Смотреть на огонь

В тот год весна пришла темная и ненастная. Бури обрушивали на побережье неистовую силу демона морей Уруна, и грохот стоял, будто земля крошилась на куски. В тот год мне исполнилось семнадцать, Мушар – шаман племени – набил мне седьмую татуировку, знак воды на левом бедре для защиты от духов огня и преисподней. В тот год сёгун Яхиты, провинции северной Оэвы, продал наши мечи аронийскому полководцу Банхе. Отец решил, что я готов показать то, чему научился. Год обещал быть голодным, а за каждый меч аронийцы платили дважды по семь рё, поэтому многие отцы забрали с собой сыновей. Матери рыдали нам вслед, но мы не слышали их слез за веселым пением и топотом коней. Со мной в строю ехали Ригер и Бранку, закадычные приятели, с каждым из которых я скрещивал меч на тренировочном поле, каждому из которых готов был доверить свою спину. Над головами кричали чайки, а я еще не знал, что уготовила мне судьба. Я родился на свет в последний день зимы, когда волны и ветер крошили скалы на куски, и моя мать назвала меня Штормом. Это имя давали многим мальчикам, появившимся на свет зимой, вот только немногие выживали на холодном побережье Яхиты. Мне повезло, я дожил до именования, не покинув мир безвестной душой, а потом до первой надписи на теле, отгоняющей от новорожденного злых духов. Я рос крепким, и вскоре отец взялся учить меня военному делу, потому что земледелие в нашем краю давно захирело из-за частых ледяных дождей и ветров. К тому времени, как третий знак украсил мою правую лодыжку, я в совершенстве владел легким мечом, и отец отдал мне свой запасной. С той поры не проходило и дня, когда бы я не мечтал, чтобы где-то зазвенела сталь, запел горн и застучали копыта коней. Надо ли говорить, что, уходя на войну, я ликовал. Мы преодолели долину ветров и горный перевал, шли форсированным маршем, спеша успеть к битве. Мы потеряли трех воинов и двух коней под обвалом, но я все еще мечтал о своей первой настоящей битве. Мечтал, с трудом сгибая замерзшие пальцы, мечтал, натягивая капюшон на обветренное лицо. Синие тучи висели над горной тропой так низко, что мы задевали их головами, когда наш отряд, наконец, достиг горного плато, где непреодолимой твердыней стоял замок Цен-Хай. На узкой горной тропе нас встретил сержант Банхи – одноглазый худой воин с таким свирепым лицом, что, казалось, способен убить одним взглядом. - Снова это отребье с деревянными мечами, - брезгливо бросил он в сторону, - за таких и двух рё не дашь. Я слышал эти слова, стоя рядом с отцом, и хорошо запомнил их, стискивая обмороженной рукой рукоять своего меча. Он был вовсе не деревянным. Тяжелый, с неудобной толстой рукоятью, плохо сбалансированный, меч, доставшийся мне от отца, был самым дорогим в нашем селе. Железо считалось в наших краях дороже золота, и иметь настоящий меч издавна было по карману только самым зажиточным людям. Если же кто-то был профессиональным воином, на снаряжение для него скидывались всем миром. Как бы то ни было, аронийцы приняли нас невежливо, но это не убавило пыла, а напротив, наполнило стремлением доказать, на что способны воины Яхиты. Наш отряд разместили поодаль от основных сил, нам не досталось палаток, и спать приходилось в пещерах, где в ушах шумело от неясного шелеста духов или же под открытым небом, которое в это время года было щедро на дожди. Мы коротали дни, греясь у костров, не имея возможности даже потренироваться, таким скученным был лагерь осаждающих. - Поганое местечко, - ворчал мрачный, немногословный Ригер, кутаясь в потрепанную медвежью шкуру. - Да уж, не райские сады, - весело ухмылялся Бранку, тот, напротив, любил потрепаться, чтобы скоротать время, - от такой осады защитникам этой проклятущей крепости ни жарко, ни холодно, а вот мы рискуем обморозить носы и яйца. Шторм, когда будет битва? - Почему ты спрашиваешь об этом меня, а не того одноглазого бугая? - Подойди-ка к этому циклопу, зарубит и имени не спросит, а ты сын вождя. Но и отец ничего не знал. Два раза по семь ночей мы провели под стенами Цен-Хай, страдая от безделья и холода. Сначала мы мечтали о битве, потом хоть о каких-то новостях, потом – просто хотя бы немного согреться. - Разочарован? – как-то спросил меня отец. Я ответил ему хмурым взглядом. - Привыкай, - сказал он, - по большей части, война – именно такая. И в этот самый миг раздались голоса в аронийском стане. До нас донеслись выкрики и грязные ругательства: - Эта тварь глумится над нами! Вот, опять! Да он издевается! Неужели никто не может подстрелить этого гаденыша? Я вскочил на ноги, глядя в туман, где виднелись серые стены и острые пики сторожевых башен Цен-Хай. Мне показалось, на стене между бойниц мелькнула чья-то фигура. - Что там такое? – заинтересовались Ригер и Бранку. Потянуло едким дымом, густым, буквально выбивающим слезы. В лагере засуетились, поспешно туша полыхнувший огонь. Некоторое время оружейная прислуга аронийского войска была занята, а у остальных появилась тема для разговоров. К вечеру опять полил дождь. Не выдержав его мерного постукивания по кожаной накидке у меня на спине, я подобрал вещевой мешок, служивший мне подушкой, мокрую накидку и ушел в ближайшую пещеру. За мной увязался Бранку, и я обрадовался, вдвоем легче переносить жутковатые завывания духов. У пещеры был высокий свод и сухой крепкий пол из мелкой скальной крошки. Здесь было ощутимо теплее, чем снаружи. Бывалые воины поговаривали, что внизу бьют горячие источники, а еще глубже под землей бурлит сама огненная сила земли. И в то же время в пещере всегда гулял ветерок. - Ты знаешь, что там, в темноте? – спросил меня Бранку, одной рукой зажимая вещи, а другой нащупывая рукоять своего легкого, короткого меча. - Говорят, здесь целая куча этих пещер, - ответил я словами отца, - одна переходит в другую, и ведут они в глубину гор. - А враги не могут напасть на нас через пещеры? Представь, мы спим, а они – бах, и уже тут! - Нет, - не очень уверенно покачал головой я, - отец говорит, эти пещеры ведут в преисподнюю. На поверхность другого хода нет. А гарнизон Цен-Хай и без ходов может легко нас перебить, у них и пушки есть, и огненные стрелы, и даже, говорят, колдуны. - Чего же мы торчим здесь под дождем, дожидаясь неминуемой участи? Меня и самого занимал этот вопрос. Конечно, это был первый мой поход, но я не ожидал увидеть такого странного бездействия: ни вылазок, ни переговоров, ни атак. Молниеносные диверсии одного из воинов Цен-Хай были единственным, что позволяло надеяться на наличие в крепости живых людей. - Возможно, Банха ждет еще подмогу, чтобы штурмовать наверняка. - А может, хочет уморить нас, чтобы не платить за наши мечи, - съехидничал Бранку. Я не стал с ним спорить, скинул ношу в одной из ниш пещеры и пошел в темноту. - Эй, Шторм. Шторм, куда ты? Приятель припустил за мной, толкнул локтем в бок: - Глупая затея, давай вернемся. Темно тут. - Ты прав, давай вернемся. За факелом. Бранку возмущенно фыркнул, когда я ринулся обратно к кострам, еле тлеющим под проливным дождем только за счет защитных рун нашего шамана. - Куда ты, ненормальный? – возмущался он. – Даже Мушар не рискует забираться в пещеры далеко. Духи здесь старые, голодные, понять ничего не успеешь, как разорвут в клочья. Я обернулся к нему: - Не хочешь, не ходи за мной. Бранку тут же закрыл рот и пошел за мной уже молча. Мы углубились в вереницу пещер, все еще не слыша завывания духов, под ногами заскрипели напитавшиеся влагой камушки. Повеяло водой, видно, подземная река была близко. - Тихо тут, благодать, никаких духов и в помине, - ожил Бранку, - а может, у них праздник какой сегодня? Великая ночь или жертвоприношение? Я только крепче перехватил рукоять и спустился к воде. Так и есть, горная река. Темная, ледяная, блики от факела прыгают в неспокойных волнах. Я опустился на колени, тронул воду и ощутил едва уловимый запах щелока и угля – река протекала через крепость Цен-Хай. Наутро пришли новые отряды. На этот раз совсем уж жалкие оборванцы, поглядев на которых одноглазый, к моему великому удивлению, удовлетворенно кивнул и распорядился накормить, одеть и вооружить новых воинов. Мой отец помрачнел, но ничего не сказал, а я пока не мог понять замысел Банхи, который тут же скомандовал готовиться к атаке. Лагерь загудел, все куда-то