Дикие дети, сукины дети

uno. В бильярдной тихо, уютно и темно. Небольшое помещение окутано полумраком, потому что здесь нет окон — две лампы над потолком, округлые и плохо работающие, и торшер в углу,  заменяют солнечный свет. Два окна, что раньше выходили на сторону Наружности — открывали вид на стоянку машин рабочего персонала и придорожную забегаловку вблизи, а на шумный город — вдалеке, были закрашены, залеплены обрывками газет и журналов, исписаны крупными и мелкими надписями, а затем завешаны двумя крупными и не очень аккуратными плакатами. На одном масштабно был изображен слон, а на другом находилось расписание бильярдной и велся учет посетителей, который никем не соблюдался, даже Фазанами, чья очередь наступала по вечерам понедельников, — они туда попросту не совались. Ныне здесь активно проводили досуг Крысы, Псы и Бандерлоги, завсегдатаи мест, в которых можно расслабиться. Расслаблялись и сейчас — Москит с Мартышкой остервенело вколачивали шары в лунки, держа один-единственный кий на манер клюшки. Рикша смеялся узкими глазами и шепеляво изображал спортивного комментатора, взобравшись на вытертое зеленое сукно стола. Поодаль, возле стола помельче, обосновалась стайка Крыс с Мертвецом во главе, игравшие запасным набором шаров и украденной из столовой поварешкой. Под столом, постелив куртку, лежал Рыжий, курил и усиленно делал вид, что его здесь нет. Присутствие вожака выдавали дым, валивший из-под ног играющих и ступни в старых тапочках на босу ногу, выглядывающие из-под стола… …Когда Мертвец, прыгающий вокруг играющих, в очередной раз спотыкается о ноги вожака и наступает голой ступней в горстку пепла, налетевшего с сигареты Рыжего, терпение его лопается и он ныряет под стол — ругаться и вытаскивать оттуда наглеца. Кряхтя, Мертвец сгибается, садится на колени и на четвереньках подползает к Рыжему; чтобы нормально поговорить в таком положении, Мертвецу приходится расставить колени, а руки упереть в пол — по обе стороны от рыжей головы. Вожак приветливо скалится и машет рукой с зажатой в ней сигаретой. Пепел летит в разные стороны, а Мертвец жадно раздувает ноздри — ему очень хочется курить, но здоровье требует передышки. Он держится уже третий день и, готовый сорваться, пытается выразить свое недовольство Рыжему, но не успевает — ему с размаху зажимают рот, обхватывая нижнюю часть лица крупной ладонью. Мертвец таращит глаза, но не вырывается. Видимо, так надо. Они не двигаются секунд двадцать — Мертвец обмозговывает варианты причин его внезапного молчания, а Рыжий задумчиво смотрит на их тела со стороны. Найдя позу слегка двусмысленной, Рыжий убирает руку с чужого лица и шепчет — кто-то приволок магнитофон и ему страсть как не хочется заглушать Осборна: — Да ухожу я, ухожу. Сигарета тлеет на линолеуме, а Мертвец бесцеремонно отталкивается худой рукой. Охая, Рыжий садится, успевая поймать потерявшего равновесие состайника за ворот рубашки. Они вылезают из-под стола, пыльные и невозмутимые, и уходят под озадаченные взгляды, хлопнув хлипкой дверцей. — Ага, — гундосит Рикша. — Мне все ясно. Он ждет вопросов, но никто не торопится их задавать — остальные тоже выстроили версии и не хотят их озвучивать. Рикша оскорбленно молчит и вновь начинает комментировать свой бильярдный гольф, а когда в помещение заваливается Лэри, все начисто забывают о непонятках с вожаком. dos. Во дворе палит солнце, воздух плавится от неистовой жары. По газону хаотично распластались Псы, изнывая от духоты, но в Доме жарче, чем в его тени. Желающие скрыться от солнечных лучей, беспощадно нагревающих спины, порываются залезть на дуб, величественно раскинувший тень, но отправляются обратно, не успев примоститься. Крону могучего дерева оккупировал вожак Крыс в обнимку с вентилятором, работающим на батарейках. Домочадцы скулили, ругались, но поделать с Рыжим ничего не могли — в такую жару было очень небезопасно спорить с тем, кто выше тебя по