Дикие дети, сукины дети

Липкие тени огромного щучьего хвоста мельтешили по холодному вздутому линолеуму комнаты, подгоняемые слабым ветром, дующим из приоткрытой форточки. Лианы мягко струились под потолком, в сумраке ночного царства превращаясь в тонких змей, готовящихся сбросить шкуру - облезлые стебли со слегка свалявшейся кожицей обвивались вокруг бутылок, что стояли на полках под самым потолком и были неприкосновенным Папиным запасом, до которого лишь он один мог добраться - по скрипучей железной лестнице к своему наркотически завораживающему небу с сонными призрачными облаками. Лианы ползли дальше - по пустующим полочкам, старой проводке, по ней - к высоко растущим растениям и через них на люстру. Обвивая ее, стебли спускались к более низким полкам и стоящим на них цветочкам, по настенным лампам, бортикам двухъярусных кроватей, обволакивали комнату по двойной спирали и спускались вниз - в таз с зеленоватой водой, покрытой мелкой ряской, где многометровый зеленый монстр грел свои корни, откуда выпускал новых зародышей. Фиалки на подоконнике, в соседстве с быстрорастущей луковицей, отбрасывали витиеватый, многостеблевый рисунок, первозданный природный узор - на пол, в середину кустарного царства, под слабым светом бледноокой луны. Птички спали - разевали грязные клювики во снах и тихо сопели в подушки - мощный темнобровый Дракон, сплошь покрытый грубой кожей, стертой на острых скулах и крупных костяшках, морщил широкий рот с бледными губами и сжимал челюсти, скалывая задний зуб - Дракон был вне досягаемости беды, но чувствовал ее чуть ли не лучше остальных, утром пристально вглядываясь в стылые Папины глаза на пару с тонкоруким Ангелом. Тот также спал и чувствовал - беззащитный и ущербный - крупные белки глаз никогда не закрывались веками до конца, оставляя влажную мутную полосу, его искусанные ногти скрежетали по сухим простыням в инстинктивном спазме - бежать, улетать на изломанных крыльях, вслед за Драконом, трепетать редкими перьями в сторону, что так горько была закрыта для Стервятника, и знать - не его сейчас время, не их. Знать и трепетно, поспешно утягивать за собой Бабочку, еще более ущербного, с совсем истертыми крыльями. Бабочка старается поспеть - это заметно не по четырем тряпочкам за худой спиной, но по трепещущим крыльям тонкого носа и ушей. Стая улетает - прочь от родного Гнезда, в чужую обитель, что скоро станет родной. Стая не хочет мешать - Папа ценит это и старается не шевелиться, чтобы дать Птичкам улететь спокойно - сильные тащат за собой слабых, слабые - ущербных, ущербные - бессильных. По резко замершим теням ясно - Стая улетела. Стервятник скалится в темноту и садится на кровати, свешивая больную ногу, закрывает птичьи глаза и считает до восьми - тихо, певуче, так, чтобы было слышно - он уже ждет. И ожидаемый приходит. Он садится подле Стервятника, у подушки, касаясь бедром их общей ноги и прорастая внутрь, неслышимо, но ощущаемо - как холодок по спине, как боль в запястьях. Папа с надеждой поворачивает голову, но не видит ровным счетом ничего. Просто ощущение присутствия. Чужого - не родного. Тень руки касается его плечей, а путанные мысли сбиваются на ощущения Слепого - вот она, пронизывающая темнота вокруг, острота слуха достигает апогея, а плечи твои накрывают чьи-то призрачные объятия, родные. Стервятнику горько лишь от одного - для него эти объятия уже давно перестали быть родными. Они пугали. Высасывали душу. Заставляли просыпаться от режущей боли в худой ноге и терпеть непонимающие взгляды Птичек. И две пары ясно все осознающих глаз - тоже. *** В Кофейнике слабо мигают китайские фонарики, неторопливо снуют коляски и тонкие ноги, играет джаз сквозь помехи старой колонки. Кролик неспешно дует в стакан, сочувственно и боязливо глядя на Монстра Дома, распластавшегося по барной стойке и заказывающего третий стакан кофе с незаконным здесь виски - Кролик бы назвал это виски с одним кофейным зерном на дне, но ему ли совать свой нос в дело господ? Стоит, протирает бокалы, потирает руки, утирает губы и удирает в служебное помещение, когда к Стервятнику бойко направляется Рыжий - Птица слышит, как белое длинное ухо с дрожащим кончиком трепетно прикладывается нежно-розовой стороной к сухой хлипкой дверце, как краснеют сосудики, просвечивающие сквозь кожицу, слегка прикрытую белым плешивым пушком, как стучат крупные зубы, дрожит заячья губа, поджался белый хвост. Рыжий салютует и валится на стул-гриб, поджимая голые ноги под сидушку и фривольно отпивая из чужой чашки. Рыжий - пропитый, пропитанный алкоголем и прочей дрянью, даже не морщится, хотя по цвету - кофе, по запаху - кофейная жижа, которую здесь подают, но никак не виски - Кролику в этом нет равных, в подобном он толк знает,  и, хлебнув еще, ставит чашку на растрескавшуюся столешницу и участливо глядит зелеными лужицами на размазанного рядом Папу. Сегодня Стервятник противоречит самому себе - спокоен, подавлен и даже без Луиса. Волосы заплетены в тугую косу, татуаж на веках в кои-то веки не подведен, а ногти - сколоты и не накрашены. Хмыкнув, Рыжий облокотился о стойку спиной и, скрестив руки на груди, шепнул: - У Большой Птицы не задался день? - на полтона тише, чтобы никто не услышал. Папа слышит - дергает костистой ладонью, приподнимается над столешницей и щурит глаза. - Ты проницателен, Смерть. Как всегда. Рыжий морщится и борется с желанием сплюнуть на и так грязный пол. Стервятник, решив, что тревожить его отныне не будут, вновь стек на стол, попадая локтем в лужицу от кофе, что часом ранее неудачно поставил один из Псов. Крысиный Король успокаивается. Прислушивается. И тонкое звериное чутье, розоватый нос и усики-антенны - дребезжат, неся легкую поволоку тайн - Папин страх, боль, отчаяние и странные желания. Рыжий улавливает - молчит, слыша шорох потрепанных крыльев и глубоко вздыхает - он не на многое способен. Рыжий сходит со стула и приваливается к замершему Стервятнику - подбородком в острое плечо, загребущими руками на впалые бока сквозь слой ткани, алыми губами - к уху. - Справишься. Рыжий выдыхает это тихим дуновением ветра, зная, что может помочь. Не всесилен, но и не беспомощен. Папа окутан серой дымкой мыслей и под руку Крысиный Король ведет его прочь из Кофейника, под удивленные взгляды воспитанников. Стервятник оседает по пути и Рыжий тащит его в один из классов - не запертый и пустой, коих множество на всех этажах. Птица сползает по грязной стене, Крыс вторит ему, внезапно истощенный, но счастливый. Там, где сейчас Стервятник, легче найти то, что он так усердно искал здесь.