бегали, суетились и будто бы специально демонстрировали, что планируют начать штурм. Дважды за день аронийцы подвергались смелым диверсиям со стороны уже знакомого нам лучника, изрыгая проклятья и поливая неприступную стену сотнями стрел. Мы смотрели на эту сутолоку с презрением истинных оэвцев, а я даже начал восхищаться невидимым стрелком, доводившим аронийскую армию до белого каления. На закате состоялся совет вождей, после которого отец пришел мрачный, как туча. - Нам досталась роль резерва. Первыми на стену полезут «воины», прибывшие днем, потом сами аронийцы, а мы останемся охранять тропу и фланги. Наш отряд молчал, пораженный словами вождя. Всем известно, что заработок на войне – это не те жалкие два по семь рё, которые достанутся селенью за участие мечника в предстоящем сражении. Первые часы после захвата замка армия победителей берет в нем все, что сможет найти. Таким образом, богатеями становятся истинные любимцы богов, которые не боятся идти в первых рядах. Нас же просто оставили сторожить тропу. - Как же так? – выкрикнул Бранку. И его поддержали остальные, зашумели, застучали мечами о ножны. - Тише, - коротко осадил воинов отец, - благодарите богов, что нас не поставили в авангард. - Как же, благодарить! Они выйдут в золоте и шелке, а мы будем… - А вы вернетесь живыми к нашим женам и матерям. - На кой мы им нужны нищие? – рассержено выплюнул Шорг, брат моей матери. На правах родича он позволял себе порой оспаривать приказы вождя. И тут я не утерпел. - Я знаю, как попасть в крепость другим путем. Через пещеры. Отец нахмурился, я видел, что он готов отвесить мне затрещину за самовольство, но воины заорали, требуя ответа, всем хотелось золота, ведь Цен-Хай слыла богатейшей твердыней Шендры. Я рассказал о найденной нами подземной реке, которая соединяется с замком. Воины притихли. Никто, кроме нас с Бранку до сих пор не решался пройти далеко в пещеры. Мушар выступил вперед, и все почтительно склонили головы перед шаманом. - Эти горы – смрадные врата преисподней, царство духов, и каждый, кто вступает в их обитель, должен быть готов расстаться с душой. Стоит ли все золото мира бессмертия в свете? Отец слегка улыбнулся. Я подумал, может, для того он и взял Мушара в поход, чтобы шаман помогал держать отряд в повиновении. Но я не хотел сдаться. Я просто не мог вернуться домой, не побывав в настоящем бою, ведь я ждал своей первой битвы с тех пор, как отец вложил в мою руку деревянный меч. Неужели я вернусь в провонявшую тиной и рыбой Яхиту без единой золотой монеты, неужели моя судьба – смотреть на великое сражение со стороны? - Отец, позволь мне пойти, - сказал я, - одному. Я проберусь в крепость и скину вам веревку. Я прочитал в его глазах сомнение. Откажи он мне сейчас, это будет позором для всего рода. Воины скажут, что вождь слаб, раз боится за свое семя, большего стыда, чем держать сына под юбкой матери или под рукой отца, невозможно придумать. - Хорошо, иди, - промолвил он, глядя на меня сощуренными от острого ветра глазами, - и возвращайся с победой, или не возвращайся совсем. Вот и все! Ритуальная фраза была произнесена, я почувствовал, будто крылья раскинулись за спиной. - Я вернусь с победой, отец! – торжественно сказал и оглянулся на крепость, все еще незыблемой твердыней стоящую поперек перевала.- Ждите меня у восточной стены, я скину веревку. Под восхищенными взглядами соплеменников, я обвязался веревкой, поменял ножны на заплечную перевязь и шагнул к пещерам. Отец и друзья провожали меня с тревогой в глазах, но ничто больше не имело для меня значения. Сегодня мой меч запоет, отведав крови врага, сегодня я прославлю свое имя и имя своего славного рода. В пещеру за мной решились войти лишь вождь, шаман и Ригер с Бранку, остальные по приказу Банхи остались охранять тропу и лагерь. Сегодня все было иначе, чем вчера, атака аронийцев пробудила и разозлила хозяев гор, в пещерах сквозило, ледяной ветер забирался под одежду, сковывая руки и ноги, а в ушах звучал шелест и тихие, на грани комариного писка стоны. Я спустился к реке, отдал факел Ригеру и стащил сапоги. Едва мои стопы погрузились в обжигающе-холодную