Причудливые игры богов. Жертвы паутины

      Конечно, Звёздную Сейлор Воин почти невозможно было долго держать. Сначала она просто висела кулем в руках своих соратниц, сраженная диадемой. Надо отметить, что удар у Сейлор Мун был очень сильный, поставленный годами тренировок на рядовых демонах. Первое оружие, как-никак. Но потом она оправилась, смогла нормально дышать и сначала мягко затрепыхалась, проверяя обозначенные ей пределы. Главное было убедить Творца и Целителя, что Астрея почти смирилась с отведенной ей участью, и когда их руки слегка дрогнули в очередной раз после того, как она обмякла, рвануться со всей имеющейся силой прочь.       — Астрея! — взвизгнула вслед Аралия, Илекс только возмущенно вскрикнула.       — Стойте! — присоединился Соичи Томоэ. — Нельзя! Она же просила!       — Мне плевать! — закричала Воин, петляя словно заяц на тот случай, если в неё начнут кидаться атаками. Но по сути дела замедлять таким образом её было некому. Целитель и Творец боялись переборщить с усилителями, Сатурн дальнобойными атаками не швырялась, а экстрасенс Жюли вообще при себе оружия не имела. Рядом просвистел дротик, воткнувшийся чуть впереди. Черт! Профессор Соичи со своим ружьем, стреляющим снотворным!       Профессор за спиной громко и витиевато ругнулся и выпустил ещё дротик. Воин, почувствовавшая щекотание между лопаток, упала плашмя на землю. Интуиция подсказала верно, и дротик пролетел мимо. Третий дротик профессор уже не стал тратить: запасы снотворного, которое могло понадобиться для Скрута, были ограничены.       — Стой, Сейя! Стой! — побежали следом Целитель и Творец, которым пришлось замедлиться, чтобы не попасть под огонь профессора. Эта легкая неразбериха помогла выиграть время. Воин бежала на пределе своих возможностей, не сильно задумываясь, что же будет, когда она достигнет цели. В её воображении мелькали странные картинки: Усаги, которую за горло держит Скрут, и она сама, успевающая в последнее мгновение атаковать Скрута, освободить возлюбленную и занять её место… При этом Скрут виделся ей отнюдь не пауком, а скорее изувеченным тьмой человеком с желтыми безумными глазами. Что это? Видения прошлой попытки? Или это то, что случится сейчас? Если так, то можно быть уверенной в том, что она успеет. Успеет и спасёт Усаги! В голове некстати всплыли строчки песни, которую они пели тогда… давным-давно, когда ещё искали свою принцессу: «Любовь непобедима, она даёт всем силу. Ту силу, что сравнима со светом звёзд».       Впереди заблестела линза портала, и Воин ускорилась, а затем прыгнула. Звук разбиваемого стекла царапнул слух и угас, оставив её на каменном полу перед огромными дверями. Воин царапнула каблуками, затормаживая, но полностью остановиться не сумела и влетела в залу, упав на холодный каменный пол. Перед падением она успела заметить фигуры воительниц и генералов, загораживающих обзор. Никто даже не обернулся на шум, как будто всех заколдовали. Только потом ухо Воин разобрало ещё звуки — тихие всхлипывания, горькие и страшные, от которых сердце надрывало в клочья. Медленно Астрея поднялась, запоздало чувствуя, как саднят ушибленные камнем ладони, локти и колени. Хорошо, что сейлор-фуку, а то разодрала бы в кровь… Пошатываясь, она шагнула вперед, а сзади с царапающим звуком скользящих по камню каблуков приземлились Целитель и Творец.       — Сейя! — крикнули они, но уже, конечно, не видели смысла хватать Воин. Та лавировала уже между замершими воителями: обошла Нептун, стоявшую у самого входа и смотрящую широко распахнутыми, наполненными болью глазами прямо перед собой, Уранус, которая сбивчиво повторяла горьким шепотом: «Что она сделала, Мичиру? Что она сделала?», Джедайта, который был просто бледен, как полотно, и пустыми глазами смотрел на картину перед ним, призрака Рей, которая грустно раскачивалась, будто на ветру. За этим коротким заслоном было широкое пространство, где остальные воины стояли не столь тесно… В центре сидел Скрут. Такой, каким он виделся Воин, пока она спешила. На руках Скрута лежала Усаги в боевой матроске с торчащим из груди стилетом. Одного взгляда хватило бы, чтобы понять: она мертва. Над ними возвышалась Сейлор Плутон, по щекам которой ручьями струились слезы. Первое, что пришло в голову Воин — наброситься на Скрута и уничтожить его на месте. У неё не было сомнений, почему Усаги мертва… Её явно убил этот монстр. Но… Здесь рядом находились Меркурий, Юпитер, Венера… Почему они не напали? Нельзя же гордо ударить в грудь кулаком и сказать, что только для него и важна Усаги… Все, кто пришел сюда, дорожили принцессой, а значит… Что-то было такое в воздухе, отчего Астрея не могла со всей возможной горечью и яростью обрушиться на Скрута.       — Что ты сделал? — отчетливо и горько спросила она, останавливаясь прямо перед Скрутом и Плутон. — Что ты с ней сделал?       Сбоку раздался прерывистый всхлип, и краем глаза Воин увидела, как Венера опала на Кунсайта, все ещё не обращая взора на Скрута. Сейлор Меркурий с другой стороны сидела на коленях на полу, с поникшей головой укрываясь в дрожащих объятиях рыжего лорда, а Сейлор Юпитер просто плакала, выронив свой топор и закрыв лицо руками.       — Что я с ней сделал… — тихо повторил эхом слова Звездной Сейлор Воин Скрут. Он поднял на неё свои желтые безумные глаза, и она увидела, что по его серым щекам струились слезы, от которых исходили тонкие струйки дыма. — Из-за меня… Я не хотел ей верить… И она… Я не верил ей. Думал, что она предала меня, а она… Она…       Странный гортанный звук, в котором растворились ноты сминаемого в пыль стекла, раздался, заставив всех присутствующих вздрогнуть. То был всхлип Скрута. Он рыдал так громко и жутко, что Воин даже отступила назад. Она не могла поверить в то, что живое существо было способно издавать такие звуки. В поисках неизвестно чего (возможно, объяснений, пояснений) Воин посмотрела на Сейлор Плутон, но та ответила лишь грустным сломленным взглядом, как будто её заставили выйти за пределы своего могущества. Мозг лихорадочно крутил шестеренки, проворачивая все возможные варианты, но все вокруг стояло на месте, будто застыв в янтаре. Воплощенное горе, за которым не видно ничего… В какой-то момент Воин поняла, что сейчас просто с ума сойдет от раскрывшейся бездны ужаса и боли. Но тут… Мамору. Его образ возник перед ней у самого подножия трона. Тонкий, прозрачный, светлый. Его синие глаза открыто и ясно смотрели прямо в душу, и Воин, слегка покачав головой, прошептала:       — Я подвел тебя. Ты просил меня защитить её… А я не смог. Прости, Мамору.       — Мамору… — пораженно выдохнула находившаяся на полу слева Ами.       — Эндимион, — произнес Кунсайт справа, сжавший слегка за плечи Венеру, призывая её взглянуть. В зеленом пиджаке и фиолетовых брюках босой Мамору спускался по ступеням в залу, с каждым шагом наливаясь цветом и становясь все более плотным. Печать грусти на его лице сделала болезненный залом в бровях, и пока он преодолевал ступени он не отводил глаз от Воина, как будто именно Сейя был здесь самым важным для него человеком. Однако, когда он спустился что-то блеснуло в его руках и яркий свет затопил залу. Такой знакомый и родной… Сейя помнил его по тому моменту, когда Усаги ринулась на Галаксию. Свет её сердца… Свет Серебряного Кристалла. Даже глаза не закрыл, потому что на миг ему подумалось, что это Усаги отозвалась на явление Мамору и сейчас воскреснет и обратится в принцессу Серенити. Но ничего подобного не произошло. Преобразился Мамору… На нём появился белый фрак с длинным белым плащом, а на его лбу засиял золотым светом равносторонний треугольник, вершины которого соединял знак Y*(1).       Скрут наконец повернул голову к явившемуся.       — Ты… — коротко и с отвращением выплюнул он. — Значит, ради тебя она отдала свою жизнь. И что теперь светленький и чистенький Эндимион? Сотрешь меня ластиком, чтобы и не было?       Эндимион молчал, стоя чуть в отдалении от чудовища. Астрея вдруг поняла, что расстояние между явившимся Мамору и Скрутом равнозначно расстоянию от неё до Скрута. Случайность? Скрут сгорбился над телом принцессы и исподлобья смотрел на принца Земли.       — Уничтожь меня, ну же! Что ты тянешь время? Ждешь, пока я снова убью тебя?       Длинные руки скрутились вокруг мертвой Серенити, и Сейя понял внезапно. Скрут действительно любил принцессу Луны. Искалеченной страшной проклятой любовью, которая и не может быть похожей на светлое нежное чувство, лелеемое в сказаниях и легендах. Но любил, не зная о том. Его природа не была приспособлена к такому чувству, и он уверен в том, что вокруг лишь предательство и обман. Он готов был карать за то Серенити… Но не готов был к тому, что она может сбежать в объятия смерти от него…       — А смерть — это действительно то, чего ты хочешь?       Голос Эндимиона раздался внезапно и поразил всех присутствующих, как будто бы в их представлении он должен был быть лишь безмолвным призраком, фантомом, проводником света, но не слов.       — Да, я хочу смерти… — дым с щёк Скрута усилился, как будто он серной кислотой плакал. — Может, быть это мой единственный путь быть с ней!       Казавшиеся воплощением милосердной доброты синие глаза затопила золотая ярость. Мамору стиснул кулаки и прикусил губу, сбивая с прямой слова, которые были готовы сорваться с его губ.       …ты не можешь… не должен… так нельзя… Усаги…       Треугольник на лбу принца вспыхнул ярче, а он пристально смотрел на Скрута, будто разбирая того на отдельные черты. Какая-то мысль принесла ему успокоение, и он растянул губы в мягкой улыбке.       — Если я сейчас тебя уничтожу, то у тебя не будет посмертия. Ты не догонишь Усаги «там». Ты — воплощение боли и страданий, горечи предательства и ярости, и ты не обладаешь душой в полной мере. Титаниды обманом извлекли тебя из черного лона Земли, Тартара. Но даже туда, обретя желанную смерть, ты не вернешься без дозволения матери Геи, которую попытался уничтожить.       — Радуешься, что твоя принцесса вне досягаемости моих рук? — сощурил безумные злые глаза Скрут, притягивая бездыханное тело Усаги к самой груди. — Сейчас я поглощу её тело… Пусть она сбежала от меня, но это все равно станет вполне достойным отмщением.       С металлическим шелестом вытянула руку Ами, будто хотела дотянуться до Скрута, не вставая с места. Что-то звякнуло. Скрут же не сводил взгляда с Эндимиона, который все с тем же выражением лица глядел на чудовище.       — Я проломлю тебе голову в тот же момент, как ты решишь к ней прикоснуться, — звонко и твердо сказала Венера, выступая вперед. Слезы стремительно подсыхали на её щеках. Она крепко сжимала в руках горящую золотом цепь с увесистым кистенем.       Скрут зашипел, оглядываясь на воительниц, словно загнанный зверь. Только близость Плутон почему-то вообще не волновала его. Не воспринимал за угрозу?       