Причудливые игры богов. Жертвы паутины

      Мамору открыл глаза, а темнота шелестела и рябила. Какие-то чудные тени изгибались и мерцали у его постели. Кажется, что это последствие его снов. Юноша тихо вздохнул, слегка поворачивая голову в сторону плотно задернутых занавесок. Ему этим летом исполняется 22. Разница в возрасте между ним и Усаги нередко тревожила его — пять лет все же. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что девушке, пожалуй, тяжело рядом с ним. Но нельзя сказать, что ему их отношения давались легко. Поначалу было слишком сложно мириться с её детскостью, шумливостью, обжорством и капризами. Раз за разом приходилось повторять себе, что это возрастное, что это пройдет. Усаги хотела быть ближе к нему, и для этого шла на все в буквальном смысле. Чего стоит тот бал у Эдварда? Его растяпа тогда, переволновавшись, выпила какой-то коктейль и вела себя так воодушевленно и шумно, что даже его друг не выдержал и предложил ей выйти подышать свежим воздухом. Чайная церемония с Харукой и Мичиру ему тоже надолго запомнилась, когда златовласая чуть не расколотила древнюю чашу стоимостью в сто тысяч долларов. А какая громкая была на скрипичном концерте и особенно после него, когда он неосмотрительно пригласил её перекусить перед девочками? На еду у Усаги всегда была эмоциональная реакция… Иногда Мамору мог всерьез задумываться, что Усаги любит больше — его или вкусно поесть? Или вкусно поесть в его компании?       Однако если тогда он испытывал смущение и беспокойство, то сейчас все это вспоминалось с легкой улыбкой и теплотой. Ведь это стало неотъемлемой частью его жизни. Юркая, яркая, ослепительно живая Усаги ударяла по его рецепторам, вынуждая отчетливее воспринимать реальность. Именно жить, а не существовать.       Чем бы была его жизнь, если бы не Усаги? Усако автоматически поправил он сам себя, отлавливая воспоминания связанные с ней. Можно ли поверить, что они способны оказаться чужими друг другу?       Мамору вдруг вспомнил теплые солнечные лучи на руках и лице маленькой улыбчивой девочки с задорными золотыми хвостиками, протягивающей ему красную розу. Она пришла к нему, как ангел утешения, когда он был в больнице, страдающий от потери памяти и ожидающий разлуки с Фиоре. Кстати, стоило отметить, что он до сих пор не вспомнил тех утраченных свыше шести лет в семье Чиба, что протекли до катастрофы.       Мамору усмехнулся в ночь — ему эта потеря казалась смешной в сравнение с грузом памяти миновавших столетий, недавно обрушившихся на него. Состояние все ещё было не очень. Слабость давила ему на грудь, так что мыслей встать и не появлялось. Прислушиваясь к мерному дыханию дяди с дивана, юноша продолжил свои размышления. Ночь утихомирила боль и нервозность, оставляя место только для мыслей. Отрешенно вновь и вновь крутил перед глазами образ Усаги, рассматривая его то вблизи до мельчайших черточек, то издали, будто бы он с подножья горы видел её на вершине       Грациозность в Усако просыпалась только в особенные мгновения, когда она сама не задумывалась о том, но как была в такие моменты прекрасна его принцесса! Часто разум подсчитывал утраченные дни, что он провел в небытие, дни, когда она расцветала, а его не было рядом, чтобы это увидеть, вдохнуть аромат нежнейшего цветка Вселенной… Вот и сейчас этот подсчет вкупе с воспоминанием о горьком вечере вызвал острую боль, от которой звенело в висках.       Когда-то — он помнил это из прошлого — на Земле существовал ряд традиций связанных с пресловутым предназначением. Эндимион часто слышал легенды и предания о тех, кого пообещали в награду какому-нибудь странствующему воину или волшебнику или о тех, чьи судьбы были причудливо переплетены так, что жизнь одного принадлежала другому. Раньше не пренебрегали ни единым знаком — «перстом Судьбы». Так, например, если воину доводилось спасти ребенка на поле боя, оказавшегося там в силу каких-то таинственных или не очень обстоятельств, то он брал его в свою семью. Если ребенок был девочкой, то она воспитывалась в семье воина с тем, чтобы стать ему потом женой… Предназначенной судьбой.       Когда они с Усаги познакомились, она была совсем ребенком — шумным, капризным, вздорным… И в какой-то мере он «взращивал» её, если можно так сказать. Для себя, как садовник, облагораживающий дикий цветок. Сравнение было неприятным и болезненным. Как он может вообще позволять себе так думать? Конечно, он старался влиять на неё в позитивном смысле. Разные книги подброшенные украдкой, разговоры обо всем на свете, когда невзначай уделялось время традициям и этикету, старания заинтересовать её, чтобы было больше общих тем… Правильно ли он поступал? Невзначай направляя её…       Мамору вздохнул. Расцвет цветка произошел без него. Все, что он давал ей — насколько на самом деле это важно? Не был ли он путником, который случайно забрел на огонек и теперь должен уйти? Общее прошлое и общее будущее — что в этом действительно особенного? В памяти всплыла холодность и презрение Серенити при их первом разговоре. Потом-то конечно все изменилось… И ладони ледяной богини стали теплее. Но что если она на самом деле всегда любила Воина? А неведомая магия заставила её об этом забыть… И вот теперь она вспоминает, а все то, что связывало их, становится вновь хрупким, обнажая фундамент лжи, на котором их отношения и были построены.       Как-то в университете ему довелось стать свидетелем того, как две девчонки оживленно обсуждали поведение одного из главных героев какого-то не то романа, не то сериала. Этот герой, являясь внешне образцом «прекрасного принца», был тайно влюблен в главную героиню — они общались уже несколько лет, но ему все не хватало смелости признаться (в числе разных психологических факторов ещё и из-за разницы возраста). Заставил его шевелиться какой-то мальчишка — ровесник его возлюбленной, который очень быстро пошел с ней на контакт и вскоре составил с ней пару. Главный герой пытался бороться за свою любовь и строил «козни», и девицы яростно осуждали его за это.       «Их ничего не связывает! Все, что он думал о ней изначально — иллюзия, влюбился себе в фантом и теперь пытается на что-то претендовать. Они совершенно разные, нет никакого родства душ! А вот…» И шел ряд аргументов в пользу счастливого возлюбленного…       Слишком разные… Он ей не подходит… Если бы его общение с Усаги исчислялось парой лет, то может быть он бы и должен был немедленно отступить. Но нити времени, прошившие их кожу, — связи глубже и острее, чем то можно было представить… Может ли он отпустить её? Сказать — иди к тому, кого любишь?       