Дикие дети, сукины дети

Ральф стоял возле подоконника и курил. Воспитательские окна выходили не на Двор, за железной сеткой, которая его окружала, была Наружность, а на старый завод и серые дома, которые были за пределами той же сетки и прятали свои крыши в грязной вате дыма, валившего из грузных труб. Наружность не могла его испугать, но отправиться туда, было сродни покинуть свой маленький остров и отправиться в дальнее плавание, на хоть и крепком, но старом пароходе. И такое положение вещей было лучшим из двух зол, так как для многих домочадцев Наружность была бурлящим и непреодолимым океаном, а корабля или даже лодчонки каких-либо пониманий ни у кого из воспитанников не было - все они боялись Того Мира, а их Дом был нерушимой крепостью посреди всеохватывающего Хаоса. От мыслей Ральфа отвлек тихий стук в дверь. Мужчина затушил сигарету о подоконник и подошел к выходу, заглядывая в щелку. В поле зрения оказалась деревянная палка, покрытая облупленным лаком. Стервятник. Какого черта ты пришел так поздно? Ральф поднял задвижку и открыл дверь. Свет яркой лампы, включенной в крохотной длины коридоре воспитательской комнаты попадал на светлые волосы, не стянутые в привычную косу, а ворохом нечесаных колтунов лежащие на плечах и ниже. Мужчина отодвинулся к дверному косяку, позволяя свету упасть на лицо ночного гостя. Выглядел Птица паршиво. На губах застыла дикая улыбка, смахивающая на хищный оскал, глаза оттенялись на фоне мертвецкой мраморности кожи черными пятнами от смазавшейся подводки. Зрачки были сужены до предела, а пальцы с облупившимся лаком терзали рукоятку трости, карябая краску и царапая дерево. - Доброе утро, - неуклюже поклонился Птица, но не рассчитав свои силы, начал заваливаться в бок. Ральф поймал его за локоть и буквально волоком втащил несопротивляющегося Стервятника в комнату. Придерживая Большую Птицу за руку, Ральф не глядя закрыл дверь на замок и, отняв у Птицы трость и прислонив ее к стене, подхватил обмякшего Стервятника на руки и понес в ванную комнату. При более ярком свете Птица был еще более плох на вид. Прислонившись к холодному кафелю, Стервятник сидел на полу, поджав под себя больную ногу и раскачивался, что-то напевая. - Опять какой-то дряни нажрался, - прошептал воспитатель и подхватив усевшегося Стервятника под локти, поднял его и потащил к раковине. Еле успел собрать нечесаную шевелюру - Птицу моментально вывернуло наизнанку чем-то мутным. Отдышавшись, Стервятник оперся руками об раковину, а после вновь сполз на пол, закрыв глаза. - Эй, спать я тебя здесь точно не оставлю. Пошли, от тебя этой дрянью за километр несет. Ноль внимания. Вздохнув, Ральф присел на корточки перед Птицей и начал стягивать с него траурный балахон. Тряпка полетела в угол, куда обычно складывались вещи в прачечную. Затем он расстегнул рубашку, которая также отправилась в кучу грязного белья, а за ней потрепанные джинсы с трусами. Пришедший в себя Стервятник позволил затолкать себя в душевую и стоял там, пока Ральф, как был, в одежде, отмывал его мочалкой. Все тело Птицы было покрыто какой-то грязью, потому оттирать его приходилось с двойной силой. Дернувшись, Стервятник прошептал: - Так больно. Лучше самому... - и снова закрыл глаза. Пожав плечами, Ральф одернул абсолютно вымокшую рубашку и, откинув мочалку в сторону, намылил руки. Грязь отходила неохотно, приходилось тереть по нескольку раз. Измазано было все тело - шея, спина, живот, руки и ноги. Когда