статусу. Мертвец глядел на хаос, царящий у дуба, глядел и медленно терял остатки разума — из тени его выперли Псы и соваться туда было себе дороже, а на крыльце сидели Птицы, каждый на своем насесте, и проводить досуг средь траурных одеяний и солнцезащитных очков ему явно не улыбалось. Однако жара была настолько не гуманна и нещадна, что Мертвец, стиснув зубы, решил попытать счастья и неуверенно поплелся в сторону дуба. Вдруг пожалеет. На удивление, его приняли донельзя радушно. — Старик, я тебя заждался, — улыбчиво возвестил Рыжий, хлопая рукой по ветке возле себя. — Садись. — Ты прямо фея крестная! — облегченно выдохнул Мертвец, усаживаясь рядом с вожаком и с наслаждением подставляя лицо под струи прохладного воздуха. Рыжий, чуть отлипнув от вентилятора, который, кстати, работал совершенно впустую, отвернутый от самого вожака, передал его в руки Мертвецу, который с тихим стоном направил его себе в лицо. Порыв воздуха сдул влажные пряди у висков, липнущие к шее Мертвец откинул сам и блаженно облокотился о ствол, свесив ноги. Рыжий смотрел на это с тенью улыбки, мыслями будучи где-то очень далеко. Поэтому когда Мертвец, проявив что-то вроде должной справедливости, направил вентилятор вожаку в лицо, он встрепенулся, удивленно вскидывая брови. — А, ну да, спасибо, — вновь разулыбался Рыжий и, выхватив вентилятор из рук Мертвеца, обнял его, направляя лопасти в сторону состайника. — Тебе не жарко, что ли? — искренне удивился Мертвец, подсаживаясь чуть ближе. Рыжий пожал плечами. — Вообще-то рубашка мешает, — пожаловался он и, нехотя выпустив вентилятор из рук, принялся стаскивать с себя рубаху.  Внизу послышалось барахтанье и невнятные ругательства. Через две секунды на них глядел Викинг, широко улыбаясь, потный и обгоревший. — У вас че, приватный танец тут? Стриптиз, да? — похабно улыбнулся он, щелкнув языком. Мертвец хотел было послать его, однако, не успел — невозмутимый вожак кивнул Викингу и кинул: — А то! — после этой фразы в лицо Мертвеца полетела влажная рубашка, невероятно остро пахнущая Рыжим. Очень одуряюще и очень возбуждающе. — Блять, — Мертвец стянул с головы рубашку, зло зыркнул на Рыжего, затем еще злее — на Викинга и тот, с видом не во время вошедшего, удалился, хихикая в пудовый кулак. Через секунду послышался его зычный голос, вещающий на весь двор, что на дуб нельзя влезать еще минут тридцать, а нарушивший этот устав будет кастрирован — очень поспешно и под корень. — Блять. Ну вы и мудаки, — Мертвец кинул потную рубашку обратно в осклабившегося вожака и забрал вентилятор из чашевидного разветвления, в котором по-турецки сидел Рыжий. Выуживая вентилятор, который стоял аккурат между сведенных ног, Мертвец имел неосторожность скользнуть стойкой вентилятора по паху вожака. Рыжий издал странный звук, похожий на сдавленное мычание. — Извини. Считай, мы квиты, — Мертвец прикрыл глаза, наслаждаясь прохладой. — Похоже, что кастрация угрожала не только посягнувшим на наше обиталище, — недовольно буркнул Рыжий. Мертвец кинул на него удивленный взгляд и вновь закрыл глаза. Рыжий только хмыкнул — не признаваться же, что ему понравилось? tres. — Со сколькими ты спал? — Рыжая бесцеремонна в своей заботе о младшем братишке. Ей часто не хватает гибкости, но Рыжий скорее бы съел собственный котелок, чем сказал ей такое. — Сразу и не упомнишь, — коньяк развязывал язык, отсутствие лишних ушей и интерес в темных глазах подруги — тем более. — Тебе в хронологическом порядке или в алфавитном? — В хронологическом, наверное, — Рыжая пожимает плечами и опускает подбородок на сложенные замком ладони. Готовая слушать и вынести все, что ей сейчас придется услышать. — Ну, первым горьким опытом была ваша Габи… — Рыжий окунается в юношескую стезю и кривится — воспоминание оказалось не из приятных. — Наша? — переспрашивает Рыжая, хмуря тонкие брови. Ей непривычны такие разрывы их многолетнего тандема.  — Это я по привычке. Закон ведь недавно принят, — морщинки на лбу Рыжей разглаживаются, Рыжий отпивает из фляги и продолжает. — Затем была Ехидна, потом Бедуинка, еще раз Габи… — И ни разу — по ту сторону баррикад? — Рыжая сдает себя с потрохами нетерпеливым тоном и нездоровым блеском в глазах. Рыжий усмехается — так вот, откуда ноги… — Я так похож на гея? — пытается увильнуть он, но натыкается на вновь ставший суровым взгляд сестры и, отпив еще, признается. — Было дело. Как-то раз я нажрался и проснулся в подвале с голым Ангелом в объятиях. — И все? — Рыжая морщится от представленной картины и льет себе в стакан из фляги. Получается коньяк с кофе, а не наоборот. — Вообще-то нет. Слушай, ты таким путем сопьешься, — Рыжий, с видом благодетеля отбирает у нее наполовину опустошенную фляжку и, щедро из нее хлебнув, закрывает под недовольный вздох. —  С тобой сопьешься, — толи соглашается, толи, наоборот, отрицает она, состроив печальный вид. Рыжий улыбается и двигает чашку с коньяком и кофе ближе к ее ладони. — Если честно, я и со Стервятником, вроде… Но по пьяни и не совсем. То есть, вроде и было, а вроде и нет. Так, пообнимались и уснули. Тяжелые воспоминания. — Жалеешь? — теперь очередь Рыжей протягивать ему чашку с участием во взгляде. Рыжий на глазах веселеет и с готовностью опрокидывает в себя содержимое. Его не так уж и много, как казалось. Пластиковый стакан летит в рюкзак; Рыжая смотрит с укором, вздыхает и запихивает флягу в карман ранца. — Едва ли, — отвечает Рыжий, выуживая из джинсов помятую пачку сигарет. Прикуривает от любезно протянутой зажигалки и выпускает струйку дыма в потолок. — Он на мой вкус слишком закомплексованный. — А Мертвец в твоем вкусе? — Рыжая палится окончательно, вцепившись пальцами с нестрижеными ногтями в ладонь и закусив губу — кажется, что у нее даже волосы вспыхнули ярче, вместе с ушами и скулами. Рыжий вздыхает — дитя эмоций и пытливости, чертит зигзаг сигаретным дымом, затягивается и отвечает: — Конечно, — Рыжей нужно продолжение, Рыжий это прекрасно видит, но делает вид, будто все сказано. Когда Рыжая ощутимо скисает и вновь тянется за флягой, он неожиданно говорит, медленно произнося слова до того, как поймет их истинное значение. — Правда, я с ним не спал. Даже не целовался. Но даже толстокожая Габи сипела, что между нами какая-то «химия». Я не совсем понимаю значение этого слова, но если причислять к химии что-то связанное с феромонами, то, возможно, она как никогда права. — Вот как… — Рыжая смотрит на него во все глаза, словно он только что свалился с потолка. Рыжий изгибает бровь и слегка склоняет голову, чтобы были видны веки, а еще чуть-чуть — и глаза. Этот запрещенный прием слегка ее отрезвляет, но вид у Рыжей все равно какой-то помятый. — Спасибо за обширный экскурс. Я, наверное, пойду. Заплатишь за меня? — Погоди, — Рыжий хватает сестру за запястье и тянет обратно за стол. Та недоумевающе смотрит на него — вся в своих мыслях, недоступная, но Рыжий не намерен делиться своей подноготной безвозмездно, —, а ты сама-то с кем-нибудь? … Вот теперь она вспыхивает настолько, что веснушки на скулах почти не видны; смотрит на него с ужасом и какой-то непонятной паникой. — Я? — она закусывает губу, мнет в руках лямку портфеля и, выдохнув и стыдливо опустив взгляд, неожиданно признается. — Я-то вообще ни с кем… Пока Рыжий ищет подходящее слово, чтобы ответить и не выставить себя полным придурком, который принимал ее за как минимум опытную в таких делах девушку, Рыжая рвано кивает ему головой и уносится из Кофейника, словно яркая комета, сметая на своем пути кого-то по-тусклее.  Этим кем-то оказывается Мертвец — завсегдатай Кофейника, где ему иногда наливают чего покрепче (с личного разрешения Рыжего, разумеется). Охнув, Крысеныш приваливается к косяку, затем, моргнув, отлипает от него и бредет к дальнему столику, где виднеется голова вожака. — Что это с ней? — Мертвец, гремя костями, падает на стул и жестом подзывает к себе Прыща, который временно решил заделаться в официанты на полставки. У Рыжего есть секунд двадцать, чтобы ответить только Мертвецу, без посторонних ушей, а потому он ляпает первое, что приходит в голову. — Не ожидала, что я весь такой идеальный и при этом — слегка голубой. Привет, — беззаботно кивает он Прыщу, чуть смущено улыбается Мертвецу и удаляется, насвистывая.  