Педагог

— Кого вы поминали?! Этот вопрос огорошил Михаэля на следующий день, когда он сидел в лаборатории над сложной аппаратурой и снимал показания. — О, Эрик! Привет. А разве ты не должен был быть в школе? — латинос картинно улыбнулся злобно настроенному юноше. — Не увиливай от вопроса, Михаэль! — Откуда узнал? — мужчина отложил опыт в сторону и, выключив аппаратуру, воззрился на серьезно хмуревшегося подростка. — Я разговаривал с Альбертом и его новым русским любовником Алексеем. — Хм-ммм, значит наш немец все-таки сумел охмурить эту русскую красотку с блинами, что ж, поздравляю. — Стакан с водкой и хлебом! Они сказали, что это обычай поминать кого-то из родственников, чаще мужчину. Кого поминал Акира? — Эрик не отступал ни на шаг от намеченной цели. Как в лабораторный бокс завернул с кипой бумаг веселый Владимир, но тут же стал серьезным, как только расслышал последнюю фразу. — Мы не те, кто должен объяснять тебе это. Спроси у Акиры, когда он вернется к тебе домой, — вклинился в их разговор Вовка со всего хода. — Значит, он поминал этого чертового своего братца — Эбису! Который напал на меня в гостиной, раздел, облапал, засунул в мой зад свои грязные пальцы, а потом голым припер на берег океана. И заставил Акиру пойти с собой, шантажируя его мной! — вдруг взорвался потоком горьких слов Эрик, размазывая брызнувшие горячие слезы из глаз. — Эрик, успокойся, — Михаэль поднялся со стула и, подойдя к размазывающему по лицу слезы юноше, обнял, нежно прижимая к себе. — Я тебе говорил, что с Акирой не будет никогда просто. Он старше тебя, он взрослый мужчина с далеко не простым и радужным прошлым. И кроме того, у него была куча любовников и любовниц до того как ты появился на этот белый свет. Но ты должен помнить, что сейчас он выбрал тебя, ты любим им. Так что не делай ничего такого, чтобы снова потерять дорогого для тебя человека, ведь ты так долго добивался этой любви. — Так расскажите, кто для него был этот чертов Эбису?! Ведь если я спрошу у Акиры, он снова выкинет меня из своей жизни, и я буду барахтаться в собственных слезах и соплях в отчаянии за бортом, — Эрик уткнулся в лабораторный белый халат Михаэля и, сорвав все предохранители, завыл. — Ну-ну! Хватит плакать как девица, слезами делу не поможешь, — погладил по его отросшим волосам Михаэль. Как только мой любимый узнал, что мне нравятся длинные волосы, он перестал коротко стричься, и отошедший от нападения после Эбису Арчи сделал ему вполне молодежную длинную стрижку. Такую сексуальную, что из-за нее Эрик стал самым популярным в классе не только среди девчонок, но и среди парней. — Но Владимир прав, Акира тебе сам расскажет то, что посчитает нужным, и ты, дружок, должен запастись терпением, — Михаэль поцеловал парнишку в висок и улыбнулся вынырнувшей из под золота волос покрасневшей мордашке. — Но мы с Володей всегда поддержим тебя. И будем на твоей стороне. — Это точно! — Вовка встал рядом с обнимающейся парой и погладил юношу по плечу. — Единственное, что мы можем сказать тебе, что Акира впервые за всю свою жизнь по настоящему счастлив. И это благодаря твоей любви. Но, Солнышко, у него сейчас настолько тяжелый период, что ты должен как мужчина поддержать его, а не разводить девчачьи сопли. Ты же хочешь выглядеть в его глазах взрослым, а не ребенком? — Значит, Эбису был его любовником... — сделал неутешительный вывод для себя успокоившийся юноша. — Дай Акире время. И не делай поспешных, однозначных выводов, отношения между двумя братьями были очень сложны и весьма болезненны. Но о них Акира должен рассказать тебе сам, когда посчитает нужным, — возразил Михаэль. — Ну, так что? — переспросил Володя и обнял Эрика со спины. Парень, стоя между двух, нежно гладящих его мужчин, рвано сглотнул, а потом пробормотал: — Я постараюсь и дам время Акире. — Вот и умничка! Пойдешь с нами сегодня в бар? — улыбнулся Михаэль и чмокнул в заплаканный покрасневший нос блондина. *** Курамоти все сделал сам. Церемония прощания была торжественной, красивой и долгой. Мой брат лежал словно живой. Было ощущение, что он просто уснул и видит красочные сны. Настолько было прекрасным его лицо. Что не скажешь об отце... Как бы ни старались в морге, но лицо моего папаши было перекошено не то страхом, не то злобой... Слава Богу, меня не попросили произнести прощальную речь. Курамоти вышел и сам зачитал ее перед присутствующими. А после похорон я вернулся в