Между 25-м и 138-м километром

— Меняемся? — Ползи вперед, пастушок. Справлюсь. Я с улыбкой посмотрел вниз, туда, где, зацепившись за выступ скалы, болтался не сдающийся ковбой Мальборо. Ай, молодец! Хоть сейчас на обложку Дискавери! Судя по тому, как темнело на условном горизонте (не доверяю я больше ни этой местности, ни географии, ни астрономии, ни законам физики!), близилась ночь. Над головой по-прежнему болтался эллипс, сменивший цвет с оранжевого на желтый. С тоской взглянув наверх, я убедился, что до следующей площадки, на которой мы сможем передохнуть, карабкаться еще прилично. Хансен отобрал у меня бурдюк с водой, будто чувствуя, что я на пределе, и сейчас совершает чудеса акробатики за моей спиной, поднимаясь по крутому склону. Смешной он. Самоуверенность как ветром сдуло, а гордости прибавилось. Хрен бы сказал еще неделю назад, когда оба живыми были, что этот парень будет вызывать у меня чувство уважения. Ползет. Облизывает губы, сдувает с лица свою блондинистую челку, вытирает пот, периодически слышу снизу тяжелый вздох – и все. Молчит. Ну, прямо как я. Ни с того ни с сего вспомнилось, как спустя две недели после злополучного похода мы столкнулись за обедом в школьной столовой. Я всегда стоял особняком от большинства учеников, посещающих младшую и среднюю школы Миддлтона. Не вполне благополучная семья, пьющая мать, отец – сезонный рабочий, месяцами не появляющийся дома. На какое-то время всех нас объединил мелкий. Но ненадолго. Взяв поднос с томатным соком и чашкой салата, я направился к свободному столику, и вдруг увидел тебя в окружении одноклассников. Ты тоже заметил меня, улыбнулся и приветственно махнул рукой. И это - все? Может, ты просто не хочешь показывать остальным, что... — Хансен, ты знаком с … этим? — Фуу, Дэн, как ты можешь? Он же мексикашка! Его папочка наверняка пасет овец у Салливанов – слышал, они искали сезонных рабочих на лето! — Да кто вообще захочет иметь дело с его семьей? Слышал – у него мамашка пьет? — Заткнитесь, придурки. – у тебя уже тогда хорошо получалось командовать… Взгляд исподлобья, брошенный мне вслед, полон недоумения и … скрытого презрения. Интересное развитие событий... А что ты хотел, красавчик? Все именно так, как тебе сказали твои друзья. Я с преувеличенным вниманием принялся разглядывать листья салата в своей тарелке. Надо же… А когда мы сидели вдвоем у догорающего костра, мне показалось, что ты – не такой. Что тебе плевать на мой заштопанный в восемнадцати местах спальный мешок. Я сделал шаг мимо тебя и твоей компании. Кто-то – жаль, не запомнил, кто именно – резким движением выбил из моих рук поднос. Томатный сок выплеснулся на единственную чистую футболку. Содержимое тарелки разлетелось по полу. Я поднял глаза и увидел, как ты смеешься вместе с остальными. Не глядя, протянул руку и взял с ближайшего столика стопку салфеток. Промокнул расплывающееся по одежде пятно. С чего я решил, что мы можем стать друзьями? Мне показалось. Ты ничуть не лучше остальных. В тот же вечер покойный ныне дядя Санчеса выдал мне первые пакетики с хрустящим, будто снег под ногами, белым порошком. Я больше не был одиноким волчонком – у меня появилась своя стая. *** Стиснув зубы, я подтянулся на очередные полметра вверх, крепко сжимая бурдюк. Перед глазами еще стояла цветущая яблоня. Между корней внезапно расцветшего дерева лежали два вещмешка. Желудок заурчал, будто голодный пес, требуя немедленно вскрыть защитный клапан и изучить содержимое, но Мигель ласково, почти нежно попросил: — Дэн, подожди. А хрен его знает, откуда взялись силы удержаться… Я смотрел, как он роется в одном из рюкзаков, достает оттуда плитку