«Любовь — это единственное доступное нам чувство, способное выйти за пределы времени и пространства».
Interstellar, Кристофер Нолан
Казалось, что само небо указывало им путь: звёздные огни сплелись в сверкающую ленту, которая извивалась над головами путников, упрямо приближавшихся к чёрной громаде Града. Алые всполохи пламени прорывались сквозь его объемные постройки, обещая разрушительную яростную картину внутри стен. Мамору упрямо сцепил зубы — это место казалось ему самым меньшим из возможных зол. Тем более свет звёзд ободрял его. Казалось, что будто милостивая Персефона наблюдала за ним из своей ладьи, пустив витиеватую реку душ по его пути. Грозные чёрные врата с тяжёлым удручающим скрипом распахнулись и выпустили хор отчаянных криков и воплей о пощаде и помощи. Алмаз криво усмехнулся, выразительно взглянув на Мамору, а потом отступил в сторону с шутовским поклоном: — Прошу вас, Ваше Королевское Величество. Принц Земли даже не обратил на это паясничество внимание. Он растерянно рассматривал множество схожих между собой людей в богатых одеждах, которые падали из окон высоких коронованных башен, теснившихся внутри Града. У одних были светлые волосы, и они были сильно похожи на Джедайта, будто десятки его искаженных отражений, а другие, темноволосые, смахивали на самого Эндимиона. В этом было что-то зловещее. Обещание поражения? — Ты плохо знаком с предзнаменованиями и, наверное, никогда не занимался гаданием? — надменно поинтересовался Алмаз, заметив его замешательство. — Вообще, при любом уважающем себя правителе должен быть астролог, таролог или хотя бы замшелый экстрасенс, который бы пояснил, что вещи не всегда такие, какими они кажутся. — Кхм, так и быть, я подумаю о том, чтобы рассмотреть в будущем тебя на такую или аналогичную ей позицию, — неприязненно буркнул Мамору, но тотчас подумал, что многое бы отдал за то, чтобы Алмаз никогда и носа не казал при дворе в Хрустальном Токио, если вдруг его все же вытащат из жерновов беспощадной судьбы. Но, может быть, здесь бы сработал тезис о необходимости держать врагов близко… — Я не особо в этом талантлив, — фыркнул Принц Немизиса. — Всем заведовал Мудрец. Как оказалось, он был ещё тот серый кардинал, ждавший своего часа, чтобы стать властелином мира. Но, помимо занудного хрустального шара, он любил расклады таро. И карта «Башня»*(1) была его любимой. — Что же это за карта? — Мамору чутко прислушивался к себе, поражаясь, что его не тянет спасать гибнущих несчастных. Даже при том, что он понимал бесплодность таких попыток, это был поразительный и неожиданный цинизм. Неужели он стал настолько жёстким на пути преодоления последнего шага? Он даже с поразительным спокойствием шагал по бугрящейся тверди, не пытаясь ускорить темп. Словно прогулку совершал в парке… — Да, всё вокруг разрушается… Гибнет то, что казалось тебе привычным. Но привычное не означает нужное, улавливаешь? — Улавливаю, — хмыкнул Эндимион, рассматривая очередного страдальца в шелковых одеждах, которые яростно хлопали на ветру. Треск раскалывающегося черепа заставил его лицо окаменеть. — Тошнит? — заботливо поинтересовался Алмаз. Но Мамору только мотнул головой. — Что ж, это не всё, что ты здесь увидишь. Град занятное место. В этих распевных словах было очередное раздражающее предзнаменование. То, как бугрилась и вздымалась твердь, напоминало видения, которые посылал король Эндимион из будущего: где всё крошилось, летело в пропасть, а Усаги гибла… а ещё воскрешало в памяти схватку в Фусими Инари Тайся. Интересно, удалось ли сенши выбраться из Элизиона? И как там дядя? Эта мысль прозвучала несколько чужеродно, как будто Мамору уже и забыл, что когда-то жил на Земле, превратив всё своё существование в спиральное странствие по аду и раю Галактического котла… Когда всё закончится… На что будет похожа жизнь «после»? Будет ли в ней место крепкой чашке зелёного чая, заваренной с соблюдением всех традиций? Будут ли в них скупые разговоры, наполненные родственным теплом и заботой? — Полюбуйся, — с удовольствием вырвал его из размышлений Алмаз, показывая рукой на небольшую площадь за несколькими сталкивающимися друг с другом разрушающимися башнями. Среди осколков камней принц Эндимион исступленно пронзал кинжалом истерзанное тело Серенити. Лицо было не тронуто… Волосы стелились по земле золотыми лентами и едва дергались при каждом следующем ударе. А вот всё тело уже превратилось в склизкую кровавую кашу, мешанину из лоскутов кожи и тканей, органов с белыми пятнышками раскрошенных костей… Но обезумевшего мужчину это не останавливало. Он продолжал и продолжал наносить удары со звериным выражением ярости. Инфернальный ужас пробрал Мамору до глубины души, когда этот чудовищный двойник обернулся и, тяжело дыша, уставился на него. В его глазах, затопленных чернильной пустотой, искала своё отражение мятущаяся боль. Та самая боль, что ласково знакомила его со своими бритвенными изгибами на крыше онсэна… — Никогда, — внезапно для самого себя резко выдохнул Мамору. — Никогда. Я никогда бы такого не сделал. «…но ведь почти сделал… Скрут был не только демоном, порожденным Геей и преступно извлеченным из Тартара… он был и принцем Эндимионом. Истоком всего твоего существа…». Следующая площадь показала ему, как он же утыкает в холодные камни обнаженную вырывающуюся Серенити и насилует, царапая и раздирая в кровь её белоснежное тело… На её спине трепещут обрубки когда-то могучих крыльев. — Тёмный колодец твоя душа, король, — шептал Алмаз, который, словно, впитывал эти видения как губка. Будто Мамору на самом деле это совершал. …везде истязания. Везде боль. На улицах и площадях этого Града, среди изломанных тел странных богачей, Тёмный Эндимион унижал, калечил и уничтожал Серенити… Раз за разом это происходило, и каждый новый шаг становился тяжёл, потому что обещал новое видение ещё отвратительнее и страшнее чем прежнее. Но выбора не было. Обернуться и пойти назад — означало обесценить весь уже пройденный путь. Слёзы Серенити жгли душу, как капли огня. Мамору хотелось бы собрать их все в ладонь, чтобы они сожгли его руку, отняли её… Ибо после этих видений он был уверен, что заслуживает страшной кары. Град вздыхал, колебался и иногда обрушивал очередное такое видение в пропасть, чем вызывал мрачное ликование у принца Земли. После бесконечного изнурительного шествия по обезумевшему Граду впереди замаячили обещанные врата. За ними должен был быть конец пути… Мамору едва не сорвался на бег, чтобы выскользнуть из этого проклятого места и никогда не вернуться. Но земля треснула прямо перед ним и выпустила загадочные языки черного извивающегося пламени. Мамору отшатнулся, закрывая лицо рукой, а щель меж тем стала с противным скрипом расширяться. — Прыгай! — гаркнул Алмаз. — Не медли! Подобравшись, Мамору метнулся вперёд, надеясь преодолеть расщелину, и ему удалось, но край был тревожно близок. Он подался вперёд, стараясь сохранить равновесие, но земля вновь качнулась. Мамору полетел назад, мысленно приветствуя чёрное пламя, но в самый последний миг его ухватила за запястье рука Алмаза, и они замерли, как будто в танце. Непринужденный и задумчивый вид принца Немезиса действительно хорошо бы подошел для танцевального зала… — И все демоны ада алчут твоего падения, — прошептал он с улыбкой, постепенно сгибая руку в локте и вытягивая своего подопечного. Мамору натянуто улыбнулся ему: — Я не ожидал такого от тебя… Спас… — И кто я такой, чтобы не присоединиться к ним? — прервал его Алмаз и толкнул назад. Летя в пропасть, Мамору отчетливо слышал сопровождавший его долгий крик ненавистного претендента на сердце возлюбленной: — Твой путь ни за что не будет легким! Я выбрал тебе дорогу сквозь самые чёрные бездны ада! Уж прости, как бы ни был светел лик Серенити и как бы ни омыли мою душу её слёзы, я слишком ненавижу тебя и не имею сил совладать с этой ненавистью! Уже потом, когда тьма застила глаза и заставила сомневаться в том, где верх, а где низ, до Мамору донесся урывочный шепот: — Но… я все равно… надеюсь, что ты выведешь её к свету…***
