Не ешьте на ночь, или Десять майронских инфарктов

Король запевает песню – Не слушайте этот голос… (Песня группы Мэлдис «Женитьба короля Трандуила») …Противясь чудесной силе, Что манит Вас под автобус… (Эта же песня, переделанная чересчур саркастичными господами, трезво смотрящими на мир)

Государь Эльдарион невесть чего наелся на балу и лежал в госпитале, питаясь постными блюдами. Майрон, отходивший после инфаркта, готовил для него. Больше в госпитале делать было нечего. Эледриан порой заходила «на огонёк», пробовала майронову стряпню, один раз даже покритиковала на свой страх и риск, но Майрон принял критику на удивление спокойно. Моргот знает, о чем он тогда думал, но государь Эльдарион написал в своем дневнике (который король начал вести в госпитале): «Сомнений нет, шеф-повар сумасшедший. Мало того, что он все еще жив (он пережил 6(!) этих самых…), так еще влюбился в мою сестрицу! Ну, я решил так, потому что он терпит ее издевательства!» Дни стояли дождливые, серенькие. Скучали везде: и во дворце, и в госпитале. Не скучал один Барахир: он ходил по коридорам и клялся «своим сердечным дружком Эльдарионом, государем гондорским», что разведется с Эодвен. – Ты меня слишком много критикуешь! – жаловался он ей на судьбу. – Я, конечно, не Элронд Мудрый… – Не Пифагор Самосский, не Альберт Эйнштейн, не Владимир Даль! – заявляла Эодвен. – Это еще кто такие? – удивлялся Барахир. – Не тебе чета! – цитировала Эодвен пьесу «Смешанные чувства». – Хорошо! – гордо вскидывая голову, возражал Барахир. – Я бездарность, так? Но я ведь нежный супруг! – Нежнее некуда! – нехотя отвечала ристанийка. – Ну-ка скажи, в каких корнях писался «ять» и чем различаются «иже 8-ричное» и «10-ричное»? – А это еще что за люди? – Сам ты человек! – в сердцах говорила Эодвен. – Это буквы, дорогуша! – Э, ну, я такие буквы не знаю! Я вот без них прожил столько лет – и что же? – Надоел ты мне, Барахирушка! – печально качала головой Эодвен. – Ах, так! Может, ты променяла меня, меня, супруга твоего, на какого-нибудь Майрона? – Майрон? – переспрашивала Эодвен. – Ну, он умнее тебя, причем намного, только больно зациклился на своей математике. С ним про «яти» не поговоришь! Барахир вздыхал и продолжал нарезать круги по коридорам, пока не встречал Эледриан, которая отсылала его подписывать бумаги, где еще нужна была подпись наместника. В госпитале тоже было уныло. Эльдарион скучал и пытался поговорить с Майроном. Майрон снисходительно смотрел на него и давал кастрюльку плова. – Всегда ты… вы так! – бурчал Эльдарион, не зная, как обращаться к «шеф-повару». Эльдариона утешала одна Иорет, звала его «внучком», кормила малиновым вареньем (варенья из фейхоа в госпитале, увы, не было) и приговаривала: – Кушай, друженька, кушай, милок! А на этого Майара внимания не обращай. Я-то, внучок, знаешь сколько жила? Ох, повидай с мое, все поймешь! Не только эльфов понимать будешь, Эру самого, уж поверь старухе! Он, этот Майа твой, явно о чем-то размышляет, что-то ему, родненькому, в голову пришло, чай, темные дела, любовные. Он хучь про арихметику свою долдонит, да не арихметика у него на уме… – Какое мне дело, бабаня, до его арифметики? – зевая, мычал Эльдарион. – Скучно мне. – Женись, внучок! – На ком? Нет уж. Буду, как мой друг Барахир, терпеть чванливую женку в доме! (Эльдарион вложил в эти слова весь свой литературный дар) – Есть, милок, доля правды в твоих словах, но попомни старухин совет… – Ох! – восклицал Эльдарион. – Не учи королей, бабаня! – Ну, полно! Кушай, ваше величество! Худющий ить, сущий Кощей! А Майрон помешивал деревянной ложкой плов и думал: «Пункт первый… Пункт второй… Моргот, что за ерунда? Однозначно пора к Кирдану… Лучше возьмем сложную функцию…» *** Примерно через месяц после шестого майронского инфаркта Эльвэнилдо и Эйлиант решили съездить в пионерский лагерь в Осгилиат. Историю с оком Саурона удалось замять, и экскурсии в бывшую столицу как раз возобновились. А о Румиле и Владимирионе никто так и не прознал. Эледриан, помявшись, отпустила «детей неразумных» подышать воздухом. Во дворце стало