы, ведущей в гостиную, доктор окунается в окончание крайне эмоционального (с учётом Холмс-фактора, конечно же) спора. - Так почему ты так тепло к нему относишься? – холодно спросил Шерлок. – И не начинай про человеческое отношение, мы оба знаем, что это полная чушь. Когда ты вот так обхаживаешь кого-то, это значит, что тебе что-то жизненно необходимо. И ты стал таким после того, как вы вместе позавтракали. Майкрофт, вертящий в руках яблоко, усмехается. Джон почти что видит эту ласковую, натянутую на лицо кривую улыбку, не затрагивающую глаз. - Что, обидно из-за того, что мне Ватсон доверяет больше? - Он сказал что-то… что-то важное, верно? Доктор стоит на лестнице, не в силах пошевелиться. - Точно, - Шерлок, похоже, вскакивает на ноги. Раздаются шаги, три в одну сторону, три в другую. – Он сказал нечто такое, что привело тебя в некое подобие смятения, и ты решил ускорить дело, чтобы Джон мог побыстрее дать показания и выступить в суде. Значит… Он болен? Нет, слишком просто, и тогда ты бы отправил его в больницу, а не приказывал своим людям следить за ним. Не оставлял бы его со мной. Что-то я упускаю… - Как всегда, - ехидно замечает Майкрофт. - Что-то в его словах, в его… - шаги ускоряются. Джон перестает дышать. – ПТСР, тремор, больная нога, он не может больше работать, все друзья мертвы… Шерлок останавливается. - Точно. Старший Холмс аппетитно хрустит яблоком. - Он хочет покончить с собой. Поэтому ты хочешь поймать их, потому что боишься, что Джон, наш хороший друг Джон, не имеющий ничего в этом мире, бросится под пули. - Браво, Шерлок. Вижу, ты прочёл ту книгу по психологии. Джон садится на ступеньку. Смешно. Он-то думал, что Майкрофт просто… Хотя, кого он обманывает? Он знал, с самого начала знал, что что-то не так. Но сам Ватсон подозревал, конечно же, совершенно другое. Возможно, лишь возможно – тень, намек на личную заинтересованность, на то, что Джон мог бы… Он с силой стукает рукоятью трости о стену, ссаживая кожу с пальцев. В голове шуршит песок. Он всегда там. Песок, пропитанный кровью. - И наш хороший друг Джон всё слышал. Слова Шерлока льдинками забираются под кожу. - Вот поэтому у нас с тобой плохие отношения, - кривится Майкрофт. – Именно потому, что ты всё время мне мстишь, - мистер «Правительство» встает и делает несколько шагов в направлении лестницы, на которой сидит Ватсон. – Самое смешное в том, что ты даже не помнишь причины своей ненависти. Детектив смотрит на него по-детски сердито, потом срывается с места, хватает с вешалки пальто и уносится прочь. В гостиной остается позабытый им ветер. Майкрофт встает перед доктором, засовывает руки в карманы. Весь такой идеальный и прямой, со стрелочками на брюках, белоснежными манжетами и улыбкой Чеширского Кота. - По крайней мере, это не жалость, - сухо говорит Джон. – Терпеть не могу, когда меня жалеют. - Прости, Джон. Доктор кивает, сжимает рукоять трости обеими руками. - А потом вы оставите меня в покое? Майк? Холмс кивает, прикрыв глаза. - Мой брат социопат. Он думает, что все вокруг руководствуются только личной выгодой, но… - Не надо, Майк. Не ври. Джон чувствует себя чем-то очень старым. Он с трудом встает, переносит вес на здоровую ногу, морщится, чувствуя, как по затекшим мышцам проходится сотня иголок. Особенно сильно это отзывается на больном колене. - Я дам показания, потом вы оставите меня в покое. Ты оставишь меня в покое. Хорошо? Майкрофт кивает. Он думает о том, что теперь придется вырабатывать другой тип отношений с Джоном, не замешанный на лжи и личной выгоде. - Просто дайте мне умереть, - шепчет доктор, прикрыв глаза. – Я очень сильно устал, так что дайте мне… - Хочешь позавтракать? Через десять минут Майкрофт ставит перед Джоном тарелку с яичницей – простое и сытное блюдо, единственное, которое у Холмса получается более-менее сносно. - Ты ведь понимаешь, что всё может стать лучше, - мягко говорит Майк, садясь за стол и отодвигая в сторону колбу. – Что если ты примешь это опрометчивое решение сейчас, ты перечеркнешь всю свою жизнь. Зеленая взвесь в потревоженной колбе медленно опускается на дно. - Анна. Двое детей, голубые глаза, муж и три брата, - каждое слово как выстрел. Лицо Ватсона твердеет. – Когда взорвали больницу, она… Она умерла на моих руках. Она была старше меня на шесть лет. Добрая такая. Ее ангелом называли. Майкрофт молча ест. - Умирая, она сказала «Спасибо». Понимаешь, Майк? Вся эта боль, которую она видела, агония, весь этот… крик. Она поняла, что всё это закончится, в тот самый момент, когда она умрет. Джон смотрит на Холмса открытыми ранами, оказавшимися на месте глаз. - Она долго работала здесь, знаешь. В больнице одного маленького городка, жила… просто жила. Видела, конечно, всякое, но... маленький городок, там редко случалось что-то страшное. А потом в больницу привезли мальчиков. Близнецов, - доктор выдыхает ртом, отодвигает от себя тарелку. – Анна только сказала, что приходилось резать и резать, потому что пошел сепсис. И что когда их привезли, от старшего осталась только половина. В буквальном смысле этого слова. Какие-то твари… нелюди, жившие в лесу, поймали семью, ехавшую на пикник, и кормили ими своих собак… Добрая она была. Добрая. - Те, кто жил в лесу, их нашли? – тихо спрашивает Майкрофт, скользя изучающим взглядом по лицу Ватсона. - Да. Весь лес прошерстили. Официальная версия – их задрал медведь, - Джон усмехается, отпивает чаю. - Полярный. Через час Майкрофт уходит. Англия не ждет.