семейный главный дом моего клана впервые после шести лет разлуки. — Акира-сама... — начал Курамоти. — Для вас просто Акира, вы всегда заменяли мне отца. Каким он должен был быть, — я стоял в зимнем саду до сих пор в официальных траурных одеждах и смотрел на медленно падающие редкие хлопья снега, которые сегодня решили изменить окружающий меня мир, покрывая все вокруг белым саваном, очищая землю от грязи. — Акира. Я знаю, это поместье никогда вам не приносило счастья, вы можете продать его. — Нет. Я его оставлю... Из моих кровных родственников сейчас здесь кто-нибудь живет? — Нет... Мать вашего старшего брата, официальная вторая жена вашего отца, умерла два года назад. А ваш единственный племянник после смерти Мии-самы жил у своего деда. Кстати, отец Мии привез сегодня его сюда, он хотел бы поговорить с вами об усыновлении этого мальчика. Похоже, он чем-то сильно встревожен. — Что ж, я приму его в центральной комнате, разожгите огонь, приготовьте горячих напитков. Похоронная церемония затянулась, и я откровенно замерз. Курамоти поклонился и ушел исполнять мои требования, а я через некоторое время прошел в натопленное помещение, где меня уже ожидал отец Мии. Мы поприветствовали друг друга, хотя я и видел этого человека на траурной церемонии, он как родственник нашей семьи, естественно, там присутствовал. И мне казалось, что мужчина постарел за эти сутки еще сильнее. Мы уселись за горячим котацу, который приготовили для меня предприимчивые слуги, сзади уже полыхал камин. Отец распорядился его установить давно, отдавая дань европейской моде, когда мне было, наверное, лет пятнадцать — шестнадцать. И хотя дом был построен в классическом японском стиле, но кое-какие европейские новшества были добавлены еще в моей юности. Например, некоторые удобства в ванных комнатах и несколько каминов с системой отопления. — Сегодня довольно холодно, не находите... — начал отец Мии, крутя кружку с обжигающим горячим напитком. Слуги принесли нам горячий чай и какие-то сладости. Я же просто ждал, когда старик начнет говорить. — И вам, Акира-сама, очень идет традиционная японская одежда. — Спасибо, но, думаю, вы пришли не за тем, чтобы обсуждать со мной превратности погоды и то, во что я одет? — Да простите, что отрываю Вас в столь скорбный день... Я говорил со своим внуком, и меня кое-что очень беспокоит. — Что же? — я сделал глоток зеленого чая и от удовольствия закрыл глаза. Это, наверное, второе, о чем я сильно тосковал, когда не был в Японии. — Он сильно изменился пока я... в общем, пока я искал вашего брата... — начал сбивчиво объяснять седой мужчина. — В чем же? — Мне как будто подменили внука! Это не тот Эбису, которого я знал. Он стал нахальным, злобным, вечно ощеривается на меня и в открытую хамит! А теперь заявил, что только вас примет, как приемного отца и никого другого. — Погодите, вы говорили, что сын моего брата застенчивый, слабенький и очень милый юноша, — я удивленно поднял бровь. — Слабенький! Я в этом уже не уверен. Или он мастерски разыгрывал этот спектакль, дуря меня столько лет, либо я сошел с ума. Я не знаю что делать, Акира-сама! Неужели это наказание мне за свершенное убийство его отца? — Ваш внук знает, что именно вы собственными руками зарубили Эбису? — Нет... Ему никто не говорил. Да и потом, кроме нас с вами, Курамоти-сама и еще тех моих людей, что были со мной на корабле, никто об этом не знает. Но самое страшное другое. Он считает, что вы его возлюбленный. — Что? — опешил я, поперхнувшись чаем. — Возлюбленный! И что он должен исправить свою какую-то ошибку, — закивал рвано отец Мии. — Как такое возможно? Я его ни разу в жизни не видел, — я поставил чашку с недопитым чаем и прокашлялся, вот только мне еще одного малолетнего влюбленного и не хватает. — Он сегодня был со мной на церемонии. Я понимаю, вряд ли вы обратили на него внимание, народу много, да и вам было не до того... Я кивнул, соглашаясь, откровенно говоря, я ни на кого и не смотрел кроме как на умиротворенное лицо своего умершего братика. — Он что, вот так вам прямо и сказал, что я его возлюбленный? — Нет... Это поведал мне гувернер, он нашел у мальчика вашу студенческую фотографию. Эбису сильно разозлился, что ее взяли в руки, и поколотил учителя, крича, что бы тот не прикасался к его возлюбленному. Мне же он заявил, что если вы его не усыновите, то он перережет себе горло. И его глаза так полыхали ненавистью, что