Элигос

Апрель 1994 года Сигаретный дым, поднимающийся к потолку был таким густым, что можно было разглядеть в его клубах очертания сказочных животных. Пульс завис, прервался, перегорела проводка. Обида прожгла яркие красные пятна на щеках. Желание сорваться, дать волю кулакам кристаллизовалось, осело в мышцах. А тот, казалось, и не заметил, растянувшийся на простыне, он затянулся новой дозой никотина, безразличный, немного болезненный. «Давай же. Оторви ушибленный зад от пола и разбей ему нос... его тонкий, самоуверенно задранный к верху нос, твою мать, просто с пола подымись». Сигарета исчезла из его пальцев. Все равно в квартире нет пепельницы. Можно удивиться, мол: как это так? Но на самом деле это такие мелочи. Артур встал с кровати, босиком прошел в ванную. Даже не посмотрел в сторону лежащего человека. И тут, словно из другой реальности, раздался звонок телефона. – Да? – ответил парень, добравшись до телефона. В ванной открыли воду. – Антошка… Городецкий зажмурился. Голос его матери звучал искаженно, плаксиво. – Что-то случилось? – спросил Антон. И понял: да, случилось. Понял так же быстро, как если бы смотрел в ее глаза. Беспокойство накрыло бушующую обиду. Чувство несправедливости едва не разорвало грудную клетку. Антон сглотнул горький комок. – Ох, ты только не волнуйся. Замечательно, вот за эту фразу, сказанную таким голосом в два часа ночи, нужно раздавать медали. – Отец в аварию попал. В ванной закрутили краны с водой. Через секунду Артур появился в комнате, полностью одетый, гладко выбритый, благоухающий терпкой туалетной водой, которой у Антона не было и в помине. – Твой отец в больнице, – сказал он уставшим голосом. Откуда-то он уже все знал. Антон вздрогнул. – Он пострадал, – продолжил Артур. – Он почти не пострадал, Антошка, – всплакнула мама в трубку. – Я приеду. – Не надо. Завтра. Завтра, чтобы не торопиться. Не хочу, чтобы и ты… На ночь глядя так опасно, – бессвязно говорила женщина. Артур скользнул ближе, мягко отнял трубку, сказал в нее: «я перезвоню», положил ее на рычаг, взял Антона за плечи, прищурился так, что на впалые щеки упала густая тень от ресниц, и смотрел одну, две, три секунды. И резко отвернулся. – Ничего тебя не берет, – тихо засмеялся он. – Ты такая бессердечная сволочь. – Охренел? – прошипел молодой человек, кидаясь на него с кулаками. Боже, как же он ненавидел его странности и недомолвки. Непонятные рассерженные взгляды, самоуправство. Словно неделя знакомства давала Артуру право отталкивать его, хозяйничать, обращаться с ним, как с вещью. …Отец в больнице… С неожиданной легкостью, Артур скрутил его, швырнул на диван. Выдохнул. – Нет, ничего тебя не берет, упрямая ты морда, – сказал он. Расстроенно. И почему-то с гордостью. – Я еще зайду, – бросил он у двери. На лестничной клетке его встретил соседский ребенок. – Вампирчик, – заключил Артур, – а ну, брысь отсюда! Декабрь 2007 года Озхар на секунду задержался на пороге, сделал глубокий вдох и вышел на лестницу. За его спиной Совиная Голова таращился в стену и повторял: «Любопытно. Ровно семь целых две десятых секунды. Очень любопытно». В обычно бесцветном голосе Великого угадывались яркие нотки недовольства и изумления. «Ну еще бы, – подумал я, –прозевать такой тайник». Озхар вдохнул свежий зимний воздух и сбежал по лестнице вниз. Узорчатая калитка русского консульства легонько скрипнула, снег слетел с тонких металлических прутьев. Я кивнул ему, и мы зашагали по пустой улице. Аристарх Турлянский, по-сумеречному Озхар, помесь полян и турок, был не самым приятным собеседником. Должность не изменила его. Пока. Лет ему было немного за сотню, а Инквизитором он стал совсем недавно. На