Мертвец таращит глаза в пустоту, а на суетливое «Чего-нибудь желаешь? Желаете? Хочется?» отвечает: — Двухмесячную порцию виски. Скажи Кролику, что Рыжий сам дал мне повод. Прыщ кивает и радостно уносится докладывать о крупном заказе; Мертвец дергает себя за косичку, чтобы маленько отрезвить бушующую фантазию — ну не могло же это быть намеком? cuatro. Мертвец сидит на Перекрестке, вяло наблюдая за копошением вокруг. В свой кожаный плен его заманило старое черное кресло и выпускать точно не собиралось. Из угла, в котором оно стояло, видно все — ближе всех стоит потертый диван в заплатах, за ним — кадка с фикусом, потом зеркало, старенький телевизор и другое кресло. Перед диваном стоит стол, за ним и за креслами — занавесочное царство, слабо треплющееся на ветру. Еще отсюда виден неплохой кусок коридора, протекающий прямо перед глазами, часть стены и дверь в Кофейник. Это считая неживые предметы. Домочадцев здесь предостаточно — они снуют по коридору, входят и выходят из Кофейника, сидят на диване и на полу. У ног Мертвеца происходит грандиозная постройка — Белобрюх, Кроха, Шакал и Дорогуша с эскортом в виде Ангела и сидящего у него на коленях, боящегося что-нибудь сломать Красавицы, строят карточный домик из всех колод, что распихано у них по карманам. От Дорогуши идет три и разроненные карты изо всех закромов, Ангел с мучительным вздохом выдает им свою и на минуту теряет зрение, закатив глаза, Белобрюх с радостью кидает свою колоду в общий банк, а Кроха с Красавицей отчаянно краснеют, не имея при себе ничего, но Табаки — добрая душа, раздает им по две в подарок и кидает оставшиеся пять в кучу, заставляя всех вытаращить глаза. Пока Шакал самодовольно утверждал, что обязательно надо иметь под рукой все, что может и не может понадобиться, домик стараниями Белобрюха и Дорогуши растет в девятнадцать пар карт в ширину и в пять этажей в высоту. Табаки рушит все неосторожным движением, но тут же поднимает всем настроение тем, что он сам вообще-то хотел построить замок и обязательно кругом, словно Коллизей. Ангел с Красавицей упархивают ловить блох во двор, чтобы позже запустить их внутрь постройки и устроить блошиные бои. Рыжий подкрадывается незаметно, ибо Мертвец, сонно прикрыв один глаз, был поглощен постройкой ринга для насекомых и никак не мог видеть, что из-за угла к нему навострил лыжи сам вожак. С любезным «не потеснишься?» Рыжий беззаботно усаживается на расслабленные колени Мертвецу. Секунду тот колеблется между вариантами соединить ноги вместе или же, наоборот, развести их так, чтобы вожак уселся между ними, но, сочтя оба варианта провальными, спихивает вожака с колен на подлокотник и сам выбирается из кожаного плена, стараясь сделать возмущенное лицо и одновременно не сломать карточное великолепие. У него получалось все. Пока Рыжий не словил его запястье своей рукой, а второй не обхватил его за талию и не притянул к себе, заставляя уже Мертвеца с опасной бледностью на всем лице сидеть у него на коленях. Учитывая разницу в весе килограмм на пять и незначительную разницу в росте (Рыжий был чуть выше и жилистей) так было не в пример удобнее. — Куда убегаешь? — Рыжий невозмутим и радушен, раздвигает ноги и Мертвец усаживается в приличную нишу меж ними. Одна рука, по локоть скрытая малиновым пиджаком, обнимает его поперек живота, вторая лежит рядом, а жилистая грудь всеми силами жмется к тощей спине, наплевав на преграду в виде майки Мертвеца. Мертвец ходит как хиппи, его верхние вещи всегда на два размера больше, а нижние, наоборот, на два размера меньше. Джинсы туго обтягивают бедра, еще туже — когда до Мертвеца доходит, что Рыжий сейчас во всей своей красе — в распахнутом пиджаке на голое тело и сумасшедше-грязных брюках.  — Отпусти, я тебе не баба какая, чтобы на коленях сидеть, — вяло отбивается Мертвец, ерзая меж чужих ног и делая вид, что совсем не чует жопой (в самом прямом смысле) чужой намечающийся стояк. — Ну ты и вредный. Я же от чистого сердца. — Знаешь, дорогуша, я бы на твоем месте подумал, прежде чем отказываться от такого чудесного ухажера, как Рыжий… — встревает Табаки. - Он, как известно… — Ухажера? — вопль Мертвеца прерывает речь Шакала, не дав ему договорить, чем же известен Рыжий. — Да пусть идет, — вздыхает вожак сквозь напускную печаль. - Я, все же, не Отелло… — Куда больше ты сейчас смахиваешь на бедного Йорика, уж поверь. Я удивляюсь, как ты сумел проморгать эту синеволосую Дездемонну? — слышатся Мертвецу Шакальи утешения, пока он сам, минуя карточный Коллизей, кучку Логов, дверь в Кофейник и Красавицу с мертвыми мухами на ладони, но уже без Ангела, ретируется в сторону туалета — ссать и переживать потрясение.  — По-моему, ты его напугал, — делает вывод Шакал, глядя на удрученного Рыжего. Тот и впрямь не на шутку расстроился. — Думаю, я знаю, чем залечить твои раны. Есть уединенное место? Иначе к нам точно налипнут, как мухи… — Табаки затыкается, косясь взглядом на Красавицу, застенчиво предоставившего свой улов. — Кинь их в Коллизей и попроси Дорогушу соорудить им гладиаторские наряды. Скажем, что пали в бою, — переводит взгляд на грустного Рыжего. — Идем? — Идем. Пошли в Кофейник. — Поехали, — сварливо уточняет Табаки, раздосадованный тем, что эта молодежь живую блоху от дохлой мухи отличить не может, и катит Мустанга к Кофейнику, разоряясь о нынешнем поколении и проверяя, имеется ли у него при себе бутылка с лекарством от всех болезней души. cinco. В Крысятник Рыжий вваливается пьяный, расстроенный и слегка поколоченный. Ему удалось раздраконить и так не очень сдержанного Разберусь на драку, и он победил, упав на соперника и приложив его собственной тушей о пол головой, а затем, гордо и чуть неустойчиво поднявшись, поклонился публике, улыбнулся, щелкнул Шакала в нос (промахнувшись и чуть не выдавив ему глаз) и под стоны Разберусь и визги Табаки удалился нетрезвой походкой в сторону Крысятника, пару раз ошибившись дверью и влетев в косяк. Достигнув цели, он круто зарулил в ванную, растянулся на полу, споткнувшись о порог и, предчувствуя скорые синяки, закрыл дверь носком кроссовка, развернулся на спину, пошарил по карманам и задумчиво закурил, глядя в зеленый потолок. Он не очень любил быть грустным, но во время пьянки это состояние делалось более сносным, перетекая в философские размышления и сглаживая печаль. Размышлять ни о чем, кроме доли гетеросексуалов, вставших на скользкую голубую дорожку, он не мог и держать в себе такой поток мыслей тоже было не в его силах.  Мертвец, услышавший стук упавшего тела, боролся с собой минуты три, но отметив, что никто из состайников не услышал в силу динамиков собственных наушников, падения всеми любимого мудака, сдался и побрел к ванной, по пути заглянув в хлипкую трехногую тумбу и достав оттуда перекись, бинт и йод. Вата всегда лежала за бачком унитаза, оставалось только надеяться, что при падении Рыжий не встретился лбом с этим самым унитазом и не расшибся. Вожак признаки жизни подавал и был даже живее, чем ему полагалось быть — они с Мертвецом ощутимо не подходили на роль живых ввиду кличек, которые, как известно, всегда следуют за нами.  