мне стало по-настоящему страшно — это не взгляд подростка, которому только исполнилось шестнадцать! Акира-сама, я не знаю что мне делать... И поэтому привез сюда его, юноша не желает больше жить в моем доме. Я поднялся из-за стола. Впервые в жизни мне стало жарко, по-настоящему горячо. Я отошел к сёдзи и, раздвинув их, посмотрел на заснеженный сад. — Прежде чем принять решение, я должен поговорить с ним наедине, — еще один шестнадцатилетний пацан, и за что все это мне... — Но? — Вы можете пройти в соседнее помещении и услышать весь наш разговор, я не собираюсь скрывать что-либо от вас. Но я должен все выяснить до конца. Прежде чем судить о чем-то. — Как скажете, Акира-сама, — отец Мии низко поклонился и прошел в соседнее помещение за раздвижной дверью, и я, позвав слуг, попросил привести сюда своего племянника. — Вы хотели поговорить со мной, Акира-сама! — раздался звонкий голос сзади меня, и когда я повернулся, то был ошарашен сходством этого пацана с моим усопшим братом. Юный Эбису был одет в точно такие же траурные одежды, что и я. И мне показалось, что моей жизни просто не существовало, что я снова в своей кошмарной юности. Ибо точно так выглядел мой старший брат, когда меня впервые в этот дом привел за руку Курамоти. Даже улыбка была того Эбису, что я знал. Я встряхнул головой, казалось, он сейчас издевающе хмыкнет и скажет, что я его девочка и запретит мне носить мужскую одежду и нижнее белье. Я поборол наваждение и пригласил юношу присесть рядом с камином, задвинув сёдзи, так как теперь из жара меня резко бросило в сильный озноб. Мы сели друг напротив друга, парень откровенно пожирал мое лицо и фигуру глазами, отчего мне стало еще страшнее. — Я хочу спросить тебя о том, почему ты не хочешь, чтобы отец твоей мамы усыновил тебя? — начал я издалека, тщательно подбирая слова и прощупывая ту топь, что разверзлась под моими ногами. Смотреть этому мальчику в глаза, было откровенно не по себе. — Потому что хочу, чтобы только вы усыновили меня, — выдал, не задумываясь, малец и нежно заулыбался. — Это я понял, но мне интересны причины твоего желания. Как я слышал, ты до недавнего времени хорошо ладил с дедушкой и... — замялся я, подбирая слова, но мне не дали договорить. Мальчик потупил взор и рвано стал тихо объяснять: — Вы можете посчитать меня сумасшедшим, но! Мне приснился страшный сон примерно с неделю назад. В нем мой дед, переодетый в ниндзя, убивает меня катаной на борту качающегося корабля. Рядом кричат в предсмертных муках мои люди, что решили добровольно разделить мою участь, но я счастлив, потому что в каюте спрятана моя единственная драгоценность, которой я дорожу превыше своей жизни. Там находитесь вы, Акира! Одетым в женское кимоно расцветающее белыми лилиями на голое потное тело... Ваше тело до сих пор влажное от моей спермы, и вы в бреду шепчите мое имя... Зовя меня... — Прекрати! — я очнулся от ужасных воспоминаний и воззрился на замершего передо мной парня. — Откуда ты это можешь знать? — Я смотрю этот сон уже неделю подряд, каждую ночь! И каждый раз я вижу новые детали, которые накладываются и дополняют старые, уже виденные кадры. Ваши отрезанные волосы на красном бархате, повязанные бордовой лентой. Как вы мне отдаетесь с отчаяньем в глазах и как сами берете меня сзади, дрожа надо мной, как над драгоценной фарфоровой статуэткой. Вам расписать дальше весь процесс или хватит, а, Акира-сама? Или может быть "Акира-тян"? — улыбнулись мне нахально, совершенно выводя из реальности на скользкую дорогу иллюзий. — До того... До того как тебе стал сниться этот кошмар... Как ты относился к своему деду? — я попробовал успокоиться и взять себя в руки, совершенно забыв, что его дед слышит каждое наше слово. — Я терпеливо играл свою роль послушного мальчика. Я не так глуп, как выгляжу, и я давно не ребенок... — Не ребенок? — я удивленно перебил мальчика. — Вообще-то я давно родился. До того, как Вас похитили и привезли в это имение. Я преждевременно появился на этот свет — семимесячным. Да и моя мамочка решила подвязать своего будущего муженька задолго до их официальной свадьбы, — пояснили мне поставленным серьезным языком взрослого человека. Ну да, вспомнил я, несмотря на его хрупкое телосложение, ему уже шестнадцать. — Так вот, я не идиот! Моя мама никогда не любила меня, всегда обзывала недоноском и педиком, ибо я вылитый отец. А дед, который сейчас так резво решил меня