островах я пробыл пару дней, собрал материалы, раздал на орехи местному руководству и теперь собирался обратно в Москву. Отчет по Мариехамненскому инциденту лаконично умещался в пару нецензурных выражений. Озхар прошел один перекресток и на следующем свернул на Торргатан стрит. Я последовал за ним. Он собирался перекусить, а потом сделать круг и еще раз посмотреть на «Поммерн» – красавец-парусник. Я чувствовал, что вид мачт и снастей доставляет ему болезненное удовольствие. Мы шли по пустым улицам неспешным прогулочным шагом. Так лучше размышлялось, местная тишина, после известных событий получившая мрачный траурный оттенок, плохо вязалась с цветным игрушечным антуражем города. – Что мы можем с такими данными? – размышлял Турлянский.– Никакой конкретики. Швед бы… Озхар порывисто засунул руки в карманы. Я предпочел не уточнять. В кафе музейного вида пахло выпечкой и цветами. Интерьер успокаивал. Паркетные доски приятно пружинили под ногами. Озхар занял столик на двоих, сделал заказ: два кофе и два щётпирога, я растянул на шее узел шарфа и чинно устроился на предложенном стуле. Принесли заказ. Я втянул в себя запах огромного пончика и долгим взглядом впился в лицо Озхара. – Мы выполнили все условия, – заговорил Озхар, не отводя глаз. – Ничего не упустили. И все, что у нас есть – это опустошенный схрон и семи секунд, чтобы забрать артефакт. Выходит, Хена прав: кто-то намеренно перетряхнул пятый слой. – Нет, не все, – невпопад ответил я. Озхар промолчал. Переспрашивать подобно незрелому юнцу ему не хотелось, работая с Серыми балахонами он уже привык к странным изъяснениям. Вот и прекрасно. Я слышал о нем, о его репутации, а он слышал о моей. – Проводя эксперимент с воспроизведением локального выброса, мы выполнили отнюдь не все условия. – В протоколе указан каждый шаг. Небогатая мимика молодого Инквизитора озарилась тенью понимания. – Мы нарушили истинную процедуру. Мы сами устранили все побочные эффекты и закрыли дыру. Здесь же все было брошено на самотек. Привлекло слишком много внимания. Пострадали люди. Ведь всего то и требовалось – грамотно рассчитать силу. Семи секунд с лихвой хватает на маскировку схрона. – Если потренироваться. – Да, если подготовиться. – Я поднес ко рту чашку кофе. Озхар попытался представить себе схему действий: – Он приходит, переворачивает пятый слой к верху дном, открывает схрон, забирает артефакт, уходит, оставляя сумрак фонтанировать силой на верхние слои. – Какой тип схрона можно открыть за столь короткий отрезок времени? – Неспециализированный. Древний. Глубинный сумрак скрывает его, словно мутная вода. Быть может, этот артефакт никто и не прятал вовсе, может, он сам «провалился», следов дополнительной магии нет. – И сколько же веков должно быть артефакту, схоронившему самого себя? Озхар чинно расстелил на коленях салфетку. – Знаете, что я думаю, – протянул он, – я думаю, тут Хена ошибся. Помолчали немного. Озхар приступил к поеданию щётпирога. Он довольно ловко управлялся с этим ужасом диетолога. – Вы имеете в виду эту пресловутую подготовленность? – не выдержал я. – Я склонен подозревать, что кому-то очень хотелось отвлечь внимание Инквизиции на выброс в самом спокойном районе. Кому-то было нужно чтобы все смотрели в эту сторону. Пока он… допустим, отправится еще куда-то. Туда, где он мог воспользоваться собранной силой этого выброса. А силы тут плескалось немерено. То, что тут оказался схрон – совпадение. Весьма трагичное для всех нас. – И теперь по миру ходят десятки диких Темных с неограниченными возможностями. – Ну да, найдем вора – найдем артефакт, обратим вспять его влияние. – Надеюсь, Инквизиция бросит все силы на поиски, – сказал