Причудливые игры богов. Жертвы паутины

От Автора: бесконечно удивлена тем, что зуд музы и наличие свободного времени совпали! В процессе написания выявила несколько несостыковок с ранними главами, но выбор сделала в пользу указанных здесь нюансов. Так что "написанному верить". Конечно, запланирована итоговая редактура :))))       Воин сидела на гребне шершавого пыльного холма. Облачение воительницы Кинмоку, которое она вернула себе буквально в тот же миг, как покинула покои Селены, запылилось. Впереди по кратеру, к которому выходил холм, виднелись свежие выбоины — чтобы прояснить мозг и выгнать из себя ярость и горечь она достаточно ярко применила Звёздный бластер.       Воин оглянулась за спину на разрушенную стену, оберегавшую когда-то Лунный дворец… Именно на этом месте «он» ждал Серенити, когда они хотели сбежать… Надежда была на мягкость и сострадание Юпитер. А оказалось, что Уранус и Нептун сменили направление своего «затменного патруля». Сейчас Воин понимала, что это был слабый план — как можно было не учесть, что столь многоопытные воины, как Уранус и Нептун регулярно меняют схемы маршрута, чтобы у врагов не было представления, что лунян можно легко взять на Затмении? Почему они не заручились поддержкой сочувствующих их роману, которые наверняка были? Тихоня Меркурий читала в ту пору много любовных романов… Юпитер знала, что такое разбитое сердце. Это вот Марс уговорить не получилось бы. И Венеру — она была упертой сторонницей приказов Селены, несмотря на любовь и сочувствие к Серенити. Воин даже помнила, что она сказала в тот день, когда Селена отказала Кинмоку и Гладиусу лично в руке Серенити.        — Ничего не поделаешь. Такова ваша доля. Долг превыше чувств.        На тот момент Гладиус вступил в спор, но сейчас Воин понимала, что и сама Венера, несмотря на демонстрацию ветреного и легкомысленного характера, стремилась следовать за долгом в первую очередь, нежели за чувствами. Чтобы не говорили о воительнице любви, это она настойчиво уговаривала Серенити отказаться от тайных свиданий, правда, упрямство той от таких речей только росло. Как нелеп был этот роман теперь… Воин вспомнила, как чувствовала себя, будучи Сейей… Там на Земле, влюбившись в яркое и теплое сияние Усаги, он старался вызвать её улыбку, а получил в итоге ошарашенный перепуганный взгляд на крыше под дождем — как можно кого-то предложить на место Мамору?! Ещё можно было бы подумать, что она ошарашена его признанием, чувствует противоречие, но этого ведь не было. Усаги смотрела на него, как на приятеля, соратника, человека, пережившего нечто ужасное, которому она так хотела помочь. Там, где все вокруг, даже некоторые воительницы, видели «росточек любви», сейчас отчетливо пролезало сострадание и любовь общечеловеческая, как, возможно, демиург любит творения своего мира, но не как женщина любит мужчину, желая провести с ним всю свою жизнь. Поэтому она даже не поняла на крыше, о чем он говорил перед прощанием… Поэтому не вспоминала и не звала обратно. И Сейя смирился. Принял все, как есть. Стал Астреей и поспешил восстанавливать свой мир, храня добрую память об Усаги… Пока не нашелся медальон. Вот проклятие. Вот горечь и боль.         Гладиус пробудился и заполонил душу. Серенити из медальона желала быть с ним. Она была прекрасным миражом, исполнявшим его желания. После этого он стал бредить, желая получить то, что осталось в прошлом… И теперь Серенити говорит ему, что не любит… Что полюбила Эндимиона. И что она в этом раскаивается. Это как заноза в пальце, когда хвостик такой маленький, что не подцепить. Почему «его» так злит раскаяние принцессы? Даже больше, чем тот факт, что она не любит его… Нет, оно и понятно. Серенити сказала, что предала его и сожалеет об этом… Однако «Гладиус-Сейя» не мог простить ей чего-то иного помимо нелюбви. Сломанной жизни? Астрея отвесила себе мысленную пощечину, похожую на тот удар, который Сейя влепил Тайки, когда тот предавался отчаянию во время поисков принцессы. Сломанная жизнь? Разве это про «него»? В конце концов, всегда можно отринуть чувства и остаться служить долг своей планете и принцессе Какю. Ведь можно откатиться назад и принять светлое нежное отношение к Усаги-Серенити, которое он сохранил в себе, когда покинул Землю в первый раз. Можно стать её другом… Только вот не хотелось от слова совсем. То, что чувствовал Гладиус, оборачивалось рокочущей ненавистью, презрением, обидой… Если бы она написала ещё тогда правду. Если бы призналась в том, что её сердце чует иное… Если бы сказала, что не хочет больше быть с ним…        Но нет. Серенити тянула до последнего. И смогла выдавить правду из себя только после того, как мир, который они оба знали, разбился вдребезги.         Слабость. Преступная слабость. Вот, что эти мысли. Первым делом следует признать, что Гладиус хотел получить Серенити для себя любой ценой… Ему было не так важно, что она бросит Землю, Эндимиона, свою семью, которой обзавелась, переродившись Усаги, своих подруг. Он думал, что ничего страшного нет в том, чтобы переместить её на Кинмоку. Делал вид, что, дескать, понимает расстояние и сложности, но по факту это было не так. Говорил хвастливо самому себе, что его любовь восполнит все. А, увидев её разбитой на постели, превратившуюся в тень самой себя, кровоточившую болью и горем, он раскаялся в своих самонадеянных мыслях. Но все равно — темная трусливая мысль проскользнула в его сознании. Мысль, что теперь Серенити принадлежит ему, целиком и без остатка. Ему баюкать и залечивать её раны… ему дарить ей радость и тепло. И даже воительницы, которые были там же, на Кинмоку, не казались ему тому препятствием… По крайней мере, непреодолимым. Когда он стал чудовищем? В какой момент? Когда осознал, что «слабый» Эндимион «незаконно» находится рядом с Лунной принцессой?       Астрея всматривалась в себя, стараясь вычленить, выдернуть и отбросить прочь плохо воспитанного ребенка, который узнал, что по справедливости вот это вот «чудо» принадлежит ему, о чем и поспешил заявить, как можно громче.       «Я люблю тебя, Гелика».       А любит ли? Он сказал, что хочет быть с ней вместе. Почему, кстати, «он»? Воин положила руку на грудь, чувствуя, как нарастает темп сердцебиения. Он… он… он… Гладиус кривлялся и смеялся, вертясь перед глазами как марионетка. Петли перед внутренним взором Астреи были наброшены на холеные руки, нависающие сверху. Одна в багряном рукаве — Какю, вторая в вишневом — королева Рико, видимо. Сейя в пижонистом красном пиджаке строго смотрел через плечо. Эта версия «себя» была Астрее ближе, чем высокопарный Гладиус в смокинге, ставший заложником чужой воли и собственных необузданных чувств. Если смотреть в корень дела, то имеет ли вся эта история смысл? Как пусковой крючок для драмы, да. Но для неё лично, что сделала эта история с ней? Причинила боль? Разрушила?         «Моя звёздная свобода…».        