усыновить, вообще ненавидел, потому что видел во мне также, как и моя мать — совершенно другого Эбису! — А другой дедушка? — я робко спросил у этого серьезного парня. — Он не обращал на меня особого внимания, даже когда кувыркался с проститутками. А мой отец... Ваш брат... Он любил только одного человека... Вас. — К-хм... Эбису... А ты любил своего отца? — Я не знаю... — растерялся паренек, вся его взрослость резко испарилась, и он с удивлением воззрился на меня. — Я видел, как отец делает это в додзё... — Что делает? — не понял я мальчика. — Он всегда ночью там ласкал свой очичин, глядя на ваше фото... И в ту ночь тоже, когда моя мама решила его зарубить... — Как? — я совсем выпал из реальности этого мира, который с каждым словом этого мальчика превращался в бесконечный кошмар... — Ты видел, как твой отец убил твою мать?! — Мама в последние два года совсем была странной, часто закрывалась от всех и истерила. Она мечтала найти Вас и убить вместе с моим отцом. Когда вы будете делать это друг с другом... К ней очень часто приходил врач, и она бесконечно пила какие-то таблетки, после которых была сонной и вялой. А в ту ночь она влетела в додзе и напала на отца, он даже не посмотрел кто, выхватил катану с подставки и рубанул. А я в суматохе схватил вашу фотографию и сбежал. — То есть, до того момента ты не видел моих фото? — уточнил аккуратно я. — Видел, только на них вы были в женской одежде, я вообще раньше думал, что вы девушка... И когда моя мама ругалась на вас, то считал, что отец предпочел другую женщину. А потом спросил нашего семейного доктора и был удивлен, что вы мужчина и мой дядя. — Ты, наверное, возненавидел меня за то, что твой отец был болен мной? — начал я наконец-то улавливать хоть какую-то логику в этом бредовом рассказе. — Нет... Я просто не понимал почему он любит мужчину... Безумно красивого, но мужчину. А когда рассмотрел то фото, которое он прятал от всех, понял... Даже в мужской одежде вы самый желанный на этом свете человек. А когда мне стал снится этот сон, который вы называете кошмаром, хотя я так совершенно не считаю, во мне как будто что-то проснулось, проклюнулось и расцвело, захватив всю мою душу. Я теперь не узнаю себя, словно я спал до этого беспробудным сном и вдруг проснулся, ощутив кучу эмоций, ощущений, неведомых мне ранее. Я стал знать очень много вещей, что не могли происходить в моей жизни. И когда я смотрю на Вас, мне откровенно страшно. С одной стороны я таю только от вашего взгляда, и в тоже время меня сковывает холодом от того, что я хочу прикоснуться к вашим соскам. Я откуда-то точно знаю, что они очень чувствительные. Как и то, что вы всегда мерзнете по ночам, плохо спите, и у вас прохладная белоснежная кожа с сеточкой голубых вен… Ребенок вдруг схватился за голову и зарыдал в полный голос. — Что со мной, Акира-сама? Я схожу с ума. Но я не могу жить без Вас! Я не смог дальше терпеть эту чужую боль, отразившуюся на столь родном мне лице, и, сместившись с подушки, притянул мальчика к себе на колени. — Успокойся, малыш, это только кошмар, ничего более... — Не говорите так! — мальчик так нежно прижался к моей груди и зарылся в моих рассыпанных по плечам волосам. — Так я и думал, они пахнут морем. А этот сон... Я молюсь, чтобы он снился мне каждую ночь. И хотя меня в конце убивают каждый раз зверски катаной, зато вначале я люблю вас всем своим телом и душой. Акира, мне кажется, я — это не я, а кто-то совсем другой. Но в тоже время неотделимый от меня. — Ты стал ко мне испытывать эти непонятные чувства только после того, как тебе стал снится этот сон? — спросил я, ласково дуя в его макушку. — Нет, когда рассмотрел ту фотографию. Вы там в обычных джинсах и мятом пуловере. И эти чувства не непонятные для меня! Я знаю точно, что люблю Вас. *** — И что вы об этом думаете? — я отодвинул раздвижную дверь, когда попросил слугу проводить Эбису в его старую комнату и подождать меня там. Отец Мии пребывал в шоке, по-другому и не скажешь. Настолько было бледным его лицо и круглыми черные, как пустые глазницы черепа, глаза. Такое складывалось ощущение, что он увидел привидение. — Это не ребенок... это чудовище, одержимый духом своего отца... — пробормотал он в страхе. — Не думаю, что он чудовище, но он знает такие вещи, которые известны только моему старшему брату. Например, он в точности описал тот день, когда вы зарубили катаной Эбису на «Черной птице», причем