Запах клубники вкручивается в ноздри, и он морщит нос, слегка мотая головой из стороны в сторону. Раздается хрустальный смешок. — Я всё равно накормлю тебя ею. Как бы ни сопротивлялся. Так ведь происходит уже не одну тысячу лет. — Знаю, — шепчут его губы. Он распахивает глаза и видит её склоненное лицо. Нежные розовые губы чуть блестят от сока клубники. Солнечное излучение слишком активно и губительно для растений в последнее время, и это лакомство они выращивают только в специальных кристальных теплицах, сконструированных Владычицей Меркурия. Он смотрит в её смеющиеся синие глаза и думает, что время благосклонно только, если ты являешься Владычицей Солнечной Системы Серенити… Она выглядит почти также, как и в забывшемся старом-старом Токио, где была Усаги Цукино. Даже волосы такие же безмятежно золотые. А ведь и не скажешь, что их пра-пра-и-ещё-черти-сколько-раз-правнуки давно разлетелись по уголкам Млечного пути, не надеясь когда-нибудь принять в руки наследие Кристаллов, потому что Серенити и Эндимион — вечные. — Что у нас сегодня в программе? — он осторожно принимает сочную ягоду из нежных пальцев и надкусывает. — Дай подумать… Сегодня Королева Усаги*(2) празднует пятое тысячелетия своего воцарения. И мы обещали быть на балу в её честь. — Это такая скукота… Давай не пойдем? — с лукавой улыбкой предлагает Эндимион. — Скажем, что заболели. Серенити смеется, запрокинув голову, как будто он произнес самую смешную в мире шутку, а потом отвечает, непринужденно облизывая клубничный сок с пальцев: — Нельзя. Это значимый юбилей для нашей дочери. Мы должны отдать должное правителям Земли. Владыка Солнечной Системы чопорно кивает и подхватывает с ладони супруги ещё одну истекающую соком ягоду, не забывая прочертить влажную дорожку языком по витиеватому рисунку линий, схлестнувшихся на её коже. Серенити коротко охает и грозится наказать за дерзость… …вскоре клубника везде. На ложе… на их разгоряченных телах… на губах… Эндимион почти тонет в этом сладком аромате и буйстве страсти, что всё ещё вспыхивает в их сосудах, заставляя тянуться друг к другу в беззаветной жадности. …сборы проходят потом торопливо и тщательно, чтобы не оставить ни одной красной черточки на безукоризненных образах правителей Системы. Альянс планет, конечно, знает их, как облупленных и ни словом не осудит за проявленное несовершенство, но на приеме ожидается много правителей из-за пределов Солнечной Системы, которые подобную небрежность могут воспринять за демонстрацию превосходства. Лавандовый фрак, плащ на пару тонов темнее. Изящное платье цвета лепестка лотоса, украшенное по лифу сплетением золотых колец и вышивкой жемчугом, царственная диадема. Они долго смотрят друг на друга, словно высекая в памяти навеки, прежде чем выходят из своего небольшого уединенного дворца в высоких горах и телепортируются. Хрустальный Токио встречает восторженной оживленностью улиц и радостными возгласами, устремляющимися вслед за их дочерью, шагающей рука об руку с мужем, невозмутимым Гелиосом, к высоким широко распахнутым вратам дворца. За ними с напускной важностью вышагивают Короли и Королевы Альянса. Так уж получается, что, когда времени становится слишком много, с последних встреч утекает всё больше и больше воды. И Эндимион морщит лоб, пытаясь припомнить, как давно они виделись. Конечно, время к ним строже, чем к его сиятельной супруге, обратившейся в запечатленный лик юной Весны. Как и к нему, впрочем. Он коротко касается посеребренных висков и вновь смотрит на своих друзей и их супруг: Владычица Меркурия, сменившая лазурную синь волос на мудрое серебро, как будто сияет в лучах солнца. Зойсайт, крепко сжимающий её руку, вопреки всякой логике только разгорается с годами сильнее: на его пылающие пряди трудно смотреть, он словно дитя огня. Владычица Венеры похожа на зрелое спелое яблоко. Её красота далека от невесомого лика юности, но в ней чувствуется почти запредельное могущество, которое придает её чертам обворожительную резкость. Кунсайт тревожно истончен. Сердце Эндимиона даже пугающе сжимается, пока он странствует взглядом по чертам дорогого друга, но тот чувствует его внимание, оборачивается и нежно улыбается. Владычица Марса, несмотря на праздник, сурова и даже мрачна. На треугольном лице печать знания, от которого веет пылью вечности. Джедайт — под стать супруге. Они тихо переговариваются, склонив друг к другу головы. Владычица Юпитера напротив смеется, накручивая колечком серебряную прядь, закравшуюся в буйство её каштановых волос, которые она теперь носит распущенными, прихваченными на висках золотым обручем с дубовыми листьями. Нефрит зеркально повторяет её жест, демонстрируя седину в своей гриве. Серенити отвлекает его от созерцания, дергая за рукав, и протягивает раскрытую ладонь. Он хватается за неё, и они, смеясь как дети, бегут к торжественной процессии. Люди вокруг расступаются с восторженными вздохами, но благоговейно вытягивают руки, как будто рассчитывают хотя бы кончиками пальцев прикоснуться к той, что почти отменила смерть… Люди Эпохи Благоденствия действительно редко умирают… Почти любую хворь может исцелить Серебряный Кристалл, и покидают этот славный мир лишь единицы. Верная Сатурн служит им проводником к далекому месту, где отведено начать новый путь. Уже звёздные семена тех, кого раньше именовали простыми смертными, стали столь ярки, что на Земле возродилась магия, о которой мыслили, что она забыта навеки. И вновь парят над ней алерионы, как над Марсом фениксы… У врат их встречают верные сановники из поколения «первых». Их осталось за пронесшиеся тысячелетия не так много. Эндимион приветственно кивает Фурухате Мотоки, занявшему пост министра внешних звёздных контактов после вынужденной отставки Зойсайта, покинувшего Землю, когда возродился Меркурий. Этот зеленоглазый друг его почти затертого студенчества, который при желании мог бы вспомнить, как сиятельная королева объедалась мороженым и играла в видеоигры, церемонно кланяется и коротко подмигивает, как будто и не минуло с их последней встречи пара-другая лет… Серенити тем временем трепетно пожимает руки Икуко Цукино, которая сейчас выступает главным церемониймейстером праздника: и она и их дочь Усаги крепко хранят привязанность к этой милой женщине, которая неотступно следует за ними сквозь вереницу мрачных и благостных лет. Она умерла до прихода нового королевства, и какое-то время никто не ожидал вновь увидеть её, но время преподнесло сюрприз. Королева Усаги уже ждёт их в главной приемной зале, где подготовлены два высоких белых трона, расположенных по правую руку от королевских и на уровень выше. Не стесняясь инозвёздных владык и послов, их когда-то маленькая Чибиуса бежит к ним и крепко обнимает, возвращая родителей на какую-то долю секунды в её детство. Гелиос сдержанно наклоняет голову и пожимает Эндимиону руку, когда Усаги отпускает их. Серенити ласково гладит дочь по длинным розовым волосам, пока Король Земли и Владыка Солнечной Системы обмениваются краткими дежурными репликами. Внезапно Эндимиона дергают за локоть. Он едва удерживается, чтобы не обернуться: невежливо в присутствии владык других систем и планет отворачиваться от Короля Гелиоса. — Это я, — шипит Джедайт, и Эндимион просто вслепую вытягивает его на одну линию, присоединяя к беседе. — Похоже что-то беспокоит нашего провидца, — мягко улыбается он Гелиосу. — Что случилось, Джедайт? — Рей видит огонь во сне всю неделю, — торопливо начинает Правитель Марса. — Она говорит, что это не простой сон. Огонь чёрный и воет разными голосами. А ещё она видит седую Серенити в белоснежных одеждах с плащом за спиной, которая сжимает в руке длинный жезл выше её роста. — Вот как. Получается, она шагнет на новую ступень силы, — Эндимион потирает подбородок. Увеличение силы его супруги должно быть связано с очень могущественным врагом, который может поставить под вопрос существование всей планеты. А может и Системы. Кто этот враг? Кто может незримо подобраться к ним? Ведь все «соседи» известны. С кем дружба, с кем нейтралитет… но враждебных нет. — Это не всё, — мрачно бурчит Джедайт. — Я же тоже проверил её слова на рунах. Всегда выпадает Руна Вирд*(3) — «ничто» и «всё». Это изрядно тревожит. Эндимион пожимает плечами и поворачивает голову вправо, рассматривая спину супруги. Абсолютна безмятежна. И воркует с правительницами Системы. Скоро придется совершить круг почета и поприветствовать гостей… — Может, обсудить это после приема? — тихо предлагает Гелиос, осторожно осматриваясь. — Здесь могут быть лишние уши. — Могут, — хмыкает Джедайт. — Есть кого заподозрить во враждебных замыслах? — Только свидетелей неминуемого Хаоса, — с наигранной небрежностью дергает плечом Король Земли, и Эндимион растерянно смотрит на него. Враг ведь действительно один… Это они поняли, когда ещё Усаги одолела Галаксию. Хаос. Многоликий и жестокий. После Галаксии были и ещё лица, которые он натягивал на себя словно маски. Ещё. Ещё. Ещё. Последние три тысячелетия были особенно прекрасны и безмятежны, и они почти что забыли, что такое жестокий бой. Что, если это и было запланировано тем, кто вощит нити зла? …погруженный в мрачные мысли, он не замечает, как оказывается вновь рядом с Серенити. Она твердо ведёт его по кругу, чтобы поздороваться с гостями. Он сыпет дежурными словами, а сам смотрит на золотые пряди волос супруги и думает, что же должно произойти, чтобы они стали седыми… Ему улыбается Владычица Системы Метущихся огней из созвездия Лиры, шепчет о своей радости встречи Королева планеты Зармина*(4) — одной из систем в созвездии Весов, горячо выражает свою признательность правитель Системы Иллюзорного Сияния из созвездия Лебедя… Даже Королева Олив Какю здесь и долго говорит о своей радости от встречи, сжимая и его руку, и руку Серенити… Но он далеко мыслями от происходящего. Слова Джедайта как будто запустили в нём часовой механизм, который теперь отсчитывает секунды, минуты или часы до катастрофы. — Ты в порядке? — тихо спрашивает его Серенити, а он только пожимает плечами в ответ. Они уже подходят к своим креслам, чтобы сесть. — Есть кое-что… — начинает, наконец, Эндимион, набравшись решимости, но тут встают Гелиос и Усаги. Он замолкает, чтобы не создавать неприятный фон речам