Альпенгольд, разворачивает. — Не торопись. Давай, по дольке. Он отламывал рифленые кусочки шоколада и протягивал мне, словно маленькому ребенку, выдерживая паузы в минуту-две. Шоколад растворялся на подступах к желудку, оставляя на языке сладкое послевкусие, я жмурил от удовольствия глаза и понимал – Мигель прав. Если бы я сам полез в свой паек с едой – сейчас от него осталась бы ровно половина. — Запить бы… Перед лицом возникли две сложенные лодочкой ладони. Прозрачность отстоявшейся воды. — Пей быстрее, ковбой. Вытекает же. Я обхватил его руки своими ладонями, чтобы не пропала ни одна драгоценная капля влаги. И, опустив голову, сделал глоток. Больше, чем жажда, меня беспокоил вопрос – когда мы успели вернуться на пять лет назад? Почему ты взял на себя все трудности и тяжести нашего пути, а я по-прежнему смотрю на тебя снизу вверх? Вода в смуглых ладошках закончилась. Я вопросительно взглянул на Мигеля. — Нет-нет, ниньо. Сперва дойдем до места, в котором заночуем, а потом уже сядем и поедим, как следует. — Договорились. – после поступившей в организм порции глюкозы я был готов идти на север, запад, юг или восток столько, сколько потребуется. – Но сейчас моя очередь нести воду и рюкзаки. К моему огромному удивлению Мигель согласился. И вот сейчас я взбираюсь на очередной уступ этих Черных гор, увешанный мешками с провизией, любезно выделенной нам всемогущей Администрацией, волоча прицепом воду, и думаю – интересно, если бы я умер лет так в восемьдесят, нагрешив на пропуск в ад… Кто бы помог мне пройти этот путь? — Эй, Герреро! — Устал, красавчик? — Не. Я тут подумал… — Господи… — тяжелый выдох. – Спаси, сохрани и помилуй от моментов, когда Хансен думает. Обычно это заканчивается очень плачевно... Ну, что молчим? Давай, толкай свою мысль в массы, я весь – внимание. Выбора, как я понимаю, у меня нет? — Иди к черту! Я затащил бурдюк на небольшую круглую площадку, метра два в диаметре, поставил рядом оба рюкзака, вытер пот со лба и задал вопрос, терзающий меня с самого начала нашего пути. — Мигель… Ты меня ненавидишь, наверное? Ни черта не видать в этих сумерках! Гибкое тело скользнуло вниз, через минуту мексиканец уже сидел рядом со мной на уступе, перехватив бурдюк, который я удерживал на весу. — Так я и думал… Не нужно было давать тебе шоколад. У тебя на какао аллергия, или сахар в голову ударил? — Можно подумать, ты не понимаешь, о чем я. — Ну, разве что о том, что я вынужден сейчас сидеть и вести с тобой беседы о любви и ненависти, а нам еще место для ночлега искать. Дэн… - мои плечи обхватила смуглая рука. – Не могу понять… Как носиться с этим своим мячом по полю часами – так ты не устаешь, а здесь сдулся, не прошло и дня? Какая разница, в чистилище мы, или нет? Есть цель – нужно идти вперед. Всегда нужно идти. Скулить от жалости к самому себе – удел слабых, а ты не такой. Вставай… Со стоном распрямив спину, сбросив с себя обнимающую руку, я сделал шаг и ухмыльнулся. — Все в порядке? – в голосе пастушка звучала тревога. — В порядке? Конечно, в нём самом. Вспомнилось, что Администрация обещала нам жажду, голод, сон, жару, болезни, депрессию и «хочу обратно». Про преждевременный радикулит там ни слова не было. Пошли уже… *** Спустя пару часов подъем стал более пологим. — Эй, Дэн! Предлагаю заночевать здесь! – Мигель стоял у неглубокой расщелины в скале, укрытой от ветра огромным валуном. — Почему бы нам не подняться на вершину? Осталось совсем чуть-чуть. – Хансен покачивался от усталости, стараясь не подавать вида, что вот-вот рухнет. Мигель подошел, отобрал из сведенных судорогой пальцев кожаный мешок с водой, подвесил за петлю на камень, выступающий