Сейе стало внезапно так горько и больно… Он даже не смог бы объяснить почему… Он жалел Скрута, который был окружен ими плотным кольцом, как будто на заклание готовясь. Что действительно сейчас для них сложного в том, чтобы его уничтожить? Но это ведь не выход? Даже Эндимион с этим не торопится, хотя казалось бы… Не для этого Серенити выцарапала Мамору у вечности в обмен на свою жизнь. Но для чего?       Эндимион сделал шаг вперед, и Скрут снова ощетинился на него, угрожающе горбатясь над белой безвольной шеей Усаги, как лисица над пойманной и придушенной уткой…       Острые треугольные зубы выскользнули из-под узких, обрамляющих щель рта. И тут Эндимион рванул быстрой белой молнией вперед, выбрасывая вперед руки, которыми сдавил челюсти Скрута, мешая ему опустить их и сомкнуть на Усаги. Несколько мгновений они молча упорно боролись, и вдруг Эндимион наклонил голову, резко прижимаясь своим лбом с сияющим треугольником ко лбу чудовища. Символ Y отделился, полностью утонув в Скруте, а вот треугольник засиял ещё ярче, и в воздухе вокруг вспыхнули золотые пылинки, притягиваясь сверкающими кольцами к сцепившимся противникам. Все инстинктивно пригнулись, чтобы не быть зацепленными этим явлением.       Какую-то пару мгновений все ждали чего-то… То ли яркого взрыва, то ли дивного растворения чудовища во времени и пространстве, но ни принц, ни чудовище не шевелились, словно превратились в дивную скульптуру.       — Что, черт возьми, происходит? — гневно и возмущенно воскликнула Харука.       — Ничего, — грустно ответила ей Сейлор Плутон. — Наш принц всего лишь пытается договориться с самим собой и залечить рану мироздания. Возможно, что это долгий процесс.       — Усаги, — Минако приблизилась к сцепившимся, опустилась на колени и бережно прикоснулась к зажатому между противниками мертвому телу Лунной принцессы. — Сецуна, неужели она действительно мертва?       В лазурных глазах вновь встали слезы. Ее касание сорвалось, как будто она была не в силах подтвердить им окончательность свершившихся трагичных событий. Все ещё всхлипывая, подошла Юпитер и сжала вытянутую наружу руку Серенити. Ами подползла, видимо, не находя в себе сил встать, и обняла колени принцессы, прижимаясь щекой к краю сапог. Внезапно в груди Венеры что-то заклокотало, и она закричала каким-то бурлящим болезненным криком, от которого защемило сердце. Она обрушилась на колени, запустив пальцы в свои роскошные золотые волосы, и кричала, содрогаясь от крупной жалящей дрожи, и в этом нечленораздельном крике можно было только уловить короткое слово.       — Нет! Нет! Нет!        А генералы стояли молчаливым воплощением скорби, и никто не решался прикоснуться к Венере и попытаться её успокоить.       Только что-то витало в воздухе… что-то похожее на надежду, и Астрея чувствовала это всем телом. Это что-то мешало ей присоединиться к Минако и закричать от боли, причиненной смертью Усаги, заплакать, как и воительницы… Она смотрела, стиснув кулаки, на эту страшную картину, и ждала… ждала… ждала… неизвестно чего… А Венера вскрикнула протяжно и горько ещё раз, и обрушилась на пол, где неподвижно замерла. Только тогда Кунсайт подошел к ней, опустился на колени и бережно сгреб в объятия, осторожно отирая её лицо. Молчание, как горький свидетель, медленно вошло в залу.       — Рей? — внезапно нарушил воцарившуюся тишину Джедайт. Он ошарашенно крутился волчком на месте, упорно повторяя имя своей возлюбленной. — Рей, где ты?       Но никто не ответил ему, да и не мог… В ходе событий про Рей забыли, и даже её подруги не отследили, куда подевалась воительница Марса после того, как Усаги убила себя… Поэтому густая скорбная тишина была ответом лорду Востока. Воин, понявшая, что была последней, кому Рей попалась на глаза, не сказала ничего, потому что ничего толком и не знала… Ведь тогда Марс стояла рядом со своим возлюбленным, раскачиваясь словно от ветра… Не унес же её в неизвестность этот незримый ветер?       …это было почти как упасть в пропасть. Рей несколько томительных минут размышляла — было ли это похоже на самоубийство? Но все же пришла к выводу, что нет. Она не была живой. Всего лишь в состоянии «ещё не умерла» и цеплялась за «пограничье» только потому, что думала — она нужна Усаги. Не всем остальным, а именно Усаги. Именно мысль о ней заставила её свернуть с выбранного пути. И вот сейчас, когда Усаги шагнула в небытие, Рей решила, что ей самое место подле неё, вновь покаянно моля Джедайта о прощении…       Стоило так подумать и разжать мысленно сведенные в жесткой хватке пальцы, цепляющиеся за бытие Элизиона, как вновь очутилась в бархатной тьме, шуршащей шепотками незримых людей, тихо двигающихся к неизвестности сквозь мрак. Впереди сиял свет, и она побежала изо всех отведенных ей сил до этой яркой черты, за которой обещалась вечность.       Кубарем выкатившись на поляну, она увидела Усаги, которая как ни в чем не бывало сидела под деревом вместе с Чибиусой. Они увлеченно рисовали, размазывая по большому листу ватмана акварель.       — С ума сойти, — громко прошептала Рей при этой почти пасторальной картине. Как странно… На какой-то миг ей показалось, что это они в каком-нибудь парке Токио, где-то в стороне от людного места, и вся история со Скрутом — не более чем дурной сон.       — Рей! — воскликнула Чибиуса, пораженно подскакивая с места. — Рей!       