я. То, что новоявленные Темные, словно безумцы, все как один, стремились в Москву, меня ужасало. Гесер выделил сотрудников для охраны, но это не очень успокаивало. Я очень хотел вернуться к семье. Чем быстрее, тем лучше. Была бы возможность использовать портал, рванул бы прямо из отеля, а так пришлось брать билет на паром. Я простился с Озхаром у Поммерна и ушел в гостиницу. Эти два дня, не считая беспокойства за семью, прошли для меня не так уж плохо. Конечно, руководству местного Ночного дозора очень повезло, что я сдержался и не развеял их по воздуху; то, как они поступили с Йорином, их младшим сотрудником, погибшим две недели назад, все еще лишало меня сна. Это же Светлые, черт возьми, как они могли? Спокойная жизнь развратила их нравственные понятия. Идиоты. Но теперь-то от их былого спокойствия не осталось и следа. А в остальном, жизнь моя тут была немного приятнее, чем в столице. Все дело было в невозможности входить в сумрак. Обычно я избегал глубинных слоев, особенно в присутствии Инквизиторов. Как-то не хотелось, чтобы они прознали о моей проблеме. То, что мой сумеречный Защитник, мой милый Змей, считал меня досадной помехой своего существования и пытался вышибить меня из сумрака каждый раз, как мы встречались, знает только Света, и пусть так и остается. Это безопаснее. Инквизиторы, награждая меня за прошлые заслуги сумеречным именем, как-то забыли упомянуть о «небольшом» бонусе, хвостатом, покрытым чешуей, с острыми клыками и своенравным характером. Дружеские отношения у нас никак не складывались. Вот уже пару недель я безуспешно пытался взять собственное воплощение сумрака под контроль, и каждый раз столкновения заканчивались моим поражением. Змей не желал слушаться моих приказов. Неповиновение собственного «сумеречного защитника» (термин, найденный мною в библиотеке) ставило под угрозу любое мое погружение в тень. Опасно. Тревожно. Обидно. Но падая, я поднимался. В этом было некое извращенное удовольствие – раз за разом сталкиваться с осознанием собственной неполноценности. Кому еще в мире посчастливилось стать обладателем двойного облика? У кого мне спрашивать совета? Итак, я вернулся домой. Похвастаться открытиями или разоблачением я не мог, так что рапорт отправил по почте, и остаток дня провел с семьей. *** Гесер наблюдал за перемещениями своего гостя и хмурился каждый раз, когда тот брал в руки один из предметов коллекции. Фарфоровые фигурки, вырезанные из дерева амулеты, оловянные солдатики, связки перьев, свитки пергамента, шкатулки, расшитые жемчугом, вязаные куколки – Завулон брал их одну за другой, задумчиво вертел в длинных пальцах и возвращал на место. Гесер следил за ним, поджимал губы, но темы разговора не менял, позволяя Великому Темному и дальше нарушать порядок. – По данным Инквизиции на сегодняшний момент диких Высших уже девятнадцать. Новый метод позволил отловить девятерых, однако, как ты уже слышал, удержать их практически невозможно. – А вот это из Кореи, – улыбнулся Завулон, во все глаза рассматривая статуэтку лисицы. – Ох, и набегались наши тогда, помнишь? Все резервы извели. Гесер вздохнул и продолжил: – И чем ближе к России, тем чаще они попадают в поле зрения Дозоров. Запрет на использование порталов нашими людьми не дал результатов, дикие быстро смекнули, как их отлавливают и теперь практикуют обычные методы передвижения. Мы уже усилили посты на вокзалах и аэропортах, мне понадобится и твоя помощь. – А эта дева из горного хрусталя… это же подарок той симпатичной ведуньи с веснушками. Боря, ты все еще хранишь его. Гесер посмотрел на гостя сквозь сумрак. Защита стояла нешуточная. Великий Светлый так и не смог разглядеть воронку, хотя