Произнося слова горького признания-покаяния, Серенити смотрела на него, как будто между ними была толща непробиваемого стекла, разводящего их в разные миры. Они смогут по одиночке. Констатация факта. Пулевая рана под сердце. Их любовь, любовь-вдохновение, любовь-восторженность, любовь-игра, любовь-пламя, не смогла пережить пару эпох и обновить цикл.       Сейя не верил, что безответная любовь вообще может быть на свете. Пока не встретил Усаги. Гладиус считал, что любовь — единственное ради чего стоит жить. Астрея… Некстати вспомнилось, как Амарант дрожащими пальцами завязывал травяной браслет на её запястье. Нескладный, робкий, он всегда вызывал улыбку, а потом цеплялся за неё, как за веревку над пропастью и карабкался вверх. Его любовь была теплой и самоотверженной. Пусть и приторно-жалкой сейчас, когда Астрея оглядывалась назад. Она не хотела так сильно его ранить… Но он оказался столь упрямым. Как и «она-он», в конце концов. В упрямстве Амаранта, отрицающего возможность того, что Астреи нет, а есть какой-то там Гладиус, влюбленный в Серенити, отчетливо проступали черты лица Воина, с пылом утверждающего, что Серенити не может по-настоящему любить Эндимиона. А что значит любить по-настоящему? Тосковать от того, что не видишь любимого? Желать воссоединиться с ним? Наслаждаться его сиянием? Желать прикоснуться к каждой клеточке тела? Желать быть только с ним и ни с кем более? Все это по отдельности и вместе? Что-то ещё? Гораздо большее, что было у Эндимиона, и не было у него?       Время… Любовь — это время. Время сращивания, взаимопроникновения, обучения, наставления. Это то, что было у Мамору. То, что было у Эндимиона, лишенного пустоцветов страсти, но одаренного возможностью говорить с Серенити день за днем, обучать её, воодушевлять, защищать… Астрея чувствовала, как в Гладиусе бушует боль, сожаление, зависть и злость на мироздание… За то, что у него был шанс, но не было времени. Она попыталась представить себе то, чего ещё не решалась сделать в этом времени с пробуждения Серенити. Что было бы, если бы они все-таки сбежали.         Первое. Они стали бы изгнанниками. Причем на обеих планетах, скорее всего. Королева Рико не стала бы оказывать им покровительство, поняв, что прекрасная жемчужина тускнеет, покинув родные края. Возможно, что бессильную Серенити взяли бы в заложники и стали бы требовать от Селены всяких союзных преференций. Возможно, разразилась бы галактическая война. Астрея была уверена в том, что королева Луны сильно любила свою дочь. Может быть, эта сильная привязанность тоже оказывала своё влияние на то, что она была против отдавать дочь куда-то далеко… Допустим, идеальная модель — никаких войн, они изгнанники и могут жить, как заблагорассудится.         Второе, сколько они бы протянули наедине друг с другом, лишившись всего того, что им было дорого? Друзей, семьи, родины… Им было по шестнадцать тогда. Эмоции сильны, но смогли бы они отдать «всё», что определяло во многом их самих?         Третье, что более всего привлекает Гладиуса в Гелике? Нельзя отрицать начало. Импульс, с которого все началось. Шалая искра демиурга в глазах Лунной принцессы. Астрея спешила быть беспощадно честной со всеми своими воплощениями, вытаскивая то, о чем молчала прежде, заставляя себя рассматривать в микроскопе эти мысли. Искра бы угасла, стань Серенити пустым сосудом… Она была богиней, дочерью богов. Но смогла ли быть простым человеком? Смог бы Гладиус суметь поддержать её, когда она бы осознала свою пустоту? Не скорбел бы он сам о потерянном?.. не разлюбил бы он её?        От этой мысли стало ещё хуже. Слезы сверкающей влагой заполнили глаза Астреи, и она ударила кулаком по крошащейся лунной породе. Почему Сейя внутри неё даже не сомневается в том, что реши Эндимион сбежать с Серенити прочь из Солнечной Системы, то этот вопрос даже не встал бы?         — Я мог бы также! Я могу также! — взвыл Гладиус внутри. — Я могу!        …он готов на все, чтобы получить Лунный Свет. Но нужен ли он ему? Не так, чтобы.       Астрея запыленной перчаткой отерла щеки от слез, стараясь не попасть в глаза. Без Лунного Света сердце будет болеть. Без достижения цели ей-ему придется жить с осознанием того, что эта любовь стала причиной трагедии, как бы утешающе Какю не твердила, что Эндимион был проклят и зло должно было пробудиться. Но она останется собой. Она останется Воином. Она будет той, кого нарекли Астреей. Горячей пылкой звездой, самоотверженно отдающей свое сияние миру. Она сможет попытаться искупить свою вину. Нужно только отказаться от цели. Поставить новую. Вернуться к тому, с чего она начала путь до вскрытия конверта. Для этого нужно сделать то, что делать так больно и тошно.           Просторные покои Селены сейчас казались тесными, давящими. Серенити сидела в том же кресле, но вид у неё был такой, словно она пребывала в трансе. Воин приблизилась к ней, скользнув коротко по раскрытой книжечке дневника Королевы Луны, валявшейся на полу. Черно-угольная страница излучала боль и грусть. Воин сглотнула, зажмурилась на несколько секунд, но затем продолжила движение. Она подошла вплотную к креслу, а затем наклонилась, подняла книжечку и, захлопнув её, положила на обнаженные колени Серенити. Та вздрогнула, в опустошенных глазах забрезжила искра осознания происходящего. Одной рукой принцесса сжала дневник, а другую прижала к груди. Казалось, что она была очень напугана присутствием Воин и ожидала её гнева. Астрея невольно вспомнила, в каком настроении относительно недавно покинула комнату.         — Прости. Я больше не сержусь. Мне жаль, если моя реакция напугала тебя.         Серенити ничего не сказала, только склонила голову чуть набок, заглядывая в глаза Воин. В её взгляде чувствовалась мольба и сожаление.         — Я люблю тебя, Серенити.         «Прощай, Гелика. Прощай, наша не прожитая идеальная вечность. Прости нам всë. Прости, что мы были такими опрометчивыми влюбленными детьми».         — Ты больше не должна мне ничего объяснять. Мне жаль, что я заставила тебя плакать. Тогда. Сейчас. Мне никогда не хотелось твоих слез, но раз за разом я заставляла тебя страдать. Даже когда надеялась одарить счастьем. И вот мы здесь. Тихо, подожди. Я ещё не всë сказала. Я понимаю. Мы обе, наверное, понимаем, какими были глупыми тогда, когда клялись, что не изменимся, что не почувствуем ничего иного. Ведь я тоже почти «изменила» тебе. Почувствовала искреннее теплое чувство к тому юноше, которого ты видела на Кинмоку. Он тоже не может продемонстрировать огневой мощи, как и Эндимион, что я постоянно твердила, когда пыталась убедить себя, что он не достойная тебе защита. Но мне известно кое-что… То, что я старалась игнорировать. То, что скрывает он, думая, что я не знаю, и щадя меня. Он отдал свою жизнь за меня, когда в наш мир пришла Галаксия. Ему далось это на удивление легко и безрассудно. В тот миг я его возненавидела со всем пылом, потому что я требовала, когда небеса ещё только затрещали, чтобы он держался подальше, чтобы он бежал, пусть это было бесполезно… Он пренебрег моей просьбой и спас ценой своей жизни. Я боялась, что больше никогда не увижу его. Но он вернулся, а я стала платить ему неприязнью и пренебрежением за его любовь. Потому что считала это чувство предательской ошибкой, пятнающей золотое солнце любви к моей Лунной принцессе.         