руки проходились по груди, Птица отчаянно закусывал губу и зажмуривался, пытаясь подавить тихий стон, а как только на очереди стояли бедра и их внутренняя сторона, которые Ральф, присев на корточки, пытался оттереть, Стервятник машинально протянул руки вперед и, сжав волосы воспитателя, толкнулся вперед, касаясь членом пальцев Ральфа. Зашипев, мужчина скинул руки Птицы с головы и недоуменно посмотрел на Стервятника. Покрасневшие скулы и шикарный стояк объясняли все и сразу. - Ну и чего ты хочешь? - ляпнул воспитатель, поднявшись на ноги. Чего хотел Птица было красноречиво показано, но верить в это определенно не хотелось. - Угадай, - хрипло отозвался Стервятник. Опустившись на пол душевой, он продолжил. - Я, конечно, могу сам, но думаю, что это будут нечестно - виноват ведь ты. Ральф удивленно поднял бровь. - И почему виноват я? - Не стоило залезать в душ вместе со мной - облепляет твое тело рубашка или нет, оно продолжает быть сексуальным, - Ральф открыл рот, чтобы возразить, но не успел. - Да и руки... Говоря, что мне больно, я намекал на то, что и сам бы мог отмыться, а не то, что делал ты, но, как видишь, - выразительный взгляд вниз. - Сопротивляться я уже не мог. - Стервятник, ты сам-то хоть понимаешь, что мелешь? Иди отоспись, у тебя от этой дряни крыша поехала... - проворчал Ральф, неотрывно вглядываясь в насмехающиеся желтые глаза, боясь опустить взгляд ниже и столкнуться с неоспоримым аргументом, который мог заставить его согласиться. - Я уже говорил, что могу сам. - Будешь дрочить в моей душевой?! - взорвался Ральф настолько, насколько позволяла глубокая ночь. - Ты собираешься выкинуть меня на улицу? Соблазнить и не дать? В прошлой жизни ты точно был инквизитором, - Стервятник усмехнулся и, аккуратно встав на ноги, прихрамывая, попытался выйти из душевой. - Да стой ты, - дверь кабины была захлопнута, а Птица утянут вниз, на пол. - Куда я тебя с таким стояком отпущу? Криво улыбнувшись, Стервятник прошептал: - Вот именно. И, цапнув ворот рубашки, потянул мужчину на себя, сталкиваясь с ним губами. Укусив, Птица жадно прильнул, просовывая язык меж зубов. Ральф, аккуратно придерживая воспитанника за затылок, ответил на поцелуй, сминая губы Стервятника и осторожно опуская его вниз. Оказавшись лежа на полу, Папа разорвал поцелуй и принялся расстегивать скользкие пуговицы на мокрой рубашке. Ральф, оставляя собственное разоблачение Птице, потянулся рукой к члену воспитанника, плотно обхватывая его ладонью у основания. Стервятник, остановился и всхлипнул, широко раскрыв глаза. Руки почти не слушались, потому, расстегнув последнюю пуговицу, Птица опустила ладонь на бедра Ральфа, облепленные намокшей тканью джинсов. Воспитатель провел рукой по всей длине и, убрав ладонь от члена, стянул рубашку, откинув ее в угол довольно крупной душевой, на счет полезности размеров которой он глубоко сомневался до этого дня. Снова вернувшись к Птице, Ральф осмотрел его - тощего и возбужденного, с лихорадочными пятнами на впалых щеках и сочащейся головкой члена, к которому он пытался не прикасаться, поскуливая от желания. Собственные джинсы стали сильно жать и каждое движение отдавалось неприятной болью - резко вскочив, Ральф принялся спешно стягивать с себя штаны, непослушными руками пытаясь расстегнуть пуговицу. Кое-как избавившись от остатков одежды, Ральф вновь опустился на колени, раздвинув ноги, между которыми находились бедра Птицы, а руками упираясь по обе стороны