тянуло от нее весьма заметно. – Аналитики бьются головой об стенку, твои кстати тоже. Завулон пробежал пальцами по папирусным свиткам и снова улыбнулся своим мыслям. – Группа Серых в Финляндии, возглавляемая небезызвестным тебе Турлянским только тратит наше время, – Завулон наконец-то выдал комментарий по делу. – Если там что-то и было, то теперь сгинет в канцелярской пыли. – Что ты-то будешь делать? Раздался едкий смешок. Завулон сел напротив Бориса, лениво покрутил кольцо на указательном пальце, лениво расправил плечи. – Я имею в виду твою проблему. В сложившейся ситуации Ночной Дозор не отказал бы тебе в помощи. Но ты же сам понимаешь, у тебя появится шанс, только если найдешь автора проклятия. – Как всегда, Борис. Я буду делать то, что хорошо умею. – Уж на сковородке? – Да, – радостно подтвердил Завулон. – Скажи мне честно, если я проиграю, ты будешь скучать по мне? Борис шумно выдохнул. – Брось… не молчи, мы же не люди, и можем себе позволить такие вопросы. И такие ответы. А я верну тебе право на откровенность. Гесер сдался и коротко кивнул: – Не знаю, что ты вкладываешь в понятие «скучать», но пару раз я вспомню тебя «добрым» словом. Возможно. Запереть бы тебя в каком-нибудь бункере. Во избежание большого количества жертв. – Ценю твою откровенность. Но разве мы это не обсудили? – Завулон посмотрел на свои амулеты. - Сил должно хватить, чтобы как-то локализовать удар. – Я слежу за этим, – напомнил Гесер. Завулон подскочил в кресле, развернулся к двери, и по исключительному настороженно-ликующему выражению лица Темного Гесер понял раньше, чем почувствовал. Раньше, чем Завулон произнес: – Городецкий идет. И действительно, Городецкий. Плохая примета. *** – Откройте глаза. – Пальцы лекаря усилили давление на виски и надбровные дуги. Я повиновался, мягкий свет кабинета не причинил вреда. Мутный экран затемненного окна защищал мое зрение от яркого зимнего солнца. Сколько времени прошло? – Ну и как наши дела? – потребовал мужчина, разворачивая к себе мое лицо. Я медленно моргнул, заново привыкая к ярким цветам. Прощай, черно-белое зрение. – Хорошо. Да. – Я кивнул, – Теперь все нормально. Говорят, все проходит. Карл Львович гордо расправил плечи. – Как я и утверждал, всего лишь небольшое смещение полей, а мой с позволения сказать, коллега Темный – он неуч и хам. Мне до сих пор не верится, что вы и к нему обращались. Я постарался восстановить справедливость во врачебной войне, развернувшейся за мою персону: – Я не обращался, я очень патриотичен в вопросах медицины. Но разве против руководства попрешь. «Против конкурирующего?» – уточнила моя совесть. Ведь Завулон разве что бантик на боку своего лекаря не повязал, прежде чем отослать его к Городецкому Антону Сергеевичу. Светлый милостиво махнул рукой: – Зато теперь мы все знаем, кто тут лично был знаком с Гиппократом. Теперь, молодой человек, я проверю ваши несчастные кости. – Лекарь без церемоний схватил меня за кисть руки. – И сколько все это будет продолжаться, м? – поинтересовался он, сгибая и дергая мои пальцы. Я сжал зубы и попытался сползти с кресла. Мне это не нужно. Только не лишнее внимание. – А тут? – Лекарь схватил меня за плечо, залеченное Светой три дня назад. – Кто это вас так подлатал? Святые угодники, а колено-то, колено! Он хлопнул меня по ноге. – Как вы умудрились разбить его дважды? Ох, так и знал, что придется отправлять жалобу в комитет. Гесер совсем совесть потерял. – Да причем тут Гесер! –Я вырывался на свободу. – Это… Это личное. Лекарь прищурился: – И вы хотели скрыть от профессионала свое состояние? Я застыл у двери и обернулся: – Думаю, скоро все придет в норму. У меня не было желания прослыть