из стены, словно крючок для одежды. — У меня совершенно нет желания проснуться среди ночи от того, что со мной захочет пообщаться представитель местной флоры или фауны. Кто его знает… И пингвин мог недалеко уйти, и корни из леса, знаешь ли, тоже очень дружелюбные. Лежать на вершине какой-то черной горы, будто блондинка на рояле в третьесортном кабаре, я не намерен. Так что давай, дорогуша, сядем, поедим как следует – и в норку. Сил спорить с ним у Хансена попросту не было. В вещмешках оказался вполне приличный запас продуктов: ржаные хлебцы, несколько плиток шоколада, пара упаковок сырных крекеров, банки с тушенкой и кемпбелловским консервированным супом, пакет жевательного мармелада и полоски чего-то, похожего на вяленое мясо. На несколько минут тишина заполнилась шелестом разрываемых упаковок и звуками вскрываемых банок. В воздухе запахло едой. Дэн залпом осушил емкость с томатным супом, затолкал в рот хлебец и украдкой покосился на мексиканца. Ел тот так же, как и пил – неторопливо, аккуратно, мелкими порциями. Всего три крекера и одна полоска мяса. Остальное было завернуто и спрятано обратно в вещмешок. Глядя на это, Дэн смущенно покрутил в руках пустую банку, думая о том, что его желудок протестует от того малого количества пищи, которое сейчас в него попало. — Если ты закончил, то давай укладываться. — Не вздумай подкатывать ко мне ночью! – с усмешкой предупредил Хансен. — Взаимно. Пол расщелины был покрыт невесть откуда взявшимися на такой высоте пожухлыми от времени листьями. Мигель затащил в укрытие оба мешка с провизией, бросил один у входа. — Я сплю здесь. — Это с какого-такого…? — Детка, у меня есть нож и умение с ним обращаться. Если среди ночи сюда притащится какая-нибудь чистилищная живность, я смогу дать достойный отпор. А ты? Вежливо поздороваешься и спросишь, как жизнь? Хочешь рискнуть и попробовать? Да пожалуйста. Если кто придет – поговори о своем горячо любимом футболе, главное – меня не буди. — Может, ты прекратишь называть меня деткой?! — Что-то не так… ниньо? Сердито сопя, Дэн уложил свой мешок на полу так, чтобы под головой оказался мармелад. Сейчас, когда напряжение этого дня спало, он явственно ощутил холод горного воздуха. Поежился зябко. — Ну и как здесь спать? К утру околеем! — А листья тебе зачем? – удивленно спросил пастушок. Глядя на него, было совершенно точно ясно, что холода он не испытывает. Стоял на выходе из убежища в тонкой майке и вглядывался в темноту. – Чем ты постоянно недоволен? У тебя есть еда, вода, крыша над головой на случай дождя. Не гневи Бога! — А то что? – запальчиво воскликнул Дэн. – Мне, между прочим, всего два греха инкриминируют, а на тебе все семь висят! — Шесть. – мягко поправил его Мигель. Вернулся в пещерку, сел на пол и одним движением зарылся в ворох листьев, подсунув под голову рюкзак. Спустя мгновение раздалось ровное и негромкое сопение – чёртов пастушок спал! *** Шесть… Я перевернулся в ворохе прелой листвы на другой бок, чувствуя, как меня всего трясет от холода, пронизывающего тело. Гнев и гордыня точно в его списке есть – как и у меня. В этом мы с ним похожи. Алчность… Не знаю. В конце концов, на наркоте деньги приличные зарабатывают, так что и это можно добавить. Зависть? Не похоже. Лень и чревоугодие – тоже не про него. Сладострастие однозначно в список добавляем. Чтобы у такого парня – и не было толпы девочек? Ну да, в школе он ни с кем не встречался, но наверняка, юные мексиканочки с пухлыми губками и шаловливыми пальчиками перебывали в его постели десятками… Да что ж так холодно-то? Как он может спать в этой трухе, да еще и причмокивать во сне – будто от удовольствия? Остается