такие детали как мои отрезанные волосы на красном бархате, женское кимоно с узором белых лилий... — Я слышал... а еще про сперму на вашем теле, — отрезал седовласый мужчина. — Я и не скрываю, что предпочитаю в постели мужчин, — пожал я плечами. — Мне кажется, что кто-то на небе дал еще один шанс моему старшему брату, и его душа слилась с душой его сына, которому я оказался также не безразличен. — Вы! Вы самое порочное семейство, которое я только знаю! — вскричал мужчина, хватаясь за свои всклокоченные волосы. — Значит, вы отказываетесь усыновлять этого мальчика? — я с презрением оглянулся через свое плечо на убийцу моего брата. — Избавьте меня от всего этого кошмара! — отшатнулся от меня этот мужчина. — Кошмар заключается в том, что этот мальчик до сих пор не познал ни капли любви от своих родственников. При этом он стал свидетелем убийства своей матери! А если мое предположение насчет переселения душ верно, то и своего отца, — я навис грозно над мужчиной. — И что теперь? Вы будете ебать этого чудовищного засранца, если он подставит вам свой задок? И этим подарите свою любовь этому нечистому отродью? — завелся дед Эбису. — А вот это уже не ваше дело, Аки-сама! С сегодняшнего дня я даю отмашку Курамоти на подготовку документов по усыновлению сына моего старшего брата. А там будет видно, во что выльется его так называемая любовь ко мне. У меня больше нет желания вас задерживать. Наверное, у Вас и без меня полно дел! Седовласый человек смерил меня мертвым взглядом главы одного из влиятельных клана якудз и прошипел: — Значит, кровавый вопрос о мести между нашими семьями закрыт? — А вы что, жаждете продолжения? По-моему, и так хватит всего этого бардака вокруг Мии-самы и Эбису-самы, вы не находите? Мужчина коротко поклонился, подтверждая мои слова, и покинул помещение. Перемирие между нашими кланами хоть и шаткое, но осталось в силе. *** Я в общих чертах расписал Курамоти тяжелое положение дел вокруг усыновления после ухода отца Мии. — Но Акира-сама, если дело обретает такой оборот, может не стоит усыновлять этого ребенка... — остолбенел мой подчиненный. — Для вас просто Акира, Курамоти, — позвал я ласково мужчину. — Кем бы ни был этот ребенок: тем Эбису или этим... Не имеет особого значения. Ни я, ни мой брат, ни тем более этот задерганный испуганный мальчик не имели нормального детства, любви близких, нежности и ласки... Нас никто не баловал, и, кроме унижения и горечи, мы ничего не видели в своей молодости. Я постараюсь это исправить как смогу, тем более он мой единственный кровный родственник, оставшийся в живых. — Хорошо, вы можете оставить его в Японии после усыновления. Я обо всем позабочусь! У него будет все самое лучшее: образование, вещи... — Курамоти... — я оторвался от созерцания белого снега в саду и болезненно улыбнулся. — Ты говоришь об одиночестве. Нас троих объединяет это страшное чувство, разве ты этого не видишь? Меня, моего убитого брата и этого мальчика. То, что ты описываешь — это одиночество. Никто и ничто не может заменить родного тепла. — Но что вы будете делать, если этот мальчик полезет к вам в штаны? — вздохнул печально Курамоти. — Ну будем надеяться до этого не дойдет... Во всяком случае, я постараюсь избежать с ним близости до его японского совершеннолетия. А тогда, я надеюсь, что уже не буду так привлекателен для этого ребенка со своими стареющими мощами. — Кто бы говорил! — вдруг усмехнулся так непохоже на себя Курамоти. — Один такой, только семнадцатилетний, уже с вами кувыркается в постели. — Ками-сама, Курамоти. Не начинай хоть ты мне читать нотации о совращении несовершеннолетних мальчиков. Кроме того, что вообще-то совратили в данном случае меня, а не я сам покусился на невинную добычу, — я отодвинул сёдзи и вышел в сад, направляясь к комнате Эбису. А ведь действительно, пока я рассекал по водной глади со своим братцем, у Эрика был день рождения, который никому даже не взбрело в голову отметить, мда... — А я и не считаю, просто если ваш возраст и семнадцать лет — не такая уж сильная разница для Вас, то что будет в случае с молодым Эбису? Что, если и в этом случае Вас тоже совратят? Мда, мне намекают разницу всего в один год. Хорошо, что ты не знаешь, мой досточтимый Курамоти, что с Эриком я стал спать еще до того как ему брякнуло семнадцать. Наверное, зная это, ты бы мне проел настоящую плешь. — Да откуда у него, такого юного, появятся такие мысли и