Опустившись рядом с бормочущим о несправедливости вожаком, Мертвец оглядел его — ухо пылало, губа расквашена, по груди тянется неприличной кривизны порез, пересекающий узкую морду Анубиса, колени разбиты и выглядывают из грязно-серых дырок джинсовой ткани. Работы на полчаса, не меньше. Вздохнув, Мертвец открыл перекись и щедро полил на губу, с которой полилось на подбородок, тонкой дорожкой по шее и на слабо вздымающуюся грудь, касаясь кромки пореза. Плеснув антисептика и туда, Мертвец с медитативным спокойствием наблюдал за кровавой пузырящейся пеной на чужой безволосой груди. — Где у нас пластыри? — Мертвец косо глянул на Рыжего, тот расплылся в растерянной улыбке. — Снял бы ты их. Рыжий покорно отложил сигарету и стянул с лица чудом уцелевшие очки. — Какой ты яркий. — По-моему, в ящике должны были быть, — упорно увиливая от реплик вожака, Мертвец поднялся с колен и, покряхтывая, поплелся к ящику с зубной пастой и запасными бритвами. Пластырь там был, а также вата, кусок булки, коробка с булавками и запасными лезвиями, сдутый воздушный шар и дюжина окурков. А вот зубной пасты — ни тюбика. — Свиньи, — с какой-то непонятной гордостью протянул Мертвец, выуживая из ящика вату и лейкопластырь. — Спину не повредил?  Рыжий отрешенно покачал головой и сел, мерно наблюдая за движениями состайника. Мертвец подошел к нему, опустился на корточки и принялся залеплять порез на груди. Затем промокнул ватой губу, проигнорировал то, как Рыжий облизнулся и, вручив стеклянную банку с йодом, которую вожак немедленно приложил к пылающему уху, занялся его разбитыми коленями. Продезинфицировав и перебинтовав каждую ногу, Мертвец самодовольно хмыкнул — ему бы в медики с такими Могильными навыками да только не успеет, и встал, протянув покалеченному руку. Рыжий, охая, поднялся, привыкая к неудобно стягивающим колени повязкам и, непонятно и почти трезво взглянув на Мертвеца, порывисто обнял его, пряча пьяные слезы благодарности в изгибе чужой шеи. — Спасибо, я идиот, — чувственно шепнул Рыжий и, прижавшись лицом к синим косичкам на виске состайника, отпустил его, шатко отходя на один шаг. — Расплел бы ты их. — После того, как сдохну, — огрызнулся Мертвец и открыл дверь, поддерживая Рыжего за локоть. — Ты святой. — А ты больной. Мертвец подвел его к единственной кровати, что принадлежала вожаку, откинул одеяло и, стянув с татуированных плеч пиджак, надавил на них, заставляя Рыжего вначале сесть, а затем лечь, самостоятельно подтаскивая обутые ноги. Мертвец стянул со ступней кроссовки и прикрыл полуголого вожака одеялом.  — Скоро ужин, вообще-то, — напомнил Рыжий. — Спи давай, скотина. Я принесу тебе че-нибудь. — А очки? — И очки. — Спасибо. — Спи. Рыжий послушно закрыл глаза. Стая старалась незаметно таращиться на вожака-без-очков, но тут же перестала под тяжелым взглядом Мертвеца. Скорпиона. Правой руки вожака, сильного и безобидного на первый взгляд. Мертвеца боялись, а Мертвец недоумевал — почему, пока дело не доходило до таких вот случаев. — Сглодает, — пищит Хохотун и хихикает, боязливо выглядывая из-за стола. — Выебет, — мрачно подытоживает Падаль. Мертвец не слышит, ушедший из спальни с малиновым пиджаком в руках. seis. Мертвец уходит во двор. Там темно, свет дает еще тусклый, вечерний огрызок луны, пробивающийся сквозь огромные тучи, и пара фонарей возле сетки. Мертвецу все равно, он идет осквернять святыню. Он лезет на дуб, цепляясь за сучки, царапаясь о каменную кору, но не выпуская из рук пиджак. Взобравшись в сердцевину, в самую суть этого могучего гиганта, Мертвец, окутанный тишиной, темнотой и густой кроной, выдыхает и, радуясь теплой ночи, подносит пиджак к лицу. Вдыхает и не дышит, пока хватает сил. Затем резко отнимает одежду от носа и выдыхает, руша тонкую сетку аромата. Мужского, вожаческого.  