Всегда один ты, Покинутый ребенок, Родной сын неба.
Осторожно подняв руку (жест мой, без сомнения, был замечен), я коснулась кончиками пальцев длинных волос мастера, сперва осторожно, проверяя реакцию, потом все ощутимее, поглаживая, успокаивая. Хватка на горле ослабла, но от объятий железный Шредер уклонился, не позволив жалеть себя, как упавшего с дерева и ударившегося ребенка, укрылся в ванной. Что бы ни происходило в душе мастера клана Фут, только он сам судил себя и поддерживал. Ороку Саки, все в клане и околоклановых кругах это знали, сделал себя сам и продолжал в одиночку справляться с невзгодами и бурями своей жизни. Хорошо это или плохо? Именно сейчас хотелось сказать, что плохо, но раз господин Ороку презирал слабость, то и не поддавался ей, несмотря на то, что иногда, возможно, и желал иного. Дружеского участия ли, поддержки ли. Но он никогда бы не стал настоящим мастером и командиром, если бы хоть раз допустил слабину. Вот и сейчас он удалился гордым и сильным, оставив меня в полнейшем хаосе моих мыслей. Икута – предатель, обыкновенный предатель мастера, клана и наших идеалов. Ему не по нраву политика господина Ороку? Тогда вполне ожидаемо, что за мнение, а если быть точнее, попытку изменить дела насильственным путем, Нобуюки-сан заслужил свое наказание. Даже, пожалуй, мастер еще мягко обошелся с предателем, позволил ему сказать последнее слово. Но – и именно эта мысль по-настоящему не давала мне покоя – зачем? Зачем господин Ороку позволил неугодному вновь явиться к себе, разрешил оправдаться или сообщить что-то ценное? Конечно, он не надеялся на раскаяние, оправдания или еще какую-то чушь, после которой повторное предательство неизбежно. Я сделала шаг вперед, нагибаясь за скинутыми мастером грязно-коричневыми штанами, и пошатнулась. Мгновенно закружившаяся голова и тьма перед глазами, залившая комнату, напугали меня внезапным недомоганием. Дышать было тяжело лишь миг, потом сердце застучало ровно, а легкие вновь наполнились кислородом, но тьма вокруг не рассеивалась. Только она окружала меня, не подбираясь близко, не окутывая с головой – мои руки, они отлично видны, а значит, не проблемы со здоровьем причина того, что я видела сейчас. Бледные пальцы, родинка чуть выше запястья, но впереди только тьма. И тишина, поглотившая все звуки. Не слышно ни льющейся в ванной воды, ни шума машин за окном, который был несколько заметен ранее. Как будто мир умер, растворившись в великом Ничто, но я осталась существовать. - Эй! – где-то очень далеко отрывисто прогремел голос мастера, и из темноты вдруг показался край белого дивана, затем спинка, после и все очертания, тьма отступила. - Твой мастер устал, и ты этому виной, - строго заметил, появляясь в комнате, господин Ороку, чье черное юката, подхваченное слабым узлом пояса, слегка распахнуто, - тебе следует искупить свою провинность, - мрачно добавил он, буравя меня взглядом и недоумевая, почему я все еще стояла к нему боком и пялилась на диван. Подойдя ко мне, мастер и сам некоторое время порассматривал предмет мебели, а после поинтересовался: - Что ты в нем нашла? В спальне, к твоему сведению, есть просторная кровать, и твой выбор мне совершенно неясен. Я медленно развернулась к господину Ороку и опустилась на одно колено: - Мастер, я уже дважды стала свидетельницей странного явления. Слушать ему, утомленному, не хотелось, конечно, лучше скорее оказаться под одеялом, а не терпеть ненужные рассказы никчемной куноити, но благосклонный наклон головы позволил мне говорить дальше: - Здесь и в доках меня вдруг окружила тьма. Я вспоминаю, как находилась рядом с Икутой, и только мой фонарик помогал нам видеть себя. Тогда это еще можно списать на обычную темноту, но сейчас все иначе. Вы же видите, в комнате горит свет, но он вдруг пропал, и все пропало, остались только тьма и тишина, но при этом я продолжала видеть себя, свои руки, ноги, тело, словно бы очутилась на островке света… - Глупости это, - материалист Шредер, который пожелал в данный момент быть именно таковым, вырвал штаны у меня из рук и отбросил в сторону, а сам, на ходу указав мне на дверь в ванную, направился в спальню. Запотевшее зеркало