возможности? — я поднял вопросительно бровь и уставился на озабоченного Курамоти, пытаясь сыграть в откровенного дурачка. Все-таки внешне Эрик выглядел куда старше молодого Эбису. — Как вы и сказали, из памяти вашего старшего брата, — развел тот невинно руками. Я покачал отрицательно головой, а потом, прежде чем войти в дом, задумчиво произнес: — Я рассчитываю, что мои мужчины помогут мне в воспитании этого юноши кем бы он ни был. И мы вчетвером сможем дать ему семейный очаг. А кроме того я надеюсь, что они не позволят нам двоим совершить ошибку — оказаться в одной постели. Все-таки спать с юным Эбису для меня это слишком, и разница в возрасте тут совершенно не при чем. — Угу! Я тоже... надеюсь... Но вы, Акира, должны представлять, опираясь на собственный плачевный опыт юности, на что способен одержимый любовью человек. Пусть он даже ребенок. С их-то чувством максимализма и эгоизма! Вспомните хотя бы, что вытворял с вами ваш братец и какими способами пытался заполучить вашу близость? — Ох, Курамоти... Не напоминай. Я все это и так прекрасно помню. Юный Эбису выслушал молча вести, что его дед отказался от его усыновления. И что с завтрашнего дня будут готовить документы, по которым я стану его приемным отцом. — Ты пока поживешь в этом родовом поместье вместе с Курамоти-сама. Это человек, которому я всецело доверяю как твою жизнь, так и свою. А потом, когда весь официальный процесс закончится, ты переедешь ко мне во Францию. Если, конечно, тебе это по душе? — спросил я молчаливо сидящего передо мной на полу задумчивого парня. Мальчик поклонился мне ритуально низко, упершись лбом в пол, а потом глянул совершенно взрослыми глазами из-под челки своих черных волос. Один в один, как глядел мой старший брат, когда задумывал очередную блядскую пакость, даже Курамоти это заметил, и его передернуло от такого видения. — Как скажете, Акира-сама. Я с удовольствием подчинюсь вам и постараюсь завоевать вашу настоящую любовь, — сказали с хрипотцой в голосе, настолько знакомой и сексуальной, что последние слова моего старшего брата Эбису снова всплыли в моей голове. "Я всегда буду рядом с тобой, что бы не случилось..." *** Через неделю я сидел в окружении моих трех дорогих мужчин в своем пока еще номере и собирался начать столь непростой для меня, но крайне важный разговор. — Я предупреждаю каждого из вас, что то, что вы услышите, никогда не должно выйти за пределы этой комнаты, — я сидел в обнимку с Эриком на нашем новом диване, а Вовка и Михаэль рядом с нами, оккупировав мягкие кресла. — Каждый из вас мне очень дорог, и я не хочу больше никого терять. Поэтому, я расскажу то, что вряд ли поведал бы при других обстоятельствах своей жизни. Но мне нужна ваша помощь, каждого из Вас. Хотя я пойму, если кто-то откажется и не сможет быть после всего услышанного со мной рядом. — Принцесса, ну ты и развел! Да никто из нас не способен бросить тебя или предать. Что бы там не было в твоей жизни, — усмехнулся Михаэль. — Михаэль, будь серьезнее, конечно вы с Владимиром частично знаете о том, что было между мной и моим братом. И какие между нами были сложные отношения. Но Эрик — нет. Я глянул на замершего молодого юношу под моим боком и, нежно улыбнувшись, продолжил: — Эрик, я не хочу, чтобы между нами были секреты, но вот сможешь ли ты принять меня таким, после того как узнаешь всю правду... без прикрас, обнаженную и болезненную. Но я хочу тебя предупредить — я пойму, если после сказанного ты отвернешься от меня, ибо голая правда не всегда нужна между любимыми людьми. Она может просто убить нашу любовь, отравить чувства, сделать невыносимым существование друг с другом... Эрик вздрогнул, а потом взял мою прохладную ладонь в свои обжигающие руки: — Что бы ни случилось с тобой в прошлом, я люблю тебя. — Можно подумать, ты даешь нам выбор, Акира? — усмехнулся Вовка. — Ты нас загнал в угол, никто здесь никогда предателем не был. — Выбор есть всегда. Вы можете отказаться от моей исповеди, но тогда вы не поймете моих мотивов. И, возможно, я стану для вас еще более ужасным, — меня уже начало откровенно потряхивать. Эрик зыркнул на обоих моих друзей: — Я никуда не уйду и выслушаю тебя до конца, что бы не случилось. Я неделю тому назад сам хотел узнать, что же связывает тебя и твоего брата, а эти твои партизаны молчали, как прирезанные. Я прижал к себе свою любовь и, осмотрев еще раз каждого своим пронизывающим взглядом, начал