неблагодарным грубияном. – Видите ли, я тренируюсь, и порой травмы неизбежны, но Света мне помогает. – Я вижу, – скептически отозвался лекарь. – Но если вы не сделаете паузу в этих ваших тренировках, вы рассыплетесь, тресните по вашим переломам и никакая магия вас не склеит. Не хотите поделиться со мной спецификой ваших упражнений? Хотите посмеяться? Я не знаю, чего вы хотите. – Молчите? Молодой человек, я вам не матушка и не нянюшка, я закрыл глаза на ваше упорное игнорирование эмоционального блока четырнадцатилетней давности, но это уже переходит все границы. Ваше здоровье – моя работа, и хоть получаю я гроши… Антон Сергеевич? Эээ, простите, Элигос? – Сколько лет? Вы говорили? – Четырнадцать, – лекарь развел руками. – Это неприлично большой срок. Ужасно нездоровое попустительство. Я опустил глаза, уткнулся взглядом в носы ботинок. Сколько? Все-таки он ошибался. Никакого наплевательства. Конечно, я подозревал подобное, и потому не перерывал нашу Дозорную библиотеку, чтобы не светиться перед Гесером, но еще никто не отменял сумеречный интернет, так что за этот месяц я продвинулся в поиске автора. И это Костино письмо, отданное мне Хеной, оно тоже помогло. Ну а на что я надеялся? Не Светке ж на меня блок ставить. Я его убью. Нет. Это глупости. Я заставлю его снять блок. Прямо сейчас. Пружина лопнула. Я взлетел на нужный этаж и вломился в кабинет Гесера. – И правда, Городецкий, – сказал шеф своему гостю, игнорируя меня. А я стоял, еле переводя дыхание, покрасневший, разозленный внезапным пониманием, и отчаянно боролся с желанием обвиняющее ткнуть в Гесера пальцем. В кабинете повисла неприятная тишина. – Здравствуй, Всетемнейший, – я сдержанно кивнул серой фигуре Завулона. То он здесь восседает в кресле, то у меня – пора бы уже привыкнуть. – Здравствуй, Светлый. Водички будешь? – Антон? – Гесер проигнорировал позвякивание хрустального графина и оглядел меня грустными глазами. «Думаешь, при Завулоне я смолчу?» – Убирайте, – сказал я. – Снимайте, уничтожайте, аннулируйте. Иначе я обращусь в Инквизицию. Завулон заерзал в своем кресле. Как же я хотел не видеть его внезапной искренней улыбки. – Мне даже доказательства не понадобятся, шеф. Они просто попросят вас попробовать, ведь только автор может убрать блок, и когда у вас получится… Гесер встал, подошел ко мне: старик, на голову меньше меня, укутанный в свой восточный халат, но все равно умудряющийся казаться мне громовержцем. А Завулон вдруг потух, слился с обивкой, костлявый, нездоровый, разочарованный. Осознание потери все еще горело в груди. Но с другой стороны – ведь прошло так много лет, и сейчас я со Светой, у меня прекрасная дочь, может быть не очень благодарная работа, но я соврал бы, сказав, что недоволен. Четырнадцать лет назад я потерял что-то важное. Или, чего уж скрывать, кого-то важного. Имеет ли это значение здесь и сейчас? Откровенно говоря – нет. Мне даже не любопытно, я просто хочу снять с себя это дерьмо. Начистить автору морду тоже очень хочется, но… – Не выйдет, – сказал Гесер.– Но ради твоего спокойствия я могу попробовать прямо сейчас. Завулон пытался слиться с креслом. Не слабо его скрючило. Даже после нашего с Гесером возвращения из Сумрака он все также мрачной тенью взирал на окружающий мир нечитаемым взглядом. Я смотрел на него, потому что смотреть на Гесера не мог, и лихорадочно думал. Все же идеально складывается. В апреле девяносто четвертого семья Саушкиных становится моими соседями. В мае – Гесер с группой учеников на практическом занятии по выявлению Иных очень удачно натыкается на мою персону. Да ладно вам. Это должна была быть работа Гесера. Потерянный, я вышел за дверь. Ну и что теперь?