три греха. Хансен, это как раз в твоем стиле – вместо того, чтобы подумать о завтрашнем дне и обещанных Администрацией Мокрых, или как их там, Серых болотах, ты лежишь и вычисляешь, какого греха нет у пастушка! Судя по всему, не жрет он ни фига! Всем завидует, лентяй, и – не жрет! Да нет. Кому он может завидовать? Остались в прошлом дни, когда он считался изгоем и заморышем, а старшеклассники могли посмеяться над ним и его семьей. Я хорошо помнил, как однажды, еще в средней школе, какой-то парень, выпускник, глупо пошутил над его футболкой, с неумело поставленной заплатой на самом видном месте. Мигель рассмеялся над шуткой вместе с ним, а потом одним ударом кулака выбил передние зубы парню на две головы выше его. История имела продолжение – на следующий день старшеклассник пришел в школу со сломанной рукой, что-то пробормотал о том, что необходимо смотреть себе под ноги, и до конца обучения вздрагивал, завидев в коридоре худую фигуру с черной шевелюрой. Лентяем его точно не назовешь. Особенно после сегодняшнего. Разве что на руках не тащил тебя, лося здорового… Так что? Чревоугодие? — Хансен, достал ты болтать… - сонный голос за спиной раздался настолько внезапно, что я подскочил почти до потолка, устроив в убежище незапланированный сезоном листопад. – И вообще… Чем ты там щелкаешь? Только не говори, что скала оказалась съедобной. — Я замерз. — Понятно. И бубнишь по этому поводу, как старая миссис Мартинез? — Не имею чести быть знакомым с этой дамой! – мои зубы предательски застучали, смазав весь вежливый сарказм, который я постарался вложить в эту фразу. — Иисус всемогущий… — за спиной вздохнуло, зашуршало, перекатилось, я почувствовал, как ко мне прижимается горячее после сна тело, вдавливает меня в себя, перехватив за талию. – Так теплее? Первым желанием было взвиться под потолок еще раз, но здравый смысл подсказал, что второго листопада мне в этой пещере не простят, и есть шанс провести остаток ночи на улице, встречая романтичный чистилищный рассвет. Вторым желанием было как-нибудь пошутить… И отодвинуться… — Ковбой, ты будешь спать, или ерзать?! Нет, смазки в рюкзаке не было, так что даже и не надейся на бурный согревающий секс! — Как я посмотрю, ты у нас большой мастер в делах, связанных со смазкой! – сам не знаю, как вырвалось. Замер, прислушиваясь к звукам за спиной. Секундное молчание, затем – тихий смешок. — Хочешь проверить? Охренел, пастушок? Я тебе и так, на слово поверю! Теплота, исходившая от чужого тела, обволакивала меня мягким коконом, сон навалился внезапно, я успел только прошептать: — Мигель… А ты много ешь? Отключился я под тихое хихиканье. Чей-то голос, уплывая в розовую даль, произнес – «Точно, шоколадкой голову напекло», а затем я провалился в темноту. *** Да что ж ты там бормочешь-то? Слух периодически выхватывал из темноты отдельные слова «грех», «шесть», «еда», «с пухлыми губами», «не верю». Хоть вскрывай тебе черепную коробку и смотри, о чем ты там думаешь – до того интересный набор. С пухлыми губами… Про Синтию, небось. Ну, конечно, кто о чем, а Хансен о еде и о бабах. Может, перечисляет, сколько их было; и не многовато ли для пропуска в Рай? Шесть, значит. Не, чувак, для такого, как ты – нормально, я даже удивлен, что не больше. Или ты только о тех, с которыми в школе встречался? А не веришь-то чему? Эээ, нет, красавчик, только не старые песни на новый лад – я не умер, меня здесь нет! Ну как в этом теле – сплошные мышцы и кубики – столько страха кроется? Ей богу, у меня Пакито смелее! При мыслях о младшем брате в груди сжалось с такой силой, что я застонал. Звуки за спиной прекратились на рассуждениях о еде. Я