Серенити вновь приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, однако промолчала и лишь выжидающе смотрела на Воин.         — Я не могу сказать, что это было столь же сильно и глубоко, как у тебя к Эндимиону. Но всё равно моё сердце болело, когда я давила в себе всё то, что прежде меня с ним связывало. Целуя тебя, одаривая своей любовью, я была счастлива, но это счастье казалось мне несовершенным. Мною действительно овладели ужас и отчаяние, когда обнаружилось, что Усаги исчезла… Но сейчас, кажется, я понимаю, почему всё это произошло. Мы должны были понять это ещё тогда, но мы были слишком упрямы, слишком наивны, слишком порывисты, слишком трусливы, чтобы признаться, что мы ошиблись, окрестив любовью, шагающей в вечность, то, что на поверку было раскрытием нашей чувственности. Нашим опытом, который мы были обязаны пережить… Ты бунтовала против навязанной, предписанной тебе судьбы. А я была восхищена, поражена… Жаждала обладать вниманием столь прекрасной звезды. Не желала расставаться с магическим сиянием… Я хочу, чтобы ты знала, несмотря на то, что у меня не получается принять все ровно, что многое понимается разумом, а сердце всё равно бунтует, я продолжу тебя защищать. И я помогу тебе спасти то, что ты потеряла.         Тишина после этих слов звенела и кололась, а Серенити больше не делала попытки заговорить. Только смотрела. Воин слегка покачала головой и выдавила:        — Я бы хотела умереть. За них всех. Вместо Марс. Вместо Эндимиона. Вместо Урануса и Нептуна. Мне бесконечно жаль. И я сделаю всё, даже то, что свыше моих сил, чтобы спасти Землю.         — Я знаю. Я тоже. Мы вернём всё, что потеряли.         Холодная рука Серенити стиснула её ладонь. Облегчение и радость из её глаз устремились по щекам вперемешку со слезами. Астрея ответила на пожатие и нашла в себе силы улыбнуться.        …она теряет многое. Но не себя.       …она совершила много ошибок, но, пожалуй, что сейчас действительно делает что-то верное. Правильное. Они спасут Землю и продолжат свой путь, храня горький урок…           Венера водила пальцем по колонне беседки, располагавшейся среди остатков каменного сада. Холодная роза ещё цвела прямо над её головой. Девушка бросала на цветок задумчивые взгляды и чутко прислушивалась. Серенити так надолго затерялась в личных покоях Селены, куда никто не рискнул направиться, что воительницам казалось, будто они заблудились в безвременье… Только пустынные лунные земли вокруг. Только руины. Только отшумевшая и навсегда угасшая жизнь. Минако видела Макото, сидевшую на перилах террасы. Юпитер подтянула колени к подбородку и сурово молчала, следя взглядом за земным шаром. От Меркурий было видно только кусочек матроски — она сидела прямо на полу и вводила данные об их находках в компьютер. Целитель и Творец сидели там дальше в нише, тихо о чем-то переговариваясь. Присутствие Артемиса Минако чувствовала где-то за спиной, а значит и Луна была там. Конечно, всех слегка нервировало отсутствие Воин, но искать не решались… Боялись найти не одну.         — Идут! — крикнула Творец, высовываясь из ниши так стремительно, что Венера увидела, как взметнулся её хвост. Все дружно вскочили на ноги, настороженно и опасливо всматриваясь в приближающиеся силуэты.       ….они даже не держались за руки…         Воин шла размашисто и упруго, раскачивая руками, кисти которых были сжаты в кулаки. Серенити была очень грустна, движения будто давались ей с большим трудом. Синие глаза были опущены к полу, и это тревожило. Однако когда принцесса и Сейлор Звёздный Воин подошли вплотную, Серенити подняла глаза:        — Как вы? Все в порядке? Простите, если стала причиной вашей тревоги. Мне удалось найти дневник матери.        Скрещенными руками принцесса прижимала к груди маленькую книжечку. Минако ободряюще улыбнулась ей, стараясь не пускать на лицо тревогу:        — Да, все хорошо. Там есть что-то важное?        — Много всего… Слишком много. Так что я возьму его с собой, — принцесса затолкнула дневник за пазуху.          — Мы уходим? — с надеждой вмешалась в разговор Юпитер. Меркурий за её спиной поднялась, показываясь полностью из-за раскрошенных перил. Целитель и Творец тоже выжидающе смотрели на Лунную принцессу.         — Ещё одно дело. Я должна замкнуть круг.        — Шагнуть в море? — охнула Венера. — Но если это приведет к новому катаклизму? Если мы тебя потеряем?        — Нет. Я не собираюсь шагать. Я должна поговорить с ним. Оно разумно, в чем мне пришлось убедиться на собственном опыте. Это не слепая мощь Луны. Оно говорило со мной тогда… А я не прислушалась к предупреждениям, скрытым в волнах. Сейчас мне необходимо ещё раз посетить его берег, чтобы больше не осталось белых пятен.        — Мы идем с тобой, конечно же, — встрепенулась Макото. — Вдруг все-таки придется тебя вылавливать?!        Серенити коротко улыбнулась и кивнула:        — Хорошо, но стойте в отдалении. Я не хочу, чтобы его сила оказала на вас какое-либо обескураживающее воздействие. Луна?        Принцесса обернулась, выискивая кошку взглядом за беседкой. Та нерешительно вышла. Она сама толком не знала, почему робеет. После пробуждения Серенити была с ней добра и нежна, но Луну волновало, что сейчас для её любимой принцессы ближе были те воспоминания, в которых она представлялась чуть ли не злокозненной шпионкой… Серенити порывисто сгребла кошку в объятия, пряча лицо в бархатистой шубке. Луна с шоком осознала, что на её спину струятся горячие слезы. Прижимая кошку, Серенити развернулась и поспешила к выходу с дворцовой территории. Воительницы обеспокоенно переглянулись и устремились следом, Артемис едва успел заскочить на плечо Венеры. Галерея проводила их тихим и печальным шорохом осыпающихся пылинок, примиряясь с грозной вечностью забвения и пустоты.          — Моя принцесса, вы в порядке?        Язык не поворачивался говорить Серенити «ты». Луна росла в благоговении перед своей хозяйкой Селеной, несмотря на всю её щедрую доброту, и это частично срабатывало с дочерью. Вот Усаги говорить «вы» не получалось в принципе… Даже когда Луна поняла, что Усаги перерождение принцессы Серенити, она не почувствовала стремления вернуться к истокам. Но вот сейчас…        — Нет, — глухо ответила девушка. — Я знаю, что такое Серебряный Кристалл. Я никогда не задумывалась об этом раньше. Относилась так небрежно, когда мама учила меня взывать к его силе… Слушать его… Луна, ты знаешь?        