собственной дочери. …торжество длится, звучат речи, льется рекой сладкий нектар, и Эндимион вспоминает отголоски о праздниках богов на вершине Олимпа. Конечно, всё не ограничивается приватным банкетом для важных персон — достаточно выглянуть в стрельчатое высокое окно и будет видно, как танцуют и веселятся жители Хрустального Токио, и слышно, как они кричат «Долгие годы Владыкам», хотя не все из них и ощущают эти «годы». Но он чувствует себя неуютно. Все же ему никогда не были милы все эти приемы. В процессе не раз приходится менять стол, ведь никто не должен быть обделен вниманием Владык… Кампа из Системы Метущихся огней говорит о сгущающейся вокруг Млечного Пути тьме. Эндимион припоминает что-то из программы университета о тёмной материи. Он давно не интересовался этой темой, но, кажется, что Зойсайт и Меркурий проводили какие-то изыскания в этой области. Может быть, эта тьма не более, чем часть мироздания, предусмотренная Творцом или Творцами? Эндимион гладит ножку бокала, наблюдая внимательно за серьезным лицом Серенити, которая важно кивает, разделяя тревожные настроения инозвёздной правительницы. В какой-то миг объявляют танцы, и после открывающего вальса Короля и Королевы Земли Эндимион приглашает свою любимую на танец. Они скользят по паркету, и он наконец-то озвучивает тревожные предчувствия Джедайта. Серенити коротко моргает: словно легкое облачко на время скрывает незамутненную синь. — Мне есть куда стать сильнее? Кажется, что это глупость. Ещё бы добавил, что я стану способна пронзать время и пространство. — Ты и так способна на это, любовь моя. Просто нам не доводилось проверить, — шепчет Эндимион, с почтением целуя кончики её пальцев. — Кстати, странно, что Плутон ещё не прибыла. Усаги может и обидеться на неё. — У Хель всегда есть причина для задержки. И она не любит толпу. Шакти тоже. А вот Эллиль и Иамму только что прибыли. Скорее всего, Плутон и Сатурн стоит ждать к концу празднества. Мелькнувшая складка на лбу супруги подсказывает Эндимиону, что на самом деле её это тоже заботит. Она украдкой бросает взгляд за его плечо и хитро пытается сразу скрыть лицо у него на груди. — Тебе страшно? — беззвучно спрашивает он. Мирные времена затянулись… И если грядет враг, то уж явно сильнее тех, кого они видели. Серенити не может не думать так же. — Пока ты рядом — нет, — Серенити вскидывает голову, смотрит ему в глаза и ласково гладит по щеке. — С тобой я сильней любого противника, что подбросит нам судьба. Эндимион улыбается и чуть склоняет голову, чтобы прикоснуться к ней с поцелуем, но в этот миг Серенити охает, как будто от боли, и в её взгляде вспыхивает испуг. Он не торопится спрашивать, потому что и сам чувствует то же самое: кто-то одним ударом прошиб защитный барьер границ значительно разросшейся за время правления владык Системы — Облака Оорта*(5). — Что-то приближается… Расстояние велико, но скорость этого объекта выше скорости света, — лицо Серенити бледнеет. Она мигом разворачивается и громко объявляет: — Всем инозвёздным гостям в виду соблюдения Протокола Безопасности следует воспользоваться телепортами для перемещения на безопасные узлы. Солнечная Система подверглась вторжению. Зал пораженно ахает. Эндимион видит, как замирает Усаги, как подбирается Гелиос, как мгновенно материализуют свои жезлы превращения уже давно не обращавшиеся владычицы планет. Гости неторопливо начинают собираться, как будто не могут до конца поверить, что происходящее — это не просто причуда уставшей от гостей Владычицы. По какому-то наитию Эндимион шепчет: — Усаги должна покинуть Землю. Немедленно. «Ничто». Он чувствует, как вторженец несется чёрной стрелой сквозь пространство, приближаясь к следующему барьеру. У них не более нескольких минут до следующего «взлома». Энергия очень велика… Им нужна подстраховка. — Нептун и Уран сейчас вне его траекторий, — кивает Серенити и жестом подзывает уже обратившихся Иамму и Эллиль. — Вы уведёте Королеву и Короля. — Что? — чуть теряется та, кого когда-то звали Харукой. — Вы серьезно? Королева захочет сражаться подле вас! — Вторженец взрезал защиту, как нож масло, — шипит Эндимион. — Он необычайно силён. Мы не можем рисковать всем. Нептун с тревогой смотрит на него, словно море шепчет ей какие-то предостережения, а потом сжимает локоть Уран: — Скажите ей, что ещё увидитесь с ней. Скажите, что любите её. Её взгляд как-то по-особенному впивается в Эндимиона, и тот кивает, проглатывая подкатившийся к горлу комок: — Конечно. Он обходит их и приближается к обратившейся дочери, сжимающей в руке увенчанный сияющим розовым кристаллом жезл. — Чибиуса, — ласково начинает он, бережно опуская ладонь на её запястье, затянутое белоснежной перчаткой. — Нам с мамой нужно, чтобы ты кое-что сделала. — Что, отец? — Усаги склоняет голову влево и становится почти копией своей матери. — Это связано с защитой Земли? — Почти. Нам нужно, чтобы ты сейчас пошла с Уран и Нептун. Мы не знаем, с кем имеем дело. Звон прокатывается в его голове, дезориентируя на долю секунды: враг впивается в защиту Пояса Койпера*(6). Дела хуже некуда… — Пожалуйста, времени очень мало, — добавляет он, обретая контроль над собой. — Мы не хотим рисковать всем. — Ты хочешь сказать, что враг очень силён? Тогда я просто обязана остаться! — чеканит Усаги, топая ногой. — Без меня вы точно не победите. — Мы не знаем, с чем имеем дело. Враг прошибает уже второй защитный барьер, и они лишь слегка замедляют его. У нас не более пяти минут с такой его скоростью, если не меньше, — пытается воззвать к её разуму Эндимион, но тут за его плечом возникает Серенити. — Милая, — тихо говорит она. — Мы с отцом не погибнем в схватке с противником, но, возможно, нам придется отступить. Сейчас, как истинная Королева, ты должна позаботиться о тех, кто не наделен магией, и увести на Уран столько жителей, сколько успеешь… — Так далеко, — пораженно распахивает глаза Чибиуса. — Хорошо. Церера, Паллада, Юнона и Веста должны это осилить… Вы справитесь, правда? — Мы — Владыки Солнечной Системы. Кому, как не нам сражаться со всякими грубыми вторженцами? — пожимает плечами Эндимион, подавляя стыд от собственной бравады. — Мощь противника говорит, что повреждения планеты почти неизбежны, наверняка прольется парочка огненных дождей. — Хорошо, — кивает Усаги и направляется к выходу из залы. Затем она поворачивает голову и торопливо кричит: — Я люблю вас! Очень! — Мы тоже любим тебя, — нежно улыбается ей в ответ Серенити, а Эндимион добавляет: — Очень любим. Всё будет хорошо. …в душе он чувствует, что не будет. И что отправка Чибиусы и Гелиоса с Земли — это вопрос выживания всей Системы. — О, Владычица Серенити, — к ним приближается группа правителей систем созвездий Лиры, Весов и Лебедя, с Кинмоку и нескольких иных планет. — Мы выбираем сражаться вместе с вами против неизвестного врага, а не бежать, заботясь о своей безопасности. — Благодарю вас за благородство, но враг действительно силён, а вдали от родных звёзд вы можете оказаться слишком уязвимы для него, — склоняет голову Серенити, а Эндимион мысленно подсчитывает в какой момент враг ворвется в Пояс Астероидов. Что интересно — он целенаправленно движется по Системе, не проявляя интереса ни к каким отдаленным от Солнца планетам. Удар будет направлен прямо на их Звезду? Или все же на него и Серенити? Куда движется этот загадочный противник? — Ваше Величество! — разносится по зале звучный голос Плутон. Эндимион видит, как она вываливается из вытянутого овала портала. …у неё нет правой руки… Только безобразная угольная метка там, где она была ещё совсем недавно. Ему кажется, что он видит змеящиеся ручейки угольной пыли, скользящие из калеченной плоти… Плутон падает на колени, в её вишневых глазах ужас и боль. — Хель! — Серенити подлетает к ней, мигом позабыв о предложивших помощь владыках. Её ладонь ложится на чёрную метку, и наружу вырывается мягкое сияние. Эндимион видит, как сводит напряжением спину его супруги, но усилия тщетны. И только прозрачный фантом «руки» возникает заместо утраты. Однако и им Хель может упереться в пол и встать. — Что произошло? — вопрошает Серенити, смахивая со лба пот и пристально всматриваясь, как чёрные «пылинки» заполняют сверкающий контур, делая фантомную руку почти настоящей. — Сюда мчится Хаос! Этот вскрик порождает волну паники и среди оставшихся. Несколько вспышек телепортации все же следует. Личные визиты Хаоса в звёздные системы редки, но означают обычно одно: уничтожение звезды и принадлежащих ей планет. — Галаксия? Нехеления? В чьём он обличии? — шепчет Эндимион, пытаясь унять болезненную дрожь. — В собственном… — лицо Хель серое. — Такое же, как тогда… Тогда, когда Великий Хонсу… Серенити оборачивается на Эндимиона, и он видит, какой страх отражается в её глазах. Она рассказывала ему… Ещё давным-давно… О том, как её отец вступил в схватку с Хаосом. О том, какие страшные сцены ей довелось увидеть, прежде чем Хонсу удалось увести врага прочь, в Галактический Котёл. — Он летит за мной, — обреченно шепчет его возлюбленная, опуская голову. — И не остановится, пока свет нашей звезды не угаснет. — Усако… — он опускается на колени рядом с ней, почти