воду, как заныла, заколола, будто иголками, новая татуировка на бедре. Мушар правильно понял мою растерянность: - Духи воды услышали тебя, Шторм. Отныне будь осторожен, сила заклятия не сможет полностью защитить тебя от голодных порождений тьмы. Отец стиснул зубы. Снаружи вдруг раздался ужасный многоголосый крик боли, такой, что сердце заколотилось в груди. - Опрокинули чан со смолой, - мрачно промолвил Ригер. - Тем лучше, - обуздал я волю, - пока духи трапезничают, у меня есть время. Улыбнулся и нырнул в черную, зыбкую, как небытие, реку. Мне пришлось плыть против течения, пробираясь через гроты и узкие лазы. Деревянные ножны потяжелели и тянули вниз, но я упрямо плыл, не обращая внимания на адский холод и усталость в руках и спине. Я вырос у моря, и вода никогда не была для меня врагом. Даже такая ледяная и черная. Я почувствовал, что приближаюсь к цели, когда, вынырнув, ощутил в реке еще один запах – крови. Битва переместилась на стены замка, и стекающие по ним ручьи попадали в сток и в реку. Я оказался прав – в следующей пещере меня ждало последнее препятствие: вмурованная в камень стальная решетка. Крепкие прутья, каждый толщиной в большой палец, невозможно было ни перерубить, ни перепилить. Понадобились бы недели, если не месяцы, а у меня было лишь несколько минут. В замешательстве я смотрел на решетку и никак не мог придумать, что с ней делать. Был бы со мной Бранку, он наверняка нашел бы выход, а если бы был Ригер, то и выхода искать бы не пришлось – тот вырвал бы ее голыми руками. Я огляделся. В пещере, где я застрял, был низкий потолок, выложенные валунами стены, вода бурным мутным потоком била в решетку и устремлялась вниз по течению. Я принялся быстро разматывать веревку и, свернув ее для верности втрое, привязывать к крестовине прутьев. Пальцы скользили по мокрой решетке, не так уж она крепка, если приглядеться – годы и вода подточили ее. Другой конец веревки постарался привязать к самому большому валуну, который лежал у стены. Неизвестно, с какой целью тут валялись эти глыбы, но я очень надеялся, что мне сейчас они помогут. Осталось только поднапрячься и столкнуть камень в воду. Я налег на валун, уперся плечом, скользя босыми ногами по острому щебню, камень сдвинулся немного, потом еще, я хрипел, сбивая руки в кровь. Наконец, огромный валун подался, охотно набирая скорость, и ухнул в воду, поднимая тучу брызг. Вслед за ним полетела вырванная из пазов решетка. Я восторжествовал. Еще немного, и я в замке. Осталось только пролезть в узкий лаз, жмурясь от хлещущей со всех сторон воды, и вот уже подвал. Сырой, воняющий плесенью, но я порадовался тому, что водная преграда пройдена, а духи так и не явились остановить нарушителя границ. Выдернув меч из ножен, я взлетел по узкой винтовой лестнице вверх и оказался в помещении, похожем на склад всяческой утвари. Здесь тоже никого не было, и я ринулся дальше, не встречая на своем пути сопротивления. Первая удача окрылила меня. Осталось немного: пробраться незамеченным на стену и скинуть веревку… которой у меня больше не было. Но я был уверен, что придумаю, как быть. Я впервые оказался в замке, и, пробегая мимо складов и конюшен, огромной кухни и полупустых залов, успевал дивиться всему увиденному. Наступит время, и я буду рассказывать своим детям о первом подвиге, во всех подробностях описывая замок, который рухнет к ногам аронийцев, благодаря моей доблести. На стене и под стеной развернулось неистовое сражение. Запахи крови, пороха и дерьма разлились в воздухе. Так пахла смерть. Но я обошел стороной двор и северную стену, где было жарче всего, прячась за какими-то бочками и сваленными как попало бревнами от пробегающих мимо защитников крепости. В ноздри пахнуло густым ароматом горячей смолы, а потом снова раздался жуткий многоголосый крик заживо сгорающих людей. Я вылетел к восточной лестнице и помчался наверх, рискуя быть замеченным каким-нибудь лучником. Но, к счастью, у стрелков были сейчас другие заботы. Оказавшись на галерее, я остановился, увидев уже знакомую фигуру в темном плаще. Здесь царил полумрак, свет туманного серого дня попадал лишь сквозь узкие бойницы. - Ты? Он подался ко мне. Его лицо было скрыто капюшоном. Оэвский наемник. Отец рассказывал, что в центральной Оэве существуют тайные школы, готовящие великих мастеров меча и лука.