Селена стоит посреди залы, держа на ладонях Серебряный Кристалл, искорки света вспыхивают и гаснут на его гранях, в глазах королевы такая боль и горечь, что Луну бросает в дрожь.        — Нет, я не знаю. Но у меня были догадки.        — Она сама, Луна. Этот Кристалл — часть от её глубинной сущности. Звездное семя. Она расколола себя, когда потеряла отца, а я… Я так небрежно обращалась с ним, игнорировала её советы, думала, что это полная ерунда… А она… Раз за разом сажала меня в башне и пыталась научить слышать её. Её душу, Луна. А я…        — В какой-то мере, сейчас Серебряный Кристалл часть вас, моя принцесса. Того тела, что вы приобрели, будучи Усаги. Я видела, как он срастился с вашим звёздным семенем. Я понимаю, почему вы так переживаете, но поверьте мне, если все действительно обстоит так, как вам открылось в её дневнике, то сейчас ваша душа обрела, пусть и интуитивно, понимание и чувство Серебряного Кристалла. Вы прекрасно обращаетесь с ним…         — Спустя тысячи лет… Когда её давно нет рядом, — Серенити поднялась на гребень холма. Ещё три, прежде чем они достигнут Моря.         — Она всегда с вами. И пусть сейчас вынужденная пауза, но вы обретете связь вновь. Поверьте, ваша мать любит вас так сильно, что никогда не оставит вас без своей защиты и поддержки!        — Спасибо, Луна, — Серенити кивнула. — Я стараюсь верить в это, но то, что я узнала… Я думала, что это важный артефакт нашего царства, однако это…        — Что ж, наш мир полон сюрпризов. Я бы не удивилась и тому, что это оказалось бы, например, сердце вашего отца.        — Мой отец. Луна, почему я не помню его? Если верить дневнику, то я очень была привязана к нему. Он проводил со мной много времени… И почему сейчас я не…        — Так пожелал сам Владыка. Он знал, что не вернется. И хотел, чтобы эта потеря прошла для вас так мягко, как это возможно. И королева запрещала придворным говорить с вами о нем… Я не могу представить, как она пережила эту потерю. Когда я смотрела на них, то думала, что нет ничего более цельного… ничего более совершенного… ничего более вечного. Она так сияла рядом с ним, рядом с вами… Когда владыка погиб, она уложила вас спать, как ни в чем не бывало, а затем посадила меня к вам на кроватку и ушла. На её лице была маска пустоты. Ни боли, ни горечи, ни страдания. Только пустота. Мне было страшно, и я не решилась за ней последовать. Мое присутствие казалось неуместным в том сокрушительном горе, что её постигло. Я не считала часы, которые провела, охраняя ваш сон и предаваясь тревожным мыслям… Иногда мне казалось, что из мрака, клубящегося в углах комнаты, к нам тянется хищный Хаос, торжествующий свою победу… пусть нам и было известно, что он в выбранном воплощении остался там же, где и Владыка Хонсу… Потом ваша мать вернулась… Её лицо больше не было бесстрастным. Она опустилась рядом с вами на колени и горько плакала, целуя ваши ладони… Она просила о прощении… В те мгновения она казалась мне такой хрупкой и уязвимой, как будто в любой миг от излишнего дуновения ветра рассыплется в прах…        Серенити как будто хотела что-то сказать, Луна почувствовала, как она набрала воздуху в грудь, но лишь тихонько выдохнула, а после долгой паузы сказала:         — Спасибо, Луна. Ты со мной. Спасибо тебе за все. Спасибо за то, что говоришь со мной. За то, что защищаешь и поддерживаешь.         — Я к вашим услугам, моя принцесса, — очень тихо ответила Луна. Подъем на третий холм казался особенно долгим…          Море не изменилось. Серенити почувствовала, как забилось сердце, подпитывая безумную надежду, что все произошедшее — галлюцинация, привидевшаяся ей на скалистом берегу Моря. Может, и Луна на её руках ей мерещится, а на самом деле она сидит на берегу и смотрит в одну точку на тонкий серебристый туман, который плещется, словно вода, нежно предлагая шагнуть в его объятия?        Сзади раздался шум. Обернувшись, Серенити увидела, как на гребне появились воительницы. Со странным трепетом они смотрели на расстелившееся перед ними могущественное Море…        Ему бы быть небольшим — чем-то вроде купальни или обозримого взглядом пруда, но нет. Оно устремлялось за линию горизонта, его поверхность вздымалась и опускалась, как будто Море дышало.         Серенити опустила Луну на землю и шагнула вперед.        — Ты слышишь меня, Море? — прошептала она сухими губами. — Ты помнишь меня?        Туман всколыхнулся выше. Его серебристое щупальце потянулось вперед на берег выше кромки прибоя, дотянулось до лодыжки принцессы. Луна встревожено зашипела и инстинктивно выгнула спину.         Серенити часто заморгала, сдерживая слезы:        — Я помню, что рассталась с тобой недавно, но знаю, что это не так. Ты отправило меня в долгий путь… Верни мне то, чего я не помню. Я поняла, что ты хотело мне сказать.        — Се…ре…ни…ти… — выдохнули волны. Они усилились, и теперь плотной чередой вздымались вновь и вновь, стараясь выбраться ближе к принцессе.         — Се…ре…ни…ти…        Венера не удержалась и прыгнула с гребня вниз. Она подлетела к Серенити, обхватила за плечи и потянула от кромки берега. Ей отчаянно хотелось разорвать контакт этой непонятной стихии с принцессой — в нем чудилась угроза. Меркурий и Юпитер, полагавшие, что все идет по плану, испугались порывистости Минако, но достаточно быстро оправились и спрыгнули вниз.         — Стой…те…во.и…ны.        Громкий шепот отзвучал эхом в невысоких скалах.         — Нет…вре…да…        Волны расступились. Прямо по дну к ним шел высокий красивый мужчина с длинными серебряными волосами, развевавшимися на ветру. Его бездонные иссиня-черные глаза казались вырезанными лоскутами звёздного неба. Пружинистая легкость движений и серебристое одеяние создавали впечатление, что он парит над твердой поверхностью.        — Отец! — вскрикнула ошеломленная Серенити.         — Нет, — мужчина покачал головой, на губах скользнула тонкая улыбка. — Я не он, дочь моя. Я что-то вроде того, что осталось от твоей матери в компьютере Луны. Я тень его силы. Я память о нем в вечности. Я отголосок сердца Луны. Я — Море Познанное.         — С ума сойти, — Целитель на гребне аж села, чтобы было удобнее наблюдать. — Это так выглядел король Луны?         — По-моему ничего удивительного, что Море принимает его обличие, но это немного пугает, — Творец расположилась рядом с ней. Воин осталась стоять, обеспокоенно наблюдая за разговором внизу. Но все же — разве может что-то причинить вред Серенити на Луне?        — Ты же знаешь историю моего появления?        — Ты остаток могущественной силы моего отца… То, что схлынуло на поверхность, когда он озарил Луну изнутри.         Серенити чувствовала вновь отголосок той боли, которую ощутила, шагнув в воспоминание матери.         — Верно. Твой отец как-то пришел ко мне перед своим концом. Он просил защитить тебя и Селену. Уберечь от зла. Огородить от боли. Он страшился, что твоя мать попытается завершить свой путь. И пустил в мои волны своё «эхо». Когда «эхо» отзвучало, я сочло в своем праве воспользоваться его невольным даром для создания воплощения.         — То есть отец не приходил? — глаза Серенити широко распахнулись. — Это было ты? Ты остановило мою мать?        — Технически, — кивнул «Хонсу». Звёздная бездна в его глазах вспыхнула. — Но с существенной стороны это был он. Я передало отзвук его сердца, которое он оставил мне на хранение. Тем более, разве не одно мы с ним существо, разделенное когда-то?        — Пожалуй, — Серенити опустила глаза на серебристый щуп, который обвивался вокруг её лодыжки. — Ты вернешь мне то, что забрало?        — Я всегда все возвращаю. Ты хочешь все? Все-все до единой крошки памяти?         — Да.        Руки Венеры теснее сжались на плечах Серенити. Она страшилась того, что последует дальше.        — Подумай ещё раз, ты правда хочешь все? Включая гибель королевства? Включая твою жизнь без памяти?         — Да, я хочу вернуть все. И Усаги. Верни мне её.        — О, её нет в моих водах. Как нет и сотни твоих других земных жизней. Они там, — Море бросило взгляд на сине-бело-зеленый шар. — Там, где та «ты» хотела остаться. Часть твоей души поспешила вернуться в мир, который стал ей родным.         Воительницы обменялись пораженными взглядами. Одно дело думать, что Усаги где-то затерялась внутри «сосуда» из-за травмирующего перемещения, а другое услышать про раскол души.         «Хонсу» приблизился к самому берегу — от Серенити его отделял всего один шаг.         — Это твой шанс, кстати. Этот раскол, — взгляд Моря обратился к замершей Воин. — Конечно, уже довольно больно. Я видело и слышало все, что ты сказала и сделала на поверхности Луны. Но если ты все же желаешь, я могу создать плоть для той части твоей души. Будет Усаги. Будет Серенити. И обе будут свободны. Тебе показать, как это будет?        — Нет, — Серенити резко дернула подбородком. Предложение как будто разозлило её. — Я не желаю этого. Верни мне всё, что ты взяло у меня. Это моё единственное желание.         — Прекрасно. Ты всё же изменилась, дитя моё, не ищешь более сладких миражей. Я вижу, как горько тебе, но знай, эта горечь очищает.         — Скажи, неужели тебе стоило быть со мной столь жестоким? Почему ты сделало со мной это?         — Жестоким? А что жестокого я с тобой сделало? Я забрало то, что мешало тебе. То, что ранило тебя и тревожило, заставляя сопротивляться зову сердца. Ты знаешь, что многие жаждут о таком? Жить без укоров совести и лишних сомнений? Знать, что именно лежащий перед ними путь открыт им и верен? Ко мне пришло несчастное дитя, которое насильно переламывало себя и стремилось к тому, что считало единственно верным, забивая своё сердце в гроб. Как можно было выполнить такое желание? И я взялось выполнить только одну его часть. Только истинный порыв.        — А то, что получилось в итоге? Смерти? Скрут? Разрушения? Гибнущая Земля? — Серенити твердо чеканила слова, напряженная, как струна. — Ты видело, что получится в результате всего этого?        — Да, я видело все вероятности. И те, где ты вспоминаешь в эту эпоху. И те, где ты доживаешь до солидных лет, прежде чем узнаешь о своем прошлом. Я возвращаю тебе всё во всех вариациях. Просто в своё время. Здесь стороннее вмешательство. Однако, может, это и к лучшему. В других вариантах проклятье залечено тобой, но не исцелено.         — Проклятье Эндимиона?         — Оно самое, — Море вытянуло вперёд руку, очертило овал лица Серенити, вынудив её отвернуться и опустить подбородок. — Я покажу тебе его. Я верну всю твою память, но начну с проклятья.        — Ты видело его? — Серенити подняла голову, вновь ныряя в звёздные бездны глаз «Хонсу».        — Мы видели его. Оно явило себя в день падения Лунного королевства. Пойдем…         Море взяло девушку за руку и потянуло к себе. Венера, как завороженная, разжала руки, позволяя увлечь ему Серенити. Принцесса неуверенно последовала, не отводя взгляда от лица аватары. Холодное пламя звёзд гипнотизировало, побуждая слышать какой-то тонкий звон…        Дззззззззззыньк. Так рвутся струны. Так обрывается связь. Дзззззззыньк.        «Ничто не причинит мне здесь вреда».        Туман нахлынул, скрывая все и вся. Только глаза «Хонсу» горели перед ней, а затем звезды обрушились на неё…          Дзззззззыньк. Какая она неуклюжая!        Серенити вздрогнула и растерянно посмотрела на лопнувшую на лютне струну. Как так вышло? Она перетянула? Не получится сыграть на балу… Не то, чтобы это сильно расстраивало, но ей так хотелось покрасоваться перед Эндимионом, который сомневался в том, что за неделю она освоит этот инструмент! А ведь будет смеяться… С другой стороны, он, наверняка, специально раззадорил её, чтобы она глубже и глубже изучала земную культуру. Как-никак станет королевой скоро… У Эндимиона через месяц коронация. Свадьбу он хотел бы осуществить вскоре после неё. Серенити повернулась к зеркалу, задумчиво глядя на своё отражение:        — Ваше величество, королева Серенити.        Слова упали и повисли в воздухе. Готова ли она править? Глядя на мать, нельзя сказать, что это простое дело… Они будут такие юные среди всего сонма владык планет Альянса! Что, если дров наломают? Серенити представила, как будет широко ухмыляться каждой её оплошности Берилл, гордая колкая землянка, полагающая, что была бы куда лучшей партией для Эндимиона, чем лунянка. Принцесса не помнила всей своей вины перед этой женщиной (если она была чем-то ещё виновата, кроме того, что является невестой Эндимиона), а потому не раз задумывалась, что если в том времени, что ускользнуло из её памяти, она знатно насыпала ей соли на хвост, раз Берилл до сих пор так трясет? Но, к сожалению, помнила она себя всего немного — два лунных цикла. Остальное тонуло в вязком тумане забвения. Серенити вздохнула и впилась взглядом в зеркало, придирчиво себя осматривая. Тонкий овал лица, огромные синие глаза, вздернутый носик, тонкие губы и золотые волосы, сверкающие в свете солнца так, что Эндимион долго и заботливо перебирает их, пока они сидят в саду или на поляне в лесу… У неё прекрасные физические данные и реакции. Эндимион рассказывал, что учил её драться до того, как она потеряла память, и тело, видно, хорошо запомнило его уроки. Серенити широко улыбнулась себе в зеркале. Эндимион…           Ей почему-то казалось, что она знает его целую вечность, хотя первый раз она увидела его у своей постели после пробуждения. Тогда он мрачно и сосредоточенно вглядывался в её лицо. Когда она спросила, кто он, юноша вздрогнул, как от удара, и поспешил отвернуться. Он сказал ей, что всего лишь друг её семьи, что скоро придет её мать, которая всего час как отлучилась от её кровати, а затем поспешил уйти, как только в покои ворвалась встревоженная бледная Селена.       