Усаги медленно подняла голову, будто поверить не могла сказанным девочкой словам. Она молча смотрела на подругу, и только в этот момент Рей поняла, что они действительно так толком и не поговорили с того драматичного расставания в онсэне. Ведь в Киото, когда она вытаскивала её из пропасти, времени не было вообще, и при долгожданной встрече в Элизионе, наполненной скорбью и слезами, тоже…       — Рей, — Усаги поднялась ей навстречу, и сердце жрицы храма Хикава дрогнуло. Она замерла на месте, боясь сделать лишний шаг. Столько горечи и боли пролилось в той сине-серой ночи… Столько острых ранящих слов прозвенело… Золотистые ленты длинных хвостиков словно замерли на миг в воздухе, когда Усаги в одно мгновение оказалась рядом и крепко обняла Марс. Она прижала её к себе так сильно, будто хотела стать с ней единым существом. И Рей зарыдала, обнимая её в ответ. …тогда она сказала, что «все хорошо» и «поговорим об этом потом». Кто же знал, что «потом» выпадет в волшебном измерении вечности? А то горькое извинение, что произнесла Усаги, когда увидела её в Элизионе? «Прости меня. Это все моя вина. Я не смогла ни вернуть тебя, ни защитить»… И вот сейчас, сплетясь в тесном объятии, они плакали и сбивчиво шептали друг другу все-все-все о своей любви и своей боли, о страхах и обидах, о надеждах и чаяниях…       Уже потом, когда они сидели в обнимку под деревом, предоставив Чибиусе самой рисовать пасторальную картину из серии «Ферма старого Макдональда», Усаги тихо спросила:       — Ты не жалеешь, что пошла за мной?       Рей усмехнулась, погладив замок её рук, покоившихся на её плече. Усаги сладко пахла клубникой и солнцем:       — Нет, не жалею. Это лучше, чем быть бесплотным призраком… Здесь я чувствую тебя и Чибиусу, чувствую касание ветра на коже и тепло солнца.       — Но Джедайт…       — Я не могу оставаться с ним «такой». Конечно, он будет горевать, — Рей прикрыла глаза, вспоминая своего возлюбленного. — Он будет звать меня в недоумении, куда я делась… Но, Усаги, я уже поступилась им, когда выбрала твою жизнь в обмен на свою там в Киото. Он молил меня уехать, но разве могла я поступить иначе?       — Я бы сказала, что могла… Но это было бы лишь воплощением моего желания, чтобы ты была живой, — Усаги уткнулась лбом в её плечо. — Ты поразительно самоотверженная. Я помню это на всем нашем пути, начиная с Луны.       — Ты вспомнила прошлую жизнь?       — Да, на Кинмоку я пришла в сознание как Серенити, и мне пришлось постараться, чтобы собрать всю себя воедино… И у меня есть теперь целая вечность, чтобы рассказать тебе все, что я узнала.       — Тогда давай рассказывай, а то вдруг вечность гораздо короче, чем ты думаешь, — Рей поддела подругу локтем и заливисто засмеялась.       …когда-то там давным-давно в почти пустом зале ожидания вокзала Киото она подумала, что любовь к Серенити, к Усаги — это смертоносный кинжал, который она нацелила себе под сердце. И слезы Джедайта там на Марсе не смогли убедить её уклониться от этого кинжала… Но Рей не думала о том, что что-то могло быть иначе. В ней была острая почти детская вера в чудо, что они с Джедайтом ещё обязательно будут вместе. Возможно, в том сияющем тридцатом столетии Хрустального Токио. Возможно, чуть пораньше. Но будут. Просто сейчас она должна быть здесь, и почему-то Фэнхуан чувствовала, что Джедайт, для которого защита Эндимиона тоже очень важна, это поймет… Может быть, не примет. Но обязательно поймет. Поэтому сейчас она обнимала Усаги, вдыхала аромат клубники и чувствовала себя счастливой. Ведь она была там, где чувствовала необходимость быть. И ощущала себя живой.       …хруст под ногами заставил его вздрогнуть. Кости? Что-то бело-желтое виднелось из рыхлой земли, и он не торопился рассматривать. Это была та самая поляна чудного леса, в котором была устроена вошедшая в историю охота на Скрута… Здесь же развернулось итоговое сражение. Здесь он чуть не потерял Кунсайта… Здесь он убил своего дракона, став правопреемником родового чудища, когда Берилл подставила Кроноса. Растерянно оглядев ладони, будто ожидая увидеть на них черные маслянистые пятна крови, Мамору продолжил идти вперед, шелестя длинным белым плащом. Как же странно… Его враг чернота, а он воплощение яркого солнечного дня? Почему-то это коробило. Ему было бы проще оказаться перед Скрутом в своем обличии Такседо Маска, чем разгуливать перед ним в «белом» пальто.       — Мы снова здесь, — проскрежетал где-то сбоку скатанный в комья голос. — Здесь когда-то что-то началось для тебя и для меня. Здесь же это закончится…       — Я не хочу тебя убивать. Это не то, чего хотела бы она, — сказал Мамору, для которого имя возлюбленной было трудно произнести. Слишком острая боль спрятана в нём. На губах горел прощальный поцелуй, а в груди царила свинцовая тяжесть от Серебряного Кристалла. Кто б только знал, какая тяжесть — чужое сердце… Особенно, если сердце принадлежит тому, кого ты любишь и потерял…       — Хочешь назад своё тело? — прошипела клубившаяся у деревьев тьма, взвиваясь вокруг кольцом. — Ты уступил мне его… А значит, я не обязан его возвращать. Физическое уничтожение. Иной вариант не сработает. Мы оба не вернемся в мир живых.       — Я не думаю, что сделка, по которой ты получил его, честная. Мне о многом не было известно. Например, о том, что ты был моим тесным соседом на всем долгом пути, начиная с трагедии Лунного бала.       — Расскажи древним богам о честности, — насмешливо заскрежетал Скрут, все ещё не являя себя. — Ты — рохля и слабак, поэтому твоя смерть была вопросом времени. Сейчас ты здесь, только потому что Серенити пошла за тобой в царство мертвых. А не должна была бы… Ты сам сдался, Мамору. Ты проиграл мне.       — Ты познал любовь, и теперь твоё существование иное, — проигнорировал его выпад Мамору, тщательно подбирая слова. Ему было важно просочиться под броню чудовища. Ведь он был, благодаря Усаги, теперь уверен, кто на самом деле решает судьбу и его, и Скрута.       — Ты гораздо слабее, чем думаешь о себе, — твердо продолжал он, всматриваясь в зыбкое кольцо и начиная потихоньку расширять его, заставляя колышущийся мрак отползать прочь. — А потому власть твоя над этим телом уже иллюзорна! И уже не ты поглотишь меня или «её», а я тебя приращу к себе и не дам более власти.       — Что?! — Скрут вновь рассмеялся, как будто Мамору удачно пошутил, но в этом смехе бравады было значительно меньше, чем раньше. — Ты явно слишком много возомнил о своей силе! А я предлагал тебе тогда действовать вместе… Но ты был «сентиментален» и жаждал сохранить ручки чистыми. И каково тебе сейчас?       — Ты знаешь, что мои силы больше твоих. И мне решать нашу судьбу, — произнес Мамору, сощуриваясь. — То, что я проиграл тебе тогда — мелкое мошенничество с твоей стороны.       — Мелкое? — ухнул Скрут, взвихривая тьму, которая взметнулась вверх почти на уровень глаз. — Мелкое?! Мошенничество?! Да ты слышишь ли сам себя?! А я предлагал тебе защитить нас! Предлагал уберечь! Теперь ты возвращаешься из царства мертвых, отправив туда свою возлюбленную. А стоило убить одного зарвавшегося идиота, и все было бы совсем иначе! Будешь влачить теперь жалкую человеческую жизнь, пока не умрешь и не возродишься вновь?! А кто даст тебе гарантию, что Серенити родится вместе с тобой? Сможешь жить с тем, что потерял её по причине страха обагрить руки кровью?       — Ты не более, чем досадливый шум. Я сгребаю тебя, как старую материю в одну горсть, — Мамору сделал вид, что и не слышит этих наполненных ядом слов. Мысль об Усаги ныла, как открытая колотая рана. Он и без Скрута знал, что она может быть навсегда потеряна для него, если мир решит, что милосердие на этот раз будет излишним… Просто верить, что они неразрывно связаны и найдут друг друга? Но Серебряный Кристалл теперь у него… Найдет ли душа Усаги к нему путь? Или, пожертвовав кристалл ему, принцесса Луны прервала свой цикл перерождений?       — Я знаю, что ты думаешь. Я вижу тебя насквозь! — тьма мазнула по пространству огромными блестящими каплями, как будто пытаясь до него дотянуться. — Тебе не скрыться от меня!       — А я и не скрываюсь, — резко и гневно ответил Мамору, откидывая руку в сторону. Серебряное пламя взвилось под его рукой и быстро обрело золотую кайму. Пока огонь плясал рядом с ним длинными витиеватыми языками только на пространстве под его рукой, но он был уверен, что стоит пожелать, как пламя охватит все…       Скрут заскрежетал что-то неразборчивое, но в этом клокоте слышался страх. Страх и боль. А также отчаяние       «…я люблю тебя, Мамо-чан. И Эндимиона я люблю. И, как оказалось, Скрута тоже. Ведь это все ты…» — голос Усаги шептал ему прямо в ухо: она была за его плечом крылатым ангелом-хранителем. И Мамору толкнул воздушную волну, наполненную пламенем, прямо на зыбкое мерцающее кольцо тьмы.       «Прими моё главенство. Прими мою власть».       …паукообразный монстр наваливается на него, оседая…       «…Убивший дракона сам становится драконом…»       «Ты стал драконом, мой мальчик. Ты был рожден, чтобы стать им».       — Ты больше не испугаешь меня. Я — дракон! И ты слаб пред моим пламенем!       Мамору слышал, как кричало его второе я. Как заходилось в страшной истерике, полной боли и страдания. Как молило… проклинало… лютовало… Но выхода не было. Сияние Серебряного Кристалла втиснутого в тонкую оправу Золотого Кристалла жгло жестче, чем корона солнца… Так сжигали звезды. Так Мамору сжигал самого себя, чтобы возродиться из пепла более цельным… более совершенным. Драконом.       Он вступил в собственное разметавшееся пламя, приникая к очищающим лепесткам огня лицом.       …такова моя воля… таков путь… такова её мольба…       Для неё, если бы это было возможным, он бы разрушил всю тьму в себе в мельчайшую галактическую пыль, но наследник Земли не творение летучего света в отличии от Серенити… Тьма плотно въелась в сердцевину Геи, породив как Элизион, золотое сосредоточие света, так и Тартар, вязкий мрак ненависти и боли. И чтобы властвовать над Землей, необходимо соответствовать ей… Чужеродного владыку планета отвергнет и обратит в прах.       Эндимион горел, и слышал, как горит Скрут… как воет… как молит… как клянется… О, нет. Нет. Не сейчас. Ещё несколько мгновений. Ещё несколько биений сердца до самой нерушимой и самой преданной клятвы, построенной на парадоксальном сплетении любви, ненависти и страха.       Пламя угасло, и Мамору огладил негнущимися пальцами свой почерневший плащ. У его ног скорчился Скрут, превратившийся почти в шаткий остов того плотного и тяжелого монстра, которым он был. Но в этих останках копошилась жизнь, цепко ухватившаяся за загривок покореженного скелета. Не видящие, лопнувшие от жара глаза пялились в покрытое копотью лицо принца Земли.       — Я признаю тебя, — дрожащим шелестящим голосом простонал монстр. — Признаю твою власть надо мной… брат…       Хищная жестокая улыбка сломила губы Мамору, выпуская то, чего он давно надеялся не ощущать более в себе — пьянящее сознание власти. Он протянул Скруту ладонь, и тот поставил на неё одну из своих лап, начав рассыпаться в мелкую черную пыль, которая взвивалась тонким ручейком в воздух, плетя изворотливые кружева вокруг возникшего перед Мамору золото-серебряного кристалла. Пока паук разрушался, ему хотелось бы прошипеть что-то о той ненависти, которую он должен был бы испытывать… за то, что Скрут заставил его усомниться в честности Усаги… за то, что очернил её, выставляя жадной до власти наследницей Луны… за то, что убил храбрую Рей… за то, что обрушил под землю храмовый комплекс с невинными людьми… за… Но проявить эту ненависть казалось позорным. Он и так одержал верх. А ещё в душе все же ютилась странная горечь, похожая больше на жалость, чем на сострадание, но все же…       Мелькнуло ещё несколько тягучих мгновений, окончательно измоловших в пыль монстра. Теперь перед Мамору висела в воздухе странная конструкция: Серебряный кристалл, встроенный внутрь Золотого и покрытый черной гладкой сетью с крупными ячейками. Он сомкнул руку на получившемся кристалле и почувствовал яркую пульсацию. В его ладони бились три сердца, слитые в одно: его собственное сердце, сердце Скрута… и Усаги. В глазах защипало. Даже если эта проекция была иллюзорной и находилась у него в голове, слезы в ней были настоящие.       — Ты прекрасно справился, сын мой, — за его спиной раздался тихий шелест. Запахло давно знакомым ароматом яблок, нагретых солнцем, и Мамору вдруг почувствовал себя ребенком. Почти тем самым шестилетним, который пришел в себя в больнице, не помня ни отца, ни матери.       — Ты…       В памяти всплыл образ мягкой красивой женщины с каштановыми волосами, в которых заблудилось солнце, и глубокими синими глазами, наполненных печальной тайной.       — Мама, — сами по себе шевельнулись его губы, выталкивая это нежное певучее слово.       — Да, это я, — голос был глубоким и слегка скрипучим. Он знал, что годы оставили на ней свой след, хотя она и богиня… Потому что цикл нужно довести до пика. А потом отправить на обновление. Однако поворачиваться принц не спешил, будто боясь увидеть её дряхлость. Перед ним посыпались розовые легкие цветы.       — Девочка сдержала свою клятву, я рада этому… Все же страшилась, что она обманет меня. Но! — слегка суетливо и взволнованно заговорила Гея, быстро поглаживая его по плечам. — Ты так возмужал, сын мой. Мой прекрасный Эндимион. Моё дитя.       — Она спасла меня ценой своей жизни, — почему-то торопливо ответил ей он. — Усаги пожертвовала собой, и я должен вернуть её.       — Конечно, очень благородно с её стороны, но, малыш, это необратимо. Её сосредоточение силы, фрагмент сердца богини Луны теперь в твоих руках. Ты не сможешь найти её душу в Царстве мертвых.       — Нет, смогу. Я знаю, где она. То место. Это Мировое древо. Усаги у его корней ждет, когда я вернусь, одолев монстра в себе.       — Забавный акт гуманизма с твоей стороны, — с неожиданной неприязнью отозвалась Гея. — Тебе следовало бы убить его. Это было в твоей власти. Так почему ты выбрал принять его в себя? Это самое несуразное и бессмысленное моё творение. Его существование — беспорядочные смерти людей, в том числе моих потомков. К этим смертям чуть не присоединился мой любимый сын.       — Он мой брат. Я уже однажды пролил родственную кровь, — напряженно отозвался Мамору, почему-то сжимая кулаки. Разве есть необходимость бросать вызов матери? Разве может быть враждебность по отношению к ней?       — Теперь ты можешь стать владыкой системы. Твоё могущество безгранично, — в голосе Геи послышалось мрачное торжество, и Мамору замер в растерянности от этих ноток. — Сделай же это, сын мой. Прими возложенную власть и объедини в себе тлеющие огни сердец заброшенных планет Альянса.       — О чем ты… мама? — он наконец обернулся и увидел её такой, какой она стала спустя тысячелетия. Маленькая сухонькая старушка с теми же глубокими синими глазами, окруженными сеткой морщин. Поразительно думать, что когда-то она была высокой красивой молодой женщиной. Алчущая тьма шевельнулась в её тени, и Мамору увидел, как лицо Геи стало жестоким и властным. В её синих глазах мелькнули мечтательные искры, как будто она заглянула в определенно привлекательное для неё будущее. Когда в груди шевельнулось странное чувство — похожее на отвращение, он не смог понять принадлежит ли оно Скруту или ему.       — О том, что ты должен взять своё. Луна угаснет и более не будет оказывать влияния на Систему. Это наш шанс.       — А если я не желаю этого? — Мамору сжал кристалл в ладони, мысленно пытаясь отделить сердце Серенити от этого теперь пугающего его союза. — Если мне не нужна власть над Системой?       — Это определенно ошибка, сын мой, — сухая ладонь сжалась на запястье его левой руки. — Ты должен как следует обдумать это, прежде чем отказаться от выпавшего шанса.       — Здесь и думать нечего. Я желаю только одного — быть с Усаги. Ничего другого мне не надо. Ни власти, ни могущества. Только возможность войти в Царство Мертвых и вернуть Усаги.       Гея ослабила хватку, отстраняясь, её глаза смотрели на него почти с ненавистью, что вызывало обидный контраст с тем, что он помнил из детства Эндимиона.       — Не заставляй меня разочаровываться, сын мой, — неприятным колючим голосом прошипела она, как будто бы теряя гнет лет и становясь выше. — Ты не в праве отказываться от того, что идет тебе в руки само.       «Она все равно моя мать, — с какой-то болезненной грустью подумал Мамору, удерживаясь в шаге от того, чтобы поддаться ярости и гневу. — И она много страдала… А кроме того, боги вне привычных нам представлений. Власть, возможно, действительно то, что они лучше всего понимают. Это обеспечивает их выживание».       Он наклонился и взял её за прохладную сухую руку, осторожно сжимая и поднося к губам. Запечатлевая мягкий проникновенный поцелуй на тыльной стороне её запястья, Мамору постарался нежно улыбнуться.       — Я понимаю твой страх, мама. Поверь, что я никому не позволю причинить тебе вред. Для этого не нужно вести экспансию.       — Но вред все равно причиняется мне, — лицо Геи сморщилось в едва сдерживаемой ярости. — Эти люди, заполонившие мои просторы, отравляющие мой воздух и мои воды, уничтожающие леса и стирающие горы, убивающие моих младших созданий… Ты можешь остановить их?       Кунсайт говорил ему что-то там в Тайбэе о «приходе короля». Полная перезагрузка известного ему мира, страшная природная катастрофа, которая скует землю очистительным льдом.       — Я все исправлю. Но королю нужна его королева. Я не смогу без Усаги.       На мгновение казалось, что Гея ударит его, вложив всю божественную мощь в это. Однако этого не произошло. Она отстранилась, рассматривая его лицо, как будто увидела впервые. Через какое-то время Мать Земля тяжело вздохнула и протянула руку к его щеке, осторожно стирая след копоти.       — Ладно, сын мой. Я приму твоё решение.       В синих глазах проявилась нежность и любовь, о которых он не смел и мечтать, учитывая тональность предшествовавшего разговора.       — Все-таки она смелая, эта девочка… Когда твоя Серенити пришла ко мне и разбудила ото сна, мне с трудом удалось удержаться от того, чтобы её уничтожить. Но все же. Она была такой искренней и решительной. И без колебаний поклялась умереть вслед за тобой. А теперь я вижу, к чему привела её решимость. Так и быть, не буду напирать на тебя с планами о господстве над Системой. Но подумай все же о том, чтобы уничтожить его.       — Хорошо, мама, — прошептал Мамору, приникая к её ладони. — Я подумаю.       Бессовестно лгать оказалось неожиданно легко. Вероятно, влияние Скрута выше, чем показалось изначально. Но, возможно, эта ложь далась ему легко, потому что он знал, что ничего злого не причинит Гее, а наоборот постарается подарить в один день (конечно, когда будет готов) обновленное счастливое будущее.       Когда Мамору засверкал и растаял дымкой в воздухе, вязкая волна страха, тревоги и предвкушения обрушилась на присутствующих. Они замерли, страшась лишний раз вздохнуть, и именно в этот момент в зал влетел Кагеру Чиба, стуча по каменным плитам каблуками своих лакированных туфель. За ним медленно тянулись Соичи Томоэ, который сразу лихорадочно заскользил взглядом по лицам, нащупывая Плутон, невозмутимая Сейлор Сатурн и Лилит, робко оглядывавшая залу, как будто не была уверена в своем праве присутствовать здесь.       Серый омерзительный лик Скрута стал постепенно таять как раз в этот момент. Кожа обретала телесный цвет, несколько бледный, но вполне естественный. Кожистые ребристые веки разгладились, став мягкими человеческими, да и сами глаза обрели нормальный размер. Черные пряди челки затрепетали на ветру, а конечности укоротились, перестав быть такими непропорционально длинными. Прошло ещё несколько секунд, и вот уже Эндимион в черном одеянии обнимал мертвую Усаги. На его лбу тускло сверкнул тот странный символ — треугольник с Y, и принц распахнул глаза.       — Мамору! — воскликнул Кагеру, бросаясь к нему и утыкаясь лбом в спину. Эндимион охнул от неожиданного толчка и резко опустил лицо вниз, глядя на безмолвную Усаги. Он словно пробудился ото сна, и теперь силился по осколкам собрать реальность.       — Дядя… — хрипло прошептал он, пораженно осознавая вокруг наличие стен замка Элизиона. Ему было почти невозможно поверить в то, что так тщательно оберегаемый им от всего потустороннего родственник находится в золотом сердце Земли. Но эта мысль только отвлекала от самого важного. Усаги… Усаги мертва. И он пожелал возможности войти в Царство Мертвых. Гея не сказала ни да, ни нет. Лишь приняла его решение, и теперь ему предстояло понять, как осуществить задуманное. Стилет? Мамору посмотрел задумчиво на рукоять, невольно вспоминая сюжет трагедии Шекспира. Вместе на том свете… А на этом, кто с последствиями темного заклятья разбираться будет? О родителях и брате Усаги кто позаботится? И в конце концов, как можно разбить сердце дяди, который отправился ради него в ад? Сначала надо постараться сделать всё, что возможно, чтобы вернуть Лунную принцессу…       — Ты прежний… Боже! Мамору…       Руки дяди легли ему на плечи, и он что-то ещё сбивчиво бормотал, будто впадая в счастливое безумие, а Мамору тихо обводил взглядом присутствующих, смотревших на него, как на воплощенное чудо. Совсем рядом были Ами и Макото. Первая приподнялась от колен Усаги, на которых, видимо, плакала, а вторая держала руку Сейлор Мун. Чуть поодаль стояли Нефрит и Зойсайт, смотревших с виноватой радостью на принца. Прямо перед ним Кунсайт, сжимавший в объятиях обессилившую Венеру, а рядом Воин… Она смотрела на него непостижимым почти страшным взглядом, как будто единовременно и ненавидела, и любила… Мамору чувствовал, как этот взгляд отзывается пульсацией в его сердце, заставляя его с вызовом принимать взор, словно клинок на свой меч.       — Я рада, что её смерть не напрасна, — с вызовом бросила Воин, задирая подбородок и пытаясь скрыть предательскую влагу в глазах. — Было бы паршиво, если бы ты её подвел. Я бы тебя обязательно убила.       — Не сомневаюсь, — протянул Мамору, позволяя себе кривую усмешку. Тело Усаги казалось ему пугающе легким, как будто вот-вот растает в воздухе, обрывая последние ниточки связи. Мозг продолжал лихорадочно крутить шестеренки в поисках решения. Самых очевидных было два.       — Мамору… — снова повторил дядя, и юноша повернулся, чтобы, наконец, взглянуть в глаза родного человека.       — Да, дядя, это я, — мягко прошептал он ему, невольно улыбаясь тому неверию и счастью, которое прочитал в его глазах. Но это быстро угасло… Кагеру наконец осознал наличие страшной ноши на руках Мамору, и дрожащими руками прикоснулся к холодному плечу Усаги.       — Она мертва? Я не могу в это поверить… Она поклялась, что вернет тебя мне. А я осмелился ещё сомневаться в этом… Старый дурак!       — Она отдала свою жизнь, чтобы я вернулся, — Мамору почувствовал, как горят глаза от вскипающих слез. Поразительно, после того времени, как он пробыл мертвым, ему думалось, что слезы — нечто совершенно чуждое. — Усаги спасла меня, дядя. Спасла от самого себя, и вернула меня к самому себе. Если бы не она…       — Но можно же что-то сделать? Вы же такие сильные… Столько всего можете сотворить… Неужели вернуть из мертвых для вас невыполнимо?       — Да, — внезапно вмешалась в разговор Плутон, разрушая в пыль один из планов Мамору. — Это невозможно. Усаги там, откуда её нельзя вывести кому-либо из нас.       — Даже слияние кристаллов её не вернет, — обратила в труху и второй план Хранительница Врат. — Я уже молчу об обмене. Душа принцессы Серенити, отдавшей Серебряный Кристалл, своему возлюбленному, совершив тем самым обмен, останется «там». Мне очень жаль.       — О, да… Я надеюсь, что тебе очень жаль! — раздалось внезапно свистящее яростное шипение. — Тебе должно быть жаль, вероломная тварь!       Черный столп взметнулся к потолку, и через мгновение Сецуна скрежетала каблуками по плитам, схваченная за горло странным мертвенно бледным сухопарым мужчиной, похожим на кипарис. Его черные одеяния колебались вкруг него, как языки пламени, а большие глаза напоминали отверстые бездны. Гневно раздувая крылья носа, он сжал руку сильнее, заставляя Сецуну хрипеть и выпучивать глаза из орбит.       — Ты заставила моё обещание обратиться в пыль! Ты заставила её страдать!       Соичи Томоэ не раздумывая прыгнул на мужчину, движимый желанием спасти возлюбленную, которая тщетно пыталась сжать руку, лишавшую её воздуха. Но незнакомец даже не вздрогнул. Он будто обратился в сплошную стену, и Соичи упал на пол перед ним.       — Стой! Она не виновата! — Эндимион поспешил вмешаться, видя, как растерянны остальные. От незнакомца веяло той же яркой мощью, что и от Геи… Он был явно из тех, кто давно вышел за пределы этого мира. Или же из тех, кто остался, несмотря на ход Вселенной. — Серенити сама приняла это решение! Плутон не…       — Что «не»? — холодно спросил мужчина, несколько ослабляя хватку, чтобы Сецуна сделала торопливый вдох. — Не хотела? Не виновата? Ты знаешь, что из-за Хель Серенити умирала долго. И чувствовала такую боль, которую мало кто мог бы выдержать. Она шла во мраке и не могла себе позволить даже заплакать, а я видел… я видел, как искажались её прекрасные черты. Как ей пришлось преодолевать эту боль. Как она шла, примиряясь с тем, что эта боль не закончится. Самая прекрасная звезда… Её свет согрел меня в момент её рождения на хладных рубежах этой системы! И я обещал ей, что она не почувствует боли, покидая мир живых! Весь её путь я присматривал за ней и держал своё обещание, даря смерть нежную, как поцелуй возлюбленного*(2), но ты… ты…       Рука снова стиснулась на шее Сецуны, и та только могла хрипеть.       — Га… дес… про…сти…       — Остановитесь! Прошу вас! Остановитесь! — яростно кричал Соичи, упрямо ударяясь вновь и вновь о каменное тело вторженца. — Вы не можете с ней так поступить!       Внезапно его руки почернели, и Сатурн с испуганным вскриком оттащила его за талию:       — Гадес, он мой земной отец! Не причиняй ему вреда!       — Он назойливый смертный, к которому нежно привязана твоя сестрица!       — И Хель отпусти! Я уверена, что Серенити дала ей приказ! Ты не можешь осуждать её за следование приказу Королевы!       Названный Гадесом яростно зашипел, но обрушил все же Сецуну на пол. Женщина со свистом втянула воздух и потерла горло. Соичи вывернулся из хватки Хотару и бросился к Плутон, обнимая её своими почерневшими руками.       — Кто это? — металлическим голосом спросила Воин, пристально рассматривая незнакомца. Мысленно она оправдывала своё бездействие во время нападения на Плутон зашкаливающей мощью, ощущаемой от противника, но все же подозревала, что в первую очередь тоже не могла простить ей смерти Усаги, хотя и не понимала в полной мере, какую роль во всем этом сыграла Плутон. Однако сейчас слова Гадеса слегка прояснили ситуацию.       — Это Смерть, — отстраненным голосом коротко сказала Сейлор Сатурн, и недоверчивое напуганное молчание затопило залу.