Нечто черное вынырнуло из глубин ночи, нависнув над его лицом:       — Не отпустишь… Не сможешь… Ты не настолько благороден, Эндимион… И ты все ещё не уверен, что вас связывает только ложь…       Пот выступил на лбу юноши, когда он понял, чей голос шептал ему — убитый им когда-то паукообразный монстр стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, у его кровати.       — Это… ты?       «Скрут»       — Ты думал, что тот акт убийства конечная точка в моем существовании? Неужели твой собственный путь не доказал тебе обратного? Моя кровь оросила тебя, Эндимион, и теперь я следую за тобой сквозь время и пространство и жду, когда ты оглянешься.       — И сегодня я оглянулся? — ему удалось справиться с собой и оставить в стороне всколыхнувшийся ужас.       — Да. Сегодня ты оглянулся и даже впустил в себя предательскую мысль сойти с пути. Но ты не сойдешь. Я жду тебя, Эндимион. Жду уже бесконечные тысячелетия во мраке. И скоро ты придешь ко мне.       Тьма опять нахлынула на Мамору, дыша холодом и блеклыми видениями, обматывая клейкой паутиной правды и лжи, и тело юноши затрясло крупной дрожью. Монстр навалился ему на грудь, затрудняя дыхание:       — Старайся больше не оглядываться, Эндимион. Или я могу не удержаться и убить тебя.       Мамору не успел ответить, потому что Скрут с удивительной прытью откатился прочь во мрак, не оставив и следа. Юноша попытался сесть, но тело было слишком слабо, и он в бессилии упал на подушку. Все также мерно дышал дядя в гостиной. Раздался шум машины, проезжающей по улице — тусклый свет фар проскользнул за занавеской. Где-то слышалось приглушенное бормотание из телевизора. Удивительно обыденные звуки наводили на мысль, что чудовище просто привиделось ему в полусне. Тихо вздохнув, Мамору смежил веки, позволяя мыслям свинцовым грузом утянуть его в тяжелый томительный сон, который, возможно, он разделит с Усаги…       Сецуна не запомнила, как они вернулись домой. Все, что она осознавала за этот промежуток времени — это теплые руки Мичиру, сжимавшие её ладони. Наверное, она делала это, пока вместе с Харукой вела её к машине, пока они мчались по ночному Токио, а огни города вспыхивали и пролетали метеорами за стеклами, пока деревянными ногами Сецуна ковыляла по ступеням, а затем усаживалась на гостиничный диван, дрожа мелкой отчаянной дрожью. Кажется, Плутон отвечала ей благодарным пожатием в ответ… Она не была уверена. Только чувствовала, как сжались вокруг неё рамки текущего момента. Созидатель-разрушитель этой системы, наверное, выбрал этот промежуток времени для ужасающего акта творения. Сецуна чувствовала себя, как насекомое в капле янтаря. Обычно она могла свободно рассеиваться по всему временному потоку, возникая то здесь, то там, но сейчас даже ментальная попытка представить Врата Времени вызывала дикую головную боль. Её заперли… Нет никакого шанса увидеть Серебряное тысячелетие или Хрустальный Токио… Не говоря уже о других государствах, уходящих бисерной нитью в прошлое и будущее.       Когда Усаги встала с пламенной речью, призывая воинов к единству, Сецуна ощутила веяние древней силы, которую чувствовала рядом с Селеной и Серенити их Хрустального Токио. И в одном месте на Луне — Море Познанном. Сейчас безнадежно она осознавала, что златовласая принцесса освободила свою сущность демиурга, и теперь ей остается только ждать, что надумает создать юная богиня, вдохнувшая тумана могущества своей родины. Ещё никогда в жизни (даже во времена краха Серебряного Тысячелетия!) Сецуна не чувствовала себя настолько беспомощной.       Утро пятницы было удивительно спокойным особенно в сравнении с миновавшим вечером. Ами и Макото даже не могли поверить, что мирное обыденное утро следует за экскурсией в Темное Королевство, сражением с фагами и агрессивными разговорами.       — Как по-твоему, какой подарок готовит нам сегодняшний день? — шатенка, потягиваясь, впитывала солнечные лучи, пока они коротали время перед занятиями во дворе.       Ами пожала плечами, убирая за ушко выбившуюся прядь своих коротких слегка вьющихся волос:       — Надеюсь, что обойдемся без сюрпризов. Хотя вчерашний разговор с Харукой и Мичиру обещал нам бури в ближайшее время. Как тебе пламенные речи об угрозе для нашего будущего?       — Не знаю. Я бы не хотела об этом сегодня думать. Мы собрали камни. Угрозы пока нет. Усаги, правда, ведет себя странновато. Но это не столь страшно.       — Не страшно? — с сомнением протянула Ами, вспоминая, какой необычной вчера была их златовласая подруга. — С ней что-то случилось. За день она кардинально изменила свое поведение.       — Доброе утро, девочки, — раздался вдруг звонкий голосок Усаги. Оказалось, что она умудрилась достаточно незаметно приблизиться к ним, пока они разговаривали. Девушки покраснели от мысли, что златовласая могла слышать обрывок их разговора. Но Усаги была совершенно невозмутима и доброжелательна. На её губах сияла улыбка, а глаза с мягкой заинтересованностью одаривали взглядом то Ами, то Макото.       — Доброе утро, Усаги, — выдавила смущенную улыбку Юпитер.       — Доброе утро, — неловко сказала Меркурий. Обе девушки чувствовали себя не в своей тарелке. Они ещё не успели обсудить это друг с другом, но их сильно настораживала перемена в поведении Усаги.       Что удивительно, златовласая сделала вид, что она ничего не слышала, потянулась, широко зевнув (едва успев прикрыть рот ладонью), а затем сказала:       — Как здорово, что завтра выходные! Девочки, наши планы съездить в Киото не изменились? Рёкан? Юката? Онсэн? Фусими Инари Тайся? Там ведь съемки Минако?       — Да, — растерянно подтвердила Макото. — Именно там. Рей вчера писала, что Минако ждет нас и даже сделала бронь в рёкане.       — Но, Усаги, — встряла Ами, — ты уверена, что нам сейчас стоит об этом думать? После школы с нами хотели поговорить Уранус и Нептун… Плутон вчера явно была не в себе. И ещё фаги…       Девушка замолкла, вспоминая мрачный рассказ иннеров — сколько людей так сгинуло в уродливых обличьях чудовищ? Стали ли они после смерти прежними, обнажив своим невольным палачам весь ужас ситуации.       — Девочки, — с мягкой улыбкой сказала Усаги, — я думаю, что нам всем стоит слегка отдохнуть. Фаги ориентируются на нашу силу, и если мы будем все вместе в Киото, то там и устроим боевые танцы. А вообще, я надеюсь, что они не объявятся, и мы сможем повеселиться от души. Ни лунная прогулка, ни Темное Королевство особо меня не порадовали. А по Минако я сильно соскучилась. Хорошо, если и она расскажет, что думает по происходящему.       Не дождаясь ответа подруг, девушка внезапно выхватила мобильный телефон и застрочила по клавишам, причитая:       — Совсем забыла, голова садовая! Совсем!       — Что случилось? — чутко откликнулась Макото.       — Я вчера отключилась и не позвонила Мамо-чану! — подняла Усаги на неё глаза полные слез. — Как же так!!!       