повернул голову и бросил взгляд в сторону почти неразличимой в темноте фигуры. Черт. Пробираясь под слоем листвы, уперся носом между лопаток, обтянутых грязной и ощутимо пахнущей потом футболкой. Я даже Пако первым делом в душ гнал, когда он возвращался из школы – не переношу этот запах, а тут, на тебе… Никакого чувства брезгливости и желания отвернуться, зажав пальцами нос. Дрожащее тело, к которому я прислонился, окаменело. Я буквально видел, о чем сейчас думает этот ковбой Мальборо. Начал разбирать смех. Охватив рукой еще секунду назад бормочущее и вполне живое изваяние, притянул ближе к себе, стараясь передать ему частичку своего тепла. Авось уснет. Заодно и сам согреюсь. Ну, что ты там закуклился, словно летучая мышь? Будто читая мои мысли, этот белобрысый медведь пошевелился, приняв какое-то решение, и расслабился. Я прикрыл глаза и почувствовал, как под моими руками обмякли сжавшиеся было мышцы, а затем… Мускулистое тело потянулось, задевая мой пах ягодицами, обтянутыми тонкой джинсой. Да ладно тебе… Парень просто замерз. Вот и ищет, как бы побольше тепла урвать на все свои квадратные сантиметры. Спи. Вдвоем гораздо теплее. — Мигель… - сонное бормотание. Смотрю, у тебя в привычку входит звать меня по поводу и без повода. – А ты много ешь? Судя по раздавшемуся вслед за вопросом ровному дыханию, подробного и развернутого ответа от меня не ждали. Я честно пытался удержать смех, но это было равносильно попытке остановить лавину в горах. Господи, что сегодня творится в твоей голове? *** Вот чего у Синтии не отнять – рукой она умеет работать ничуть не хуже, чем языком. Мммм… Сожми его крепче, детка. Двигай… Вот так. Ох, как же я люблю, когда ты своими нежными пальчиками проводишь по самому краешку головки, оттягивая крайнюю плоть, надрачивая мой ствол то сильнее, то медленнее… Давай, не останавливайся. Ох, как горячо!… Ну, в чем дело? Хочешь, чтобы я сам? Окей, мне не сложно бедрами пошевелить… В нос ударил пряный запах листвы. Оооо, черт!!!! Я открыл глаза и вспомнил всё. Что со мной произошло. Где я нахожусь. И, главное – с КЕМ. Не нужно было заглядывать под «одеяло», чтобы осознать – мой набухший до одури член упирается в тонкую ткань джинсов, сверху – рука мексикашки, периодически поглаживающая явственно проступившие контуры налившейся кровью головки, а сам я только что чуть не кончил!!! Не оборачиваясь, прислушался. Тишина. Ровное дыхание. При мыслях о том, что я чуть было не облажался с мужиком, член испуганно принял обычные размеры. Нее, на фиг вот такие обнимашки! Хорошо, хоть спиной лежу. А если бы наоборот, я к нему погреться пристроился? И очнулся бы, раздвигая мужские ягодицы! Оппа. Да лежи уже, неугомонный! Такое ощущение, что тебе фиолетово, на кого вставать! Или это только на здешний мир распространяется? Не припоминаю, чтобы раньше у меня так бодро и весело поднимался при мыслях о мужчинах. Правда, я о них раньше и не думал… Секундочку. У меня – типичный утренний стояк, его даже в чистилище не отменяли. Но я же явственно чувствовал, как скользят пальцы, поглаживая головку через ткань. Что это было? Тишина за спиной уже не казалась умиротворяющей. Я нарочито громко зевнул, потянулся, чувствуя, как рука, только что лежавшая у меня на ширинке, скользнула за спину. Обернулся. Спит. Ну, мало ли, что человеку присниться могло? Не гомик же он, на самом деле? Хансен, а тебе самому часто снились сны эротического содержания, где ты мужику дрочишь? Ни разу? То-то же… От этих крамольных мыслей член снова зашевелился, приподнимаясь и норовя посмотреть, нет ли тут кого, с кем можно было бы весело провести время. Сидеть! Лежать, точнее! Мы в