шепчет это ласковое земное обращение, которое выжжено на его сердце, и крепко обнимает её. — Все будет хорошо. Если он лично вступает в бой, значит он — в отчаянии и не знает, как ещё одолеть тебя. А ты сильна, как никогда. Твой зенит не прошёл. Всё будет хорошо. Марс же видела твоё могущественное новое воплощение. — Мамо-чан… — отзывается она, стискивая материю его фрака. Боль от пробитого барьера в Поясе Астероидов ударяет прямо в сердце. Они оба приникают друг к другу, пытаясь помочь себе справиться с обжигающим ощущением беспардонного вторжения. Серенити сглатывает и оборачивается к сенши и лордам, замершим подле них в ожидании «приказа»: — Вы можете отступить. Как только появится возможность, я постараюсь увести Хаос прочь. Сражение с ним будет очень разрушительным. — Ты — дура, если думаешь, что мы тебя оставим, — бросает Марс, делая рукой широкий жест отрицания. — Мы нужны тебе. — А мы не оставим Владыку. И тех, кому принадлежат наши сердца, — сдержанно добавляет Кунсайт, когда Эндимион приоткрывает рот, чтобы сказать в свою очередь. — Четыре столпа осуществят своё предназначение и выступят опорой для Золотого Дракона. …касание к атмосфере Земли Эндимион ощущает буквально на излете. Это происходит так быстро, что с ним не остается ни боли, ни страха. Только осознание — враг здесь. Они с Серенити встают и спешат к выходу из дворца, чтобы успеть встретить противника на открытой местности. Не слышно и не ощущается более ничего «такого», но прежде чем они выходят, дворец разлетается веером сверкающих частиц в разные стороны, и Эндимион видит зыбкое черно-серое с красными вкраплениями пятно, которое стоит на площади. В нём далеко не сразу можно разглядеть человека, но спустя несколько мгновений он видит, что, вопреки первому ощущению, у Хаоса облик женщины. Вихрь угольно-черных частиц беспорядочно мечется вокруг высокой ссутуленной фигуры. Чёрные волосы хлёсткими прядями рассекают воздух. А глаза… Это чёрные дыры, просверленные в вытянутом сплюснутом с боков черепе, обтянутом серой блёклой кожей. Вместо носа — мелкий, почти сглаженный бугорок. Красным отсвечивают её ладони. Можно подумать, что они запачканы кровью, но нет. У них просто такой цвет. Одеяние похоже на сейлор фуку, но выполнено из чёрного сверкающего металла. В правой руке она сжимает хищный зубчатый меч такого же цвета, как и её волосы. Быстрый на язык Зойсайт сбивчиво шепчет что-то про образину из детских кошмаров, но смешок нервный, как надрывающаяся струна. Эндимион прекрасно его понимает: облик Хаоса действительно похож на нагромождение черт чудовищ из громоздких страшилок. На их памяти зло не избирало ещё столь отталкивающих сосудов. Даже облик Мудреца был более понятен и незатейлив. Дворец ещё висит звенящими капельками в воздухе, а пришелица смотрит на них, и её лицо — маска. На нём не отражается никаких эмоций, что при его построении ничуть не удивительно. — Кто ты? — яростно выступает вперёд Серенити, отпуская ладонь Эндимиона, и он отчаянно вздыхает от острого чувства страха, что и его жена, разорвав с ним контакт, обратится в мелкие звенящие капельки. Если Хаос обратила дворец в ничто, то что ей мешает движением брови проделать это с ними? Похоже, что что-то все же мешает. Пришелица царапает кончиком меча плиты, а потом вытягивает шею и хрипит: — Сейлор Мун… Сере-нити… Звук этого голоса похож на дребезжание металлической детали, пляшущей в часовом механизме прежде, чем застрять и остановить его ход навеки. — Своё имя я знаю, — шипит Серенити, как будто в полной мере постигла бесстрашие. Как будто и не внушает ей ужас ранение Плутон. — Твоё имя. — Я… Начало. Я. Конец. Я. Приговор. — Приговор? Какой ещё приговор? …Серенити прекрасна в своём гневе, словно светлое пламя свечи, прореживающее плотное покрывало мрака. — Хонсу. Сделка. Выиграть время для Солнца. Кости. Но время. Истекать. Эндимион уверен, что это существо может говорить связно и понятно, но, похоже, получает удовольствие от обрывочного изложения информации. Самое странное… Почему медлит? Почему не нападает? — Я готова оспорить этот приговор, — твердо говорит Владычица Солнечной Системы, и за её спиной распахиваются крылья, а нежное платье цвета лепестков лотоса превращается в красочное одеяние Вечной Сейлор Мун. — Если ты проиграешь наш поединок, то покинешь Землю немедленно и более не вторгнешься в пространство Солнечной Системы. Голова Сейлор Хаос, как мысленно называет её Эндимион из-за сходства одеяния с сенши, склоняется в сторону, что могло бы означать интерес. Или же… «Сочувствие». «Сожаление». Эндимион моргает, пытаясь понять, почему два этих слова вспыхнули в его сознании. Короткий кивок, и Хаос вскидывает меч, прочерчивая дугу от земли к небу. Светлый небосвод как будто наливается кровью, набухает и готовится излиться водопадом на них. — Битва за Землю, — весомо говорит их противница, проводя взглядом по воинам и цепко задерживая на Эндимионе. Блеклые губы обнажают в оскале уродливые острые зубы. — Битва за Солнце. Только вот те, кто не взращён энергией света здешней звезды… Её левая ладонь делает короткий взмах, и воздух наполняется тонким воем. — Сзади! — гаркает Кунсайт и сбивает Эндимиона с ног, не давая ему повернуться и увидеть угрозу. Только багряные одеяния Какю проносятся перед глазами. Королева Олив оборачивается, и Эндимион видит, что глаза упрямицы Какю, решившей бороться вместе с Серенити против вторженца, стали черными дырами… — Водная Рапсодия Меркурия! — проносится над ними переливающаяся красками атака, сбивая неожиданную противницу с ног. Эндимион торопливо поднимается. Его не волнуют иные потенциальные противники. Его волнует Серенити… Он находит её взглядом. Она всё ещё воодушевляюще близка к нему, но уже постепенно отдаляется… — Усако! — не удерживает он крик, бросаясь за ней. А она оборачивается — её крылья сияют ослепительной белизной, в глазах бесконечная всеобъемлющая любовь: — Верь в меня, Мамо-чан. Верь. И я одержу победу. Она срывается вперёд, и он только и может смотреть, как Серенити врывается в вихрь к врагу и вступает в схватку. Его первый порыв — присоединиться и не оставлять её один на один с Хаосом. Но тут на него нападает Кампа, и Эндимиону приходится призвать мощь Золотого Кристалла. У них численное преимущество, но беда в том, что никто из воинов не хочет убивать своих противников, полагая их временно одержимыми. И через несколько мгновений это и становится их ахиллесовой пятой. К тому же Хель может драться только врукопашную, и Эндимион с запозданием понимает, что она утратила в битве не только руку, но и свой легендарный посох. Её берут под опеку Кунсайт, Джедайт и Сейлор Венера. Попытки оглушить одержимых тщетны: они не теряют сознания, словно марионетки, надежно подвешенные на тугие нити. Не спасает и попытка покалечить, чтобы сделать тела непригодными для передвижения. Тьма, охватившая мятущиеся тела, не замечает поломанных костей… — Выбора нет! Мы должны присоединиться к Владычице! — зычно кричит Эндимион и направляет мощный энергетический удар в туловище Кампы, буквально взрывая её. Багряные пятна, расцветшие на его белоснежных перчатках, словно клеймо. Потом он примет кару за это вынужденное преступление. В поле его зрения попадает искаженное горечью лицо Марс, сжигающей дотла королеву Зармины, которую до того вспорол мечом Джедайт… Кунсайт своими энергетическими мечами рассекает на куски Какю, а Зойсайт поджигает её останки… Юпитер и Нефрит обращают энергетическими зарядами тело Владыки из Созвездия Лебедя в обугленный черный труп. Ещё одного задержавшегося гостя обращает в лёд Меркурий, а Венера разбивает своей пылающей цепью в мелкие осколки… Зачистив поле от марионеток Хаоса, они ищут взглядом сражающихся и находят Серенити в небе. Она парит напротив Сейлор Хаос, направляя на неё одну сверкающую атаку за другой, но та с усмешкой рассекает их. Эндимион слышит еле различимое гудение Земли, встревоженной этим судьбоносным сражением. В какой-то миг начинает казаться, что всё пропало: Хаос призывает чёрный клыкастый полог, который устремляется к Сейлор Мун, чтобы втянуть в себя и поглотить. — Нет! — отчаянно кричат сенши, и это слово отзывается в Эндимионе гулкой вибрацией. — Мать Земля, — торопливо начинает он, — прими волю твоего сына. Помоги ей! Золотое сияние окутывает его с ног до головы, пока он не сводит глаз с Серенити, отгоняющей сиянием Серебряного Кристалла жадную до её плоти тьму. Он чувствует, как направляется к нему и сила владык, что от рождения были его столпами. Они делятся с ним своей мощью, позволяя его пламени разгореться всё ярче и ярче и направить эту энергию к Серенити. Он слышит и голоса воительниц: — Звёздная сила Меркурия! — Звёздная сила Венеры! — Звёздная сила Марса! — Звёздная сила Юпитера! — Звёздная сила Плутона! — отчаянно кричит Хель, и этот призыв откликается, несмотря на отсутствие посоха. Её сила тоже устремляется с потоком мощи сенши к Вечной Сейлор Мун. Многоцветное сияние оплетает её, и тьма трусливо одергивает руки. Сейлор Хаос смотрит чёрными дырами глаз на противницу. «Удовлетворение», — снова вспышка в сознании Эндимиона, но ему некогда думать