с трудом отразило мое лицо, лихорадочный блеск глаз. Может, правда ничего такого не было? Мне стало плохо, надышалась чем-то в доках, и вот результат? В любом случае, стоя под бьющими по плечам струями душа и с ужасом ожидая нового прихода тьмы, я твердо решила посетить врача. Проблемы с сердцем казались мне ерундой по сравнению с проявлением некой аномалии. Пожалуй, следовало сделать это немедленно. На территории Японии, в том числе и недалеко от Токио, есть хорошая клиника, персонал которой не поднимает шум, если видит людей с татуировками. Там, конечно, случается разное: иногда нетерпеливые пациенты, не желая смирно ожидать своей очереди, расправляются со всеми теми, кто успел записаться к врачу раньше. Впрочем, мне, вооруженной куноити, бояться такого исхода точно не к лицу, да и справиться со мной им будет трудно. Осознавая, что мое поведение точно не будет одобрено мастером, но чувствуя непреодолимую потребность переговорить с Икутой, я на цыпочках покинула номер господина Ороку и направилась к солдатам отряда капитана. Все с тем же вопросом. Нобуюки-сан у себя, после перевязки он расположился у окна, потягивая чай, и наверняка совсем не ожидал гостей. Мне сдержанно поклонился и предложил разделить с ним благородный напиток, вполне резонно предполагая, что у меня накопились вопросы, ответами на которые обладал он. Но первоначально, когда в моих руках оказалась доверху наполненная травяным чаем чашка, Икута выразил благодарность за собственное спасение, заметив, что если бы не я, мастер не обратил бы не него внимание. На вопрос о предательстве и его цели загадочно усмехнулся и закусил нижнюю губу. - Психопат? Нет-нет, как можно так думать о мастере? Ороку Саки сделал себя сам, сделал из себя легенду, запретив доступ к любой информации, которая могла бы иметь на него влияние или пролить свет на его жизнь. Шредер, как он назвал себя в Америке, жестокий, холодный и властный, а еще до ужаса рациональный человек. Никаких психических расстройств. - Капитан отхлебнул чай. - Я знаю, что вы хотите сказать, прочли записку? Он поделился? Да, я написал это, прекрасно зная, что мое послание будет перехвачено и не смутит умы простых солдат, чего бы мне точно не хотелось. Записка подготовлена именно для того, кто в итоге завладел ей. Надо же было написать что-то, что заденет его самолюбие и заставит действовать. - Но зачем? – неужели Икута безумен, раз задумал такое мероприятие, не имея никакой высшей цели? - Чтобы отвлечь. Я – верный воин мастера, который присягал ему и не нарушал клятву. Но, не знаю, чем так, кроме, разумеется, неограниченной власти, привлекли его оставшиеся от Тэнгу реликвии, только, если желание Шредера исполнится, он погубит всех нас и себя в первую очередь. Смысл нашего существования в том, чтобы оберегать жизнь мастера и существование клана. И я должен защитить в первую очередь мастера. По моей задумке: Шредер отвлечется на меня, а после займется чистками в рядах ниндзя. Возможно, забросит японские дела и вообще вернется в Америку, вы, Хакайна-сан, в курсе, что мастер не любит оставлять важное без собственного контроля и присмотра. Вполне вероятно, что и там господин Ороку найдет, чем себя занять, не прибегая к помощи разнообразных демонов, побежденных несколько тысяч лет назад. - Простите, - благородный порыв капитана поражал своей жертвенностью и безысходностью. - Да, - не дав мне договорить, заметил он, - победа могла и не сопутствовать моей задумке, что ж, такова судьба. Во всяком случае, пока мастер задумался. Он сохранил мне жизнь, хотя истинные причины мне и неизвестны: хочет ли он, чтобы я сдал как можно больше участников заговора, или просто решил поговорить со мной, не мне судить. Чашка остыла, да и сам чай уже не был даже теплым. Нобуюки-сан удобно устроил травмированную руку на подлокотнике кресла и смотрел на вечные созвездия, хорошо видные в ясную погоду, которая стояла сейчас. Его глаза, по сравнению с мастером, светлые, но карие, как у всех японцев, светились спокойным осознанием собственной цели, своей миссии, выбранной им самим, а, кто знает, может, и подсказанной богами. Названный предателем пытался уберечь