чистилище, дружок, тут тебе никто не даст, и не надейся. Интересно, а в раю секс есть? Выбравшись из-под вороха листьев, я постарался как можно бесшумнее покинуть расщелину. Картина, открывшаяся моему взгляду, особо не обрадовала. Подножье горы терялось в плотном сером тумане, здесь же, на высоте, воздух был прозрачен, чист и… холоден. Поежившись, я растер покрывшиеся мурашками плечи, взглянул вверх – до вершины оставались считанные метры. Впереди, насколько глаз хватало – тянущийся горный отрог все того же черного цвета. Надеюсь, спуск будет более пологим, чем подъем. — Хансен! – хриплый голос из укрытия. — Я здесь, не беспокойся. — Ну, раз ты здесь, тогда завтракаем – и вперед. Мигель вышел на площадку перед пещерой, так же, как и я, посмотрел по сторонам и вверх, почесал затылок. — Всю ночь снилась полная херня. Ты как? — Просто великолепно! – саркастически ответил я, все еще опасаясь встречаться взглядом с пастушком. Хрен его знает, а вдруг все же…? Нет, конечно, он на меня набрасываться не будет, но и задницей к нему разворачиваться не стоит. Береженого Бог бережет. Завтракали молча. По примеру мексиканца, я решил тоже экономить провизию – неизвестно, сможем ли мы сразу найти выход из пустыни. Особо надеяться на интуицию я бы не стал - если бы с моей все было в порядке, я не сел бы три дня назад в ржавую колымагу Герреро. — Душу продал бы за чашку кофе! – мечтательно потянул Герреро, откинувшись на валун. — Да кому сейчас нужна твоя душа? Ты и так в ад идешь! – и не хотел злорадствовать, да так получилось. — Слышь, ковбой, я тебя сейчас лееегонечко… Пяткой… Пониже спины двину, и полетишь ты у меня с высоты необыкновенной красиво-красиво, как лебедь! – рявкнул Мигель. Всмотрелся в меня, добавил. – Нет, скорее, как медведь на дельтаплане. Ты мне на тему души не шути больше, окей? — Раньше надо было думать! – смущенно буркнул я, понимая, что сморозил глупость. В глазах пастушка мелькнула горечь. — Действительно. С самого детства. И тогда, в походе, котелок тебе на голову надеть, а палаткой сверху пристукнуть! — Да что ты прицепился к этому походу?! — Пошли. Мексикашка затянул лямки вещевого мешка, забросил себе за спину, подцепил изрядно полегчавший бурдюк с водой, давая понять, что эту ношу он берет на себя. Мне ничего не оставалось, кроме как подхватить свои пожитки и двинуться вслед за ним по крутому склону, туда, где виднелась плоская, будто срезанная ножом, вершина горы. *** Тебя что, заело на этом Хансене? Не было у тебя в школе друзей – и нах.. они не нужны. А то, что тебе там, в походе, померещилось… Нашел, с кем о дружбе мечтать. Странная штука – память. Вроде уже пять лет прошло, а все перед глазами стоит… Догорающий костер. Миссис Норрис с мистером Дженнингсом бродят между палаток, успокаивая девчонок, то тут, то там скулящих и наматывающих сопли на кулак. Котелок пуст, похлебки из кролика хватило на всех, пусть и по маленькой чашке. Я ворошил угли, впервые в жизни гордый от того, что меня похвалили искренне и от души. Напротив, в отблесках пламени, откинувшись на сухое бревно, сидел мальчишка моего возраста. Тот самый нескладеха, который не знал, с какой стороны к палатке подходить. Чистенький и домашний. Сразу видно – любимый ребенок. Белая футболочка, голубые, без единого пятнышка грязи, джинсы. Красивый, словно херувим – огромные глаза, волосы цвета вызревшей пшеницы, когда улыбается –милые ямочки на щеках… Задохнуться можно от такой красоты. Осторожно перемещаясь вокруг костра, незаметно подобрался поближе. Очнулся, сидя рядом с красавчиком. До ломоты в зубах захотелось потрогать его – пряничного мальчика с отрешенным лицом. Что я и