Юпитер и Меркурий не выдержали и рассмеялись:       — Усаги, как и всегда, истинная Усаги! Ни дня без Мамору!       — Это не смешно! И он почему-то молчит… Может быть с ним что-то случилось? — Усаги бросила набирать сообщение и набрала номер возлюбленного. Ответили не сразу.       — Алло? — голос оказался незнакомый, глубокий и слегка надтреснутый. — Вас слушают.       — Простите, — Усаги мигом вспыхнула до корней волос, осознавая, что это не Мамору, но не смогла остановиться. — Мамо-чан?       — О, Мамору, — голос оживился и потеплел. — Вы должно быть его девушка? Усаги? Очень рад Вас слышать. Простите, что напугал. Я Кагеру, дядя Мамору.       — Кагеру-сан?       Макото и Ами с любопытством наблюдали за подругой, которая нервно теребила юбку.       — Кагеру-сан, — нервно повторила Усаги, тщательно подбирая слова, — а почему Мамору не подошел к телефону? Что-то случилось?       — Нет, что Вы, Усаги! Мамору просто спит. Я ведь так утомил его ночным перелетом вчера, а ещё весь день на ногах… Не взыщите строго.       — Спит, — Усаги облегченно вздохнула. — Передайте ему, пожалуйста, что я звонила.       — Конечно, Усаги, всенепременно. Хотя я думаю, что напоминаний и не понадобится. Он только о Вас и говорил мне, — заверил Кагеру. — Приятного Вам дня!       — И Вам, — тихо сказала Усаги. — До свидания.       Рука с телефоном упала вниз. Короткие гудки эхом отдавались в ушах. «Напоминаний и не понадобится»… «Скажи мне, пожалуйста, что я думаю?» Фигура её принца теряется в сизых сумерках. «Доброй ночи, мой лунный кролик». И чувство, что они больше никогда не увидятся. А сейчас Мамору спал…       — Усаги, — ладонь Ами робко легла на плечо златовласой. — Что-то случилось?       Пришлось собраться с силами и улыбнуться, чтобы успокоить девочек, понадеявшись, что пауза не затянулась слишком сильно:       — Ответил дядя. Мамо-чан очень устал и спит.       — А, соскучилась? — добродушно хлопнула её по спине Макото, в зеленых глазах искрился задор. — Ничего, Усаги, все будет путем! Через пару часов позвонит. Пойдемте заниматься! У нас английский первым!       Девушки, смеясь и подначивая друг дружку, направились в класс.       Смех вырывался из неё автоматически, чтобы не волновать подруг. На самом деле мозг механически обрабатывал факты. Раньше она сама не замечала, как это происходит, но её разум очень любил составлять мозаику. Такседо Маск приходил на помощь Сейлор Воинам почти всегда, кроме исключительных случаев. Поэтому Ами давно полагала, что он чувствует, если не все их превращения, то своей возлюбленной точно. В сражении с фагами при Галаксии появиться он не мог по причине своей временной гибели. А вот сейчас, что могло его остановить? Опасность была серьезной, а кроме того, Усаги пострадала в битве. Неужели Галаксия разрушила существовавшую связь? В это поверить было трудно. Мамору не появлялся два дня. Был занят учебой со слов Усаги. Затем совместая вылазка в Темное королевство и свидание перед битвой, после чего пропадает связь с Принцем. При звонке Усаги ответил дядя. Мамору жил одиноко и до этих дней у него не появлялись родственники, более того он никогда не говорил о них. Конечно, не удивительно, исходя из характера Мамору. Он охотно говорил о науке, делился знаниями и разными наблюдениями. Кроме того, Ами прекрасно помнила, как для того, чтобы подбодрить её Мамору поделился своим секретом, что не любит уколы. Чепуховый секрет, конечно — кто вообще любит уколы? Но эта фраза продемонстрировала какую-то определенную степень доверия между ними. Что ж, оставив в стороне Мамору, Ами перешла к остальным неизвестным в своем объемном уравнении…       Взгляд скользнул по ученикам в классе. Ами сидела по диагонали позади Усаги в соседнем ряду. Бросив взгляд на подругу, Ами едва ручку на пол не уронила. Её глаза распахнулись, а все тело задрожало. В классе посреди занятия Сейя мягко водил пальцем по спине златовласой воительницы, выписывая непонятные вензеля. Он развалился на парте, почти лежа на ней, а тонкие пальцы настойчиво теребили девушку перед ним. Усаги не оборачивалась, но жаждущие беспокойные прикосновения действовали на неё, как электрические разряды. Ами покраснела, глядя, как коротко вздрагивает её подруга и чуть ли не мурлычет, как кошка, когда пальцы юноши ныряют мимоходом в золотистые пряди, одаряя их нежной лаской. В тоже время во всей фигуре Усаги виднелась болезненная стыдливость, как будто она боялась, что эту игру обнаружат, но никак не могла перебороть себя и избежать её. Ами панически огляделась, но все были погружены в грамматическое задание, которое им раздал учитель — условные предложения и согласование времен в них требовали для новичков в этом деле достаточно серьезных усилий.       Тихо скрипели ручки и карандаши, пока в тетрадях выводился стройный или косоватый (в случае Усаги точно) ряд латиницы, то и дело кто-то чертыхался, в очередной раз заплутав в английской грамматике, и слышался отчаянный зуд ластиков по бумаге. …А палец Сейи скользил вдоль позвоночника Усаги, и Ами вдруг почувствовала, что она проглядела нечто очень важное во всех этих днях, что они провели со старлайтами. Кадры из ленты памяти замелькали перед глазами — Сейя опрометью бросающийся к Усаги, когда она входит в кафе в зеленом сарафане, держась за Мамору, и нежная хрупкая ладонь златовласой, сжимающая руку Принца Земли укрощающим жестом, как дрессированного льва, обвинительный тон Рей (права была подруга! Во всем права!), мягкие настойчивые и исполненные привязанности прикосновения Сейи к Усаги во время ланча в понедельник, жаждущие взгляды Воина в последующие встречи, странная болезнь Лунной Принцессы в среду, не менее странное поведение Воина, и то как Таики оттащил Ами от него, когда та собиралась его расспросить… И вот сейчас. Образ Усаги вдруг отобразился в сознании, исказившись почти до неузнаваемости. Глядя на подругу, Ами вдруг с чудовищной четкостью увидела, что Лунная Принцесса остро и безотчетно влюблена в Воина, и более того явно вводит в заблуждение Мамору… Если принимать во внимание её поведение, когда она пыталась ему позвонить… Ами судорожно втянула воздух, а в тот же момент Сейя наконец отнял руку от спины её подруги. Меркурий коротко оглянулась, наткнувшись на взгляд Таики, сумрачно глядящего на неё. Кажется, он понял, что Ами все знает, как есть… Меркурий умоляюще и горько посмотрела в ответ, но лицо Таики оставалось неподвижным. Ярость хлынула жаркой болезненной волной, и девушка с тонким вскриком слетела с места, сбрасывая рукой на пол учебник, тетради. Со звяканьем рассыпались письменные принадлежности. Учитель испуганно оторвался от журнала, в котором прописывал программу по занятиям, пока учащиеся скрипели мозгами в дебрях грамматики. Макото, старательно выполнявшая задание, с беспокойством обернулась к подруге, побледневшей как полотно. Ятен меланхолично оглянулась через плечо. И как раз в этот момент Ами вновь вскрикнула, хватаясь руками за виски. Выгнувшись дугой, будто намереваясь дотянуться макушкой до пола, девушка вытянула руки, а затем упала на пол, как марионетка, которой резко обрубили нитки. Усаги, неверяще распахнув синие озера глаз, слетела со своего места, ударившись об пол коленями:       — Ами! Ами!       