об этом, пока Серенити в опасности. — Вперёд! — лязгает Хаос и мчится прямо на Владычицу Солнечной Системы, а та направляет на неё пылающий праведным гневом взгляд и отвечает сильным энергетическим ударом слияния планет. В этот миг Эндимион ощущает странное… Земля отчаянно скрипит, словно ей нестерпимо тяжело. Она вздрагивает, ворочается… Воды её океанов обращаются в жидкую ртуть, отражая пылающие лучи распаляющегося Солнца. — Что-то не так… — шепчет Эндимион, недоумевая. Сейчас расклад сил почти очевиден: вторженец утратил своё преимущество, их слаженный союз однозначно перевешивает слепую мощь Хаоса, но тогда почему планета так отзывается? На кровавом небе пылает увеличившийся в два раза глаз Солнца… — Отступи! — кричит Серенити, ударяя Хаос в корпус и оставляя пылающую чистым светом метку. Но Хаос только смеется в ответ: — Процесс! Не остановить! И впивается своими чёрными крыльями в тело Вечной Сейлор Мун, будто стремясь заключить её в кокон. — Это же самоубийство, — поражённо шепчет Эндимион, безоговорочно веря в победу возлюбленной. И действительно: Серенити и минуты не тратит на то, чтобы уничтожить кокон. Она взрезает его изнутри чётким взвешенным ударом, но выглядит теперь иначе… …её волосы белоснежные, заполненные чистым сиянием… одеяние тоже стало ослепительно белым, только на юбке цветные полосы, как при прохождении солнечного луча сквозь треугольную призму… а крылья заменяет огромный плащ, которым можно покрыть небо… на её теле сияют огнём четыре звезды: во лбу — с синим отливом, на шее — с красным, на груди — золотая, на поясе — зелёная, а в её ладонях высокий посох, увенчанный оранжевой звездой, которым она и взламывает захват крыльев Хаоса. Вторженец уклоняется от следующего удара, который мог бы стать для неё последним. — Я ждала твоего рождения, Сейлор Космос! — кричит она с затаенной радостью. Эндимион внезапно чувствует катастрофическую слабость. Он падает на колени, как подкошенный. Голова кружится… Вокруг раздаются тихие, почти жалобные стоны его соратников… Становится ужасно жарко, а Солнце как будто заполняет половину неба, и его сияние сливается с сиянием преобразившейся Серенити. — Ты так прекрасна, любовь моя, — шепчет Эндимион. А сердце взрывается острой смертельной болью… …он не совсем понимает, в какой момент умирает. Но начинает видеть все уже со стороны, как зритель спектакля. …он видит собственное поникшее тело. Видит развевающихся в прах истощенных генералов, головы которых поникли… Видит объятые огнём тела сенши, которые вспыхивают одна за другой и с горьким стоном разносятся на мельчайшие частицы, переставая существовать. Он даже видит как развеиваются в пыль их звёздные семена. Необычно это происходит с Плутон. Её тело просто тает в воздухе, оставляя после себя кристалл сердца, которое прячется в золотистую сферу и улетает прямо к Серенити. Сфера опускается на ярко сияющую оранжевым огнём звезду, и Эндимион запоздало понимает, что произошло. Сейлор Космос ещё не знает… не догадывается, что они отыграли как по нотам в пьесе Хаоса. Она так преисполнена гнева, что сосредоточена только на противнице. Ей нипочем жар распалившегося Солнца, отозвавшегося на её мощь. Не чувствует она и агонии разрушающейся планеты… Земля выпускает вздох отчаяния и боли. Эндимион понимает, что не такой конец желала для себя его мать, Гея. Но… Сейлор Космос обрушивает посох на Хаос вновь, и в этот миг яркая вспышка света разлетается от самого Солнца, обнимая своими лучами схлестнувшихся противников. Пространство взрывается хором голосов умирающих… Эндимион, как будто новое состояние позволяет стать ему всевидящим, наблюдает, как увеличившееся багряное Солнце сжирает Меркурий и Венеру, жители которых пребывали в неведении относительно происходящей схватки… И… Их нежно любимая планета Земля, которая позволила возродиться жизни во всей системе, взрывается, превращаясь в бесформенные, опаленные пламенем осколки, которые мечутся по орбите, и Сейлор Космос наконец-то видит, что происходит вокруг. Сначала она смотрит с неверием, как будто не может понять, не спит ли она. Неверие сменяют ужас и жгучая боль. Синие глаза обращаются к Хаосу, а та висит в пространстве в некотором отдалении и смотрит на Сейлор Космос, склонив голову. — Что ты сделала? Как ты это сделала? — сбивчиво шепчет Серенити. — Не я, — тихо отвечает Хаос. — Не я. — Но где же… Где… — Твои друзья и твой возлюбленный? — услужливо спрашивает вторженец. — Ты пожрала их. — Что?! Это грязная ложь! Ты убила их подлым трюком! — Нет. Твоя судьба убить их и стать мне ровней. Это твоя цена за силу. — Нет! Я не хочу этой силы! Нет!!! — лицо Сейлор Космос искажается от боли, и Эндимион видит, как любимые синие глаза затопляет фиолетовый цвет отчаяния и одиночества. — Нет!!! Верни мне их! Я не просила об этой силе! — Это невозможно, — качает головой Хаос. — Ты разрушила их звёздные семена. Каждое слово, как приговор. Эндимион как будто приближается к любимой, кружит совсем рядом, хочет утешить… сказать, что он ещё рядом… что он не исчез… Но понимает, что это не так. Его больше нет… Но как это возможно? Что значит «нет»? А его Усако умирает в теле Сейлор Космос, исходя болезненным воем… — Верни! Я не хочу быть без Эндимиона! Я не могу жить без Мамо-чана и девочек! Верни! Хаос только тихо смеется, не скрывая торжества. И Эндимион теперь понимает (если это ещё в его возможностях): «Ничто» и «Всё». Вот что предвидели Джедайт и Рей — рождение новой воительницы, мощь которой не будет ограничена рамками Солнечной Системы. Равная по силе Хаосу, она вступит в вечное противостояние, в котором таится акт творения и угасания… Серебряные капли слёз срываются с щёк Серенити, и Эндимион хочет дотянуться до них несуществующей рукой, но чернильная тьма застилает ему взор, и он теряет свою Усако из поля зрения. Навсегда.***
Ему было больно. Это стало первым, что Мамору ощутил: каждую клетку его смертного тела жгло каленым железом. И не в его силах оказалось сдержать крик. Он позволил этому яростному болезненному воплю сорваться с его растрескавшихся губ. Просчитать было невозможно, но его как будто опалило тем свирепым пламенем Солнца, что он только что видел. Кожа бугрилась, плавилась, и Мамору кричал от боли, надеясь получить хоть краткое облегчение. Но ощущение не гасло, словно порывалось превратиться в «вечное». Прекратилось всё после сухого щелчка. Боль стала тихо угасать, сменившись натужным нытьем в членах. Мамору негнущимися пальцами ощупал кожу, которая постепенно остывала и не носила на себе следов тех ужасающих ожогов, что после такого было бы легко представить. Затем он осторожно осмотрелся по сторонам, желая понять, куда его выбросило после вероломного толчка Алмаза и жутко реалистичного видения, уровень погружения в которое показался ему запредельным. Его сердце с ужасом рухнуло со свистом вниз, когда он увидел знакомую до боли залу, освещенную светом далеких звёзд, и покоящийся на возвышении пустой трон, слепленный будто из сгустка тьмы. Он снова в начале пути?! Как это возможно?! — Я вернул тебя сюда, — раздался за его спиной тихий голос, в котором слышался шелест увядших листьев. — И, надеюсь, ты понимаешь почему? … Сейлор Космос обрушивает посох на Хаос вновь, и в этот миг яркая вспышка света разлетается от самого Солнца, обнимая своими лучами схлестнувшихся противников. Меркурий. Венера. Земля… …рассыпаются в мелкую пыль звёздные семена воительниц… …обращаются в прах его верные друзья-генералы… …и он сам. Сердце Мамору вновь болезненно сжалось, когда воспоминание вспыхнуло перед ним яркой картинкой. — Это всего лишь видение, которое мне подброшено, чтобы я обернулся. Я не поддамся. — Это не просто видение, — всё так же тихо возразил Гадес, и его чёрные одеяния хлестнули Мамору по лицу, когда он прошёл мимо него. — Это судьба. — Такого не может быть, — инстинктивно сжал кулаки Мамору, всё ещё возмущенный тем, что вновь оказался в исходной точке после всего того, через что прошёл. — Мне показали это, чтобы я отказался от Усако. Но я этого не сделаю. Чёрные бездны глаз Гадеса впились в него, вызывая сразу в памяти глаза Сейлор Хаос. Она тоже смотрела так на Серенити, когда та вызывала её на поединок за спасение Земли: с сочувствием и покровительственной жалостью к малому ребенку, что ещё не знает отмеренной ему участи. — Обернись, — отрывисто отчеканил Смерть и простер руку, указывая за спину Мамору. — Обернись, посмотри ей в глаза и скажи, что готов заставить её пройти через всё это. — Я не нарушу установленного условия даже по вашему приказу! — мотнул головой принц Земли, не разжимая кулаков. При мысли, что видение может быть правдой, его замутило, но демонстрировать эту слабость он не собирался. Даже Смерти. Гадес сухо рассмеялся и покачал головой: — Глупый упрямец, ты смеешь мне перечить? Я взял на себя обязанность защищать Серенити и хранить её от боли. Ты думаешь, я позволю тебе вывести её на путь, где её ждёт такая мука? Она не вернется на Землю и не станет твоей Королевой. Порочный круг будет разорван, и ей никогда не придется стать убийцей дорогих её сердцу людей. — Если вы знали изначально об этом… Если всё это