свой сложный и болезненный рассказ. Все мои слушатели на протяжении всего повествования молчали как рыбы. Эрик только лишь иногда сильнее сжимал мою ладонь в своих пальцах, друзья же реагировали по-разному: от пошленьких смешков и улыбок, до полного сочувствия и мрачного молчания, в котором слышался хруст кулаков и скрежет эмали зубов. Оно и понятно, мою историю жизни простой и радужной не назвать это точно, только измывательства надо мной в детстве Эбису чего стоили... — Черт, я и не знал, что Эбису тебя наркотой травил, — первым взорвался Володька, когда я замолчал, описав под конец свой последний месяц с Эбису на «Черной Птице». — Всякое было... Эрик, прости меня за то, что я был с братом и занимался с ним любовью. Когда я передал тебя на руки Михаэлю, честно, уже попрощался с тобой навсегда. Я думал тогда, что живым мне от брата уже не уйти... — Что, рассчитывал, что он тебе устроит двойную сэппуку? — усмехнулся болезненно Вовка. — Ты еще скажи про дзёси, ага «страсть-смерть». Как ты представляешь? Чтобы Эбису связал с Акирой руки и бросился в пучину моря? От неразделенной любви! — съязвил Михаэль. — Под конец нашего с ним плаванья я об этом тоже думал... — я вздохнул от облегчения, Эрик все так же прижимался ко мне горячим боком, кажется даже еще сильнее, чем до рассказа, и нежно перебирал мои тонкие длинные пальцы. — Он сильно изменился после несчастного случая с Мией. Говорил все о смерти, о любви ко мне и сожалении, что доставил столько боли... — Конечно, про мертвых плохо не говорят, но твой отец был окончательным подонком. Так воспитывать своих сыновей, постоянно сталкивая их лбами, нужно еще постараться! — Вовка достал пачку крепких сигарилл и, сматерившись на русском четырехэтажно, перешел снова на английский. — Я из-за вас на крепкий табак подсел, засранцы! Михаэль распахнул окно и забрал пачку себе, а потом перекинул мне. Я затянулся, раскуривая крепкий табак, а потом спросил у Эрика: — Ты как? Передумал теперь любить меня? — С чего бы это! — воззрились на меня злобным синим взглядом. — Хотя, честно, я до сих пор в шоке. Вот скажи мне, сколько у тебя было любовников? — Ну, смотря когда и где? — я почесал свой затылок, с трудом вспоминая всех пассий и мужского, и женского пола. Выходило изрядно, причем весьма. — Вот-вот, и я о том же! Даже твой Эбису более постоянным выглядит в твоем рассказе. Как я понял, кроме тебя и его официальной жены, которая его смогла заманить на себя только благодаря наркоте, вообще никого не было. — Ого, а Румяная Попка жжет! — усмехнулся Михаэль, облокотившись задом на подоконник. — Эрик, хочу тебя обрадовать: кроме мужчин у Акиры-тяна были еще и любовницы. Причем довольно много, он очень популярен у дам и часто мне создавал нехилую конкуренцию. — Как, ты еще и с женщинами спал?! — вперился в меня злобным ревностным взглядом блондин. — Нет, я еще понимаю с братом, к нему как ни крути у тебя были хоть и странные, но чувства, но с бабами? — Значит, передумал? — я сузил по-нехорошему глаза. — После всего, что я о тебе узнал? Да ни за что! — ответили мне нагло, однако мой молодой любовник при всем при том не лыком шит. — Неужели ты ревнуешь меня к той куче ничего не значащих для меня женщин и не ревнуешь к брату? — удивился я. — К твоему убитому брату, как ни странно, но я не ревную... — задумался Эрик. — Только я не понял, что там вообще можно любить! Он мне показался откровенно страшным и ничем не выдающимся человеком. Ну, когда напал на меня здесь, в этой комнате и нагло лапал. — Ах, это... Понимаешь, Эрик, он был к тому времени месяц в бегах. Небритый, немытый. Но на шхуне после моего пленения он привел себя в нормальный — достойный вид и выглядел очень красиво и желанно. — Чего? Эта образина?! — не поверил Эрик. — Румяная Попка! А ведь Акира прав. Его старший брат хоть и был порой откровенным мерзавцем, но в красоте ему не откажешь. Хотя, не спорю, там на косе он выглядел обросшим, грязным бандитом. Но род Акиры по отцу имеет благородную кровь. Говорят, в них есть даже кровь боковой императорской ветви — голубая кровь принцев. И Эбису отличался настоящей японской красотой. — Погоди! — я выпутался из рук любимого и сползал до вещей, что прихватил из Японии, и, порывшись в них, вытащил фотографию. — Это было на одном из наших праздников, мы тут в старинной одежде знатных родов. Вот, смотри, тут пятеро юношей, узнаешь меня? Я присел снова