Её руки, упавшие на хрупкие плечи потерявшей сознание подруги, дрожали, как вчера, когда Рей чуть не исчезла в бездне шахты, а вокруг шумел потрясенный класс во главе с растерянным преподавателем — недавним студентом, не сталкивавшимся с подобным ранее, также бросившимся к своей ученице на помощь. Но Ами ничего не слышала — с тихим мелодичным звоном уносилась она прочь, ведомая мутными болезненными видениями…       По правой руке стекает кровь, и она чувствует, как на глазах дрожат слезы. Перья черной арбалетной стрелы с гордостью хищника, настигшего свою добычу, смотрят из её плеча на выстрелившего в неё Зойсайта, словно ожидая его похвалы.       — Промазал, — кривятся в недовольстве нежные губы лорда. — Ты рыпнулась, тварь.       Однако вместо того, чтобы выстрелить второй раз и прикончить её, он бросает арбалет на пол. Мрамор скользкий от уже пролитой крови, и Арнемеция старается не смотреть на искаженные лица мертвых лунных жителей. И странно — ей бы чувствовать ярость и злобу, а она испытывает горечь и нечто ускользающее, во что она сама отказывается поверить… А ещё Арнемеция не может сражаться — рука после выстрела отнялась, а для ритуальных пассов атаки необходимы обе. Она пятится от надвигающего Зойсайта, почти, нет, именно умоляя:       — Нет, Зой, пожалуйста, это не ты! Только не ты! Зой…       Она подскальзывается и падает, вымазываясь в крови, а генерал приближается к ней, сжимая пальцами стилет:       — Ты такая жалкая… Ничего не можешь сделать? Или боишься? Ты…       На лице возникает удивление:       — Ты любишь меня.       Утверждение. Не вопрос, и сердце Арнемеции рвет от ужаса и боли. Сейчас Зойсат напоминает только свою оболочку, которую заполонила чужая незнакомая сущность, старающаяся освоиться и понять, что происходит.       Она всхлипывает и старается встать, но он одним рывком бросается к ней, придавливая к полу. Кровь размазывается по щеке, а мрамор холодит кожу. Пальцы юноши зарываются в короткие синие пряди девушки, а затем стискивают и тянут наверх, заставляя Меркурий поднять голову.       — И тебе страшно. Не волнуйся. Сейчас это пройдет.       В голосе нежность и забота, но от этого Арнемеция просто захлебывается ужасом… и своей кровью.       Ветер шумит в ушах, и днище воздушного шара ходит ходуном под ногами. Огромные очки на кожаном ремне вдавливаются в кожу, а пробирка едва не скользит из цепких рук Арнемеции, облаченных в мягкие лайковые перчатки.       — И как Вам не холодно, принцесса? — наверное, только Эндимион мог одарить её самым изнеженным и назойливым своим генералом в спутники на эту маленькую экспедицию. Кутается в меха и блестит красным кончиком носа, в глазах возмущение и недовольство — к счастью, пока недостаточное для открытого бунта. Арнемеция лишь передергивает маленькими плечиками, не удостаивая его словесного ответа. Ей вполне комфортно в коротком полушубке из овчины, да и шерстяное синие платье согревает. Эти земляне думают, что меркурианцы привыкли только к жаркой погоде! Какое заблуждение! Чудовищно холодные ночи её родной планеты давно приучили её и к более низким температурам, чем атмосфера Земли!       Взять пробы воздуха на высоте пять километров — очень важно для очередного её научного исследования об усиленном влиянии Солнца на Землю… вздыхает, закупоривая пробирку и помещает её в кожаную сумочку, болтающуюся на поясе. Ещё две, и можно спускаться. Сохранять равновесие трудно, и когда она увлекается извлечением новой пробирки, особо сильный толчок валит её с ног. Мир плывет в сторону, и горделивая принцесса издает пронзительный, похожий на писк звук. Однако крепкие руки обхватывают её за талию, не давая перейти в горизонтальное положение.       — Осторожней, Ваше Высочество, — Зойсайт, выскользнувший из груды мехов, бережно придерживает её. Растерянно она оборачивается, заглядывая ему в лицо. Оно совершенно немужественное, как принцесса уже отмечала ранее — круглый тонкий овал в обрамлении мягких волн золотисто-рыжих кудрей. Как у ангела на гравюрах… Ей даже кажется, что он младше её, но это не так. Нежные розовые губы растягиваются в улыбке:       — Ваше Высочество?       Арнемеция вздрагивает и стремительно краснеет, находя быстро опору ногам и спеша высвободиться из его рук. Кажется, этот нахал отметил, как долго она смотрела в его лицо. Генерал вдруг быстро убирает руки и отворачивается. Девушка теряется ещё больше, недоумевая с чего вдруг? Ей даже слегка обидно, но тут раздается оглушительный чих, а затем ещё один. Зойсайт утыкается носом в стену корзины и быстро нащупывает меха рукой. Мгновение — и вместо рыжего нахального ангела опять горка мехов, откуда видно только пунцовеющий нос. Меркурианская принцесса смеется, прикрывая ладошкой рот, а Зойсайт что-то ворчливо и смущенно бурчит, а затем…       …Книжная пыль кружится золотистым дождем в воздухе, и Арнемеция мягко проводит пальцами по лепесткам оранжевой розы, приколотой к лифу её темно-синего платья. С недавних пор оранжевый — её любимый цвет. Что удивительно: Зойсайту это ничуть не льстило. Он возмущался громко и всерьез, что оранжевый неромантичный цвет, и совершенно неуместен для лазурной Арнемеции. А когда она пыталась объяснить, что глядя на этот цвет вспоминает о нем, он бурчал, что в таком случае принцессе стоит уделять внимание изумрудному цвету, который является цветом его дома. И его удивительно «соблазнительных красивых глаз, от которых любая будет без ума». Но она отмахивается и говорит, что самое большое впечатление на неё произвели его сверкающие в свете солнца пряди.       — Я что морковка? — кричит в такие моменты он, а она смеется, ведь ей так нравится поддразнивать его. А ещё смотреть, как он спит — словно зачарованный юноша из преданий…       На свидания он приносит тигровые лилии, которые по преданиям его Земли символизируют свободу и раскованность, богатство и процветание, а вместе с тем по каким-то недобрым шепоткам предвещают разлуку. Но ей нравятся лилии — гордые и независимые, как и она сама: жаждущая знаний неукротимая принцесса Меркурия, чье стремление познать Вселенную не поддается описанию.       