Прошло несколько дней, прежде чем Серенити вообще узнала, где живет, кем является, и кто кем ей приходится. Её подруги ходили за ней растерянным хвостиком, стараясь объяснить ей всё и вся. Эндимион сторонился… Она дивилась этому. Он прибывал часто, наблюдал за ней, но избегал бесед и старался прятаться от её прямого взгляда. От этого ныло сердце, а воздух становился похож на битое стекло… Как-то она говорила с Истар:        — Наш дорогой друг семьи ведет себя странно. Почему он избегает меня?        Дочь Венеры растерянно заморгала, а потом коротко улыбнулась:        — Он, наверное, боится. До того, как ты потеряла память, ты часто обещала его убить. Вот он и наблюдает за тобой, думает, что будет, если ты вдруг вспомнишь.        — А за что? Он сильно провинился передо мной?        Истар заливисто рассмеялась:        — Сущий пустяк — он твой жених. Вы должны вскоре пожениться.         — О, тогда вообще непонятно, чего он боится. Ведь я люблю его, и мы поженимся! — искренне обрадовалась Серенити, чувствуя облегчение от услышанного.         Венера напротив помрачнела:        — Ты просто не помнишь. Ты была против вашего брака — он по договору. Однако скажу тебе, что у вас были с ним довольно теплые отношения. Вы явно дружили, пусть и с огоньком.        — С огоньком? — Серенити озадачилась.        — Да, вы часто ссорились по пустякам, но все равно продолжали проводить много времени вместе. Однако, я не рискну описать твои чувства к нему. Если это было что-то серьезное, то ты бы почувствовала… Что ты чувствуешь, глядя на него?        Серенити пожала плечами:        — Не знаю. Я понятия не имею, как описать эти чувства. Когда я его вижу, то рада, хочу поймать его улыбку, прикоснуться, пусть и случайно. Мне горько от того, что он сторонится меня. И сладко, потому что он стремится увидеться со мной…        — Что я тут могу сказать? Попробуй застать его врасплох, когда у него не будет возможности отступить, и расскажи, что чувствуешь, а заодно потряси хорошенько на тему, что он по всей этой ситуации там себе думает.          …стыдно вспомнить, но она расплакалась. Реакция Эндимиона была мучительной и болезненной. Ещё бы. Потому что вместо запланированного вытягивания на откровение принцесса сходу выдала «я люблю тебя». Она не успела удержать эти слова, поэтому ей только и осталось, что испуганно прикрыть ладонями рот и смотреть, как меняется выражение лица Эндимиона от блеклого испуга (когда он понял, что в этот раз ему от её общества не отвертеться) к восторженной радости (всего на миг), а затем к ядовитой горечи.        — Я не потерплю шуток, — отрывисто и сердито произнес он, морща лоб. — Нет причин для такой жестокости с вашей стороны.         Серенити не успела понять, чем она обидела его, а слезы уже хлынули из глаз, обжигая щеки. Все весеннее легкое настроение, которое охватило её в предвкушении встречи с принцем, исчезло.        — Чем я обидела тебя? Чем заслужила столь резкие слова? Почему меня обвиняешь ты в жестокости?        Страдальческая складка на лбу Эндимиона стала явственней:        — Потому что вы не ведаете, что говорите. Возможно, что я тоже излишне суров, но не хочу, чтобы кто-либо вводил вас в заблуждение, пользуясь тем, что вы ничего не помните о своем прошлом. Ваши подруги, слуги, не знающие цельной картины, могут сказать вам, что вы любили меня, а там ваш доверчивый разум дорисует картину. Но я помню, как вы обещали мне, что воспользуетесь любой лазейкой, чтобы отменить наш союз. Я люблю вас, Серенити, но не могу принять такую вашу любовь. Она равносильна лжи. Даже если это ложь во спасение — я скорее умру, чем приму ваше признание.        — Но мне никто не говорил… И как же мне быть? Что делать, если сердце любит тебя? Что делать, если все эти дни и ночи я чувствовала себя живой только тогда, когда видела тебя?         Она протянула к нему руки, невесомо дотрагиваясь скул юноши, ласково очерчивая лицо:        — Когда я пришла в себя, ты был рядом. Я несколько мгновений смотрела на тебя из-под ресниц, любуясь и забывая спросить себя о том, а помню ли я тебя? Ты был столь прекрасен, хоть и печален! Гладил пряди моих волос и шептал «пробудись». Я пробудилась, а ты отвергаешь мою любовь… Почему, Эндимион? Я же чувствую, как пылает твоё сердце.        — Я не могу. Только не так. Я хотел бы, чтобы ты все помнила, прежде чем озвучишь мне эти слова, — церемонное «вы», помогавшее сохранять дистанцию, опоздало и не успело заскочить в ответ Эндимиона.         — А если я никогда не вспомню? Ты проживешь всю жизнь, любя меня, но отказывая мне в любви? — она спросила это тихо-тихо, робко, словно дитя.         — Почему ты уверена, что любишь меня? — принц избежал ответа встречным вопросом. — Ты любовалась мною, ты чувствовала сердцем? Что дает тебе основания чувствовать себя любящей меня, когда ты знаешь саму себя не более полутора десятка дней?        — Воздух, — Серенити взяла его за руку, переплетая пальцы. — Он раскаляется, когда я вижу тебя, и мне тяжело дышать, но сейчас я сделала вот так… И все правильно. Я дышу твоим воздухом. Весь прочий чужд и причиняет боль. Может быть, меня прокляли?        Эндимион склонил голову к ней, упираясь лбом в её лоб, прикрывая свои яркие синие глаза.        — Что же нам делать, Лунный кролик?        — Жить и быть счастливыми. Что же ещё?        «Лунный кролик», — мысленно прокатила она эти слова в голове, наслаждаясь встревоженной нежностью этих слов. Чувствуя его, сплетая бережно пальцы, вдыхая его металлический запах, она ощущала упоительное спокойствие. Слезы высыхали на её щеках, а сердце билось быстрее, чем обычно, но вместе с тем уверенно и глубоко, отдаваясь радостным эхом во всем её существе.        — А если ты вспомнишь все и захочешь забрать эти слова?        Серенити рассмеялась и легонько потерлась носом о его нос:        — Тогда я буду самым глупым существом во Вселенной, потому что постараюсь солгать самой себе. Моё сердце не может лгать, а сейчас я слышу его так отчетливо и явно…        Эндимион прерывисто вздохнул, отстранился, заглядывая в её глаза. Она видела, как он колеблется, поэтому устремила всю свою веру и уверенность к нему, и сопротивление принца угасло. Он обрушился на неё теплой волной, увлекая в пылкий поцелуй, от которого побежала волна мурашек. Серенити поспешила ответить, вступая в танец губ. Они то  быстро и коротко касались друг друга, то тягуче и нежно нарочито медленно прижимались, стремясь передать звездный пламень, полыхавший в сердцах принца и принцессы.         — Я молю о нашей скорой свадьбе, — прошептала Серенити, когда они, тяжело дыша, разъединили губы. Эндимион улыбнулся, осторожно прикоснувшись к её чёлке. В его глазах были любовь и странная задумчивая мечтательность, как будто бы он думал, что видит сон.           