» Человеческое сердце чувствует иначе

Путь до утеса, куда я веду Адриану, не близкий, но за разговорами обо всем на свете этого не замечаешь… С каждым ее словом мое сердце сжимается все сильней, и я не способен остановить эту теплую агонию. Девушка идет со мной, не задавая вопросов о месте назначения, а я послушно веду ее к обрыву, откуда открывается совершенно потрясающий вид на закат. - Я люблю гулять вечером, - говорит она, отпуская жеребца пастись на поляне, - В это время людей меньше, а птиц больше. Я усмехаюсь, тяжело опускаясь на траву у самого края скалы, и позволяю себе задержать на ней взгляд. - Любишь птиц? Пение соловьев? Сам я ненавижу соловьев. Им всегда достается вся слава, как великолепным певунам, хотя в действительности они так же воруют зерно, как и остальные птицы. Их привилегия лишь в том, что они имеют голос. - О, нет. Соловьев любят все девчонки, а мне нравятся вороны, - говорит она, плавно опускаясь рядом. Я замираю: - Вороны? - Да. Они необычайно притягательные! Такие таинственные, храбрые… - Злые… Она запрокидывает голову и с улыбкой издает протяжный стон. - Нет же, нет! Глупый предрассудок, виной которому их черная окраска! Черный - не означает злой… Она поворачивается ко мне всем корпусом. - Вот ты… - Я? Адриана плавно заносит руку к моей голове, и я практически теряю рассудок от нового витка помешательства. - Твои глаза чернее ночи, а волосы, как будто смоль, - лишь каким-то шестым чувством я ощущаю, что она мимолётно прикасается к ним, - Но ты не злой… В груди все разрывается от ощущения терпкой зависимости, которую я не ощущал никогда в жизни. Человеческое сердце чувствует каждое движение иначе, острее и больнее, нежели моё настоящее, птичье… Мне больно от ее открытого взгляда, который не может мне принадлежать. Он никогда не будет мне принадлежать! - Нет, - сдавленно шепчу я. - Не знаю, - она поднимает взгляд к небу, мечтательно впитывая его глубину, - быть может, я люблю их, потому что с детства помню ворона, которого прикормила, будучи ребенком… Я не смею ее прервать, хотя дико хочу остановить рассказ. Одна мысль о том, что она может отозваться обо мне плохо, сжимает легкие. - Мы с отцом тогда перебирали зерно, и он появился из ниоткуда… Сквозь призму возраста в этот момент я вижу ее прежнюю: маленькую Адриану, с двумя косичками и острыми плечами. Ресницы ее тогда были не такими черными, а губы не такими яркими, но душевность и мечтательность остались не тронуты временем… Я сам не замечаю, как в порыве нежности беру ее за руку, на что она реагирует лишь легкой тенью полуулыбки. - Я знала, что он голодный, не могу понять, откуда, но знала, - она говорит так, словно это самая важная история на свете, - я дала ему зерна, а после он был со мной каждый раз, когда я отправлялась гулять. Один и тот же ворон, понимаешь? - Правда? – я чувствую, как охрип мой голос. - Да. А потом он исчез, - Адриана переводит взгляд с неба на меня и озадаченно сводит брови, - Что с тобой? - Нет, ничего, - я закрываю глаза, пытаясь собрать остатки самообладания, - Так что, он больше не объявлялся? - Нет, - она с сожалением качает головой, - Боюсь подумать, что могло случиться. Здесь рядом кукурузные поля, чей сторож просто премерзкий старик. Он постоянно устраивает облавы, так что… - Он не умер, Адриана, - прерываю ее я. Она усмехается. - Прошло много лет, Диаваль, как бы не было… - Он не умер. - Откуда ты знаешь? - Я – тот ворон.