Тем почетней будет сразить продажного убийцу. Я выхватил свой меч и встал в стойку, как меня учили. Темная фигура в ореоле танцующих дождинок взирала на меня. Я бросился навстречу с криком, уверенный в победе. Воин в маске легко, будто танцуя, увернулся от моего удара и выхватил меч. Длинный, узкий, с красивой вязью на гарде – все это я с завистью разглядел, пока собирался с мыслями. Наемник не спешил атаковать, жадно пожирая меня глазами. - Покажись! – крикнул я, снова атакуя. И таким же изящным движением мой враг парировал удар. Его меч вновь оказался быстрее, чем окончательно разъярил меня. Я кинулся на него, рыча от злости, и уже не в силах остановить бег времени и полет клинка, увидел, как левая рука метнулась вверх, как слетела шелковая маска, обнажая юное, светлое лицо. Короткий, тяжелый меч вгрызся в тонкое гибкое тело, разрубая кости и плоть от плеча до пояса. Меня окатило горячей кровью, капли попали в глаза, ослепив на миг. Когда я смог видеть, мой враг лежал на полу, поверженный, и алая, густая кровь разливалась лужицей под его агонизирующим телом. Он все еще жил. Красивое мальчишеское лицо кривилось в последней попытке что-то сказать. Губы дергались. Светлые духи, да он же совсем мальчишка, пожалуй, даже младше меня. Капюшон свалился с его головы, и я с ужасом видел, как рыжие – цвета красного золота – пряди пачкаются кровью. Во мне будто что-то остановилось. Что-то оборвалось, прямо возле сердца. Я бросил меч, вкусивший крови этого мальчишки, упал на колени перед ним, силившимся сделать вдох. В рубленой ране виднелись белоснежные обломки ребер и клокочущая кровь. - Ты… - с уголков рта тонкими алыми ниточками потекли струйки крови. Он в последний раз посмотрел на меня, дрогнули, будто в предсмертной улыбке, губы, и воин затих. Я сидел над ним, не в состоянии пошевелиться. Меня охватило мучительное чувство потери, показав в один миг весь ужас войны – в этом тонком разрубленном теле рыжего мальчишки. Ни о чем не думая, я протянул руку и стер кровь с его губ, а потом потянулся за ножом, срезал золотую прядь и вплел в свои жесткие черные волосы. Я хотел помнить этот день и этого воина, который пал от моего меча, не попытавшись защититься. - Прости, - прошептал, закрывая ему глаза. Где-то далеко от меня кипела битва, и надо было идти. Я накрыл мертвое тело плащом, забрал его меч, лук и колчан со стрелами в качестве трофея и бросился дальше. Мне казалось, с того мгновения, когда мы с рыжим встретились на стене, прошли целые века. Мне казалось, это я умер. Умер и родился вновь кем-то другим. Этот другой увидел, что атака захлебывается. Аронийцы, успевшие прорваться во двор, все перебиты защитниками крепости, лучники поливают нападающих со стен тучами стрел. У меня не было веревки, чтобы выполнить обещание, но зато я увидел нечто лучшее – бочки с порохом возле конюшен. Их охраняло трое воинов, но я лишь поднял меч – тот самый, рыжего парня, - и с невозможным хладнокровием обрушил его на головы врагов. Внутри звенела натянутая струна. Это был полет, восторг от ощущения невыносимой свободы. Я знал, где появится противник через миг и атаковал безошибочно, четко, одним ударом отправляя на тот свет. Избавившись от преграды, подкатил бочки к восточной стене и, бросив факел, прыгнул за перекрытия. Сердце отсчитывало секунды: на четвертую раздался оглушительный взрыв, дрогнули стены, а горы отозвались звонким эхом. На голову мне посыпались камушки, от пыли стало невозможно дышать. Кашляя, я выбрался из обломков стены и увидел отца, возникшего в проломе. За ним во двор влетели другие воины, завязалась драка, и меня вновь закружило в кровавом танце. Я рубил, колол, кричал и пел, охваченный яростью зверя, а возле глаз в черной пряди светилась яркая огненно-золотая. - Шторм. Эй, Шторм! Я сидел у костра и смотрел на огонь. Мы ушли из гор через два дня после взятия крепости Цен-Хай. Наш отряд, ворвавшись в крепость, переломил