Дикие дети, сукины дети

Томный и нежный извращенец Ангел кривит губы и морщится. Его пытается поцеловать Бабочка, но он слишком неповоротлив в своей коляске, чтобы прильнуть к нему хоть немного. Лишь заваливается на худощавое тело и тыкает ему локтями в ребра. Ангел закатывает глаза и тихо посмеивается, притягивая Бабочку к себе. В Третьей чувствуют весну. В Третьей ее любят. *** Рыжий самодовольно щурится под стеклами очков и заламывает Мертвецу руку. Мертвец ржет, охая от боли и заезжает Рыжему по челюсти. Оба, наплевав на здоровье и безопасность собственных спин, дерутся, хохоча и перекатываясь на спальных мешках. Во второй очень грязно и красиво одновременно, но Мертвецу с Рыжим на это глубоко плевать; Мертвец стискивает скулы крысиного вожака пальцами и впивается в его губы, кусая их, терзая, так, что Рыжий практически вопит. Во Второй принимают весну. Во Второй она нужна вечно. *** Джин отчитывает Профессора за излишнюю расточительность. Профессор, опустив голову, старается не рыдать, понимая, какой он гадкий и чуждый Фазаньей Стае. Джин сух и непритязателен, но и в нем начинает шевелиться что-то печальное, когда на джинсы Профессора капают первые слезы. Джин протягивает к нему руку, но тут же отдергивает ее. Что-то кидает на прощание и уезжает из спальни. В Первой весну боятся. В Первой в ней не нуждаются. *** Псы гуляют по двору, пинают дорожную пыль, лежат в тени раскидистого дуба, играют и гоняются друг за другом. Черный смотрит на них с сожалением и снисходительностью. В Шестой нет весны. В Шестой ее просто не замечают. *** Слепой и Сфинкс сидят в ванной, на холодном кафеле. Слепой скользит пальцами по лицу Сфинкса, Мудрая Кошка морщится и подставляется под разглядывающие ладони. Сфинкс ловит подушечки пальцев губами, Бледный гладит его шею, оба они похожи на двух облезлых котов, играющих и забавляющихся. Разве что не урчащих. В спальню пробиваются теплые лучи солнца. Лохматая голова Табаки отбрасывает длинную тень на пол. Он держит на коленях уснувшего Лорда и опирается на неудобные и твердые прутья кровати, мечтая сидеть так вечно. Ему неудобно, местами даже больно, но едва начавшие отрастать волосы так удобно ложатся в ладонь и переплетаются меж пальцами, а сам спящий эльф столь невинен, что Шакал готов терпеть в молчании целую вечность, чтобы не нарушать его сна. В Четвертой желают весны. В Четвертой ее ждут.