правда, то почему вы вообще позволили мне предпринять попытку вывести её отсюда? — хрипло спросил Мамору. — Вы могли бы отказать мне сразу. Но дали дозволение… Почему? — Потому что мне было интересно, как далеко ты зайдешь. Боги любят игры. Кто-то из земных философов утверждал, что мы любим играть в кости… Я отмечаю твою силу воли и решимость. Не думал, что ты зайдешь так далеко. И вот сейчас… Если хочешь вновь увидеть солнечный свет, Эндимион, откажись от Серенити сам. Иначе… Гадес чуть наклонил голову вниз. Сосущая чёрная бездна вымораживала до самого сердца, и Мамору стоило больших усилий разжать губы и ответить: — Нет. — Мои сестры же не успели тебе рассказать на что я способен? Если ты не покоришься мне, то я оборву твою линию перерождений и развею в прах твоё звёздное семя. Выбирай жизнь, Эндимион, пока я не потерял терпение, — в голосе Владыки звучала даже не угроза, нет. В нём был приговор, предвещавший ничто. — Без Усаги мне жизнь все равно будет не мила, — вновь с усилием качнул головой Мамору, борясь с инстинктивным страхом, который туманил разум и заставлял тело дрожать. Ему было необходимо переломить это в себе… Выбить как ненужный элемент. Он все равно во власти Гадеса, тот может сделать, что угодно. Отнять Усаги для него явно не сложнее, чем щелкнуть пальцами… Кем же будет Мамору, если добровольно откажется от неё? Трусом? — Похоже, что безумие плотно обжилось в наследнике Геи. Неужели Лунная принцесса для тебя важнее твоей миссии защитника? — любезно поинтересовался Владыка, поднимая руку и складывая пальцы для щелчка. — Я уничтожу тебя в одно мгновение. В третий и последний раз предлагаю тебе выбрать жизнь. Поверни назад. Сердце мучительно металось в грудной клетке, будто желало сбежать, но Мамору больше не видел для себя путей отступления. Он твердо мотнул головой и выкрикнул: — Нет! Я не откажусь от Усако! Чем-то это напоминало ему момент, когда он бросился на меч Алекто… Гадес с непроницаемым лицом щелкнул пальцами, и Мамору закрыл глаза, испытывая непонятное облегчение. …но тут в лицо ему повеяло морским бризом. Он удивленно распахнул глаза: перед ним простирался ночной морской берег с мягким белым песком, сияющим в свете умопомрачительно ярких звёзд — широкая лента Млечного Пути заполняла весь небосклон, окрашивая его в полупрозрачные мазки голубого, оранжевого, светло-розового далёкого света. — Всего лишь видение? — прошептал Мамору, опасаясь, что это может оказаться и его посмертием. — Точно. Мы же заключили сделку. И почему я сразу эту безумную проекцию не спросил? Ведь не стал бы он нарушать договор просто так… Есть законы… Есть правила… Даже для богов. С растерянностью он провел ладонью по лбу и обнаружил запекшуюся кровь на границе кожи и волос. Из-за боли в «зале» не было возможности понять, как он упал после толчка. Значит, не без повреждений. Удивительно, что ни тошноты, ни слабости Мамору не ощущал, хотя телу его досталось изрядно. Он закатал испачканные рукава рубашки, чтобы проследить в тусклом свете петляющий путь синяков и ссадин. — Мамо-чан… Голос Усаги несмотря на то, что был очень тих, прозвучал, как гром посреди ясного неба. Мамору замер, отчаянно надеясь, что это был всего лишь плеск волн, который его воображение уже так дополнило, но… — Мамо-чан… На запястье Мамору легло что-то холодное. Он опустил взгляд, и увидел изящную ладошку Усако, над которой нависала складка погребального савана, покрывшего её перед началом этого долгого путешествия. — Усако… — непослушным голосом отозвался он, поворачивая кисть так, чтобы взять её за руку. Ему так хотелось согреть её. — Я всё видела, Мамо-чан. Всё, что случится с нами в будущем. Было физически ощутимо, как сложно ей говорить. Она явно сдерживала слёзы, которые готовы были прорваться наружу жарким фонтаном… Мамору отчетливо представлял её сверкающие синие глаза, смотрящие ему в спину. Почти точно такие же, как тогда, когда он из-за пугающих видений от короля Эндимиона сказал, что расстается с ней. — Интересно, почему… Ты видела и всё остальное? Роса Гипноса не помогла? — механически спросил он, поглаживая тонкие любимые пальцы. Сейчас ему очень хотелось обернуться, сгрести её в объятия, поцеловать в золотую макушку и прошептать, что всё будет хорошо, но нельзя… нельзя… нельзя! — Не совсем… Я не видела твоих видений, — Усаги сглотнула. — Видела только болото, потом Алмаза, который помог тебе из него выбраться. Слышала, что он говорил про врата… Пустошь… Лес… Поляна… Град, в котором было столько криков и боли, но всё было, как во сне, таким размытым… Только те странные женщины в лесу. Мне было так страшно за тебя… Особенно, когда «старшая» направила на тебя меч… А потом… Мамору весь обратился в слух, просматривая в памяти видения, наполнявшие улицы Града. Алмаз их видел, но как же хотелось надеяться, что всё-таки от Усаги это осталось сокрытым! — Когда Алмаз поймал тебя, на краткий миг я была так счастлива, что не ошиблась в нём. Но он… Он толкнул тебя во тьму, и, конечно же, я последовала за тобой. Мрак был кромешный, но тебя я видела отчетливо. Мы упали на холодный камень… Ты лицом вниз, и я попыталась тебя поднять. Только всё зачаровано так, что я всегда должна быть хоть на шаг, но позади. Поэтому получилось перевернуть тебя в мои объятия… Но не успела я и кровь отереть с твоего лица, как всё вокруг изменилось, и я стала Владычицей Солнечной Системы Серенити… — Усако, пожалуйста, не говори, что ты… — Я была ею, Мамо-чан! — голос его возлюбленной сорвался от вибрирующей, хлещущей из неё клыкастой боли. — Любила тебя, ласкала тебя, целовала нашу дочь, а потом вступила в схватку с Хаосом и потеряла голову… Я потеряла контроль от силы! От желания сразить врага, выгнать его прочь… Я страшилась, что Хаос отнимет вас у меня. Что уничтожит… оставит меня одну… как тогда Галаксия. Но я же и убила вас… Тебя… Рей. Ами. Макото. Минако. Генералов. Плутон… Выжала, как фрукты в соковыжималке. Словно… словно вы и не были людьми для меня. Ты помнишь этот момент? Пальцы Усаги так дрожали… метались под его рукой, почти ускользая, но всё равно оставаясь и сохраняя эту хрупкую связь. — Усако, это не твоя… — начал было Мамору, но возлюбленная прервала его: — Не моя вина? Ты серьезно? Ты хочешь убедить, что это не моя вина? Что это не я?! — Мы не можем быть уверенными, что это случится на самом деле. Но даже если предположить, что это правда, то, когда мы оба знаем, что Хаос придёт… — Мы всегда знали, что Хаос придёт, — отбила Усаги очередную его утешительную реплику. — Взгляни правде в глаза, Мамо-чан. И не отрицай. Ты так же, как и я, понимаешь, что это моя судьба, и мне от неё не уйти. Так задумал мой отец — создать демиурга способного сражаться с Хаосом. Он фактически подселил птенца хототогису*(7), который уничтожит исконные, принадлежащие Системе звёзды. Мамору, чувствуя, как грудь наливается свинцом, опустился на песок. Руку возлюбленной он не отпустил и слышал, как неловко располагается она рядом. Спиной к его спине. Он был уверен, что, если посмотрит в сторону, то боковым взглядом заметит оданго над своим плечом, но разум предостерегал даже от этого. А море меланхолично и напевно лизало песок — для него их здесь и не было, а было только оно, огромный Млечный Путь, застилающий небосклон и пускающий своё таинственное отражение в странствие по его волнам, и песок… Свободной рукой Мамору зарылся в него, набрал горсть и стал ронять тонкой струйкой обратно. Какое-то время была тишина. Наконец, Мамору хрипло спросил: — О чем ты хочешь попросить меня, Усако? В ответ раздался надрывный всхлип, и ладонь возлюбленной напряглась, как будто она хотела её отнять. Спустя несколько мгновений Усаги смогла дрожащим голосом ответить ему: — Отпусти меня. Мы чувствовали это ещё перед дворцом Гадеса. Моё место здесь, в Галактическом Котле. Так мы избежим страшного конца. Мой путь закончится здесь. Такие простые и такие страшные слова... На руках Мамору снова ощутил свинцовую тяжесть тела Усаги, которую почувствовал в тронном зале Элизиона во время разговора с Гадесом. Он не смирился с этим тогда и бросился за ней вдогонку по звёздам, нашёл, вытащил из потока и потянул к свету, но вот им открыли финал их совместного пути... Мамору издал горький смешок, зарываясь запорошенной песком рукой в липкие от крови волосы: — Это всё больше похоже на испытание Короля Эндимиона, помнишь? — Что? — неуверенно переспросила Усако. — Ты о снах, которые стали тебе сниться, когда Чибиуса пришла в прошлое за помощью? — Да. Когда нам говорили, что если я не оставлю тебя, то ты погибнешь. И весь мир рухнет. Тогда я был упрям… хотел, чтобы ты жила… говорил, что нам не следует быть эгоистами и надо думать о мире… — А я била кулаками в твою дверь и кричала, что хочу быть с тобой, даже если и совсем ненадолго, — в голосе Усаги слышалась невеселая улыбка, адресованная таким далёким воспоминаниям. — Потом я понял, что всё это так… так странно и жестоко. И что, даже если в прекрасном будущем нам с тобой не будет места, то это действительно не повод проводить день без твоей улыбки и вести себя, как последний засранец, делая вид, что я не люблю тебя. Потому что это