Мертвец беззвучно стонет себе в ладонь и вновь впечатывает пиджак себе в лицо — и дышит до головокружения, задним числом ощущая, как возбуждение зарождается в нем, тугой струной пульсируя внизу живота. Мертвецу слегка стыдно, но больше он просто желает, а потому, не стесняясь старика-дуба, расстегивает пуговицу, ширинку и запускает ладонь в боксеры, закусив губу и резко выдохнув в пиджак. Мертвец дышит Рыжим и остервенело водит ладонью по основанию, опасаясь, что если поднимется выше, он либо кончит, либо застонет так, что будет слышать весь Дом. Но он срывается, проходится большим пальцем по головке, прокусывает губу и шумно вдыхает запах Рыжего, размашисто трахая собственный кулак, сдерживая стоны, не сдерживая выдохи. Под конец он тихо шепчет «Господи-Боже, черт, черт, твою мать, о Боже, да, блять», мешая молитву с руганью, как часто это бывает во время таких вот моментов. Ему не хватает толчка, последней капли, чего-то, что заставит его кончить и в один момент и он находит это — вспоминает ощущение чужого стояка поясницей и теплой, не очень широкой, но прилично мускулистой груди, прижимающейся к спине. Мертвец воскрешает эти чувства, глубоко вдыхает и с тихим мычанием кончает, выдыхая. Эякулят брезгливо утирается о ствол, джинсы застегиваются наспех, пиджак откладывается в сторону. Мертвец загнанно дышит, на него накатывает сонливость и эйфория. — Я влюбился, — с видом приговоренного к казни через электрический стул шепчет он. — Безнадежно.  Последнее звучит так, словно ремни на подлокотниках затянуты. — Рыжий, сукин ты сын. Треск электричества. Запах обугленных волос. Финал. За которым следует Ад, куда попал убитый. Мертвец чувствует приближение Геены Огненной, откидывает косицы за плечо и сползает с дуба. В любом случае, он сам себе и виновный, и палач. А рыжая виселица — просто предлог завалиться в свой ржавоволосый Ад. Мертвец бредет в Дом, останавливается на крыльце и курит, ощущая себя сучьим романтиком, глядящим на месяц и стряхивающим пепел на собственные кеды. siete. На ужин Мертвец опаздывает, трапеза в разгаре, но он не задерживается в столовой — под помпезные звуки марша и понимающий взгляд Шакала, который выглядит довольно трезвым после пьянки с Рыжим, он сгребает со стола свою порцию и порцию вожака в контейнер для таких вот случаев. К двум котлетам, двойному гарниру, четырем кускам хлеба и двум кускам колбасы добавляются застенчивые подношения Белобрюха — бутерброд и пакет сока, который он — невинное дитя, прикарманил с женского стола. Мертвец с видом посыльного — с непроницательным и слегка траурным видом, уходит из столовой. На входе его ждет Рыжая и мнущаяся рядом Русалка. — Плохо ему? — сочувственно глядит Рыжая на него и на пакет. Русалка смущенно улыбается и смотрит куда-то в сторону. — Да. Погода, — неопределенно машет рукой Мертвец. — Два дня такая духота стояла — типа затишья перед грозой. А под вечер тучами заросло все — словно ночь. Даже фонари раньше включили. Ему сложно поддерживать диалог, но Рыжая не нуждается в собеседнике и ее совсем не интересует погода. — Ты бы присмотрел за ним… — Рыжая явно хочет продолжить, но Мертвец не дает, чувствуя, что разговор может уйти не в то русло. — Да я только этим и занимаюсь. Перебинтовал его, теперь кормлю. Ладно, я пойду. Скоро стая вернется, надо успеть забрать его очки из ванной, да и вообще. Пока. Мертвец кивает Рыжей, закусившей веревочку с капюшона кофты, салютует чуть зардевшейся Русалке и непринужденной походкой направляется в сторону Крысятника. Его нагоняют в два шага — взволнованная чем-то Рыжая. — Он часто показывает тебе свои глаза? — без обиняков выдает она, крепко вцепившись Мертвецу в запястье. Звучит так, словно они говорят о какой-то интимной татуировке. — По случаю, — пожимает плечами перепуганный Мертвец. Он боится девушек — и пусть это застенчивые существа и сестры родного вожака — они опасны в любом своем виде. — Не так уж и часто. А что? Секрета он из своих глаз не делает… — Вообще-то делает, — деловито заявляет Рыжая, поджав губы. — Ты ему очень дорог. Уясни это. — Уяснил. Можно я пойду? — выходит скорее боязливо, чем язвительно, но Рыжая, вздохнув, обреченно кивает. Мертвец дышит почти спокойно — на нем малиновый пиджак Рыжего. Рыжая скользит по нему взглядом, что-то думает и, кивнув, уходит, натянув капюшон по самые щеки. Рыжие пряди топорщатся из-под него и вся она — в толстовке и шортах, что короче, чем трусы Мертвеца, босая и болезненно-веснушчатая, забавная в своей заботе к брату, вся, вся она — какая-то слишком настораживающая, словно стоп-сигнал, яркая шкурка древолаза, красный цвет, скелет на электрощитке.  