своего господина. И мне почему-то хотелось верить, незнакомый мне человек, возбуждавший смешанные чувства, заставлял поверить ему, шел на смерть, чтобы обеспечить жизнь нам и попытаться хоть как-то отсрочить вызванное мастером неизбежное. Повернувшись ко мне, капитан печально улыбнулся, но ободряюще заметил: - Не будем о грустном. Наши жизни в руках главы клана, и только ему и богам выбирать нашу судьбу. А если им угодно, мы снова увидим рассвет; нет – достойно встретим закат. Надо только постараться не думать обо всем этом, а принять свою судьбу, какой бы она ни была. Не мы первые и не мы последние оказываемся в тупике и пытаемся повернуть в другое русло то, что нам неподвластно. Завтра после завтрака я планирую немного прогуляться в соседнем парке, и буду рад встретить вас там, Хакайна-сан. Пока же желаю вам спокойной ночи с тихими уютными снами, раз кошмаров нам хватает и наяву. *** Ночной Токио манил меня, но, памятуя о том, что ушла из покоев мастера без спросу, не предупредив, я направилась в его номер. Выставленная в прихожей охрана не задержала меня, а потому я прошла в гостиную и, ввиду того, что иных распоряжений не было, хотела прилечь на диван, ожидая если не бессонной ночи, то возвращения неприятной галлюцинации. Чем бы ни оказалась та самая тьма, наверное, пока для собственного успокоения стоило посчитать ее видением. Или же это действительно сердце?.. - Спит, - чей-то шепот тронул чуткий слух, но я, вроде бы только прикрывшая глаза, не спешила выдавать свое пробуждение. Кто-то тронул меня за бедро, и я, не прощая фривольного обращения, взвилась с сидения дивана, раскидывая в стороны подушки, и замерла, почти вогнав выхваченный айкути под ребра наглеца. - Доброе утро, - хмыкнул господин Ороку, устроившийся напротив меня на журнальном столике, он перевел взгляд на острие айкути, уткнувшееся в его домашнюю уваги, и я, сгорая от стыда, спрятала нож. - Доброе утро, - отозвалась испуганно, пытаясь предугадать, насколько он зол на меня. - Собирайся, если получится, поспишь в дороге, - сделав неопределенный жест рукой, Саки-сан поднялся и покинул гостиную, где у стены уже стоял закрытый чемодан. Кляня себя, что опять все пропустила, я, толком не успев ни умыться, ни поесть, выскочила из отеля, когда мастер уже отдал последние распоряжения, видимо, остававшимся в Токио солдатам. Одетые в штатское, несколько мужчин у стоявших у отеля машин не привлекали к себе внимания и могли спокойно, пусть иногда и иносказательно пообщаться о делах кланах. И я была уверена, что под упомянутым мастером словом «синкансэн» имелось в виду что-то другое, не связанное с железной дорогой. Только все обстояло иначе, и господин Ороку вдруг объявил, что пожелал, пользуясь случаем (пребыванием в Японии), отправиться в паломничество. Пожалуй, один из расположенных под Киото старых монастырей вполне подойдет для его цели. Каким-то чудесным образом выкупив полвагона синкансэна под наличный состав солдат, которых он брал с собой, господин Ороку предполагал провести в затворничестве неделю или больше, - следовало очиститься от осквернения. Произнесенное мастером мне было понятно, но также известно, что подобные ритуалы прекратили свое существование уже очень давно, и странно, что господин решил вернуть их в свою жизнь. Да и Саки-сан, как известно, не относился к глубоко верующим людям, мог, разумеется, заехать в монастырь, поставить пару сандаловых палочек и кратко помолиться, но чтобы уединяться в обители – мне удивительно слышать. Единственно, что мне казалось более логичным, у него появился план, как раздобыть покровительство остальных повелителей стихий, и именно для этого мы срочно снимались с мест. Возможно, очередной монах, без сомнения, большой «друг» мастера надумал нам помочь, и господин Ороку спешил на встречу с ним. Конечно, правда состояла именно в необходимости пообщаться с нужным человеком, а внезапное благочестивое желание выбрано лишь для отвода глаз. Да, мастер, на этот раз вам дополнительно не требуется мне ничего объяснять, я во всем разобралась сама.На рассвете в путь. Как хочется вновь пройтись Мне по Токио.
Мне и так было о чем поразмышлять в дороге.