Причудливые игры богов. Жертвы паутины

      NB! От Автора: отсутствие было долгим, работа и прочие заботы не позволяли какое-то время сосредотачиваться на продолжении. Однако моя привязанность к этой истории очень сильна, поэтому я не сдаюсь и продолжаю с поддержкой моего замечательного редактора. Есть разночтения с предыдущим текстом, но я делаю выбор в пользу тех версий, которые обрисовываю здесь. Ранее описанные главы будут потом подкорректированы под озвученные здесь идеи. И приношу свои извинения, что сегодня вступление от автора много длиннее, чем обычно.       NB!! У предыдущей главы "Трагедия Лунного бала" теперь посвящение. Я не знаю, сколь многие из Вас знакомы с автором Hoshino Arashi, но все же полагаю, что цикл "За кадром Sailor Moon" оставил свой след в фандоме. К несчастью, весной этого года её не стало. Я хотела дать 13 главе посвящение, ещё когда она была жива... но не решилась. Поэтому сделала это сейчас. Не могу сказать, что знала её хорошо. Но её свет согревал меня, а творчество радовало и увлекало.       Я благодарна ей за смех и слезы, которые она мне подарила, за удивительные объемные чувства её героев, за детальный волшебный текст... Мне остались отзывы, которые она написала к Жертвам Паутины и сообщения, которых, конечно, не очень много, но все же... Конечно, горько, когда так случается. Но я верю... я верю, что это не конец, что путь во много длиннее, чем видят глаза, и что все ещё когда-нибудь повториться вновь в иной вариации, в другой тональности... верю, что ты, Arashi, просто ушла пока дальше нас по звёздной тропе Млечного Пути.       Для тех, кто не знаком с Hoshino Arashi, я предлагаю Вам прочесть строки, потрясшие меня когда-то глубины души. Работа "Звёздочка моя ясная": https://ficbook.net/readfic/3570479       — Ты стал драконом, мой мальчик. Ты был рожден, чтобы стать им, — добродушное лицо мужчины с черными кудрями всплыло в его памяти неожиданно посреди глубокого мрака забвения. Слова, которые когда-то вызывали в нем гордость, сейчас вызвали только рокочущее раздражение. Его светлое «я» было так привязано к этому человеку… Так доверяло, так любило… А та чертова рыжая шваль вырвала его с корнем из мира. Только ради того, чтобы родился он… Забавно. По её логике он должен был быть благодарен ей и одарить своей «любовью», что бы эта безумная не имела в виду под этим словом. Но разве он хотел «рождения»? Разве он кого-то просил об этом? Его мать улыбнулась, когда он появился на свет. Но это была не улыбка счастья, а оскал гордости тем, как ей удалось мастерски сконцентрировать горечь и боль, «скрутить» в одном создании бесконечные муки предательства и неуемные мольбы, превращающиеся в рык ненависти.       «Ты есть потому, что мои дети должны знать, что за ложь и предательство их будет уплачено сполна. Кровью».       В тот момент идея его существования казалась ей столь же верной, как и существование Тифона — стоглавого пышущего пламенем дракона, который разогревал недра планеты. Со временем она перестала так думать… Замкнула его в Тартаре. И взгляд её выражал омерзение и раздражение, когда ему случалось попасться ей на глаза. Его существование погрязло среди прочих монстров её изощренной фантазии в фантомной боли мрака, создаваемой теми бесконечными предательствами, которые могли бы его породить, но выход был надежно заперт. До тех пор, пока в Тартаре не случилось неожиданное пополнение — к ним угодила живая плоть. Его братья и сестры все сразу оживились. Кто-то воистину ненавидел кого-то и пользовался безграничной благосклонностью Геи, которая позволила уничтожить врага со столь бескрайней жестокостью. Но «мышка» оказалась хитра, увертлива и осталась при мече. Пришлый дал отпор и затаился в какой-то щели в скале. Он достаточно потрепал Ехидну*(1), неугодную дочь Геи, и её порожденное от Тифона потомство. Ехидна плюнула в пещеру и сочла за лучшее отвлечься на что-то другое, пока «мышка» не ослабнет от голода и не вылезет искать еду.       Скрут, не прельщавшийся перспективой толкаться со своими родичами за добычу, решил разведать, что же им досталось, а заодно и попытать свою удачу… Странная жажда пульсировала в нем с самого момента появления потенциальной жертвы.       — Тебе не удастся долго скрываться от нас, — хрипло выдохнул он в щель, нависая сверху скалы.       — Догадываюсь, — мрачно ответствовали ему из пещеры. — Я не сомневаюсь, что вы разорвете меня на части… Но буду отсрочивать этот час, сколь только в моих силах.       — Ты смел, незнакомец. Как нам звать тебя?       — Хм, Офион*(2). А зачем ты спрашиваешь меня об этом?       — Хочу узнать о тебе больше. К нам давно не поступало «новеньких». Наша мать перестала создавать необдуманно по прихоти... И мы сами множимся в этом серном мраке, надеясь на какой-нибудь катаклизм, который даст нам сбежать на поверхность и сделать то, для чего мы и были созданы. Кто смог тебя сюда поместить? И кто ты сам?       — Я внук Титана*(3), сына Геи.       — О, наша кровь, значит, — Скрут ощутил странное томление. Перспектива испить родной крови выглядела волнующей, открывающей новые горизонты ощущений. — Мать прогневалась на тебя?       — Не знаю. Мы не нарушали её закона, не губили её покровов и не плевали в её воды, — голос пришельца был полон горечи. — Но она вняла мольбе потомка Дельфины*(4). Их род давно перестал блюсти чистоту, стал слаб и совсем недолговечен. Разменяли уже десятое колено. А мы… И все же в нашей войне она предпочла внять мольбе предателей чистоты крови.       — Предателей? — Скрут задумчиво повторил это слово. — Предательство моя вотчина… Но я должен охватывать жертв его.       — Кто ты? — голос Офиона преисполнился любопытства. Скрут с томлением ожидал, что сейчас он выглянет из своего убежища, однако тот не торопился. Ладно, почему бы и не пооткровенничать с этим обреченным несчастным.       — Она дала мне имя «Скрут». Я должен был занимать сосуды тех, кто постигал горечь предательства, и в полной мере воздавать по заслугам миру за содеянное. Только она не дала мне толком жизни. Моя природа очень быстро стала отвратительна ей, и теперь мой дом навеки здесь.       — И все же она тебя не уничтожила… Не смяла… Значит ты часть замысла её.       — Возможно. Ты знаешь, почему я говорю с тобой?       — Догадываюсь. Но что тебе проку в моей смерти?       — Забавный вопрос. Я испью крови. Не простой, как оказалось.       — И продолжишь своё безрадостное существование, ожидая пока у Великой Матери не случится каприз, и она не вытащит тебя на поверхность.       Скрут вздрогнул — слова словно выступили брошенным камнем:       — Ты видишь какой-то другой исход?       — Да, я могу предложить тебе сделку. Твоя свобода в обмен на мою жизнь. И возможность отомстить для меня.       — Интересно, — Скрут весь подобрался, обращаясь вслух. — Что же ты предлагаешь, смертный? Ты можешь вскрыть врата Тартара?       — Ну, если поможешь мне немного, то я выберусь отсюда и вынесу тебя. Ты получишь возможность упиться крови. И физическое тело.       — Ты мне сказки рассказываешь… Это невозможно без воли Геи.       — Матери Гее все меньше и меньше дел до того, что происходит на её поверхности. Мы знаем, что скоро её божественный образ растворится, и она станет совсем как тень в нашем мире. Сейчас она подсобила Дельфинидам, но мы тоже её дети… И когда я ударю во врата Тартара, она не будет упорствовать, удерживая меня. Мои братья придут на подмогу, лишь тьма укроет солнце посреди дня. Если Гекатонхейры*(5) немного пошумят ещё в этот момент, то моего освобождения никто и не заметит. Но сейчас мы оба знаем, что без твоего дозволения и поддержки, я не смогу попросить о помощи Гигантов. И не прикоснусь к вратам. Ты преградил мне путь… Поэтому я дам тебе то, что в моих силах дать — вынесу твоё темное проклятье и дам ему носителя. При совершении предательства к твоему носителю ты обретешь физическую форму и выпьешь так много крови, как только пожелаешь. Что думаешь?       — Смелое предложение. Но как ты вынесешь меня отсюда?       Что-то глухо стукнуло. Из тьмы пещеры к Скруту выкатился окровавленный палец…       — Плоть и кровь Дельфинида. Это-то как раз легко, — голос из подземелья прозвучал удовлетворенно и даже надменно, и Скрут отчего-то засмеялся хриплым крошащимся смехом…       …тогда он думал, что счастье для него это «быть». Быть не просто неудачной придумкой Матери, задвинувшей его в чулан своего разума, но чувствовать пьянящий ток жизни, утолять жажду, которая была приглушенным слабо зудящим чувством, пока он пребывал в Тартаре. Однако его «живое бытие» стало ловушкой. Может быть, Мать проявила своё милосердие, когда заточила его в Тартаре? Его «бытие» состояло лишь из боли и сожаления, из ненависти и лютой клыкастой муки. Офион, вероятно надеявшийся на выгодную для обеих сторон сделку, невольно обрек его на ещё большие страдания, чем он постигал в Тартаре. Скрут стал копилкой слепков и остатков душ Дельфинидов, одержимой бесконечной жаждой крови. Один за другим «заблудшие», предавшие чистоту божественной крови потомки Геи растворялись в нем, придавая новый импульс неукротимому желанию пить кровь… Голод ширился и рос. Не было ему конца, пока не появился «он». Его родной брат, рожденный Геей для славы и счастья. Богиня приняла хитрое и хлесткое решение, чтобы удушить неудачное дитя: защитить собственной божественной кровью любимых детей. Скрут понимал, что, когда будет разрушен его последний сосуд, он будет вынужден вернуться в «небытие» в Тартаре, и даже мечтал о тех днях. Что-то подсказывало ему: там голод будет не столь силен, и он смирится с его присутствием. Титаниды исправно питали его, подстраивая предательство за предательством каждое поколение. Отмирала ветвь за ветвью плодовитых Дельфинидов… Когда требовался захват нового сосуда, к нему приходил отряд подготовленных сильных Титанидов. И он не особо сопротивлялся, неловко мечтая, что следующее его перерождение ослабит муку.       …Кретей был чудесен. Наивен и мил, нежен и тонок сердцем, пылок и страстен душой. Скрут оценил это, когда привычно разрушал естество юноши, прорываясь неукротимой черной волной на поверхность, выворачивая суставы. Титаниды были слишком уж беспринципны, когда направили Тиро. Молодая девушка самонадеянно поднесла лютую ненависть к Дельфинидам в оболочке сладкой любви, а потому, едва обратившись, Скрут наградил её поцелуем. Кто же знал, что её сердце этого не выдержит? Кретей плакал еженощно на протяжении многих лет… И Скрут давал ему эту возможность. Он пил кровь и плакал… Плакал и искал новую жертву, сожалея о том, что прервет её жизненный путь… Его жилищем стало лесистое ущелье в чащобе рядом с трактом, с которого было удобно похищать неосмотрительных путников. Голод приходилось держать в железной узде, чтобы не привлечь излишнего внимания к исчезновениям. Хотя времена настали темные и неспокойные. Скрут знал, что и иные темные существа вели жестокую охоту за свежей кровью и плотью.       Однажды Скрут чуть не утратил контроль: это случилось из-за свалившегося с неба владыки Хонсу. Лунянин был очень самоуверен. Он искал какое-то темное существо, пришествие которого Скрут ощутил ранее. Несмотря на прославленную мудрость, Хонсу поступил крайне неосмотрительно, попытавшись отогнать Скрута «лунным светом». В этом смысле чудовище больше походило на черную дыру, поглощающую свет… Он плел уже кокон вокруг оглушенного тела Владыки Луны, проливая вновь горькие слезы, когда запоздало услышал бряцанье металла.       Два всадника с факелами выехали на поляну, достаточно поздно появившись в его поле зрения. Они увидели его… Скрут инстинктивно двинулся к деревьям, сливаясь с их черными тенями. Обнаженный, пульсирующий золотом меч его совсем не радовал. Тело Хонсу дернулось за ним, обмотанное нитями паутины.       — Эй! — если происходившее и не было совсем понятно (Скрут был уверен, что о его существовании мало, кто знает) ехавшему впереди, он все равно поспешил это остановить. — Стой! Яви себя!       Скрут зашипел, ломая кустарник. Нити паутины запутались в скалистых зубьях камней. Разозленный монстр дернул добычу на себя, заставив её подскочить вверх. От удара об землю кокон неожиданно засиял тусклым серебристым светом.       — Что за диво?! — первый поспешил спешиться, поднял факел повыше, а вторую руку положил на эфес меча. Глупо. Надо сразу вынимать меч из ножен, когда видишь Скрута. Похоже, ужин стоило расширить ещё на два блюда. Скрут отказался от бегства, выплюнул нити и подобрался для смертоносного прыжка. Тут случилось то самое, «непредвиденное». Желтые огромные глаза с новой силой защипало ядовитой смолой слез. Мужчина, беззащитно высвеченный перед ним светом факела, был знаком его нынешнему воплощению. Рослый и широкоплечий с черной кучерявой бородой и вьющимися волосами его старший брат взирал во тьму своими строгими настороженными очами.       — Эол… — против воли выдохнул он и не сумел удержать волну стонов, которая распирала его тело, как кузнечные меха. — Эол…       Второй всадник не стал медлить и выпустил столп магического огня в воздух, распавшись на несколько частиц тот завис, словно фонари над ветвями деревьев. И его Скрут узнал — Эвр*(6), наперсник брата и верный друг. У него всегда было то место, о котором нежный Кретей мог только мечтать…       Увидев в свете огней чудовище, Эол стремительно обнажил меч и сжался, готовый к прыжку:       — Кто ты? Что творишь в этой чащобе?       И добавил более глухо и тревожно:       — И откуда ты знаешь моё имя?       Капли шипящей смолы стекали на землю, а Скрут едва контролировал дыхание, слова сами шли с языка:       — Я тот, чье тело скрутилось, как черный вихрь между землей и небом. Тот, чья душа треснула, как лед. Тот, кто лежал живой в могиле, а корни травы зажимали ему рот. Тот, от кого отвернулось небо. Навеки. Я — Скрут. Но ты знал меня прежде… Я был одарен твоей нежной покровительственной любовью, брат мой.       — Кретей?!       Меч и факел выпали из разжавшихся рук Эола. Огонь захлебывался на сырой земле у ног старшего брата, но тот не обращал внимание на алчущие языки пламени.       — Как такое возможно? Как это можешь быть ты?       …поразительно было то, что он поверил. Не подумал о каком-нибудь оборотне, который вел бы охоту на его душу. Не отверг с насмешкой и бахвальством эти слова. И от этого Скрут ощутил нечто новое. Странное. Необычное. У этого чувства не было выражения на языке, привычном ему. Жажда притупилась, и в его голову даже не закралась мысль напасть и ранить, а то и убить безоружного Эола, смотрящего с тоской и горечью на него.       — Тиро. Она предала меня. Она и Антей. Они делают это с нами из века в век. Из поколения в поколение. Пока не останется «один». Тогда они сокрушат нас.       Огласить план Титанидов, приобщив себя в этой речи к Дельфинидам… Скрут не увидел в том ничего зазорного — он давно уже не союзник, а пленник их великого замысла.       Эол шагнул вперед, и Скрут внезапно испугался:       — Не подходи! Не приближайся! Даже не думай о том! Жажда овладеет мной в любой момент, и я не совладаю с нынешней своей природой. Я не хочу быть братоубийцей!       — Но, Кретей…       Эвр приблизился к Эолу и положил руку ему на плечо. Эол помотал тяжело головой. Он напоминал человека, узрившего какой-то дикий немыслимый кошмар. Принять эту ужасающую явь ему было сложно.       — Кто сегодня твоя добыча, Кретей? — глухо спросил Эвр, кивая на сияющий кокон.       — Ни много ни мало, а сам Владыка Луны. Пришел вызнать что-то о нашем мире, но я прервал его изыскания.       В собственном голосе Скрут внезапно уловил нотки гордости… Он словно хотел, чтобы брат одобрил его выбор жертвы. Однако Эол посуровел:       — Кретей, ты говоришь правду? Это Хонсу?       Скрут покачнулся на своих гигантских, покрытых жесткими волосами, черных ногах:       — Да, собственной персоной.       — Тогда отдай его нам.       — Что?!       — Отдай, Кретей. Его смерть не принесет нам столько выгоды, как необходимость для него быть обязанными нам жизнью.       — Ты не понимаешь, о чем просишь меня, брат. Я не отступаюсь от своих жертв. Их кровь становится моей с того момента, как они пробуют мой парализующий яд на своей шкуре, — он не стал уточнять, что вообще жертва принадлежит ему, как только он её увидит.       — Ты можешь отпустить его и доказать тем самым, что Титаниды не одержали над тобой верх своим проклятьем.       Скрут заскрипел — ему не удалось сдержать смех:       — Кому и что мне доказывать, Эол? Кому? Что? Проклятье необратимо, и отныне и навсегда я монстр, жаждущий крови. Они почему-то выбрали меня, а не тебя… И некому было дать мне защиту от этого лютого ужаса. Ты можешь представить, какого это иметь сердце и жить с постоянной жаждой, требующей убийств и жертвоприношений? Хонсу плетет тенета на своей сияющей Луне, так почему бы ему не поплатиться за это своей сверкающей сущностью? Оставь его мне и уходи. И никогда более не возвращайся. Ты жил с мыслью, что я мертв. Так поверь в эту мысль вновь. Ибо это правда. Я — искореженный мертвец. Во мне Кретея всего с горсть.       — Я поверю в эту мысль. Но ты отдашь мне Хонсу. Я оставлю в твоем праве совершать жертвоприношения, — на этом слове лицо Эола болезненно сморщилось, — но сейчас ты уступишь мне.       — Нет.       …и Эол поднял меч. Скрут часто потом возвращался в воспоминаниях к этому моменту. Поединок закончился, не начавшись толком. Он не смог напасть на Эола… Лишь отразил пару его ударов, а потом сорвался в чащу, стремясь к своей берлоге. Эол дал ему уйти, приняв его бегство как должное. Не обязательно, как проявление трусости. Но, скорее, как проявление его прежней человеческой природы… Эол явно понимал, что даже с поддержкой Эвра не одолеет его (пусть и не мог знать наверняка о его мощи). Однако рискнул. Решил, что Скрут не причинит ему зла?       После того досадного просчета Скрут поклялся не допустить подобного вновь. Бытие становилось невыносимым, а боль все жестче и яростнее. От боли он становился все более жесток и жаден до пищи. Кровавый след перестал быть запутанным и потаенным. Так его и нашел Эндимион… Сначала за ним прислали мальчишку отвратительно похожего на Эвра, и Скрут с радостью бы расправился с ним и его спутниками, но они были чересчур шустрыми и оставили ему только троих на трапезу. А потом пришел и его озаренный благословением Матери брат. Эта схватка была столь захватывающей и увлекательной, что Скруту было совсем не жаль сгинуть с её завершением. Эндимион чуть не подставился из-за своей неопытности, но бился как лев, обнажив почти священную ярость, когда угроза смерти затронула его «гвардию». С ударом меча, рассекшим его черное сердце, и яростным воплем «Чтоб ты сдох!» Скрут почувствовал «конец» своего бытия, но не удержался от ядовитого желания припугнуть Эндимиона, приобщить его к общеродовой скверне.       — Убивший дракона сам становится драконом…       И покинул физический мир, оставив растерянного и оглушенного Эндимиона с мыслями о возможном кровавом преступлении совершенном им, которое ему может быть и не простится. Наивный мальчик не знал, что Гея благословила его на этот подвиг.       