еще скучнее. Еще через несколько дней вернулись Майрон с Эльдарионом. Время шло. Жизнь налаживалась… Но не тут-то было. В одно прекрасное утро Майрон проснулся от того, что под окнами какой-то герольд что было мочи трубил в фальшивый горн. – В чем дело? – мрачно спросил Майрон – и не расслышал собственных слов. Минас Анор стоял на ушах. – Государь! Государь! – вопил гонец, бегавший по дворцу в поисках короля Эльдариона. – Постой, милейший! – выходя из своей опочивальни, сказал Майрон и властным движением остановил гонца. – Что происходит? Где-то в конце галереи замаячил силуэт Эльдариона. Гонец, напрягая голосовые связки, провозгласил: – Гости из Валинора! – Кто? – опешил Майрон и не заметил Эледриан, которая тоже успела подойти, но с другого конца галереи. – Кто? Ты смеешься, бездельник? Уж не Артафиндэ ли Инголдо Арафинвион, известный также как Финрод Фелагунд Атандил Ном (что значит «мудрость» и с чем я никак не могу согласиться)? Скажи мне, что это так, и я решу, что конец света близко! – Вы прозорливы, ваше превосходительство! – уже тише проговорил гонец и заторопился навстречу Эльдариону. – Что? – Майрон недоверчиво смотрел гонцу вслед. – Издевается, балрогов сын! – Он не обманул тебя, моя радость! – сказала Эледриан. Майрон резко обернулся. – Что? Уж не думаешь ли ты… Не договорив, он подбежал к окну, распахнул его. Из окна открывался волшебный вид на Андуин и на шестой ярус. На пристани толпился народ. Небольшая ладья покачивалась на волнах Андуина, и острый глаз Майрона различил на парусе герб дома Финарфина. А с шестого яруса долетали несвязные крики… – Морготовы хромые ноги! – тихо выругалась почти королева. – Как сказала бы Эодвен, граф Безухов отдыхает! Майрон, госпиталь по тебе еще не успел соскучиться! Майрон очнулся на редкость быстро. – Как ты? – с какой-то нежностью в голосе спросила Эледриан. – У меня уже иммунитет! – пробормотал Майрон, но тут же вспомнил что-то. – Где он? – Кто? – с деланным недоумением спросила Эледриан. – Благородный! – отозвался Майрон, порываясь встать со стула (к счастью, стул подвернулся вовремя). – Сиди! – сказала Эледриан. – Думаю, пока тебе лучше с ним не видеться! Послать к тебе Барахира? А то нам надо встречать дорогих гостей… – Не сыпь соль на рану! – гневно сверкнув глазами (единственный способ выразить гнев, когда голос тебя не слушается), бросил Майрон и вдруг встал. – Я Майа или кто? Меня создал сам Эру Илуватар, вопреки уверениям чернокнижников! Я бессмертен, и мне нипочем инфаркты, инсульты, ревматизм, чума, рак мозга, прочих частей тела, а также чахотка, гипертрофия мышц и даже насморк! Я здоров, как сто разъяренных Феаноров! И, если на то будет морготова воля, я буду петь! – Ты с ума сошел! Сто разъяренных Феаноров не были здоровы. Психически – так уж точно. Успокойся, Майрон, иди поготовь лучше… – Я буду петь! – повторил Майрон. – Артафиндэ потребует реванша! Эледриан пожала плечами и вышла. Майрон устремился следом. Следующее потрясение он снес спокойно, даже не изменившись в лице… *** – Наконец-то! – произнес Финрод, ступив с палубы на землю. Он, конечно, любил море. Он, конечно, плавал в бытность свою государем Нарготронда, гостя у Кирдана Корабела. Но прошло четыре дня скитания по волнам, и у Артафиндэ обнаружилась страшнейшая морская болезнь. Амариэ уже измучилась, и благословляла тот день, когда корабль вошел в устье Андуина – Инголдо! – упрашивала она лежавшего в каюте Финрода. – Ну, покушай. Хоть салатика, хоть огурчиков с нашей валинорской дачи! А хочешь шоколадку? – Амариэ! – умоляюще смотрел на нее Финрод. – Не говори о еде! И без нее мне несладко! – Ты позеленел за эти дни! – констатировала Амариэ. – Нет, ты лучше смотрелся после сауроновской кормежки! Теперь я видеть тебя не могу! Не супруг, а истаявшая свечка! Скелет! – Правда? – приподнимался на локте Финрод. – Скелет, говоришь? – он уныло разглядывал свои руки, а потом вдруг начинал посмеиваться. – Видел бы меня Саурон… – А ты коварен, оказывается! – примиряюще весело произносила Амариэ и уходила: ей самой было не по себе от изматывающего