на свое место и прижался к боку любимого. Эрик заглянул в фотографию и присвистнул, через наши плечи заглянули Михаэль и Вовка. — Ты здесь студент. Я не видел у тебя этого фото, — удивился Вовка. — Она была у Курамоти, — пояснил я, вспоминая «славные деньки» юности, когда нужно было, несмотря ни на что, следовать клановому этикету. — Ну что, узнал? — Конечно! Вот это ты. Боже, какой ты во всем этом красивый, — Эрик расплылся в счастливой улыбке. — Смотри, не влюбись еще раз! — передразнил Михаэль моего любимого, копируя его голос. — А еще... скажи... тебя больше никто кроме меня не цепляет? — масляно спросил я, заранее зная ответ. — Ой! — присмотрелся к лицам Эрик. — А вот это кто? Он просто как прекрасное божество. — Ну, ты даешь, Румяная Попка! Это как раз та самая «образина», что лапала тебя в этой гостиной, — усмехнулся Михаэль. — Это старший брат Акиры — Эбису. — Быть того не может... — ошарашено. — Ну почему, — я пожал плечами. — Кстати, он не сильно изменился по сравнению с этим фото, а его одухотворенность сделала его еще прекрасней. — Вот теперь я начинаю ревновать, — взвинтился Эрик, присматриваясь снова к фото. — В такого красавца невозможно не влюбиться. — Да, но до последнего месяца он был конченным отморозком, а его выражение лица часто поганило весь его ангельски-божественный лик, — успокоил Вовка. — И потом, мертвого ревновать глупо. Акира с тобой, а не с ним. Так что... — А вот теперь я перехожу к главной части своего разговора с вами! — я положил фото на столик. — Эй, Принцесса, ты меня пугаешь. Я думал, что страшилки и откровения на сегодня уже кончились, — передернул плечами Михаэль. — И ты нам еще не сказал, в чем нужна тебе наша помощь, — верно подметил Вовка. — Он что, выжил?! — ляпнул не к месту Эрик и тыкнул пальцем в изображение Эбису на фотографии. — Не совсем, — вздохнул я тяжело и рассказал все, что случилось в Японии, ничего не утаивая, о сыне своего старшего брата. — Бля-я, это ж переселение душ в чистом виде! — ляпнул на русском Вовка, а потом перешел, извинившись перед Эриком, обратно на английский. — Я такое только в книжках фантастических читал. — Принцесса! А он не мог это откуда-нибудь узнать, к примеру, подслушать от своего отца... Или еще чего-нибудь? — растерянно пробормотал Михаэль. — Нет, мы с Курамоти все прокрутили раз на сто, если не больше. И потом, он знает такие подробности, которые кроме нас двоих с Эбису никто точно не может знать. Простите, но даже вы, парни! Этот мальчик в точности описал все убранство капитанской каюты в день смерти Эбису, что было надето на нас обоих, чем мы и как занимались. Он повторил те слова моего брата, что он сказал мне перед смертью. А я их никому не говорил! Да я с ним несколько дней общался, между улаживанием текущих клановых дел... И думал, что сошел с ума! Он ведет иногда себя точно как мой брат. А когда совершенно нормальный, невинный юноша, требующий к себе нежности и ласки. — Раздвоение личности, однозначно, — кивнул своим мыслям Вовка. — Ага, только одна личность тридцати семилетнего мужчины с нехилыми сексуальными запросами и всеми вытекающими разговорами и последствиями, — поддакнул я, чувствуя, как напрягается рядом Эрик. — Сам посуди, у тебя на глазах отец дрочит на фото другого мужика, а потом убивает твою мать, которая накинулась на него с обнаженной катаной. При таком раскладе две личности это даже мало! — подвел итог Михаэль. — Парни, я понимаю, что это слишком для Вас, но я просто не смог бросить этого ребенка. Кем бы он ни был: моим погибшим братом или племянником. Или тем и другим в одном флаконе... — повесил я голову между подтянутых к горлу колен. — Да тут надо быть дьяволом воплоти, чтобы отказаться от несчастного ребенка, который прошел через такое, — развел руками Вовка, закуривая, наверное, уже пятую кряду сигариллу. Вообще, в комнате к концу нашего разговора можно было вешать топор, несмотря на распахнутое окно. — Акира... — Эрик коснулся осторожно моего локтя. — А когда он мальчик, я имею ввиду, когда наваждение его покидает, он также влюблен в тебя? — Да... И это пугает еще больше. — Надеюсь, он хоть внешне на папашу не похож, — вздохнул тяжело Михаэль, затягиваясь полными легкими. — Вот в этом самая ужасная проблема. Он не просто похож... Он молодая копия моего старшего брата... — пробормотал я и уставился на три вытянутых бледных любимых лица с круглыми, как блюдца, глазами.