сделал. — Тебе чего? — Так, просто. — А раз просто – проваливай. Я тебя в свою компанию не звал. Я посмотрел в голубые глаза… — Знаешь, я всех обманул. Насчет кролика. В Йелоустоне водятся гигантские крысы… Договорить мне не удалось. Мальчишку сдуло ветром в ближайшие кусты. Секунда – и оттуда раздался звук выворачивающегося наизнанку желудка. Поделом тебе, выскочка. Не звал – и не надо, я и без тебя обойдусь. Положив бревно в костер так, чтобы оно равномерно прогорало всю ночь, отпугивая живность, бродящую по лесу, я шагнул по направлению к спальнику, затерявшемуся в темноте. — Эй! Голос сзади заставил меня остановиться. — Ты говорил, что здесь ручей неподалеку. Можешь отвести? — Надо же! Тебе вдруг понадобилась моя компания? – как можно язвительнее спросил я, а сердце забилось часто-часто… — Твоя компания ничуть не хуже какой-нибудь другой, а просить этих… - красавчик махнул рукой в сторону учителей, бродящих в сумерках. – Да они меня утопят в этом ручье нечаянно, а потом скажут, что лось на рогах унес. Пошли? Только близко ко мне не подходи, от меня… Отвратительно пахнет. Я и сам почувствовал разлившийся в воздухе запах желчи. Подошел, взял за руку, липкую от пота, сделал шаг в темноту. — Как тебя зовут? — Мигель Герреро, а тебя? — Дэниэль Хансен. Ты можешь звать меня просто Дэн. Дэн снял запачканную футболку, застирал, как мог, в неглубоком ручье. Умылся, сполоснул рот, натянул мокрую ткань на тело, лязгая зубами от холода. Мне стало стыдно – из-за моей глупой шутки ему придется спать в сырой одежде. — Нужно просушиться у костра, иначе ты можешь простудиться. — Разумно. — Хочешь, я отдам тебе свой спальный мешок? Он старый, но теплый. В нем пух канадского гуся. – Я предложил это, даже не задумываясь, как буду спать сам. — Ну, хоть не шерсть австралийского кенгуру. Ладно, само высохнет. Мы сидели у костра и разговаривали… Весь наш цыганский табор давным-давно спал, миссис Норрис взяла с нас обещание не засиживаться допоздна и ушла в свою маленькую и скромную палатку, пережившую не один десяток школьных походов. Я рассказал о том, что у меня есть младший брат, и что я хочу стать гонщиком, когда вырасту. Дэн, улыбнувшись, сообщил, что он у родителей один, что собирается заняться игрой в регби, а когда вырастет – станет юристом. — Скучно! – протянул я. — Зато хорошо платят, и целым останусь, в отличие от тебя, Шустрый Спиди! – Дэн щелкнул меня по носу, потянулся, зевнул. Мокрая футболка отказывалась сохнуть, даже будучи повешенной на перекладину над костром. Сняв ее, я понюхал ткань. — Ужасно. Тебя мать убьет, наверное. — За что? Ааа, ты про это. Я выкину ее, как только домой вернемся. Маа сдвинута на белых футболках и голубых джинсах, можно сказать, что у меня это не одежда, а униформа… Так что не заморачивайся. Ну что, пошли спать? Пробираясь в темноте сквозь разбросанные вещи, свертки, пакеты, натянутые веревки, мы добрели до края поляны, где едва виднелся мой спальный мешок. — Спокойной ночи. – прошептал я. Затем услышал звук расстегиваемой молнии полога, Дэн внезапно возник рядом, молча сгреб мои вещи и унес в свою палатку. Спустя минуту, белокурая голова высунулась наружу. — Долго я тебя ждать буду? Холодно, между прочим. И комары налетят. Спальный мешок, при желании, превращался в большое одеяло. Я свернулся клубком за твоей спиной, почувствовал тепло, представил сотню канадских гусей в меховых шубах из кенгуру, и уснул. Сквозь сон почувствовал, как ты разворачиваешься, обнимаешь меня за шею, утыкаешься в нее и жарко дышишь. Мой первый настоящий друг. Воспоминание померкло, стало легче. Интересно, что ты помнишь из всего, происшедшего тогда?