Конечно, не было возможности долго скрывать то, что они открылись друг другу в самых сокровенных чувствах. Первой все заприметила как всегда Венера. Она поцокала языком и покачала головой. В её глазах Серенити читала совсем неуместную (с её точки зрения) тревогу. Однако Истар с ней об этом не говорила. Но вот Фэнхуан отреагировала в открытую:        — Серенити, мы, безусловно, рады, что вы с Эндимионом теперь радуетесь предстоящей свадьбе. Но есть один момент, — Марс расположилась в кресле напротив кровати, на которой Серенити небрежно сидела и расчесывала свои длинные волосы.         — Какой? То, что я не любила его до потери памяти? — безмятежно спросила Серенити. — Я в курсе. Но это не важно. Возможно, что я стеснялась принимать свою любовь к нему, потому что бастовала против выбора супруга моей матерью, а не мной лично. Как же можно соглашаться с тем, что безо всякого драматизма и романтики ты встречаешься со своей судьбой? Это же фактически как у тебя и Джедайта. Вы не встретились где-то на балу-маскараде, ваши родители уговорились, когда вы были ещё детьми.         — Это действительно так. Но дело в том, что ты когда-то была влюблена в другого. И твоя помолвка состоялась тогда, когда вас только разлучили с ним. Поэтому ты буквально жизни Эндимиону старалась не давать, стремясь показать ему самые свои «лучшие» стороны.         — И кто был моим возлюбленным? — Серенити склонила голову набок, гребень плавно опустился на подушку. — И почему ты говоришь мне об этом сейчас, когда все хорошо?        — Потому что люблю тебя. И не хочу, чтобы ты потом говорила, что тебя обманом во все это втянули. Где-то в твоих шкатулках должен быть медальон с портретом или «хроническая запись». Что-то, к чему ты прибегала, питая в разлуке свои чувства. Взгляни. Это ведь важно. Чтобы потом ты не бросала в лицо Эндимиону, что он утаил любовь твоей жизни от тебя и обманом навязал союз.         Серенити пожала плечами, соскользнула с кровати и деловито зашлепала босыми ступнями к секретеру. Она с удивлением отметила, что не чувствует ни смятения, ни досады, ни тревоги. Распахнув поочередно пять шкатулок, стоявших у зеркала, Серенити демонстративно явила Фэнхуан простые безделушки, скептически изгибая при этом бровь. Принцесса Марса вспыхнула:        — По-твоему, я ввожу тебя в заблуждение?        — Нет, что ты, я верю тебе, — Серенити решительно выдвинула ящики и стала их перетряхивать, но из необычного нашла только горсть высушенных розовых лепестков, которая стала крошиться. — Но, похоже, я сама от всего избавилась. Если что-то и было… Возможно, что я уже пережила это чувство. Так что получается, что это не больше, чем тусклый отголосок прошлого. Если бы я хотела помнить, то обязательно бы оставила хоть что-то…        Фэнхуан растерянно посмотрела на неё, но ничего не сказала.          — Мама, я хочу попросить у тебя прощения, — она все же решилась на этот разговор. Нельзя было не поговорить об этом после всего того, что ей открылось. Селена встрепенулась и отошла от стола, на котором лежала маленькая книжечка и перо.        — Ты делала записи? Прости, я не хотела тебя потревожить.        Селена тепло улыбнулась и мягко указала в сторону кровати, предлагая сесть:        — За что ты просишь прощения, Серенити?        — Я предположила, что могла быть жестока к тебе, пока испытывала недовольство по поводу союза с Эндимионом, и, возможно, наговорила тебе несправедливых обидных слов, — садиться Серенити не торопилась, замерев посреди комнаты.         — Ты не можешь меня обидеть, Серенити. На самом деле о многом в те дни не шла речь. О возможности выбора для тебя в том числе. И я чувствую свою вину за то, что причинила тебе боль. Ты искренне негодовала и была в своем праве. А сейчас ты оставила это за завесой прошлого, так почему мы говорим об этом?        — Я люблю Эндимиона. Хочу, чтобы мы были счастливы. И хочу, чтобы ты тоже была счастлива. Чтобы ты не чувствовала привкуса горечи, — Серенити прошла вперед и приблизилась к матери.        — Ты столь добра, дитя моё. Но это невозможно, — Селена склонилась к ней и обняла. Пусть Серенити не помнила, как это было прежде, но мягкий свет матери грел её. Казалось, что ничто злое не коснется её, пока она в этих объятиях. — Я не была уверена в том, что это правильно ещё тогда, когда твой отец был жив. Не хотела, чтобы за тебя решали мы. И то, что ты сейчас чувствуешь себя счастливой, не отменит того, что я проявила суровость и демонстративную черствость к тебе.         — В любом случае… Мама, я хочу, чтобы ты тоже почувствовала моё счастье. И сияла… Может быть, вы с отцом действительно отчетливо видели моё счастье, а значит, мне следовало больше доверять вам.         — Ты говоришь странные вещи, — Селена погладила её по щеке. — Море сильно изменило тебя…         — Море? — Серенити растерянно переспросила мать. — Какое Море?        Селена только покачала головой и сжала объятия. Девушке почудилось, что женщина дрожит…          Она отбросила воспоминания, раскидав их на короткой нити своей жизни как причудливый веер. Сейчас больше всего на свете Серенити хотелось танцевать и желательно со своим прекрасным принцем. Эндимион обещал быть на балу, ведь на нем должны были объявить о точном дне бракосочетания! Сделают это на глазах Владык Альянса. Серенити фыркнула, представив, как скривится надменная Инанна, как добродушно усмехнется могучий Тлалок, а ГуанДи изогнет иронично бровь. Конечно, все до скуки пресно… Помолвка, свадьба, все на виду… Это не какой-нибудь тайный роман, которым, похоже, наслаждалась Истар. Серенити закружилась, выбежала в галерею, а затем выпорхнула на балкон, перегнулась через перила, выразительно посмотрев на хрустальных стражей. На какой-то миг она представила, будто стражей нет — они поставлены на караул за поворотом, она любуется каменными цветами, а тут выбегает Эндимион в своих доспехах и длинном плаще с красным подбоем, приглушенно зовет её и отважно штурмует балкон, забыв, что по соседству есть лестница.        — О, моя принцесса, мы с вами по разные стороны баррикад, но я люблю вас… и все дела, — пробормотала под нос Серенити, но тайный поцелуй в воображении получался каким-то скомканным. Нельзя же целоваться взапой, когда в любой момент могут накрыть стражи! А потом… Потом Эндимион проникает в зал, переодевшись в смокинг и белую маску, приглашает на танец, они танцуют, а все гадают, с кем же столь мило краснеет Лунная принцесса.        — Серенити! — Фэнхуан окликнула её снизу. — Ты чего? У тебя и губы как-то подозрительно блестят. Опять в мечтах?        — О, Фэн, не смущай её! Разве плохо мечтать? — Истар вынырнула из-под балкона, улыбаясь, как сытая кошка. — Там явно про запретную любовь с Эндимионом по разную сторону баррикад.         — Какую-какую любовь? — Несару вышла из-за угла. — Запретную? С чего бы? Они дали какой-то обет, а теперь боятся, что не исполнят под наплывом чувств?        — Нет, просто Серенити явно смущается официоза. Им же о дне свадьбы прилюдно объявлять, — Арни возникла буквально у неё за спиной. Почти все её подруги были в длинных шелковых платьях в цвет планет. Одна Венера щеголяла в боевой матроске.       