Меж тем Тартар мягко обматывал Скрута своим густым одеялом мрака, растворяя его физический облик. Теперь он становился даже меньшим, чем был… Гея явно рассчитывала на это — была уверена, что младший сын превратит Скрута в не более, чем легенду, которая сотрется из памяти людской. И Скрут был рад принять такую судьбу. Только его чаяния легли прахом…       В этот раз все было иначе. Он думал, что знает уже все о боли, но понял, что ошибся. Его разум — пестрое слияние остатков душ Дельфинидов и начальной темной сути — разрывало в клочья. Происходило нечто совершенно новое и явно ужасающее… Новые эмоции, новые чувства втирались под кожу ярким каскадом. Процесс воплощения был ему знаком не понаслышке, но здесь было что-то иное. Его как будто разбирали на нити сознания и сшивали с чем-то новым… сверкающим… переливающимся… родным… Огонь и тьма жадно схлестнулись вокруг, заставив его ужаться до маленькой точки, а потом отступили… И он смог дышать. Он смог «быть». Но был кем-то иным… Не тем, кем был. И непередаваемо было его отчаяние и ужас, когда он понял, кем стал. Его «избавитель», его выбранный матерью «палач», его «конец» стал его вместилищем…       Его окликнули. Он обернулся, стараясь уловить говорящего, но в глазах плыло. Он видел только какой-то неясный силуэт. Только когда говоривший приблизился, он смог распознать копну острых медных кудрей и вытянутые глаза с багряным зрачком.       «Берилл», — отозвалось что-то внутри него. «Женщина» — зафиксировал он мгновение спустя. Она приблизилась почти вплотную и что-то проговорила, но Скрут не распознал слов. Он растерянно спросил:       — Что со мной? Где я?       Место действительно было важно. Скрут чувствовал обрыв связи с Матерью. С её недружелюбной, но кормящей силой…       — Ты освобожден от оков своей темницы. Владыка Земли. Владыка Солнечной Системы.       …освобожден от оков? Темницы? Что? Эта женщина Титанидов, которые, видимо, просто взяли его в полон, используя для воплощения своих политических амбиций, расчищая дорогу к желанному трону, понимает ли, что его существование и есть темница? Берилл что-то ещё лепетала, но он не разбирал её слов, смотрел только на темно-вишневые губы, выглядевшие так, будто на них засохла кровь… В его памяти всплывало эхо того, что слышал Эндимион до того, как стал Скрутом. Эол. Она убила Эола. Яростная боль всколыхнулась в нём широкой волной. Два сердца из сотни горько о нём скорбели. Два сердца из сотни поглощенных Дельфинидов требовали мщения. Как и с самодовольной Тиро, Скрут поспешил удовлетворить эту просьбу и вынести Берилл приговор. …а она лебезила. Она, с удивлением отметил он, похоже, действительно, испытывала к нему что-то… что-то странное и непостижимое. «Любовь», как сказала она. Возможно, он бы выслушал её. Возможно, постарался бы опробовать эту новую гамму чувств. Её поцелуй даже затронул какую-то струну в глубине его души, но Эндимион был твёрд в своём желании не вступать в переговоры, а совершить казнь. И чувства Берилл его не волновали.       Когда та, что возомнила себя «освободительницей», упала разломанной куклой к его ногам, Скрут почтил своим вниманием «вторую». Сердце Эндимиона, ставшее его сердцем, опоило его своим страхами и мольбами. Скрут смотрел на эту неземную девушку, которая так отличалась от всех, кого он видел… Даже от Хонсу, которого он старался поглотить. Мягкий белый свет исходил от точенного овала её личика, искажённого борьбой страха и разума, любви и отвращения. Прекрасна… Она была прекрасна… И, наверняка, сладка на вкус. Обычно Скрут просто жаждал крови. Ему было плевать, кто его жертвы — знатного ли рода, крестьяне ли или воины, но сейчас он ощутил жгучее желание не просто испить крови… не просто испить крови этой девушки… но поглотить её, сделать частью себя, приторочить её к своему существу. Ему было известно о ней все, но так или иначе ощущалась какая-то тайна… какое-то чудо в её существовании.       «Что же мне сделать с тобой, сладкая обманщица?»       И Скрут бросил ей в лицо все подозрения и сомнения «золотого сердца», вывалил неприглядную омерзительную тьму, которую до того «не он-он» давил и прятал как нечто постыдное в уголках своего сознания. Серенити не стала признаваться или юлить. В её глазах застыл истерический смех, как будто она не была уверена в своём рассудке. Он вновь атаковал обвинениями в жажде власти, а Серенити в ответ переломила свою надвигающуюся истерику и пошла к нему навстречу.       Её взгляд напугал его и ошарашил, заставил потерять позиции силы и уйти в оборону. Сияние стало ещё осязаемее и притягательнее, однако желание поглотить его вступило в борьбу с ужасом от идеи раствориться в этом свете. Она оказалась сильнее, чем предполагал он в своих самых чёрных думах. Настойчиво звала его, тянула к себе, взывая к ещё не совсем утонувшему в оболочке Скрута сердцу, а он бился уже за своё существование, пустив на это всю хитрость и едкость. Финал был удивительно прекрасен. Серенити пообещала ему смерть и… любовь. И он вдруг осознал, что это… смысл. Это смысл всего его бесконечного цикла мучительного бытия.       Серенити полюбит его, и он больше никогда не будет знать боли. Его существование станет иным.       Серенити предаст его, и он поглотит её, сделает частью своей тьмы. И его бытие станет также иным…       Его страшил первый вариант — он сулил неизвестность. Ему не было возможности представить «любовь». Это что-то мягкое золотое и теплое? Это можно есть? Он действительно не будет с этим чувствовать боли?       Второй вариант был притягателен тем, что он был уверен в его реальности и пользе для своего существа. Однако за ним маячило нечто иное — что будет спустя какое-то время, когда он съест Серенити? Увидит ли он смысл вновь также отчётливо, как сейчас?       Они принесли друг другу клятву — принцесса и чудовище из мрачных преданий, и прекрасная принцесса в каком-то порыве взяла его в «мужья». А потом их убила Королева Луны.       