А на последнем свидании Зойсайт ни с того, ни с сего подарил её оранжевую розу. Она не любит розы. И он не любит. Но подарил. Небрежно и мимоходом, фыркнув, что увел с клумбы Эндимиона. Роза со сладким раздражающим ароматом. Но оранжевая… Пальцы вновь скользнули по лепесткам с невыразимой нежностью. Зой — как эта роза. Ей никогда не нравились такие, как он — красавчики с шумным вздорным нравом… Но она любит его, как и эту оранжевую розу. Хотя и вряд ли сможет толково объяснить почему…       Сладкий запах розы все ещё заполнял её легкие, когда Ами наконец-то открыла глаза. Затемненный потолок медпункта, где не горел электрический свет, навалился на неё всей своей безликостью и серостью. Дневной свет уныло просачивался сквозь ширму, скудно освещая лицо девушки. Несколько мгновений она ничего толком не слышала и не видела, кроме потолка медпункта, но тут её оглушил сдвоенный вопль Макото и Усаги, рванувшихся к её кровати и столкнувшихся лбами с приглушенным стуком:       — Ами! Ами! Ты в порядке?       Лица подруг яркими пятнами поплыли перед глазами, и Меркурий тихо застонала:       — Девочки, пожалуйста, тише. Ведь я…       — Ами, ты нас так испугала, — золотистые пряди хвостиков Усаги упали ей на грудь, а синие глаза вытеснили Макото куда-то за кадр. И Меркурий вдруг вспомнила, почему она оказалась здесь — палец Сейи, расписывающий спину Усаги…       — Я в порядке, — тихо сказала она, глядя куда-то поверх голов своих подруг, а рука непроизвольно потянулась к горлу: тело вспоминало первое видение. Видимо, шок от увиденного «таинства» пробуждает её память о прошлом. Зойсайт убил её…       Ами пока не могла определиться, что чувствует по этому поводу… Неожиданность ли это для неё? Нет, конечно. С того момента, как она почувствовала тепло цоизита, вложенного в её ладонь Эндимионом, девушка осознавала, что Зойсайт значит в её жизни куда больше, чем она то думает, и подозревала, что связь не совсем безобидная. Однако то, что именно он оборвал её жизненный путь во времена Серебряного тысячелетия… Ами прикрыла глаза, совершенно игнорируя бойкие вопросы и восклицания подруг, вспоминая жесткую хватку пальцев на затылке, тянущих вверх, чтобы открыть горло. Это страшно. Но ненавидит ли она его за это? Зойсайт был ей неприятен и даже ненавистен на поле боя, когда она старалась спасти Рио Ураву от превращения в демона. Но сейчас… Ами вздохнула и решительно села. Макото и Усаги испуганно охнули, слегка отпрянув от кровати, и Ами различала, как сквозь толщу воды свое имя, повторяемое ими на разный лад.       — Я в порядке, — ещё раз тихо повторила она, испытывая легкое головокружение, а аромат розы вился вокруг, забивая ноздри и сжимая горло: может быть, надеялся вызвать хотя бы злые слезы. Однако Ами неловко спустила ноги на пол и встала — она воин Меркурия, воплощение мудрости и благоразумия. В её власти оставить в стороне эмоции, смешанные с тонким истлевшим кружевом памяти минувшего, и вернуться к «истоку» — Лунной Принцессе. И пусть мысли об Усаги сейчас причиняли острую боль, Ами хотела разобраться в происходящем — ведь тянущиеся из ниоткуда в никуда нити были для неё чем-то из ряда вон выходящим.       Мамору проснулся в состоянии безвременья. По солнечным лучам, прошивавшим окно насквозь, он понял, что давно уже за полдень, а по тишине в квартире осознал, что находится в ней совсем один. С трудом юноша встал, чувствуя как возмущается его затекшее тело, как скулят от боли мышцы и кружит голову смена положения. Одет он был в брюки и полурастегнутую рубашку — видимо, Кунсайт расстарался кое-как его раздеть. Рубашка ужасно смялась, и Мамору механически расстегнул её и направился в ванную. Положив настрадавшийся за беспокойную ночь предмет гардероба в корзину для белья, Мамору задумчиво посмотрел на душ. Он бы явно не оказался лишним, но тут в дверь позвонили. Забыв про свой внешний вид, юноша слегка нетвердой походкой направился к дверям, сохраняя в голове абсолютный вакуум — мысли слишком сильно покорежили сознание за ночь, поэтому медитативная тишина была бы полезна мозгу. Только вот раскрыв дверь, Мамору сразу утратил её, потому что вспыхнувшее личико Усаги заставило его задуматься о своем внешнем виде:       «О, черт!»       Усаги всегда смотрела на Мамору положительно в плане его внешних данных — широкие плечи и подтянутая фигура вместе с высоким ростом вызывали у неё чувство восхищения, смешанное со стыдливым любопытством. Нет, она, конечно, не растекалась лужицей, где только было возможно при мысли, как прекрасен Мамору, но все-таки нет-нет, да и задумывалась, рассматривая идеальную кисть его руки, а соответствует ли действительности все то, что можно угадать через водолазку. И, разумеется, она была готова убить Рей, когда та увидела Мамору обнаженным. Пусть и не нарочно.       Сейчас, возможно и из-за эффекта неожиданности, девушка, как завороженная смотрела на юношу, начав путь своего взгляда от точенной шеи, соскользнув на ключицы, развитые мышцы груди, кубики пресса… Когда взгляд наткнулся на темную дорожку волос, скрывающуюся в брюках, верхняя пуговица которых уже была расстегнута, Усаги спешно зажмурилась, коря себя мысленно самыми страшными словами за жадность своих глаз.       — Прости, — Мамору отшатнулся, спешно скрываясь в недрах квартиры. — Проходи, я сейчас!       Усаги не могла видеть его, но слышала удаляющееся спешное шлепанье босых ступней по паркету. Робко, все ещё рдея щеками, она открыла глаза и вошла, закрыв за собой дверь. Странный жар сотрясал её тело, нагнетая чувство стыдливости и робости, но было что-то ещё — сладкое и запретное, что Лунная Воительница гнала от себя, как страшное видение…       — Извини, мне следовало тебе позвонить, — девушка неловко разулась и прошла в гостиную, где села около стола ближе к стеллажу. Как за спасательный круг взгляд цеплялся за корешки книг, отражая в сознании путанные громоздкие названия. Несколько книг выглядели новыми и незнакомыми, а их названия напротив были легче других — например, Ф.Ю. Зигель «Сокровища звездного неба: Путеводитель по созвездиям и Луне» и Стивен Хокинг «Краткая история времени от большого взрыва до черных дыр». Мамору всегда говорил, что ему интересно многое, но количество трудов по астрономии заметно увеличилось, в особенности касающихся Луны.       — Это не страшно. Для меня ты всегда желанный гость, — Мамору вышел к ней в черной водолазке и фиолетовых свободных брюках. Усаги, коротко взглянув на него, нервно сглотнула, покраснела и сделала вид, что нет ничего в мире, кроме книжных полок.       — Я хотела узнать, как ты… Просто звонила тебе утром, а ответил твой дядя…       — А, он любит так делать. После истории с Америкой считает, что в качестве моральной компенсации имеет право совать нос в мою жизнь. Видите ли слишком много мутных пятен в этой истории.       — Его можно понять, — вздохнула Усаги, любуясь россыпью звезд на корешке яркого атласа. — Если я правильно помню, ты сказал ему, что обнаружил себя в Токио с амнезией?       — Ну да… После этого чего только мой дядя не фантазировал. В том числе и то, что среди террористов была девушка, которая влюбилась в меня перед взлетом самолета, оглушила и похитила. Полгода продержала взаперти, но я не ответил ей взаимностью, и она меня отпустила, предварительно стерев память. Каким образом? Ударом по голове, таблетками и так далее…       — Заметь, не так уж он и далек от истины, — тихо ответила златовласая, переводя взгляд на стол. — Галаксия в какой-то мере была влюблена в блеск звездных семян.       — Да, но расскажи я ему правду… Боюсь представить его реакцию. Из-за визита Кунсайта он и так оказался на грани между мирами. Сильно сомневаюсь, что он не терзается сомнениями из-за утраченных часов, — Мамору решил не распространяться о том, что Кагеру пришлось пережить подобное и вчера. — И вообще, если так дальше продолжится, то рано или поздно придется рассказать ему правду. Прежде чем он побудит спецслужбы следить за мной.       — Ты так беспокоишься за него. Иногда мне тоже кажется, что надо раскрыться своим родителям. Они ведь так любят меня и беспокоятся, когда меня долго нет… Но что это даст? Если больше людей узнают, кем мы являемся… — Усаги невольно вспомнила, как сжимались объятия отца, пока она плакала в коридоре сраженная отголосками прошлого. — Для них это равносильно сумасшествию.       — Но ты не можешь отрицать, что наша реалия со всеми чудовищами постоянно затрагивает их.       — Все равно. Время ещё не пришло… Нас не смогут принять.       — А когда придет? — впервые со времени того, как Усаги вошла в квартиру, они смотрели друг на друга. Хрустальный Токио — далекая эра будущего, когда магия и наука сплетутся воедино, выводя человечество на новый уровень, и когда-то они оба верили, что эта эра придет в третьем тысячелетии. Но сейчас…       — Мы не говорим о том, что действительно важно, — тихо продолжил Мамору, — о том, что происходит с нами.       Усаги вздрогнула, чувствуя, как стало тяжело дышать. Когда она решилась прийти к Мамору, то думала, что это будет пасторальный визит с картинки «девушка навещает своего болеющего парня», пусть и официально было объявлено, что юноша просто слишком сильно устал. Только вот так беспокоилась, что забыла зайти за мандаринами… А потом ещё и Мамору очень быстро открыл дверь, не дав ей повторить всю свою заранее заготовленную фразу. А! И ещё у него внешний вид был неподобающий! Как он вообще мог решиться открывать дверь в таком виде! Девушка старательно вызывала у себя возмущение, которое помогло бы развернуть разговор и столкнуть с таких нежеланных рельсов. Но бесполезно… Усаги опустила глаза, не имея возможности больше выдерживать требовательный вопрошающий взгляд Мамору, и стиснула руки на коленях. То, как она чувствовала себя — не поддавалось описанию. Порой ей казалось, что это кошмарный сон, в который она провалилась и никак не может выбраться. Если честно, то те дни, когда Мамору не было рядом, она полагала самыми страшными и мрачными в своей жизни. Она не знала тогда, что с ним. Думала, что разлюбил и оставил навеки. В душе обосновался страх, что она ждет напрасно, но возможности узнать что-то наверняка не было. И Сейя был для неё проводником света, тепла и ярких эмоций. С ним она не могла грустить! Да, он часто раздражал, смущал, выводил из себя, но только так Усаги чувствовала себя живой. И вот теперь, когда ко всему теплу примешалась любовь, когда-то поселившаяся в её сердце ещё в воплощении Серенити, девушка продолжала отчаянно тянуться к нему. Но Мамору…       — Я люблю тебя, — тихо сказала она, рассматривая свои пальцы. Не было уверенности — лгала ли она сейчас в том числе и себе самой или это чистая правда. Но Мамору в ответ молчал, и его молчание кромсало сердце девушки, заставляя плакать кровью. Робко Усаги подняла голову и посмотрел на него вновь — лицо Мамору было удивительно спокойным. Слегка наклонив голову влево, он смотрел на неё так, будто видел перед собой удивительное явление природы, объяснения которому не находил. Но не было ни страсти, ни огня.       Усаги ощутила дикий безотчетный страх. Вскочив на ноги, она метнулась к нему, ухватившись за его плечи, будто бы утопая в собственном отчаянии, а он был её единственной надеждой на спасение. Неожиданно Мамору пошел ей навстречу, когда его отрешенность уже довела её до паники. Одна его рука обвилась вокруг её талии, притягивая ближе, усаживая к нему на колени, а другая скользнула в волосы, коротко коснулась уха, а затем пошла блуждать по золотистым прядям, накручивая их спиралью на себя, заставляя тем самым девушку откинуть голову назад, Усаги вздрогнула, когда почувствовала тонкие теплые губы на своей шее. Словно электрический разряд пронзил её тело, и она выгнулась дугой в объятиях Мамору, пока он жадно целовал её шею — жаркие летучие прикосновения, сменившиеся вдруг особо сильным поцелуем-укусом, от которого у Усаги на глазах навернулись слезы. Рука юноши с талии скользнула под её рубашку, обжигая нецеломудренными прикосновениями, и девушка непроизвольно свела колени, упираясь ими в живот Мамору. Ей не верилось, что сейчас это происходит, но рецепторы кричали об обратном, и кажется, что темная страсть зажглась и в ней. Она скользнула раскрытыми ладонями по его груди, очерчивая мышцы, вызывая в памяти то короткое мгновение «запретного», но стоило ей прикоснуться к краю водолазки с ранее несвойственными для неё намерениями, как Мамору отстранился, глядя на неё своими значительно потемневшими синими глазами:       — Вот так, — хрипло сказал он, размещая обе руки на её талии. — Теперь это видно.       — Что видно? — Усаги растерянно посмотрела на него, чувствуя, как постепенно остывает кожа, подвергшаяся такому пылкому натиску.       Мамору коротко улыбнулся:       — Тебе стоит надеть шарф.       Усаги ойкнула, спешно прикоснувшись к шее, чувствуя, как на ней расцветает нечто чужеродное.       — Красный с белым красиво, — тихо прошептал Мамору. — Похоже на розу.       Девушка скатилась с его колен, озираясь в поисках зеркала. Когда-то их здесь было пугающе много, и после той истории Мамору вынес все-все… Потому что какое-то время на полном серьезе опасался вновь увидеть пугающий силуэт или поймать золотой отблеск в собственных глазах, хотя и понимал, что такого быть не может.       