его головы. Приникнув губами к шее воспитанника, Ральф, оставляя лишь одну руку, согнутую в локте, опорой, потянулся к члену Стервятника. Тот, выгнувшись на встречу ласкающей ладони, сдавленно застонал и сбивчиво прошептал: - Пожалуйста. Не рукой. Оторвавшись от шеи, Ральф аккуратно сел меж согнутыми коленями Птицы и, оценив стояк, припал к члену губами, вбирая вглубь головку. Стервятник, закусив ладонь, глухо застонал, выгибаясь. Ральф, языком скользя по стволу, сжимал тощие ягодицы воспитанника, оставляя багровые пятна, заставляя стонать еще сильнее. Птица, сбивчиво дыша, метался из стороны в сторону, толкаясь в глубь горячего рта. - Я... Я почти... Остановившись, Ральф, рыча от нетерпения, достал с низкой полочки гель для душа и, щедро выдавив на ладонь, принялся смазывать узкий проход Птицы. Когда первый палец вошел наполовину, Стервятник, сдавленно охнув, замотал головой. - Чего? Больно? - Ральф вынул палец и посмотрел на приподнявшегося на локтях Птицу. - Нет, - покачал тот головой. - Давай сразу три. Быстрее. Ральф, шумно дыша, начал основательно подготавливать, растягивая узкий вход и слушая тихие стоны и почти незаметное поскуливание - Стервятник еле держался, чтобы самому не начать. Выругавшись от нетерпения, Ральф, подхватив легкого воспитанника под поясницу рукой, ввел головку и тихо застонал, прикрыв глаза. Хотелось всадить сразу и на всю длину. Так, чтобы Стервятник кричал и еще неделю не мог сесть на свою чертову стремянку. - Давай. Не порвешь, я не пятнадцатилетняя девственница. Получив согласие, Ральф, сжав бедра Птицы, толкнулся и, засадив до середины, остановился, изредка выскальзывая обратно. - Нормально? - прошептал он, сжимая зубы. Сил держаться почти не было. - Да трахни ты уже меня, - такой же нетерпеливый, срывающийся голос вторил ему, а бедра, призывно покачиваясь, давали разрешения на последующие действия. Ральфу снесло крышу. Он яростно вбивался в податливое тело, сипло рыча и запрокидывая голову, пытался хоть немного остановиться - не в обмороке ли этот наркоман? Глухие стоны доказывали обратное. Чувствуя, что уже на пределе, Ральф, перехватив Стервятника, снял его с себя и, сев на пол, притянул его к себе. Птица вновь опустившись на член, принялся насаживаться, руками обхватив колени рычащего воспитателя. Сжав плечи Стервятника, мужчина зарылся носом в его волосы и, прикусив кожу на ключице, кончил, подрагивая от нахлынувшей волны оргазма. Не снимая воспитанника с себя, Ральф, притянув его еще ближе и позволив лечь на себя, принялся яростно ему дрочить, кусая за ухо и шею. Всхлипнув, Стервятник откинул голову назад и часто-часто задышал, пачкая руку и живот полупрозрачным семенем. - Ну и что? - спросил он, пытаясь восстановить дыхание. - Правильно ты меня здесь оставил? - А сам как думаешь? Только вот приходить тебе придется чаще. - Трахаешься ты, кстати, великолепно. Если бы не Птички, я бы у тебя остался. - Вот дурак. Нашел, о ком вспомнить... Стервятник хищно улыбнулся и еще раз поцеловал воспитателя, прикусывая за губу. Улыбнувшись, Ральф встал и вновь включил душ - стоило смыть с себя все следы порока. Позже, уже в спальне, Ральф будет думать, что поступил не правильно, и что об этом поступке ему придется жалеть весь остаток жизни, но когда Стервятник, доверчиво прижимаясь к нему, уснул, укутанный в старое одеяло, мысли тотчас улетучились, превратившись в счастливую улыбку. Никуда он его не отпустит. Ни со стояком, ни без.