плавания. К тому же капитаном ладьи был служивший Финарфину безмозглый Телери. Он четырежды сбивался с курса, и путешествие затянулось. На семьдесят первый день путешествия (этим дням все потеряли счет, кроме служанки Амариэ, милой девушки из Ваньяр, делавшей зарубки на мачте) вдали показались башни убогого на вид города. – Инголдо! – крикнула Амариэ с палубы. – Гляди-ка! Финрод, пошатываясь, вышел к ней. – Ты бы причесался, что ли? На тебя смотреть невозможно! Семейный отпуск с тобой – одно мучение! А это еще что за наряд? Разве так подобает одеваться королям? Финрод слушал все это спокойно, с непередаваемым безразличием, потом произнес: – В этой деревне, Амариэ, мы остановимся! Я больше не могу! «Этой деревней» был город Минас Анор. На рассвете семьдесят второго дня ладья причалила у его стен. Финрод, приуныв, сидел на сундуке, Амариэ бегала вокруг и отдавала какие-то распоряжения. На пристани уже, как подобает, собралась толпа. – Вставай, Инголдо. Встречали с почестями. Хотя государь Эльдарион не вышел навстречу гостям, народ в городе переполошился – такие высокие гости из Валинора за вековую историю Гондора в Минас Анор не приезжали. Финрод в сопровождении Амариэ и парочки слуг сошел на берег и сразу повеселел, даже отведал несколько крошечек хлеба-соли, который вынесли валинорцам навстречу. Процессия отправилась прямиком во дворец. Навстречу вышел государь Эльдарион, прочел приветственную речь… Вернее, не дочитал: Финрод оборвал ее на середине, сказав, что очень рад видеть Эльдариона. Потом гостей поприветствовали почти королева, наместник и его жена, государь Трандуил и Элерриан, что-то загостившиеся в Минас Аноре после отплытия леди Лаиринн. На пороге дворца, скрестив на груди руки, презрительно глядя на гостей, как Жак де Моле на Филиппа Четвертого, государя Франции, стоял Тар-Майрон. Процессия остановилась, наступило гробовое молчание – неизвестно, кстати, почему. Только шедший в хвосте маршал Ян произнес: – Что это, хочу спросить, за пугало огородное? Благо, Майрон его не расслышал. Он сквозь зубы цедил: – Выходи, Фелагунд, выходи, подлый трус! – Ба! – не удержался Финрод. – Мой старый друг, мой друг бесценный! – Гортхаур изменился со времени своего пребывания на Тол Сирионе, но не узнать его было нельзя. Финрод, вдруг осмелев и забыв про недавно мучившую его морскую болезнь, выступил вперед. – Айя, Сирано! – не сводя глаз с майронского носа, молвил он. Майрон взглянул на Финрода – и сразу упал духом. Стиснув зубы, разглядывал он творение рук своих, испорченное диетами, спортзалом, ворчанием Амариэ и добитое морской болезнью. Майрон ничего не сказал вслух, даже не побледнел – видать, и вправду выработался иммунитет – только тихо, так, что услышал один Финрод, обронил: – Теперь ты влезешь в корсет жены любого императора всероссийского! Признаюсь, полнота была тебе больше к лицу. Финрод посмотрел на него вызывающе. Сомнений быть не могло. Оба противника одновременно вымолвили: – Петь! По толпе прокатился недоуменный ропот. Нашлась одна лишь ристанийка Эодвен. Дружески похлопав по плечу мужа и сказав ему «Не беспокойся!», она (кстати, в юности поклонница Фелагунда) объявила: – Сейчас – невероятное зрелище! Кому не жаль своих ушей – добро пожаловать во дворец! *** Началась распевка. Финрод фальцетом выводил гамму, Майрон баском – «ми-мэ-ма-мо-му». Тронный зал, где проходило это действо, скоро покинули все, кроме Амариэ, Эледриан, Эльдариона, Эодвен, Барахира, маршала Яна и самих поющих. Амариэ пристроилась в уголке и стала вязать носок, а Эльдарион с Барахиром оставались в зале по долгу службы, потому восседали – каждый на своём троне. Маршал Ян присутствовал там от нечего делать. Майрон пел только «ми-мэ-ма-мо-му», а Финрод голосил на все лады, выделывал какие-то дыхательные упражнения, взывал к своей диафрагме, наконец схватился за затылок… – Это прием для контртенора! – сказал Майрон. – С каких пор ты оным стал? Финрод промолчал. Вернее, пропел в ответ неопределенный звук. Все присутствующие в зале очень захотели закрыть уши. Одна Амариэ непринужденно