Мертвец трясет головой и разворачивается в сторону Крысятника. «Ты ему очень дорог» — звенит у него в ушах. — Как порчу навела… — вздыхает Мертвец и толкает плечом дверь, изрисованную и помеченную цифрой два. Во Второй никого — никого, кроме трупообразного Рыжего, накрывшегося одеялом по самые уши, уязвимый без своих очков. Мертвец не любит, когда их вожаку что-то угрожает — заходит в ванную, выходит оттуда с очками и аккуратно, стараясь не разбудить, надевает их на Рыжего. Дышать сразу как-то легче. Мертвец кидает взгляд на контейнер с едой и пакет сока — руками съедает котлету, два бутерброда и выпивает весь сок. В итоге Рыжему и так достается больше, чем обычная порция — дополнительный гарнир и бутерброд его утешат. Мертвец улыбается, утирает губы и толкает вожака в плечо. — Я тебе ужин принес. Рыжий просыпается, отвечает ему сонной улыбкой и сиплым: — Ну наконец-то. Я тебя заждался. У Мертвеца острое ощущение дежавю.  Рыжий садится на подоконник и уминает свою порцию быстрее, чем в комнату залетает стая. Сегодня душная, ленивая погода — Крысы даже не дерутся, сытые ужином и видом побитого вожака. Они режутся в карты, затем коллективно решают навести порчу на какую-то воспитательницу, пишут ее имя на пиковом тузе и сжигают за семь спичек. Обугленный кусок смалывается в пепел и загоняется под шкаф. Чудные детишки и игры у них презабавные.  Мертвец смотрит на это со стороны, с высоты хлипкой тумбы, на которую уселся. На нем все еще висит яркой тряпкой пиджак Рыжего и он порывается его отдать —, но порча слишком увлекательная, а мысли слишком постыдные. Мертвецу в кои-то веки совестно и он, как истинно моральный мазохист, терпит это чувство, глуша его сигаретами. Они так и сидят — почти семья, под уютный треск неисправного магнитофона и шум ветра за не закрывающимся окном, которое зимой затыкают простынями и старым драным спальником. Затем Крысятки решают идти на боковую — и засыпают поочередно. Гибрид долго возится со своей бритвой, нашаривая ее в складках спального мешка и, не найдя, засыпает с досады прямо под боком у Мартышки. Мертвец выжидает какого-то мистического знака, который даст ему возможность вернуть пиджак и забраться в свой спальник. И он получает этот знак — тихий храп, который выдает уснувший на подоконнике Рыжий. Мертвец охает, поджимает губы и сползает с тумбы. Взяв Рыжего на руки, он плетется к кровати и складывает вожака на не заправленную постель. Рыжий улыбается сквозь сон, обвивает шею Мертвеца и притягивает его к себе, с таким упорством, что Крысенышу не остается ничего, кроме как лечь рядом, покряхтывая от усталости. Они засыпают рядом и спят в обнимку, пока к пяти утра Мертвец не падает с кровати. Окончательно проснувшись, он стягивает с себя пресловутый пиджак и бредет к осиротевшему спальнику, ныряя в его объятия. Мертвец вновь засыпает и спит до обеда. А будит его Рыжий, носком ступни тыкая в живот. Когда Мертвец просыпается и спрашивает: — Какого хрена? — Рыжий лишь скалится и радушно называет его благодетелем. На вожаке две майки, жилетка, галстук бабочка и огромные шорты-парашюты.  Мертвец оглядывает его — с кудлатой с недавних пор головы и до босых ног, и спрашивает, приподнявшись на локте: — Ничего не болит? — Да плюнь ты. Благодетель. Спасибо, конечно. Не знаешь, с кем я подрался? Не помню ничего. — Э, старик, это тебе к Шакалу. Меня там не было. Рыжий пожимает плечами и уходит в Четвертую, а Мертвец, умывшись, идет бухать к Стервятнику. Он предвидит скорую пьянку и гнусную оргию и делится переживаниями с Большой Птицей. Папа улыбается, затягивается и философски замечает, что каждый любит предвидеть то, что ожидает от самого себя. Мертвец не спорит. Он бы с удовольствием пил и трахался. Только пока не ясно — можно ли?