С густым румянцем Серенити начала слабо протестовать, пытаясь отбрыкаться от обвинений во фривольных мыслях. Однако все её слова были только встречены дружным добродушным смехом. Пришлось переключить внимание самым подлым образом:        — Несару, я смотрю, что ты розу в волосы заколола. С чего вдруг? Дар поклонника?        Юпитер смущенно залилась румянцем и нервно огладила кончиками пальцев нежные лепестки розовой розы в волосах:        — Вовсе нет!         — Это определенно какой-то условный знак! Только кому? — Венера образцово показательно задумалась. — Может быть кому-то, чье имя такое сверкающее и блестящее в солнечных лучах?        — Ты ошибаешься, — решительно перебила её Фэнхуан. — Там речь идет о сдержанном благородном блеске.        — Эй, хватит! — щеки Юпитер стали красными. — Никакого блеска!         — Да? Но цветок-то земной, — прищелкнула язычком Венера. — Неужели ты ограбила высаженные Эндимионом под окном спальни Серенити кусты? Или она какая-то зачарованная?        Несару стремительно выхватила розу из прически. От порывистого движения волосы рассыпались по плечам. Рука Юпитер судорожно сжалась на стебле, готовая его передавить.        — Несси, стой! Прости нас! — Серенити вскинула руки в останавливающем жесте. — Пожалуйста, не губи её!        Несару посмотрела с печалью на цветок, но руку разжала. На ладони осталась кровоточащая ранка от шипа. Не говоря ни слова, принцесса Юпитера стала спешно собирать пряди в узел, поместив розу временно за пояс. Остальные принцессы виновато разглядывали пол и землю под ногами.         — Джедайт ведь будет на балу? — обратилась Венера к Фэнхуан, надеясь разрядить обстановку.        — Обещал… Сказал, что дел много, но он не может не воспользоваться возможностью увидеть меня, — Марс горделиво усмехнулась, но в этой усмешке чувствовалась застенчивость и почти детская радость.         — А мне Зой сказал, что будет… — задумчиво протянула Арни, опираясь на перила рядом с Серенити.         — Ты уже говорила с отцом?         Арни вздохнула:        — Бесполезное занятие. Надо протащить Зоя на турнир, чтобы он там сразил наповал моего так называемого «жениха». Только при условии демонстрации превосходства отец допустит расторжение помолвки. Так пока, с его слов, придраться не к чему.         — Скажи, что не уверена, что он мальчик. С ними так бывает. Мальчик-мальчик, а потом — ба-бах — девочка! И таковой и являлась все время по своей природе. Кинмоку дело такое — коварное, — Фэнхуан потянула Венеру за руку к небольшой лесенке, которая вела на галерею дворца. Несару, закончившая с прической, поспешила следом.         — Возможно, стоит обсудить с отцом и в таком аспекте проблему, — кивнула Арнемеция. — Он же не станет меня выдавать за девушку…        — А что за турнир? Я знаю, что у вас только на смекалку и ум проводятся… И на изобретательность, — полюбопытствовала Серенити. — Неужели теперь ещё и пыль из соперников будут выколачивать в прямом смысле?        — Нет, я это и имела в виду, — широко улыбнулась Арни. — Интеллектуальные дуэли. Зой хитер и изворотлив. Думаю, что он справится. А вот по теории я обязательно его поднатаскаю.         — Он готов за тебя выступать в кругу ваших въедливых старейшин? — озадачено спросила Марс, шагая по галерее. — Тогда это точно любовь! Может вам тайком пожениться?        — Это разобьет маме сердце, — вздохнула Арни. — Она говорит, что ничего страшного — Зою надо просто проявить себя. И все будет хорошо.        — О, теперь мы знаем, кто следующий после Серенити выйдет замуж! — радостно воскликнула Венера.        — Эй! Вообще-то я! — Марс пихнула лидера гвардии в бок. — У нас с Джедайтом уже все распланировано! На третью луну с сегодняшнего дня…        — Ох, Фэн…        Они весело смеялись, стоя на балкончике и болтая о всякой ерунде. Сердце каждой (Серенити могла бы поклясться в этом!) взволнованно билось, пока приближалось время бала. Даже Венеры, которая упрямо таила секрет своего большого счастья. В конце концов, буквально за час до торжества они дружно схватили отважную Истар и повлекли наряжать к балу, хотя та громко возмущалась и требовала дать ей меч.         Пятясь спиной, Серенити случайно налетела на кого-то. Торопливо обернувшись, принцесса увидела друга матери Аслекпия. Она отпустила руку Венеры, позволив девочкам веселой гурьбой следовать без неё, и сделала церемонный реверанс. Мужчина смотрел на неё пристально, словно просвечивал насквозь душу взглядом.        — Ваше высочество, рад краткой встрече, — глухо приветствовал он её.        — Краткой? — удивленно переспросила Серенити. — Вы не останетесь на бал?        Асклепий всегда интриговал её тем, что, казалось, был гораздо больше осведомлен о её матери, нежели она сама…        — Увы, нет. Ваша мать дала мне поручение, — Асклепий продемонстрировал ей маленький свиток, стянутый шнуром, с печатью Селены. — Я бы отказался от роли простого гонца, но она просит заявить её почтение дочери Хроноса.        — О, вы за Хель! Я буду так рада, если вы привезете её во дворец! Она ведь бесконечно одинока на этом ледяном Плутоне!        — Вот делать мне больше нечего, — Асклепий раздраженно пробурчал это почти под нос и только потом улыбнулся. — Вероятно, Селена действительно просит об этом в письме. Что ж, надеюсь, сегодняшний вечер пройдет на высшем уровне! В том числе и заготовленный для гостей сюрприз. Я верно понимаю, что это не включалось в широкую повестку?        — Верно. Хотя почти все всё знают, — Серенити добродушно улыбнулась. — Спасибо! Я поспешу к подругам.        — Не смею задерживать, — Асклепий кивнул. Серенити проследовала мимо него, но он её внезапно окликнул:        — Дитя Хонсу!        Серенити уже успела привыкнуть к этому церемонному обращению. Она обернулась через плечо, продолжая улыбаться:        — Да?        — Будь осторожна. Ещё не всех предателей раскрыли на Земле, а ты собираешься сойти на неё.         — Я не боюсь. Ведь рядом со мной будет Эндимион.        В глазах Асклепия полыхнули зеленые искры, и он кивнул:        — Верно. Он будет рядом. До встречи!        — До встречи, — Серенити подхватила белоснежные юбки платья, побежала, спеша в коридоры дворца. Её пьянило и кружило счастье. Сегодня вечером бал. Сегодня она увидит Эндимиона. Ах, как же все удивительно прекрасно!         …внезапно она остановилась. Странная дрожь пробежала по её телу, как будто кто-то прикоснулся к ней ледяной рукой. Серенити повела плечами и испуганно обернулась. Коридор был пуст. Совершенно никого… Только на полу разливалось что-то багряное… Она недоуменно смотрела, как к ней устремлялась меланхоличная волна, словно с поверхности озера — слияние кармина и вишни. И только когда она коснулась подола, окрашивая его в свои цвета, Серенити поняла, что это кровь…