невозможно… Любовь к тебе, Усако… Воздух стал колючим. Он будто раздирал его изнутри. На глаза навернулись слёзы, обжигающие, как жидкий огонь. Сердце сжалось словно в предвестье страшного удара. — Любовь к тебе — это как жизнь. Слишком прекрасно и головокружительно. Ты — солнечный свет… Долгое время я наблюдал за тобой со стороны, как напыщенный философ, пропуская жизнь мимо. Но с того момента, как взял тебя за руку… Мне кажется, что именно с этого момента я начал жить. Отпустить тебя… не вернуть к солнечному свету… это как отказаться от жизни. Как совершить страшное преступление. Пальцы Усаги скрючились, и дрожь не унималась, и было слышно, как она заходится рыданиями от этих безыскусных честных слов. — Но просить тебя пройти через эту боль… Я понимаю, что это в сотни раз больше, чем кто-либо может вынести. Только прошу тебя: давай дождемся рассвета. Пожалуйста, Усако. Мамору сильнее сжал пальцы на её ладони, будто боялся, что и без нарушения условия она его покинет. Разум пылал, лихорадочно гоняя всю вереницу видений по кругу перед внутренним взором, и искал слова… мысли… аргументы… хоть что-то, что даст Усако понять, что им нужно быть вместе, несмотря на все страшные картины грядущего. Удивительно, но он почему-то уже не боялся обещанной смерти. Не страшило его и уничтожение Земли. Всё, что он увидел в Галактическом Котле привело его к странному принятию того, что когда-то закончится всё. И хранимая ими сейчас Земля когда-нибудь станет космической пылью... Это тоже от Скрута? Нет, это от него самого... Однажды все звёзды должны будут погаснуть. Ведь так? Или нет? Но как-то особенно жестоко обошелся с ними мир, показав обоим Сейлор Космос. Если бы Мамору видел один, то он смог бы утопить эту тайну внутри себя. Он был уверен, что его любовь бы это вынесла, ему даже не пришлось бы лишний раз задумываться над хитроумным планом Великого Хонсу. Но Усако… Ежедневно смотреть в лицо тем, кто когда-то растворится в её свете? А ведь она и девочкам легко может рассказать, потому что сердце не вместит. Как к этому отнесутся остальные воины? Одинокое колючее детство Мамору подсказывало только болезненные и жестокие ответы. «Тебе главное вывести её отсюда. И всё! Не задумывайся ты об этих нюансах! — шипел в его сознании Скрут. — Выйдете и уже под светом солнца обсудите, что вам делать с Сейлор Космос!» Но Мамору мутило от мысли, что он выведет Усаги в мир живых против её воли. Ему нужно было найти слова, которым она поверит… что-то, что пробудит в ней жажду жизни… Новый враг, с которым они не справятся без неё? Но Усаги ответит, что Серебряный Кристалл теперь у него, и будет права… Надавить, что так они расстанутся навек? Но она и так готова отпустить его, лишь бы не уничтожить в далеком будущем. Сказать, что он не будет без неё жить? Шантаж? Пригрозить, что, если она не пойдет с ним, то придет ещё более упрямый Сейя Коу, который вытащит её к Солнцу, начхав на её чувства? И слёзы девочек тоже не аргумент, раз они станут её жертвами… Тошнота усугублялась, и Мамору сильнее зарылся пальцами в волосы. Ему чудилось, что время бежит сейчас особенно торопливо, подобрав пышные юбки, и бархатная синь щедро украшенного звёздами неба постепенно тускнеет в ожидании торопливого рассвета, который возвестит окончательное прощание. А он не может себе представить, как это оказаться на Земле и без неё... Как это идти по улице, слышать голоса людей, видеть их счастливые или удрученные лица и понимать, что одного родного и любимого лица он не увидит больше никогда... что дорогой сердцу голос больше никогда не прозвенит хрустальным колокольчиком... что никто не повиснет у него на локте с криком "Мамо-чан!". Это невозможно представить... Никак. — Мамо-чан, — робко окликнула его Усаги, пожимая пальцы. — Не убивайся ты так… Всё будет хорошо. Ты сможешь защитить Землю и без меня. И девочки со временем поймут. Это только кажется, что так страшно. Но всё и в правду будет хорошо. Он мысленно увидел её ломкую как сурьма улыбку, готовую осыпаться с лица с новым потоком слёз. — Ты через многое прошёл, и я понимаю, что это очень жестоко просить тебя о таком… Прости меня, пожалуйста, Мамо-чан. Ты так смело и отчаянно вёл меня к свету… Но это… Мамо-чан… Многое… Мамору почему-то в этот миг отчетливо вспомнилось, как по навету Серенити он убивал лордов и Берилл — видение, которое показало, насколько безоговорочно он может ей верить. И сейчас… — Это к лучшему, — Усаги снова всхлипнула, высвободила руку и уткнулась в его спину, вцепившись в плечи. Мамору покорно слушал, как она плакала и по инерции сжимал ладонью воздух, будто там всё ещё была её ладонь. В какой-то момент он тихо выдохнул и вытянул шею, рассматривая звёздное великолепие над ними. Ему было нужно набраться смелости. Маловероятно, что он нащупает взглядом, если не Солнце, то хотя бы созвездие, в котором располагается Солнечная Система, но попытаться стоило. — Усако… — спустя долгое время разомкнул он губы. — Ты же не хочешь этого, Усако. — Что? — Мамору почувствовал, как она испуганно оторвала лицо от поверхности его рубашки. — Тебе ведь сейчас грустно, потому что ты собираешься принести жертву ради всех нас. Ты думаешь, что выгадаешь нам время, но это не так. Без тебя Хаос явится гораздо раньше и просто задует Солнце. Не станет не только Меркурия, Венеры и Земли. Погибнет вся Система. То, что мы с тобой видели, это страшно, но это далеко не самый худший из возможных вариантов. — О чем ты? Ведь ты… девочки… генералы… Мамору усмехнулся и прошептал: — Мы все когда-нибудь умрём. Этого не избежать. Каждому из нас в своё время отведено вернуться в начало всех начал, Галактический Котел. Возможно, в виде пыли. Возможно, в виде семени… Второй вариант даёт надежду на перерождение, что будет мало отлично от предыдущей жизни, но и первый вариант ещё не означает конец. Так витиевато устроен мир, что конец всегда начало чего-то иного… Всё не может просто так исчезнуть. — Я… не понимаю, — не уверенно прошептала Усако. — Что ты хочешь этим сказать? — Мы очень щедро одарены Вселенной, моя драгоценная Серенити, моя маленькая нежная Усако. Мир отвел нам очень много времени вместе… И будет неправильно отвергнуть этот щедрый подарок. Свет звёзд стал как-то по-особенному теплым, и Мамору протянул к небу руку, кончиками пальцев прослеживая изгиб рукава Млечного Пути. — Сейчас он показал нам, что впереди ещё очень и очень много времени… За которое мы отпустим в мир прекрасную звезду нашей дочери. Она появилась для нас… Ты же знаешь, что у Чибиусы ещё не было рождений в этом мире. И если мы решимся пройти весь этот путь вместе, то начнется и её большое путешествие. А если отступим — ей никогда не покинуть Котла. У нашей дочери тоже будут дети… В статусе Владык Солнечной Системы мы будем с тобой уже утомляться жизнью, я тебя уверяю. Бессмертие? Ты думаешь, что нам никогда больше не предстоит сюда вернуться? — Но… Мамо-чан… Я же уничтожу вас… самых дорогих мне людей… Его Усако умирает в теле Сейлор Космос, исходя болезненным воем… — Усако, ты все равно спасешь Систему. Так Хаос бы разрушил её полностью, а с твоим вмешательством у Системы всё ещё есть надежда на жизнь. Ведь останется Чибиуса с Розовым Кристаллом, Гелиос, Младшие Воины, Уранус, Нептун и Сатурн. Вспомни, какой огромной и могущественной ты видела нашу Систему. — Только как я хоть когда-нибудь взгляну им в глаза? Как я посмотрю в глаза нашей дочери?! Как взгляну в глаза Хотару, Харуки и Мичиру?! Ведь я заберу дорогих их сердцам людей! Мамору покачал головой: — Они и не узнают... Не поймут, как это произошло. И будут думать, что это жатва Хаоса. — Но я буду знать... буду чувствовать в полной мере вину за это злодеяние, Мамо-чан. Поэтому я всё равно, что потеряю их навеки... — А Система будет жить, как бы жестоко это не звучало. Ты должна завершить своё становление демиургом… В битве с Хаосом ты станешь творить новые миры и пресекать жизнь умирающих звёзд, провожая их в недра Котла. Это твой путь. Он далёк от нас, но действительно неизбежен. Ты можешь спрятаться от него в складках плаща Владыки, но сама в глубине души понимаешь, что это не выход. Руки Усаги сжались на его плечах, пока он продолжал: — Мы можем укрываться в себе от самих себя, но рано или поздно истина обнажится. Боли не избежать, маленькая моя. Возможно, Гадес действительно охранит тебя, и под его присмотром тебе больше никогда не будет больно. Но также тебе не будет радостно и светло… Ты будешь постепенно остывать здесь и терять своё тепло, становясь одной из холодных вечных звёзд-изгнанниц. Мамору не мог удержать слова. Они срывались с его губ, переполненные болью и горечью. Он будто видел эту вероятность собственными глазами и мог быть уверен, что не просто фантазирует на тему. — И в один миг перестанешь быть самой собой. И только Владыка, да твои родители будут способны разглядеть тебя в той, кем ты станешь здесь… Путь вне Котла труден, но я буду с тобой. Буду держать тебя за руку и защищать. — Не будешь! Ты же видел! Не будешь! — воскликнула Усаги, вновь срываясь в слёзы. Через её изогнувшиеся в напряжении руки он чувствовал, как боль просто выжигает её