В каком-то мире это стало бы концом очень странной сказки, от которой дети бы недоуменно хлопали глазами, пытаясь понять в чём суть. Но в этом мире это стало началом странствия по паутине перерождений. Они переходили с круга на круг, Скрут дремал внутри Эндимиона — Мать сделала всё, чтобы любимый сын оказался сильнее в принадлежащем ему по праву царстве. И Скрут не спорил — он ждал. Вальс продолжался, Серенити не делала ошибок, проявляя такое мужество и стойкость, что и он, и Эндимион уверовали в силу и мощь той удивительной Любви, обещанной лунянкой. И вот что же? Серенити пробудилась, как дочь Луны, и раскрыла свою истинную природу, презрев священные узы брака. Все первоначальные страхи оказались верны. Истинный повелитель сердца Лунной принцессы примчался на Землю, приведя в действие дьявольский механизм, подготовленный, возможно, ещё матерью Серенити. И Скрут сделал все, чтобы защититься. Им не победить… Они не возьмут ни горсти Земли, ни пяди. …жадная пришлая раса, напоившая землян сказками о дружбе и Великом союзе. …глупая принцесса, надеявшаяся усыпить его бдительность, как лживая Тиро когда-то усыпила бдительность Кретея.       Эндимион был в ужасе от того, что затеял его «брат», и пытался сопротивляться… Он не осознавал, насколько они срослись, насколько один стал другим… И Мать Земля это проглядела, уверенная, что на Луне не произошло ничего из ряда «вон» и росток её «чёрного сына» не более, чем отголосок вынужденного преступления против рода. Мать почти ушла, оставив своему сыну право решать судьбу планеты. И он решил… Он знал, что сделает, когда полностью восстановит свои силы. Теперь он — единое существо с единой памятью и сердцем. Очень кстати, что его «светлое я» бросило ему вызов. Эндимион — такой, каким его знали его соратники и друзья, — пал в битве (пусть и нанеся Скруту тяжелую рану) и рассеялся пылью. Теперь не осталось сомнений и терзаний. Была только горечь того, что он-то предупреждал. Он-то пытался защитить будущего правителя Земли от скорбной участи существования в боли и муке. …можно же было подавить предательство ещё в зародыше, обагрив руки кровью Сейи-Воина, убить противника прежде, чем Серенити сделает явственным свой омерзительный поступок, разбить комбинацию с самого начала, сделав лунянку пленницей своих клятв и заставив её примириться с обозначенным порядком. Конечно, Эндимион не смог бы просто перешагнуть через такое деяние, но Скрут бы ему помог, и они удержались бы в этом шатком положении. И кто знает — может быть и тогда они познали бы счастье? Ведь лишенная альтернатив Лунная принцесса спустя век-другой сломилась бы… Обязательно сломилась. Только что проку сейчас гадать? Получив отказ от своего «брата», он возненавидел его и всем сердцем возжелал убить… Что и сделал.       Скрут судорожно вздохнул, стряхивая целительную пелену сна. Желтые глаза вспыхнули ярким безумным огнем. Силы фактически полностью вернулись к нему… Чудовище прислушалось к своим ощущениям, глухо рыкнуло от досады: по какой-то причине запущенная им волна яда не разлилась по венам Земли, как должна была бы после разрушения Золотого Кристалла. Как будто бы в центр планеты поместили протез, поддерживающий Элизион и мешающий Тартару отверзть свои врата. Что ж… А чего он мог ждать от остатков воительниц, которые не сбежали с позором с Земли? Древняя Плутон, дочь Хроноса, совсем не так проста… Наверняка, её работа. Но это было полезным лишь пока он спал. А теперь…       — Да разверзнутся врата Ада. Да будет мрак Тартара по всей Земле. Да утолят жажду свою дети очерствевшей сердцем Матери.       Его скрежещущий голос отозвался колючим эхом от стен, и тьма всколыхнулась. Скрута уже не волновал золотой свет, который разливался за стенами его убежища по куполу Элизиона. Тартар слышал слово его и повиновался наследнику Земли…       Ему казалось, что ни одни часы в доме больше не идут. Нет. Они ползли, медленно и бесшумно переваливаясь стрелками, но не шли. Тиканье смолкло, но Время все-таки хромало вперед… Представляя себе Время нескладным калекой, Соичи баюкал осколки разбитого горем сердца. Тише… тише… Она не умерла. Она жива и счастлива со своей давно потерянной семьей. Она в кои-то веки может дать отдохнуть своему усталому скрученному долгом вечного часового телу. Тише… тише… Но все эти мысли бесполезны — Сецуны больше нет. Хотару рассказала ему об этом будничным скучным тоном, потупив в пол красные кроличьи глаза… Она подробно расписала произошедшее, и Соичи теперь странствовал призраком по дому, пытаясь обрести силу. Не время предаваться тоске. Не время переходить из комнаты в комнату и ничего не делать. Не время, Соичи! Сецуна не для этого отдала всё, что у неё было! Но разум, словно уперся в стеклянную стену, а тело продолжало сомнамбулические вялые движения.       — Вы с ума сошли? — хмуро окликнула его Харука. Она передвигалась по дому с безукоризненной точностью и аккуратностью зрячего человека. Да и бесшумно, к тому же. Соичи подозревал, что Харука и бой может дать в таком состоянии… Не во всю силу, но постоять за себя сумеет.       — Да. Сошел с ума. А что? — коротко ответил он. — Я знаю, что Сецуна не для этого дала нам время. Знаю. Но ничего не могу с этим поделать.       — Я могу, — Харука приблизилась к нему и ухватила железной хваткой за запястье. — Мы сейчас же идём в сад. И там держим совет. Мичиру наверняка уже привела туда Хотару. Я знаю, что вы сами это осознаете, но всё равно скажу, что Сецуне много приятней было бы, если бы вы скорбели о ней тогда, когда Земля была бы уже вне опасности.       — Кто из ушедших спрашивает, кому и когда скорбеть? — огрызнулся Соичи. Ему была невыносима сама мысль попытаться перестать думать о Сецуне и заставить себя всецело переключиться на общее дело и спасение Земли. Как будто бы, именно тогда она и исчезнет… Как будто бы, он загонит этим последний гвоздь в крышку её метафорического гроба, лишив возможности воскреснуть.       — Хорошо. Запустите ещё один процесс в параллели. Вы, наверняка, это можете. Такой умный человек, как Вы, сможет даже в таком состоянии решить нужное нам уравнение.       Соичи вздохнул и позволил Харуке взять его под руку. Легким пружинистым шагом Уранус повела его к дверям наружу, где светило солнце и щебетали птицы… где небо было столь пронзительно голубым, как будто ангелы умыли его своими ризами… где хотелось навзрыд плакать от того, как прекрасен мир, лишившийся защиты и покровительства Сецуны. Но все понимали, что эта красота — всего лишь временный стазис на пути к пропасти. И никто не знал, когда путь в пропасть возобновится.       — Нам нужен Элизион, — проронила Мичиру, стоявшая к ним спиной и смотревшая на солнце. — Зло там. Мы должны закончить начатое.       — Это не так просто. Мы не знаем, где вход, — уныло ответила Хотару: его дочь сидела на скамье под ясенем и лучше, чем вчера, выглядеть не стала…       — Точка входа наверняка в Киото, где пропал храм. Остаточный путь должен был остаться. Мы не прорабатывали эту версию, но это самый очевидный вариант, — энергично возразила Нептун. Она обернулась, и в её глазах Соичи прочел ту же несгибаемую волю довести все до конца, что и в Уранусе. — Вы согласны, профессор?       — Да, это единственный вариант, который мы можем сейчас разработать. В несуществующее в этом мире Темное Королевство, увы, проще попасть, чем в фантастический Элизион, — растерянно кивнул Соичи. Военный совет проходил больше, как короткое утверждение выношенных планов Нептуна и Урануса, пока они с Сатурн собирали себя по кусочкам…       — Тогда мы туда едем. Дело решенное. Вы и Хотару останетесь здесь, как проводники девочкам, когда они вернутся, — Харука сказала это мягко, но твердо, отвергая любую мысль об альтернативе. И Соичи даже испытал предательское желание согласиться — это было уютное тихое предложение, которое оставило бы ему возможность оплакивать Сецуну. Но ему внезапно стало противно от одного только этого желания… Может ли он теперь оставаться в стороне? Может ли просто отойти на расстояние от «великих сражений», как тогда с Галаксией, когда Сецуна, желая защитить, попросила его быть подальше от Токио в то злополучное воскресенье, когда грянул бой*(7)? Сецуна больше не видит, когда может угаснуть его свеча… Она даже не узнает, если его не станет… Не почувствует утраты. Тут профессор осознал, что злится… Злость всколыхнулась в нем стремительно и жгуче, стискивая горло. Отсроченная реакция на горе?       — Я не поддерживаю это решение. Мы идем все вместе. И я, и Хотару можем сражаться с вами в одном строю.       — Вы уверены, профессор Томоэ? — Мичиру посмотрела на него с тревогой. — Мы знаем, как доблестно вы сражались в больнице, но тут будет чистая магия… или просто мясорубка. Как уж повезет. Фаги, конечно, опасны, но Скрут во много раз опаснее.       — А кто объяснит остальным, где нас искать? — недовольно встряла Харука.       — А то они не догадаются, — огрызнулся Соичи, да так резко, что даже пребывавшая в тоске Сатурн воззрилась на него с искренним удивлением. — Они прекрасно знают, что случилось. Знают, где сидит Скрут. Так что мы идём все вместе. Я долгое время позволял принимать себя за беспомощного и оставлять в стороне от основных действий. И к чему это привело? Я навсегда потерял прекрасную женщину, которую полюбил всем сердцем! Теперь мне важно сделать хоть что-то значимое. Что-то, что даст мне возможность поверить, что я правильно использовал дарованное ею нам время!        Харука растерянно помотала головой, а Мичиру сдавленно хмыкнула. Казалось, что аутеры повергнуты в шок признанием профессора, пусть и подтрунивали раньше над теплотой, которую наблюдали в их с Сецуной отношениях.       Повисшая тягостная пауза была прервана серией взволнованных хриплых вздохов.       — Папа… — Хотару смотрела на него с какой-то безумной надеждой — вся её подавленность и удрученность исчезли. — Папа… Прошу тебя… Прошу тебя… Продолжай её звать! Не останавливайся! Она не может тебя не услышать, раз ты любишь её! Она услышит тебя! Обращайся к самым нежным и волнующим воспоминаниям! Папа… Не сдавайся!       Опешивший от её слов Соичи собирался ответить ей, но их отвлек звонок у калитки. Харука стремительно повернулась, настороженно прислушиваясь и принюхиваясь. Профессор повернулся вслед за ней. На дорожке у дома стояли двое — представительный мужчина с суровым лицом и худощавая женщина в белом плаще с рукой на перевязи.       — Здравствуйте, — певуче с французским акцентом сказала женщина. — Мы пришли повидаться с Харукой Тено и Мичиру Кайо, а также с остальными, кто посвящен в то, что случилось в Киото.       — Репортеры что ли? Мы не общаемся с газетчиками. Интервью не даем, — отрывисто бросила Харука.       — Нет, я уже как-то заходил к вам, пытаясь узнать о судьбе моего племянника. Вы должно быть не помните, ведь тогда мы встречались в больнице. Меня зовут Кагеру Чиба, — низким глубоким голосом ответил мужчина. — А это… Мадам Жюли?       Он вопросительно посмотрел на свою спутницу, а та в ответ пожала плечами:       — Думаю, что просто Жюли будет достаточно. Мы знаем о судьбе Мамору Чиба и желаем спасти его. Уверена, что, поскольку и вам его судьба не безразлична, то эффективнее нам будет работать вместе.       — Он мертв… — сорвалось с губ Харуки. — Мы знаем, что Мамору мертв.       Мичиру тревожно посмотрела на свою подругу и постаралась предупредить совсем уж резкие заявления:       — Конечно, мы не можем знать наверняка, но вы же сами должны понимать. В том взрыве никто и не мог выжить.       — Но вы выжили, Сейлор Уранус и Сейлор Нептун. И именем Светлой королевы Луны Селены я призываю вас оставить в стороне все сомнения и принять нас в ваши ряды для спасения мира.       — Что? — Харука склонила голову набок, на её лице Соичи читал почти трепетный испуг. — Повторите, что вы сейчас сказали!       Мужчина, назвавшийся Кагеру Чиба, тревожно огляделся по сторонам, будто опасался, что случайные прохожие услышат достаточно громкое обращение его спутницы к жителям этого дома. К счастью, поблизости никого не оказалось.       — Вы поклялись когда-то в верности престолу Лунной владычицы, и я надеюсь, что эта клятва не затерлась в вашей памяти, как детали ваших перерождений, — та, что назвалась Жюли, цепко оглядывала лица всех собравшихся. — Я когда-то тоже поклялась в верности сначала Владыке Луны, а потом и её Владычице. Моя сестра вошла в ваш круг и доблестно сражалась с врагами Системы. Её имя - Истар. Моё имя - Лилит. Мы - дочери жестокосердной Венеры.       — Лилит? — Мичиру нахмурилась, будто пыталась что-то вспомнить, а затем повернулась к Хотару. — Слишком далеко, я не вижу. Может ты?       Хотару смежила свои раздраженные веки, а потом коротко кивнула:       — Лилит — третья дочь Инанны, владычицы Венеры во времена Серебряного Тысячелетия. Она бежала с родной планеты, вызвав обострение отношений Луны и Венеры, поскольку Владыка Хонсу предоставил ей убежище. Была личным секретарем Селены. Убита в бойне на Лунном балу.       — Интересно, как вам удалось вспомнить свою прежнюю жизнь? — выражение лица Харуки не смягчилось после слов Сатурн. Настороженно она смотрела невидящими глазами прямо перед собой.       — Я помню себя не столь уж долго. Всего четыре года. А причина довольно проста — мы с моей сестрой столкнулись в Лондоне, где я проходила у неё подозреваемой по делу о краже кристалла, которому приписывались мистические силы. Вы же знаете, что она в своё время сотрудничала с интерполом, как Сейлор Ви*(8)? При допросе она прикоснулась ко мне, а поскольку она была в связи с нашей планетой, то вызвала отклик и во мне. Сначала я не поняла, что происходит… Конечно, дар зрить незримое был у меня раньше, но я не обращала его на себя, а тут… Было тяжело примириться с прошлым, особенно, когда пришли видения конца Серебряного Тысячелетия, где я была незримым беспомощным призраком,наблюдающим, как угасают остатки жизни на Луне. Пока шел процесс сращивания, Истар уже покинула Лондон при крайне драматичных обстоятельствах*(9). Я не решилась последовать за ней, и вернулась на свою нынешнюю родину. Потом была путаница с перезапуском мира, многие события смешались, и у людей, кто сталкивался с проявлением силы Темного Королевства, стали возникать остаточные воспоминания в виде призрачных кошмаров. У меня резко возросла клиентура: я могла избавить от этих видений и помочь вернуть целостность восприятия мира. Я наблюдала издали, но думала, что раз уж Судьба развела нас по разным частям света, то тянуться к сестре нет смысла. У меня не было тогда чувства, что я ей нужна. Но вот сейчас… Судьба привела ко мне Кагеру Чиба. Он волновался за своего племянника и наследника Мамору, и я знаю, что в моих силах помочь.       — Мамору мертв, — отрывисто и упрямо повторила Харука. Испуг сменился остервенелым раздражением. — Мы с Мичиру видели, что он дрался с монстром насмерть. Был взрыв, и последнее, что я видела, это как горит наш принц, готовый рассыпаться в прах! Я видела это, и теперь мои глаза отказываются видеть что-то иное. Здесь в моих зрачках его тело превращается в факел золотого огня и летит в Тартарары!       Соичи рвано вздохнул. Харука ещё никому не говорила о том, что видела, даже Мичиру, судя по тому, как растерялась и заволновалась Нептун. В момент взрыва она закрывала глаза рукой, а Уранус, видимо, смотрела в самый его центр…       — Это не так, — как можно мягче произнесла Жюли-Лилит. — Вы разрешите нам войти? Такой разговор не очень удобен через забор… Я покажу вам, что случилось с Мамору.       — Конечно, — Соичи поспешил к калитке, чтобы открыть её. — Простите, вы застали нас врасплох, и мы забыли о приличиях.       — Нам нужно было, чтобы вы поверили нам сразу, — кивнула француженка. — Поэтому и пришлось начать с козыря.       Она спешно прошла в открывшийся проем и поспешила к воительницам. Кагеру размашисто зашагал следом, однако нагнать и пойти вровень не решился, держась позади.       Мичиру стояла рядом с Харукой, держа свою подругу за руки. На Жюли она смотрела не враждебно, но настороженно. Уранус сердито что-то шептала и, кажется, даже огрызалась на какие-то увещевания Нептун. Хотару смотрела на Жюли с живым интересом, приятно переменившим её осунувшееся с печатью скорби лицо.       — Мамору жив, — тихо, но настойчиво повторила Жюли. — Я видела его, попыталась вызвать, когда мы с Кагеру ходили по пепелищу Киото. Ошибки быть не может — я обращалась к связи через личную вещь.       Кагеру неловко выудил из кармана пиджака мобильный телефон, на котором остались следы пыли, и протянул его почему-то Соичи. Тот растерянно взял и отер рукавом. Экран зажегся от случайно нажатой боковой кнопки, высветив требование ввода пароля. Фоном виднелось совместное фото Усаги и Мамору — юноша смотрел спокойно с мягкой сдержанной улыбкой на губах, а девушка, наоборот, озорно сощурилась и очень широко улыбалась, повиснув на руке Мамору. Давно, наверное, было сделано это фото…       — Однако ответ Мамору был неожиданным…       — Ответ? — глухо переспросила Харука. — Он вам ответил?       — Да, — грустно улыбнулась Жюли и указала на своё плечо. — Вот его ответ. Он был для меня неожиданностью, и только после него я поняла, что Мамору изменился. Его настоящая природа стала жертвой проклятья, которое наложили ещё на его королевских предков. Я не хочу говорить загадками и скажу прямо: Мамору превратился в Скрута.       — Это какой-то абсурд. Такое просто невозможно… Мы же все видели… Скрут и Мамору — два разных существа, — Мичиру покачала головой.       — Они двигались синхронно. Как зеркальные отражения, — глухо проронила Уранус. — Словно Инь и Янь… И раны нанесли друг другу одинаковые. Мы тоже это видели, но не поняли значение этого.       — Да, у Мамору было физическое раздвоение личности. На светлого принца Эндимиона, его лучшие чувства, и на поврежденную проклятьем покалеченную часть… Титаниды, которые испокон веков боролись за власть с предками Эндимиона, из поколения в поколение проклинали кого-то из Дельфинидов. Принц Земли был сначала защищен силой Матери Земли, но Титаниды заставили его пролить родственную кровь и тем самым сняли защиту.       — Гигантский кровожадный паук — теперь это Эндимион. Повестка дня оживляется, — хмыкнул Соичи, ещё раз нажав на боковую клавишу, чтобы вновь посмотреть на то, как выглядит Мамору… выглядел до всех этих событий. Затем он перевел вопросительный взгляд на Нептун. Та ответила ему замедленным пожиманием плеч — Мичиру не знала, что и сказать на все это.       — Хорошо, это действительно многое делает ясным. Это объясняет, почему Скрут имеет такое влияние на всю планету, почему поединок между ним и принцем протекал с такими странностями, почему Плутон сделала то, что сделала, но почему Скрут появился? Что спровоцировало проклятье? Эндимион не мог же на ровном месте стать зубастым монстром, решившим нас всех убить?       — Предательство, — коротко ответила Жюли. — Он ощутил себя преданным.       — Из-за Воина увивавшегося за Усаги? — Уранус нахмурилась. — Конечно, там произошла какая-то чертовщина… Усаги накануне пришла вся в слезах, но она говорила, что поссорилась с Рей, не с Мамору, а на следующий день она все утро и день почти до самой битвы была с нами…       — Рей поссорилась с Усаги, потому что видела, как наша принцесса целовалась с Воином. Она была так зла, что решила уйти, но вернулась… — Мичиру говорила тихо-тихо, почти шептала. И не смотрела на Харуку.       — Усаги целовалась… с кем?! Когда?! И самое главное — почему?! Котенок не могла… Я не понимаю, откуда это взялось!       — Харука, ты помнишь, как я уронила тебя в ручей? — громко и звонко спросила Нептун. Её неловкому тоскливому молчанию наконец-то пришел предел. — Я сделала это специально, чтобы ты не увидела, кто был с нами тогда в саду онсэна. Усаги с Сейей миловались там на мосту! И я знала, что должна сделать все, чтобы ты этого не видела. Уверена, что раз видела я, то могли быть и ещё свидетели. В их числе точно Рей и Мамору!       — Вот и завязь, — вклинилась Жюли, не дав Харуке времени отреагировать на откровение. — Вне зависимости от момента появления чудовища, основной раскол наметился именно тогда, когда Мамору невольно увидел выбор своей невесты. В нём разгорелась борьба света и тьмы. Свет желал Усаги счастья, а Тьма желала уничтожить её и Воина за то, что они его предали и подло обманули. Даже если они не очень понимали, что творили… Даже если это были эмоции и бурные чувства… Эндимион, зараженный родовым проклятьем, не очень-то и различал это, но боролся за Свет. В Киото и без того обостренный конфликт жаждал развязки. Как известно из свидетельств очевидцев, явлению чудовища предшествовала драка двух молодых людей на территории храма. Думаю, что Мамору утратил контроль над своей темной сущностью, и она ворвалась в мир физически, а не просто как часть его подсознания. Возможно, что «отравленная часть» даже пыталась запутать его, утверждая, что является независимым от него существом. Так что он мог во время боя со Скрутом быть, как и все, уверен, что чудовище — проявление зла, а не он сам.       — Бред… горячечный бред… — Харука вырвала руки из хватки Мичиру. — То есть Усаги выбрала этого хвостатого?! Да в голове не укладывается! Она не могла так поступить…       — Тихо, Харука, — Нептун стиснула плечи подруги и встряхнула. — Ты же понимаешь, что сейчас это уже не так важно… Усаги — человек, она могла поддаться сомнениям, как и сказала Жюли, испытать наплыв чувств… Мы ведь не знаем, что ей конкретно сказал Сейя. Она была сама не своя в те дни. Скорее всего, она просто оступилась. Мы не в праве ждать, что она всегда будет сильной и не поддастся искушениям, но мы должны верить…       Мичиру замялась, стараясь подобрать верные слова, однако Харука закончила за неё:       — Что она поступит так как надо… Об этом, получается, говорила Сец. Вот она развилка, на которой мы лишаемся конкретизированного будущего. До свидания, Хрустальный Токио. Здравствуй, конец света.       — Подождите, вы меня слышите вообще?! — возмущенно вклинилась Жюли. — Какая нам сейчас разница до оценки действий Усаги, если мы должны выработать план, как спасти Эндимиона?! Да, ваша принцесса выбрала другого. Да, она сделала это достаточно коряво, учитывая всю ситуацию. Конечно, мы можем оправдывать этот бардак тем, что она боялась сделать ему больно в открытую, думала-надеялась, что ситуация сама разрешится, и один из кавалеров благородно отступится. Да и вообще, не знала она о проклятии, как и каждый из нас до этих дней! Если бы она знала, что Эндимион это бомба замедленного действия, то уверена, она бы ничего от него не скрывала. В конце концов, люди выбирают других. Это правда. Люди проводят бесконечное время с кем-то одним, а потом по какой-то совершенно невнятной причине решают, что их судьба в другом, и почему Усаги, пусть даже Серенити, пусть даже там Королева Будущего, наследница прошлых эпох, не могла усомниться в своем пути? Вы, вот, во всем уверены? Вам никогда не хотелось другой жизни?       Харука безмолвно захлопала ртом, как рыба: речь Жюли её обескуражила. Затем она коротко качнула головой из стороны в сторону и вздохнула — её буря эмоций утонула до поры до времени в призванном на помощь рационализме:       — Хорошо, давайте действительно не будем об этом. Однако узнавать только сейчас все это… Лучше б я и дальше оставалась в неведении…       Подала голос Хотару:       — Мы с Плутон видели, что происходит с сердцем Земли. Получается, что причина была не столько в том, что пропал Золотой Кристалл, но в том, что влияющий на состояние сердца принц стал чудовищем… Харука говорила, что Эндимион горел, падая вниз… То есть Светлый принц умер, получается? И как нам спасти его, если осталась только темная часть? Разве по тому, что Земля медленно разрушалась, нам не был дан сигнал, что Золотого Кристалла не вернуть?       — Я видела его. Пока он был в глубоком забытьи от нанесенной раны, он выглядел как… Мамору. Я не заметила подвоха, пока он не проснулся на мой зов… И только тогда увидела Скрута, — задумчиво сказала Жюли.       — То есть нам его убаюкать, он примет прежний облик, а мы потом придумаем, как его в нем закрепить? — хмыкнула Харука. — А Серебряный Кристалл с процессом очищения?       — На Луне твердо уяснили, что на Скрута не воздействуют очищающие силы Луны, — покачала головой ясновидящая. — Воздействовать можно только, если он в облике Мамору. Возможно, что в таком случае очищение сработает, как надо.       — То есть его надо всë-таки усыпить, но как такое провернешь? Может быть, профессор Томоэ, у вас найдется снотворное для слонов? Наверное, для Скрута будет в самый раз.       — А на него подействует снотворное? — с живым интересом спросил Соичи. — В легендах было хоть что-то про храпящего Скрута, объевшегося, например, корня валерианы?       — Скрута стоит воспринимать, как зверя в первую очередь… И он может спать. Идеально было бы напасть на него после самой битвы в Киото, — задумчиво протянула Жюли. — Но думаю, что он уже либо пробудился, либо вот-вот сделает это.       — Я бы не хотел вас перебивать, — неуверенно начал Кагеру, который до того тщательно слушал разговор, — но кажется небо становится багряным. Не уверен, что это нормально.       Воины запрокинули головы вверх к небу.       Багровые тучи медленно и степенно ползли по небосклону, пожирая солнечный свет. Вдалеке раздался страшный раскатистый звук, похожий на гром, но Соичи почему-то показалось, что должно быть с таким звуком раскрываются врата… Тяжелые и старые, возможно окованные медью и железом, которые кто-то давным-давно поставил, чтобы уберечь людей от зла. Великого и страшного зла.        «Как странно, — подумал Соичи. — С твоего ухода прошли всего сутки… Чудесные и спокойные, наполненные видами ясного чистого неба и теплым светом солнца, а по ночам свободным сиянием звёзд… Одни сутки. И оказывается это вся фора, которая у нас была, и которую мы растратили на скорбь о тебе, Сецуна…»