Мамору снял с полочки шкафа маленький кругляшок, запаянный в пластиковую оболочку и протянул ей. Девушка стиснула зеркальце пальцами, так что побледнели костяшки. Увиденное мало обрадовало её…       — Мамо-чан…       — Прости, — Мамору встал, обошел стол и сел так, чтобы он вновь разделял их — Я не могу сейчас отвечать за себя. Мне очень жаль… Но одна мысль о том, что…       Он не договорил. Усаги скользнула пальцами по красной отметке на шее, очерчивая её контур. Она относительно понимала, что побуждает Мамору так себя вести, но боялась признаться себе в этом до конца. А ещё странный взгляд Ами, когда та пришла в себя… Что происходит со всеми ними? Что мешает и путает её мысли? Чертов медальон! Чертово прошлое! Усаги едва сдержалась, чтобы не бросить в стену зеркальце. Отмотать бы время назад, чтобы не видеть, как сейчас их образы трещат по швам, обнажая то, что они никогда не знали и не подозревали друг в друге. Чтобы она не желала оказаться сейчас с кем-то другим, зовущимся Воином… Чтобы не томилась в желании понять собственное сердце. Внезапно горькая цепочка мыслей оборвалась, и Усаги почувствовала себя совсем иначе, будто то, что происходило сейчас, совершенно не касалось её.       Мамору сидел тихо, не глядя в её сторону, будто забыл о её присутствии.       — Мы собираемся завтра в Киото, — ровно и спокойно сказала Усаги, словно совершенно ничего сейчас не произошло. — Поедешь с нами?       — Киото? — отозвался растерянно Мамору. — Почему Киото?       — О, ну там же Минако! Мы же планировали её подбодрить на эти съемках. К тому же там чудесно! Неужели тебе не хочется сменить обстановку на выходные?       Он с удивлением воззрился на её безмятежное, озаренное теплой улыбкой лицо. Переход в их разговоре был слишком резок, а потому застал его врасплох.       — В принципе можно… Но как же все вопросы связанные с программой посещения и размещением?       — Не волнуйся. Мина собиралась все взять на себя.       — Что ж, — он принял этот переход в теме разговора за её завуалированный ответ на не высказанный вопрос. Пока они будут стараться оставаться вместе. Держаться друг за друга так, словно сгинут в хаосе, если расстанутся. — Для нас эта хорошая возможность провести на двоих чудесную прогулку…       Усаги рассмеялась:       — Ты что! Девочки будут ревновать! Хотя знаешь, — в её голосе скользнула лукавая интонация, — я с удовольствием воспользуюсь возможностью сбежать от них.       Он поймал её улыбку и отразил, неловко растянув губы. Можно попробовать выжить среди расколотого мира. Только если держаться вместе… Но что могло бы его опечалить — мысли, обуревавшие сейчас Усаги, сильно отличались от его порывов.       Сбежать после вечерней репетиции от Таики и Ятен было достаточно сложно, но можно при должной фантазии и сноровке. Что Сейя и провернул. Конечно, у его товарищей не возникнет никаких сомнений, где его искать, когда они обнаружат его побег, но и смелости пойти забрать его тоже не найдется. Именно на это Сейя и рассчитывал, стоя у ворот в сад семьи Цукино. Он с волнением наблюдал, как скользят за окном тени обитателей, ожидая, пока дом затихнет. Кажется, для родителей настал час вечернего просмотра телевизора — их тени после некоторых перемещений исчезли в глубине первого этажа. Где-то пару раз мелькнула лохматая тень брата Усаги. Сама девушка пряталась на втором этаже… Балкон был открыт, и юноша видел, как её тень коротко мелькнула за колыхавшейся занавеской.       Сегодняшняя игра была для него неожиданностью. Несмотря на окрыленность, которую он испытывал после вчерашнего, когда увидел в глазах Усаги любовь, чувство страха и недоверчивости не покидало его. Ему казалось, что все его счастье может обратиться в пыль и ускользнуть куда-то за горизонт. Поэтому он рискнул прикоснуться к ней во время занудного урока по не менее занудному языку. И был несказанно удивлен и обрадован, когда получил ответ на его прикосновение. Пусть и не совсем выраженный, застенчивый, но ответ… Это побудило его вступить с ней в игру, рискуя привлечь внимание одноклассников. Однако потом случилось происшествие с Ами… Если честно, то это событие сильно смутило Воина, ведь сначала Меркурий яростно скинула вещи со стола… Так может она все видела? И осознание увиденного спровоцировало удар печати Селены? После выплеска от Юпитер он ничему бы не удивился… Знать бы, как зачаровала королева защитников своей дочери?       — Ты опять здесь?       Он настолько погрузился в свои мысли, что проворонил, как его златовласая возлюбленная вышла на балкон. На ней было теплое розовое домашнее платье и шерстяные белые гетры, а горло и плечи были укатаны белым плотным шарфом.       — Ты замерзла? — растерянно спросил Сейя, беспокойно переступая с ноги на ногу в тени куста. — Вроде же почти лето…       — Не то чтобы. Наверное, из-за всего, что происходит, моя температура тела понизилась. Лунные жители более хладнокровные. Поднимайся, — она махнула рукой в сторону от себя.       — А Луна?       — Она сейчас внизу с мамой, а нам надо поговорить. Минут двадцать у нас есть.       Забраться на балкон не составило особого труда, правда, Сейя проехался ногой по стене и боялся, что привлек лишнее внимание. Но никто не выглядывал. Когда он залез, то Усаги отошла в сторону, сохраняя значительную дистанцию между ними.       — Ты открыла конверт?       — Ты сомневался в этом? — Усаги слегка приподняла брови, выражая удивление. — Моя память и сущность, сокрытые в медальоне, слишком громко взывали ко мне. Я не могла не открыть его…       — И теперь, — во рту у Сейи резко пересохло, а ладони напротив стали слегка влажными, настолько он нервничал. Он непроизвольно облизнулся, чувствуя, как заходится в груди сердце, ожидающее приговора.       — Да, я все вспомнила. И тебя, Гладиус. И наши клятвы. И нашу попытку к бегству. И провал… А также свой план по воссоединению с тобой, Гладиус, — какое-то время она сохраняла спокойное выражение лица, а затем не выдержала и тихо рассмеялась. — Господи! Гладиус! Имя-то какое! Гладиолусом бы ещё назвался!       — Эй, — алые пятна расцвели на щеках юноши. — Между прочим сейчас я Коу! Сейя Коу, если на то пошло! А тогда тебе очень нравилось мое имя! Ты его днями на пролет повторяла, как песню!       — Извини, со знанием земного языка это теперь звучит очень забавно.       Сейя потянулся к ней и мягко схватил её за руки, переплетая пальцы. Теперь они стояли в лучших традициях бродвейских мюзиклов, оставалось только запеть от радости воссоединения. Охмеленный блеском синих глаз, Сейя подался вперед, но не смог не озвучить беспокоившей его мысли:       — Ты теперь будто слегка другая, чем я привык видеть тебя в последние дни…       — Может быть, потому что я почти прежняя? Ты успел забыть меня — Серенити?       — Нет. Что ты, нет! Просто я не верю своему счастью… Теперь ты… Ты будешь со мной?       Последние слова он прошептал и тут же испугался своей дерзости, а Усаги только опустила голову, полуприкрыв глаза.       — Сейя, я не могу тебе ничего обещать… Все слишком запутанно… Очень жаль, что ты не отдал мне медальон, когда я сразила Металлию. Мы бы многого тогда избежали, а теперь… У меня есть «будущее», лепестки которого влетели в мое прошлое. Мы должны сохранить основную канву, если это в наших силах.       — Я не мог тогда отдать тебе его… Ведь я не помнил своего прошлого — оно вернулось ко мне лишь после встречи с тобой.       — А мне казалось, что это был идеальный план, — Усаги погрустнела. — Благодаря тому, что я вошла в Море, свадьба не состоялась, Металлия напала раньше срока, но мы с Эндимионом были не сработавшейся парой, поэтому ничего не смогли толком сделать, и Море перестроило структуру времени так, что мое текущее воплощение встретилось с Эндимионом загодя, и мы успели относительно попривыкнуть друг к другу, чтобы сразить её. У нас возникла тесная духовная связь. Он открыл мне свое сердце, и я смогла черпнуть от него энергии в итоговом сражении, благодаря чему удалось и «перезапустить» мир. А потом… Осечка в том, что Море почему-то отняло у меня память…       Сейя невольно обвел пальцем кольцо на безымянном пальчике левой руки Усаги:       — Ты слишком тесно с ним связана. Я понимаю, что ты не можешь…       — Да, я не могу. Нет возможности просто уйти от Мамору, не разбив ему сердце. И не получив клеймо убийцы нерожденных.       — Почему все так сложно, Гелика? — Сейя порывисто обнял её. — Ты ведь станешь королевой в своем следующем перерождении. Неужели сейчас мы не можем быть вместе?       — Коу… — Усаги приникла к его плечу, — я плохо во всем этом разбираюсь. Только сейчас начинаю потихоньку осознавать заново происходящее. Я все ещё не помню день нападения Металлии на Серебряное королевство, но получается, что это произошло по моей вине… Я вообще туманно помню все то, что случилось после того, как я сделала резервную копию… А мои взаимосвязи с будущим? Я понимаю, что ты хочешь четко и ясно определить наше будущее, но, пожалуйста, давай повременим?       — Ты любишь его? — Сейя едва не задохнулся от собственных слов, но ему было жизненно важно услышать ответ. Рука Усаги вдруг стремительно потянулась к скрытой шарфом шее, но, едва коснувшись, опустилась.       — Я люблю тебя, Воин. Люблю. А Мамору… Не знаю. Нас слишком многое связывает. Пожалуйста…       — Хорошо, не будем больше об этом.       Сейя вновь покраснел от какой-то шальной мысли, а затем, откашлявшись, сказал:       — Можно мне тебя поцеловать?       Усаги вспыхнула, как факел, а затем решительно кивнула, сделав при этом такое лицо, словно собиралась нырнуть в воду со скалы. Сейя осторожно наклонился к ней, и когда его губы уже почти соприкоснулись с её губами, тихо прошептал:       — Сделай лицо попроще.       Усаги стала ещё более красной и тщательно зажмурилась, будто этот поцелуй должен был стать для неё первым. Сейя озорно улыбнулся и осторожно поцеловал её, сначала мягко коснувшись губ, а затем более решительно и напористо, вбирая в себя Усаги, её свет, её душу, словно был странником из вечной темноты, что никогда не ведал красоты сияния звезд. Усаги сначала поддалась его напору, признавая его победителем, а потом, словно бы пробудив в себе нечто, вступила в игру на равных, забирая у него ровно столько же, сколько отдавала… Пламя, припорошенное пылью обветшалых веков, что когда-то разлучили их, вспыхнуло с новой силой, заставляя их теснее сплетаться в объятии и искать слияние в единое через губы. Спустя несколько мгновений они вынырнули из водоворота страсти и, тяжело дыша, посмотрели друг на друга, но сказать ничего не успели. Скрипнула дверь в комнату Усаги, и раздался голос Луны:       — Усаги, куда ты подевалась? Ты на балконе?       Сейя с тоской разжал объятья и отступил к краю балкона, готовясь прыгать. Усаги спешно одернула примявшуюся одежду и подошла к дверному проему, надеясь, что кошка не разглядит её припухлые губы:       — Да, я здесь. Что-то случилось?       — Да ничего, — Луна запрыгнула на кровать и потянулась. — Просто подумала — вдруг ты ушла. Сработал передатчик, например… Ты же не стала вчера звать меня, когда отправилась сражаться, хотя могла бы, ведь на тот момент я уже вернулась и сидела внизу…       — Луна, я же уже извинялась. Просто не было времени. А если бы я вломилась в гостиную и отняла тебя у матери, то это было бы нелепо. Если не сказать «странно».       Сейе было видно, как дрожали руки его возлюбленной, явно встревоженной мыслью, что кошка может его обнаружить. Однако Луна явно была не в настроении излишне докучать Усаги.       — Ну да, ну да, — вздохнула кошка, сворачиваясь клубком. — Не простудись там…       — Ага. Обязательно.       Усаги тихонько отступила от полосы света к Сейе в темноту и прошептала:       — Извини, пора прощаться…       — Да, конечно. Увидимся завтра?       — О, завтра мы едем в Киото. Вы с нами?       — Черт, не сможем — утренняя репетиция. Но думаю, что подобью ребят присоединиться к вам во второй половине дня. Сядем на поезд побыстрее…       — Хорошо. Тогда увидимся там, — Усаги коротко поцеловала его в губы на прощание, вызвав в сердце Сейи томительный всполох. — Доброй тебе ночи.       — И тебе, — Сейя быстро перемахнул перила балкона и поспешил покинуть сад. Его сердце стремительно рвалось из груди, обретя могучие белые крылья, способные умчать его в обнажившуюся звездами бездонную черноту неба. Все ещё оставалось достаточно запутанным, но брезжил, словно рассвет на горизонте, луч надежды.       Усаги тихо прошла в комнату, прижимая пальцы к губам. Её все ещё трясло от удивительных незнакомых прежде ощущений и от страха быть обнаруженной. Теперь её паранойя обострилась — ей казалось, что Луна вчера в её отсутствие исследовала её стол и обнаружила медальон вместе с письмами, ведь она оставила его на самом видном месте и лишь утром спрятала. Однако кошка ничем не демонстрировала свою осведомленность, вела себя предупредительно, но спокойно. Коротко оглянувшись на темный клубок — дремавшую кошку, Усаги подошла к зеркалу и размотала шарф. Её отражение гордо демонстрировало две метки, полученные Лунной Принцессой за текущий день — припухшие от жадного поцелуя с Сейей губы, и красная отметка на шее — след снедаемого темным пламенем Мамору. Усаги закрыла и вновь открыла глаза, изучая взгляд своего отражения. Краешком сознания она понимала, что сейчас её текущая личность потихоньку сливается в единое с личностью из прошлого. Но кто же берет верх? Кто она сейчас? Усаги? Или Серенити? Тяжелый вздох… Кажется, сейчас она была Серенити… А днем? Усаги, безудержно любившей Мамору? Пальцы левой руки легли на метку на шее, обводя вновь её контуры, а пальцы правой скользнули по губам. Лучше бы сойти с ума прежде, чем она станет причиной конца света. Сейчас Усаги уже не боялась никакого Скрута, казавшегося не более, чем выдумкой каких-то там перестраховщиков-фантазеров, пусть и подкрепленной свидетельствами прошлого. Она боялась самой себя.