вязала носок… Наконец леди Эледриан сказала: – Довольно вокальных упражнений! Приступим к делу! Финрод заметил, что он еще не распелся, но, ко всеобщему удивлению, Майрон поддержал почти королеву. Бросили жребий. Петь первым выпало Финроду. Он подумал-подумал и затянул что-то про Белерианд. – Скукотища! – фыркнул Майрон. – Дорогие слушатели! Лично от меня: погружаемся в историю Франции! Песня об ордене тамплиеров… Тамплиеры заинтересовали одного маршала Яна… Финрод вымолвил: – Нолдор похлеще воевали! – и запел про Ледовый Поход. Майрон парировал песней об Александре Невском и Ледовом побоище – вероятно, собственного сочинения. Финрод разгорячился. – Нет! Истории не будет! Лучше споем что-нибудь нежное… «Белой акации гроздья души-и-и…» Кхе-кхе! К Морготу! «Вьется ласточка сизокрылая…» Под эти завывания Майрон бубнил: – «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов!» – У тебя не торжественно! – кричал Финрод. – И вообще: я не люблю Советскую власть! В унисон спели «Смело мы в бой пойдем за власть Советов» и «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую». Эодвен кричала: – Ничья! – Нет! – оборвал ее Майрон. – Я либо умру, либо выиграю! Амариэ настороженно подняла голову от носка… – Итак! Рок! – провозгласил Майрон. – Народные песни! – возразил Финрод. И тут же начал: Пролягала шлях-дороженька, Пролягала да широкая… – Не звучит! – заметил Майрон. – Эту песню надо петь хором, а кроме тебя, ее никто не знает. Внимание! Группа «Король и Шут»! – Боже мой! – простонал Финрод. Прошло минут 15. Сидящие в зале слышали нечто подобное: Ой, при лужке, при лужке… На страницах произведения… При знакомом табуне… Проигравших ждет поражение! Или Мир менялся на глазах… Ой, да протяка-а-а-а-ал… Зов стихий в людских сердцах… Да Терек-ба-а-атюшка… Но, когда Финрод запел «розовые сопли» вроде Волосы стали седые, Теперь уж не нужен никто… Майрон набрал побольше воздуха в легкие и начал: – Констанция! Конста-анция-а! Финрод опешил и оборвал свои «страдания» на середине припева, но скоро нашелся и спел «Пора-порадуемся», добавив, что «Мушкетеров» никогда особо не любил. Кончилось дело гимнами. Гимн Нолдор, гимн Мордора, гимн Гордора, затем – гимн Советского Союза, Российской Империи, Федеративной Республики Германии и даже Всевеликого Войска Донского (откуда Майрон знал его, известно одному Эру)… Финрод же сказал, что никакое это не Войско Донское, а Ростовская область… Майрон, дабы избежать скандала, запел: – По синему морю к зеленой земле… Так бы им петь и петь до бесконечности. Финрод уже начал хрипеть, Майрон – сипеть, и тут-то все дело испортил маршал Ян. – Фи! – молвил он, обращаясь к Майрону. – Вы думаете, у Вас баритон? Ошибаетесь, сударь, балЬрог меня дери! У Вас – тенор! От неожиданности Майрон замолк. Он-то считал, что у него бас… Финрод тоже молчал. Он переваривал злосчастный гимн, по какой-то невероятной случайности совпавший с гимном Ростовской области, и не понимал, что это значит. Но гордость уже мелькала в глазах государя Фелагунда: ему, казалось, что он победил. Осадил Артафиндэ всё тот же маршал Ян: – Историю надо знать, ваше величество! Тогда почти королева подняла голову и молвила: – А вам, маршал, гвардией командовать надо! – маршал сразу поубавил прыть и даже вышел из зала. В это время Эльдарион и Барахир дружно зевали и глотали, желая разложить уши. А Эодвен во второй раз сказала: – Ничья! Я считаю, что в песенном искусстве оба соперника далеки от идеала! Шаляпин пел лучше! Финрод пожал плечами: он не огорчился особо, ничья – не проигрыш. Амариэ встала, преподнесла супругу только что законченные носки, нравоучительно заметила, что «мерзнуть нельзя, твой организм еще слаб». Супруги ушли. А Майрон… Видимо, все потрясения дня сказались на его здоровье. – Восьмой инфаркт! – в страхе прошептала Эодвен. – Ни одному человеку не под силу пережить такое… – Он не человек! – с оттенком гордости сказала Эледриан и крикнула: – Эй! Часовой! Разрешаю тебе от имени маршала покинуть пост, все равно толку от тебя, как от дырявого решета! Приведи-ка Иорет…