течение битвы и решил ее исход, поэтому именно мы возвращались домой с богатыми дарами. Три телеги с добром везли гордые, породистые кони, а мои товарищи шагали в теплых шкурах и одежде из выделанной кожи. Я смотрел на них с отвращением. Все, что я забрал из разоренного замка – это оружие убитого мной парня. Я больше не вынимал из ножен свой меч, испачканный его кровью, а когда Бранку полез, куда не просили, и предложил отчистить грязь, чуть не рубанул ему руку. - Так и молчит? – раздался голос отца. Я не видел его, сидя у костра, мои глаза неотрывно смотрели на пламя. В нем все еще была неистовая битва и брызги крови, а в треске поленьев я слышал звон стали и предсмертные хрипы. - Думаю, он одержим духами, - быстро заговорил Бранку, - Шторм в одиночку прошел пещеры духовых гор, а духи, сами знаете, никого не отпускают… - Много болтаешь, - рыкнул на него Ригер, - Шторм не одержим, он просто устал. Я бы подтвердил его слова, если бы мне не было настолько все равно. - Позову Мушара, - с тревогой в голосе сказал отец, и через какое-то время явился с шаманом. Наш отряд на каждой стоянке теперь веселился, празднуя победу, поэтому от Мушара несло выпивкой, а сам он с трудом стоял на ногах. - Наш герой! – пьяненько захихикал шаман. – Юный Шторм – победитель духов! Он зачем-то вцепился в мой локоть, словно пытался увлечь к другим кострам, к танцам и песням. Я не шевельнулся. Единственным моим желанием было, чтобы меня оставили в покое, позволяя грезить наяву. И тут Мушар вдруг закричал дурным голосом, завыл, будто это он одержим духами: - Безумец! Что ты натворил?! Ты погубил свою жизнь! Вот теперь и я заинтересовался, перевел взгляд на шамана, но вместо его лица видел лишь огонь. - Где ты взял эту прядь? Это прядь мертвеца? - О чем ты толкуешь, Мушар? – спросил мой отец. - Шторм совершил ужасную глупость, - глухо проговорил шаман, - он связал свою жизнь с убитым врагом, как связывают с единственной возлюбленной. Теперь он проклят. Ни одна женщина не взойдет на его ложе, пока… - Что это за проклятие, мудрейший? – вступил Бранку. - Древний обычай, связывающий судьбы. Так делают в центральной Оэве и на островах. Шторму не будет счастья ни с одной красавицей, если не снять проклятье. Я молчал. Меня не трогали слова о каких-то проклятьях. Да я, признаться, плохо соображал тогда. Но руку Ригера с кинжалом около моего лица заметил и перехватил за запястье с такой силой, что затрещали кости. - Не смей, - сказал я, вводя всех в изумление. - Шторм! – окрикнул меня Бранку, - отпусти его, Шторм! Ты сломал ему руку. Перед глазами мелькнуло искаженное болью лицо товарища. - Да что с тобой, сын?! – в отчаянии схватился за волосы мой отец. – Шаман, есть ли способ снять это чертово проклятье? - Есть, - смятенно проговорил Мушар, - но для этого нужно знать имя того, второго. Когда мы входили в родное селение, огненное солнце вставало из-за моря и заливало воду кровавым золотом. Нас встречали радостно, с песнями, бросали на головы рис и мелкие засушенные цветы. Юные девушки подбегали и целовали теплыми губами в замерзшие щеки. Чаще прочих я слышал свое имя и даже почти не удивился, когда старейшины селения повелели мне жить долго и счастливо и взять в жены самую достойную из невест. Вскоре отец и мать подыскали подходящую девушку из достойной семьи и сыграли свадьбу, вопреки крикам шаманов о терзающем меня проклятье. Кайори слыла несравненной красавицей и искусной хозяйкой, и, когда она вошла в мой дом, я мог оценить правоту людей. У моей жены были длинные черные волосы, черные глаза и белая, мягкая, как атлас, кожа. Она возлегла на мое ложе, заявив о желании подарить мне множество крепких здоровых сыновей. - Ты холоден, как камень на берегу, муж мой, - сказала она, прижимаясь ко мне своим телом. – Я разведу огонь, чтобы лучше грел. Кайори зажгла две лампады с какими-то курениями и плеснула в очаг дорогое аронийское вино. Пламя полыхнуло до самого потолка, и она предстала в его ореоле. Рыжие блики прыгали по ее шелковым волосам, а в глазах отражался свет лампад. Тогда я обнял ее и сделал то, что дОлжно делать с женой в первую брачную ночь.