насквозь. Обернуться… обнять… разделить этот огонь на двоих… Нельзя. Нельзя. Нельзя! — Буду, Усако, — сквозь собственные слёзы дрогнувшим голосом отозвался он. — Вспомни, что за звезда горела на груди у Сейлор Космос напротив сердца. Лишенный жизни, лишенный тела… я все равно буду охранять тебя и защищать. — Мамо-чан… — И остальные. Мы всегда будем с тобой. Даже на трудном одиноком пути демиурга. Помни об этом… Они как будто прощались. До расставания навеки была не одна тысяча лет. Но только если Мамору сможет убедить Усаги сделать этот один-единственный шаг к жизни. Он знал, что осталось всего ничего. Но это «ничего» было сложнее всех чёрных и мрачных видений. Сейчас Мамору понимал, что ему не было больше страшно от перспектив будущего. Это было выломано, как и страх перед «Владыкой», явившимся ему и угрожавшему уничтожением. У всего действительно есть конец. Будет и у них… Но было ещё кое-что. Надежда? Вера? Любовь, перешагнувшая всё? Они связали друг друга крепчайшими узами ещё тогда на Луне, после кровавого бала, когда Серенити взяла в мужья и принца, и чудовище… Однажды они разожмут руки, и их души умчатся разными дорогами среди звёзд. Но это произойдет ещё так нескоро. — Ты действительно будешь со мной? — обреченно спросила Усаги, и её мокрая от слёз рука нашла его ладонь. — Да, Усако. Я буду с тобой, — опустил голову Мамору. — Всегда. Любви подвластно и время, и пространство. И однажды, когда мои руки разожмутся и отпустят тебя, они все равно найдут тебя вновь. А сердце… Оно с тобой навечно. Даже если ты… Он запнулся. Слова, что уже довелось проговорить себе мысленно, ошпарили его, как кипяток. Совсем не к месту было рассуждать о выборе сердца Усаги, потому что сейчас этот вопрос не стоял вообще. Они вновь переплели пальцы, и море опять проникновенно заполнило тишину своим шелестом. Ветер ласково огладил лицо Мамору, оставив солёный привкус на губах. Небо светлело у края, а звёзды постепенно теряли свой блеск, как будто их многочисленные, пристально наблюдавшие за ними глаза постепенно закрывались, сморенные дремотой. — Хорошо, Мамо-чан, — спустя краткую вечность прошептала Усаги. — Я пойду с тобой и приму свою судьбу. — Ты такая отважная, любовь моя, — отозвался Мамору ей в ответ, и его сердце сжалось. — Уверен, что не пожелал бы себе никакой иной судьбы, кроме той, что нам уже отведена, моя драгоценная Серенити. — Мой храбрый принц Эндимион, — печально протянула Усаги, гладя свободной рукой его по волосам. — На самом деле мне очень страшно. И я была бы всё же так счастлива, если бы мы могли прожить обычные человеческие жизни без этих сражений и непонятных чудовищ… — В простой жизни можно встретить иных чудовищ, — резонно отметил Мамору, опять отправляясь за колкими воспоминаниями в детство. — Всё же демоны в этом смысле даже приятнее — у них зачастую все на лице написано крупными мерцающими буквами. Его возлюбленная грустно фыркнула, пряча лицо в его спину, и Мамору снова сжал пальцы: — Всё будет хорошо, Усако. Нам осталось совсем чуть-чуть. И я наконец-то обниму тебя… — Крепко-крепко? — по-детски спросила Усаги, склонив голову набок перед мысленным взором Мамору. — Крепко-крепко, — прошептал он, огладив её ледяные и мокрые костяшки пальцев. — Пойдем. Нам, наверное, вдоль кромки моря. Это мало похоже на Стикс, но думаю, что причал должен быть где-то неподалёку. Они шли вдоль моря по влажному песку, и волны жадно лизали их босые ступни — Мамору неосторожно поймал одну из волн на ноги и без сожаления скинул раскисшие ботинки, выдержавшие путешествие по разнообразному ландшафту ада, включая заплыв в болоте, и закатал брюки. Его на какой-то миг даже развеселила мысль о том же снобе Алмазе, который вдруг захочет разузнать о его успехе или поражении и наткнется на пару мокрых ботинок со свернутыми носками. Вот его перекорежит… Горизонт почти разгорелся, и поверхность моря прибрела цвета расплавленного перламутра. Ладоней они не разжимали, и в какой-то миг Мамору показалось, что рука Усаги стала теплеть. Это его приободрило. Когда солнечные лучи прорвались на небосклон, он увидел впереди три фигуры: на берегу у самой кромки воды около огромной коряги сидел Джедайт, позади него неподвижно стояла Рей, а чуть поодаль сидела женщина в салатовом платье. Уделив чуть больше внимания ей, Мамору наконец-то понял, кто выпал Джедайту в проводники. «Да уж, тут нечему удивляться», — мысленно пожал он плечами, выжав даже краткую улыбку разглядевшей его первой Берилл. Та повела себя странно: вскочила, быстро повернулась в сторону сидевшего у коряги Джедайта, а затем снова уставилась на Мамору, зажав рот руками. «Чтобы не вскрикнуть… Она не хочет стать причиной, по которой он бы повернулся», — отразил её действия в сознании Мамору и ускорил шаг. Джедайт, видимо, даже не чувствовал его приближения, погруженный в свои мысли. Мамору отметил печать страдания на лице генерала, тому явно пришлось не раз делать тяжёлый болезненный выбор, как и ему. — Эй, — тихо окликнул он друга, когда подошёл к нему почти вплотную. — Давно не виделись. Рад, что ты в порядке. Генерал вздрогнул, как от удара, и медленно повернул к нему голову, уставившись во все глаза, будто призрака увидел. — Энд-димион, — просипел он. Его светло-голубые глаза почти из орбит вывалились, а челюсть после волевого усилия слегка отвисла. — Эт-то ты? — Ну, — Мамору демонстративно ощупал себя свободной рукой и широко улыбнулся. — Вроде бы, я. А что ты здесь корягу подпираешь? — Э… Корягу?! — Джедайт повернул голову и отчаянно заморгал, разве что глаза не протер. — И правда, коряга… Думаю, что ты не поверишь, если я скажу тебе, что ещё минуту назад эта коряга имела твоё обличие. — Почему же… Поверю, — Мамору с пониманием кивнул. — Это место гораздо вводить нас в заблуждение. Я вот недавно Гадеса узрел, который грозил мне, что развеет меня в прах, если я не поверну назад. Очень убедительно грозил. — Хочу надеяться, что сейчас нас в заблуждение не вводят, — улыбнулся Джедайт. — Я рад тебя видеть, да ещё и преуспевшим. — Я тоже рад, что ты в порядке и Рей с тобой. — В порядке… — задумчиво повторил Лорд Востока. — Не уверен, что это слово может как-либо к нам относиться в ближайшее время. Но главное, что мы оба здесь — и вверенные нам звёзды тоже. Мамору посмотрел за его плечо на Берилл. Та раскачивалась на месте, будто думала подойти, и, когда он сделал вежливое движение ладонью, приглашая присоединиться, покачала головой и отвернулась, готовая уходить. — Она уходит, да? — тихо спросил Джедайт, заметив направление его взгляда. — Похоже, боится подходить к тебе. Эта не «та» Берилл, понимаешь? — Догадываюсь, — тускло усмехнулся Мамору, вспоминая битву в сердце Тёмного Королевства. — На «ту» она совсем не похожа. — Ей нужно время, — прикусил губу Джедайт, а потом крикнул изо всех сил: — Спасибо тебе, Берилл! За всё спасибо! Он явно надеялся, что ветер донесет слова до бывшей злодейки, и Мамору увидел, как Берилл вздрогнула, обернулась и ласково улыбнулась, а затем пошла вдаль. Сомнений оставалось мало: вполне может быть, что на каком-то изгибе времени они увидятся вновь. — Что ж, — хмыкнул Джедайт. — Это очень похоже на конец пути, но я понятия не имею, куда нам дальше. — Мне кажется, где-то здесь должен быть причал или что-то вроде того, — поделился с другом своими соображениями Мамору. — Наверное, подразумевается, что мы должны найти его и перебраться на «ту сторону». — Стикс? Ни за что бы не подумал, что это море, — вздохнул генерал. — Ищем Харона? — Если он вас сам не найдет, — раздался ласковый голос Персефоны, наполненный светом зарождающихся звёзд. — Примите мои поздравления, отважные смертные. Мамору и Джедайт повернули головы к глади моря. Совсем у берега покачивалась достаточно просторная ладья, в которой на корме сидела Владычица. Более в ней никого не было. — Гадес позволил мне благословить вас вновь своим светом, когда вы закончите выпавшие вам испытания, — с улыбкой пояснила богиня. — Моё сердце преисполнено радостью от того, что вы преодолели этот путь. Войдите же в ладью, и я верну вас в мир живых. — Так вы — проводник на «ту сторону», — кивнул Мамору. Учитывая, что в Котел их привел Гадес, это имело определенный смысл. Они с Джедайтом были вынуждены войти в ладью первыми, не нарушая установленного условия, и сесть ближе к носу ладьи, пока Персефона, нежно воркуя, располагала их возлюбленных на корме. Затем Владычица вытянулась в полный рост рядом с ними, воздела руки к поднимающемуся над горизонтом сияющему солнцу и запела. Её чарующий сильный голос обнимал утомленных долгой мучительной дорогой путников и ласкал также нежно, как мать порой перебирает волосы усталого дитя, прильнувшего к её груди. Слова сплетались в гимн красоте мирозданию, жизни и любви. Мамору казалось, что ничего прекраснее он и не слышал никогда. Смысл фраз ускользал, и в какой-то момент он понял, что засыпает, но в этом сне он не чувствовал ничего тревожного и опасного. Наоборот, сон манил обещанием душевного исцеления и прикосновением благодати. Доверчиво Мамору соскользнул в объятия Морфея, согретый солнечным светом. У всего есть конец. И у этого пути тоже.